Дикий цветок Френкель Наоми

Глава 67

– Гай, – повторила за ним Джессика. – Да, я его не забыла.

– Я приезжал сюда несколько лет назад, хотел попытаться завербовать вас в разведчицы на случай войны, но ваша служанка сказала, что вас нет дома. Тогда, я помню, тут шла генеральная стирка.

Джессика задумалась и вспомнила, хотя и неясно, о том, как Стефани Дэвис сделала однажды весьма колючее замечание насчет незнакомца, который якобы крадучись вышел из калитки позади дома Толиверов. Стефани прозрачно намекала, что это был, скорее всего, аболиционист, намеревающийся вовлечь хозяйку в какую-то противоправную деятельность. Джессика некоторое время после этого часто думала о словах Стефани. Как теперь выяснилось, миссис Дэвис в тот раз была права.

– Я бы на это не пошла, – чувствуя сильнейшее отвращение, сказала Джессика. – Мои симпатии делу освобождения рабов еще не значат, что я была бы готова предать страну, которую, я знала, будет защищать мой сын.

– Гай мне об этом говорил, поэтому я больше не пытался с вами встретиться. – Майор огляделся по сторонам. – Я бы хотел присесть, но боюсь, мои штаны в таком плачевном состоянии, что могут испортить вашу мебель. Не могли бы вы отвести меня куда-нибудь, где я смогу присесть, не запачкав обивку? Нам предстоит кое о чем поговорить.

– В кабинете моего мужа – кожаные кресла.

– Проводите меня, пожалуйста. Как поживает ваш супруг?

– Он умер.

Стук подкованных каблуков по полированному полу смолк.

– Я скорблю о вашей утрате, – с глубоким сожалением в голосе произнес Эндрю Дункан. – Гай был весьма высокого мнения о нем.

– Вы знаете, что сталось с Иезекиилем и его женой? – спросила Джессика.

– Они живут в Массачусетсе, работают на молочной ферме. У них родились двое мальчиков, близнецы.

– А Гай?

– Погиб во время сражения у реки Булл-Ран.

Джессика издала горестный вздох.

– Значит, Гай погиб в первом крупном сражении гражданской войны.

Майор взял женщину под руку.

– Давайте присядем, – мягко предложил он.

Джессика провела мужчину в кабинет и указала на кресло перед письменным столом Томаса. Им сын заменил старый стол отца. Женщина уселась напротив. Майор восхищенно провел рукой по гладкой поверхности сосновой столешницы.

– Чудесная работа! – заявил он.

– Стол изготовил для моего сына Роберт Уорик, друг семьи. Он был хорошим столяром.

Майор заметил в углу стола аккуратно вырезанную надпись «Джеймс Толивер».

– Насколько я знаю, имя вашего сына – Томас.

– Да, – сказала Джессика, удивляясь, откуда майору это известно. – Джеймс – среднее имя сына. У Роберта была странная привычка писать с конца. Он так и не успел доделать работу.

– Почему?

– Офицер кавалерии федерации застрелил его в голову.

Майор Дункан выглядел растерянным.

– С каждой стороны есть жертвы, те, кого оплакивают близкие, – наконец сказал он.

– Пожалуйста, скажите, какова цель вашего визита, майор.

Эндрю Дункан закинул одну ногу на другую и положил кавалерийскую шляпу на колено. На подошве его сапога виднелась засохшая грязь.

– Как вы понимаете, это не визит вежливости. Я и мои люди прибыли в Хоубаткер, дабы взять город под защиту армии Соединенных Штатов…

– Этот эвфемизм, как я понимаю, вы используете для обозначения власти военных, – прервала его Джессика.

Майор склонил голову.

– Если желаете, можете называть и так, но в любом случае мы прибыли сюда для поддержания порядка. В своих действиях мы будем следовать существующим положениям закона о военной оккупации. Если не будет провокаций, мои солдаты будут уважительно относиться к гражданским лицам и частной собственности. Никакого мародерства. Каждый из моих солдат, кто злоупотребит своим положением, будет сурово наказан. Я даю свое честное слово.

Джессика кивнула головой.

– Вроде бы все верно и приемлемо. Кроме того, вы кажетесь мне человеком, который просто так не дает слово, а дав, держит, но почему-то мне кажется, сейчас я услышу: однако…

– Однако мы надеемся на сотрудничество со стороны жителей города. Никаких насмешек, плевков и прочих провокаций по отношению к солдатам. Они не менее храбро, чем ваши солдаты, воевали в этой войне и, простите меня за напоминание, победили. Другими словами, миссис Толивер, я не хочу, чтобы нам мешали исполнять свой долг, состоящий в поддержании мира и претворении в жизнь решений Конгресса.

Озадаченная, Джессика пожала плечами.

– У меня и в мыслях не было оскорблять ваших солдат или плевать в их сторону, майор Дункан. Не понимаю, зачем вы говорите мне об этом.

Офицер убрал одну ногу с другой и откинулся назад.

– Не зная о смерти вашего мужа, я намеревался просить мистера Толивера, а также его друзей, – мужчина вытащил из внутреннего кармана своего мундира листок бумаги и прочел: – Анри Дюмона и Джереми Уорика (Гай говорил мне, что они обладают большим влиянием в городе) помочь мне убедить некоторые местные… горячие головы, что их сопротивление нашему присутствию приведет лишь к ненужному кровопролитию.

– Вы имеете в виду комитеты бдительности, которые еще называют себя городскими патрулями?

– Да.

– Наш сын Томас исполняет сейчас обязанности своего отца, и сыновья упомянутых вами джентльменов тоже не последние люди в городе. Помимо Джереми и Анри, я поговорю и с ними. Уверена, что они согласятся на мирное сосуществование.

– Я был бы очень вам признателен, миссис Толивер, – поднимаясь, сказал Эндрю. – Боюсь, мне придется несколько злоупотребить вашим гостеприимством.

«Ну вот и случилось», – пронеслось в голове у Джессики.

Она вся внутренне содрогнулась. Сейчас майор попросит… потребует, чтобы его самого и его офицеров разместили в доме.

– Моим людям придется стать лагерем на пастбище за домами, а я… У вас же есть свободная комната над каретным сараем? Я хотел бы поселиться в ней. Вы могли бы отдать распоряжение, чтобы ее приготовили для меня?

Джессика испустила чуть слышный вздох облегчения.

– Если вы настаиваете, майор…

– Настаиваю.

Из фойе донеслись звуки, свидетельствующие о том, что после визита к своей матери возвратилась с мальчиком Присцилла. Вернон плакал. Ему не позволили поспать днем. Джессика слышала, как Присцилла зовет ее. Голос был встревоженным. Видно, невестку напугали солдаты федеральной армии, расположившиеся на веранде дома.

– Я в кабинете, Присцилла! – крикнула Джессика.

Невестка устремилась внутрь, и на долю секунды Джессика подпала под чарующее действие ее красоты. От жары и волнения щеки молодой женщины стали пунцовыми, а голубизна глаз казалась еще насыщеннее, чем прежде. Тугие локоны светлых волос подпрыгивали в такт ее движениям, обрамляя лицо сердечком, придавая особую свежесть ее безупречной коже, белизной напоминающей лепестки роз Йорков.

– Ой! – вскрикнула Присцилла и остановилась, заметив офицера.

– Присцилла, дорогая, это, – Джессика повернула голову и заметила, что майор уставился на ее невестку так, словно впал в гипнотический транс, – майор Дункан. Он командует батальоном федеральной армии, который будет расквартирован в Хоубаткере. Майор! Это моя невестка, вторая миссис Толивер.

Присцилла, которая укачивала на руках капризного Вернона, произнесла:

– Как поживаете?

Потрясенный голос молодой женщины был под стать ошеломленному взгляду майора.

Эндрю Дункан быстро овладел собой. Ступив навстречу, он протянул ей руку. Присцилла осторожно положила пальчики сверху. Мужчина поднес их к своим губам.

– Хорошо, миссис Толивер. Прошу прощения за то, что вторгся в вашу жизнь.

Джессика почувствовала укол тревоги: Присцилла медленно опустила руку и посмотрела на Джессику с видом утопающего.

– Я должна уложить Вернона спать, – нервно произнесла она.

– Да, ступай, – сказала Джессика. – Уверена, майор на тебя не обидится.

– С большой неохотой отпускаю вас, – галантно поклонившись, сказал майор Дункан, – но я прекрасно понимаю, что маленькому мальчику необходим сон.

Когда Присцилла вышла, Джессика спросила:

– Вы женаты, майор?

– Нет, мадам. Я профессиональный военный, а это призвание не располагает к семейной жизни.

Дункан надел шляпу, и Джессика провела его к двери.

– Когда вы хотели бы занять каретный сарай?

– Завтра утром, если вам не трудно.

Джессика чуть не предложила майору найти себе другое, более комфортное жилье, нежели комната над помещением с каретами, но передумала, решив, что офицер может согласиться и предложит взамен выделить ему спальню в доме.

Позвав Петунию, Джессика приказала ей послать служанок на уборку в каретном сарае. После этого она вернулась наверх и снова занялась гардеробом Сайласа. Окруженная со всех сторон вещами покойного мужа, Джессика остро чувствовала его близость. Как же ей не хватало сейчас его утешительных слов! Физическое влечение, которое она почувствовала между майором Дунканом и Присциллой, не на шутку ее встревожило. Возможно, со стороны майора это было не более чем обычной мужской реакцией на женскую красоту, а со стороны Присциллы – удовольствием от вида привлекательного мужчины, плененного ее красотой. Чего-чего, а этого чувства в замужестве невестке явно не хватало.

Джессика не могла без душевной боли наблюдать за их взаимоотношениями. Томас с полной серьезностью следовал наставлениям отца: ни один муж не относился к своей жене с таким почтением и предупредительностью, как Томас, вот только делал он это как-то топорно, а Присцилла отвечала ему с не меньшей скованностью.

Сын и невестка вальсировали один вокруг другого, словно манекены, разыгрывали перед обществом роли мужа и жены, вот только в их поведении не было и тени сердечной теплоты или спонтанности. Ребенок был единственным связующим звеном между ними. Когда они только обручились, то часто обсуждали возможность строительства собственного дома на плантации, но с тех пор этот вопрос больше не поднимался. Когда Джессика поинтересовалась у сына, почему они изменили свои первоначальные планы, Томас ответил, что Присцилла желает жить поближе к своим родителям, в городе, а он не хочет оставлять маму одну в ее огромном особняке на Хьюстон-авеню. Вечера в их обществе, впрочем, были вполне сносными изза Вернона, который ползал по полу гостиной и смешно агукал.

Глава 68

Из окон верхних этажей дома Джессика могла наблюдать за тем, как майор Эндрю Дункан приходит и уходит. На рассвете офицер, громыхая, спускался по ступеням лестницы своего временного пристанища и направлялся на общественное пастбище, где северяне поставили палатки и жгли костры. Там, как предполагала Джессика, майор завтракал и пил кофе. В каретном сарае он только спал. Под штаб батальона Эндрю Дункан реквизировал городское здание поблизости с новоиспеченным бюро по вопросам бывших невольников и пустырем, на котором майор собирался построить школу для детей освобожденных рабов.

Истории о справедливости пришлых, их отчаянной храбрости и быстрой расправе с теми, кто чинит беззаконие, расползлись по Хьюстон-авеню. К концу месяца коммерсанты и прочие горожане, скрепя сердце, смирились с присутствием северян, посчитав их меньшим злом по сравнению с бродячими бандами преступников, дезертиров и прочего отребья, которые грабили магазины, плантации и дома, оставшиеся изза войны без защитников. Члены городского патруля сидели тихо после того, как военный суд признал двух его членов виновными в том, что они едва не убили освобожденного негра, протащив его привязанным за лошадью. Их приговорили к пожизненному заключению в тюрьме Хантсвилла, штат Техас. Конокрадов преследовали, ловили и в колодках выставляли под палящее солнце. Тех, кого признавали виновными в угоне скота, отправляли в тюрьму сидеть на хлебе и воде. А тем временем своей главной задачей солдаты-северяне, судя по всему, считали строительство школы для детей освобожденных рабов.

Джессика положительно отнеслась к стараниям майора Дункана довести строительство до конца. Она даже планировала, когда школа будет построена, стать ее первой учительницей на общественных началах. Кое-кто был против того, чтобы белая женщина преподавала негритятам, впрочем, ничего иного от Джессики Виндхем Толивер не ожидали.

Прошло немного времени, и Эндрю Дункан стал ужинать у Толиверов. По вечерам Томас возвращался с плантации домой, и майор в эти часы бывал свободен от исполнения своих обязанностей. Они могли спокойно обсудить общественные дела и проблемы. Иногда Джереми, Анри, а также их сыновья присоединялись к ним и после ужина наслаждались беседой под сигары и портвейн. Поднимаясь наверх в свою спальню, Джессика часто слышала звуки их смеха и оживленной беседы. В такие минуты она думала о том, что совместные застолья способны примирить людей, прежде бывших врагами. Будучи образованным человеком, майор, без сомнения, находил изысканную обстановку особняка Толиверов весьма приятной для отдохновения от городской пыли и множества дел, которые подстерегали его днем. От Джессики, в отличие от ее сына, не утаилось, что одним из самых изысканных украшений дома майор считает Присциллу.

Во время одной из вечерних трапез, два месяца спустя после ввода войск, Присцилла к всеобщему удивлению заявила, что хочет преподавать в школе, когда та откроется.

– Дорогая, как мило! – воскликнула Джессика. – Мы сможем преподавать вместе. Майор! Я тоже собираюсь учить негритят.

Присцилла наморщила свой идеальный лоб и повернулась к Джессике.

– А кто останется с Верноном?

Удивленная раздражением, прозвучавшим в голосе невестки, Джессика сказала:

– Петуния и Эми, конечно же.

– Я не хочу, чтобы мой ребенок рос без присмотра члена семьи. Его отца никогда не бывает дома днем. Одна из нас должна оставаться здесь, а мне просто необходимо развеяться. Вы уже и так много сделали для нашей общины, Джессика.

Все собравшиеся слушали ее как громом пораженные. Никогда прежде Присцилла не настаивала на своем. Сейчас же выражение ее лица и решительный тон не предполагали возражений.

– Она права, мама, – сказал Томас. – Ты сможешь помогать Присцилле подбирать книги и составлять планы уроков. Пусть учительствует. Это предоставит ей шанс показать городу, на что она способна.

Томас говорил так, как должен говорить глава дома, и смотрел на Присциллу так, как муж должен смотреть на жену. Подобную перемену в поведении сына Джессика только приветствовала. При других обстоятельствах матери было бы приятно услышать, что Томас принимает сторону жены, и увидеть в устремленном на Присциллу взгляде гордость, что случалось очень редко. Вот только в душу Джессике закрались подозрения, что настойчивое желание невестки учить негритят чтению и письму имеет тайные мотивы.

– А нельзя ли оставлять Вернона у твоей мамы, пока мы будем в школе? – предложила Джессика.

– Я хочу, чтобы он оставался здесь. Вернон больше любит играть с вами, чем с моей мамой. Она… она не умеет найти с мальчиком общий язык.

– Ну, тогда решено, – заявил Томас.

Сын повернулся к матери, которая сидела справа от него. Из вежливости Джессика уступила свое место во главе стола Присцилле, когда Томас после смерти Сайласа занял его место. Но до сегодняшнего вечера невестка никогда не вела себя, сидя на нем, как хозяйка дома.

– Мама! Ты заслужила того, чтобы оставаться дома и нянчиться с внуками, – смягчив тон, сказал Томас. – Пусть другие несут неграм свет знаний.

Сидевший напротив Джессики майор Дункан только что вернулся из бани, которую его люди построили позади конюшен. В своей темно-синей форме с золотыми эполетами он никогда еще не казался настолько красивым. Майор молчал, не желая вступать в семейныйспор. Джессика не знала, понимает ли он, изза чего весь этот сыр-бор. Мужчины часто бывают глупы и слепы, когда дело касается женских уловок.

– Как хочешь, Присцилла, – пошла на уступку Джессика, – но не забывай, что люди будут косо на тебя смотреть.

Тень упрека скользнула по лицу молодой женщины.

– На вас всю жизнь косо смотрели, а вы держали себя с большим достоинством, Джессика. Я постараюсь брать с вас пример.

– Мама! Ты предупреждаешь Присциллу о том, что наши горожане могут не понять ее поступка в то время, как сама всю свою жизнь ни капельки не обращала внимания на общественное мнение, – засмеявшись, произнес Томас.

– Я говорю не об общественном мнении, сын. Я просто не хочу, чтобы твоя жена давала повод для злословия.

– Я так понимаю, меня хотят предупредить, чтобы я не учила негритят тому, чего им знать не следует, – сказала Присцилла. – Так ведь, Джессика? Не волнуйтесь. Никто меня ни в чем не обвинит. Я буду обучать детей всего лишь чтению, чистописанию и арифметике.

– А мне кажется, Присцилла, – смеясь, заметил Томас, – мама не хочет, чтобы другие подумали, будто бы ты становишься похожа на нее.

– А мне так не кажется, – сухо ответила Присцилла.

Взгляды женщин встретились. Джессика теперь ясно видела огоньки ревности в голубых глазах Присциллы. Сознательно или бессознательно, но Томас создал у своей жены впечатление, что он сравнивает ее с матерью.

– Невозможно в точности скопировать оригинал, – добавила Присцилла.

– Хорошо сказано, миссис Толивер! – обращаясь к молодой женщине, заявил майор.

Офицер поднял бокал с вином. Томас, светясь гордостью, сделал то же самое.

– Да уж, – произнес он.

Джессика внутренне тяжело вздохнула. Ради всего святого! Как же ей хотелось сейчас хорошенько придушить сына за то, что он обделяет Присциллу своим вниманием. Каждая замужняя женщина хочет, чтобы ее муж замечал и ценил ее, любил и желал. Почему он не видит, насколько Присцилла красива? Конечно, его жена немного пустоголова и слишком увлекается громкими именами и социальным положением, но у Присциллы – доброе сердце и заботливый характер. Почему он не может ценить эти душевные качества жены, ограничиваясь тем, что она может дать ему в спальне? Почему Томас настолько равнодушен к ее чувствам, почему остается слеп, не понимая, что делает свою супругу уязвимой и падкой на внимание других мужчин?

Почему Томас не понимает, что, натолкнувшись на безразличие, женское сердце превращается в ледышку?

Бывали времена, когда Джессике остро не хватало Сайласа. Томас считал, что не нуждается в совете матери. Сайлас смог бы поговорить с ним как мужчина с мужчиной. На отца Томас не обиделся бы, а вот слушать советы на такие темы от матери… Джессике не хотелось рисковать. Она уже представляла себе, как возмутится Томас: «Мама! О чем ты говоришь?»

Через две недели после того разговора за столом Присцилла подошла к Джессике и предложила поговорить «на деликатную тему». Заслышав это, женщина почувствовала, как у нее замирает сердце в груди. Взгляд ее уперся в лицо невестки: осознает ли та всю опасность избранного пути. Всю прошлую неделю Присцилла «наблюдала» за последними работами, производимыми в школе. Бюро по вопросам бывших невольников составляло списки будущих учеников. Начало занятий запланировали на следующую неделю. Всю работу по составлению планов занятий, подбору книг и закупке писчих принадлежностей Присцилла оставила на свекровь, а сама «наблюдала» за строительством.

– Нам нужно больше места, – сказала невестка и попросила уступить им спальню и гостиную, которую Джессика когда-то делила с Сайласом.

Джессике должна была достаться анфилада комнат, которую Томас и Присцилла занимали в другом крыле дома.

– Мы хотим превратить гостиную в детскую комнату. Ребенку нужно больше свободного пространства.

– Свободного пространства? Ему же только полтора года! – удивилась Джессика.

– Он растет.

Джессика не нашла в себе сил отказать. Дом принадлежал ей. Она имела полное право решать, чему быть, а чему нет, но ради семейного благополучия женщина решила не противиться. Джессика была рада, что Томас и Присцилла отказались от мысли построить на плантации собственный дом. Ей хотелось, чтобы Вернон рос в городе, подальше от Сомерсета. Быть может, мальчику удастся избежать влияния той власти, которую плантация имеет над его отцом.

Присцилла подошла к окну, обращенному в сторону каретного сарая. На лице ее появилось нетерпение. Неужели она считает, что ее свекровь слепа?

– И когда вы планируете перебираться? – спросила Джессика.

Уступчивость свекрови вызвала у невестки явное облегчение.

– Как только прислуга все подготовит.

Глава 69

В начале октября 1866 года Джессика нашла в себе силы продолжить тридцатилетнюю семейную хронику Толиверов, Уориков и Дюмонов. Однажды утром она почувствовала, что ее переполняют невысказанные мысли. Женщина раскрыла картонную обложку новой записной книги. В последнее время, после того как Присцилла стала полновластной хозяйкой в доме, Джессика писала письма, сидя в маленькой гостиной, располагавшейся в ее крыле дома. С передачей короны Присцилле ей пришлось смириться и с потерей гостиной, в которой она прежде сиживала по утрам. Единственным предметом мебели, который женщина забрала к себе наверх, был ее секретер.

Осень, видать, решила всем отомстить. Ледяной дождь барабанил в окна, но в камине весело горел огонь, а Петуния принесла ей заварник с чаем, над которым поднимался пар.

Джессика уставилась на чистую белую страницу. С чего бы начать описание событий конца целой эпохи, эпохи, которая протекала перед ее глазами на протяжении долгих сорока девяти лет? Память ее уже не та, что прежде. Многое забывается. Джессика налила себе чашечку чая и задумалась. Сегодня – день ее рождения. С чего же начать? А начнем-ка с того места, где она, Джессика, появилась на свет. Начать оттуда, откуда все началось.

Родиной для многих, кто прибыл в Техас в числе переселенцев из Виллоу-Гроув, оставалась Южная Каролина. Этому штату больше всего досталось от войск генерала Шермана, когда северяне наступали с севера на юг. Хозяйство Южной Каролины лежало в руинах. Полному разрушению подверглись мосты, система железнодорожных путей, дороги, пристани, хлопкоочистительные мануфактуры и склады. Плантации лежали разграбленными. Жилые дома, хозяйственные постройки и поля солдаты просто-напросто сожгли. Скот либо отобрали, либо вырезали. Сельскохозяйственный инвентарь специально ломали. Никому из трех плантаторских семейств – ни Виндхемам, ни Уорикам, ни Толиверам – не удалось избежать разорения. Майкл теперь жил в бревенчатом домишке, состоящем всего-навсего из двух комнат, на том месте, где прежде простирались земли Виллоушира. Один из братьев Джереми погиб в тщетной попытке защитить собственность семьи. Другой, собрав пожитки, вместе с семьей перебрался в Южную Америку, дабы начать все с нуля. Моррис умер от сердечного приступа вскоре после того, как армия Шермана достигла Колумбии, столицы Южной Каролины. Два его сына погибли в сражении при Шайло. Летти с дочерью перебралась жить к сестре в Саванну.

Судьба техасских Уориков и Дюмонов сложилась куда счастливее. С экономической точки зрения Джереми и Анри преуспевали: Анри – в разумных пределах, Джереми – выше всяческих ожиданий. Все, к чему бы ни прикасался Джереми, превращалось в золото, любое капиталовложение давало отдачу. В апреле «Телеграфная компания Соединенных Штатов», обладателем большого пакета акций которой являлся Джереми Уорик, была поглощена «Вестерн юнион». В результате этой сделки она стала крупнейшей телеграфной компанией в стране, а Джереми – очень богатым человеком. Когда ему начинали льстить, восхищаясь успехами всех его сделок, Джереми только отмахивался. Сердце у него лежало к лесозаготовительной промышленности. Он так и не переменил своего первоначального мнения.

– Настоящее богатство Техаса – это его леса, друзья мои, – говорил он. – Нам нужно только набраться терпения.

Выжившие его сыновья обзавелись енами и произвели на свет множество внуков. Первенца, мальчика годом старше Вернона, назвали Джереми Третьим. Камилла со смехом говорила о Джереми-отце, Джереми-сыне и Джереми-святом кошмаре.

Блокада существенным образом мешала импорту изделий фирмы Анри в Европу, но его деловые связи с французами, которые как раз вторглись в Мексику, а также их явные симпатии к Конфедерации, частично помогли Дюмону в его беде. Французские дипломатические курьеры, используя неприкосновенность, могли перевозить товары через границу Техаса. То, что не удавалось перевозить дипломатической почтой, доставляли контрабандисты. Анри, послушавшись совета Джереми, также разместил свои довоенные деньги в банке на Севере. Француз разделял энтузиазм своего друга насчет скорого прироста населения Техаса вследствие миграции людей с Юга в штаты, не разоренные войной. Поэтому Анри приобрел несколько земельных участков на территории Хоубаткера. Впоследствии он намеревался сдавать землю под строительство жилых домов и деловых зданий.

Из двух сыновей Дюмона женился только Арман. У него родился крепенький сынок, которого родители назвали Абелем. Он был одного возраста с Джереми Третьим. Предполагалось, что, повзрослев, Вернон и мальчики станут такими же близкими друзьями, как их отцы и деды.

Страница оставалась до сих пор чиста. Джессика размышляла над тем, насколько можно откровенничать в своем дневнике о семейных делах за прошедшие семнадцать месяцев. Несмотря на зависть и личные претензии к Толиверам, среди жителей Хоубаткера в целом бытовало мнение, что им надо отдать должное. После войны Толиверы стали еще более влиятельным семейством в городе, чем до нее. Ход событий доказал правоту взглядов Сайласа. Многие жалели, что вовремя не послушали его советов и не последовали примеру хозяина Сомерсета. Томаса, которого прежде критиковали за то, что он не отправился воевать на Юге, впоследствии превозносили за храбрость, проявленную при защите родного штата. Джессика стала легендой Хоубаткера только потому, что она была… Джессикой.

Сомерсет оказался одной из немногих плантаций Восточного Техаса, которые поднялись из «пепла» и, судя по всему, не собирались сдавать своих позиций. Сайласу удалось переправить в Англию большой груз хлопка до начала блокады. После войны за него заплатили несколько тысяч долларов. Томас очень удивился, когда узнал, что у его матери есть счет в бостонском банке. Собрав все деньги вместе, ее сын смог заменить подержанное оборудование, купить тягловый скот, сделать необходимый ремонт и заплатить бывшим рабам столько, что лишь очень немногие ушли с плантации. В этом году урожай выдался хорошим. Торговля хлопком с Севером и Европой возобновилась с удвоенной энергией.

Вернону исполнилось полтора года. Мальчик стал всеобщим любимцем. Своим присутствием он сомкнул края той бездны, которая образовалась в доме после смерти Сайласа. Временами, глядя на внука, Джессика ужасно сожалела о том, что мужу так и не удалось поближе с ним познакомиться. Бабушка беспокоилась, что, когда Вернон подрастет, напряжение в отношениях между родителями будет влиять на него самым негативным образом, но со временем Томас и Присцилла научились относиться друг к другу со зрелым пониманием и налетом учтивости, которые со стороны можно было принять за любовь. Некоторое время казалось, что Присциллу словно подменили. Она вела себя куда свободнее и оживленнее, чем прежде, и выглядела по-настоящему счастливой женщиной. У Джессики не было доказательств того, что в перемене, происшедшей с Присциллой, повинен майор Дункан, но первые изменения появились, когда невестка приступила к преподаванию в новой школе. Женщина просто расцвела. Джессика не думала, что эйфория, в которую впала Присцилла, имеет хоть какое-то отношение к обучению непоседливых, вечно хихикающих, немытых негритят в душной классной комнате. Свекровь догадывалась об источнике взрывного смеха, сверкающих глаз и легкой походки по вечерам, когда Присцилла и Томас собирались вместе.

Джессика никому и словом не обмолвилась о своих подозрениях. Она могла только надеяться на то, что невестка будет вести себя осмотрительно, а Томас и по-прежнему останется в неведении относительно причин ее веселости. Постепенно молодая женщина преодолела застенчивость, нерешительность и настороженность, которые после замужества только усилились в ее характере. Джессика считала, что прежде в этих особенностях ее поведения был повинен в первую очередь сам Томас. К счастью, сын ничего не замечал.

– Учительство – твое призвание, – говорил он Присцилле.

Джессика наблюдала рост его интереса к жене. Томас начал раньше приезжать домой с плантации. Сначала мать боялась, что сын что-то заподозрил, но оказалось, что он просто хочет больше времени проводить вместе с женой и сыном. Джессика находила предлоги, чтобы после ужина пораньше пойти к себе, оставив Томаса наедине с Присциллой и ребенком.

Отношения между супругами улучшились. Однажды утром, спустившись к завтраку, Джессика обнаружила, что в столовой никого нет.

– А где мои сын и невестка? – спросила она у Петунии.

– Они еще не поднялись с кровати, – застенчиво улыбаясь, ответила та. – За ребенком я приглядела.

Спустя два месяца после начала занятий в школе почти одновременно произошли три события. Джессика не знала, взаимосвязаны ли они. Школа сгорела до основания. Никого этот поджог, впрочем, не удивил, так как в городе насчет нововведения велись ожесточенные споры. Многие находили существование школы для «черномазых» оскорбительным для граждан Хоубаткера. На этом учительская карьера Присциллы окончилась. Вскоре после этого майор Дункан попросил и получил перевод, а невестка объявила о своей беременности.

Глава 70

– Мама! Она похожа на тебя как две капли воды, – сказал Томас, протягивая сверточек Джессике.

Бабушка впервые взглянула на внучку. Из ее груди вырвался возглас:

– Ой! Боже мой!

Из глубин розового одеяльца на нее смотрело покрасневшее личико Регины Елизаветы Толивер.

– Ну же, ну же, – Томас суетился вокруг с видом отца, очень гордого за свое новорожденное дитя. – Я знаю, что тебе никогда не нравились светлая кожа, веснушки и рыжие волосы, но нам с папой они казались очень милыми. Я полюблю моего маленького ангелочка.

Томас коснулся губами лба девочки.

– Надеюсь, что без веснушек обойдется, – сказала Джессика.

Впрочем, учитывая, кем был отец девочки, на подобное рассчитывать не приходилось.

Томас улыбнулся двухлетнему сынишке, который стоял, держась за ногу отца. Ребенок поднял лицо вверх. На нем читалось любопытство. Почему этот сверток так заинтересовал папу? В библиотеке никого больше не было. Вудворды остались наверху, вместе с дочерью. Вскоре придет мать Присциллы и заберет ребенка обратно. Девочку надо будет кормить.

– Ладно, – произнес Томас, – теперь твоя очередь, Вернон. Давай присядем. Я представлю тебя твоей маленькой сестренке.

Джессика наблюдала за тем, как ее высокий сын садится на стул для того, чтобы малыш смог получше разглядеть первую представительницу прекрасного пола в семействе Толиверов за последние двадцать лет. Джессику удивило то, что Томас обрадовался, когда узнал, что у него родилась девочка, а не сын. Ранее он выражал надежду, что родится мальчик, и у Вернона появится товарищ по играм. Томас не скрывал, что хочет, чтобы у сына было много братьев. После смерти Джошуа он, будучи еще ребенком, тяготился своим одиночеством и спрашивал: «Когда же у меня будет еще один братик, как у моих друзей?» Потом он вырос и уже не лез к родителям с расспросами.

– Двадцать лет, – повторила за мужем Присцилла, когда тот рассказал ей малоизвестный факт из семейной истории Толиверов. – Двадцать лет – это целое поколение.

– Ты достигла того, чего не смогла достичь ни одна женщина в семье за все эти годы, – с любовью промокая пот со лба жены, сказал Томас.

– Ты не разочарован? – спросила Присцилла.

Она лежала, измученная продолжавшимися три часа родами. Держалась она на удивление стойко, с завидным самообладанием. Принимать роды позвали конкурента доктора Вудворда. После того, как все благополучно закончилось, врач сказал отцу Присциллы, что никогда не видел роженицы, действующей настолько в согласии с Матерью Природой. «Она очень хочет этого ребенка», – сказал тогда врач.