В плену Левиафана Платова Виктория

Луч фонарика, снова оказавшегося в руке Алекса, шарит по внутренностям кабинки, стараясь не натыкаться на Джан-Франко и его перерезанное горло. Это довольно трудно: Джан-Франко — везде, к тому же вскрылись некоторые подробности из жизни его тела, о которых Алекс и понятия не имел. Оказывается, бармен был поклонником татуировок, одна из них выколота на груди, другая — на внешней стороне правого бедра. Алексу видна только часть ее: несколько осьминожьих щупалец, пугающих своей реалистичностью. Какая странная, мрачная ирония! Обладатель татуировки с морским чудовищем был убит в доме, который носит имя другого морского чудовища.

Татуировка на груди — поспокойнее, хотя и ее тривиальной не назовешь. Алекс видит перед собой перевернутую ладью и женщину в ней — в средневековых одеяниях, в головном уборе, похожем на колпак. Лицо женщины напоминает лица с полотен старых мастеров. Первое и единственное, что приходит на ум, — Лукас Кранах, телепередача о нем шла в стык с одной из серий «Комиссара Рекса». Но самое интересное в татуировке — не женщина, а сама ладья, ее нос украшен черепом птицы, а белые шейные позвонки вырастают прямо из киля.

Алекс ни за что бы не сел в такую ладью.

И никто из простодушных жителей К. — тоже. Но, оказывается, Алекс ничего не знает о жителях К., ведь Джан-Франко и есть типичный их представитель. Звезд с неба он не хватает, держит в порядке бар — и ладно. Он любит поболтать с посетителями, любит покатать шары в кегельбане, любит футбол по телевизору и все его интересы сосредоточены вокруг «Carano» и ничтожных городских сплетен, которые стекаются в «Carano». Джан-Франко до сих пор не женился, потому что не высокого мнения о женщинах, он сам говорил об этом Алексу. Но, может, была и другая причина?

Лунные любовники.

Что связывает Кьяру и Джан-Франко? Связывает так крепко, что Кьяра не сразу вспомнила о его существовании. Еще бы, последний раз они виделись много лет назад, когда Джан-Франко был толстяком, — так, во всяком случае, вся история была преподнесена Алексу. Сам Алекс встроен в жизнь бармена гораздо плотнее — ведь они почти родственники. Прошлым вечером в бар он не заглядывал, но был там накануне. И Джан-Франко и словом не обмолвился, что собирается к метеорологу в компании Кьяры. Он был таким, как всегда, — немного насмешливым, и разговаривали они о пустяках. Никакой озабоченности, никакой подавленности, никаких тяжелых дум.

Ничто не предвещало столь чудовищного конца.

Женщина в ладье висит вверх ногами, оттого Алекс не сразу заметил мелкие подробности татуировки. На ее коленях — подушка с кисточками, на подушке — большое яйцо, по виду напоминающее страусиное… Быть может, это яйцо снесла та самая птица, прежде чем стать скелетом и украсить собой нос утлой лодчонки. Разум Алекса цепляется за крошечные, иногда нелепые детали, лишь бы отделаться от страшной действительности с трупом в эпицентре, лишь бы отдалиться.

Максимально дистанцироваться.

Рядом с головой Джан-Франко валяется бело-красная губка, низ ее пропитан кровью. Все остальное — на своих местах, на маленькой полке, прикрепленной к никелированному стояку: шампунь, гель для душа, гель для бритья, стаканчик с бритвенным станком.

Джан-Франко не защищался.

Очевидно, потому, что не ожидал увидеть перед собой убийцу. Или убийца был человеком, которого он хорошо знал. Настолько хорошо, что собственная нагота не смущала бармена.

Тошнота отступила, но Алексу снова хочется спать.

Что выглядит совсем уж невероятным, учитывая близкое соседство мертвого Джан-Франко. Джан-Франко — не посторонний ему человек, к тому же он был жестоко убит. А все, что мог выдавить из себя Алекс, — тошнота и сонливость. Но эти два ничтожных зверька всего лишь паразитируют на теле намного более крупного зверя, и имя ему — страх.

Осознать его размеры Алекс не в состоянии. Как и до конца оценить ситуацию, в которую попал. А до этого попали Лео, Кьяра и Джан-Франко. Бармен мертв, что случилось с Кьярой и Лео — неизвестно. Он не нашел их в зале с камином, не нашел на кухне, не встретил на лестнице, а мансарду оккупировал и вовсе незнакомый Алексу персонаж. География дома не слишком обширна, куда еще не удалось добраться?

Комната, где ничего изменить нельзя. Кладовка у лестницы. Сарайчик с генератором и собственно метеостанция. Там Алекс еще не был, а Лео не особенно настаивал на его присутствии. Хотя изначально экскурсия планировалась, и Алекс совершил-таки вялую попытку подняться. Но что-то помешало ему… что? Все дело было в ступеньках. Крепкие на вид, они как будто всасывали в себя ноги Алекса — почище зыбучих песков. Экспериментировать с песками Алекс не стал; теперь, видимо, сделать это придется.

Кой черт — придется?!

Самое лучшее, самое правильное — спуститься вниз и привести помощь. Вызвать полицию, ведь речь идет не просто об исчезновении владельца «Левиафана», а об убийстве! Так поступают все второстепенные герои сериала «Комиссар Рекс», оказавшиеся поблизости от какого-нибудь трупа. Подобные решения они принимают еще до заглавных титров, и уже потом в дело вступает благородная овчарка и ее напарники. И не было случая, чтобы преступление осталось нераскрытым!.. Но то, что окружает сейчас Алекса, — вовсе не телевизионная действительность. А самая настоящая, хоть и похожая на ночной кошмар, худший из всех возможных.

Что, если убийца еще в доме?!

И стоит теперь у Алекса за спиной, ничем не выдавая себя и готовясь полоснуть ножом по горлу нежелательного свидетеля? Уж слишком подозрительная тишина разлилась по «Левиафану», а такого не бывает в принципе. Даже в маленькой квартирке Алекса редко царит абсолютное безмолвие, ее наполняют невинные шорохи и поскрипывания, как иначе, ведь она живет своей собственной жизнью. Кому подчинена жизнь «Левиафана»? До самого последнего времени — Лео, иначе и быть не может: Лео отстроил этот дом заново, заполнил его вещами, поселил здесь собаку и странного человека с лицом, в которое Лео мог бы смотреться, как в зеркало. Он пригласил сюда Кьяру и бармена из «Carano» и… убийцу! Такое тоже возможно, если убийца не явился непрошеным. Конечно, прийти сюда — вовсе не одно и то же, что заглянуть на огонек к приятелю, просто проходя мимо. Слишком с большими сложностями сопряжен визит… Ну, не сложностями — неудобствами. Сначала — путь на машине по не самой безопасной (особенно в это время года) дороге. Затем — подъем по «козьей тропе». Существует и альтернатива — лифт в скале. Но найти лифт можно лишь тогда, когда знаешь о его существовании в принципе. И… лифт не работает!

Как давно он не работает?

Как давно перерезали горло Джан-Франко?

Алекс получил сигнал «SOS» незадолго до полуночи и почти сразу выдвинулся в сторону «Левиафана». Около трех или чуть раньше он поднялся на плато, никого не встретив по дороге. И следов на тропе не было, что неудивительно, учитывая снегопад. Удивительно, что в доме нет других следов — борьбы. Возможно, при дневном свете картина изменится, ждать осталось недолго…

Алекс вовсе не собирается ждать.

Он должен встать. Оторвать задницу от пола. Оторвать взгляд от болтающегося на веревке Джан-Франко; он должен совершить над собой это усилие, должен!

Но сил на то, чтобы подняться, нет. Алекс не может даже обернуться и посмотреть в лицо мертвой тишине. Сейчас его состояние мало чем отличается от состояния сидящей в кресле мумии. Стоило ли извлекать из сейфа весь имеющийся в наличии оружейный арсенал, чтобы в результате обойтись ножом? Вывод: оружие взял не убийца! Или — убийца, но уже после того, как горло бармена было перерезано. А что в это время делал Лео? Что делала Кьяра?

Они могли укрыться на метеостанции. И уже оттуда послали сигнал о помощи. Это выглядит вполне логично, учитывая, что при беглом осмотре помещений радиопередатчика Алекс не нашел. Что, если ружья и патроны прихватили именно Лео и Кьяра? В таком случае они справились бы с убийцей сами и не стали бы вызывать Алекса. Они связались бы с более компетентными людьми.

И джип, рядом с которым Алекс припарковал свой «ситроен»… У Джан-Франко тоже есть машина, новенький «фиат», но «фиата» на стоянке как раз и не было. Бармен приехал сюда вместе с Кьярой, на «Ранглере»? Это означает, что Кьяра должна была заехать за барменом в К., и уже оттуда они отправились на вершину. Это означает… что Кьяре плевать на брата, ведь она даже не позвонила, не сообщила, что собирается навестить ненавистную малую родину. Не прислала письма.

Мысли Алекса путаются, он никак не может представить картину целиком. В его распоряжении — лишь отдельные ее части, фрагменты. Такие крошечные, что ни один не может послужить отправной точкой для умозаключений. Кьяра была здесь — это несомненно. В комнате под номером «31» остались ее вещи, а в кармане Алекса до сих пор лежит телефон сестры. Лео был здесь — это несомненно. Во-первых, потому, что это его дом. Во-вторых, именно он послал Алексу сообщение. Джан-Франко… Джан-Франко здесь и сейчас. То, что осталось от Джан-Франко. Жизнь покинула бармена, стекла по желобу и просочилась в горловую щель вместе со сгустками крови, но Алекс упорно думает не о мертвом Джан-Франко. О живом. Бармен никогда не числился в друзьях Лео, они могли перекинуться парой слов у стойки, но для приятельских отношений этого недостаточно. Более того, Джан-Франко относился к новой метеорологической звезде с плохо скрытой неприязнью. Считал, что пришлый красавчик себе на уме. И сколько бы Алекс ни заговаривал с барменом о Лео, вердикт не менялся:

богатенький идиот бесится с жиру.

Со вздорными богатеями всегда нужно быть настороже, считал Джан-Франко. Так же или примерно так считали все жители К.: оба босса Алекса, бывший и нынешний, герр Людтке, синьор Дзампа. Судя по тому, в какой переплет попал Алекс, их опасения были ненапрасными.

— Хорошо, что моя сестра выбрала тебя, а не этого павлина, — сказал как-то Алексу бармен. — Я бы и на пушечный выстрел его не подпустил.

— Почему? — простодушно поинтересовался тот.

— Такие хлыщи годны лишь на то, чтобы разбивать сердца. А ты — парень надежный. Нож в спину не воткнешь, ведь так?

— Наверное.

— Уж поверь, что так оно и есть.

Алекс объяснял неприязнь бармена к Лео самой обыкновенной завистью. Еще бы — с тех пор как Лео осел в окрестностях К., интерес к нему не затухает. А Джан-Франко, кто такой Джан-Франко? Унылое дерьмо, если смотреть на него с высоты двухместного бело-красного красавца «Стилетто». Даже из окна «ламборджини» он выглядит унылым дерьмом, собирателем сплетен и слухов. Впрочем, справедливости ради, слухи и сплетни собирают в К. все кому не лень. Не задействованы только близнецы Эрик и Аннета, да и то в силу возраста. Все потому, что в родном городке Алекса годами ничего не происходит. Ничего не происходило со времен массового убийства альпийских стрелков.

Убийство произошло здесь, в «Левиафане»!

Вернее, в месте, на руинах которого возник «Левиафан», и все десять стрелков были убиты так же, как убит Джан-Франко! Почему Алекс вспомнил о стрелках только сейчас? И почему забыл, как отговаривал Лео от покупки форпоста и называл это место проклятым?

Уж не вернулись ли духи прошлого, чтобы собрать здесь новую кровавую жатву?

Ответ пришел незамедлительно: нутро «Левиафана» глухо заворочалось, безмолвие сменилось рыком, стены затряслись. А вместе с ними заходила ходуном и ванная комната. Алекс не помнил, как сжался в комок и отполз в дальний угол: еще секунда — и на него обрушатся потолочные балки, слишком уж угрожающ их треск. Стены комнаты тоже трещат по швам — как будто невидимый великан пинает их снаружи. Еще секунда — и они не выдержат натиска. Сложатся, как карточный домик, похоронив под собой всех, кто имеет несчастье здесь находиться, — живых и мертвых.

Неизвестно, сколько продолжалось светопреставление. Должно быть, не очень долго. В какой-то момент комната перестала качаться, и вновь наступила тишина. Несколько иная, чем была до начала всей этой свистопляски. Теперь Алекса не покидало ощущение, что уши его заткнуты ватой и что сама тишина переложена ватой, подобно елочной игрушке: мама всегда перекладывала игрушки ватой, чтобы они не разбились.

Что-то подсказывает Алексу — нарушить установившуюся ватную тишину невозможно. Или — почти невозможно.

Кажется, он потерял фонарик.

Алекс шарит руками по полу, но всякий раз натыкается на пустоту. Он — не что иное, как елочная игрушка, упакованная в вату и спрятанная на антресолях до следующего Рождества. Темнота и до внезапной встряски казалась ему кромешной, теперь же он не видит даже собственных пальцев, хотя они почти касаются носа. Когда начались удары, Алекс отполз в угол по левую сторону от двери — кажется, так. Следовательно, фонарик должен быть где-то на полпути между Алексом и душевой кабинкой с Джан-Франко.

Дверь — слева. Душевая кабинка — прямо по курсу.

Алекс ощупывает руками стену и осторожно продвигается вдоль нее в поисках дверного проема: минуту, другую, третью. Но проем все не возникает, вместо этого появляется неожиданное препятствие. Собравшись с силами, молодой человек тихонько постукивает по нему: судя по звуку, он уперся в пластиковые борта кабинки. Приблизился к телу бармена на максимально возможное расстояние. Почти на максимальное: если он продвинется еще на несколько сантиметров — контакта с мертвым Джан-Франко не избежать.

Осознав это, Алекс дает задний ход, ориентируясь на поверхность стены.

Угол, из которого он выполз несколько минут назад, наконец-то!.. Алекс взмок и тяжело дышит, как будто пробежал несколько километров по пересеченной местности. Главное, не дать себя сбить и выбрать правильное направление. С первого раза не получилось, может быть, получится со второго? Всего-то и нужно, что взять правее. Строго вправо — и он выберется из ловушки!

Игры с пространством ни к чему хорошему не приводят: Алекс убеждается в этом, когда снова утыкается в проклятый пластик. Как такое могло произойти? Он спутал право и лево? Лучше думать, что дело обстоит именно так, чем искать какие-то другие причины. Лучше вообще не думать ни о чем, продолжать курсировать по отрезку между углом комнаты и пластиковой границей, за которой его поджидает расплывшееся в жуткой улыбке горло Джан-Франко.

Алекс все еще боится отлепиться от стены: только она кажется ему относительно безопасной, только она задает хоть какую-то систему координат.

Угол — стена — пластик.

Пластик — угол — стена.

Но в какой-то момент, оттолкнувшись от пластикового борта и продвинувшись вдоль стены на — уже ставшие привычными — пару-тройку метров, он снова упирается в пластик.

Угла комнаты больше не существует.

Алекс всего лишь попытался выбраться из ловушки, подстроенной ему «Левиафаном», но его усилия оказались тщетными. Откуда раздается это поскуливание? Сверху, снизу, со стороны мертвого тела Джан-Франко? Поскуливание переходит в вой, и только тогда Алекс понимает, что воет он сам. Воет почище раненого зверя и никак не может остановиться. Но и этого ему кажется мало: пальцы, предоставленные сами себе, начинают царапать равнодушную поверхность стены. За время бессмысленных перемещений Алекс неплохо изучил ее — холодную, чуть шероховатую, испещренную тонкими волокнами. Теперь и не вспомнить, как выглядела стена при свете: вроде бы она была покрыта водонепроницаемыми обоями. Обоями, а не кафелем. Алекс прекращает царапать стену только тогда, когда чувствует боль; сунув пальцы в рот, он ощущает привкус крови. Наверное, его кровь мало чем отличается от крови Джан-Франко. Разница состоит лишь в том, что Алекс еще жив. Боль и страх — тому подтверждение. Боль и страх, подобно злобным псам, отгоняют наряженную в платьице c оборками спасительную мысль о том, что все происходящее — ночной кошмар. Что он вот-вот проснется. Пусть не в своей квартире, пусть у камина в нижнем зале «Левиафана», в обществе мандариновых корок! Оно куда приятнее, чем общество убитого бармена.

Алекс хочет проснуться. И хочет заснуть. Он хочет, чтобы тьма, окружающая его, отступила. Он хочет снова стать ребенком. Мальчиком, игравшим когда-то в прятки со старшей сестрой… Кьяра! Ее телефон и сейчас лежит в кармане, так почему бы не воспользоваться им, как фонариком?

Вынув из кармана айфон сестры, Алекс нащупывает углубление в нижней его части, и экран тотчас вспыхивает. По сравнению с насыщенным и концентрированным лучом «Mag-Lite» свет дисплея выглядит бледновато, но и его достаточно, чтобы изучить пространство вокруг.

Задача номер один — найти фонарик, с ней Алекс справляется довольно быстро: черная туба лежит в полуметре от него. Вместо того чтобы впадать в ступор и срывать ногти, нужно было просто отползти от стены. А теперь осталось протянуть руку — есть!

Завладев фонариком, Алекс пошарил пучком света вдоль стены, у которой провел столько томительных минут. Ничего сверхъестественного в ней не оказалось; лишь в том месте, где он позволил страху и отчаянию овладеть собой, обои были исцарапаны.

Подсвечивать кабинку с телом Джан-Франко он не стал и, поднявшись с пола, направился к выходу. Постоял несколько минут в коридоре, прислушиваясь к дыханию «Левиафана». С домом явно что-то происходило, сквозь тишину, по-прежнему остававшуюся ватной и какой-то вязкой, стали просачиваться звуки. Они были едва различимы, и Алекс вряд ли услышал бы их, если бы не был так напряжен. Но и «Левиафан» был напряжен, как если бы пытался справиться с напавшим на него, гораздо более крупным чудовищем. Всем естеством Алекс ощущал, как стены дома потрескивают, пытаясь вырваться из чьих-то — не слишком дружественных — объятий.

Теперь оставалось решить, куда двинуться дальше. Подгоняемый не до конца улегшимся страхом Алекс сбежал вниз, пересек холл и подошел к входной двери. Это было самое настоящее бегство, но ничего поделать с собой он не мог. В самый последний момент, уже ухватившись за ручку двери, он попытался сочинить для себя куцее оправдание.

Нужно решить проблему с генератором. А когда появится свет, приступить к решению других проблем. К поискам Кьяры. Не переживай, я не брошу тебя, сестренка!..

Кажется, он повторил последнюю фразу вслух. Но в душе вовсе не был уверен, что снова вернется в дом. Он даже не был уверен в том, что, оказавшись на плато, отправится к сарайчику с генератором. Вполне возможно, что подлые ноги сами понесут его вниз — туда, где можно найти помощь. Даже при самом радужном раскладе на возвращение в К. потребуется не меньше двух часов. А то и три или четыре, учитывая погоду и спуск. А это — слишком долго, слишком. Если Кьяра попала в беду, счет может идти не на часы — на минуты. Если он уже не пошел.

И… если Кьяра жива.

Конечно, время можно слегка ужать. И спуститься не в К., а к импровизированной стоянке. В любое место, где оживет телефон Алекса, на дисплее которого вот уже несколько часов кряду висит безнадежное «Нет сети». Когда сеть обнаружится, он сможет позвонить Ольге, и его невеста всяко найдет способ связаться с людьми главного полицейского начальника, синьора Виладжо. Стоит ли говорить ей, что с Джан-Франко случилось несчастье?

Наверное, нет.

Сообщать по телефону о перерезанном горле — дурной тон.

Подумав об этом, Алекс вдруг решил, что он очень плохой человек. Только плохие люди могут совместить понятие «убийство» и «дурной тон». Закоренелые циники, да. А Алекс вовсе не такой. И… он не вправе оставить Кьяру! Он никогда не простит себе, если узнает, что Кьяра нуждалась в его помощи, а он не помог ей. Бежал, как самый последний трус. И мама с отцом не простят его тоже.

Уйти или остаться?

Он не может уйти. И не может остаться.

Алексу снова хочется выть, на этот раз — от безысходности. И в первую секунду, столкнувшись с неожиданным сопротивлением входной двери, он испытывает чувство, отдаленно напоминающее чувство облегчения. «Левиафан» не хочет выпускать его? Что ж, отлично! Все решилось само собой. Но чувство это продлилось недолго: через несколько мгновений Алекса бросило в холодный пот. Он хорошо помнил, что не запер дверь на засов, ему просто было не до этого.

Засов не заперт и сейчас, смирнехонько застыл в железных пазах, но дверь почему-то не открывается. Алексу потребовалось еще немного времени, чтобы собраться с силами и снова навалиться на дверь.

Никакого эффекта.

Если она и сдвинулась, то не больше чем на сантиметр; в образовавшуюся узкую щель даже ботинок сунуть не удастся. Ощущение такое, что кто-то подпер дверь снаружи. Не закрыл ее на замок (иначе щели и вовсе бы не возникло) — именно подпер. И была еще одна вещь, которая страшно не понравилась Алексу: тишина, разлитая по дому, распространялась и на щель. А это противоречило всем законам природы. Даже если исходить из того, что снегопад прекратился, не стоит сбрасывать со счетов ветер. Здесь, на маленьком плато у вершины, он дует всегда. С разной интенсивностью. Единственное, чего не бывает никогда — полного и абсолютного безветрия. А именно с этим столкнулся сейчас Алекс — с абсолютным безветрием.

Страшное подозрение закралось ему в голову, и, чтобы проверить его, Алекс попытался внедрить в щель указательный палец. Получилось не очень, дальше, чем на полфаланги, палец не продвинулся. С мизинцем дела пошли веселее, но лишь до того момента, как его кончик перестал ощущать пустоту и уткнулся во что-то твердое и холодное.

Неужели Алекс прав?!

Шарить фонариком по единственному в зале окну тоже оказалось совершенно бесполезным занятием: в темном стекле отражались выхваченные из интерьера куски, отражалась его собственная перекошенная физиономия — и больше ничего.

Чернота.

Полная и абсолютная чернота.

Единственное место, где догадкам Алекса суждено подтвердиться или быть опровергнутыми, — мансарда. Широкие окна давали неплохой обзор, во всяком случае, он хорошо запомнил картинку, из них открывавшуюся: танцующий снег. Для таких танцев нужно пространство. Много пространства, и за дверью его не оказалось. Оно не возникло за окном в зале, и Алексу ничего не остается, как отправиться наверх.

…С тех пор как он покинул мансарду, в ней ровным счетом ничего не изменилось. Мумия все так же сидела в своем кресле, ширма не сдвинулась не на миллиметр; все приборы, включая астролябию, находились на местах. И только окна не слепил снег. Подойдя к стеклянной стене, Алекс вновь столкнулся с чернотой. Полной и абсолютной. Но звуков здесь было намного больше, чем внизу. Стекла чуть слышно звенели, деревянные балки, поддерживающие потолок, поскрипывали. И в тот самый момент, когда оба этих — таких разных — звука слились в один, Алекс понял, что не ошибся.

Случилось ровно то, о чем он вяло думал еще на пути к «Левиафану»: его накрыло лавиной! В самом начале ночи ему удалось проскочить, уцелеть — успел он порадоваться этому факту или нет? Теперь это не имеет никакого значения — от судьбы не уйдешь. Жизненное пространство дома намного шире, чем утлый коробок «ситроена», но сути дела это не меняет.

Алекс погребен под тоннами снега. Десятками, сотнями тонн! Он не может выйти в дверь, не в состоянии просочиться в окно, он оказался замурованным в ледяном склепе — вместе с трупом Джан-Франко, астролябией и ширмой; вместе с вещами Кьяры, табличкой с номером «31», пустым арсеналом, мандариновыми корками; вместе с веселой полудетской картиной в простенке между этажами и ужасной картиной здесь, в мансарде. Вместе с подобием человека — странно, что о мумии в кресле Алекс подумал в последнюю очередь, а ведь она — единственное живое существо в доме, кроме него самого. Но даже мандариновые корки выглядят внушительнее. Даже в них больше жизни.

Он снова кричит.

Орет так, что колеблются огоньки свечей! Вой получается совсем уж утробным, Алекс и не подозревал, что его горло способно издавать такие низкие и одновременно резкие звуки:

— А-а-ааааааааааааааааа!

«NOTHING CAN BE DONE».

Ничего нельзя изменить. Ничего. Нельзя. Изменить.

Перед глазами Алекса возникает табличка, которую не посмел убрать любитель системных преобразований и капитального строительства Лео:

« LA DISCESA DI UNA VALANGA ».

Табличка покачивается, ее засыпает снегом, заваливает кусками крепкого полупрозрачного льда, и Алекс пытается вспомнить, когда в последний раз сталкивался с сообщениями о сходе снегов в примыкающих к К. долинах. О смертельных случаях с ними связанных.

Несмотря на нестабильность климата (основная особенность К.) — крупномасштабные, граничащие со стихийным бедствием лавины, скорее, исключение, чем правило. Последними на памяти Алекса жертвами стали австрийские альпинисты. Их лагерь на склоне горы (не самой близкой к К., но находящейся в зоне видимости) смело лет шесть назад. Из семерых выжили лишь двое, а лавина обрушилась на лагерь в ясный и солнечный, почти безветренный день. Еще за шесть лет до австрийцев погибла горнолыжная семья из Сербии, мужчина и женщина, — какой была погода в день их смерти, Алекс не помнит. И печальной статистики не ведет. В конце концов, вероятность оказаться погребенным под лавиной не так уж велика. В авариях на дорогах гибнет гораздо больше людей.

Алекс всегда имел это в виду, когда выбирался на оживленные трассы. Его можно назвать примерным водителем: он соблюдает скоростной режим, внимателен к знакам, вежлив и предупредителен к другим участникам дорожного движения. Кьяра иногда подсмеивается над ним, считая брата чересчур осторожным:

— Какой же ты скучный, братец! Ведешь себя, как старик.

— Не знаю, как ты, а я и впрямь хочу дожить до старости.

Теперь, перед лицом черноты, Алекс начинает сомневаться, что столь скромное и естественное желание осуществимо. Вероятность быть погребенным под лавиной не так уж велика, но именно это и случилось со скромным продавцом рубашек — он заперт в ловушке, из которой нет выхода.

Но он жив, все еще жив, и это — несомненный плюс. Что сделала бы Кьяра, окажись она на месте Алекса? Что сделал бы Лео? Они уж точно не стали бы паниковать и биться в падучей, напротив: постарались бы трезво подойти к ситуации, просчитать все возможные последствия и выявить не только минусы, но и плюсы. Алекс поступит точно так же: сделает пару глубоких вдохов и приступит к подсчетам плюсов и минусов.

Он жив — это самый первый, самый духоподъемный плюс.

Если бы он покинул «Левиафан» чуть раньше, то оказался бы на «козьей тропе» в разгар снежного исхода, и смерть была бы ему гарантирована! Алекс запоздало ужаснулся такому факту, затем запоздало порадовался, что спасся, затем снова впал в уныние. Не исключено, что спасся он не окончательно и что смерть всего лишь отступила на несколько шагов и теперь стоит поодаль, примеряясь, как бы цапнуть его половчее, выкурить из убежища и уволочь — следом за Джан-Франко. «Левиафан» выстоял, отразил первый удар, но это вовсе не означает, что все ужасы позади. Под натиском многотонных масс снега дом может не выдержать, недаром же он кряхтит от непосильной ноши — каждую минуту, каждую секунду!.. Стоп-стоп, Алекс ведь уже пообещал скрупулезно искать плюсы, вместо того чтобы бездарно скользить по гладкой поверхности минусов, выстроившихся в одну бесконечную прямую!

Итак, он жив.

Дом отстроен капитально и до самого последнего времени выглядел крепышом. Иначе и быть не может, Лео никогда бы не заселился в сомнительную с точки зрения безопасности конструкцию. И потом, «Левиафан» удачно вписался в природную нишу в скале, об этом Алекс подумал еще в предыдущий свой визит. Скальный «карман» уберег его от разрушительного воздействия лавины с самого начала, так почему бы не предположить, что статус-кво сохранится?

«Левиафан» — не какой-нибудь стихийный палаточный лагерь на склоне, в К. о нем знают все или почти все. Все (или почти все) осведомлены о Лео и его метеостанции. Ее сводками пользуется вся округа, а сам Лео регулярно выходит на связь с руководством двух лесопилок; да и любой желающий может связаться с ним по рации. Наверняка (Алекс не знает точно, но — наверняка) между метеостанцией Лео и заинтересованными лицами существуют плановые сеансы связи. Что будет, если Лео пропустит один или несколько?

Логично предположить, что отсутствие постоянного участника радиоэфира заставит насторожиться и сопоставить молчание метеостанции с прокатившейся в горах мощной лавиной. Так что… рано или поздно здесь появятся спасатели! По-другому и быть не может, остается только набраться терпения и дождаться их.

В этом месте своих размышлений Алекс облегченно выдохнул: спасатели — всего лишь вопрос времени. Они придут без дополнительных понуканий, без воззваний со дна ледяной могилы, они придут!.. Дом хоть и не слишком велик, но в нем достаточно воздуха, чтобы продержаться и не погибнуть от удушья, вот только придется загасить свечи — они сжирают кислород. Зато у Алекса есть замечательный фонарик, рассчитанный на долгие часы работы. А если подойти к этому единственному источнику света с умом и время от времени выключать его, света точно хватит до прибытия спасателей. В крайнем случае, Алекс может провести ревизию в мансарде: вдруг отыщутся батарейки? Лео живет здесь не первый год, он привык к автономному быту в зоне повышенного риска (а жизнь в горах, как ни крути, всегда риск). И Лео не снял табличку с предупреждением о сходе лавин — следовательно, учитывал и такой, довольно скорбный поворот событий. И этот поворот потребует мобилизации не только сил, но и материальных ресурсов. Так что запасы батареек Алекс обнаружит точно, равно как и запасы провизии. Все, что от него требуется, — терпеливо ждать спасателей. Конечно, в обществе Лео и Кьяры ожидание было бы намного комфортнее, интереснее и занимательней. Они проводили бы время в тихих беседах, или в спорах, или в воспоминаниях — каждому из них (за исключением Алекса, разумеется) есть о чем поведать миру. Они могли бы играть в карты или шахматы (до сих пор Алекс не видел ни карт, ни шахмат, но это не значит, что их здесь нет).

Они могли бы напиться.

Повздорить, чтобы тут же соединить мизинцы в знак примирения. Да мало ли чем могут занять себя приятные друг другу люди в часы ожидания!

Алекс и не заметил, в какой момент от плюса, на котором сидели Лео (с шахматным конем и историями о моряках) и Кьяра (с червонным валетом и историями о далай-ламе), отвалились поперечная перекладина. И он превратился в отвратительный, жирный, как пиявка, минус.

Алекс выдает желаемое за действительное. Предается пустым мечтам.

Ни Лео, ни Кьяры здесь нет. Неизвестно, где они. Неизвестно, что случилось с ними. Но даже если бы Алекс оказался в одиночестве, все случившееся приключением не назовешь. Потому что этажом ниже, в душевой кабинке, подвешено тело бармена Джан-Франко. Джан-Франко был жестоко, зверски убит — или как там называют подобные вещи в полицейских сводках?.. Алекс не пересекся с неизвестным убийцей лишь по счастливой случайности, и остается молить бога, чтобы он покинул «Левиафан» задолго до того, как продавец рубашек оказался здесь. Что его нет в доме. Что он не укрылся в тех местах, до которых Алекс еще не добрался.

Если же он здесь, рано или поздно с ним придется столкнуться, и тогда… Не-ет, все случившееся — не приключение, о котором впоследствии вспоминаешь с улыбкой, которое делает не слишком-то наполненную событиями жизнь чем-то выдающимся и эксклюзивным (однажды меня накрыла лавиной!). До «однажды» можно и не дожить, и настоящее никогда не станет будущим. Потому что оно — кошмарно. Кошмарно ожиданием еще большего кошмара в дополнение к имеющемуся.

Куда подевался Лео?

Куда подевалась Кьяра?

Куда подевалась собака по кличке Боно?

И что, если спасатели вовсе не придут? И история альпийских стрелков — к своему несчастью, Алекс помнит ее во всех подробностях. Даже тех, о которых, казалось бы, не имел понятия. Но он откуда-то знает, что убитых стрелков обнаружили спустя довольно продолжительное время после трагедии. А ведь тех, кто жил в те годы в К., не могло не насторожить, что солдаты слишком долго не являются за провиантом и вообще не дают знать о себе. Но нет же, тогдашние жители К. (чьими прямыми потомками являются жители нынешние) решили выждать. Закрыть глаза на происходящее. Они объявились лишь тогда, когда посчитали удобным для себя. С мертвыми хлопот гораздо меньше, чем с живыми, но и здесь жители особо не заморачивались: оставили бедолаг едва ли не там, где нашли. Жертвы массовой резни не могли постоять за себя, хотя наверняка посылали жестокосердым аборигенам проклятия с небес, — только этим можно объяснить исчезновение всех солдатских фамилий с надгробного камня. И метаморфозу, которая с ним произошла (если Алексу не изменяет память, камень раскололся надвое и пополнил ряды безликих валунов, разбросанных по ущельям).

Никакого особого урона в связи с этой историей К. нанесено не было. Городские хроники умалчивают о неизвестных инфекционных болезнях, море и гладе, поразивших население. Никто не покончил с собой, не сошел с ума, никого не преследовали страшные видения, наоборот: жители К. являют собой образец душевного и физического здоровья, передающегося из поколения в поколение.

Им все сошло с рук.

Если это произошло один раз, почему бы не быть второму? Почему бы жителям К. счастливо не забыть о существовании «Левиафана» и всех тех, кто так или иначе был с ним связан? О Кьяре здесь никто не вспоминает, пропажу Алекса и Джан-Франко можно объяснить внезапным отъездом, причины которого никто и выяснять не станет, как в свое время не стали выяснять причины бегства синьора Тавиани. Что же касается Лео…

Лео забрался слишком высоко. На такой высоте любая история любого реального человека легко трансформируется в миф. В городскую легенду, загадочную и немного страшноватую. Она наверняка понравится малышу Эрику, когда он подрастет и перестанет быть малышом. Понравится настолько, что он отправится к истокам мифа. К стоянке, где найдет проржавевшие остовы трех незадачливых авто. И табличку, предупреждающую о сходе лавин. Возможно, Эрик и станет первым человеком, кто доберется до «Левиафана».

До пришествия Эрика Алекс точно не дотянет.

Нужно что-то предпринимать самому, раз уж его внезапно покинула вера в добрые сердца, отвагу и прочие благородные качества граждан К.

Но что предпринять, Алекс не знает, выхода из ледяной могилы нет.

Ольга!..

Ольга ни за что не смирится с пропажей жениха и брата, ей вполне по силам мобилизовать людей на поиски!..

Стоит Алексу вспомнить об Ольге, как его накрывает волной запоздалого раскаяния. Да, он не всегда был внимателен к ней, относился к ее душевным порывам снисходительно, редко делал подарки и зачем-то тянул со свадьбой. В последнее время они даже стали ссориться, и Ольга упрекала его в равнодушии. Как теперь выяснилось, это — родовая черта всех жителей К., Алекс — не лучше и не хуже остальных. Но вряд ли этот аргумент утешит Ольгу.

— Ты совсем не любишь меня? — спросила она не далее как позавчера вечером, когда они виделись в последний раз.

— Люблю.

— Иногда мне кажется, что даже своего дурацкого комиссара Рекса ты любишь больше.

— Глупости, — голос Алекса прозвучал не слишком-то уверенно.

— Может, тогда не нужно никакой свадьбы?

«Может, и так», — хотелось сказать Алексу, но он промолчал. Молчание длилось чуть дольше, чем следовало, и лишь спустя десяток секунд он принялся убеждать Ольгу в обратном. Без особого, впрочем, энтузиазма. Ольга ничего не ответила, лишь вздохнула и провела ладонью по его щеке.

— Ты странный.

— Вовсе нет.

— И твоя любовь странная. Если это любовь.

— Я люблю тебя, — сказал Алекс. И добавил зачем-то: — Как могу.

Конечно же, Ольга ждала совсем другого ответа. Совсем других интонаций. Сейчас, когда приключилась беда, Алекс готов был поклясться ей в вечной страсти и назначить свадьбу на ближайшее воскресенье. Но позавчера никакой бедой и не пахло. И его хватило лишь на прохладный поцелуй куда-то в область подбородка — все потому, что Ольга увернулась от этого поцелуя. Первый раз на памяти Алекса. И ушла домой расстроенной.

Так станет ли она прилагать усилия, чтобы найти не слишком образцового женишка? Она вполне может решить, что Алекс просто сбежал, чтобы не доводить дело до не очень желанной свадьбы. Ах, да! Есть еще Джан-Франко, ее чувства к брату сильны и неоспоримы. Примерно, как и чувства Алекса к Кьяре. Но вряд ли Ольга свяжет исчезновение Алекса и Джан-Франко воедино. И уж тем более ей не придет в голову, что искать бармена нужно здесь, в «Левиафане», — кому, как не Ольге, знать, что Джан-Франко не жаловал чужака?

Машина бармена осталась в К. Возможно, найдется кто-то, кто видел, как брат Ольги садился в «Ранглер». Возможно, кто-то сумел проследить направление, в котором умчалась машина. И это несколько повышает шансы Алекса на спасение. «Несколько», потому что «Левиафан» — последнее место в списке мест, куда надумает заглянуть его невеста. Так что лучше не думать о помощи извне.

Огромный минус простирается перед Алексом подобно линии горизонта; куда-то за нее завалились с трудом добытые плюсы. Но сидеть сложа руки он не может. Не должен. Нужно чем-то занять себя. Найти батарейки к фонарику. Если повезет, Алекс найдет и лампу, несколько ламп. В берлогах, что долгое время существуют автономно (а именно к таким берлогам относится «Левиафан»), полно полезных и крайне необходимых вещей. Кроме ламп здесь стопроцентно обнаружится запас свечей, кое-какие инструменты и альпинистское снаряжение — страховочные тросы, карабины, альпенштоки и ледорубы…

Ледорубы!..

Стоило Алексу подумать о них, как его накрыло волной оптимизма. Лео и Кьяра уж точно не стали бы играть в карты в ожидании спасения. Они вооружились бы чем-то похожим на ледорубы и принялись торить путь к спасению! Задача трудоемкая, но вовсе не такая невыполнимая, какой кажется на первый взгляд. Лед и спрессованный снег, конечно, достаточно тверды, но это не камень, не скала. Несколько часов работы, и Алекс сможет пробиться к свету и воздуху! Входная дверь для такой благородной цели не подходит: она открывается не вовнутрь, а наружу, и сейчас на нее давят многотонные снежные массы. Остается стеклянная стена в мансарде. Открыть одно из окон не составит труда, главное, чтобы нашлись подходящие случаю инструменты.

И начинать нужно прямо сейчас, тем более что утро уже наступило.

Несколько успокоенный, Алекс отошел от стеклянной стены и тут же наткнулся взглядом на мумию в кресле. Человек с лицом Лео по-прежнему безучастно смотрел перед собой. Апеллировать к нему было так же бессмысленно, как апеллировать к акульей русалке с картины или к перерезанному горлу Джан-Франко. И все же Алекс произнес:

— Дом накрыло лавиной. Я попытаюсь пробиться наружу, но это займет какое-то время. Думаю, мы продержимся…

Какой реакции ожидал Алекс? Хоть какой-нибудь, чтобы убедиться, что его одиночество не тотально. Достаточно было бы подрагивания века. Но живущий в доме непреклонен, он ничем не выдает себя.

Чертово растение!..

Высадить его здесь было не лучшей идеей, какими бы соображениями ни руководствовался Лео. Оно не способно защитить себя и вряд ли в состоянии что-либо чувствовать. Даже кошка была бы предпочтительнее, даже собака… До сих пор Алекс относил себя к людям, которым не чуждо сострадание, он обязательно приласкал бы кошку, потрепал бы по загривку собаку. Но к этому подобию человека он не испытывает симпатии, скорее — отторжение. Не проще ли сделать вид, что мумии в мансарде нет? Перестать обращать на нее внимание, перестать заговаривать с ней. Тем более что ответной реакции все равно не последует, что бы Алекс ни сделал.

А… что он собирается сделать?

Открыть окно. И приступить наконец к собственному спасению.

…Три часа и шестнадцать минут.

Ровно столько Алекс вгрызается в снег, и конца-краю этому не видно. Два часа назад он думал, что каждый взмах ледоруба приближает его к счастливой развязке. Еще немного — и в конце ледяного тоннеля появится зыбкое пятно света, свидетельствующее: свобода близка. Он даже успел придумать, что сделает после того, как тоннель будет пройден. Для начала осмотрит местность: наверняка лавина изменила ее до неузнаваемости и плато больше не существует. Как не существует «козьей тропы». Скорее всего, он столкнется со вновь образовавшимся склоном, чью крутизну или пологость трудно оценить, находясь в верхней точке. О том, чтобы спуститься вниз самостоятельно, не может быть и речи, но есть другие способы привлечь к себе внимание. Вывесить какое-нибудь полотнище, к примеру; цветное покрывало из спальни на втором этаже, оно будет резко контрастировать с белизной склона и сможет послужить ориентиром для спасателей. Алексу снова удалось убедить себя, что спасатели прибудут вовремя или почти вовремя. На это его натолкнула простая мысль: Джан-Франко близок с сестрой и вполне мог сообщить ей, куда направляется.

Для того чтобы осуществить свой план, ему не пришлось даже покидать мансарду, у правой стены нашлась стойка с тремя ледорубами. Один из них был очень старым, с гравировкой у металлического основания: «1944», и трогать его Алекс не решился, остановившись на другом, гораздо более современном и крепком по виду. Открыть одно из окон тоже не составило особого труда, всего-то и нужно было, что сдвинуть раму вбок. После этого Алекс уперся ладонями в снег, оценивая его плотность. Импровизированная инспекция удовлетворила юношу: снег был плотным и спрессованным, и в то же время его пласты легко отделялись друг от друга.

Поставив позади себя лампу «летучая мышь», он принялся за дело. Проблема обработанных пластов не особенно мучила его: мансарда достаточно велика, не беда, если часть ее окажется заваленной снегом, — собственная жизнь дороже.

Первые сорок минут он работал как заведенный, без всякого отдыха. И остановился лишь тогда, когда почувствовал легкое жжение в ладонях.

Мозоли.

Они все-таки появились, несмотря на то что Алекс работал в перчатках. Не могли не появиться — Алекс не из тех, кто утруждает себя физическим трудом. До сих пор он имел дело лишь с каталогами недвижимости и мужскими сорочками. Он даже спортзал не посещал, хотя в последнее время Джан-Франко усиленно зазывал его в местную качалку «Рэмбо»; бармен был фанатом штанги и силовых тренажеров. Жаль, что это не помогло ему избежать смерти, зато Алекс, несмотря на плачевную спортивную форму, жив. И мумия все еще жива — как же несправедливо устроен мир!.. Или, наоборот, справедливо? «Придется немного потерпеть», — сказал Алекс сам себе, еще чуть-чуть — и старания будут вознаграждены.

«Чуть-чуть» растянулось на час, а потом еще на два. К исходу второго часа волдыри на ладонях начали кровоточить, Алекс едва не плакал от боли, но продолжал упорно отвоевывать пространство у снега и льда. Правда, уже не с таким энтузиазмом и с перерывами на отдых. Перерывы становились все длиннее, но и тоннель продолжал удлиняться. Теперь он простирался метров на тридцать, а спасительного света все не возникало.

В какой-то момент Алекс стал серьезно опасаться, что снежный потолок над ним может обрушиться. Он то и дело проверял его крепость, шаря руками по заледеневшей кромке, попутно утрамбовывая ее руками и ледорубом. После трех часов бесплодной работы, когда саднящая боль в руках стала нестерпимой, его вдруг посетила мысль:

Что-то здесь не так.

Даже если обрушившаяся на «Левиафан» лавина была самой мощной за последние несколько лет (такой вариант тоже нельзя исключать), тридцати отвоеванных у снега метров вполне достаточно, чтобы пробиться на волю. Или он ошибается и нужно углубить тоннель до ста? До двухсот? В какой точке пространства он находится? Что, если до спасения осталось несколько метров?

Он снова и снова заставлял себя браться за ставший ненавистным ледоруб, но теперь сил хватало лишь на несколько замахов. В самом начале тоннельной эпопеи холод не давал знать о себе, теперь же Алекс почувствовал, что основательно продрог. Смертельно устал и почти потерял надежду. Он совсем не боец, увидь его сейчас Кьяра — подколок и иронических замечаний было бы не избежать.

Кьяра, Кьяра!

Где ты, Кьяра?..

Позади него раздался шорох, и Алекс вздрогнул. Но не обернулся, а лишь зажмурил глаза и громко спросил:

— Кто здесь?

Ответа не последовало, и в тоннеле снова воцарилась тишина. Скорее всего, где-то совсем рядом обвалился снежный пласт. Выждав еще несколько секунд, Алекс повернул голову: тусклого света «летучей мыши» хватало на несколько метров, а за границей этих метров расположилась чернота. Чернота нервировала Алекса, он вдруг вспомнил, что отправной точкой спонтанных буровых работ служит дом, где произошло убийство. А в доме, где произошло убийство, лучше не поворачиваться к черноте спиной. Мало ли кто может выскочить из нее, нанести удар в самый неподходящий момент. И — прости-прощай, белый свет!.. Что-то неладное происходит не только с домом — с тоннелем. Лавина прошла по касательной к «Левиафану», сам он стоит едва ли не у ее истока, так почему тридцати метров оказалось недостаточно, чтобы выбраться наружу? Направление, которое выбрал Алекс, неверно? И вместо того чтобы двигаться перпендикулярно внешнему слою лавины, он движется параллельно ему?

Нет.

Опять чертов шорох!

Теперь он возник гораздо ближе, в сфере притяжения «летучей мыши», но никакого движения снега Алекс не заметил. Шорох имел совсем другую природу и даже не думал сходить на нет. Его дислокация то и дело менялась, и в ней просматривалась какая-то система: странный звук осторожно приближался к Алексу, еще секунда — и он окажется рядом. Алекс даже дыхание затаил, пытаясь понять, откуда идет шорох.

Из-за ледяной стены!

Определенно, там кто-то был. Кто-то или что-то.

Еще один живущий. Но не в доме — в стене.

— Эй! — тихонько позвал Алекс. — Эй!..

Его охватил страх, острый и пронзительный, словно несколько раскаленных толстых игл одновременно вошли в сердце и в живот. А самая толстая прицельно попала в горло, и эта — последняя — игла вызвала самую настоящую панику: на какую-то долю секунды он почувствовал, что не может дышать и вот-вот потеряет сознание.

Сознание Алекс все же не потерял. Ухватившись за «летучую мышь», он поднес фонарь к шероховатой, слезящейся снежно-ледяной поверхности стены и увидел в глубине смутный контур человеческой фигуры. Настолько смутный, что лучше было бы приписать его появление разыгравшейся фантазии. Алекс потряс головой, закрыл и снова открыл глаза — в надежде, что тревожное темное пятно исчезнет. Или хотя бы изменит конфигурацию, превратившись просто в обломок скалы. Этим еще можно было объяснить темное инородное тело, затесавшееся в снежную массу. Но контуры фигуры вовсе не желали исчезать, напротив — они стали резче. Теперь Алекс явственно различал линию плеч и шар головы.

А потом…

Потом проступили ладони — как будто человек по ту сторону крепко прижал руки к кромке кокона, в котором оказался.

Ладони — это было уже чересчур, от таких вещей не отмахнешься.

Если бы Алекс дал себе труд задуматься — хотя бы немного, он сразу понял бы: тот человек не смог бы остаться в живых под толщей снега, он вообще не смог бы оказаться здесь, в непосредственной близости от вершины. Лавина обязательно увлекла бы его вниз, как перышко, — слишком уж несопоставимы массы. Но думать Алекс не мог вовсе — он был парализован зрелищем. И шорох… Шорох перестал быть абстрактным шорохом, трансформировавшись в шепот.

— Mayday, mayday, mayday! — взвывал пленник лавины.

«Мэйдей» не относилось к майскому дню (до мая было куда как далеко) и не являлось воспоминанием о майском дне. Это была мольба о спасении. Повторенная трижды, как и положено в случаях, когда жизни людей угрожает серьезная опасность. Когда смерть вот-вот примет их в свои объятия. Звуковой аналог телеграфного «SOS» — вот что означает «мэйдей», придите мне на помощь, помогите мне! Алекс никогда не узнал бы о существовании этого международного сигнала бедствия, если бы не его увлечение радиолюбительством.

Пленник лавины — радиолюбитель?

С тем же успехом он мог быть моряком, летчиком, судовым радистом, авиационным диспетчером. Капитаном корабля, потому что приказ отправить в эфир это послание может отдать только капитан.

И он мог быть… Лео!

Все еще плохо соображая, но повинуясь порыву немедленно вызволить пленника, Алекс подхватил ледоруб и принялся выламывать им куски снега. Пары взмахов хватило бы, чтобы пробиться к ладоням, но они не приближались ни на сантиметр, по-прежнему оставаясь по ту сторону стены. Зато «мэйдей» продолжало звучать все настойчивее:

мэйдеймэйдеймэйдей… мэйдеймэйдеймэйдей… мэйдеймэйдеймэйдей…

Проклятое «мэйдей», казалось, свило гнездо в ушах Алекса и теперь орало там подобно голодному птенцу. И Алекс, сам того не желая, тоже начал орать:

— Сейчас! Потерпите немного, я сейчас!

Вопль закончился внезапно, оттиски ладоней потеряли четкость и превратились в черные неаккуратные кляксы, а Алекс все еще орудовал ледорубом. Он остановился лишь тогда, когда шар головы отделился от плеч, медленно и торжественно. Расстояние между головой и всем остальным телом было не больше нескольких сантиметров и таким и оставалось на протяжении минуты. Только теперь до Алекса дошло, что по ту сторону ледяной стены находится вовсе не человек. Отступивший было страх овладел им с новой силой, ледоруб выпал из рук, а ноги стали ватными.

Что за чертовщина здесь происходит?

Здесь, в проклятом месте, о котором никто не вспоминал на протяжении многих десятилетий. Наверное, жители К. (эти самые мудрые люди на свете!) не были так уж неправы в своем беспамятстве. А поселившийся здесь чужак все испортил. Нарушил равновесие земных и потусторонних сил, и еще неизвестно, кто убил Джан-Франко.

Что его убило.

Кажется, Алекс опрокинул лампу. Бросил ледоруб — орудие, с которым не расставался на протяжении трех часов. И побежал в сторону мансарды, боковым зрением отмечая, как рушится за спиной только что вырытый тоннель. Но не это было самое страшное — черная фигура преследовала его. Между головой и телом по-прежнему зияла щель, что не мешало фигуре двигаться параллельным курсом, не особенно отставая.

Алекс ворвался в мансарду и попытался закрыть окно за собой. Это потребовало дополнительных усилий — из-за снега, наваленного у границы отодвинутой оконной рамы. Но, даже щелкнув замком, успокоился не сразу. Какой к черту покой, если он снова оказался в ловушке, без всякой надежды выбраться на волю самостоятельно? Теперь его положение намного хуже, чем три часа назад. За границами дома прогуливаются призраки, в самом «Левиафане» царят холод и мрак. Ни одно из окон не может служить проводником к свету, он заживо похоронен в ледяной могиле.

Выхода нет.

Часть вторая

Себастьян

…Его звали Себастьян.

У мумии, оказывается, когда-то была жизнь, мало напоминающая растительную, и в той жизни его звали Себастьян. Как и предполагал Алекс, живущий в доме состоял в близком родстве с Лео, очень близком: фотографии братьев-близнецов Лео и Сэба нашлись в старом альбоме. А сам альбом Алекс обнаружил на полке под русалочьей картиной. Возможно, он никогда бы не наткнулся на него, если бы не свечи. Пока шла разработка тоннеля, одна из свечей (самая маленькая) уже успела догореть, и Алекс застал предсмертное потрескивание фитиля. Юноша сунул пальцы в еще горячий воск бессознательно, спасаясь от холода. И лишь потом заметил, что воск залил не только поверхность консоли: он стек вниз, испачкав корешок толстой книги.

Фотоальбома, как потом оказалось.

Счистив воск, Алекс вытащил альбом и открыл его, хотя ситуация вовсе не предполагала праздного созерцания фотографий. Или — предполагала? Собраться с мыслями — вот что необходимо прежде всего, а для начала неплохо было бы успокоиться, отвлечься от малоприятных воспоминаний о призраке из тоннеля.

Люди на фотографиях уж точно не были призраками.

Страницы: «« « ... 678910111213 » ... »»