Забытые союзники во Второй мировой войне Брилев Сергей

— Как кто? Мужем был генеральный секретарь ЦК единственной тогда у нас Тувинской народно-революционной партии товарищ Салчак Тока.

— Что она была за человек?

— Я её очень хорошо помню. До 94 лет Хертек Амырбитовна внятно говорила, всё помнила, оценивала происходящее очень трезво. Её Шолбан Валерьевич, в бытность руководителем парламента, приглашал на встречи в Хурале. Она тогда очень дельно высказывалась в свои преклонные лета.

…Будущие генсек и «президент» Тувы познакомились, когда она учились в Москве, в КУТВе, Коммунистическом университете трудящихся Востока. Она была певицей, поэтессой и вообще активисткой. И даже участвовала с другими студентами-тувинцами в записи первых пластинок с тувинской музыкой на фирме «Мелодия». После КУТВа она вернулась в Туву и с 1945 по 1979 год была заместителем председателя тувинского правительства. Но в контексте этой книги нас, конечно, больше интересуют события на рубеже тридцатых и сороковых. К 1938 году она заведовала отделом по работе среди женщин ЦК партии. Как руководитель женотдела ЦК ТНРП она занималась обучением и ликвидацией безграмотности. Но ещё была членом суда, который вынес смертный приговор… тогдашнему премьер-министру, как «японскому шпиону». Вернусь теперь к разговору с Диной Оюн.

— Так здесь всё то же самое было?!

— К сожалению. Но вы знаете, Сергей, история действительно сложная штука. Это ведь именно Хертек была главой государства, когда ТНР объявила войну Германии.

— Дина, я, кстати, всё собирался у вас спросить. Как правильно называлась страна во времена независимости? Тувинская аратская или Тувинская народная республика?

— А это одно и то же. По-тувински— «аратская». То есть республика крестьян, скотоводов. По-русски говорили «народная».

— А Тува или Тыва?

— Опять же — как вам удобнее. По нашей Конституции, оба названия равнозначны. По-тувински — «Тыва», по-русски — «Тува». Вы русский, вам скорее удобнее «Тува» говорить. Вот и говорите.

Но этот вопрос был, на самом-то деле, самым простым. История участия Тувы во Второй мировой войны переплетается с таким огромным массивом параллельных легенд, былин и былей, что, ещё собирая эти материалы, я начал слегка сходить с ума. Клятвенно обещаю читателю, что сделаю всё возможное для того, чтобы выстроить мой рассказ максимально последовательно и внятно. Но честно предупреждаю: даже по моим меркам, в этой истории будет очень много наслоений и отступлений.

В том, что Тува объявила войну Германии, нет никаких сомнений. На этот счёт есть не только шутки и легенды, а целых три документа, каждый из которых дополняет и детализирует предыдущий.

Официальное сообщение о вступлении в войну с Германией в тувинских газетах от 23 июня 1941 года мы с тувинским премьером без труда нашли в республиканском архиве (фото В. Шайфулина)

Итак, вообще-то на 22 июня 1941 года в Кызыле был назначен очередной X Великий Хурал: съезд, который должен был выбрать Хурал Малый и принять очередную конституцию. Но главным на съезде стало другое. В первый день работы Хурала муж президента, генсек Салчак Тока, выступил со срочным сообщением: на братский Советский Союз напали немцы. После этого триста тридцать четыре делегата Хурала проголосовали за то, что в тувинскую историю навечно вошло как «Декларация X Великого Хурала трудящихся ТНР о готовности тувинского народа всеми силами и средствами участвовать в борьбе с фашистской Германией». А на имя главы советского правительства Сталина ушла телеграмма такого содержания:

«Тувинский народ во главе со всей революционной партией и правительством, не щадя жизни, готов всеми силами и средствами участвовать в борьбе Советского Союза против фашистского агрессора до окончательной победы над ним».

Любопытно, что отправка этой телеграммы в Москву из Кызыла состоялась одиннадцатью часами раньше, чем со своим радиообращением по Би-Би-Си выступил Уинстон Черчилль. Интересно, что при всей разнице в стилях, по мысли заявления Хурала коммунистической Тувы и буржуазного премьера Британии перекликались. Вспомним, что сказал тогда Черчилль:

«Опасность, угрожающая России, — это опасность, грозящая нам… Точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара. Усвоим же уроки, уже преподнесённые нам столь горьким опытом. Удвоим свои усилия и будем бороться сообща, сколько хватит сил и жизни…»

Напомню при этом, что первые британские военные выдвинулись в СССР только в августе. А Тува всего-то через месяц после нападения Германии на СССР уже не только декларировала, а и конкретизировала свой мобилизационный план. 26 июля 1941 года полпред ТНР в Москве Сат Намчак передал заместителю наркома иностранных дел СССР Аркадию Соболеву, что в связи с началом войны Тува обязуется, в частности:

— досрочно выполнить и перевыполнить план экспорта, увеличив его на 50 %;

— погасить долг в 1,3 млн рублей;

— передать Красной Армии пять тысяч лошадей;

— сократить импорт советских товаров оборонного значения;

— собрать средства на постройку трёх военных самолётов и

— численно удвоить и обучить личный состав ТНРА, «чтобы в любой момент её можно было бросить в бой».

Абсолютные цифры таковы, что, наверное, можно улыбнуться. Однако, во-первых, три самолёта потом превратятся в целую эскадрилью, а пять тысяч лошадей — в полсотни тысяч. Во-вторых, дело не только в количестве, но и в качестве. Удвоение численности Вооружённых сил — это качественная перемена в жизни любой страны. И именно это позволило быть отправленным письму в Наркомат обороны СССР, которое 9 сентября 1941 года подписал председатель Совета министров ТНР Сарыг-Донгак (так же известный как Александр) Чимба:

«Тувинская Народная Республика, считая себя мобилизованной для защиты Союза ССР, готова выступить на борьбу с гитлеровским фашизмом своими вооружёнными силами. Во исполнение чего Тувинская Народная Республика может поставить под оружие 6–7 тысяч человек».

Опять же: 6–7 тысяч человек, которых готова была отправить на фронт крохотная Тува, — это во много раз больше, чем было тогда в её Вооружённых силах. То есть Тува, с учетом её масштабов, приняла действительно стратегическое решение.

И у Шолбана Кара-оола, и у меня изучение этих документов сомнений не оставило. Тува действительно вступила тогда во Вторую мировую войну. И пусть даже Германии эти документы переданы не были (у самой ТНР посольства были только в Москве и Улан-Баторе). Всё равно можно говорить о том, что этот свой новый статус воюющей страны Тува оформила.

Во-первых, ровно так же, телеграммой, о своём вступлении в войну в сентябре 1939-го, как мы помним, объявила Новая Зеландия. А чем Тува хуже?

Во-вторых, новозеландцы тоже отправили телеграмму не в Берлин. И они тоже уведомили о своём вступлении в войну не врага, а главного союзника. Просто в их случае телеграмма ушла в Лондон, а из Тувы — в Москву.

В-третьих, важна и обратная реакция. В Москве эти действия Кызыла заметили и оценили. 29 июля 1941 года благодарность пришла от имени заместителя наркома иностранных дел Аркадия Соболева, а 8 августа — от самого Иосифа Сталина:

«Правительство СССР с большим удовлетворением отмечает готовность тувинского народа с оружием в руках выступить вместе с советским народом на разгром фашизма. Победа советского народа будет также и победой братского тувинского народа».

Согласно популярной в Кызыле легенде, об объявлении ему войны какой-то Тувой узнал и Адольф Гитлер. Говорят, фюрер позабавился. А зря! Тувинцы ему ещё покажут! Но перед тем как отправиться в район столкновения нацистских и тувинских частей (немцы назовут их «Чёрной смертью»), останемся ещё на некоторое время в самой Туве. Даже с учётом новозеландских маори, такого противника у Гитлера ещё не было. И про этот народ действительно есть что рассказать подробнее.

Буквально за пару дней пребывания в Туве перенимаешь местную манеру: при рукопожатии придерживать локоть правой руки левой. Это — чисто буддистская «штучка».

И всё-таки, как говорится, поскреби тувинского буддиста — и обнаружишь язычника. Буддизм, завезённый сюда в середине XVIII века китайцами и монголами, ещё только приживался. Если тувинцу не может помочь лама, то он идёт к шаману.

Правда, шаманы нынешние вызывают такие же сомнения, как городские казаки: какие-то и те, и другие уже «асфальтовые». Те, старые шаманы, с приходом «народной власти» ушли в подполье (вернее, перестали выходить из тайги).

Тем ценнее описание последнего великого шамана, который свою непрерывную родословную и карьеру вёл ещё с дореволюционных времён. А такое описание в своей книге «Загадочная Тува» оставил наш замечательный учёный-этнограф С. И. Вайнштейн. Со времён своей экспедиции к таёжным тувинцам в конце 1940-х он настойчиво искал встречи с великим шаманом Шончур-хамом. Через старого рыбака на озере Tope-Холь он, наконец, высчитал:

«Наша лодка, раздвинув густые заросли камыша, уткнулась в сырой береговой песок. Мы вышли на небольшую, покрытую густой травой лесную поляну, к которой подступала дремучая горная тайга. Почти посреди полянки одиноко возвышалась потемневшая от времени войлочная юрта. Из неё неторопливо вышел высокий худощавый старик, сгорбленный под тяжестью лет».

Шаман рассказал, как в 14 лет заболел непонятной болезнью. Его стали преследовать кошмарные видения. Он бежал из родительского чума и был найден в тайге совершенно обессиленным. К нему позвали шамана. Тот всю ночь камлал, а к утру сообщил: в отрока вселился дух его шамана-предка, поэтому единственным способом вылечить мальчика было ему самому стать шаманом. Сам отрок был этим страшно напуган. Но родственники не могли ослушаться и уже готовили мальчику шаманскую экипировку: бубен-«дунгур» (который потом служил ему «конём» для странствий по миру духу), колотушку-«орбу» (которая превращалась в плеть для «коня»), кафтан-«териг», особые сапоги.

Совершив хитрость, сославшись на боли в спине, Вайнштейн убедил шамана совершить камлание в его присутствии. Дальше происходило следующее:

«Убедившись, что бубен подсох, Шончур ласково обратился к бубну-„коню“ и спросил, готов ли конь к дальнему пути. Затем ласково потрепал его, как живое существо, смазав кожу чаем и молоком… Постепенно повышая голос, шаман перечислял своих духов помощников: ворона, сокола, уток, змей, рыб, могучего горного козла и т. п… Он перевоплотился в птицу, и, медленно взмахивая руками, как крыльями, наклоняясь, казалось, при этом что-то высматривая…

Вдруг шаман замолчал и резко вскочил… По его выкрикам, движениям, мимике было совершенно очевидно, что Шончур находится в состоянии глубокого экстаза. Слова он произносил уже не нараспев, выкрикивая их хрипло, отрывисто. Он бегал и прыгал по юрте, гоняясь за злым духом.

Из глухих выкриков шамана можно было понять, что дух уклонялся от борьбы: то он прыгал в воду и превращался в рыбу, то, став птицей, укрывался в облаках… Он прыгал и, наконец, достиг врага. Началась борьба. Враги упали и катались по полу юрты. Шаман крепко прижимал злого духа бубном…

Наконец, дух, видимо, обессилел. Шончур с презрением пнул духа ногой и затем начал топтать его; спустя некоторое время шаман поднёс злого духа ко рту, облизнул его и охотно съел, произнося: „Я съел тебя, съел твои лёгкие и печень“».

Естественно, по сравнению с тем, что за многие годы увидел и испытал в Туве Севьян Вайнштейн, мой опыт — микроскопичен. И всё-таки и мне, в известном смысле, повезло.

Логика создания телевизионного сюжета такова, что, даже встретившись на стойбище скотоводов с Верой Байлак и даже раскопав в республиканском архиве совершенно уникальные документы времён Второй мировой, мне требовалось дополнительно насытить репортаж картинками: пейзажами, музыкой и т. п. Тем более что командировка в далёкую и загадочную Туву — это, по определению, немножечко и «Вокруг света». Наши кызыльские провожатые нас услышали. Посадили на теплоход и отправили в настоящий «медвежий угол» (кавычки тут, впрочем, и не нужны), в верховья Большого Енисея.

…Уже через километров пятнадцать после отплытия от набережной Кызыла исчезли не только мобильная связь, но и какие бы то ни было другие признаки цивилизации. Вокруг — горы-горы-горы и тайга-тайга-тайга. Наверное, как раз в таких заповедных местах и прятались шаманы. А, может, и до сих пор прячутся.

Солнце скрылось за облаками, и стал опускаться туман. Наш кораблик сердито урчал, преодолевая встречное течение, а пару раз, как мне показалось, его этим течением заносило. По крайней мере, окрики капитана в адрес матросов становились не менее сердитыми, чем тарахтение двигателя.

Но вот и цель: группа домиков на крутом берегу, где нас ждала встреча с мастерами уникального тувинского горлового пения.

Наступила ночь, мы разожгли костёр, и оператор Игорь Кузнецов приступил к тому, что через пламя и взлетавшие в чёрное небо искры стал снимать певцов.

Они, конечно, были не шаманы. И всё-таки есть что-то такое в крови у тувинцев, что позволяет им достигать единения с природой и заглянуть в её бездну. Потому что дело не только в певческой технике (когда горловыми связками можно громко и ритмично изобразить бег коня; и сомнений в том, что это именно бег и коня, не возникает никаких!). Дело ещё в чём-то, что невозможно описать словами.

Было в этом нечто завораживающее. Но и жутковатое — по крайней мере, для того, кто, вроде меня, вырос вне Тувы. Казалось, что эти звуки начинают тобой управлять. Судя по всему, тувинские музыканты о таком воздействии их горлового пения на пришельцев знают: я обратил внимание на то, что не раз и не два они как-то хитро переглядывались…

Впрочем, первым пришельцем из-за Саян, кто познакомил Россию с этими тувинскими чудесами, был не Севьян Вайнштейн и, конечно же, не я. Первым популяризатором культуры загадочной Тувы (или, как её тогда называли, Урянхайского края) был купец Георгий Сафьянов: страстный географ-любитель и, между прочим, отец будущего со-основателя независимой ТНР.

История этого рода настолько поразительна, что даже крайне талантливо написанная Борисом Акуниным эпопея превращения немецкой фамилии фон Дорн в русскую династию Фандориных — вот уж действительно не более чем беллетристика.

Итак, согласно семейному преданию Сафьяновых, два с лишним века назад, когда только-только был основан будущий Красноярск (тогда острог Красный Яр), прибывший туда воевода привёз с собой «мальчишку-тальянца» — то есть итальянца. Звали мальчика Джузеппе Сопиани. А хозяин-воевода обладал столь крутым нравом, что однажды, из-за какой-то ерундовой провинности на конюшне, так его выдрал, что тот бежал. На берегу Енисея Джузеппе высмотрел бесхозную лодку…

Вот как дальнейшие события описала пытливый исследователь истории рода Сопиани-Сафьяновых, директор музея имени Сафьяновых в основанном ими тувинском городе Туран Татьяна Верещагина:

Купеческий род сибиряков-итальянцев Сафьяновых-Сопиани

«Время было осеннее, холодное, в лодке не было ни вёсел, ни шеста, вынесло её на самую середину могучей реки и неизвестно, что бы стало с этим тальянцем, кабы не рыбаки на берегу возле деревни Нахвальной. Увидели нахвальненские рыбаки, а это был Василий Соловьёв с сыном Кузьмой, замёрзшую фигуру в неуправляемой лодке, подплыли к ней и загребли к берегу. Вытащили окоченевшего юнца, привели домой, накормили и положили на горячую печь отогреваться.

…И стал умолять этот „тальянец“, чтобы рыбаки не выдавали его воеводе. Рыбакам пришёлся по нраву черноглазый кудрявый парнишка, и они записали его в книгу старосты как приёмного сына под именем Иосиф Сафьянов. Когда Иосиф вырос, то женился на дочке Соловьёвых, и пошёл от него род новых нахвальненских рыбаков Сафьяновых.

Прошли годы, и один из потомков этого рода не захотел быть рыбаком, а пошёл в уже разросшийся Красноярск и устроился там на кожевенный завод купца Егорова. Это был Павел Капитонович Сафьянов. Из Красноярска переманил его в Минусинск купец Спорышев, у которого Павел работал сначала дворником, а потом приказчиком. Накопив денег, Павел Капитонович сам стал торговать, обзавёлся двухэтажным деревянным домом, магазином, завёл торговлю у хакасов, а потом и в Урянхае»^{172}.

Наследниками рано умершего Павла Капитоновича стали его сыновья: Георгий, Андрей, Александр и Евгений. Нас из всех них больше всего интересует Георгий — тот самый будущий «граф Урянхайский» и отец будущего основателя независимой Тувинской народной республики. Торгуя с Тувой, он привозил оттуда в Россию не только меха, но и знания. Например, 14 июля 1887 года газета «Восточное обозрение» сообщала о том, какую роль Георгий Сафьянов сыграл в оформлении Сибирско-Уральской выставки в Екатеринбурге:

«Минусинский голова Георгий Павлович Сафьянов выставил этнографическую экспозицию — подлинную юрту сойот со всем оборудованием и получил за неё золотую медаль императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете»^{173}.

От своих друзей Сафьянов получил шутливое прозвище «граф Урянхайский» — тем более что это он основал в Туве посёлки Туран и Уюк. Туда, в Туву, на свои золотые прииски, Георгий Сафьянов и вёз по льду Енисея драгу в 1913 году, когда подхватил крупозное воспаление лёгких и скончался.

Впрочем, может, и хорошо, что он не дожил до революции: Туве после неё уготованы были серьёзные испытания.

Если в 1929 году в Туве было около трёх десятков буддийских монастырей, около четырёх тысяч лам и шаманов, то уже через два года в республике остался лишь один монастырь, пятнадцать лам и семьсот двадцать пять шаманов.

Кого-то репрессировали, другие просто бежали, так как жизнь была для них невмоготу. Оставляли в пещерах буддийскую утварь или шаманские атрибуты и бежали в Монголию или ещё куда. Эти схроны часто находили потом в советское время.

Самый зримый в Туве символ поруганной безбожниками веры — разрушенный буддийский комплекс Устуу-Хурээ.

Над ним постоянно кружат орлы: словно высматривают, не придёт ли сюда ещё кто-нибудь, кто решит устроить здесь стрельбище — как это случилось в 1930-е

Но вот — парадокс. Оставшиеся ламы и шаманы в 1941 году войну Тувы против Германии одобрили. Испугались дальнейших репрессий? Почему-то кажется, что всё было сложнее. Или проще?

Совсем недалеко от развалин Устуу-Хурээ мы и обнаружили стойбище кочевников, где нас ждала последний ветеран Тувинской народно-революционной армии, гвардии сержант Вера Байлак. Будучи под впечатлением от заезда в разрушенное буддийское святилище, я первым делом спросил Веру о вере.

— А вы верили?

— Я нет. Я же была ревсомолка.

— Но интересовались?

— Соседи интересовались. Спросили лам, можно ли ехать на фронт. Они заглянули в священные книги и сказали: «Дорога открыта. Можно ехать на этот фронт».

— А ламы разве не были против власти?

— Даже после репрессий ламы оставались верными народу. И потом они хотели сделать приятно нашим родителям.

— А что хотели родители?

— Родители хотели и ламаистский, и шаманский обряды. Окурили артышем (можжевельником. — С. Б.) и нас, и даже наших коней.

— А вы?

Автор с Верой Байлак во время съёмок в Туве в августе 2009 года

— С такими традициями даже мы, ревсомольцы, не спорили.

Важная деталь: весь этот разговор мы вели через переводчика. Ведь по-русски Вера до сих пор знает «здравствуйте», «счастливо» и «гвардейский значок».

Вообще, если рассуждать рационально, то ни в какой войне на стороне СССР Тува участвовать была не должна: настолько больно по этому патриархальному обществу ударили репрессии. Но отбор тувинских добровольцев на фронт был подобен Олимпиаде: кандидаты бились за места в строю. В их числе была и восемнадцатилетняя тогда Вера Байлак, перед отправкой на фронт только-только… родившая первенца. Сегодня она со смехом вспоминает, как от грудного молока ещё некоторое время пачкалась гимнастёрка. Когда же она встретила нас в августе 2009 года, она была уже и бабушка, и прабабушка. Но встретила верхом на коне!

— Нас, тувинских военных, сначала привезли под Владимир, в Муром. И нас там инспектировал генерал из Москвы. Он спрашивает: «Почему так много девушек?»

— А вы ему?

— Мы были солдаты, молчали. Да и по-русски не очень понимали. А вот наш командир ему на это говорит, что тувинские девушки не хуже мужчин.

— И как доказал?

— Приказал мне сесть на лошадь и показать, что я умею. И тогда я на скаку из автомата срезала сучок на дереве. И на фронт мы, тувинки, отправились не как медсёстры, а как полноправные кавалеристы.

Но сегодня Вера Чульдумовна не просто кочевница, а член так называемого «клуба тысячников»: это те, у кого больше тысячи голов скота.

Впрочем, к тому, чтобы поголовье скота стало таким, как до войны, Тува подходит только сейчас: настолько колоссальными были поставки в СССР не только мяса, но и живого скота. Достаточно сказать, что именно с передачи Украине тридцати тысяч тувинских коров началось послевоенное возрождение украинского животноводства. А всего Тува поставила в СССР почти 750 тысяч голов скота. Да ладно бы только скота!

Уже в июне 1941 года в распоряжение СССР были переданы не только весь золотой запас республики, но и добыча тувинского золота! А ещё тогдашний тувинский премьер и министр обороны Сарыг-Донгак Чимба оставил такую запись про заготовку Тувой для Красной Армии лыж: «Извели весь березняк рядом с Кызылом». И это — не говоря уже о мёде, плодово-ягодных консервах и концентратах, перевязочных бинтах, целебных лекарственных травах, воске, смоле…

Тувинские девушки на фронте

Были и поставки «в железе». 16 марта 1943 года командир 133-го истребительного авиационного полка майор Амельченко в приказе по полку сообщал:

«Дружественная Тувинская Народная Республика сегодня передала нашей части 10 самолётов-истребителей, построенных на средства тувинского народа, для того, чтобы беспощадно уничтожать на земле и в воздухе немецких фашистов».

А еще на средства тувинцев были созданы две танковые бригады.

Тувинский арат и купюра Тувинской аратской республики достоинством в один акта. Средства на помощь Красной Армии независимая Тува собирала именно в своей валюте

Самолёты советских ВВС с дарственными надписями от тувинцев

Тотальная война! Но, конечно, со всеми на то основаниями ее стали называть «тотальной», только когда в 1943 году на советско-германский фронт выдвинулись сами тувинцы. В бой пошла Тувинская народно-революционная армия.

Что она из себя представляла?

«Стройся! Равняйсь! Смирно!» по-тувински звучало, как «Чыскаалынар! Деннежинер! Томанныг!». Но помимо устава строевой службы, у этой армии была и политическая программа. Из Конституции ТНР, утверждённой 24 ноября 1926 года:

«В интересах обеспечения всей полноты власти за трудящимися массами и устранения всякой возможности реставрации властей внешних поработителей и внутренних эксплуататоров подтверждается вооружение трудящихся путём образования Народно-революционной армии».

Первой масштабной операцией тувинской Красной Аратской партии и было — подавление народного восстания на реке Хемчик 1924 года.

В истории Тувинской народно-революционной армии — много трагического, много героического, а много — забавного. Например, в задачи музыкального взвода ТНРА чуть ли не по уставу входило, «двигаясь верхом на лошадях, сопровождать музыкой марш-броски на лыжах».

Примечательно, как звали руководителя этого оркестра. Был это Леонид Иосифович Израйлевич. Понятно, что человек с таким именем тувинцем быть не мог. Он и был из Ростова-на-Дону, а в распоряжение ТНРА прибыл по распределению из СССР. А это лишний раз доказывает, с кем у ТНРА был самый прочный военный и идейный союз: с Рабоче-Крестьянской Красной Армией Советского Союза. А в отличие от армий Британии или Франции, у РККА за плечами был богатейший опыт подавления народных восстаний не где-то в колониях, а именно у себя в стране: взять хотя бы использование химического оружия против собственных граждан при подавлении антибольшевистского восстания крестьян на Тамбовщине. Как будет показано дальше, этот опыт РККА в ТНРА изучали с большим интересом.

Первый шаг к созданию ТНРА был предпринят в конце 1921 года. Тогда «Красной Аратской армией» был назван правительственный отряд посыльных. Служил в нём, кстати, и будущий генсек Салчак Тока. Отряд был крохотным: сначала из десяти, а потом из двадцати бойцов. Но в 1926 году в республике был введён призыв, и армия стала разрастаться.

Соответственно, в ней уже оказались не одни только доверенные товарищи, а все, кто попадали под призыв. Соответственно, идеологический контроль должен был стать строже. И вскоре мы видим узнаваемые черты коммунистической системы: в армейскую жизнь внедряется понятие «партячейка», а с 1929 года в инструкцию о порядке приёма на курсы младшего комсостава появилось положение о классовых критериях:

«В дальнейшем [прекращается] принятие в регулярные войска бывших князей и чиновников, имевших власть, и детей богачей… Следует принимать… детей исконных аратов».

Коллективное фото офицеров ТНРА. 1930-е гг.

А это было крайне важно на фоне того, что в ответ на репрессии против лам и шаманов и насильственную коллективизацию поднялась новая волна антикоммунистических восстаний: Овюро-Хемчикское, Тере-Хольское и т. п. О масштабе этих восстаний можно судить по тому факту, что своих сил властям ТНР для их подавления не хватило: совместно с ТНРА в их подавлении участвовал и введённый в республику эскадрон 352-го полка Сибирского военного округа РККА.

Похоже, это и заставило новое коммунистическое руководство Тувы добавить к двум имевшимся сабельным эскадронам ТНРА ещё и эскадрон тяжёлых пулемётов, взвод артиллерии и химическое отделение.

Как бы то ни было, к 22 июня 1941 года численность ТНРА составляла всего 489 человек. По меркам Тувы это — весьма прилично: такого отряда вполне хватало для борьбы с внутренним врагом. Но теперь-то она объявила войну Германии! Что же позволило послу ТНР в Москве сообщать в НКИД СССР в июле 1941 года о готовности отправить на фронт не несколько сотен, а несколько тысяч бойцов и офицеров?

Мне очень повезло, что в республиканский архив Тувы мы пошли вместе с премьер-министром Шолбаном Кара-оолом. Я для архивистов был, может, и почётный, столичный, но гость. А для своего начальства они действительно хотели постараться.

И даже перестарались. Потому что выложили на стол такие документы, что именно в тувинском Кызыле я для себя выяснил очень интересные факты, касающиеся не только отношений СССР с ТНР, но и устройства жизни в самом СССР.

В частности, архивисты выложили на наше обозрение бумагу, которая 16 ноября 1941 года поступила от командующего Сибирским военным округом: о призыве в армию проживающих в республике советских граждан. Но, оказывается, призывали не всех. В инструкции были четко прописаны не только возраст (от 19 до 40 лет), но и национальная принадлежность: мобилизации на фронт подлежали лишь русские, украинцы, белорусы, казанские татары, мордва, евреи, армяне, грузины и азербайджанцы! А это сразу о многом говорит в плане того, что на самом деле советское руководство думало о степени лояльности других народов советской империи.

Кызыльская станция переливания крови, где раньше располагалось Посольство СССР в ТНР. На фасаде видна мемориальная табличка

Здание полпредства СССР в Кызыле. 1937 год

Но свидетельствует это и о том, насколько на одном языке Сталин общался с тувинским генсеком Токой. Ведь эта бумага была передана не только в Посольство СССР в ТНР, но и в ЦК ТНРП. Я, конечно, могу ошибаться, но вряд ли эту инструкцию получали власти какого-либо другого иностранного государства или партии.

Впрочем, сами тувинцы, хотя и получили эту инструкцию, вообще ни в каком списке не числились. Они же были иностранцы! Однако уже тогда в местные военкоматы и советскую дипломатическую миссию стали поступать заявления с просьбой об отправке на фронт и от граждан ТНР.

«Министру МВД ТНР, комиссару государственной охраны. Прошу мне дать разрешение на фронт для защиты СССР от германских фашистов, напавших на СССР. Жду вашего разрешения и в надежде готовлюсь на фронт. 23 июня 1941 года. Представитель внутренних дел Тере-Хольского кожуун, младший лейтенант государственной охраны Ямбил»^{175}.

И месяц за месяцем таких заявлений было всё больше и больше и больше. Осенью 1942 года Посольство СССР, наконец, приступило к оформлению личных дел и на иностранцев-тувинцев. И именно на бланках советской дипмиссии в архиве так до сих пор и хранятся их карточки, которые мы, не веря своим глазам, и рассматривали с Шолбаном Кара-оолом.

Стоял на учете в Туве и целый генерал-лейтенант. Правда, сам он ни дня на фронте не воевал. Он вёл в Туве войну внутреннюю.

В самый канун войны, в 1940 году, в Кызыле вышел так называемый «Букварь для взрослых». Вошла в него и такая песнь (приводится в подстрочном переводе):

Все это, конечно, очень похоже на Сталина. Что ещё похожего?

По данным Прокуратуры Тувы, в этой крохотной республике официально найдены данные на 1286 человек, подвергшихся аресту и уголовному наказанию за политические взгляды и убеждения. И это — при населении меньше чем в сто тысяч.

Председатель Президиума ЦК ТНРП Салчак Тока и сам был литератором. И даже считался (естественно!) ещё «основоположником тувинской советской литературы». В 1951 году его повесть «Слово арата» даже была удостоена Сталинской премии по литературе III степени. Но вот по шкале политики он был сталинцем вообще первостепенным. А по времени, которое он провёл на высшем партийном посту, он Сталина ещё и переплюнул.

…Точная дата и место рождения — неизвестны. В этом, впрочем, для тогдашней Тувы нет ничего удивительного: метрик тогда никто не вел, и люди просто знали, что родились в «первую луну Года Мыши» или «когда пожелтели листья». В двух своих автобиографиях Салчак Тока указывал годом своего рождения то 1901, то 1904 год (впрочем, в данном случае, возможно, цифры «1» и «4» просто кажутся разными при написании от руки). Но есть сведения, что истинная дата его рождения — год 1896-й.

Абсолютный рекордсмен по пребыванию у власти среди всех коммунистических вождей: тувинский генсек Салчак Тока (в центре)

Другое дело — место рождения. С одной стороны, в одном из своих ранних литературных произведений Тока писал: «Когда впервые моя мама вывела меня из чума, то я сразу увидел мой родной Мерген». С другой стороны, есть данные, что на самом деле он родился на берегу не реки Мерген, а озера Моон-Холь в местности Тоджа. Более того: за год до кончины он там был и, указав своим спутникам на вековую лиственницу, вдруг изрёк: «Мать меня родила под этой могучей лиственницей».

Что же он пытался скрыть?

Во-первых, возможно, тот факт, что он был из другой Тувы. Дело в том, что Тоджа — это, конечно, тоже Тува. Но это — та ее часть, где говорят на другом диалекте. Происхождение оттуда очевидно даёт меньшие основания на титул общенационального вожака. Во-вторых, вождь мог пытаться занижать возраст, потому что ему было… неудобно — за то, что в какой-то момент он был уже достаточно зрел, но позволил свершиться чему-то такому, что, по коммунистическим меркам, было весьма стыдным. А дело в том, что будущий коммунистический вождь был… крещён. И при крещении ему дали имя «Тит Прокопьевич». Вот как об этом рассказывал уроженец и заслуженный ветеран республики Дорофей Игнатьевич Зайцев:

«Первый раз о Токе я узнал в детстве, в ноябре 1923 года, став невольным свидетелем того, как его крестили. В Сарыг-Сепе, возле нашего дома, стояла деревянная старообрядческая церковь, в которой староверы молились.

…Току его хозяин Михайлов решил женить на Анне Нифантьевне Лубошниковой. Анна была староверка, а Тока — „нехристь“, поэтому и решили его сначала крестить. Крестили в проруби, её вырубили шириной примерно в метр, рядом положили половичок. Крестил батюшка Евсей, а мы, пацаны, рядом на самодельных коньках катались и, помню, кричали громко: „Нехристя крестят, нехристя крестят!“ Тока сбросил с себя шубёнку, валенки, а батюшка его за волосы и „куряет“ в эту прорубь!»^{176}

Ну, а благо Тока был литератором, он сам оставил нам историю своего знакомства со своей первой, русской супругой, которую он в повести «Слово арата» обозначает как «Веру»:

«С Верой мы встречались редко, больше издали, но своим присутствием она скрашивала жизнь батраков. С её приходом в нашей землянке становилось как будто светлее. Славная девушка. Я несколько раз замечал, как на меня грустно и задумчиво смотрела Вера. Её пристальный взгляд смутил меня. Вера шлёпнула меня по плечу и, крикнув: „Догоняй!" — побежала. Забыв обо всём, я метнулся за ней. Вера бежала, громко смеясь. Чем больше я приближался к ней, тем веселее становился её смех. „Не догнать, не догнать", — кричала она. „Догоню, догоню", — задыхаясь, вторил я. Вот и догнал. Я отбежал в сторону, быстро нарвал одуванчиков и заячьих лапок и подал Вере большой букет. Вера закрыла лицо цветами и одним смеющимся глазом взглянула на меня…»

Что же научило его, младшего из пятерых детей и выросшего без отца, потом так переступать через людей? Дорофей Зайцев уточняет:

«…Когда Току отправили учиться в Москву, родители Анны запретили ей уезжать в „антихристинский“ город. У них была дочь, умерла от болезни в восьмилетием возрасте. Позже Тока женился на девушке из Свердловска Шуре Алёхиной».

К середине 20-х батрак Тока, отслужив одним из тех самых первых посыльных Тувинской армии, получает направление в Москву, в Коммунистический Университет трудящихся Востока имени Сталина[229].

Когда он оттуда вернулся, на руках у него было указание Исполкома Коминтерна о чистке рядов тувинской партии. Официально — «от бывших чиновников и лам, занимавших руководящие посты». Это давало Токе возможность осуществить, по сути, государственный переворот. 16 октября 1929 года на заседании Политбюро ЦК ТНРП со своих постов были сняты шестнадцать бывших руководителей партии и правительства. Арестован и первый генсек и председатель правительства Тувы Буян-Бадыргы, который наивно полагал, что Тува так и продолжит жить сама по себе[230].

На прошедшем в сентябре-ноябре 1929 года VIII съезде ТНРП усилиями прибывших из Москвы решены были уже не только кадровые, но и идеологические вопросы: по подобию сталинского СССР теперь и тувинский съезд принял решение о конфискации собственности феодалов и о начале коллективизации.

Чем была коллективизация по-тувински? Обратимся ещё раз к воспоминаниям Дорофея Зайцева. Про него, кстати, важно уточнить, что к Токе он относился с симпатией и об ужасах коллективизации пишет как о достижениях.

«В 1930 году… организовали в Знаменке, как тогда назывался Сарыг-Сеп, колхоз „14 лет Октября"… Лошади были слабые, поэтому до обеда пахали, а с обеда кормили их. Но чтобы зря время не терять, в перерывах готовили художественную самодеятельность, для выступления с агитацией перед населением. Единоличники за это сочинили про колхозников частушку:

• А как Знаменский колхоз
• До обеда пашет,
• А с обеда на меже
• Сербиянку пляшет.

В колхозе не было расценок за выполненные работы, за один рабочий день ставили в табель галочку, которая считалась трудоднём»^{177}.

«Трудодни». Для кого-то слово знакомое, а для кого-то — уже совершенно непонятное. Именно так, не деньгами, а «галочками» об «отработке» условно оплачивался и труд советских крестьян. С возвращением из сталинской Москвы в Туву товарища Токи такая будущность ожидала и аратов Тувы. Итогом его политики стало то, что только за 1932–1933 годы колхозниками стали 74 % аратов, а поголовье скота сократилось на 18 %. Как следствие, в Туве одно за другим стали вспыхивать антикоммунистические восстания крестьян.

Но это, по сталинской методологии, не было проблемой. Это лишь подтверждало тезис о «разрастании классовой борьбы по мере укрепления социализма» — что, в известной степени, было правдой. И для Токи (тогда ещё только второго секретаря ЦК ТНРП) это давало повод «перейти на следующую скорость». В 1932 году начались первые казни уже не только восставших, но и своих. Расстреляли Буян-Бадыргы (которого сместили в 1929 году и держали с тех пор под арестом). В том же году по одним данным умер сам, а по другим — убит новый первый секретарь ЦК ТНРП Иргит Шагдыржап.

Конечно, для русского уха все эти имена — Буян-Бадыргы, Шагдыржап, сам Салчак Тока с его труднопроизносимым отчеством «Калбакхорекович» — звучат экзотически. Но перевести легко. Сталин вместе с Каменевым и Зиновьевым расправился с Троцким, а потом расстрелял и Каменева с Зиновьевым. Та же логика. В результате в 1932 году первым и единоличным секретарем ЦК ТНРП становится Салчак Тока.

С этого момента и начинается его рекордное правление, завершившееся в связи со смертью в 1973 году уже при Брежневе. На тот момент он был первым секретарем, может, только и обкома КПСС (в которую его «суверенная» ТНРП влилась после присоединения ТНР к СССР), но зато Героем Социалистического труда, семикратным кавалером Ордена Ленина и членом ЦК КПСС. Таких секретарей обкомов в СССР были единицы.

А если рассматривать этого удивительного тувинца как лидера отдельно взятой коммунистической организации, то получается, что именно Салчак Тока — самый «долгоиграющий» коммунистический вождь в мире. Совокупно во главе тувинской парторганизации он провёл 39 лет. А это больше и Леонида Брежнева (18 лет), и даже Сталина (32 года). Превысить рекорд Токи смогли только северокорейский Ким Ир Сен и Фидель Кастро…

Что же позволило ему удерживать власть так долго? Один рецепт такого политического долголетия известен.

Подобно Сталину, Тока не останавливался. Как у Сталина за Троцким были Каменев и Зиновьев, маршал Тухачевский, за ними — Бухарин, Рыков, так и Тока постоянно выявлял или придумывал новых врагов. И расправлялся с ними, с потенциальными ли заговорщиками или с реальными — беспощадно.

16 октября 1938 года наступил черёд быть казнёнными уже и «третьей волне» руководителей ТНР. Расстреляны были премьер-министр и глава МИД, председатель Малого Хурала, председатель Тувинского банка, первый прокурор, министр торговли и промышленности. Где они похоронены — неизвестно. Может быть, как раз их останки нашли в 1994 году в массовом захоронении у кызыльского аэропорта. Все найденные там люди были убиты выстрелом в затылок. Зато среди подписавшихся под приговорами Особого суда была и товарищ Хертек — впоследствии третья жена Салчака Токи, которая вскоре и заняла место одного из расстрелянных, став главой Малого Хурала, то есть «президентом».

На следующий день после расстрела — два важных мероприятия. Во-первых, Малый хурал узаконил «Особую коллегию МВД ТНР». Закон гласил: «Устанавливается следующий строгий порядок чрезвычайной судебной коллегии: на заседание коллегии не допускается ни обвиняемый, ни свидетель. Окончательный приговор принимается по материалам следствия и по докладу непосредственного работника-следователя».

Памятнику который и сегодня стоит в центре Кызыла. Тувинский философ Аамажаа написала: «Салчак Тока для Тувы являл собой одновременно Ленина, Сталина и даже Петра Великого»

Во-вторых, торжественный вечер в кызыльском клубе. Вот как его описывала местная печать:

«…Ровно в 5 часов вечера, 17 октября 1938 г. все население г. Кызыла, организованно по коллективам, с поднятыми красными знамёнами, с песнями и с чувством радости шло в клуб им. Шагдыр-Сюрюна и моментально были заполнены все места. Среди народа находились: председатель Президиума ЦК ТНРП, любимый вождь тувинского народа — товарищ Тока… От имени партии и правительства собрание приветствовал председатель Президиума ЦК ТНРП, самый близкий сердцу, любимый, верный вождь тувинского народа тов. Тока. Когда председательствующий объявил об этом, зал аплодировал, стоя и скандируя „Да здравствует товарищ Тока!“, а оркестр исполнил „Интернационал".

Тов. Тока, останавливаясь в начале своего выступления на особенностях времени, сказал: „Приведен в исполнение соответствующими органами приговор особой коллегии Верховного Суда ТНР, утверждённый президиумом Малого Хурала республики над главарями заклятых врагов тувинского народа, контрреволюциейной группой Чурмит-Дажи — Данчая“. Эти слова вождя были встречены с полным удовлетворением участниками собрания, мощными рукоплесканиями народа»[231].

С этим способом удержания власти — всё ясно. В принципе, понятно, как Тока удержался у власти и при Хрущёве с Брежневым: он умел «колебаться вместе с курсом». Например, премьер-министр республики Чимба был уволен Токой в 1961 году с формулировкой «о политической отсталости» за то, что воспротивился планам Хрущёва засеять пастбища кукурузой.

Но вот что действительно поразительно — то, как Тока удержался у власти в годы Второй мировой. Потому что, на первый взгляд, с рациональной точки зрения, совершенно непонятно, как же это его с женой не свергли после того, как осенью 1941 года супруги… вооружили народ.

Это — вовсе не фигура речи.

Ещё вчера он боялся собственного народа и вооружал армию для борьбы с внутренней угрозой. Но с нападением Гитлера на Россию Малый Хурал ТНР принимает немыслимое решение: о всеобщем воинском обучении для всех мужчин в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет. До марта 1944 года всевобуч прошли 11 тысяч 772 мужчины. И вроде бы — вот он момент, когда обученный военному делу народ мог бы ударить в спину «народно-революционной» армии карателей. Но почему-то никто из обученных военному делу не пытается использовать вновь приобретенные военные навыки внутри страны. Как и в Советском Союзе, за редкими исключениями эти люди начинают массово засыпать местные тувинские военкоматы ТНР и Посольство СССР в ТНР заявлениями с просьбой отправить их на советско-германский фронт. Почему?

Со временем Тува стала частью общесоветского культурного пространства. В спектаклях «Человек с ружьём», «Именем революции», «На берегах Невы» роль Ленина на тувинской сцене исполнял местный артист Намдара

Вывод может быть только один. Значит, у тувинцев был некий внешний враг, угроза со стороны которого перевешивала всё остальное. Но что это мог быть за враг, если даже, когда немцы дошли до Сталинграда, и тогда немцев от Тувы отделяли тысячи километров?!

Что ж, время ввести в эту главу еще двух удивительных персонажей, чьими политическими достижениями Салчак Тока, как представляется, лишь воспользовался. По идее, это уведёт нас в сторону от основного рассказа об участии ТНР во Второй мировой войне. Но многое расставит по местам.

Итак, речь идёт о двух со-основателях независимой Тувинской республики. Один — тувинец. Другой — русский. Начнем с русского. Чуть раньше я уже говорил про ту роль, которую в открытии Тувы для России сыграл купец Георгий Сафьянов. Но куда большую роль в истории самой Тувы сыграл его сын Иннокентий, которого тувинцы называли «Эккендей».

Сибирь, Минусинск, 1875 год. В семье уже знакомого нам купца Георгия Павловича Сафьянова и его супруги Пелагеи Ивановны ожидалось радостное событие — прибавление семейства. Но сама будущая мама была настолько хрупкой и изящной, что были опасения: сможет ли она выносить и благополучно разродиться. И тогда решили ехать в Иркутск на поклонение мощам Святого Иннокентия, защитника и покровителя всей Сибири. 13 сентября 1875 года Пелагея Ивановна разрешилась здоровым мальчиком, которого в честь святого нарекли Иннокентием.

Когда подошло время учиться, Иннокентия отдали в минусинское городское училище, а до этого с ним занимался политссыльный Станкевич. Наверное, поэтому совсем плохие отношения у мальчика сложились с учителем Закона Божьего. Батюшка вызвал родителей. Те после этого решили: пусть ещё одну зиму мальчик проведёт дома, а потом отправится на учёбу в другую школу, в Красноярск.

Со-основатель независимой Тувы русский купец и революционер Иннокентий Сафьянов

Там он был устроен на квартиру, где вместе с ним жили еще два политизированных студента. Вскоре студенты были арестованы, но мальчик наслушался достаточно. В гимназии он стал издавать журнал, где высмеивалось всё, что вызывало его детский протест. Когда этот журнал попал в руки учителей, то юного редактора посадили в карцер, а дело было передано в полицию.

В результате Иннокентий Сафьянов покинул и гимназию — и уже без права поступления в иные учебные заведения.

Конечно, это был большой удар для родителей, но Георгий Павлович поступил очень мудро: решил отвлечь сына на серьёзные дела, как говорят сейчас, на бизнес. И для начала взял его с собой в очередную поездку в Урянхайский край, в Туву. Там у него было пять факторий, на главной из которых практически постоянно жил его брат Андрей.

Шёл 1889 год. Никакой обустроенной дороги Саяны ещё не было. Путь из России в Туву шёл таёжными тропами, а обратно справлялись на плотах по Енисею — через очень опасные пороги. Но тяготы пути не волновали молодого человека. Прожив тогда в Урянхае всего лишь месяц, Иннокентий на всю жизнь влюбился и в местную природу, и в местных жителей. Их тогда чаще называли не тувинцами, а урянхайцами или сойотами. Сказалось и влияние большого знатока этого края, родного дяди Андрея. Вот что писал сам Иннокентий Георгиевич по этому поводу:

«Рассказы дяди Андрея о жизни Урянхая оставили у меня глубокие следы, и я ещё тогда решил изучить язык и поселиться среди урянхов. Мне казалось, что здесь, вдали от царского самодержавия, легче удастся наладить тот строй, те взаимоотношения между людьми, которые мне казались более справедливыми и гуманными. Большой мечтатель, я думал уже тогда помочь освободиться урянхайскому народу… и стать самостоятельным, ввести у себя народное управление и как-то сравнять богачей и бедноту».

Работая в хозяйстве от зари и до зари, выполняя не только трудную, но и подчас опасную работу (например, приучая к седлу табунных дикарей), Андрей Павлович не понаслышке знал цену такому труду, а потому хорошо оплачивал труд своих работников. Сохранились воспоминания потомков его бывших работников, как русских, так и тувинцев, которые пронесли благодарность семье Сафьяновых не только через свою жизнь, но сумели внушить её своим детям и даже внукам. Вот рассказ Елизаветы Пиче-ооловны Доржу, учительницы средней школы из поселка Сушь:

«Когда я была маленькая, мой дедушка Пиче-оол часто брал меня с собой в местечко под названием Мезель и там показывал, где стоял большой дом Сафьяновых. Андрея Павловича и Александру Фёдоровну он считал своими приёмными родителями, потому что был взят ими на воспитание совсем маленьким мальчиком и рос наравне и рядом с их родными детьми…

Сафьяновы следили, чтобы те, кто работает на морозе, были тепло одеты и всегда сыты. Когда подошло время Пиче-оолу заводить семью, Андрей Павлович сделал распоряжение дать ему скота столько, сколько надо для ведения отдельного хозяйства. И Пиче-оол сам выбирал понравившихся ему коней и коров, да ещё вдобавок Андрей Павлович сделал ему поистине царский подарок — отдал одну из элитных кобылиц, которая стоила огромных денег, и которую никогда бы не решился попросить сам парень. Рассказывал он об этом всегда со слезами на глазах»^{178}.

Когда началась революция и гражданская война, хозяйство Сафьяновых, очевидно, было растащено частично белыми, частично красными. Трагически сложилась судьба и почти всех детей этой ветви Сафьяновых. Старшие сыновья Андрея Сафьянова были в 1937 году арестованы и решением тройки УНКВД приговорены к расстрелу. Им обоим ещё не было и сорока лет. Семью младшего сына Георгия, отобрав дом и всё имущество, в начале тридцатых выслали в Красноярск. Там они выживали благодаря помощи тёти. Она сумела вывезти с собой золото и, понемногу сбывая его через Торгсин, поддерживала всех обездоленных родных. Говорят, что её арестовывали и даже пытали в НКВД, требуя признания, что у неё имеется золото, которое нужно немедленно сдать государству. Но она ни в чём не призналась.

Знал бы тогда Иннокентий, какую судьбу уготовили для его семьи его идеологические увлечения…

Но тогда до этого было ещё далеко.

Сразу же после первой поездки в Урянхай, видя, какое впечатление она произвела на сына, Георгий Павлович предложил ему взять управление факторией Салдам в свои руки. Сын согласился.

Эта первая зима, которую он провел в Урянхае, выдалась на редкость тяжёлой. Скот не мог доставать корм из-под снега. Начался голод и у людей, которым Сафьянов решил тогда раздать все пятьсот пудов крупчатки, приготовленных отцом для монголов. Когда весной монголы приехали за товаром, то никакой муки, о которой ещё раньше договорились со старшим хозяином, у Иннокентия не было. Но была слава среди местных.

Туда, в Урянхай, Иннокентий привёз и молодую жену Наташу, на которую родители Иннокентия возлагали большие надежды в плане того, чтобы он переменил свои взгляды. Например, увлёкшийся тогда золотодобычей Георгий Павлович переложил на него торговлю. Но Иннокентий не хотел торговать, как все. Он, например, считал безнравственным требовать долг, если должник уже умер, а потому решил уничтожить все долговые расписки, по которым долги можно было взыскать с родственников или соседей.

Только благодаря жене, которая сумела убедить его не делать это во вред отцу, расписки были возвращены на место. Но она, родив ему двоих сыновей и дочь, вскоре умерла.

Ранняя ли смерть первой жены, природные ли характер и тяга к справедливости, обилие ли в Сибири политических ссыльных, — все вело сына купца первой гильдии Иннокентия Сафьянова к тому, чтобы увлечься революционными идеями. А их призраки уже вовсю бродили по Российской империи. И империю уже трясло.

Тува стала последним приобретением русских царей. 4 апреля 1914 года Его Величество Николай II изволили начертать резолюцию «Согласен» на докладной о принятии этого народа под покровительство российской короны, которую принёс глава МИД С. Д. Сазонов.

История освоения Россией Тувы в известном смысле опровергает остроумный (и в обычной жизни справедливый) вывод одного французского историка о том, что «вся история

Картина В. Тас-оола «Борьба хуреги»

России — это история крохотного Московского княжества, которое, бесконечно обороняясь, достигло берегов океанов». Отличие освоения русскими Тувы от освоения нами же многих других восточных земель заключалось в том, что в Урянхай мы пришли не строевым шагом. Первыми русскими поселенцами были не солдаты, а… предприниматели-золотодобытчики.

Вообще, история освоения Россией Тувы посредством «мягкой силы» промышленников и коммерсантов даёт конкретный материал для размышлений, которые обычно мы строим в сослагательном наклонении. Что было бы, если бы? Если бы не Первая мировая война, то чем бы обернулся пресловутый 1913 год, от которого в советские годы считали все последующие достижения? Если бы не большевистская революция, мог бы «Дикий Восток» стать для России тем, чем для США стал «Дикий Запад»? Неужели Россия действительно могла стать Америкой?

В случае с Тувой у нас есть возможность отбросить сослагательное наклонение и посмотреть, что происходило в реальности в 1913–1917 годах в такой области Российской империи, которая была изолирована, а, значит, не испытывала вредной «радиации» от мировых событий.

Там, где в Большой Енисей вливаются реки Бий-Хем и Каа-Хем, теперь стоит столица Тувы, город Кызыл. Но при основании он был наречен по-иному. Тогда он стал Белоцарском: в честь нового Державного Вождя из Санкт-Петербурга[232].

Какой же была жизнь в Белоцарске? В марте 1914 года из Петербурга в Туву с крупной суммой денег и отрядом землеустроителей прибыл Заведующий устройством русского населения Владимир Габаев. Местным властям он направил письмо следующего содержания:

«Высшее Российское Правительство… уполномочило меня создать… при слиянии двух Енисеев, административный центр, при котором открыть русско-урянхайскую школу, больницу, ветеринарный пункт и сельскохозяйственный склад, в складе продавать по удешевлённым ценам урянхайскому населению все необходимые предметы»^{179}.

Во временные правила заселения Белоцарска были включены и такие пункты:

«Жилые дома, возводимые засельщиками Белоцарска, должны быть не менее 12 аршин по фасаду, покрыты тесовой или железной крышей и по фасаду, а угловые и по переулкам, имеют тесовые ворота, калитки и приличные заборы… В течение двух лет от сооружения жилого дома каждый засельщик обязан против дома и усадьбы по фасаду и переулкам устроить деревянный или каменный тротуар шириною в 1 аршин и посадить тополя через 3 сажени один от другого, огородить и поливать их».

Николай II стал последним императором Тувы вообще

В 1914 году «Сельский вестник» писал:

«В центре Урянхайского края, на узле дорог из России в Монголию, при слиянии Большого и Малого Енисея с весны текущего года быстро, по-американски, растёт город Белоцарск…»

По-американски!

Кызыл и сегодня — город скромный. Однако в начале XX века и это была цивилизация. До этого полноценных городов в Туве не было вообще.

Ещё одно разительное отличие в действиях новых российских покровителей Тувы заключалось в том, что самые первые земельные участки в Белоцарске отвели не только «под дома чиновников, казначейство, почтово-телеграфную контору и т. п.», но и «для почётных урянхов». Это было мудро.

Другое дело, что все эти новые привилегии как-то не касались простых людей. Об этом и писал глава Русско-Урянхайского земства Иннокентий Сафьянов: