Забытые союзники во Второй мировой войне Брилев Сергей

Всё судно камуфлировалось под турецкий сухогруз „Бакыр“. На чёрном фоне его трубы была изображена эмблема государственной судоходной компании Турции. Эмблема и бортовые надписи фальшивого названия транспорта закрывались с борта, обращённого к турецкому берегу, зашторивающимися полотнищами с советскими эмблемами и названием»^{168}.

Но первым из Стамбула к Кипру ушёл всё-таки «Микоян».

Капитан «Микояна» Сергей Сергеев пошёл на прорыв в ночь с 30 ноября на 1 декабря 1941 года. Вот как дальнейшие события описывает Г. Хорьков: «Вернувшись на судно, Сергеев вместе со своим первым помощником принял решение уходить с рейда как можно скорее и незаметнее, без разрешения властей. В 01.40 без объявления аврала матросы заняли места по съёмке с якоря. На баке темнела фигура боцмана Т. Мороза, приготовившегося начать по приказанию с мостика выборку якоря. Потихоньку заработал брашпиль, медленно пошла якорь-цепь. Ледокол понемногу начал двигаться вперёд. Как только якорь оторвался от грунта, Сергеев приказал дать самый малый ход. В сумраке ночи ледокол безмолвной тенью заскользил в сторону от берега. Только тихие всплески воды за бортом говорили о том, что он движется. Выйдя на фарватер, дали полный ход. В темноте валивший из труб чёрный дым был не особенно заметен, тем более что кочегары старались изо всех сил, чтобы ни одна искорка не вылетела из трубы»[212].

Расчёт был на то, что вражеские агенты не успеют передать информацию по всей цепочке. Конечно, зная немецкую-то любовь к «орднунгу», к порядку, на это сильно рассчитывать не приходилось. Но на оккупированных греческих островах, к счастью, сидели не немцы, а итальянцы: народ креативный, но всё-таки менее организованный и обязательный.

О том, как выглядят места, где прятался «Микоян» в начале своего пути по Эгейскому морю, миллионы россиян теперь знают не понаслышке. Это — как раз те заливчики, которыми изрезан берег нашей всероссийской здравницы, в каковую в последние годы превратилась та часть Турции.

В первый день, притушив огни в топках, «Микоян» прижался вплотную к скалам островка в Эдремитском заливе и там спрятался. Шёл же он по морю ночью. В первые две ночи повезло. Однако на третью ночь пасмурная погода сменилась на ясную. Тогда-то даже и безалаберные итальянцы всё-таки и обнаружили «Микоян». Его нагнали сразу три торпедных катера.

— Чей корабль? Куда следуете? — прокричали оттуда через мегафон по-английски.

— Судно принадлежит Турции, следует в Искендерон, — отвечали с «Микояна»[213].

Итальянцы то ли не поверили, то ли решили перепроверить. Головной катер поднял сигнал: «Следовать за нами! Курс — к Родосу!» К их полному удовлетворению, «Микоян» выполнил команду.

Почему же, спросите вы, капитан Сергеев так беспрекословно подчинился приказу фашистов, а не попытался оказать сопротивления? Во-первых, он уже имел дело с этими «героями», когда воевал в Испании. Во-вторых, курс на занятый итальянцами Родос частично совпадал с курсом на союзный британский Кипр. А по внутренней связи экипажу «Микояна» было передано два своих приказа. Первый: готовить судно к затоплению. Второй: если фашисты попробуют взять ледокол на абордаж, бить их чем попало: ломами, ножами, топорами.

Однако попытку подняться на борт безалаберные (или слишком самоуверенные) итальянцы так и не предприняли. А на подходе к Родосу капитан Сергеев резко изменил курс и приказал выжать из машин всё, что могли дать.

Фашисты сначала опешили, а затем бросились в погоню. Догнав «Микоян», стали опять кричать в мегафон. Тогда один из матросов этого, повторю, безоружного судна подполз к пожарному гидропульту и направил в рупор громкоговорителя сильную струю воды! Фашист с мегафоном упал, и по «Микояну» открыли огонь из пулемётов и автоматов. Одновременно катера стали обходить ледокол, чтобы лечь на курс теперь и для торпедной атаки.

Сергеев приступил к сложному маневрированию. В итоге итальянцы израсходовали весь запас торпед, но так и не попали! Катера повернули к Родосу.

Но на смену катерам пришли гидросамолёты, у которых тоже были торпеды.

И вновь — сложное маневрирование. Торпеда пронеслась мимо. Ушёл «Микоян» и от следующей торпедной атаки. Самолёты, не имея больше торпед, стали пикировать на ледокол. Один из снарядов попал в спасательный катер. Он вспыхнул, поскольку был загружен бочками с горючим.

— Катер за борт! — Под пулями к нему бросились боцман Александр Гройсман и матрос Павел Сизов. Они обрубили крепления и сбросили катер за борт.

Похоже, это и спасло «Микоян». Получив более 500 пулевых и осколочных пробоин, он оставил за собой след из деревяшек и даже спасательного круга с названием судна (то был круг со сброшенного в море спасательного катера). А тут погода новь испортилась. Потеряв из виду сам «Микоян», но обнаружив его спасательный круг, итальянцы посчитали, что дело сделано, и даже раструбили об уничтожении советского судна.

Дошла эта весть и до британцев на Кипре. И когда «Микоян» на следующий день, проскочив теперь и Анталью (да-да, места все знакомые), всё-таки появился на горизонте, британцы даже думали его атаковать: приняли его поначалу за сторожевой корабль немцев или итальянцев. Но и здесь обошлось!

Иными словами, «Микоян» прорвался. И из его моряков вообще никто не погиб![214]

В публикациях советского времени после этого наступала скороговорка: они практически сразу перескакивали на то, как «Микоян» пришёл уже на Чукотку. Между тем, с политической точки зрения (а ей я в этой книге уделяю всё-таки первостепенное значение) самое интересное произошло как раз на отрезке пути после Кипра.

Для того чтобы понять, что же двигало советскими историками, обратимся вновь к истории… «Авроры».

Санкт-Петербург, сегодняшний день. Я — на борту нашего легендарного крейсера «Аврора».

Не буду утомлять читателя рассказом о том, зачем мне потребовалось детально изучить устройство угольного хозяйства этого корабля — это сюжет самостоятельный и к содержанию этой главы имеющий лишь косвенное отношение. Но — имеющий. Именно когда меня водили по «Авроре», я услышал несколько важных уточнений к этой главе. На первый взгляд, это были детали сугубо технического свойства, но именно они позволили мне существенно уточнить для себя понимание и политического процесса, о котором и идёт речь в этой части книги, посвященной Африке.

Водил меня по крейсеру участник его капитального ремонта 1980-х Сергей Овсянников. Он «Аврору» знает досконально — до винтика. Во-первых, Сергей Иванович привёл удивительные цифры. Оказывается, две трети экипажа составляли кочегары: надо было топить-топить-топить. Смена длилась всего полчаса — или столько, сколько уходило времени на то, чтобы белоснежная рубаха, в которой кочегар спускался к топке, превращалась в чёрную. Во-вторых, когда мы поднялись из котельной, Сергей Иванович подсказал мне, где на палубе и даже на бортах искать глазами угольные горловины, которые ведут в угольные бункеры. До этого отвёл меня в сами эти бункеры (между броневым корпусом и внешней обшивкой) и объяснил, как в них была устроена система пожаротушения на случай попадания вражеского снаряда.

Но ещё Сергей Овсянников показал мне одну очень интересную фотографию. Из неё тем более выходит, что, как и все корабли той эпохи, спущенный на воду в 1900 году крейсер «Аврора» был не только пароходом (по способу работы силовой установки), но и углевозом. На фото видно, что во время дальнего похода углём были завалены не только бункеры, но и палуба.

Один из самых знаменитых (печально знаменитых) дальних походов «Авроры» — в составе Тихоокеанской эскадры адмирала Рождественского. На пике русско-японской войны она вышла из Балтийского моря в сторону Дальнего Востока и практически полностью погибла в битве при Цусиме.

Палуба крейсера «Аврора», заваленная углём. Поход — действительно дальний. Обратите внимание на колониальный шлем одного из тех, кто запечатлён на этом фото

Собственно, уникальность «Авроры» — не только в том, что в октябре 1917 года она дала знаменитый сигнальный выстрел (с которого и началась большевистская эпоха). Уникальность этого крейсера — ив том, что до этого «Аврора» стала одним из немногих кораблей, переживших Цусиму.

— Сергей Иванович, а каким углём топили «Аврору»? — спросил я у моего провожатого.

— В самом первом походе — углём из Кардиффа, из Уэльса, из Британии, — без запинки ответил Сергей Иванович. Он, повторю, знает об «Авроре» буквально всё.

— И при переходе в составе эскадры Рождественского?

— Нет, тогда никакого британского угля не могло быть по определению.

К сожалению, в данном вопросе ответ Сергея Ивановича абсолютно точен: и с технической, и с исторической точек зрения. В отличие от Второй мировой, по ходу русско-японской войны Британская империя была для России почти врагом. Формально говоря, она сохраняла нейтралитет. Но то был нейтралитет враждебный[215].

Как следствие, эскадра Рождественского не могла пополнять запасы угля в портах и самой Англии, и всей Британской империи. А за отсутствием собственных угольных станций, в том походе углём русские корабли были вынуждены полагаться на добрую волю немцев и особенно — французов[216].

Ах, да: забыл сказать. Крейсер «Аврора» — это ведь филиал Центрального военно-морского музея России. А есть — и «центральный офис».

Всё тот же Санкт-Петербург, стрелка Васильевского острова, лето 2011 года. Тогда я стал, наверное, одним из последних, кого завели в хранилища «центрального офиса» Центрального военно-морского музея. Было это ещё в старом здании — в Бирже.

Вдоль коридоров — могучие громады тиковых шкафов, сработанных ещё до революции и хранящих подлинные сокровища. Моё сознание особенно поразила подлинная подзорная труба-телескоп, в которую Беллинсгаузен рассматривал Антарктиду. Особая гордость музея — удивительная коллекция макетов кораблей: из черепахового панциря и из слоновой кости, из жестяных банок и из вроде как обычного дуба — но зато из той самой рощи, которая пошла на смоделированный из дуба 88-пушечный «хит» своего времени, каковым был корабль «Святой Андрей».

Эти чудеса мне показывали моложавый директор музея Андрей Лялин и музейщик-ветеран, хранитель Корабельного сектора, обаятельнейший Георгий Рогачёв[217].

Летом 2011 года оба они готовились к переезду из здания Биржи в новый комплекс музея на берегу Крюкова канала. Там, конечно же, много просторнее и удобнее: и для музейщиков, и для экскурсантов. Но всё-таки я рад, что наш разговор состоялся ещё в старом здании, с его удивительным духом и удивительным наборов звуков. То были шелест старинных карт, трели древних дисковых телефонов и перешёптывание дряхлых вентиляторов. Да и люди свои разговоры здесь вели почтительным шёпотом.

— А вот, взгляните, вот этот макет американского корабля «Конститьюшн», — по-заговорщицки увлёк меня Георгий Михайлович во время нашего марш-броска по его закромам. — Этот макет американцы смастерили к венской встрече Кеннеди и Хрущёва, в качестве подарка.

— Так ведь тот саммит успешным не назовёшь?!

— Правильно! Но подарок-то был приготовлен и передан! И вот он-то хранится у нас! Но это — из, скажем так, недавних поступлений. Давайте я вам ещё кое-что покажу из того, что здесь у нас уже веками?

— Георгий Михайлович, а нет ли в ваших анналах материалов об одиссее ледокола «Микоян»?

— Вы имеете в виду вспомогательный крейсер «Микоян»?

— Ну, вспомогательным крейсером он стал, когда в августе 1941 года на него установили пушки и он вошёл в состав Черноморского флота.

— А вас какой период интересует?

— Меня интересует отрезок, когда в ноябре 1941 года «Микоян» опять разоружили, и он опять стал «просто» ледоколом и пошёл в сторону Африки.

— Вы, я вижу, пришли подготовленным. Да, есть у меня материалы по этому плаванию! Собственно, это как раз — одно из наших последних поступлений. Идёмте!

На своём рабочем столе Георгий Михайлович сдвинул в сторону один из «фирменных» дисковых телефонов и, сняв резинки со свернутой в трубочку карты, стал мне объяснять, откуда она у него взялась. Получил он её от потомков моториста «Анастаса Микояна», старшины 2-й статьи Николая Ивановича Кузова.

С одной стороны, это была всего-то обычная политическая карта мира — подобная той, что в детстве купила мне бабушка. С другой стороны, именно на этой карте я, наконец, обнаружил и весь маршрут, и, что особенно важно, все его ответвления.

Так вот, оказывается, каким был изначальный план! И вот, оказывается, когда точно «Микоян», идя вдоль Африки, заходил в йеменский Аден, кенийскую Момбасу и южноафриканский Кейптаун! Точнее — в британскую колонию Аден, британскую колонию Кению и в британский доминион в Южной Африке. Ещё точнее — на расположенные там угольные станции, которых у самой России по контуру Индийского океана не было.

В советских публикациях говорилось, что с Кипра британцы отправили «Микоян» на ремонт и наконец-то вооружили (пусть и старой пушечкой образца начала века) то ли в Порт-Суэц, то ли в Хайфу в нынешнем Израиле. Изучив карту моториста Кузова, я могу уверенно утверждать, что к переходу к Суэцкому каналу и в Красное море «Микоян» готовился всё-таки в Хайфе[218].

Однако ещё важнее — то, когда он там оказался. Согласно карте Кузова, было это 5 декабря 1941 года. А дата висит не в каком-то безвоздушном пространстве! Это — за считанные часы до нападения Японии на США. Собственно, на том отрезке пути «микояновцы» и узнали об этом, как сейчас говорят, радикальном «мультипликативном эффекте».

Впрочем, ну и что с того? Япония ведь объявила войну США и Британии, но не СССР! И, по идее, «Микояну»-то бояться было нечего.

И вот теперь я подхожу к моему главному открытию, сделанному в хранилище Центрального военно-морского музея. Из карты моториста Кузова следовало, что капитан Сергеев всё-таки среагировал на эту новость. На карте было нанесено два маршрута! Жирной чертой был выделен тот, по которому «Микоян», в итоге, и пошёл: то есть вокруг Африки. Но ещё, пунктиром, на карте был маршрут, запланированный изначально. А он, оказывается, предполагал, что, пройдя Суэцкий канал, на выходе из Красного моря «Микоян» повернёт на Восток и пойдёт в сторону Чукотки вокруг Азии, то есть в том числе вдоль Японии.

Так почему «Микоян» не пошёл туда — хотя, повторяю, у СССР с Японией войны не было?

Для начала напомню, что «Микоян» был ледоколом угольным.

Конечно, в эту войну порты Британской империи были для наших моряков открыты. Но теперь и сами британцы оказались на прицеле у японцев. Как показала практика, помимо этой косвенной опасности, была и прямая. Напомню, как, несмотря на отсутствие формального состояния войны между Японией и Советским Союзом, на прицел самураев, тем не менее, попала наша подлодка Л-16 — стоило ей покинуть в Тихом океане советские территориальные воды и войти в воды США, с которыми Япония уже воевала[219].

Конечно, в декабре 1941 года капитан «Микояна» всё это мог ещё только предполагать. Да и британцы даже в страшном сне не могли представить, что скоро самураи не просто возьмут на мушку, а физически захватят их главные азиатские перевалочные пункты Сингапур и Гонконг.

Но решение было принято: сначала ледокол «Микоян», а потом и танкеры «Сахалин» и «Туапсе» пошли к родным берегам куда более сложным маршрутом: не через Азию, а через Африку.

Но сначала надо было пройти Суэцкий канал.

Эта стратегическая артерия тогда тоже оказалась в зоне ведения боевых действий. Британцы хоть показательно и разбили итальянских фашистов на Северо-Востоке Африки (в Эфиопии, Эритрее и Сомали), но никак не могли одолеть силы «Оси» на арабском Севере континента.

Как следствие, и советский танкер «Сахалин» в Суэцком канале попал под настоящую бомбёжку: на 55-м километре канала бомба попала в аргентинский танкер, который в том же караване, что и «Сахалин», шёл впереди. Корму «аргентинца» выбросило на бетонную стенку, и фарватер после этого не удавалось расчистить два дня.

Но вот интересный вопрос: даже с учётом этой задержки (всего-то в два дня) почему же потом в куда более близкий Владивосток никак не менее быстроходный танкер «Сахалин» пришёл на целых четыре месяца позже, чем ледокол «Микоян»?[220]

Так что же задержало «Сахалин» в пути?

И ещё вопрос. Почему, пройдя Суэцкий канал и Красное море и, по идее, оказавшись уже в самом тылу Британской империи, капитаны советских судов не снизили, а, напротив, повысили боеготовность? Например, именно на выходе в Индийский океан капитан «Микояна» Сергеев загрузил работой судовые мастерские, приказав им изготовить из брёвен и брезента муляжи пушек (те самые, которые потом так напугают нейтралов-уругвайцев[221]). Почему?

Чего же и кого же приходилось опасаться в «тыловом» Индийском океане? И что за задание получили советские моряки от союзников-британцев?

Напомню, что ценой за проход советских судов через Босфор и Дарданеллы была доставленная ими в Турцию нефть. Но там, в Турции, и «Сахалин», и другие танкеры её выгрузили. И оттуда шли уже порожняком. А это, конечно, не могло не расстроить практичных британцев. Они решили отвлечь советские суда, спешившие на Дальний Восток, на решение своих, британских задач.

Позволю себе версию. В начале 1942 года всего-то сорок лет прошло с тех пор, когда британцы вытеснили из этой части света Францию и Россию. Сорок лет — срок и большой, и не очень. Я практически уверен, что в колониальных администрациях британских владений в районе Африканского Рога ещё были люди, которые помнили о том, как русские офицеры вели абиссинские колонны на итальянцев при Адове и вели эфиопов на самих британцев в Белом Ниле. Думаю, что для таких сотрудников колониальных администраций Его Британского Величества очередное появление русских на африканском горизонте было отнюдь не приятным сюрпризом. Думаю, что, даже став теперь формальными союзниками России, эти чиновники не могли переступить через себя. Возможно, отсюда — затягивание с выдачей советским морякам оружия. Возможно, отсюда — желание загрузить эти суда, которые вообще-то спешили домой, заданиями в интересах Британской империи.

А такие задания — действительно не заставили себя ждать. В Адене (в британском тогда Йемене) «Сахалин» и «Туапсе» не только пополнили запасы пресной воды и продуктов, а ещё и получили задание. По пути в Южно-Африканский Союз (доминион Британской империи) им предстояло весной 1942 года сделать крюк и зайти в порт Абадан (в Южном Иране, занятом британцами). А там — загрузиться соляркой, которую и доставить в интересах союзников в ЮАС.

Но ведь это же сделало советские танкеры «Сахалин» и «Туапсе» участниками операции союзников по захвату… острова Мадагаскар! Впрочем, именно оттуда тогда действительно исходила главная угроза миру в Индийском океане.

Этот остров (тогда французская колония, но под контролем дружественного «Оси» «Французского государства» в Виши[222]) имел исключительное стратегическое значение. Самым главным его объектом был залив Диего-Суаресе — на самой северной оконечности Мадагаскара.

Глядя на карту этого залива, невольно думаешь, что создан он не природой, а руками военных инженеров. Взять эту военно-морскую базу с тыла практически невозможно: она располагается на полуострове, соединённом с «большим Мадагаскаром» лишь узким перешейком, который может месяцами удерживать один взвод. С моря же все подходы к базе хорошо прикрывались береговой артиллерией.

Именно на эту базу и положило глаз командование императорского флота Японии. Завершив в основном завоевание Юго-Восточной Азии (и, в частности, на удивление легко отбив у британцев Сингапур[223]), японцы могли строить планы и по проникновению в Индийский океан. Собственно, в марте авианосцы японского адмирала Нагумо уже там и показались: в Бенгальском заливе. Это, конечно, привело Лондон в ещё больший ужас: ведь теперь под ударом оказывалось и всё, что южнее Суэцкого канала. Речь шла о стратегических морских коммуникациях с Индией, с зоной Персидского залива, с такими доминионами Британской империи, как Австралия, Новая Зеландия и Южная Африка! В своих мемуарах Черчилль приводит следующую телеграмму от премьер-министра ЮАС фельдмаршала Смэтса от 12 февраля 1942 года:

«Я рассматриваю Мадагаскар как ключ к безопасности на Индийском океане. Он может сыграть такую же важную роль в этом районе, создав угрозу для нашей безопасности, какую сыграл Индокитай в руках Виши и японцев. Это может отразиться на всех наших коммуникациях с нашими различными военными фронтами и империей на Востоке».

Проблемой это становилось и для СССР. С одной стороны, с Японией мы ещё в состоянии войны не были. Но один из главных маршрутов поставок по ленд-лизу шёл через Иран, то есть через Персидский залив. А это — всё тот же Индийский океан. И хотя в первую очередь японцы стали бы топить там не советские, а британские, австралийские, новозеландские и американские корабли, под ударом оказывались бы поставки и для Советского Союза. Приведу здесь выдержку из совершенно секретной телеграммы, которая ушла в Москву 19 февраля 1942 года:

«Меня вызвал де Голль и сказал мне, что… тяжёлые поражения англичан на Дальнем Востоке делают возможным занятие Мадагаскара японцами, что сразу затруднит все коммуникации СССР, Англии и США на Ближнем Востоке, так как на севере Мадагаскара у французов есть крупная военная база. Мадагаскар находится в руках Виши и это сможет облегчить японцам задачу. Де Голль хочет забрать Мадагаскар и у него есть войска для этой цели, но англичане и особенно американцы против этого. Было бы очень досадно, если бы из-за эфемерных надежд на Петэна американцы сорвали бы этот план, обеспечивающий упрочение союзников в Индийском океане.

Не может ли СССР поддержать Францию в этом вопросе?

Я ответил де Голлю, что отношусь серьёзно к этому вопросу и передам советскому правительству содержание нашего разговора»^{169}.

Ну, а если к этому добавить тот факт, что японские подлодки могли проходить до 10 тысяч миль, то захват японцами базы на Мадагаскаре означал бы, что у них полностью развязаны руки. То есть, если бы японцы могли дозаправляться на Мадагаскаре, то тогда они в Индийском океане могли бы «пастись» постоянно.

Это была уже не только теория. Во-первых, слово «Мадагаскар» уже вполне официально значилось в повестке дня японско-германских переговоров о разграничении зон военной ответственности. Во-вторых, японцам и захватывать ничего не пришлось бы: как я сказал, французская администрация на Мадагаскаре присягнула Виши.

Ещё 27 ноября 1941 года в британском генеральном штабе рассматривали сценарий, по которому в Виши отдадут японцам либо весь Мадагаскар, либо, минимум, базу Диего-Суарес. С предложением провести на Мадагаскаре совместную операцию Британской империи и «Сражающейся Франции» к Черчиллю обратился и генерал де Голль.

К весне 1942 года план десантной операции созрел[224].

Не буду утомлять читателя деталями военного планирования. Оно — было. И было, похоже, в данном случае весьма толковым. Судите сами: высадились союзники там 5 мая 1942 года, а уже через два дня база Диего-Суарес была полностью окружена. Через несколько месяцев боёв (по ходу которых союзники потеряли убитыми всего 107 человек) и весь Мадагаскар перешёл под контроль «Сражающейся Франции». Таким образом, угроза превращения этого африканского острова в немецко-японское «гнездо» ушла.

Но мне в этой истории о полузабытой теперь битве за Мадагаскар ещё интереснее другое. А именно — состав сил с обеих сторон. С этой точки зрения, это было покруче Галлиполи.

Взглянем сначала на силы, которые пытались удержать Мадагаскар. Немцев там не было. Японцы — только подводники (обустроиться на Мадагаскаре они так и не успели, но торпедировали несколько британских кораблей).

Основу же гарнизона составляли одетые во французскую военную форму африканцы-сенегальцы и местные малагасийцы. Французы требовали от них решить, будут они за Виши или за де Голля. Но уже в ходе восстания 1947 года малагасийцы не преминули попробовать избавиться от французов вообще — пусть даже малагасийская независимость потом обернулась гражданскими войнами и революциями[225].

Теперь о «наших». На самом деле, многие из них друг другу были совсем чужими. Точнее так: англосаксы друг друга понимали. Морпехи из Англии, военные моряки из Австралии, боевые пилоты из ЮАС и пехотинцы из Родезии говорили друг с другом на одном языке во всех смыслах этого слова. Исключение составляли разве что чернокожие солдаты из Восточной Африки (в составе родезийской 27-й сухопутной бригады).

Но кто, например, представлял тогда на Юге Африки «Сражающуюся Францию»?

Французский генерал и кавалер Zinovi Pechkoff родился 16 октября 1884 там, где сливаются Ока и Волга, — в Нижнем Новгороде. Конечно, даже будучи крестником великого уроженца этого города, Максима Пешкова, он и думать не мог, что когда-нибудь его родной город будет называться псевдонимом его крестного отца «Горький». Но, как, наверное, уже понятно, и его настоящая фамилия была другой.

Свердлов! Зиновий Пешков — это старший брат ближайшего ленинского соратника, одного из основателей Совдепии Якова Свердлова!

Жизненный путь этого человека поразителен.

Сын гравёра Михаила Израилевича и Елизаветы Соломоновны Свердловых. В 1902 году, участвуя в читке новой пьесы «На Дне» Максима Горького (в роли Васьки Пепла), он настолько поразил самого Немировича-Данченко, что тот рекомендовал ему учиться на актёра. Но сказать это было много проще, чем сделать. За немногими исключениями иудеи права жить в Москве не имели. Поэтому-то Зиновий и принял православие и поступил в школу Московского художественного театра. Потом была эмиграция: Канада, Америка, Италия, где он жил всё больше у своего крестного отца. Про их отношения говорили, что Горький фактически усыновил Зиновия. Но потом они разошлись во взглядах, и Зиновий, не отказавшись от славной фамилии, переехал во Францию. С началом Первой мировой он поступил в Иностранный легион. В мае 1915 года потерял в сражении под Верденом правую руку по плечо, был награждён Военным крестом с пальмовой ветвью.

И всё-таки тянула его к себе Россия. В 1917–1920 годах он представлял интересы Французской республики при штабах Колчака и Врангеля. В 1921 году служил секретарём Международной комиссии помощи по сбору гуманитарных средств для голодающей России.

Далее — служба в Иностранном легионе и МИД Франции. После того, как Франция была разбита Германией, Зиновий Пешков эмигрировал в Лондон. Там вступил в движение «Свободная Франция» и был назначен представителем де Голля в Южной Африке.

В сентябре 1942-го премьер-министр ЮАС фельдмаршал Ян Смэтс писал де Голлю так: «Я очень высоко ценю полковника Пешкова. В его лице у Вас есть достойный и преданный офицер, чтобы представлять Вас в Южной Африке»^{170}.

Аполлон Давидсон смог установить, что, будучи в ЮАС, Зиновий Пешкофф контактировал с советскими дипломатами и даже заходил к ним в гости. Но, как мы помним, советские дипломаты появились на Юге Африки уже после того, как туда, в Кейптаун и Порт-Элизабет, в свою очередь, заходили советские корабли-участники Битвы за Мадагаскар.

Между тем, Пешкофф там тогда уже был. Поэтому, как ни странно, координация действий красных советских моряков с союзниками-англосаксами шла как раз через белого русского на французской службе. Доподлинно это неизвестно. Но Вторая мировая война вот уж действительно сводила по одну сторону баррикад очень разных людей!

Впрочем, были в операции на Мадагаскаре и ещё одни необычные участники: моряки с польского судна «Собески».

Впрочем, какое такое польское судно?! Ведь Польши в тот момент вроде как не было: в сентябре 1939 года её разделили на две части Третий Рейх и Советский Союз.

Вообще-то для «Собески» это была уже третья крупная операция: до этого польские моряки приняли участие в эвакуации союзников из Франции, а до этого — в Битве за Дакар (была такая неудачная попытка де Голля отбить у Виши и такую другую французскую колонию в Африке, как Сенегал).

Построенное в английском Ньюкасле польское судно «Собески». Будущий советский теплоход «Грузия»

«Собески» повезло. На момент нападения на Польшу Гитлера и вступления в Восточную Польшу (то есть Западные Украину и Белоруссию) Красной Армии «Собески» был вне Речи Посполитой и, соответственно, попал под крыло польского эмигрантского правительства в Лондоне. Но, в целом, товарищами советских моряков в Битве за Мадагаскар были те, кого за считанные месяцы до этого Советский Союз сам смертельно обидел. Вот уж действительно: во Второй мировой войне случались самые невероятные зигзаги.

Случались такие зигзаги в судьбе кораблей-участников Битвы за Мадагаскар и после войны. Когда я решил посмотреть, как сложилась судьба «Собески», то неожиданно для себя выяснил, что в 1950 году он был передан… СССР и стал… «Грузией»!

При таком-то обилии у Британии других проверенных союзников (и на фоне отправки к Мадагаскару огромной армады собственных кораблей) зачем Лондону было ангажировать ещё и советские танкеры? Шли бы они своей дорогой и шли. Погоды в этой операции они, в принципе, не делали. И всё-таки британцы привлекли к подготовке Битвы за Мадагаскар и советских моряков. Зачем?

Возможно, ответ содержится в переписке по мадагаскарскому вопросу между Черчиллем и Рузвельтом. Вот что сам британский премьер писал об этом в своих мемуарах:

«7 февраля 1942 года, когда я узнал о предстоящих переговорах между правительством США и Виши, которые могли бы привести к признанию того, что Виши сохраняет свой контроль над Мадагаскаром, я немедленно телеграфировал президенту Рузвельту:

„Я надеюсь, что не будет дано никаких гарантий в отношении того, что Мадагаскар и Реюньон не будут оккупированы. Японцы могут в один прекрасный день появиться на Мадагаскаре, а Виши окажет им не больше сопротивления, чем во Французском Индокитае. Создание японской воздушной подводной или крейсерской (а возможно, и подводной, и крейсерской) базы в Диего-Суаресе парализовало бы весь путь наших конвоев на Средний и Дальний Восток. Поэтому мы уже разработали план, чтобы самим укрепиться в Диего-Суаресе при помощи высадки войск, доставленных либо с Нила, либо из Южной Африки. В настоящее время, когда у нас так много забот, это мероприятие откладывается на неопределённое время, но я не хочу, чтобы наши руки были связаны. Конечно, мы сообщим Вам, прежде чем будет принято решение о каких-либо действиях“».

И далее Уинстон Черчилль приводит ответ, полученный им от президента Франклина Рузвельта:

«Вы можете быть уверены в том, что не будет дано никаких гарантий в отношении того, что Мадагаскар или Реюньон не будут оккупированы».

Если вдуматься, то переписка абсурдная. Ведь из неё следует, что, даже вступив в войну со странами «Оси», даже и в феврале 1942 года Соединённые Штаты всё ещё состояли в дипломатических отношениях с таким вассалом «Оси», как правительство Виши. То есть, пусть и опосредованно, США состояли в отношениях с Гитлером. Но это было именно так! Подтверждение этому находим и в советской дипломатической переписке: в том же письме А. Е. Богомолова в НКИД, где он описывал просьбу Де Голля поддержать его в вопросе о Мадагаскаре:

«Де Голль начал жаловаться на то, что американцы не понимают… европейские дела и так далее.

Я сказал ему, что в современной обстановке, имея в виду освобождение Франции, надо быть в наилучших отношениях с Англией и США, но в то же время не упускать из виду и Францию…»^{171}

Для того чтобы объяснить природу этих метаний, надо писать отдельную книгу. Суть проблемы состояла в том, что Рузвельт весьма своеобразно относился к Де Голлю и его «Сражающейся Франции». По большому счёту, американцы до последнего пытались договориться с какими-нибудь другими французами.

Не будем забывать, что до 30 июня 1941 года дипломатические отношения с Виши были и у Советского Союза.

Что до Черчилля, то он во французском вопросе занимал довольно хитрую позицию. С одной стороны, сам он с Виши разругался ещё тогда, когда британцы захватили Ливан и Сирию. В то же время достаточно сказать, что в том же 1942 году полноценные дипломатические отношения с Виши поддерживали и такие значимые доминионы Британской империи, как Австралия и Канада. Конечно, в соответствии с Вестминстерским статутом, они были вольны проводить самостоятельную внешнюю политику. Однако не вызывает никаких сомнений, что, если бы Черчилль того захотел, он легко бы добился от Оттавы и Канберры, чтобы те свои отношения с Виши разорвали. Но Черчилль не просил. Напротив, существует версия о том, что далёкие от Франции Австралия и Канада поддерживали отношения с Виши именно по просьбе «старших товарищей» из имперского Лондона.

В то же самое время, несмотря на не менее тяжёлые личные отношения с де Голлем, на будущее Черчилль ставил уже на «Свободную Францию». В конце концов, не в Лондоне ли они получили убежище?

А из этого следует очень интересный вывод. Получается, что привлечение Черчиллем советских моряков к совместной операции сил Британской империи и «Сражающейся Франции» по захвату вишистского острова Мадагаскар (пусть всего-то в роли перевозчиков горючки) оказывалось в случае необходимости дополнительным козырем в общении Лондона с Вашингтоном. Теперь Черчилль мог сказать американцам что-то вроде: «Вот, видите, даже Сталин в этом вопросе уже с нами. А вы?»

Мне ничего неизвестно о том, чтобы Лондон действительно использовал такую «советско-мадагаскарскую» карту в своей игре с Вашингтоном. Но, согласимся, вариант получался бы изящным. И не в официальных нотах, а в одобренных свыше частных разговорах британские дипломаты такой аргумент при общении с американцами вполне могли бы использовать. Как бы то ни было, дойдя до Южной Африки, советские «Микоян», «Туапсе» и «Сахалин» действительно оказались в центре очень интересной геополитической интриги.

И последнее в этой главе и в этой части. Я ведь обещал рассказать и о том, как же точно закончилась одиссея «Микояна» и «Сахалина».

Как я уже говорил, последним портом, который «Микоян» посетил в Африке, был Кейптаун в британском доминионе ЮАС. Там, к сожалению, история повторилась: никакого британского экспорта «Микояну» не полагалось. Командир британцев наотрез отказался включать в конвой угольный ледокол, из трубы которого шёл такой шлейф чёрного дыма, что это могло выдать расположение каравана врагу.

На «Микояне» вновь начали готовиться к одиночному плаванию. И — дошли-таки и до Монтевидео, и до Чукотки[226]. Вернёмся теперь и мы в нашу часть света.