Забытые союзники во Второй мировой войне Брилев Сергей

Соломон Лозовский

После войны он, проверенный-перепроверенный член ВКП(б) с 1901 года, будет арестован и расстрелян по делу о «еврейских националистах». Но в 1943 году Лозовский ещё был «на коне» и, по поручению Сталина, курировал ещё и Еврейский Антифашистский Комитет. Это он явно и имел «в знаменателе», когда писал отчёт о своей встрече с посланцем Батисты:

«ИЗ ДНЕВНИКА С. А. ЛОЗОВСКОГО

НКИД. Отдел Американских Стран. Вх. № 209

СЕКРЕТНО. 14 мая 1943 года. № 288-А.

ПРИЕМ КУБИНСКОГО ПОСЛАННИКА КОНЧЕССО.

Сегодня, в 16 часов, принял явившегося с протокольным визитом, в сопровождении советника миссии Феррера, кубинского посланника Кончессо.

…На моё замечание о том, что на Кубе, кажется, довольно сильны антифашистские настроения, как Кончессо, так и Феррера поторопились заверить меня, что население Кубы настроено резко антифашистски ещё со времён итало-абиссинской войны».

Видно, что, с одной стороны, и Лозовский расспрашивал кубинца о еврейском вопросе не случайно, а, с другой стороны, и кубинский дипломат своего собеседника явно обманывал. Ведь итало-абиссинская война 1935 года была задолго до позорной для Кубы истории года 1939-го, о которой теперь расскажу подробнее.

В мае 1939 года примерно девятьсот немецких евреев приобрели билеты на рейс парохода «Сент-Луис». Шёл он на Кубу. Там, в безопасности — бежавшие от Гитлера немецкие евреи хотели дождаться виз в США[43].

Но что же их ждало в Гаване?

8 мая 1939 года в кубинской столице прошла массовая антисемитская демонстрация. В стране вообще были сильны не только расистские, но ксенофобские настроения. Объяснить их просто: на Кубе были всё ещё ощутимы следствия недавней «великой депрессии». К сожалению, теперь и в России мы знаем, как кризисные явления способны выступить катализатором подобных настроений.

Как раз перед этим кубинские власти изменили иммиграционное законодательство, разделив понятия «турист» и «беженец». А именно: уже нельзя было въехать в страну как турист и только потом попросить политическое убежище. Теперь статус политического беженца нужно было испросить заранее.

Однако ни экипаж во главе с капитаном-немцем Густавом Шрёдером, ни пассажиры-евреи не имели ни малейшего представления о том, что они отправляются на Кубу с документами, утратившими силу ещё до начала плавания. 13 мая 1939 года «Сент-Луис» отправился-таки на Кубу из Гамбурга. Но перед заходом в Гавану Шрёдер получил телеграмму от кубинского представителя пароходства с требованием не подходить к причалу, а встать на рейде гаванского порта. Было это 27 мая 1939 года.

Корабль простоял на рейде четыре дня….

За это время капитан Шрёдер так и не добился уступок со стороны кубинских властей. Они требовали, чтобы пассажиры заплатили за право сойти на берег срочно введённую в законодательство таксу (а этот сбор составлял такую сумму, какой у беженцев не было и в помине). В итоге, переговоры были прерваны, и 1 июня 1939 года «Сент-Луису» было приказано покинуть территориальные воды Кубы (в противном случае корабль был бы атакован силами кубинских ВМС).

«Сент-Луис» на рейде Гаваны. И еврейские беженцы рассматривавшие кубинскую столицу из иллюминаторов

Вплоть до 6 июня «Сент-Луис» кружил вблизи кубинских берегов, надеясь на то, что Куба поменяет свою позицию. Закончилось это тем, что корабль ушёл обратно в Гамбург. Как результат, пассажиры сошли на берег в портах Западной Европы, которые вскоре были оккупированы немцами, и беженцы с «Сент-Луиса» разделили судьбу тамошних евреев. По различным подсчётам, общее число бывших пассажиров «Сент-Луиса», выживших в континентальной Европе во времена Холокоста, составляет, максимум, 260 человек из 900, рассматривавших Гавану в иллюминаторы.

Естественно, после этой истории Батиста растерял поддержку не только среди кубинских белых креолов, но и среди кубинских евреев. Таким образом, по его позициям в стране был нанесён существенный удар. И как бы лояльно ни относились к Батисте его внешние покровители в США, ему нужно было срочно думать над тем, какие искать новые точки опоры на самой Кубе. За счёт кого было ему расширить свою социальную базу?

При тогдашнем раскладе политических сил ответ очевиден: за счёт коммунистов! Тем более что таким же мулатом, как Батиста, был и коммунист-лидер кубинских профсоюзов Ласаро Пенья, который организовал просоветскую манифестацию, описанную в газете «Правда».

А какое было у тогдашних коммунистов во всём мире одно из главных требований к своим властям? Правильно! Батисте надо было установить дипотношения с СССР!

Но как это было объяснить антикоммунистической белой элите, которую такое решение ещё больше отодвигало от Батисты?

Что ж, к 1942 году Батисте сойтись со Сталиным было проще: у Кубы уже были отношения с СССР — опосредованные.

Помните кубинский марганец, который шёл в США и о котором писали журнал «Эн Гуардия» миллиардера Рокфеллера? Я ведь не случайно написал, что под хвалебной публикацией журнала «Эн Гуардия» на этот счёт вполне могло подписаться и руководство Советского Союза: броня, которая получалась от смешивания этого марганца с американским железом, прикрывала танкистов не только США, но и СССР. Ведь эти, получается, частично и кубинские танки шли по ленд-лизу и к нам.

Тем более не чужой для нас страной Куба стала тогда как обладательница безбрежных полей с сахарным тростником. Ведь львиная доля советских полей по выращиванию сахарной свёклы, расположенных на Украине, оказалась под пятой нацистов.

Обратимся к цифрам. С одной стороны, как мы прекрасно понимаем, ленд-лиз был лишь дополнением к тому, что успешно и героически производил сам Советский Союз. Например, 12 700 импортных танков с бронёй, в том числе, из кубинского марганца, наверное, и были серьёзным «довеском». Но, конечно, эти танки не идут ни в какое сравнение с 60 000 одних только легендарных Т-34, произведённых самим СССР! С другой стороны, согласно некоторым данным, именно за счёт импорта из Соединённых Штатов Советский Союз покрыл 66 % своих потребностей в сахаре и 53 % своих потребностей во взрывчатке, на которую, как мы помним, шёл всё тот же сахар^{51}.

Как мы помним, сами США, в свою очередь, столько сахара, сколько было нужно, не производили — по причине чего с 1940 года американцы закупали все излишки «сладкого золота» Кубы, а потом и других Антильских островов. То есть в поставках «американских» сахара и взрывчатки (на которую, напомню, шёл спирт из всё того же сахара) огромная доля приходилась на товар не из Америки, а с островов Карибского моря и, прежде всего, конечно, Кубы.

— Так это сначала мы вам помогли, а потом уже вы пришли к нам на помощь! — очень по-гавански отреагировал, когда я ему это всё рассказал, мой кубинский оператор Анхель Альдерете.

— Ну, в целом, и так можно сказать, — согласился я. Хотя, конечно, всё не так просто.

Шли эти поставки с Кубы в СССР, конечно, через США. Примечательно, что именно в Вашингтоне были проведены и переговоры об установлении между Союзом ССР и Республикой Куба прямых дипломатических отношений.

Интересы Москвы в Вашингтоне представлял один из самых ярко окрашенных советских дипломатов — Максим Максимович Литвинов.

Настоящее имя — Меер-Генох Моисеевич Валлах. Уроженец польского Белостока (входившего тогда в Российскую империю), он вступил в РСДРП на самом раннем этапе: в 1898 году. Во время раскола примкнул — к большевикам. Один из организаторов и участников побега 11 «искровцев» из Лукьяновской тюрьмы Киева.

Первый, с позволения сказать, контакт с Латинской Америкой у Литвинова был в эмиграции. Почему я говорю «с позволения сказать»? Дело в том, что, закупая оружие для революционеров у посредников-датчан, Литвинов выдал себя за офицера-заговорщика из… Эквадора^{52}.

В результате подобного рода действий Литвинов был «взят на мушку» и европейской полицией. В итоге арестовали Литвинова французы. Но выдавать его России они не стали, а вместо этого выслали через Ла-Манш в Британию. Там Литвинов провёл без малого 10 лет: уже тогда Лондон был местом, где с удовольствием укрывали «специальных» россиян. Похоже, это уже никогда никуда не денется. Это — самая незыблемая российско-британская традиция…

Первый посланник СССР на Кубе Максим Литвинов

По возвращении из эмиграции в революционную Москву Литвинов был введён Лениным в коллегию НКИД тогда ещё отдельно взятой РСФСР, но с годами дослужился до наркома иностранных дел всего Советского Союза. Однако, будучи известным англофилом, в конце 1930-х Литвинов был отстранён от работы Сталиным: во время сближения СССР с гитлеровской Германией.

Попав в опалу, Максим Литвинов, тем не менее, избежал репрессий. И — дождался своего часа. С началом войны Сталин выдернул его, повторю, англофила, из небытия и вернул в систему в НКИД: чтобы теперь Литвинов налаживал отношения со своими любимыми англосаксами-союзниками из Соединённых Штатов и Соединённого Королевства. Но на этот раз Литвинов поехал не в Лондон, а в Вашингтон: Сталин назначил его послом СССР в Америке. Впрочем, там он отвечал за налаживание отношений не только с США, но и с другими республиками западного полушария — в том числе и с Кубой[44].

У кого ещё было узнать об атмосфере тех переговоров, как не у семьи Литвиновых?

Мне, журналисту, и думать было нечего: естественно, я обратился к своей коллеге, а по совместительству внучке легендарного наркома и посла Маше Слоним. По моей просьбе она опросила родственников. Но, к сожалению, в клане Литвиновых никаких воспоминаний о кубинской поездке Максима Максимовича не осталось.

Впрочем, есть кое-какие вещи, которые клан Литвиновых воспринимает как само собой разумеющееся и об этом даже не вспоминает.

Обитая в Лондоне, в 1916 году Литвинов там повторно женился. Его избранницей стала дочь евреев-революционеров из Венгрии. Но к тому времени мисс Айви Лоу была уже британской гражданкой. Удивительное для СССР дело: переехав с мужем в советскую Москву, она всю жизнь сохраняла не только европейскую светскость, но и британское подданство.

Похоже, светская, но не советская Айви Лоу-Литвинова действительно сыграла не последнюю роль в том, чтобы помочь своему мужу. В Вашингтоне им обоим удалось обаять не только американцев, но и аккредитованных в США дипломатов из стран Латинской Америки.

Не будем, конечно, преувеличивать роль жён и светского фактора. Но факт есть факт: политический прорыв между Кубой и СССР произошёл именно в Вашингтоне и именно при Литвиновых — осенью 1942 года.

Послы СССР и Кубы в США, Литвинов и Кончесо, с жёнами на приёме в дипмиссии Советского Союза в Вашингтоне. Фото из журнала Life

И вновь Архив внешней политики РФ. Папка «111/Ку. Установление дипломатических отношений» (файл 3-111-1-1).

Итак, 5 октября 1942 года министр иностранных дел Республики Кубы Хосе Аугустин Мартинес пишет своему коллеге, советскому наркому иностранных дел Вячеславу Молотову (которого он забавно называл словосочетанием, состоявшим из двух взаимоисключающих слов: «господин» и «комиссар»). Отрывок из этого письма я привожу здесь в оригинальном переводе НКИД:

«Господин Комиссар:

Республика Кубы, преисполненная желанием сохранения связей соединяющих ее с дружественными нациями, особенно с теми, которые спаяны, в настоящее время, в единую силу против держав „Оси“ и их предательской агрессии против дела Демократии и Права, считает большим удовлетворением установление дипломатических и консульских отношений с С.С.С.Р.».

Перевод на русский, согласимся, весьма корявый. Но это не так уж и важно. Дело было сделано. Тем более что параллельно гаванская газета «Нотисиас де ой» привела и куда более изящный пассаж из министра Мартинеса:

«Россия борется на передовых позициях этой кровопролитной борьбы. Русскому народу выпала эта тяжёлая, опасная и благородная миссия. Но его героизм и храбрость спасли мир от всеобщей катастрофы. Поэтому вполне понятно, что Куба устанавливает с этой страной отношения в духе мира и сердечности»^{53}.

Вернёмся, впрочем, к официальной дипломатической переписке. Ответное письмо ушло за подписью посла СССР в США Литвинова на имя посла Кубы в США Кончесо:

«Правительство СССР, следуя своей постоянной политике поддержания хороших отношений со всеми дружественными государствами, полностью разделяет желание Правительства Кубы установить дипломатические и консульские отношения. Оно особенно счастливо совершить это в момент, когда народы СССР и Республики Кубы объединены в борьбе против общих врагов».

И это письмо тоже было написано изначально не по-русски, а по-английски (благо переписка шла внутри Вашингтона). И здесь тоже я привел его официальный перевод, больше похожий на «подстрочник».

Судя по всему, корявость обоих переводов, сделанных некими безымянными референтами в НКИД, уловили и тогда. По этой причине московским редакторам было поручено всё это переписать по-человечески.

Кто этим занимался тогда? Естественно, ТАСС.

В архиве этого нашего старейшего информационного агентства его гендиректор Виталий Игнатенко, по моей просьбе, выудил «тассовку» именно в том виде, в каком она была выдана на ленту.

«17 октября 1942 г., № 290 (9061)

УСТАНОВЛЕНИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ И КОНСУЛЬСКИХ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ СОВЕТСКИМ СОЮЗОМ И КУБОЙ.

В результате переговоров между послом СССР в США М. М. Литвиновым и послом Республики Куба в США г. Аурелио Кончесо достигнуто соглашение об установлении дипломатических и консульских отношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Республикой Куба».

Само собой, по меркам военного времени, дипломатические отношения означали и союзные. С октября 1942 года Куба стала союзницей не только США, но и СССР. Запомним эту короткую заметку.

10 апреля 1943 года посол СССР в США Максим Литвинов был уже в Гаване: приехал вручать верительные грамоты в качестве посланника Советского Союза (по совместительству) теперь и на Кубе. О его поездке к Батисте в открытых источниках — крупицы.

«Литвинов… увидел, что кубинцы с большим сочувствием относятся к Советскому Союзу и его справедливой войне против фашизма. Батиста, ненавидевший нашу страну, освободительная миссия которой несла угрозу и его диктатуре, учитывая ситуацию, вынужден был оказывать советскому дипломату всяческое внимание…

Литвинов познакомился с председателем Народно-социалистической партии Кубы Хуаном Маринельо. Он дал Литвинову автомобиль, на котором тот ездил по стране: посетил заводы в пригородах Гаваны, беседовал с рабочими»^{54}.

Запомним и эту цитату. И она нам ещё очень пригодится. Пока же продолжу рассказ тем, что вскоре с «зеркальным» визитом в СССР отправился коллега Литвинова.

Его Превосходительство Аурелио Кончесо — дипломат уникальный. Судя по всему, он — единственный в истории человек, который одновременно являлся послом своей страны, Кубы, сразу в двух великих державах — ив США, и в СССР. И НКИД, похоже, не понимал, с какой к нему подойти стороны. Говорю об этом, изучив в Архиве внешней политики РФ ещё и папку «Референтура по Кубе» (3-721-6-101) и конкретно— дело «721/Ку». Это — что-то вроде личного дела Кончесо в НКИД СССР. Орфография — по оригиналу:

«СЕКРЕТНО

Исх. 244/США

22 мая 1943 года.

Тов. Вышинскому А. Я.

Отдел Американских Стран располагает скудными сведениями на политических деятелей стран Латинской Америки.

Более того, на подавляющее большинство латино-американских деятелей мы просто не имеем никаких материалов. Справка на кубинского посланника в СССР Кончесо была составлена по материалам прессы.

Чувахин.

21 мая 1943 года,

Гор. Куйбышев».

Кубинский дипломат Аурелио Кончесо

В ответ из Москвы в Куйбышев (где тогда находился эвакуированный из столицы аппарат НКИД СССР) пришла грозная телефонограмма:

«Вх. № 217

ТЕЛЕФОНОГРАММА /по ВЧ/

21 мая 1943 года. 18 ч. 50 м.

Тов. ЧУВАХИНУ.

На № 237/США от 12 мая 1943 г. Резолюция тов. Молотова: „Справка узкая (не политическая, а скорее личная, что недостаточно) 20-V-43. В. Молотов“

Резолюция тов. Вышинского:

„Тов. Чувахину. Надо срочно дополнить, согласно указаний Вячеслава Михайловича. А. Вышинский 21. V“».

Что же вызывало недовольство всесильного наркома и члена ГКО Молотова?

Адресат справки тов. Чувахина, заместитель наркома иностранных дел СССР (и будущий постпред СССР при ООН) Андрей Януарьевич Вышинский

В справке на Кончесо, подготовленной тов. Чувахиным, говорилось, что «Аурелио Фернандес Кончесо родился 27 июня 1896 года в семье богатых родителей в Санкти-Спиритус». Чувахин называет это «местечком». На самом деле, это — город. Но это, согласимся, не такая уж большая ошибка. В целом, Чувахин был прав[45].

Совершенно справедливо тов. Чувахин писал и о том, как Кончесо учился в элитном кубинском колехио. Юрист по образованию, работать Кончесо стал на правительство — в Министерстве юстиции, а потом — во внешнеполитическом ведомстве Кубы. Как дипломат, он представлял свою страну в Перу, в Германии и в США. Кстати, в Америку он был переведён не когда-нибудь, а 31 декабря 1941 года, то есть после того, как Куба вступила в войну. В итоге, в НКИД СССР пришли к следующему выводу:

«Президент Батиста пользуется услугами Кончесо, чтобы подчеркнуть свою проамериканскую позицию, поскольку Кончесо тесно связан с отечественным и американским капиталом, вложенным в сахарную промышленность, является горячим сторонником „сотрудничества“ Кубы и США.

…Совершенно неслучайно в Вашингтоне появились слухи о том, что первейшей обязанностью, которую ставит себе новый кубинский посол, является получение нового, „основательного^ займа и что он будет добиваться „уступок“ для сахарной промышленности Кубы».

Если честно, я не вполне понимаю, что же вызвало недовольство Молотова. Конечно, по меркам сталинского делопроизводства, справка была слишком обширной (две с лишним станицы). Но она была по делу[46].

А как, в итоге, всё это подавала советская пресса?

В советской печати всё началось с опубликования 13 мая 1943 года в «Правде» и «Известиях» одинакового официального сообщения:

«ПРИБЫТИЕ В СССР КУБИНСКОГО ПОСЛАННИКА Г-НА А. КОНЧЕССО.

12 мая в город Куйбышев прибыл Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр Кубы в СССР г-н Аурелио Кончессо.

На аэродроме г-н Кончессо был встречен Зам. Зав. Отделом Американских стран НКИД т. Д. С. Чувахиным и от Протокольного Отдела НКИД т. Г. И. Фоминым».

Обратили внимание?! Встречал его, в том числе, тот самый Дмитрий Чувахин, который жаловался на недостаток информации, но всё-таки правильно писал о нём как о «Кончесо» (точно так же, как эту фамилию до этого писали в ТАСС). И вдруг обе газеты в испанскую фамилию Кончесо (Concheso) внесли, скорее, на португальский манер, две «с».

Что ж, даже и официальную хронику в советских газетах действительно очень интересно читать, если знать, на что обращать внимание.

Но откуда же могли взяться такие разночтения?

Как я уже заметил, основу публикаций о событиях за рубежом и в «Правде», и в «Известиях» составляли в те годы сообщения ТАСС. Про Кубу (и всю остальную Латинскую Америку) такие заметки, как правило, передавали в Москву корреспонденты ТАСС в США. Как правило, они при этом чистосердечно (точнее говоря, профессионально корректно) ссылались на публикации в такой-то американской газете или на ленте такого-то американского телеграфного агентства. То есть переводили то, что уже было напечатано. Ну, или — сами дозванивались.

Классическим примером является то, как уже 26 июля 1941 года корреспонденты ТАСС, оставаясь в США, именно дозвонились до жившего на Кубе знаменитого писателя Эрнеста Хемингуэя.

«Я на все сто процентов солидарен с Советским Союзом в его военном сопротивлении фашистской агрессии. Народ Советского Союза своей борьбой защищает все народы, которые сопротивляются фашистскому порабощению. Я горячо приветствую Советский Союз и его героическое сопротивление»[47].

Но было — исключение.

В действительности, первым о визите Литвинова в Гавану написал всё-таки не Зиновий Шейнис, а «правдисты». Точнее, вот какое «Правда» напечатала 12 апреля 1943 года сообщение всё того же ТАСС:

«ГАВАНА, 9 апреля (ТАСС). В Гавану прибыл для вручения верительных грамот, аккредитующих его в качестве советского посланника на Кубе, посол СССР в США тов. Литвинов. Тов. Литвинов был встречен почётным караулом по прибытии в президентский дворец, где вручил свои верительные грамоты президенту Батиста…Президент Батиста и тов. Литвинов обменялись приветственными речами.

Перед президентским дворцом собрались большие толпы народа, которые горячо приветствовали первого советского дипломатического представителя на Кубе. На здании министерства иностранных дел рядом с кубинским флагом развевался советский флаг. Кубинские газеты единодушно приветствуют установление дипломатических отношений между Советским Союзом и Кубой».

В этом, новом сообщении ТАСС за № 96 (9232) обращают на себя внимание сразу несколько обстоятельств.

Во-первых, правописание. ТАСС действительно передал фамилию Батисты в именительном падеже. Как журналист, который еще застал те технологии, уточню, что до прихода электронной почты и даже телетайпов заметки надиктовывались. А для простоты восприятия текстов стенографистками имена передавали в именительном падеже и по буквам. То есть: «Батиста: Борис-Александр-Тамара-Илья» и т. д.

Но вот то, что фамилию Батисты потом не просклоняли ни в ТАСС, ни в «Правде», это — следствие незнания большинством советских людей реалий далёкой-далёкой Латинской Америки. То есть дружба начиналась с чем-то по-настоящему непознанным[48].

Во-вторых, о главном. Вопреки обыкновению, в «шапке» сообщения ТАСС действительно было написано, что передано оно не из Вашингтона или Нью-Йорка, а из Гаваны.

С такими вещами ни тогда, ни сегодня — почти никогда не шутят. То есть в данном случае корреспондент ТАСС освещал развитие событий в Латинской Америке, не переписывая сообщения американских газет или информационных агентств, а наблюдая за ними самолично. Об этом тем более свидетельствует деталь про советский флаг на здании МИД Кубы: американский репортёр (если бы в ТАСС и в этом случае всего-то переводили написанное «западниками») на такой нюанс внимания не обратил бы.

И уже какое-то журналистское чутьё заставило меня спросить у гендиректора ИТАР-ТАСС Виталия Игнатенко, не сохранилось ли в отделе кадров агентства приказа о командировании своего сотрудника в Гавану для освещения визита Литвинова. Виталий Никитич обещал, что посмотрит.

Днём позже раздался звонок:

— Серёжа!

— Слушаю вас, Виталий Никитич!

— Мы тут все в крайнем смущении.

— Что такое?

— Литвинова действительно сопровождал корреспондент из нашего вашингтонского отделения. Но концов найти нельзя. Скорее всего, какой-то будущий Меркадер[49].

— А что такое?

— Мы стали исследовать. Оказалось, что в корпункте ТАСС в Вашингтоне работали в годы Второй мировой не только советские люди.

— А кто же ещё?

— Ещё какой-то американец и какой-то «душ Сантуш». Португалец, что ли?

— Фамилия точно португальская. Португалец или бразилец. Какой-нибудь коминтерновец, наверное.

— Ну, или бразилец, да. И вот этот душ Сантуш и поехал с Литвиновым.

— И что?

— И не вернулся. Исчез, растворился. Похоже, он под крышей ТАСС работал на другую организацию. Вот поэтому ни в нашем отделе кадров, ни даже в журнале главного редактора на него ничего нет.

«Другая организация» — это понятно что. Разведка. НКВД ли, Коминтерна ли — неважно. А вот теперь — версия.

Помните, что было изложено в справке Дмитрия Чувахина из НКИД о кубинском после Кончесо? Он писал, что «Отдел Американских Стран располагает скудными сведениями на политических деятелей стран Латинской Америки».

Но буквально через мгновение в других документах НКИД СССР (равно как и в «Правде» с «Известиями», которые в данном случае напечатали сообщение не ТАСС, а как бы собственную информацию, основанную на данных Протокольного отдела НКИД) возникает микроскопическая, но перемена. Посол с испанской фамилией Кончесо превращается в какого-то, скорее, итало-португальского «Кончессо»: по-итальянски и поругальски такое написание выглядело бы естественнее.

А ведь, как я сказал, именно португальская фамилия была у загадочного корреспондента ТАСС душ Сантуша, который прилетел с Литвиновым в Гавану из Вашингтона, да так на Кубе и остался.

Вот и возникает версия: к моменту опубликования в советской печати сообщения о приезде в СССР Кончесо оставшийся на Кубе душ Сантуш передавал в Москву из Гаваны уже не «тассовки», а какие-то другие сообщения. На фоне же дефицита сведений о Кончесо именно душ Сантуша вполне могли попросить прислать дополнительную справку. Что он и сделал, но, будучи португальцем или бразильцем, по инерции написал фамилию с двумя «с». И это его португальское написание могло проникнуть из разведсводок НКВД во внутрислужебную переписку НКИД, а оттуда — в протокольные документы, которые и были предоставлены «Правде» и «Известиям»[50].

Возможно, я ошибаюсь. Велик шанс, что всё это — лишь совпадение. Но оно не одно такое. И, как журналист, я не удержусь. Обратимся вновь к документам НКИД.

Впервые ошибочное написание «Кончессо» появляется в дневнике замнаркома иностранных дел Соломона Лозовского: в той самой записи в его официальном дневнике, где пересказана его беседа с кубинцем о еврейском вопросе. Сам по себе дневник, который теперь я листал в Архиве внешней политики России, тогда был документом секретным. Но, судя по всему, именно из секретариата Лозовского новое написание фамилии кубинского дипломата проникает и в общий документооборот НКИД. А оттуда — в «Правду» и всю остальную советскую печать.

А ведь Лозовский был отнюдь не простым «мидовцем»!

До того, как перейти во внешнеполитическое ведомство, он многие годы был генсеком Профинтерна: альянса радикальных красных профсоюзов. Там (в отличие от НКИД) Латинской Америкой плотно занялись еще в конце 1920-х. Так, в 1927 году в Профинтерне был учрежден Латиноамериканский секретариат, а в 1929 году, как «местная секция», была образована Конфедерация профсоюзов Латинской Америки.

При этом Профинтерн работал как, по сути, филиал Коминтерна. Вместе они были идеологическим «подшипником» советской внешнеполитической машины. Но важно понимать: этот «подшипник» крутился автономно от Наркомата иностранных дел, который представлял внешнему миру не идеологию, а невиданное, классовое, рабоче-крестьянское, но государство[51].

В этой связи можно предположить, что именно Лозовскому (как ветерану Профинтерна-Коминтерна) могла первому в НКИД прийти идея запросить информацию на Кончесо у соседей из разведок ИККИ или НКВД. И именно на его столе могла у первого в НКИД появиться дополнительная информация по «Кончессо» от «душ Сантуша».

Возможно, всё это — всего лишь совпадения. Но я не мог не обратить на них внимания как журналист. К тому же, во-первых, вероятность такой версии, предложенной Виталием Игнатенко из ИТАР-ТАСС, подтвердил мне и генерал ПГУ КГБ Николай Леонов (к нему я, как и обещал, ещё вернусь). А, во-вторых, «шпиономания» была в повестке дня даже и между теми, кто объявил себя тогда союзниками.

Вот эту тему я пока и разовью.

Дмитрий Чувахин из НКИД памятно жаловался на недостаток материалов о Латинской Америке. Но в системе советской власти было уже много тех, кто неплохо владел государственным для большинства стран Латинской Америки испанским языком: пройдя-то Гражданскую войну в Испании.

Подтверждением этому служит хотя бы такая деталь, как язык, на котором поначалу составлялись письма советской миссии в Гаване. Листая в Архиве внешней политики РФ переписку совмиссии с кубинскими госорганами, я не мог не обратить внимания на то, что в них применялась кастильская, исконно испанская норма обращения на «Vosotros». Уже и в начале XX века такое обращение в Латинской Америке было забыто и встречалось разве что в пафосных текстах вроде государственных гимнов, написанных ещё в позапрошлом столетии. Форма эта для Латинской Америки настолько архаичная, что не всякий латиноамериканский школьник даже сможет проспрягать в ней даже и правильный глагол. Так писать мог только тот, кто привнёс свой испанский именно из Испании.

Кто же подписывал эти письма? И о чём они были?

Приятнее всего читать переписку, которую со своими гаванскими корреспондентами вёл советник советской миссии по экономическим вопросам Иван Георгиевич Васильков. Именно он занимался переправкой многочисленных подарков, которые в 1943–1945 годах валом шли с Кубы для Красной Армии и тружеников Советского Союза.

Например, «Ротари клуб» во главе с сеньором Куэрво отправил бойцам Красной Армии бесчисленное количество ящиков с ромом и сигаретами. Кстати, судя по всему этот Куэрво — представитель знаменитой династии кубинских часовщиков из компании «Куэрво и собринос», то есть «Куэрво и племянники». На это указывает и то, что в числе подарков для РККА от Еврейского антинацистского комитета Кубы фигурируют три сотни наручных часов. Этот же комитет переправил в Советский Союз два рентгеновских аппарата. Наконец, в адрес Киевского университета ушли микроскопы, собранные Ассоциацией кубинских украинцев и белорусов (была и такая)[52].

В куда более тревожных тонах выдержаны письма, адресованные кубинским властям, которые касались второго секретаря миссии Фёдора Алексеевича Гаранина и его жены Клары. Эта пара вошла в историю Кубы как чета дипломатов, в чью квартиру в районе Ведадо залезли воры.

Ну, какие воры влезают к дипломатам?! Я практически уверен, что это был лишь закамуфлированный под попытку ограбления обыск. И эти мои подозрения основываются на ещё одном письме, отправленном в адрес кубинских властей из советской миссии на самом раннем этапе. В нём временный поверенный в делах СССР на Кубе Дмитрий Заикин спрашивает коллег из МИД Кубы: стоит ли ему принимать услуги по охране миссии от неизвестно откуда взявшегося «частного полицейского»[53].

Два слова об авторе этого письма. Дело в том, что и Максим Литвинов, и его сменщик Андрей Громыко (такой же Посол СССР в США и по совместительству Посланник на Кубе) каждый провели в Гаване лишь считанные дни, а то и часы. Собственно, Громыко в этом качестве нанёс на Кубу настолько молниеносный визит, что даже в советских публикациях встречалась версия о том, что впервые он посетил остров только во время знаменитого визита Брежнева 1974 года[54].

А вот в «промежутках» между блиц-визитами Литвинова и Громыко интересы Советского Союза на Кубе представлял «вечный временный поверенный» Дмитрий Заикин. Вместе со своей женой Клавдией он прибыл на остров 20 июля 1943 года (по крайней мере, именно в тот день он уведомил о своём прибытии власти)[55].

Так же и назначенный по совместительству кубинским Посланником в Москве Посол Кубы в США Аурелио Кончесо побывал в Москве лишь кратко. Но то был настолько интересный визит, что к его обстоятельствам стоит вернуться ещё раз.

21 мая 1943 года и «Правда», и «Известия» сообщили, что его принял тов. В. М. Молотов. А на следующий день, 22 мая, «Правда» и «Известия» написали, что «Кончессо» вручил верительные грамоты «всесоюзному старосте» Калинину.

По ходу этих встреч Аурелио Кончесо добился разрешения на посещение ещё и Сталинграда. Вот как он описал свои впечатления от увиденного в интервью гаванскому журналу «Боэмия»:

«В этот исторический час Россия смогла сконцентрировать… всю свою энергию. И никто не сможет разубедить их в уверенности в победе, никакая неудача не сможет сломить эту веру русского народа в его окончательном триумфе. Там жертвуют для этого всем, чем только можно».

По приезде же в Москву Кончесо был очень впечатлён тем, что, несмотря на военное положение, в городе работали 25 театров, шли оперы Чайковского и Глинки. И про это тоже он рассказал кубинскому читателю:

«Сегодня в этот тяжёлый час внимание обращено и на прошлое, чтобы вспомнить всё то, что может поднять национальные чувства и придать силы для разгрома захватчиков… Всё, что может мобилизовать энтузиазм народа, чтобы выдержать и преодолеть это тяжёлое испытание, используется советскими правителями…»^{55}

Кстати, наперекор всему объявления о спектаклях в московских театрах в течение всей войны ежедневно печатали и «Правда», и «Известия».

Им же 28 и 29 мая 1943 года предстояло последовательно сообщить о том, что в Москве дипломата-кубинца принял и сам Иосиф Сталин.

За время получасовой встречи Сталин показался Кончесо «лидером с сильным и энергичным характером». А ещё, вернувшись в Гавану, на страницах журнала «Боэмия» Кончесо добавил про Сталина: «Ровный, спокойный, со сдержанной жестикуляцией. Что-то вроде патриархального лидера».

Как следует из стенограммы беседы, Сталин расспрашивал Кончесо, например, о степени независимости Кубы — что, конечно, не очень дипломатично.

Впрочем, основания испытывать некоторое недоумение от этого первого контакта с Кубой у Сталина были. В отличие от принятого вождём до этого посла Мексики, кубинец не привёз ему, Сталину, личного письма своего главы государства. Вместо этого Кончесо вручил Сталину послание, написанное им самим, но как бы от имени президента Батисты.

«Мой президент желает выразить вам своё убеждение в том, что дипломатические отношения послужат для ещё большего сближения и дружбы между нашими народами».

И всё-таки Сталин оценил и решение Кубы установить с СССР дипотношения, и эпический 15-дневный перелёт Кончесо в СССР из США через Африку и Иран. Во-первых, вождь нашёл время на то, чтобы принять кубинца сам, — хотя по протоколу всё могло ограничиться тем, что Кончесо принял бы только Калинин. Во-вторых, через несколько дней, 1 июня 1943 года, Молотов по поручению Сталина передал Кончесо ответное послание с приветствиями лично Батисте и кубинскому народу.

Кончесо после этого тоже уехал и оставил вместо себя — такого же, как советский Заикин, кубинского «вечно временного поверенного».

Фамилия временного поверенного в делах Кубы в СССР была — Аранго. А самые занятные «воспоминания» о его приключениях в России оставил всё тот же «Максим Максимович Литвинов»[56].

«ИЗ ДНЕВНИКА М. М. ЛИТВИНОВА

Вх. 829 от 23 августа 1943 года.

20 августа 1943 года.

Аранго высказал надежду на возможность скорого приезда к нему жены и в связи с этим спрашивал, нельзя ли будет ей использовать для этого воздушный путь на Аляску-Сибирь…

Аранго сообщил, что он в Куйбышеве начал изучение русского языка и хотя встречаются трудности, он, вспоминая, что „нет таких трудностей, которые большевики не могли бы преодолеть", хочет считать себя в этом отношении большевиком».

Правда, это углублённое знание большевистской классики Аранго тогда не очень помогло. Спустя короткую паузу, в дневнике Литвинова появилась совсем невесёлая запись об очередной встрече с Аранго:

«Вх. 1234

После многословных извинений в том, что он явился беспокоить меня по мелкому делу, Аранго стал довольно горько жаловаться на то, что он уже более трёх месяцев добивается от Бюробине приведения в порядок его квартиры, но не видит никаких результатов.

Квартира не отапливается, кухня не действует, он не может получить хотя бы временную посуду и должен, унижаясь, одалживать её у своей кухарки. Далее, он до сих пор не может получить машины, хотя она ему обещана, не может достать конвертов для переписки и т. д.».

Не было ли это связано с тем, что его шеф, посол Кончесо, наговорил о Советском Союзе по возвращении на Родину?

Вернёмся теперь к первой полосе «Правды» от 22 мая 1943 года, где сообщалось о вручении посланником-кубинцем Кончесо своих верительных грамот советскому «президенту» Калинину. Сообщение, конечно, важное, но даже и на первой полосе его ещё надо было разглядеть: в самом низу, в так называемом «подвале» первой полосы. А вот целыми двумя огромными колонками «от подвала до чердака» на читателя смотрело заявление, которое тем более ставило мир советского человека «с ног на голову».

Это было сообщение о роспуске Коминтерна!

А ведь ещё недавно именно с благословления Коминтерна кубинские коммунисты: а) в 1925 году сорганизовались;

б) в 1933 году участвовали в свержении диктатора Мачадо;

в) в 1938 году легализовались и г) в 1940 году, одними из первых в мире, создали подобие «Народного фронта» (как будет показано ниже, с… Батистой).

А ещё осенью 1939 года, подписав пакт с Риббентропом и разделив сферы влияния в Европе, Молотов (который одно время входил и в руководство Коминтерна) поминал именно Кубу, отбиваясь от критики США. Дословно: «Можно подумать, что у США лучше обстоят дела, скажем, с Филиппинами или с Кубой, которые давно требуют от США свободы и независимости, и не могут их получить»[57].

И вот Коминтерн распущен! И произошло это под приезд в Москву посла той самой Кубы!

Совпадение? Да. Но совпадение очень любопытное. Совпадение, на которое, как выяснилось, у вновь прибывшего кубинского посла был вполне артикулированный взгляд.

Комментируя роспуск Коминтерна в интервью журналу «Боэмия», Кончесо явно говорил об этом как о предмете, над которым долго размышлял. Он заявил, что этот шаг «стал осуществлением желания Сталина, которое он вынашивал ещё ранее», и что сделано это было «для того, чтобы укрепить доверие капиталистических стран относительно намерений России»^{56}. И самая интересная цитата:

«Россия не может продолжать жертвовать своими национальными интересами во имя международных интересов одной политической партии».

Профессионализму посла Кончесо надо отдать должное: за очень короткое время, которое он провёл в СССР, он вполне верно уловил главные изменения: именно в годы войны Сталин окончательно отказался от риторики о мировой революции и т. п. Эта «романтика» окончательно уступила место куда более рациональным рассуждениям о национальных державных интересах СССР. Впрочем, и так откровенно, как Кончесо, об этом мало тогда кто говорил — пусть даже и на далёкой Кубе.

Но, конечно, посланник Аурелио Кончесо и в страшном сне не мог представить, что и на его родной Кубе когда-нибудь будет такая же однопартийная система. Хотя, нет! Мог он такое представить! Ведь ещё с начала мировой войны в «буржуазном» правительстве Кубы было два министра-коммуниста!

Напомню, что автор книги про Литвинова Зиновий Шейнис писал, что в Гаване-то первого советского посланника принимал президент-реакционер Батиста, а вот по острову возил глава братской «Народно-социалистической партии». И что-то мне в этой цитате инстинктивно не понравилось.

В этой связи, будучи вновь в Гаване в марте 2012 года, я специально отправился на улицу Рейна и перепроверил кое-что у ведущих специалистов Института истории Кубы, который работает под эгидой как раз-таки КПК. Теперь я уже точно знаю: я не ошибся, когда «споткнулся» о фразу из Зиновия Шейниса.

Возможно, самый удивительный кубинский документ времён войны: плакат кубинских коммунистов, призывающий голосовать за антикоммуниста Батисту

Итак, проблема заключается в том, что, согласно канонической истории Компартии Кубы, такое название, «Народно-социалистическая партия», тогдашние кубинские коммунисты взяли себе только в следующем, 1944 году. А в 1943 году Литвинов должен был бы встречаться с главой кубинского «Революционного коммунистического союза».

Как же могла такая ошибка вкрасться в текст, прошедший советскую цензуру? Конечно, деталь про разницу между кубинскими «народными социалистами» и «революционными коммунистами» — вроде бы и микроскопическая. Но ведь я и сам помню, как ещё в 1990 году застал в «Комсомолке» Главлит (цензуру). И сотрудники Главлита (при всём том, что в жизни это часто были милейшие люди) въедались в тексты, как клещи. Как рассказывали коллеги постарше, особое внимание всегда уделялось канону партийной истории: шла ли речь о КПСС или о братских партиях.

Что же могло случиться при вычитывании текста об общении Литвинова с кубинскими братьями? Неужели в справочнике цензора чего-то не хватало или, напротив, туда проникла версия, которой в каноне быть бы было не должно?

Это смелое предположение позволило мне сделать удивительные открытия.

Заголовок этой главки я не случайно поставил в кавычки. Когда повстанческие колонны Кастро буквально смели режим Батисты (и особенно когда Фидель провозгласил социалистический характер своей революции), бежавшая в США старая кубинская элита приступила к растянувшемуся на многие десятилетия болезненному осмыслению того, что же и когда же точно произошло.

Тогда-то в среде кубинцев-беженцев, осевших, главным образом, в Майами, и родилась версия о том, что, на самом деле, Фидель Кастро был тайным коммунистом задолго до того, как пришёл к власти и связался с Хрущёвым. В частности, появился конспирологический доклад, который так и называется: «С каких пор Кастро стал коммунистом?»^{57}

Не раз и не два я и сам бывал в среде кубинских политэмигрантов в США. Взять хотя бы веранду ресторана «Версаль» на Пятой авеню в Майами, откуда в эфир выходит одна из старейших программ эмигрантского «Радио Марти». Должен со всей ответственностью заявить: царящая там атмосфера нетерпимости ко всему, что связано с именами братьев Кастро, — ничем не лучше идеологизированной категоричности коммунистических радиостанций на Кубе (а я, например, бывал в редакции гаванского «Радио Релох»). К огромному моему сожалению, разделённая кубинская нация продолжает жить так, как будто на дворе — всё ещё 1 января 1959 года.

На мой взгляд, доклад Сальвадора Диаса-Версона — классический пример именно такой категоричности. Но я не могу пройти мимо этого «документа»: столько он в своё время наделал шума. В конце концов, в Америке слушают и финансируют не гаванских, а майямских мечтателей.

Итак, согласно произведению Диаса-Версона, упрощённо говоря: а) коммунистическое движение Кубы было московским проектом; б) у этого проекта дескать была двойная-двоякая идеологически-подрывная повестка и в) пришедшего к власти в 1959 году Фиделя Кастро туда якобы завербовали ещё в 1943 году, то есть в год приезда Литвинова. То есть получается, что Кастро не просто стал коммунистом много раньше, чем в начале 1960-х, а служил СССР, предавая национальные интересы.

Заинтриговало? Тогда давайте поподробнее.

«С момента основания Третьего Интернационала Советский Союз разделил свою всемирную организацию на два больших сектора. С одной стороны, появились коммунистические партии, „фасад организаций". С другой стороны, были и агенты непосредственно связанные с режимом в Москве, которые никогда не были зарегистрированы в [формальных] красных организациях… Фидель Кастро является одним из этих агентов».

Конечно, автор доклада — личность своеобразная. Сальвадор Диас-Версон прошёл путь от репортёра-провинциала из города Матансас до вице-президента организации с категорично-пафосным названием «Латиноамериканская Лига журналистов-антикоммунистов». Если честно, я таких своих коллег-активистов побаиваюсь: в момент, когда репортёр начинает полагать, что вершит политику, это уже не журналист. Тем не менее, в дореволюционной Гаване коллега Диас-Версон вертелся на самых верхах. То есть доступ к информации у него был. К тому же отталкивался он от всем известного факта: при Батисте будущий коммунист Кастро как-то выставлял свою кандидатуру в парламент не от какой не Коммунистической, а от Ортодоксальной партии.

Итак, выказывая объективность, Диас-Версон в самом начале доклада говорит, что исследователей всегда интересовал вопрос о том, был ли Кастро коммунистом убеждённым или «сыграл» в коммунизм из сугубо прагматических соображений: когда ему потребовалась поддержка СССР в его противостоянии с США.