Алхимистика Кости Жихарева Успенский Михаил

В тени густых лесов

– …Ну хорошо, – сказал Робин Гуд и в сотый, наверное, раз щёлкнул зажигалкой. – Вы, ребята, нагородили столько лжи, что хватило бы на десять лондонских проповедников. Или у обоих вас что-то с головой – не иначе, наслушались бабушкиных сказок. Надо же – Владычица Озера! Зачарованный Мерлин! Колдовское золото!

– Тогда верните наши зажигалки, – сказал Джульверн. – И фонарик. Они же, по-вашему, тоже колдовскими должны считаться.

Шервудские разбойники даже не связали друзей – зачем крутить руки, когда при малейшем неповиновении прилетит стрела?

Зелёные братья и их пленники сидели на поляне вокруг костра. Со стороны можно было бы подумать, что идёт дружеская беседа про виды на урожай и про бесчинства проклятого короля Джона. Картину портили только два молодца со взведёнными арбалетами.

– Есть и полезное колдовство, – пожал плечами Робин. – Как это называется, отец Тук, – белая магия?

– Добрый христианин колдовских мастей не различает, – невнятно пробурчал толстый монах. Он как раз пытался разжевать изрядный кусок фирменной колбасы деда Азиатыча, но со стоматологией в графстве Ноттингемшир было туго.

– Это не магия, – заступился за китайские зажигалки ботан. – Тут же колёсико, кремень… Правда, это не совсем кремень… Да ведь когда-то и простое огниво казалось чудом!

Костя молчал и только поворачивал вертел над огнём. На вертел была насажена туша здоровенного кабана. Он думал, почему ему доверили такое важное дело. Скорее всего, чтобы руки были заняты и чтобы не мог внезапно броситься на атамана…

Если бы не стрелок за спиной, можно было бы представить себя на родной богатырской заставе. Там такое простое, но сытное блюдо весьма уважали…

– Говорят, пикты до сих пор добывают огонь с помощью каких-то дурацких палочек, – сказал атаман. – Но мы-то не пикты!

– Конечно, – сказал хитрый Филимонов. – Вы вполне цивилизованные люди. А значит, с вами можно договориться.

– Теперь насчёт этой светящейся штучки, – сказал Робин Гуд, словно бы не слушая ботана. – Когда я кручу рукоять арбалета, я вкладываю силу в удар болта. Когда я кручу рукоять маленького светильника, моя сила… превращается в свет?

– Совершенно верно! – воскликнул восхищённый ботан. – У вас, сэр, аналитический склад ума!

– Но ведь для превращения силы в свет всё-таки необходимо какое-то заклинание?

– Уверяю вас, прекрасный сэр, что никаких заклинаний здесь не требуется. Просто… Ну, это сложно объяснять…

– А мне ничего и не нужно объяснять, – сказал Робин Гуд и почесал спину арбалетным болтом. – Мне всё понятно.

Он встал и принялся ходить взад и вперёд.

– Вот уже несколько дней, – объявил он, – до нас доходят слухи о шайке непонятных парней в соседнем графстве. Верховодят ими какой-то хромой громила с костылём, кличут его Бэзил, и вертлявый тип с норманнской фамилией де Куковьяк. Говорит стихами – не иначе, роклятый лягушатник. Ну, они окормляют свою епархию, а мы – свою, да простит меня достопочтенный отец Тук за такое сравнение…

Монах довольно заржал.

– …Но мне в них кое-что не нравится. Например, они тяжело ранили тамошнего лесничего Сэма Филби. Что и говорить, уложить лесничего – прямой долг каждого вольного стрелка. Но! Старину Филби привозят в аббатство Святого Криспина, и монастырский лекарь начинает осматривать рану. Рана сквозная. Должно быть, думает коновал, стрела прошла навылет, а лесные стражники вытащили её, обломив наконечник и оперение. Но лесные стражники клянутся и божатся, что никакой стрелы вовсе не было, и свиста её они не слышали, зато слышали очень громкий хлопок, словно молния ударила в землю где-то неподалёку. И ещё одна странность: дырочка в груди совсем небольшая, зато из спины бедняги вырвало здоровенный кусок мяса…

– И что из этого следует? – сказал Джульверн.

– А-а! – воскликнул стрелок. – Теперь самое интересное. Лесничие – народ прискорбно живучий, вот и чёртов Сэм Филби пришёл в сознание. И рассказал, что у хромого главаря, который его поразил, не было ни лука, ни арбалета. Злодей просто вытянул руку вперёд, грохнуло – и больше Сэм ничего не помнит. Так вот я себе и кумекаю: а не из этой ли вы компании?

– Как вы могли подумать? – возмутился ботан. – Это наши враги. Мой друг в схватке поломал Ваське ногу, оттого и хромает ваш Бэзил. А Куковяка – это такой хитрый адвокат…

Народный заступник расхохотался, а за ним и все вольные стрелки из Шервудского леса.

– Адвокат, говоришь? Ребята, это мысль. Монах у нас уже есть, так не завести ли нам ещё и собственного адвоката?

Это предложение вызвало просто-таки дикий восторг среди личного состава:

– Тогда уж заодно и своего прокурора! Чтобы не тащиться в Ноттингем из-за каждой оленьей туши!

– И судью! Чтобы не тратиться на взятки!

– И присяжных – десяток белок и двух зайцев!

– И палача… – выкрикнул кто-то и осёкся.

При упоминании палача все разом погрустнели.

Робин Гуд тяжело вздохнул.

– Ежели вы и впрямь враждуете со своим Бэзилом, то растолкуйте мне, что это за дьявольщина с лесничим?

Филимонов вздохнул в ответ:

– У него рана от пистолетной пули. Пистолет – это такой маленький арбалет, стреляющий кусочком свинца. Только выбрасывает его не тетива, а пороховые газы. А порох – это смесь угля, серы и селитры… Нет, я так, с ходу, не смогу объяснить.

– Тогда мне вас жаль, парни, – сказал Робин. – Допустим, я вам поверил. Вы поняли, что связались не с теми людьми и тайком бежали, прихватив кошель золота и какое-то дурацкое подобие меча… Но вы никуда не заходили по дороге?

– Да мы тут вообще никого не знаем! – сказал Костя, оторвавшись от вертела. – Если бы вы нам не встретились, так и вас бы не знали…

– Значит, не заходили… Тогда как вы объясните это?

И народный заступник высоко поднял над головой румяный каравай.

– Только не оскверняйте мой слух новой ложью, – продолжал Робин. – Хлеб ещё тёплый. А где у нас ближайшая пекарня? В замке сэра Гая Гисборна. Каравай пышный, он почти круглый, как кегельный шар. А кто может позволить себе сарацинскую муку тончайшего помола? Сэр Гай Гисборн. И, наконец, кто назначил награду за мою голову? Уж не Ноттингемский ли шериф, который даже горошины в супе у жены пересчитывает? Нет, награду назначил щедрый сэр Гай. А вот и эта награда!

В другой руке Робина оказался злосчастный кошель Владычицы Озера.

Разбойники закричали:

– Смерть лазутчикам!

– В петлю!

– Здоровяка – на вертел, когда кабан поспеет!

– Да уж поспел!

Предводитель зелёных стрелков торжественно положил обе улики к подножию дуба.

Иногда и нарушителю закона хочется побыть в роли прокурора!

– Что вы можете сказать в своё оправдание?

Филимонов встал. Костя ожидал, что вот сейчас ботан начнёт бросать в лицо врагам тяжкие проклятья, как партизан в немецко-фашистском застенке.

Но Джульверн расхохотался.

– Ну вы даёте, мастер Робин! А я-то решил, что у вас и впрямь аналитический ум!

– До сих пор я им неплохо обходился, мой юный друг. Итак, я вас слушаю…

– Во-первых, – сказал Нил, – мы с вами видимся впервые – следовательно, не можем пока никого выдать. Во-вторых, как ни щедр неизвестный мне сэр Гай, он точно не станет вручать награду авансом. В-третьих, если бы мы, вопреки здравому смыслу, получили кошель золота за вашу голову, то уж нипочём бы не потащились с ним через Шервудский лес. Да и потом – как бы мы получили эту самую голову, голову Робин Гуда? Конечно, мой друг запросто мог бы её оторвать, но не станет этого делать, потому что связан кодексом чести – ваш монах может подтвердить, он же прочитал текст богатыристики…

– Да ничего там нет про честь, – откликнулся отец Тук. – Это просто бессмысленный набор знаков…

– Боюсь, что вы просто-напросто не умеете читать, святой отец, – сказал ботан. – Это типично для средневекового низшего духовенства – имитировать грамотность, цитируя наугад куски вызубренных текстов…

Отец Тук от гнева чуть не подавился трофейной колбасой, но Малютка Джон вовремя дал ему кулаком по спине.

– А хлеб? – воскликнул Робин Гуд. – Отчего хлеб-то тёплый?

– Он всегда тёплый, – вздохнул Джульверн. – И это не хлеб. Это наш наставник. Просто он временно принял такую форму…

– То есть ваш каравай был человеком? – уточнил атаман.

– Не совсем, – сказал Нил. – Это было… нечто большее. Он всё знал, всё понимал, вмещал в себе весь мир…

– Он был самый добрый! – всхлипнул Костя. – И нас учил добру!

И тут раздался неистовый рёв.

Ревел отец Тук, потрясая большим деревянным крестом. Голос у него оказался достойным кафедрального собора.

– Братья! – страстно вскричал монах. – Вы никогда не держали меня за святошу, и упаси вас Бог держать меня за такого – поубиваю к чертям! Да и сам Папа Римский, говорят, нынче какой-то чудной. Я великий грешник – чревоугодник, пьяница, прелюбодей и богохульник. Но есть предел и богохульству. Братья! Сей юный еретик только что надсмеялся над преосуществлением тела Христова! Как это там сказано? А, «Примите, ядите; сие есть тело Мое, ломимое за вы»… Надо же, помню еще это чёртово Евангелие…

Вольные стрелки, конечно, были детьми своего времени – но вот вставило их не по-детски!

– На костёр колдунов! Кабана потом дожарим!

– В огонь их дьявольские фокусы!

– В огонь их проклятое золото!

Отец Тук пожертвовал самым дорогим – с трудом вырвал у себя же изо рта остаток колбасы и метнул его в костёр.

Робину неохота было расставаться с зажигалкой и фонариком, но пришлось пойти на поводу у коллектива – иначе его могли неправильно понять.

В костёр полетели другие зажигалки, кошель Владычицы, вещмешок Джульверна со всякими гаджетами и, наконец, рюкзак богатыря Кости Жихарева.

Джульверн похолодел. От страха он даже припомнил давным-давно забытое слово и заорал:

– Тикаем все отсюдова! Щас как жахнет!

И жахнуло.

Сперва начал взрываться газ в зажигалках. Огненные брызги полетели в стороны, и разбойники отпрянули от костра, крестясь и бормоча молитвы.

Потом рванул аккумулятор в ноутбуке, разбросав по округе головешки.

И, наконец, дошла очередь до патронов от бандитского «калаша».

Заорал Малютка Джон – в парня трудно было не промахнуться. Его вопль стал сигналом к общей панике. Молодцы из Шервудского леса разбегались резво, что твои галактики.

О пленниках забыли.

Уши для мистера Келли

– …Итак, что нам удалось сберечь? – спросил Нил Филимонов и сам же себе ответил: – Меч, который не вынимается из ножен. Богатыристику, которая не производит никакого впечатления на британцев. И, наконец, вожатого, который уже никуда не ведёт… Ну и по мелочи…

– Ещё поведёт, – хмуро сказал Костя. – Теперь наша главная задача – сохранить Колобка.

– От кого?

– От самих себя: жрать-то больше нечего!

– Ну и чернушные у тебя мысли… – как-то неуверенно сказал ботан.

– Ты в жизни не голодал так, как я на Руси Былинной, – сказал Костя. – Хорошо хоть, что здесь мой метаболизм в норме. А вот когда я всё-таки помру от истощения…

– Ты чего несёшь? – возмутился Джульверн.

– Ты же сам говорил, что первыми склеивают ласты самые большие и сильные, – вздохнул Костя. – А доходяги вроде тебя… Поклянись, Нилушко, что, один оставшись, не схаваешь нашего друга и учителя, а вернёшь его, как был!

– Да ну тебя, – сказал ботан. – Всего полдня не ели, а ты уж запаниковал. Лес вокруг! Ягоды, грибы, орехи…

– Ты хоть знаешь, как орехи растут? – спросил Костя. – А с грибами сто пудов лучше не связываться. И народ неприветливый какой-то. И Буслай со своей кодлой где-то неподалёку…

– Кстати, сэр Костя, мы в Англии. Поэтому следует говорить не «сто пудов», а «четыре тысячи фунтов»… Мне ещё вот что не нравится. Ведь Робин Гуд – это же столетия прошли после короля Артура! Выходит, мы и во времени путешествуем?

– Может, и так. Спросить-то теперь не у кого. Так и дальше пойдём без дороги?

Друзья двигались между могучих дубов, неотличимых один от другого, словно размноженных компьютерным способом.

– Конечно, у Колобка был план, – сказал Джульверн. – Чтобы посетить по пути как можно больше европейских легенд. Он нас просвещал, и правильно делал. Но сейчас обстоятельства изменились, и нам не до… Кстати, где Кузьма-Демьян?

В самом деле, охранительный филин-трансформер подозрительно долго не давал о себе знать.

– Может, и не увидим его больше, – беспомощно сказал Костя. – Он ведь Колобка слушался, а без него начнёт дичать. Плюнет он на нас, да и полетит домой – серым филином над тёмным лесом, чёрным вороном над чистым полем, белой чайкою над синим морем…

– Да ты поэт, сэр Костя! – воскликнул ботан. – Но я не к тому. Просто я подумал, не может ли филин обернуться бойцовым петухом. Это же любимое народное развлечение! Мы ходили бы с ним по деревням, выигрывали все схватки…

– Я тебе, Джульверн, без всякого Колобка скажу, – отрезал Жихарев. – Здешних обычаев мы не знаем, и некому подсказать. Я в Руси Былинной за косяки по жизни со всех сторон финдюлей получал, пока не освоился. Да на богатырской-то заставе меня хоть в колдовстве не подозревали… Ни к чему нам лишний раз перед людьми светиться! Разве что в одинокую хижину можно постучаться…

– Ага. К людоеду, – сказал Филимонов. – Лесам этим, кажется, конца не будет…

Но конец лесам настал, очень скоро и в буквальном смысле.

Толстенные дубы сменились уродливыми пнями. Видно, рубили деревья в великой спешке.

– Во, работёнка нарисовалась, – обрадовался Костя. – Когда Микула Селянинович новую пашню ладил, то дубы вырубал, а пни корчевать приглашал ребят с заставы – вроде как на субботник. Так мы дрались, чтобы в эту команду попасть: Микула ни подарков, ни угощенья не жалел… Может, и здесь так?

– Разбежался, – сказал ботан. – Тут тебе не там. Не будут здешние буржуи ни платить, ни кормить. Пригонят сюда бродяг, вроде нас, и за миску баланды заставят пахать. А леса свои британцы почти все извели, когда строили флот. Знаешь, сколько дубов уходило на один боевой фрегат? До пяти тысяч стволов! Я худею! Никакая экология такого не выдержит… А вот и одинокая хижина!

Среди корявого моря пней возвышался такой же корявый дом в два этажа. Небольшой был дом – как два газетных киоска, поставленных друг на друга. И никаких хозяйственных построек вокруг – ни конюшни, ни курятника. Но перед входной дверью топтался тем не менее здоровенный индюк.

Присмотревшись, можно было различить на его рябой пышной груди четыре желтеющих кружка.

– Всё под контролем, – сообщил индюк.

Хоть маленько отлегло от сердца!

– Стучи, – велел богатырь. – Кузьма-Демьян дело знает!

Джульверн постучал.

– Что? – донеслось из-за двери.

Филимонов постучал ещё раз.

– Что? Невозможно разобрать!

– Тук-тук-тук!!!

– А, понятно! Заходите!

Прежде чем войти, Костя попробовал вытащить меч, но клинок не поддался…

Крошечная каморка оказалась неожиданно большой и глубокой. В самой её геометрии было что-то неправильное, не по Эвклиду – но заметить такие тонкости мог только Филимонов.

В глубине каморки сидел на высоком табурете человек в длинном чёрном плаще. Свои широкие ладони он приложил к ушам, как бы желая ну вот прямо с порога выслушать все претензии и предложения.

Но, присмотревшись, можно было понять, что никаких ушей у незнакомца нет вовсе, а ладони лишь призваны компенсировать это увечье.

– Само провидение прислало вас сюда, отроки! – воскликнул обитатель домика. Лицо его обрамляла зловещая чёрная бородка, но глаза были весёлые – вернее, весело бегающие (а это не одно и то же).

– Ну, прислало и прислало, – неприветливо сказал Костя. – Только никакое не привидение, а мы сами прислались…

– Вот я и говорю! – не растерялся незнакомец. – Счастливые! Судьба привела вас прямиком к великому магу и волшебнику, математику и геоманту Эдварду Келли, придворному астрологу королевы Елизаветы…

Обстановка хижины ну никак этого не подтверждала.

– Здравствуйте, мистер Келли, – поклонился Джульверн. – Меня зовут Нил, а мой спутник – известный герой Константин э-э-э… Ну, известный.

– И, конечно, вы нуждаетесь в деньгах?

Этот вопрос можно было бы посчитать прозрением, но не стоит – ведь нуждаются в деньгах все и всегда!

– Сперва бы пожрать, – деликатно, в сторону, бросил Костя.

Он заметил на столе дымящийся горшок.

– Простите, юные друзья, но этот пареный горох предназначен не для еды, а для работы.

– Вы изобретаете паровую машину? – обрадовался ботан, готовый тут же резко продвинуть прогресс.

– Не знаю, о чём вы, – сказал Келли. – Горох мне требуется для сеанса гастромантии.

– Да я бы нынче и гороху срубал, – сказал Жихарев. – Если со шкварками – так самое то!

– Молодой человек, – сказал астролог. – Гастромантия есть наука гадания по звукам, производимым человеческим желудком.

– По бурчанию, значит? – сказал Филимонов.

– Грубо, но верно! – оживился Келли. – Изощрённое ухо способно и в простом бурчании гастера различить сотни оттенков, определяющих жизненные циркумстанции клиента…

Тут астролог понял, что зарапортовался, так как не было у него ушей – ни изощрённых, ни обыкновенных. Лицо мистера Келли, и без того длинное, вытянулось…

– А по-моему, дядя, ты просто не хочешь поделиться едой со странниками, – сказал Костя. – У нас, в Былинной Руси, такое не принято. Всякому гостю – честь и место!

– Так вы из Тартарии? Ну, присаживайтесь, – без всякого удовольствия сказал придворный астролог. – Только ложка у меня одна…

– А у нас – две! – радостно объявил ботан и действительно вытащил откуда-то из глубины ватника две алюминиевые ложки.

Математик королевы на своём горьком опыте убедился, что две ложки истребляют гороховую кашу вдвое быстрее, чем одна…

– Уф, – отдышался наконец Костя. – Всем хороша горошница, только один у неё недостаток…

– Да тут и без того хоть топор вешай, – сказал Джульверн. – Мистер Келли, так вы ещё и химией балуетесь?

– Алхимия – царица наук, что бы ни говорили богословы, – сказал астролог. – Но это не мой профиль. Так, в свободное время… Вы насытились? Теперь к делу. Мне показалось, что вы желаете заработать…

– Не показалось, – молвил Костя.

– Что? Говорите громче!

– Желаем, мистер Келли! – воскликнул ботан, подумал и добавил: – Сэр.

В конце концов, язык не отвалится, а британскому человеку приятно!

Мистеру Келли и вправду стало приятно: он улыбнулся, показав бывшие зубы.

– Юный мистер Нил! – торжественно сказал он. – Сумеете ли вы убедительно изобразить падучую?

– Эпилепсию, что ли? – сказал ботан. – Да запросто! Насмотрелся в нашей больнице. Только, чур, мыло для пены жевать я не буду. Больно противно.

Мистер Келли пожал узкими плечами.

– Есть мыльный корень. Правда, он тоже не похож на брайтонский леденец. Ну, пока обойдёмся без пены…

Джульверн взвыл и закружился на месте…

Костя и не знал за Филимоновым таких актёрских способностей! Вот что значит хороший драмкружок!

Ему даже страшно стало, когда тело друга на неметённом полу изогнулось немыслимой дугой – и вдруг обмякло…

– Великолепно! – воскликнул Келли. – То, что надо! А от вашего могучего друга требуется лишь слабоумное мычание и тыканье пальцем в нужном направлении…

– Я что-то не понял насчёт слабоумия, – сказал Костя.

– Дорогой друг, слабоумие тоже нужно лишь изображать! Просто ваш облик максимально соответствует понятию «дитя природы»…

Жихарев не понял, обижаться ему или не надо.

– Вы хотите с нашей помощью собирать милостыню? – сказал ботан. – Вышибать слезу и денежку из сограждан?

Мистер Келли выкатил глаза.

– Да кто вам такое сказал, юноша? Нет, вы пойдёте работать вполне самостоятельно – мне не следует появляться на людях. Кстати, никакой милостыни вы от них не дождётесь, уж я-то знаю свой народ. Нет, вы будете разоблачать ведьм и колдунов – с последующей конфискацией имущества…

Адское пламя из ночного горшка

…В семнадцатом столетии Европа словно обезумела.

Конечно, колдунов изобличали и в предыдущие века – допустим, соседки поссорились, одна другую обвинила в том, что та вызвала град на её пшеницу или наслала бесплодие на мужа. Если сельский священник был умный, ему было достаточно строго отчитать жалобщицу да побрызгать для порядку святой водой.

Но ежели пастырь желал продвинуться по службе и показать рвение, он давал делу ход – и понеслась! Ведь колдовство считалось опаснейшим преступлением во всех уголовных уложениях мрачного Средневековья. Время от времени тут или там вешали или сжигали на костре то ведьму, то колдуна. А как без этого? Люди нуждаются в разрядке и в развлечениях, а телевизора-то нет!

Признание можно выбить практически из любого человека, это давно известно. Особенно доставалось бродягам, имевшим неосторожность зайти в деревню или городок. На несчастного тут же навешивали все нераскрытые преступления и вешали в буквальном смысле. И все были довольны…

Потом кому-то в светлую голову пришла светлая же мысль о конфискации имущества колдуна или ведьмы в пользу государства и святой матери церкви. Кое-что перепадало и доносителю. Тогда брались не только за бродяг…

С одной стороны, в Европе вовсю разворачивалось Возрождение – переводились с арабского труды античных авторов, выкапывались из земли великолепные статуи греческих или римских времён, сочинялись «Божественная комедия» Данте и «Кентерберийские рассказы» Чосера, создавались картины Леонардо, скульптуры Микеланджело, дворцы Браманте и Брунеллески.

С другой стороны, несчастная рыдающая женщина признавалась палачам-святошам, что умеет оборачиваться мастифом, чёрным львом, белым медведем, быком, псом и котом…

А масштабы этой эпидемии были чудовищными. Вот что писал немецкий священник из Бонна сиятельному знакомцу:

«…Кажется, вовлечено полгорода: профессора, студенты, изучавшие право, пасторы, каноники, викарии и монахи уже арестованы и сожжены. …Канцлер с супругой и жена его личного секретаря уже схвачены и казнены. На Рождество Пресвятой Богородицы (7 сентября) казнили воспитанницу князя-епископа, девятнадцатилетнюю девушку, известную своей набожностью и благочестием. …Трёх-четырёхлетних детей объявляли любовниками дьявола. Сжигали студентов и мальчиков благородного происхождения от девяти до четырнадцати лет. В заключение скажу, что дела находятся в таком ужасном состоянии, что никто не знает, с кем можно говорить и сотрудничать».

И это в одном-единственном германском городке. Год 1629-й.

А поскольку имущество осуждённых подлежало конфискации, то на костёр отправляли самых успешных и зажиточных. А из женщин – самых красивых, гордых и независимых. Короче говоря – элиту.

Процесс пошёл, и остановить его не могли ни войны (в том числе Тридцатилетняя), ни крестьянские бунты, ни голод, ни чума. Для колдуна и ведьмы всегда находилось время!

И всё это не легенды – сохранились хроники, протоколы суда, накладные на хворост и верёвки…

Как-то счастливо миновала эта разоблачительная зараза нашу страну: не до того было, хватало реальных бед – Орда, царь Иван, Смутное время. И православная церковь принципиально не перенимала ничего у проклятых католиков. К тому же крестьянская община лучше знала, кто у них ведьма, а кто просто вредная баба. А уж без знахарок-травниц было и подавно не обойтись…

…Думаете, почему русские женщины в Западной Европе пользовались таким бешеным успехом? Почему к их ногам падали прославленные художники и поэты – Сальвадор Дали, Пабло Пикассо, Амедео Модильяни, Диего Ривера, Фернан Леже, Луи Арагон и Поль Элюар?

Да потому что своих красоток в окаянном XVII веке европейцы извели под корень. Вместе с генами. Оставались самые неприметные…

Вспоминать о тех событиях европейцы очень не любят. Стыдно и страшно. Ведь это не вражеское нашествие было: сами писали доносы, сами пытали, сами собирали хворост для костра, сами петлю вязали…

Но глубокая тень от охоты на ведьм легла и на нынешнюю жизнь.

Мы никак не можем понять, что за штука такая – толерантность, она же терпимость. Смеёмся над ней, пророчим, что она погубит прекраснодушную Европу.

Откуда же она взялась? Да оттуда же, из тех страшных лет охоты за ведьмами, когда жизнь человеческая ничего не стоила. А потом ещё и Гитлер повторил этот жестокий урок, мигом превратив прекрасно образованных и хорошо воспитанных немцев в стаю кровожадных дикарей. Люди глянули сами на себя – и ужаснулись!

Вот европейцы и решили: лучше уж отменить смертную казнь вовсе, чем покарать невиновного. Лучше уж пусть гуляют по улицам хиппи, панки, готы, наркоманы и прочие фрики, чем сыщики, доносчики и палачи. Лучше уж пусть будут на площадях гей-парады, чем костры и виселицы… Любую дурнину стерпим – лишь бы не повторился позорный кошмар прошлого!