Кошачьи проделки (сборник) Тови Дорин

Глава восьмая

Сесс полюбил снег, как только решил, что он безопасен, но чтобы убедиться в этом, ему потребовалось несколько вылазок. После каждого падения он осторожно выбирался и опасливо пробовал поверхность лапой. Она осыпалась. Тогда, вытягивая лапу чуть дальше, постепенно переносил на нее свой вес. Поскольку он был крупным парнем, то лапа утопала в снегу. Он как можно быстрее вытягивал другую. «Будь я проклят, если это не похоже на плавание кролем, – сказал старик Адамс. – Что он собирается изобрести дальше?»

Множество всего. Сесс находил снег волнующим. Даже привыкнув к нему, он по-прежнему пробирался по снегу, будто плыл. В то время как Шебалу, когда мы их выводили, держалась дорожки, протестующе отряхивая лапы при каждом шаге, он бросался в каждый сугроб, словно отважно шлепающий по снегу ретривер. Вернувшись домой воодушевленный, он осматривался, ища, что бы поделать. Вот так и пришел к тому, чтобы учредить свой марафон вокруг дивана, что даже для сиамца было весьма экстравагантно.

Я видела, как Шебалу делала это раз или два. Одна комната широкая и имеет форму буквы L. Она быстрым шагом пересекала ее: из-под стола, вокруг небольшого дивана, обратно через всю комнату и под стол… никогда не бежала, просто шла, хоть и торопливо, но спокойно, словно Белый Кролик из «Алисы в стране чудес».

Мы решили, что она делает это для моциона. Находясь зимой взаперти так подолгу, она, вероятно, считала, что ее лапы нуждаются в разминке. Двух или трех кругов, однако, было для нее достаточно, после чего, сворачиваясь клубочком на стуле, она засыпала. Не то было с Сессом, который, когда перенял идею, кружил вокруг диванчика и стола, как карусель.

Однажды, когда я сосчитала круги, оказалось, что он без остановки обошел вокруг двадцать шесть раз. Чарльз сказал, что это, вероятно, у него бег трусцой. Не так все просто, ответила я. Я полагала, что это еще одна из его необъяснимых причуд.

Определенно так. Мы наблюдали это представление каждый вечер. Снова и снова. Действие выходило за рамки моциона, за рамки простого копирования Шебалу – это можно было определить по выражению его морды. Если он не будет вот так, раз за разом, ходить по кругу, произойдет Нечто Ужасное.

В конце концов это подействовало даже на Чарльза, который сказал, что должен быть какой-то «Трест уходящих в плавание»[37] для кошек. Он знает одного кота, которому там самое место, пока мы тоже не начали ходить кругами. Но Сесс вскоре развил в себе другую навязчивую причуду и объединил их вместе.

Он стал взбираться на книжный шкаф. Это упражнение он тоже перенял от Шебалу, в отношении которой у меня начали появляться подозрения. Она знала, что Сесс не очень хороший скалолаз. И знала, что у него есть этот пунктик – ее копировать. Итак, каждый вечер без исключения она вспрыгивала на верхнюю полку книжного шкафа и сидела там, выжидательно глядя на него сверху. Выжидала его реакции, которая состояла в том, что он ракетой срывался с кресла или коврика перед камином, как если бы она нажимала какую-то кнопку, и начинал нервничать, желая тоже туда попасть.

Другой бы кот проигнорировал вызов. Притворился бы, что не заметил. В схожих обстоятельствах Соломон отходил в сторону и, чтобы не уронить свою честь, взбирался на что-нибудь более простое – обычно на висящий за дверью халат Чарльза, который был известен как лестница Соломона. Но не Сесс. Из выражения его морды было ясно, что если ему не удастся покорить книжный шкаф, то эта навязчивая идея его одолеет. Поэтому я помогала ему взобраться. Но на этом трудности не кончались. После этого он сидел наверху и беспокоился о том, как бы ему спуститься. Беспокоился молча, как обычно переживая кризис, но вы безошибочно знали, что он сидит там и переживает. С одной стороны, внизу была Шебалу, уже спустившаяся и сидящая опять на коврике перед камином, с интересом глядящая вверх, словно он собирался спрыгнуть с небоскреба. С другой стороны, Сесс то и дело ставил лапу на верхушку торшера и беспокойно вглядывался вниз сквозь абажур. «Не сюда!» – вскрикивала я и вскакивала на стул, чтобы он мог спуститься через мое плечо…

Одной этой канители было довольно для вечера, но уже через несколько минут после выполнения этого трюка его охватывала другая навязчивая идея, и он отправлялся в рейд вокруг диванчика. Если Сесс видел, что мы за ним наблюдаем, то останавливался и затаивался, но стоило нам отвернуться, как он продолжал вновь и вновь, словно на тренажере, нарезать круги. Единственным верным способом нарушить эту рутину было открыть дверь в кухню, через которую он тихо утекал на следующем круге, чтобы посмотреть, нет ли там чего поесть.

Не считаю ли я, что он ненормальный, иногда спрашивал меня Чарльз. Только не в отношении кухни, отвечала я.

Все равно это было странно. Он совершал и другие странные проделки, хотя они не так действовали нам на нервы. Например, когда мы уходили спать, начиналось перемещение ручек, карандашей и кисточек для красок. Сначала это был просто какой-то карандаш, который я утром нашла лежащим с отметинами зубов на коврике. Подняв его и поставив обратно в вазу на валлийском комоде, я заметила, что Сесс снова работал ретривером.

Чарльз, чье хобби писать красками, держит свои кисти и карандаши в этой вазе, чтобы они были под рукой в момент вдохновения. Он не возражал против того, что Сесс утащил один карандаш. На самом деле он даже отнесся к отметинам зубов с симпатией. Сильные маленькие зубки. «Определенно он умеет крепко ухватиться. Забавный парнишка, не правда ли?» – сказал Чарльз.

Но он перестал так говорить, когда последовало наращивание действий, как всегда происходило у Сесса. Когда, спустившись поутру из спальни, мы стали находить разбросанные кисти и карандаши, словно наш смуглый парень щедро расточал пожертвования. Они были рассыпаны по ковру. Они были заткнуты под коврики и диванные подушки. Некоторые из них мы не могли найти по нескольку дней. Он начал прятать также и мои ручки, которые я имею обыкновение оставлять на полке книжного шкафа. Порой я не могла найти, чем написать слово.

Это стало еще одной из его маний. Такой, которая занимала много времени. Сочтя, что нам уже пора идти спать, Сесс усаживался на валлийском комоде, дожидаясь, пока мы отправимся наверх, чтобы он мог приступить к делу. Словно ожидал, пока берег расчистится, чтобы можно было начать катать бочки с бренди, сказал Чарльз. Быть может, в предыдущем воплощении он был контрабандистом?

Делая такое замечание, Чарльз все еще относился к этому делу с разумной беспечностью, хотя начинал немного волноваться насчет своих погрызенных кистей. О карандашах он так не беспокоится, сказал он, но кисти дорого стоят. Более того, это негигиенично.

Но это было гораздо гигиеничнее следующей придумки Сесса, а именно: он начал класть кисти в туалетный лоток. На этой стадии проект подошел к неожиданному концу из-за сильного запаха «Деттола»[38] и обещаний выдать Сессу билет в один конец до Сиама. Ваза присоединилась к лежавшей в запретной комнате сетке с луком, и Сесс был весьма расстроен, хотя в течение дня и не подавал виду. Только после того, как мы в тот вечер пошли спать, наш парень, обычно такой молчаливый, принялся завывать, издавая громкие, прочувствованные вопли, заявляя, что старается Как Может. Он надеется, что на него не возложат вину за невыполнение ритуала с кистями. Будь его воля, он бы перетаскивал их Во Веки Веков. Если чьим-то усам суждено отвалиться, то это должны быть усы Презренного Старины Чарльза.

Слыша, как он столь безутешно завывает, – не говоря уже о том, что это мешало нам спать, – мы пошли на компромисс и стали оставлять на комоде подборку предметов, которые можно брать. Карандаши, которые он уже погрыз. Старые ручки, требовавшие заправки. Сломанное деревянное кольцо для шторы, которое Сесс немедленно признал своим любимым талисманом. Остальные свои сокровища он утаскивал только ночью, но кольцо постоянно появлялось в разных местах в течение дня. Его приходилось извлекать из-под пианино. Оно подбрасывалось у нас перед носом, чтобы заманить нас в игру. Время от времени, когда Сесс считал это необходимым, оно оказывалось благоговейно уложено в его туалетный лоток.

Порой, особенно когда носил его вокруг диванчика, он выглядел при этом как островитянин с Южных морей, с кольцом в носу исполняющий ритуальную пляску воинов перед походом. Однако какое это имело значение, коль скоро делало его счастливым, а мы были единственными, кто об этом знал? Другое дело – позволить кому-то еще его увидеть. Это было бы дополнительным свидетельством нашей чудаковатости. Тем временем пришла оттепель, и настала весна, о чем возвестила очередная колика у Аннабель.

Было бы понятно, если бы это случилось, пока мы были занесены снегом и она не могла пойти на свое поле – когда она проводила день, поочередно поедая сено в своем стойле и выглядывая наружу поверх дверки. Чарльз сделал дверь специально такого размера, чтобы подходила ей по росту, чтобы она могла высовывать над ней голову. Но все равно она постоянно голосила о том, как ей скучно и как хочется выйти погулять. Поэтому мы каждый день брали ее на прогулку вверх по холму, где в снегу была протоптана тропинка.

Аннабель это обожала. Люди, живущие наверху, угощали ее конфетами и гладили ей уши. Она фотографировалась, важно стоя возле снеговика, к удовольствию восхищенных зрителей. Она брела за мной по снегу, послушно шагая по моим следам, изображая Аннабель, отправляющуюся на Клондайк. Теперь уже не делая попыток, как это обычно бывало с ней на прогулках, укусить меня сзади, а затем насмешливо трясти головой, широко открыв рот и хохоча беззвучным, но от этого еще более выразительным пренебрежительным ослиным смехом.

Однажды днем, с подачи мисс Веллингтон, мы попытались вывести ее на главную дорогу. Та была уверена, что такое возможно, если наш маленький ослик сможет туда пробиться, это подаст, как она выразилась, хороший пример.

Мы попробовали, но не ради примера, а чтобы посмотреть, как далеко нам удастся пробраться через заносы. Может, мы и могли бы через них пробраться – сугробы имели поверху плотный ледяной наст, а Аннабель стоит на ногах твердо, как горная коза, – но поднялся ветер, с полей стал заметать вихрящийся снег, и мы попали в настоящую метель. Ни на миг не меняя аллюра, наша четвероногая подруга повернулась кругом и направилась обратно. Аннабель любит, когда о ней хорошо заботятся, – ее не интересуют никакие примеры. Мы появились из этого бурана, словно высеченная из льда скульптурная композиция, – белые с ног до головы. Люди сказали, что это выглядело весьма живописно, и фотографировали наш маленький инцидент. Мы часто задавались вопросом, какие подписи делали они под этими фотографиями в своих альбомах. «Первопроходцы на пути в Юкон» или «Чудаки, живущие в Долине»?

Они определенно сочли бы нас странными, что происходило, когда у Аннабель случилась колика, но, к счастью, дело было в темноте.

Это произошло на другой день после начала оттепели. Как я уже сказала, было бы понятно, случись это во время снегопада, когда она большей частью стояла в своем стойле, только питаясь да выкрикивая жалобы и имея очень мало физической нагрузки. Но снег быстро сходил. Поэтому мы пошли с ней гулять на склон холма за коттеджем, где ее ослиные тропы превратились в снежную слякоть, из-под которой проступала трава.

То ли она простудилась, то ли съела траву со льдом, то ли мисс Веллингтон нанесла ей тайный визит и перекормила ее яблоками – но факт тот, что когда Чарльз поставил ее на ночь в стойло и вывалил ей в миску мешок с хлебом и морковью (мы таскаем этот мешок перед ней, шелестя им, чтобы уговорить идти следом, а не то она с большой вероятностью нарочно скроется не в том направлении), она вместо того, чтобы уткнуться в миску и жадно есть, стояла с опущенной головой и жалобно вздыхала. Несмотря на настойчивые уговоры Чарльза поесть, она опустилась на колени, легла и закрыла глаза. Потом начала кататься и брыкать ногами, и Чарльз бегом прибежал ко мне. Когда у Аннабель колика, чтобы справиться с ней, требуются два человека.

Лошадь или осел, катающиеся от боли, могут запутать свои кишки и умереть. Их надо как можно скорее поставить на ноги. Аннабель, может, и выглядит маленькой, но что касается веса, она явно сделана из чугуна. Поднять ее – все равно что поднять танк. Когда нам это удавалось, она провисала в коленях и старалась тут же опять опуститься наземь. Мы почти волоком вытащили ее в переулок, где надели на нее уздечку и заставили ходить взад и вперед. Это общепризнанное средство от колик, но когда мы проделывали данный прием при свете фонаря в переулке, где по щиколотку снежной каши, и под секущим дождем, то сделались больше похожими на каких-то работорговцев, гоняющих беспомощного маленького ослика, чем на заботливых хозяев, делающих все, что в их силах, чтобы его оживить. Выглядели мы, должно быть, полными негодяями.

После того как одна машина проехала мимо нас, намеренно замедлив ход, а сидевшие в ней люди одарили нас неодобрительными взглядами, мы увели Аннабель на лужайку перед коттеджем, от греха подальше. Там, в знакомом окружении, она вообще отказалась ходить. Она легла на бок и закрыла глаза, явно решив покинуть этот мир. На этой стадии мы поняли, что включен наш наружный свет и мы теперь более заметны, чем когда-либо. Освещенная как прожектором, Аннабель лежала под проливным дождем, а мы с Чарльзом лихорадочно старались поднять ее на ноги. «Что это у вас происходит?» – осведомился голос из темноты.

Это был старик Адамс. Он видел, как свет нашего фонаря прыгал в переулке, и вышел посмотреть, в чем дело. Он помог нам поднять Аннабель, помог вытереть ее мешками, помог помассировать ее круглый белый живот. Было много случаев, когда мы были благодарны назойливой любознательности старика Адамса, и это был определенно один из таких. «Почему бы не испробовать на ней перечную мяту? – сказал он через некоторое время. – Это то, что всегда дает мне моя хозяйка».

Нам это не приходило в голову. Так или иначе, у нас не было перечной мяты, но у меня была бутылка мятной эссенции. Надеясь, что поступаю правильно, я налила немного на кусок хлеба и предложила Аннабель. То ли средство действительно достигло цели, то ли ей уже и без того стало лучше… Она слабо отвернулась, затем, учуяв запах, повернулась обратно… Аннабель любит мяту. Она взяла хлеб, вяло пожевала его без своего обычного задора, но коль скоро Аннабель вообще была в состоянии есть, можно было держать пари, что она будет жить. Она съела еще один кусок. Мы опять вывели ее в переулок и стали при свете фонаря водить вверх и вниз по холму. На сей раз она не запиналась. По совету старика Адамса мы довольно долго ходили туда-сюда – чтобы удостовериться, как он выразился, что ее кишки как следует распутались. Должно быть, мы выглядели еще ненормальнее, водя при свете фонаря туда-сюда по склону осла, с которым на взгляд все было в порядке, по-видимому, просто для развлечения. Впрочем, всерьез это нас не заботило. Главное, что Аннабель поправилась.

Мы поставили ее обратно в стойло. Она сразу же принялась за свое сено, а мы отправились в коттедж сменить промокшую насквозь одежду. Сесс и Шебалу, свернувшиеся в кресле в один клубочек, при нашем появлении открыли каждый по одному глазу. «Где вы были? – вопрошала мордашка Шебалу. – Гуляли в Такую ночь?» «Что, уже время ужинать? – осведомлялся торчащий кверху нос Сесса. – Сейчас нам дадут горячего молока?»

Но было еще слишком рано. Только половина восьмого. «До чего же довольными они выглядят, – заметил Чарльз. – Они не переедают, и у них нет колик, – с чувством произнес он. – А если бы и были, их кишки бы не перекручивались. Они бы не лежали на лужайке, точно выброшенные на берег киты, тем временем как мы промокали бы до костей…»

Нет, у них были более тонкие методы завладевать нашим вниманием. Пока он говорил, Шебалу встала, зевнула и легко вспрыгнула на верх книжного шкафа. Сесс, по сигналу, уселся и немедленно принял обеспокоенный вид.

Чарльз застонал, потом просветлел. «Весна на подходе, – сказал он. – Скоро будем выводить в путь наш фургон». «Перед этим, – напомнила я, – нам надо поставить кошачий домик…» Чарльз застонал громче.

Глава девятая

Кошачий домик был частью нашего плана по обеспечению безопасности. Воспоминание об исчезновении Сили было всегда с нами, и чтобы уберечься от повторения, либо Чарльз, либо я были всегда рядом с Сессом или Шебалу на прогулке, что отнимало изрядное время.

Мы должны приобрести домик и вольер для них, неустанно говорила я. Они могли бы гулять в нем в хорошую погоду, наслаждаясь солнечным светом, пока мы будем заниматься другими делами. Мы, конечно, все равно будем ходить на прогулки и наблюдать за ними, пока те охотятся, но мы не будем постоянно паниковать в промежутках между этими занятиями из-за того, что они ухитрились скрыться среди капустных кочанов.

Чарльз, соглашаясь, сказал, что сам поставит кошачий домик. Это займет не больше двух недель. Вопрос был: не больше двух недель, считая от чего? У него на руках уже были три крупные работы, на которые он тратил по очереди примерно по часу, когда у него было настроение. Согласно его теории, действуя таким образом, можно незаметно переделать их все. В один прекрасный день – пожалуйте! – все работы окажутся закончены.

Ремонт теплицы был уже его давней работой. Он реставрировал ее годами. Иногда люди, видя Чарльза на приставной лестнице, спрашивали, возводит ли он свою теплицу или разбирает. Другим нашим проектом было обнесение изгородью поля за коттеджем. Мы купили участок в качестве дополнительного паддока для Аннабель. Чарльз на данный момент действительно мастерски возвел одну сторону изгороди, но без остальных сторон от нее было мало проку. В-третьих – и этот проект на данный момент имел первоочередное значение, – он мастерил кухонный буфет.

Это, должна признать, было полностью моей виной. Предыдущей осенью, когда мы измерили кухню на предмет того буфета, что я нарисовала в своем воображении после того, как мы привезли домой мешок лука, обнаружилось, что обычного размера буфет слишком мал и будет выглядеть глупо, а один из больших будет слишком длинен. Дав увлечь себя фантазии, я подумала о старом серванте в дровяном сарае, засунутом туда Чарльзом много лет назад. Я его измерила. Он точно подходил по размеру. Если мы используем его как основу, сказала я, – облицуем сосной, выложим столешницу керамической плиткой, надстроим над ним полки из сосны, – он будет выглядеть как отличный кухонный шкаф в шведском стиле, да в придачу освободит место в дровяном сарае.

Чарльз, горя энтузиазмом, сказал, что с удовольствием это сделает. Ну не молодец ли он был, что когда-то сохранил этот буфет? Облицовка сосной займет не больше недели. Вся работа будет готова к Рождеству.

Может, он бы и выполнил ее в срок, если бы не тот факт, что Чарльз самый большой в мире перфекционист. Когда, к примеру, он нашел, что буфет уже обшит фанерой, настоял на том, чтобы перед началом работы всю ее удалить. Зачем – я не могла себе представить, поскольку обшивка сосной закрыла бы старую фанеру, но Чарльз сказал, что когда он делает работу, он делает ее как следует. Под фанерой обнаружились трещины, которые надо было заделать и затереть. Опять-таки я не могла понять зачем, пока Чарльз не объяснил, что поверхность теперь так хороша, что было бы жаль вообще обшивать ее сосной. Вместо этого он покроет ее лаком, чтобы была видна текстура, что в итоге будет быстрее и он сможет приступить к столешнице даже раньше.

К сожалению, лак придал буфету странный рыжий цвет, поэтому Чарльз вернулся к идее облицовки сосной. Он также решил сделать новую заднюю стенку и новые полки внутри. А также заодно уж – и новые днища ящиков. «Ты ведь не хочешь, чтобы ящики застревали, верно?» – спросил он, когда я сказала, что это займет целую вечность.

О Боже, дай мне только шанс! Думая, что смогу хранить в буфете припасы с самого начала, как только мы внесем его в дом, я согласилась переставить старый кухонный шкаф на крыльцо, чтобы предоставить Чарльзу больше места для работы. Теперь я каждый день ходила, таская туда-сюда чашки, тарелки и обеденные приборы и оставляя за собой следы опилок, пока Чарльз вовсю вдохновенно пилил, как новоявленный Шератон[39], а кошки играли в прятки в пустых отверстиях от ящиков. Да пусть уж лучше застревают. Дай мне хотя бы один ящик, который я смогла бы сейчас же использовать, и я запрыгаю от счастья.

Прибавить к этому списку еще и кошачий домик? Да ни за какие коврижки! «Мы, – сказала я твердо, – собирались его купить». Но все равно меня не покидала мысль, что если мы даже и купим сам домик – в продаже была масса деревянных хижин с окнами, – Чарльзу все равно придется строить вокруг него вольер, и у нас будет на руках проект номер четыре. Как раз в этот момент, пока я спрашивала себя, выдержат ли такое мои нервы, Френсисы решили закрыть свой отель для сиамских кошек в Лоу-Нэпе.

Это был, вероятно, самый известный в Англии отель для сиамских кошек – было даже время, когда говорилось, что он уникален для Европы. Прошло почти тридцать лет с тех пор, как доктор и миссис Френсис установили стандарт современной кошачьей гостиницы. Индивидуальные домики – отдельно стоящие, а не выстроенные в ряд; просторные индивидуальные вольеры; полная дезинфекция после того, как жилец покинет гостиницу, вплоть до обработки лотков паяльной лампой. Инфракрасные лампы над укромными, с высокими стенками кроватками, подушки для сидения на окнах. Были сиамцы, которые проживали там аж по три года, пока их владельцы находились за границей.

Уже одно это с хорошей стороны характеризовало владельцев отеля. Сиамские кошки своеобразные существа. Некоторые владельцы приютов вовсе отказываются их принимать, говоря, что с ними больше хлопот, чем с любой другой породой. Френсисы, зная это, специализировались на восточных породах, принимая только сиамцев, бурманских кошек и кошек-гаван. Посетить этот отель было все равно что посетить конюшню элитных скаковых лошадей – пройтись вдоль вольеров, обозревая пребывающего в каждом из них надменного с виду аристократа. В некоторых случаях были два или три аристократа от одних и тех же хозяев; они лежали рядом, точно прайд львов, с презрением взирая на весь остальной мир и лишь на Френсисов – с неизбывной надеждой и доверием.

Теперь Френсисы ушли на покой. Вместо того чтобы передать свой бизнес кому-то другому, рискуя тем самым, что высокие стандарты не будут соблюдаться, они просто закрылись, почему мы, собственно, и купили жилой автоприцеп. Когда мы уезжали в отпуск, наши кошки всегда проживали в этом отеле. Саджи проходила там вязку. Мы всегда оставляли их там с полной уверенностью. Ни один другой отель никогда близко не сравнится с Лоу-Нэпом. В будущем нам придется брать кошек с собой в отпуск.

Не сказать, чтобы я ждала этого с нетерпением. Я частенько просыпалась в бледном свете зари, и воображение рисовало мне хлопоты с туалетным лотком Сесса и настоящую катавасию, когда дойдет дело до стряпни. В кухне мне всегда приходилось остерегаться бесшумно приближающихся кошек. Сесс в особенности умел материализоваться из ниоткуда. Как смогу я в автоприцепе готовить прямо при них, когда под рукой нет двери, за которую можно их выставить?

Впрочем, нет худа без добра. Закрытие Лоу-Нэпа, может, и поставило нас перед перспективой брать кошек с собой в отпуск (я лишь надеялась, что мне удастся это пережить), но оно также означало, что у Френсисов осталось несколько первоклассных кошачьих домиков и вольеров на продажу и мы могли купить себе то, что нужно.

Мы наняли фургон, чтобы привезти из Дорсета секции этой конструкции. Прошел слух, что нас видели ведущими грузовик, груженный доверху курятниками. По словам старика Адамса, в «Розе и Короне» обсуждалось, не планируем ли мы парк автоприцепов на новом поле, которое приобрели, а может, нас так увлек просмотр сериала «Хорошая жизнь»[40]?

Я объяснила ему, что поле было куплено для Аннабель, а «курятники» представляют собой один-единственный кошачий домик. А, ну что ж, тогда он им не расскажет. Такая умора слушать все эти их выдумки о наших задумках и о планах Беннеттов насчет кладбищенского дворика.

Итак, кошачий домик на протяжении всей зимы лежал, разобранный на секции, на лужайке, покрытый непромокаемым брезентом. Он не мог нам понадобиться раньше весны, а Чарльз был все еще занят кухонным шкафом. Тем временем Тим Беннетт купил поле выше по переулку от нашего, потому что планировал расширить свой козий бизнес. Полли уже готова к спариванию, сказал он, поэтому подумывает взять вторую козочку – ему понадобится больше пространства, чем есть у коттеджа. А не мог бы он выпасать их вокруг границ кладбищенского дворика? – спросила я. Он всегда может обнести изгородью бугры и кочки. В конце концов, есть деревни, где пасут овец практически на церковном дворе, следуя средневековому обычаю…

Если он это сделает, вероятно, вспыхнут массовые волнения, сказал Тим. В любом случае ему бы не хотелось. Помимо всего прочего, можем мы представить, что люди станут говорить об этом молоке? Они уже и так достаточно судачат о ярко-зеленых куриных яйцах.

И это было правдой. Фред Ферри говорил, что от этих яиц у него глазной тик, хотя остальные жители деревни приписывали это к неумеренному употреблению сидра. Согласно мнению старика Адамса, то была Пляска Святого Витта на глазных яблоках, и от яиц такого не бывает.

Как бы там ни было, Тим купил поле и беспрерывно ходил туда-сюда с кольями для оградки. По пути он всегда останавливался поболтать с нами через стену изгороди, что, естественно, не прошло незамеченным. Чарльз тем временем, вдохновленный первым робким дыханием весны, снял с секций кошачьего домика брезент и заказал полторы тонны брусчатки для основания, на котором домику предстояло стоять. Когда ее доставили, то вывалили за нашей калиткой, при этом водитель грузовика сказал, что у него уже закончился рабочий день.

Все эти эпизоды были по кусочкам собраны вместе, как водится в деревне, и из них был сделан совершенно ложный вывод. Мы купили поле. Тим купил поле. Мы собирались вступить с ним в партнерство. Жилые автоприцепы на нашем поле, летние домики на его – ведь на лужайке у нас перед домом лежали полностью готовые секции построек. Видели, как он на своем поле вбивал в землю колья, чтобы обозначить границы участка. У нашей калитки лежала брусчатка для выкладывания дорожек. Мы собираемся открыться на Пасху. Заказы поступают в большом количестве. От нас ожидалось, что мы сколотим себе состояния.

Никто, конечно, в это не верил. Это была просто типичная деревенская болтовня. Поскольку каждый прибавлял что-нибудь от себя, предмет разрастался как снежный ком. Штрих, который позабавил нас больше всего, был добавлен одним из наших соседей, который время от времени выезжал по делам за границу. Очень гордый этим фактом, он всегда старался, чтобы об этом знали. В следующий раз предмет был затронут в «Розе и Короне». «Что ж, я уезжаю в Бахрейн, – объявил он. – Только бы к тому времени, как я вернусь, не было бы деревянных хижин по всему склону».

На это отводилось не так много времени, поскольку уезжал он всего на три дня. На деле же за это время не возникло ни одной избушки. Помимо того факта, что кошачий домик строился в саду – на моей лучшей цветочной клумбе, поскольку это было самое солнечное и самое укромное место, – нам потребовалось три недели солидной работы, чтобы его возвести, хотя мы гнали изо всех сил. Чтобы выкопать растения, выровнять площадку, имевшую значительный уклон, – уже на одно это требовалось несколько дней. Затем надо было уложить каменную плитку под основанием домика – сцементировать ее и подождать, пока цемент схватится. Тем временем Чарльз выкладывал рамку из брусчатки, чтобы потом на нее поставить фундамент вольера, и это было особенно важно. Доктор Френсис сказал нам, что мы можем заполнять центр площадки исподволь, когда будет время, но остов вольера надо сразу поставить на плитку. Какими бы вялыми и ослабевшими ни казались наши двое, но когда мы посадим их внутрь, то не успеем повернуться к ним спиной, как они начнут рыть туннель, словно узники в Колдице[41]. «Сиамские кошки, – сказал он, – умеют копать не хуже кротов».

Они определенно умны. Как только домик был поставлен, наши двое немедленно его признали, фамильярно прошествовали в дверь и стали принюхиваться вокруг и фыркать. Они запрыгнули на подоконник на одной стороне и уставились в окно. Он это помнит, сказал Сесс, но почему за окном нет френсисовского сада? Он спрыгнул, пересек комнату и озадаченно встал на дыбы под другим окном. Где, требовательно вопросил он, та полка, что раньше здесь была?

Мы не стали ее устанавливать, потому что, поскольку домик был такого удобного размера, я возмечтала поработать там сама, рядом с кошками, забрав с собой пишущую машинку и наслаждаясь сонным, наполненным жужжанием пчел солнечным летним днем, в тени нависающего орехового дерева, когда воздух напоен запахом сирени… Но из-за этого не осталось места для полки под вторым окном. «В любом случае, – сказала я, поднимая Сесса на руки и показывая ему вид из окна, – это окно выходит на стену гаража. Все равно на нее будет неинтересно смотреть, не правда ли?» Но вероятно, что-то интересное там все же было. Сесс продолжал искать свою пропавшую полку все лето.

Но это я забегаю вперед. Нам все еще предстояло поставить вольер и соединить между собой болтами большие сетчатые рамы. Сесс вскарабкался внутрь первой рамы в тот самый миг, как увидел ее на месте. Она была временно установлена вертикально с помощью шестов, пока мы ее подгоняли, а остальные три стороны отсутствовали. Он был похож на бойца диверсионно-десантного отряда, берущего полосу препятствий. До верху было добрых восемь футов. Именно так, взволнованно сказал он, они обычно Бесплодно Пытались Сбежать из Лоу-Нэпа. Мама дорогая, воскликнул он, добравшись до верха, а что же случилось с крышей?!

Он настойчиво пытался выбраться из вольера, который имел только одну сторону и не имел крыши, и именно так родилась еще одна местная легенда – что он помесь с обезьянкой, как люди часто говорят о сиамцах. На самом деле в его случае они имели причину так говорить. Его изогнутый хвост наводил на мысль, что он приспособлен для хватания, и когда мне удалось уговорить его спуститься обратно ко мне на плечо из своего безвыходного положения на верху рамы, он стоял у меня на плече, обернув свой погнутый хвост вокруг моей шеи, словно им зацепившись.

Но вот наконец домик и вольер были готовы. Два дня спустя внутри заметили рыжего кота. В результате у деревни не осталось сомнений относительно наших планов. Мы открываем постоялое заведение для кошек.

И вновь они ошиблись. Кот принадлежал моей тете Луизе, которая уехала на три недели в Канаду. Сейчас она жила одна, и Рыжий был ее единственным компаньоном. Кормили его провернутым мясом и камбалой. Когда родственники пригласили ее в Виннипег, она сказала, что не может оставить Рыжего в приюте для кошек, он любит ровно в двенадцать получать свое провернутое мясо. Исходя из предположения – без сомнения верного, – что ни в одном приюте не будут соблюдать его индивидуальные часы кормления, она сказала, что поехать никак не может.

Луиза – моя любимая тетка. Она помогала меня растить. Она бы пошла для меня босиком на край света. Она непременно должна поехать в Виннипег, сказали ей мы с Чарльзом. Мы сами присмотрим за Рыжим. Нет, спать с нами ему нельзя; ему придется жить в кошачьем домике. Но это кошачий домик, достойный короля. И, искренне пообещала я ей, он будет получать свое провернутое мясо ровно в двенадцать.

Так что Луиза улетела. До аэропорта Гэтвик ее отвезла моя кузина Ди. Мы с Чарльзом не могли поехать, а не то Рыжий пропустил бы свою двенадцатичасовую кормежку. И если я и бормотала кое-что себе под нос в последующие три недели, лихорадочно прокручивая в мясорубке говядину или туша камбалу, это было ничто по сравнению с выражениями, употребляемыми Сессом и Шебалу, когда четыре раза в день они наблюдали, как он ест. Мне, конечно, не следовало устраивать ему четыре трапезы в день. Взрослых кошек кормят только дважды в день. Но я обещала Луизе, и только представьте, что он бы ослабел от голода… При мысли об этом я быстрее начинала крутить ручку мясорубки.

Когда наши двое сами гуляли по саду, они, как ни странно, почти его не замечали. Он проводил много времени, сидя в кошачьем домике у окна, и покуда не показывался в вольере, все было спокойно… Происходило ли это потому, что он был немолодым котом и осмотрительность казалась ему мудрее, чем доблесть; или это было оттого, что для нашей парочки кошачий домик ассоциировался с Лоу-Нэпом, а в Лоу-Нэпе они привыкли видеть других постояльцев… Одним словом, они, прогуливаясь взад и вперед по саду и проходя мимо кошачьего домика, едва бросали на него взгляд.

В помещении было совершенно другое дело. Боковое окно в нашей спальне выходило на вольер Рыжего, и в течение следующих трех недель его широкий – весьма кстати! – подоконник служил штаб-квартирой сиамской разведки.

«Я вижу его Уши!» (Собственная внушительная пара ушей Сесса вставала торчком, как два громадных черных одномачтовых судна.) «Он Смотрит в Окно!» (Шебалу делала это открытие, низко припав и листком распластавшись на подоконнике, точно тайный агент на вершине утеса.) «Он в вольере!» (Парочка, забыв осторожность, вдавливала носы в стекло, чтобы заглянуть вниз со второго этажа.) Они наблюдали за ним из окна спальни целыми часами. По крайней мере это отвлекает их от шалостей, сказал Чарльз. Этого нельзя было сказать, однако, в часы кормежки. Я обычно ставила Рыжему миску с едой, трепала его за ушами и быстро бежала в дом, наверх, чтобы понаблюдать их реакцию.

«Он получил рыбу на завтрак… Гррррр!» – рычала Шебалу. Кто он такой, по нашему мнению? Давать ему рыбу, когда сама она получила только консервы из кролика. В Лоу-Нэпе все они питались одинаково. Она застучит на него зубами. А во время ленча так же рассуждал Сесс. Тот кот, внизу, ест Провернутую Говядину. Провернутую Говядину – в то время как он, Сесс, Самый Важный, вообще не получает никакого ленча!

Напряжение летало в воздухе. Именно тогда я стала давать им лакомые кусочки, когда наступало время ленча, – Сесс всегда ухитрялся выглядеть таким тощим. Они поедали эту пищу на подоконнике спальни. Хотя, замечал Сесс, глядя вниз, Тому Коту я все равно Давала Больше.

Луиза написала, что прибыла в Виннипег. Мы испытали облегчение, узнав об этом. Ди посадила ее на самолет, родственники должны были встретить ее по прилете – на первый взгляд не грозило никаких осложнений. Просто мы знали по опыту, что если у кого-то терялся багаж, или если чья-то нога должна была застрять при сходе с трапа, или если кто-то должен был отстать, просидев в туалете, когда самолет делал остановку в Исландии, – можно было держать пари, что это будет Луиза. С ней вечно что-нибудь случалось.

Она написала снова. Она побывала в Мус-Джо. В Калгари. В Национальном парке Банф, где видела медведя. В Канаде проходит забастовка авиаторов, но нам не следует беспокоиться. Кузен Лен справлялся в «Вардэйре»[42]. Если обратный самолет не сможет вылететь из Виннипега, авиакомпания автобусом отвезет пассажиров до Гранд-Форкса, что в Северной Дакоте. Что бы ни случилось, она возвратится шестого июня. И надеется, что Рыжий получает свою провернутую говядину.

Она не ошиблась. Ровно в полдень он был тут как тут у своей миски, и при этом за ним, как за часами, из которых появляются диковинные фигурки и проделывают какие-нибудь штуки, наблюдали две скептические мордашки со второго этажа. К тому времени, как мы дожили до шестого июня и отправились в Гэтвик (мы договорились встретить Луизу в аэропорту), я, положа руку на сердце, могла сказать, что кот не пропустил времени подачи своей провернутой говядины ни на секунду. Самолет должен был приземлиться в Гэтвике в семь часов утра. Мы выехали из коттеджа в пять. Написав ей в письме, чтобы ждала в зале ожидания аэропорта, мы должны были подъехать в районе восьми. У нас не получилось выехать раньше, потому что надо было выставить Аннабель на пастбище, вывести Сесса и Шебалу на прогулку и накормить их. И конечно же, потушить камбалу Рыжему на завтрак.

Мы ехали через Солсбери-Плейн и Олдершот. Это приятный маршрут и вдобавок более короткий путь от нашего коттеджа. Нам требуется час, чтобы перебраться на шоссе в Бристоле, тогда как за это время можем давно быть за Уилтширом. Мы остановились перекусить недалеко от Стоунхенджа. «Господи, как я устала, – сказала я. Беспокоясь о том, что надо встать раньше четырех, я не спала всю ночь. – Но по крайней мере мы движемся по расписанию. Если успеем подхватить ее в восемь, то вернемся домой до двенадцати. Рыжий не пропустит свою провернутую говядину ни разу». Я сделала из этого фетиш – как Сесс из своего туалетного лотка, сказал Чарльз. Уж не думаю ли я, что рыжий кот превратится в тыкву?

Осознавала ли я, что Луизы может не оказаться на борту, особенно если ей пришлось поехать в Дакоту? Кузенам бы не разрешили сопровождать ее в том специальном автобусе для авиапассажиров. Один Бог знает, что с ней могло приключиться.

Мы мысленно исследовали практически каждую возможность: увидели, как она теряет билет, забывает дома паспорт, оказывается запертой в туалете в Грэнд-Форксе. На самом же деле случилось иначе. Мы приехали в Гэтвик позже намеченного. В Гилфорде была пробка, которая растянулась на мили до Доркинга… Я зайцем помчалась в аэропорт. На доске информации о прилете ничего не было. Здорово, подумала я. Она еще не прилетела. Мы не заставили ее ждать. Я спросила служащую авиакомпании «Вардэйр», когда прибывает самолет из Виннипега. Сверившись со своим списком, она сказала мне, что рейс 359 из Виннипега не прибудет раньше завтрашнего утра.

Нам, конечно, следовало бы об этом подумать. Летя в ту сторону, двигаясь вместе с солнцем, Луиза прибыла на место в тот же самый день. Летя же в обратную сторону, из-за временно2го разрыва она должна была возвратиться не раньше седьмого июня. Это была не ее вина. Она не проделывала этого путешествия раньше. Это мы должны были все проверить. Тем не менее не отменяло того факта, что пока мы стояли, застыв, в Гэтвике, она блаженно спала в Виннипеге.

«Ничего не поделаешь, – философски сказал Чарльз, – придется поехать домой, позаботиться о животных, затем приехать сюда снова следующей ночью. И нам нельзя ложиться. Мы ни за что не встанем утром».

Перед моими глазами возникла картина, как мы циркулируем туда-сюда мимо Стоунхенджа трижды за одни сутки. «Мы не сможем этого сделать», – простонала я, еле стоя на ногах. «Куда деваться, сможем», – сказал Чарльз.

И мы бы с этим справились, если бы не движение на дороге. Оно было гораздо интенсивнее, чем было раньше. Была бесконечная пробка на участках, где шел ремонт, и мы все больше и больше осознавали, до чего устали.

«Мы просто не справимся с этим, – сказала я наконец. – Нам придется пускаться в обратный путь, как только доберемся до дому. Послушай. Аннабель на склоне холма – с ней все будет в порядке. У кошек полно воды. Ради нас самих нам лучше остаться здесь на ночь. Мы вернемся покормить их завтра к середине утра».

И именно так мы и поступили. Остались в Доркинге. Мы, конечно, не сомкнули глаз, воображая, как двое сиамцев ждут нас, заброшенные, глядя в окно, а Рыжий увядает без своей провернутой говядины. Но по крайней мере мы были в Гэтвике точно в срок. Он только надеется, сказал Чарльз, что она действительно находится на этом самолете и не привезла с собой половину Виннипега…

– Не может быть, – возразила я.

– Не будь так уверена, – сказал Чарльз.

И на какой-то ужасный момент мне подумалось, что она так и сделала. Двери отворились, и в них появилась Луиза, она толкала перед собой тележку, нагруженную чемоданами и пакетами.

Но все было в порядке. Как обычно, она помогала другим – вывозила багаж пожилой пары вместе со своим собственным. Мы подхватили ее с вещами, торопливо увлекли на улицу и посадили в машину, объяснив, что находимся здесь с прошлого утра. «Кошки вчера не получили своего ужина, – сказала я. – Мы очень спешим добраться домой».

Я не упомянула, что Рыжий также пропустил вчера свою провернутую говядину, и к счастью, это не дошло до Луизы. Всю дорогу до Сомерсета, пока мы с Чарльзом с затуманенным взором по очереди вели машину, она оживленно болтала о том, что сделала, где побывала, с каким нетерпением ждет встречи со своим котом.

Мы прибыли в коттедж. Прошли по дорожке. Слава Богу, в окне торчали две кошачьи мордочки. Отчетливо возмущенные, но по крайней мере они были на месте, а Аннабель во всю глотку кричала с холма. Еще радостнее было, что рыжий кот сидел прямой как стрела, ничуть не пострадавший от своего вынужденного поста.

Я успокоилась. «Скоро мы их покормим», – сказала я. Луиза сверилась со своими часами. «Без десяти двенадцать, – заметила она. – Как раз пора дать Рыжику провернутую говядину». Следующий момент поставил нас в тупик. «Как умно вы все проделали, – сказала она, – что Рыжик не пропустил ни одной еды».

Глава десятая

Конечно, мы не единственные люди, с которыми происходят странные события. Об этом мне напомнил, когда я собиралась начать эту главу, телефонный звонок от подруги. Сью и ее муж Гордон являются владельцами собаки моей любимой породы, староанглийской овчарки[43], по кличке Пиквик. У нее также есть бассенджи по кличке Голди и две кошки, которых зовут Макс и Шер-Хан. Когда я сняла телефонную трубку, чтобы ответить на звонок, ее голос звучал прерывисто, и у меня оборвалось сердце, потому что я опасалась услышать скверные новости о моем большом косматом друге. У него была проблема с почками, и хотя последний отчет ветеринара гласил, что Пиквик в настоящее время в лучшей форме, чем был, и может продолжать радовать их до безумия еще долгие годы, но при болезни почек всегда существует балансирование на грани опасности и нельзя быть полностью уверенным.

Все в порядке, хриплым голосом заверила меня Сью. Просто у нее грипп, и она потеряла голос. Она думает, что простудилась, объезжая с Гордоном гаражи в поисках новой машины.

«Новой машины?» – переспросила я, зная, что они недавно потратили круглую сумму на прежнюю. Они вынуждены ее сменить, прокаркала она. Коробка передач перестала работать, плюс множество всего другого. Машина попросту стала ненадежна. И их морозильная камера тоже сломалась, и мастер сказал, что нет смысла ее чинить, поэтому им придется купить новую. Они были в отъезде, когда это случилось, так что все содержимое разморозилось.

Боже, сказала я, как ужасно. Это еще не самое худшее продолжала она. В довершение всего Голди съела соседскую морскую свинку.

Я слушала, едва в силах поверить ушам. Похоже, соседская девочка хотела познакомить свою морскую свинку с Пиквиком. Такой уж эффект производил Пиквик. Пожилые дамы западали на него, люди с угрюмыми лицами ему улыбались – мир наполнен друзьями Пиквика.

Так или иначе, судя по всему, маленькая девочка сказала: «Это Бэзил, Пиквик», и поднесла Бэзила к забору. И пока Пиквик вежливо смотрел на него сквозь свою челку, Бэзил вывернулся у нее из рук, упал в сад, и Голди, охотничья собака бассенджи, проворно свернула Бэзилу шею. Это была ужасающая история, драматизм которой возрастал из-за того факта, что Сью отсутствовала, когда это случилось. Собаки были в саду одни, по другую сторону от высокой изгороди, и Голди, убив бедного Бэзила, не сразу его съела.

Последовала череда великодушных действий – когда соседка Сью, несмотря на то, что произошло, наклонилась над забором, лихорадочно размахивая кухонным полотенцем, чтобы Пиквик не мог подобраться к трупу. Забор был слишком высок, поэтому соседка не могла через него перелезть, она также боялась, что Голди может ее укусить, – но помнила, что Пиквику из-за болезни почек не разрешается есть мясо, так что не было смысла усугублять положение вещей.

Это было весьма любезно с ее стороны, сказала я. Определенно, согласилась Сью. Они, разумеется, купили соседям другую морскую свинку. Впрочем, прямо на следующий день Голди украла кусок свинины – инцидент с морской свинкой явно вскружил ей голову, – и пока Сью, заперев Пиквика в доме из-за его почек, читала ей нотацию, проходивший мимо Макс утащил остаток свинины на дерево, а Шер-Хан присоединился к нему, и они этот кусок съели.

Череда эпизодов, которые собиралась рассказать я, бледнеет в сравнении с этим. Однако все мои происшествия произошли в одно и то же утро, что определенно добавляет драматизма. Это было утро вскоре после возвращения Луизы из Канады, когда я планировала переделать кое-какие домашние дела. Вымыть окна на втором этаже; обработать на машинке швы у юбки, которую шила; и если после этого останется время, начать стричь лужайку.

Я так и поняла, что денек выдался неудачный, когда, просунув руку в открытое окно, чтобы помыть внешние стекла, дотронулась до примыкавшей ставни и она отошла от стены. Я подхватила ее и крикнула Чарльзу. Как, похоже, он подумал, когда пришел, что я на ней раскачивалась. Наши ставни не закрываются. Они чисто декоративные, каждая прикрепляется к стене двумя болтами, и верхний болт попросту выскочил.

Чарльз его обследовал. К счастью, нет нужды снимать ставню, сказал он, но ему бы очень хотелось, чтобы я была аккуратнее. Он принес лестницу, развел немного цемента, зашпаклевал отверстие вокруг болта. Пока цемент схватывался, мы поддерживали ставню веревкой, которую протянули от ножки кровати наружу через окно до водосточной трубы. Хорошо, что я обнаружила эту ставню, заметила я. Что, если бы она свалилась кому-нибудь на голову? Чарльз, явно все еще убежденный, что я на ней раскачивалась, повторил: он надеется, что впредь я буду аккуратнее. У него нет времени постоянно что-нибудь чинить. Он хочет наконец заняться теплицей.

Но он не слишком далеко продвинулся с ней в то утро. Я закончила мыть верхние окна. Больше никаких ставней не отлетало. Я с облегчением достала швейную машину и вставила под лапку шов моей юбки. Прошив каких-то жалких два дюйма, машину заело, а моя юбка оказалась накрепко зажата между неподвижными челюстями.

Я шью очень мало и до сих пор пользуюсь ручной машиной матери Чарльза, которую он умеет разбирать. Ему пришлось это сделать, чтобы вызволить мою юбку, хотя он был этим не очень доволен. «Давно ты ее смазывала? – спросил он. – Неужели женщины никогда не читают инструкций? Ты должна смазывать ее каждые два-три раза, как ее используешь, а не раз в двадцать лет».

Моя бабушка именно так и поступала, и все, что она шила, было у нее перемазано маслом. «Женщины и механизмы! – безнадежно произнес Чарльз. – Теперь можно я вернусь к своей теплице?»

Поскольку ему приходилось подолгу стоять на ногах на приставной лестнице, то Чарльз время от времени давал им отдых. Поэтому он, к счастью, находился в доме с книгой, когда через некоторое время в мою газонокосилку попал камешек. То была не моя вина. Он постоянно выводит на лужайку Аннабель, говоря, что ей нравится именно эта трава. Ей также нравится расковыривать там ямки и кататься в них, потому что лужайка безупречно ровная. Благодаря этому остаются выкинутыми из земли мелкие камешки, которые впоследствии попадают в газонокосилку, и та, будучи электрической, заедает. Обычно я могу устранить неполадку, прежде чем Чарльз появится на горизонте с написанным на лице выражением «Женщины и механизмы», но на сей раз я на долю секунды опоздала выключить мотор, и камешек заклинился так крепко, словно был приварен к механизму.

Плоским камнем из альпинария я легонько, как мне казалось, постучала пару раз по лезвиям газонокосилки. Звук был такой, словно я постучала по наковальне. Надеясь, что Чарльз его не услышал, я отвела газонокосилку под прикрытие гаража и зашагала, мурлыча под нос, мимо окна к угольному сараю. Так же небрежно я через минуту вернулась обратно, неся в руке садовую вилку в качестве отвлекающего момента. Никто, сидя в доме за книгой и бросив взгляд за окно, не мог увидеть отбойного молотка, который я скрывала, прижимая к правой стороне брюк. По крайней мере очень надеялась, что никто не видит.

В гараже я ударила по лезвию газонокосилки молотком, и со второй попытки механизм расклинился. Опять же небрежным прогулочным шагом я прошла обратно в угольный сарай – нельзя было оставлять улики разбросанными. Чарльз всегда проникается подозрением, когда видит отбойный молоток, потому что это мой обычный ресурс в экстренных случаях.

Я снова была на лужайке, газонокосилка работала превосходно, когда Чарльз, дав отдых своим ногам, вышел из дома.

– Все в порядке? – осведомился он как хранитель всей машинерии коттеджа.

– Абсолютно, – заверила я его.

– Отлично, – благосклонно улыбнулся Чарльз, направляясь к теплице.

Я поспешила с ответом. В тот день я стригла вторую лужайку, когда появилась женщина, занимавшаяся составлением сухих букетов. Я не видела ее со времен нашей первой встречи, но тогда она сказала, что придет еще. За это время мне удалось узнать, что ее зовут Томсетт и что ее муж торгует подшипниками. Так вот, появилась миссис Томсетт в своей шляпке с перьями, сказав, что хотела бы со мной поговорить. Это означало – поскольку она уже и так в этот момент со мной говорила, – что она ожидает приглашения в дом, а это бывает не всегда с руки в домах, где проживают сиамские кошки.

Найдется мало владельцев сиамских кошек, которые честно могут сказать, что им никогда не приходится принимать решительные меры, когда звонят в дверь. Например, прятать любимые предметы, которые кое-кто настоятельно требует держать на коврике перед камином. (Когда Шебалу была молода, это была металлическая мочалка для чистки кастрюль. Еще один кот, которого я знала, вечно приносил губку из ванной.) Сдернуть все заслоны с ручек кресел, положенные там в отчаянной попытке эти ручки защитить. В случае двух наших подруг, Доры и Найты, чей дом содержится в безукоризненном порядке, нужно снять целлофановые защитные накладки с нижней части их бархатных штор в холле.

У них тоже есть двое тиранов с раскосыми глазами, Сахар и Перец, которые метят территорию в порядке устрашения. Не выпускаете их на улицу? Хорошо, говорят кошки, занимая позицию у штор. Как подчеркивает Дора, они все-таки отчасти исправились. Прежде они опрыскивали стену за буфетом. Однажды вообще облили приборную панель электрической плиты и сорвали воскресный обед. В последнее время эта новинка несколько приелась. Они ограничивают себя только шторами. Но даже и при этом Дора и Найта чуть с ума не сходят, снимая целлофан, когда кто-то приходит, пришпиливая его обратно, когда гости уходят, под неусыпным взором двух Макиавелли, которые просто ради озорства вполне могут опрыскать шторы в тот момент, когда гости вышли из холла в гостиную.

В нашем случае (возвращаясь к миссис Томсетт) знай я, что она придет, я бы подготовилась заранее. Убрала бы, к примеру, туалетный лоток, который мы держим за креслом в надежде, что когда-нибудь убедим Сесса его использовать. Выдернула бы из-под лотка старый коврик, который лежит там, потому что до сих пор в своих уговорах мы не преуспели. Сняла бы виниловые угловые накладки с ковра в холле, которые теперь выглядели столь же разлохмаченными, сколь и странными. Шебалу недавно пристрастилась скрести их когтями в качестве самолично изобретенного метода проникать в комнату, когда ее туда не пускали.

Ну что ж, это явно был не мой день. Я ввела миссис Томсетт в дом. Собственно говоря, она обошла вниманием накладки на ковре, зацепившись глазом за цветочную композицию на резном дубовом сундуке. Это была большая старая супница, наполненная сиренью и тюльпанами.

– Это вы сделали? – спросила она.

Я скромно кивнула.

– Очень хорошо, – сказала она. – Я рада, что мои слова возымели действие.

Вообще-то говоря, это было не так. Составляла я эту композицию каждую весну. В суповой миске она стояла, потому что так кошки не могли ее опрокинуть. Сирень – потому что у нас была ее уйма. Вечные и неувядаемые тюльпаны действительно были неувядаемыми – пластиковыми. Одна из лучших когда-либо мной виденных имитаций. Шебалу выдергивает лепестки у настоящих тюльпанов, а я терпеть не могу видеть цветы раскуроченными.

Я провела миссис Томсетт в гостиную. До нее дошли слухи, что я пишу, сказала она и села. Она тоже пишет. Стихи. И должна показать мне что-нибудь из своих работ. А сейчас же она пришла, потому что услышала, что я открываю гостиницу для кошек. Она бы хотела помочь мне, оставив у меня Маврикия, пока они с мужем будут в Испании. «Я, конечно, дам вам полные инструкции о том, как за ним ухаживать. Вижу, что у вас нет опыта, а Маврикий довольно разборчивый».

Я нервно сглотнула, потому что перед глазами у меня прошли двадцать лет содержания сиамских кошек. Я так и не узнала, почему ее кота зовут Маврикием. Сказала ей, что мы не занимаемся кошачьим гостиничным бизнесом – домик и вольер предназначались для наших собственных сиамцев.

– Что же касается опыта… – сказала я, зная, что мой голос в это время зазвенел, – то когда человек держит кошек так долго, как мы…

По опыту мне бы следовало этого ожидать. В этот момент появилась Шебалу и залезла в лоток за креслом, который в ином случае миссис Томсетт бы не заметила. Я знала, что сейчас последует. Поэтому прыгнула и прижала ее вниз, к лотку.

Миссис Томсетт с сомнением взирала на нас. Закончив, Шебалу отпраздновала это, весело прогалопировав вокруг комнаты, и откуда ни возьмись появился Сесс и присоединился к ней. Стуча когтями, они с разбегу взяли препятствие в лице вытянутых ног миссис Томсетт, оставив на ее нейлоновых чулках аккуратные затяжки.

Это было достойное возмездие, лучше, чем любой ответ, какой я могла придумать, но когда миссис Томсетт встала и двинулась к выходу, сказав, что, очевидно, она совершила ошибку, я от души пожелала, чтобы кошки хотя бы иногда нас не подводили, особенно когда дело касается лотка.

Мы, однако, еще не закончили. Проходя через холл, миссис Томсетт бросила взгляд на мою цветочную композицию. Остановилась. Подошла и коснулась одного из тюльпанов. «Пластик! – воскликнула она. – Пластиковые тюльпаны! Я должна была догадаться!» С этими словами она вышла из дому.

Когда я рассказала об этом Чарльзу, он сказал: «День из жизни гонимого голубя». Это один из его любимых комментариев. Бог знает, что это означает. Чарльзовы поговорки тяготеют к абстракции, как, например: «Нужда превращается в обязанность, когда дьявол крутит шарманку». Но на сей раз его высказывание звучало вполне уместно.

Глава одиннадцатая

К счастью, все утряслось вполне мирно через некоторое время после этого. Шебалу не начала, как я опасалась, снова опрыскивать все кругом. Чарльз сказал, что просто она признала миссис Томсетт за кошку и предупредила ее держаться подальше, – довольно тонкое, если не комплиментарное суждение о кошках. Сам Чарльз в промежутках между блестящими ремарками продолжал ремонтировать теплицу, заметив, когда я спросила про буфет, что сейчас время для работы на улице. Буфет не понадобится мне в летнее время. Ведь мы большую часть времени проведем в нашем передвижном доме.

Передвижной дом. С каким нетерпением я ждала этого времени зимними вечерами, когда, сидя у пылающего дровяного камина, просматривала одолженные у подруги журналы, посвященные жилым автоприцепам, вычитывала оттуда Чарльзу полезные подсказки и воображала, как мы, свободные и независимые, быстро едем по дороге. В большинстве людей есть что-то от кочевников, а в нас с Чарльзом больше, чем в большинстве. Одна из самых изумительных поездок, какие мы совершили, – это были шесть недель, проведенные в доме на колесах в Канаде, где готовили еду под открытым небом, проводили ночи возле уединенных горных озер и лежали без сна при лунном свете, прислушиваясь к шорохам, означавшим, что где-то поблизости бродят медведи. Сейчас у нас был дом на колесах в Англии. Мы могли поехать куда хотели. «Все вместе, – говорила я, обнимая свернувшихся у меня на коленях кошек. – Разве не чудесно?» Но теперь, когда приближалась весна и я начала обдумывать поездку всерьез, она стала видеться мне уже несколько по-иному.

Где они будут спать? Тут я могла держать пари, что со мной, в моем спальнике. Всякий раз, как они приходят к нам в кровать дома, они всегда направляются к моему плечу. Сесс настаивает на Лучшем Месте, каковое находится под моим подбородком, и тяжело топает по Шебалу, чтобы туда добраться. Шебалу обижается и покидает постель, но уже через несколько минут возвращается и тычется мне в лицо, я поднимаю одеяло и впускаю ее внутрь, и все идет по кругу. Чарльз же тем временем мирно сопит у меня под боком, почему они и не спят на нем… Так или иначе, мне не удается как следует выспаться, поэтому мы обычно запираем кошек внизу. В передвижном домике их будет негде запереть. Мне вообще не удастся поспать…

Я представляла, как они слоняются по фургону, глядя на зенитный фонарь. Надо не забывать держать его закрытым. Я представляла Сесса за работой над шкафчиком с припасами, когда нас не будет в домике. У Сесса лапы как отмычки. Любую дверь, имеющую защелку-шпингалет, он может вскрыть за несколько минут. Невыносимо было думать о том, чтобы оставить его на несколько часов наедине со шкафчиком с едой. Так же остро стояла и проблема его туалетного лотка. Где мы будем его держать? В передвижном домике есть туалетный отсек, но я не могла представить, как наш кот пользуется своим лотком в этом отсеке. Его оракул, вероятно, решит, что это должна быть кровать Чарльза, и у нас получится еще одно столкновение темпераментов.

Мы вывели передвижной домик из сарая на новое поле Аннабель, чтобы подготовить его к путешествию. Мы также весьма часто выводили туда Аннабель попастись – на привязи, поскольку так еще и не закончили постройку изгороди. Неизбежно по деревне поползли слухи, что мы собираемся впрягать Аннабель в фургон. Равно неизбежно нам пришлось заверить мисс Веллингтон, что не помышляем ни о чем подобном, и в любом случае тащить фургон должна машина. «Хорошо бы иногда, – сказал Чарльз, – только иногда… люди воспринимали бы вещи правильно». Тем временем мы собирали информацию о других людях, выезжавших в отпуск с кошками.

Имелся, к примеру, один человек, который проходил мимо однажды днем, пока я мыла окна фургона. (Чарльз заменил разбитое окно и сделал это превосходно.) Это я держу сиамских кошек? – спросил прохожий. С чувством ответила ему, что я. Брала ли я их с собой путешествовать в фургоне? Как он понимает, это наш фургон… Я сказала, что мы купили его, чтобы брать кошек с собой, но я как раз начала осознавать подводные камни. «Подводные камни? – переспросил он. – Таковых нет». Они всегда берут с собой своего сиамца.

Все, что я могу сказать, – это что есть кошка и кошки, и в любом случае у него только одна. Я увлеченно слушала его историю, как ведет себя уравновешенная сиамская кошка. Чинг, сказал он, приучен к ошейнику и поводку. (Так же, как и наши, кивнула я.) Ради него они начинали с того, что отводили фургон куда-то и оставляли на одном месте. В течение пары дней они водили кота на поводке вокруг того поля, где стоял фургон, отпуская его бежать впереди них, когда приближались к фургону. Когда кот точно усваивал, где находится фургон, и бежал к нему, чтобы сесть около двери, тогда они стали отпускать его побегать самостоятельно, зная, что он всегда вернется.

«И вам никогда не приходилось его разыскивать?» – поинтересовалась я. Он сказал, что Чинг слишком любит свою еду. (Так же, как и наши двое. Так же, как и Сили. Но я бы уже никогда не стала этому доверять.) «А как вы поступали, когда приходилось выходить?» – поинтересовалась я. О, Чинг оставался в фургоне и спал. Конечно, они оставляли окна слегка приоткрытыми, на случай если станет слишком жарко… (Я подумала о Сессе и о его лапах-отмычках и точно так же списала со счета такую возможность.)

Туалетный лоток? Просто земля снаружи, под фургоном. Чинг привык пользоваться для этой цели садом. На ночь они ставили лоток в туалетный отсек, но он никогда не вставал, чтобы им воспользоваться. Где он спал? В платяном шкафу. Он любил понежиться там утром, так чтобы они его не беспокоили, когда вставали и убирали кровать. Он уверен, сказал этот человек, что нам окажется легко приспособиться и что кошкам понравится ездить с нами. Я готова была держать пари, что понравится. А вот сможем ли мы приспособиться, это был другой вопрос. Мои сомнения все нарастали…

Мы получили еще две рекомендации в пользу того, чтобы взять с собой кошек. Одна была от школьной учительницы, которая написала, что в течение многих лет брала свою сиамку в Шотландию в автоприцепе. Кошка приходила в возбуждение, когда фургон упаковывался, и принималась носиться вверх и вниз по лестнице. Раньше женщина носила кошку по горам в рюкзаке, пока Джен (кошка) не стала слишком тяжелой. Теперь женщина ушла на покой и собиралась переехать в Шотландию – предположительно потому, что Джен там очень нравится.

Вторую рекомендацию мы получили при непосредственном общении, когда однажды субботним днем некий автоприцеп припарковался рядом с нашим коттеджем. Из него вышла девушка и обошла фургон кругом – достать свои прогулочные туристические ботинки, как я поняла. Я стригла траву (газонокосилка, тьфу-тьфу, работала исправно) и приготовилась задать свой обычный вопрос. Надолго ли она? Если так, то не могла бы перепарковать машину за нашим угольным сараем, потому что там, где она сейчас остановилась, никто больше не сможет проехать. Без сомнения, мы живем в таком месте, которое выглядит форпостом цивилизации, но все же у нас есть соседи вдоль тропинок. Один из них, вспыльчивый шотландец, имеет привычку выпускать воздух из шин тех, кто блокирует дорогу, а затем идти домой, оставляя свою собственную машину перед первой. Не раз нам приходилось успокаивать людей, помогать им накачивать их шины и звонить Ангусу, чтобы он пришел и их выпустил, – его машина теперь блокировала дорогу, и люди не могли выехать, доказательство того, что не мы это сделали, но едва ли способствовало спокойной жизни.

«Вы задержитесь здесь?» – начала я, обращаясь к девушке, и вдруг застыла с разинутым ртом. Многие люди, которые читали о кошках и Аннабель, приезжают, чтобы посмотреть на нас, но это впервые, когда кто-то привез с собой сиамца!

Мы не могли пригласить девушку вместе с кошкой в дом. Наши двое уже смотрели на пришельца из окна. Сесс – с интересом, Шебалу – прижав уши и задрав хвост. Ее задранный хвост… «О нет!» – подумала я в отчаянии. И представила себе, как она шествует к туалетному лотку и встает там, думая: Какая Наглость! А меня не окажется рядом, чтобы прижать ее вниз… Ну, что поделаешь, подумала я, лучезарно улыбаясь гостье. Как и надлежит благодарному автору.

После того как мы побеседовали некоторое время и увидели в окно нашу парочку, она спросила, можно ли ей прогуляться с Симбой вверх по холму. Конечно, сказала я, но если она меня простит, я, пожалуй, лучше войду в дом. Наши начнут страшно ревновать.

Они и так уже начали. Шебалу стояла на пианино, страшно ругаясь, со скошенными глазами. Сесс распушил свой хвост. Он распушается только выше изгиба и выглядит при этом более устрашающим. Я все еще успокаивала его, когда девушка вернулась с холма, запустила Симбу в фургон и отъехала. Мы уже попрощались, поэтому мне не было нужды выходить. Вот почему, увидев, как незнакомка прячет в фургон, стоящий прямо перед нашим коттеджем, сиамца колера блю-пойнт, а поблизости не видно ни Чарльза, ни меня, Тим Беннетт решил, что это кто-то крадет Шебалу, и через несколько секунд забарабанил в нашу дверь.

Он заметил этот инцидент, возвращаясь со своего поля, и нацарапал в пыли номер фургона. Отличная идея. В случае если бы это действительно была Шебалу, мы бы перехватили похитительницу, прежде чем она пересекла границу графства. Жаль, что Тима не случилось поблизости, когда пропал Сили… К тому же Чарльзу пришло в голову новое препятствие. Предположим, кто-то западет на наших кошек, когда мы оставим их одних в фургоне, взломает дверь и их похитит?

Судя по тем сложностям, которые мы себе воображали, можно было подумать, что это пара каких-то бесценных бриллиантов. Для нас, конечно, так оно и было, к коим эмоциям всегда примешивалась мысль о Сили, которая делала нас гораздо более осторожными, чем большинство людей. Я вспомнила историю, которую рассказала мне Полин Фербер, когда я позвонила ей, чтобы спросить, стоит ли нам взять другого котенка взамен пропавшего. Чтобы меня успокоить, она процитировала мне изречение, что пропавшие кошки часто находятся. Сказала, что хотя и думает, что Сесс предназначен возместить нам нашу потерю, Сили все еще может вернуться.

По ее словам, какие-то люди из Манчестера привезли свою сиамскую принцессу на кемпинг-стоянку жилых фургонов близ Уэймута, и по прошествии половины их двухнедельного отпуска она исчезла. Они искали ее, развешивали объявления в местных магазинчиках, продлили свой отпуск – но в конце концов им пришлось уехать домой, попросив владельца кемпинга связаться с ними, если появятся какие-то новости, хотя к тому времени у них оставалось мало надежды. Сезон закончился, миновала зима. Это была суровая зима 1967 года. Даже в Дорсете условия были арктическими. Теперь уже совсем не осталось надежды, думали владельцы кошки.

Прошел почти год, и свекровь Полин, которая жила недалеко от кемпинга, увидела, как мимо дверей ее гостиной движутся тонкий хвост и длинные лапы в черных чулках. Уже некоторое время у нее из кухни исчезала еда, хотя прежде ей и не удавалось застичь преступника. Она позвала сына. Они подошли к двери и осторожно выглянули. Да, это была сиамская кошка. Худая, но на вид здоровая, с шубкой погустевшей, как у медведя, – доказательство того, что она всю зиму жила на улице. В зубах она несла филе пикши. Сын проследовал за ней через несколько полей. Там, наблюдая, как семья котят жадно поглощает рыбу в живой изгороди под корнями дерева, он понял, что здесь и живет та самая пропавшая сиамская кошка.

Он осторожно прокрался обратно и сообщил об этом владельцу кемпинга, который сразу же позвонил людям из Манчестера. Они приехали в тот же день. Это действительно оказалась их кошка. Она пришла, как только они позвали, как будто отсутствовала не больше пяти минут. Она приветственно горланила, приглашая пойти с ней и посмотреть, Что У Нее Есть. Они забрали ее обратно в Манчестер вместе со всем черно-белым выводком, сказав, что собираются держать у себя их всех.

Послужило ли причиной ее ухода из дому то, что у нее настал период спаривания и она искала пару? (Хотя это не было бы чистопородное потомство, вокруг несомненно должно было быть много полусиамцев.) А может, она просто почувствовала зов предков, как бывает, похоже, с некоторыми сиамскими кошками. Мы слышали о многих, которые исчезали из своих домов и отыскивались в целости и сохранности много месяцев спустя, снисходительно прибившиеся к какой-нибудь другой семье и милостиво принявшие предложенное им место. Ее хозяевам еще повезло: они заполучили ее обратно благодаря промелькнувшему мимо двери хвосту.

Полин рассказала нам эту историю, когда мы с ней познакомились, еще до того, как нам пришла мысль купить домик на колесах. Тогда я о ней забыла, но теперь история вспомнилась с новой силой. Что, если наши двое ухитрятся вылезти из прицепа, несмотря на все принятые нами предосторожности? Расширят, например, отверстие вокруг сливной трубы из раковины или умудрятся открыть одно из окон? Окно над плитой было прилажено не очень плотно. Я так и видела, как Сесс сидит возле него, поддевая замок. Я рисовала в воображении, как наша парочка исчезает в дальнем конце поля: один хвост, длинный, черный, изломанный, движется бок о бок с маленьким, но отважным голубым хвостиком. Я представляла себе, как мы возвращаемся и не находим их на месте. Наши лихорадочные поиски. Месяцы мучительной неизвестности. Я представляла, как две маленькие кошки живут дикарями в лесу. Надвигается зима. Наша парочка мерзнет и голодает… Мое воображение как раз дорисовывало сценарий в духе немого фильма «Сиротки бури»[44], когда Сесс обжег на плите подушечки лап, и я приняла твердое решение.

Дело было так. Однажды утром Сесс слонялся по кухне, когда я сняла горшок с печи. Обычно он не допускается в кухню во время готовки, но каким-то образом я проглядела этот момент. Сообразив (предположительно путем экстрасенсорного восприятия, поскольку он не мог этого видеть), что на плите образовалось свободное место, где, наверное, удобно стоять, он одним из своих фирменных прыжков вспрыгнул с пола прямо на раскаленное докрасна кольцо. К счастью, я видела, как он нацеливается, и благодаря долгому опыту выработала стремительную реакцию. Когда, подняв кастрюльку, его голова резко появилась под ней, я случайно сшибла его. Он скрылся под столом, завывая, что я Его Ударила, источая при этом сильный запах подгорелого Сесса. Впрочем, он отделался очень легко. На подушечках лап у него даже не вскочили волдыри. Только шерсть вокруг подпалилась. Но если он способен сделать это в кухне, то что же может произойти в жилом прицепе, где имеются газовые горелки, где не так много места и кошки будут постоянно крутиться вокруг? Это не годится, сказала я. Мои нервы этого не выдержат. На время нашей первой поездки, во всяком случае, нам просто придется куда-то пристроить кошек.

Как нам повезло. Когда я позвонила Полин Фербер, чтобы спросить, не знает ли она кого-нибудь подходящего, она сказала, что может взять их сама, если мы хотим. Люди просят ее об этом так часто, что она только что поставила три домика с вольерами специально, чтобы брать на время своих собственных бывших котят, когда их владельцы уезжают в отпуск.

Я едва могла этому поверить. Она понимала сиамских кошек так же досконально, как Френсисы, и так сильно любила выведенных ею котят, что когда мы купили у нее Сесса, она спросила: если Сили вернется и мы не захотим больше держать Сесса, не разрешим ли мы ей забрать его обратно, не передавая ни в чьи чужие руки? Я заверила ее, что мы берем Сесса навсегда, не важно, вернется Сили или нет. Недаром, едва я увидела этого котенка, он обернул этот свой маленький изломанный хвост вокруг моего сердца. Недаром приворожил меня этим своим странным гипнотическим взглядом. Взглядом, который он, будучи уже взрослым котом, использует, когда хочет подчинить меня своей воле. Например, когда, сидя между мной и телевизором, решает, что ему настала пора укладываться, и пытается телепатически заставить меня дать ему Его Молоко и поскорее вернуть ему Его Стул…

Да, домики раздельные, заверила меня Полин. И да, у них есть замок на дверях. И вольеры вымощены, так что они не смогут вырыть подкоп… Разве я забыла, что у нее живет отец Сесса и что несколько котят, которых она вывела, – это его дети? Домики неприступны, как Алькатрас[45], – это ее девиз. И Сессу будет приятно повидать своего папу.

Когда несколько недель спустя мы выводили прицеп на холм под неусыпными взорами заинтересованных соседей – большинство из них были внизу, готовые подтолкнуть, но мисс Веллингтон, похоже, молилась наверху, – нам по крайней мере не пришлось беспокоиться о кошках. Они были в безопасности, у Полин в Бэрроубридже.

Глава двенадцатая

Мы с этим справились. Закрыв глаза, вцепившись в край моего сиденья, я, можно сказать, мысленным усилием воли толкала вверх этот прицеп. Был напряженный момент на полпути, где-то посередине склона, когда Чарльз остановился, чтобы проверить, сможет ли тронуться с места опять. Он сделал это по совету одного из наших друзей, который сказал, что если мы сможем тронуться после остановки, то тогда сможем тронуться с места в любой ситуации. Ему будет спокойнее есть свой обед, сказал этот человек, если перед глазами не будет стоять видение, как мы съезжаем задом с какого-нибудь холма.

Было просто чудом, что это его видение не воплотилось прямо на месте. Ощущение было такое, что нас держит тяжелый якорь. Я спрашивала себя, в какой момент нам надо спрыгивать, – затем мы вдруг снова двинулись. Проехали мимо мисс Веллингтон, стоявшей со стиснутыми руками и закрытыми глазами. Завернули за «Розу и Корону». Владелец вышел, чтобы пожелать нам «Bon Voyage»[46], а также убедиться, что мы не снесем его стену.

Мы благополучно обогнули этот безумный поворот. Проехали через главную часть деревни. Было субботнее утро, и вокруг было порядочно людей, бросавших взгляды на машину и узнававших нас. Чарльз спросил, обязательно ли мне выглядеть так, будто я зависла в воздухе на высоте тридцать тысяч футов? Я сделала попытку расслабиться… улыбнуться милостиво, как королева. Это было нелегкой задачей. Не думаю, что королеве очень бы хотелось улыбаться, в первый раз таща за своей каретой жилой автоприцеп.

Впрочем, тот друг, который одалживал нам журналы, был прав – через полчаса мы едва замечали присутствие позади автоприцепа. Наша уверенность росла с каждой минутой путешествия к югу, в сторону Дорсета, и на площадку для кемпинга мы въехали с апломбом. Это была сертифицированная площадка «Караван-клуба» – одна из маленьких, рассчитанных только на пять жилых прицепов, которую мы нашли за несколько недель перед этим. Она показалась идеальной для нашей первой пробной вылазки: просторные ворота, левый поворот и хорошо покрытая гравием дорога. Кроме того, на плоской травянистой площадке была масса места. Не будет ничего проще, чем там припарковаться.

Переполненный радостью от первых успехов, Чарльз объявил, что сейчас припаркуется в отведенное место задним ходом. Раньше он никогда такого не проделывал. В равной степени воодушевленная, я вышла из машины, чтобы его направлять, стараясь вести себя так, словно мы проделывали это годами. Я была так впечатлена мастерством, с каким Чарльз управлялся (а это довольно трудное дело; начать с того, что приходится поворачивать руль в направлении, противоположном обычному, и можно легко опрокинуть всю эту штуку, но вот прицеп, как по волшебству, двинулся на нужное место), что не заметила черного дыма, истекающего из-под машины, пока к нам не подбежал один из других автовладельцев.

– У вас прицеп стоит на тормозе! – закричал он. – Это ваш первый выезд? Мы все вначале делаем эту ошибку.

Я должна была вспомнить, что тормоз прицепа включается автоматически, когда машина движется задним ходом. Это мера предосторожности, чтобы удержать прицеп, если что-то пойдет не так на склоне холма. Если вы хотите подать прицеп задним ходом, его тормозной рычаг должен удерживаться ассистентом либо быть зафиксированным эластичной лентой. Это была моя работа, о которой я забыла, охваченная радостью момента, и Чарльз толкал задним ходом почти тонну веса, противодействуя очень эффективным тормозам прицепа.

Когда я спросила, будет ли это иметь последствия, Чарльз ответил: нет, если вовремя это заметишь. Мы, вероятно, испортили сцепление. И также сожгли тормозные колодки, но что может значить такая мелочь? Он издал глухой смешок и пнул по колесам прицепа. По крайней мере они не спустили.

Вообще-то наша машина довольно крепкая, и похоже, ей это не причинило никакого вреда. Когда я позвонила Полин, та сказала, что кошки тоже чувствуют себя хорошо и едят, как поросята. Да, она кормит Сесса отдельно. Она поняла, что я подразумевала, когда сказала, что он настоящий обжора. Сесс не только ел в два раза быстрее Шебалу, он также усовершенствовал систему глотать, не жуя. Во время трапезы он, поглядывая на миску Шебалу и считая, что ей положили больше, одновременно выхватывал из чужой миски половину содержимого одним мощным, только Сессу подвластным глотком, а затем стремглав возвращался обратно к своей.

Нет, сказала она, он не замарал свою репутацию. (Я предупреждала по поводу его пунктика насчет шерсти. На тот момент он уже довольно давно не обмачивал свое одеяло, но неизвестно было, когда это может повториться. Нахождение вдали от дома могло бы стать для него побудительной причиной, особенно если он решил, что неделание этого и стало причиной его удаления от дома.) Он исправно пользуется своим туалетным лотком, сказала Полин. Ведет себя тише воды, ниже травы. Что же касается Шебалу, то она милашка – точь-в-точь как ее папа (Валентин, отец Шебалу, Чемпион из Чемпионов, тоже был одним из котов Полин).

Итак, испытывая удовлетворение оттого, что кошки в хороших руках и что, кажется, сцепление и тормозные колодки выжили, мы провели нашу экспериментальную неделю в Дорсете. Чарльзу так понравилось проживать в автоприцепе, что, поддавшись эмоциям, он купил магнитофон, чтобы проигрывать музыку по вечерам. «Вот это жизнь! – сказал он, делая паузу между пронзительными звуками духовых инструментов, тем временем как из-за живой изгороди ему отвечала какая-нибудь корова. – Цыганский дух. Чувство свободы. Почему мы не делали этого раньше?» Он полагал, что может с этим магнитофоном сочинять музыку. Он не чувствовал такого вдохновения уже много лет.

Не то заговорил он в конце недели, когда на обратном пути домой оказалось, что мы едем не в ту сторону, через Лэнгпорт. Я осуществляла навигацию и пропустила поворот. А поняла это, как только мы его проехали. Но невозможно подъехать с прицепом к обочине и развернуть его в обратную сторону, как можно сделать с машиной. Нам пришлось ехать дальше по крутому холму, по извилистой дороге, которая выводила к главной улице Лэнгпорта, очень узкой. Было полно машин, выстроившихся за нами, много машин, едущих нам навстречу… «Какого дьявола, – вопросил Чарльз, – нам теперь делать?»

«Возьми следующий поворот налево». Чарльз лихорадочно крутанул баранку. Мы оказались в тупике перед какими-то гаражами. Чарльз сказал, что не может здесь подавать прицеп задом, если только я не считаю, что он может складываться гармошкой.

Существовал только один выход – отцепить фургон и развернуть его вручную. Машину без прицепа мы смогли бы развернуть. И пока мы пыхтели над сцепкой, перемазываясь машинным маслом (в книге говорилось, что надо щедро смазать крепеж), словно из ниоткуда материализовалась группка детей, которые присели на корточки и стали с интересом наблюдать.

– Ваш фургон? – осведомился один.

– Да, – ответила я.

– Зачем вы завезли его в этот проулок?

– Чтобы развернуть, – ответила я ему.

– А зачем вам его разворачивать?

– Чтобы можно было поехать в другую сторону.

– А зачем вам в другую сторону?

– А ВЫ КАК ДУМАЕТЕ? – спросила я.

В результате чего, в качестве урока мне – чтобы в будущем была терпеливой с невинной, задающей вопросы молодой порослью, – когда я наклонилась вместе с Чарльзом над крепежом, стараясь переместить его в нужное положение, несколько пригоршней гравия полетели в меня сзади и хор маленьких голосов крикнул «Вот вам!».

После этого все, что нам требовалось, – это ехать дальше на Бэрроубридж, потому что мы договорились забрать по дороге своих кошек. Там-то мы и узнали, что где-то в середине недели Сесс возобновил борьбу со своим лотком и использовал вместо него дырку в каменном покрытии вольера. Дырка была всего лишь небольшой трещиной в том месте, где выскочил маленький камень. Полин сказала, что точность его прицела была просто поразительной. Он садился на дырку с таким серьезным видом, будто исполнял какой-то священный ритуал. Да, именно так, сказала я, хотя бог знает, что это означает. Нам оставалось только благодарить судьбу за то, что он не исполнял все это на своем одеяле.

«Похоже, в наше отсутствие мало что поменялось», – сказал Чарльз, пока мы ехали домой через вересковые пустоши. Сиамцы для того и существуют, чтобы подкладывать тебе свиней. Они способны изобрести такое, что вам просто не придет в голову. Кто бы мог подумать, что этот пустоголовый кот будет использовать трещину в полу в качестве туалета?

Кто также мог предвидеть неприятность, которая ждала нас, когда мы внедрили в коттедже более качественную систему открывания дверей? Дело дошло до того, что нам пришлось держать заднюю дверь запертой, потому что мы постоянно находили Сесса свисающим с ручки двери, а Шебалу – сидящей рядом с ним, сложа лапы в ожидании, когда этот Гений выпустит их обоих наружу.

С этим, конечно, было легко справиться, запирая дверь. Проблемой были те двери, которые мы не могли запереть. Например, откидная дверца гриля, которая годами ставила в тупик других наших кошек. Я имела обыкновение помещать туда продукты из морозилки, когда хотела их разморозить. В первый раз обнаружив в кухне заговорщиков, сообща грызущих полуразмороженный кусок мяса, я подумала, что, вероятно, забыла закрыть дверцу гриля. Я прогнала кошек, достала другой кусок, погрызенный же поджарила на гриле им на обед… отдельно, в фольге, как заверила я Чарльза, который очень щепетилен в отношении микробов…

На следующий день я обнаружила их жующими связку сосисок, но на сей раз точно знала, что не оставляла дверцу гриля открытой. Я решила установить наблюдение. Убрала сосиски обратно, закрыла дверцу и забрала кошек с собой в гостиную. Через некоторое время Сесс небрежно направился в сторону кухни. Точно так же Шебалу последовала за ним. Прокравшись вслед и поглядев в щелку, я увидела высшую степень кошачьей кооперации.

Вытянувшись вверх на своих длинных и тонких черных лапах, Сесс одним движением подцепил и потянул вниз откидывающуюся дверцу гриля. Он сделал это как тот, кто имеет в этом изрядную практику, просунув лапу с одной стороны, без всякой дилетантской возни с ручкой. Шебалу, которая ждала на верхушке печки-гриля, теперь спрыгнула на откинутую дверцу и проползла внутрь на животе. Она меньше Сесса, и эта парочка, очевидно, решила, что именно в этом будет заключаться ее часть работы. Она выбралась задним ходом, таща сосиски, которые сбросила на пол со стуком мороженого мяса. Сесс энергично за них взялся, Шебалу спрыгнула и тоже присоединилась. До сих пор они действовали слаженно, как одна диверсионная группа, на этой же стадии природный инстинкт взял верх. Он зарычал на нее, сказав, что сосиски Принадлежат Ему, и она треснула его по носу.

После этого они применяли эту совместную технику при каждой возможности, и мне пришлось отказаться от идеи размораживать мясо в печи-гриле. Некоторое время я использовала вместо этого духовку, но дело в том, что я сама выпекаю хлеб. Потому постоянно клала внутрь духовки, например, печенку и забывала, что она там, а позже включала духовку, чтобы печь хлеб. В результате я припекла так много порций печенки к полистироловым подносам, что можно было бы открыть фабрику клея.

Тогда я переключилась на размораживание мясных продуктов в одном из стенных шкафов, но Сесс-следопыт и тут напал на след. Я обнаружила его встающим на дыбы, как липпицианская лошадь, мотая в воздухе передними лапами и принюхиваясь к дверце того шкафчика, в котором размораживались продукты, в то время как его сообщник масти блю-пойнт наблюдал за этим со стороны. Взять эту парочку с собой путешествовать в прицепе? Приключений хватило бы на всю жизнь!

Сесс проиллюстрировал это, когда я повела их на экскурсию в прицеп, припаркованный на поле у Аннабель. Он моментально, один за другим, пооткрывал все шкафчики. Проще пареной репы, самодовольно проинформировал он меня, усаживаясь в дверях и давая тем самым понять прохожим, что фургон целиком принадлежит ему. Шебалу тем временем была занята тем, что старалась приподнять один из матрасов, чтобы забраться в пространство под ним. Откуда она знала, что под ним есть пространство, это выше моего понимания, но чтобы спасти матрас от уничтожения, я его сама приподняла.

Она забралась под него. Оттуда ей стало не видно Сесса, который был скрыт от ее взора углом платяного шкафа, но непосредственно позади кота, на полу, в поле ее зрения, была ручка, с помощью которой убирались подпорки фургона. Я положила ее там, дабы не забыть о необходимости убрать опоры, прежде чем мы потянем фургон. Страшные вещи могли бы случиться, если бы мы этого не сделали. Ручка была сделана из чугуна в полдюйма толщиной и была прямоугольной. Сесса она не интересовала ни в малейшей степени. Но Шебалу уставилась на нее, словно загипнотизированная. Интересно, чем она ее считает, подумала я. Может, змеей?

Сесс вернулся, утомившись сидеть в дверях. Шебалу внимательно посмотрела на него, когда тот проходил мимо. Она воззрилась ему в тыл, потом опять на чугунную ручку… и я вдруг поняла, что она имела в виду. Она поначалу приняла ручку за его хвост. Он ведь тоже черный и изогнут под прямым углом. Потому и недоумевала, что хвост делает там сам по себе.

Шебалу сверхнаблюдательна. Именно она, когда однажды вечером я была с ними на лужайке, заметила движение на пятачке мха под сиренью и немедленно уселась возле него дежурить. Вероятно, полевая мышь, подумала я, приготовившись подхватить кошку, если она прыгнет. Мы не позволяем кошкам убивать живых существ, если можем этому помешать, и оттого были особенно бдительны в то лето, потому что Ланцелот предположительно пребывал где-то поблизости. Весной он покинул свою штаб-квартиру в кухне и, вероятно, все еще находился в саду. Чарльз сказал, что инвестировал в Ланцелота много орехов и теперь не хочет, чтобы его съели.

Однако когда мох и кусочки веток закончили медленно приподниматься, оказалось, что из-под них возник вовсе не Ланцелот. Я, как и Шебалу, глядела во все глаза, как оттуда появляется что-то вроде рыльца. Серого, сморщенного… словно миниатюрный слоновий хобот. Сходство немедленно поразило меня. Я удержала Шебалу за ошейник – то, что появилось, могло быть опасным. Сесс тоже подошел к нам и выглядывал из-за спины Шебалу. Пока мы смотрели, появилось нечто, похожее на два уха африканского слона – серые, широкие наверху, с пламенеюще-розовой изнанкой. Тогда я догадалась, что это за существо, хотя никогда и не видела его прежде. Очевидно, бражник винный[47], появляющийся из своего кокона на нашей лужайке.