Кошачьи проделки (сборник) Тови Дорин

Мы провели чудесные десять дней, осматривая достопримечательности, но все равно не смогли охватить все. Мы должны приехать еще раз, сказал Чарльз, когда, насыщенные художественными галереями, музеями, Оксфорд-стрит и заблудившиеся в лабиринте Хэмптон-Корт, мы с триумфом катили обратно по шоссе на Сомерсет. (На сей раз мы добрались от Кристалл-Пэласа до магистрали М4 за тридцать пять минут, и Чарльз был доволен нашей экспедицией.) «Супер», – сказала я. Возможности жилого фургона потрясающие. Но мне все же хотелось бы провести отпуск вместе с кошками. В конце концов, для того мы его и купили. Когда, по его мнению, могли бы мы попробовать взять их с собой?

«Скоро, – сказал Чарльз. – Через несколько недель». И все-таки мы продолжали откладывать окончательную дату. Главным образом потому что всякий раз, когда приступали к обсуждению поездки, что-нибудь да отвлекало нас.

Взять, к примеру, Сесса и его глистов. Если помните, он снова приобрел их осенью, вследствие того что съел на лужайке ту мышь. Полин заметила признаки, когда он и Шебалу гостили у нее. Когда я позвонила, чтобы узнать, как они поживают, она спросила, следует ли ей дать каждому из них по таблетке. Если у одной кошки завелись глисты, сказала она, другая, вероятно, тоже заразится, так что ей нетрудно пролечить их обоих одновременно.

Так она и сделала. Они вернулись домой живые и полные энергии и сломя голову носились вокруг коттеджа, точно скаковые лошади. Сесс в особенности кипел воодушевлением, глаза его горели. Каникулы и противоглистная таблетка пошли ему на пользу. Поэтому когда после нашего возвращения из Лондона он снова проявил признаки наличия глистов – очевидно, опять словил мышь, о которой мы не знали, – я позвонила Полин, спросила название таблеток и получила их у ветеринара.

Таблетки надо было принимать на голодный желудок. «Дайте им таблетки в середине дня, – сказала Полин. – То есть через добрых три часа после завтрака. И после этого еще три часа нельзя их кормить, до самого ужина в пять часов. В этом случае им не придется пропустить ни одной кормежки. Они поднимают такой шум, когда их оставляют без еды».

Мне не хватило духу ей признаться, что наши двое закусывают не два раза в день, как положено взрослым сиамским кошкам. С тех самых времен, как у нас гостил Луизин кот Рыжий и Сесс наблюдал, как тот ест свою провернутую говядину ровно в двенадцать часов, он тоже стал требовать пищи в середине дня, и чтобы его не огорчать, я стала кормить его лишний раз. Как и Шебалу, потому что не могла кормить одного без другого, хотя Шебалу не так волновалась. Это Сесс всегда напоминал мне, что его надо кормить. Когда в половине первого я работала наверху в кабинете, то слышала, как скрипит дверь гостиной и как он поднимается наверх и требует, чтобы его впустили. А тогда он взбирался ко мне на колени и упирал голову мне в подбородок, так что я уже никак не могла печатать и слышала, как урчит у него в животе. Мне просто ничего не оставалось, как дать ему одну-две столовые ложки еды. Если бы я этого не делала, получался бы какой-то «Оливер Твист».

Как в таком случае давать ему его противоглистные таблетки? Что произойдет, если он не получит свою дневную порцию еды? Ответ был таков (и никогда мы с Чарльзом не чувствовали себя благороднее): придется встать в пять утра. Мы спустились из спальни, подняли Сесса с кресла, Чарльз придерживал его на столе, а я сунула ему в рот таблетку. Большую часть ночи я пролежала без сна, прокручивая в голове этот момент. Что, если нам не удастся заставить его проглотить лекарство? Что мы будем тогда делать? Но мне не стоило тревожиться. Все, что попадало Сессу в рот, неизбежно съедалось. Проглатывая таблетку, он даже не перестал мурлыкать.

С Шебалу было труднее. Она неистово извивалась и пыталась выплюнуть таблетку, но я зажала ей рот, и таблетка отправилась в желудок. Когда мы отправились в постель досыпать, я чувствовала себя победительницей. «Как просто это оказалось», – сказала я. Находясь в таком ликующем настроении, что не видела ни единого препятствия, могущего помешать нам взять их с собой в путешествие. Это просто вопрос нашей решимости, сказала я. Не надо на каждом шагу рисовать себе трудности.

Я перестала рисовать себе трудности, но мы все равно их получили. Мы спустились вниз в восемь часов и в районе девяти дали кошкам их завтрак. «Ведь эти противные глисты теперь пропали, не так ли?» – сказала я. В середине утра заметив, что в то время как Шебалу спит перед камином, нигде нет никаких признаков Сесса.

Я бросилась наверх, потом опять вниз, заглянула во все шкафчики – абсолютно никаких признаков. Должно быть, он выбрался на улицу, подумала я, – может, пошел к Фреду за шерри. Я уже собралась бежать на холм, чтобы это проверить, как вдруг, проходя через гостиную, услышала глухой удар – это Сесс спрыгнул с самой высокой книжной полки. Он никогда не залезал туда в течение дня. Он вообще никогда не залезал туда, если только Шебалу его не подначивала. Но вот же он залез туда и, видимо, по собственному желанию. Восторженно нырнул вниз через абажур торшера и стал как ошпаренный гоняться по комнате: с пианино на буфет, потом на бюро, по спинкам резных стульев… Он носился по всему коттеджу весь день, тем временем как Шебалу наблюдала за ним с неторопливым интересом. (Наша голубая девочка всегда спокойна и уравновешена. Даже противоглистная таблетка не выводит ее из себя.) Он был настолько полон энергии, что пока мы слушали шестичасовые новости, он скакнул к нам через низкий приставной столик, куда я поставила радио. Бух! Он врезался прямо в него, едва не падая сам, да и радиоприемнику это не пошло на пользу.

– Ну, это уж слишком, – сказала я. Когда я представила его в нашем фургоне…

– А ну хватит, – одернул меня Чарльз. Что я там говорила насчет того, что не предвижу трудностей? У него есть идея. Почему бы нам не отрепетировать поездку с ними? Мы могли бы взять их в фургоне на наше собственное поле. Переночевать там. Если они вырвутся, большой беды не будет – мы ведь остановимся всего в двух шагах от дома. Но это даст нам возможность уладить любые проблемы, а тогда уже мы сможем уверенно брать их с собой.

И вот пару дней спустя, если бы кто-то наблюдал за нами, он бы увидел, как мы несем спальные мешки, кастрюльки, корзины с провизией, кошачий лоток и складываем все это в фургоне. Однако (наверное, впервые в жизни) никто за нами не наблюдал. Мы совершенно случайно выбрали день, когда содержимое одного дома в деревне распродавалось на аукционе и наши обычные соглядатаи: старик Адамс, Фред Ферри, Эрн Биггз и (с тех пор как он купил свое поле) Тим Беннетт – все ушли на торги, надеясь на выгодное приобретение.

Вот и получилось, что наши передвижения прошли незамеченными. Вечером мы опустили в фургоне шторы и зажгли нашу масляную лампу, не пожелав тащить с собой электрическую батарею, Чарльз заводил свой магнитофон, приговаривая, ну разве это не классно, а я старалась помешать Сессу подпалить свой нос о стекло лампы. Именно в это время послышался стук в дверь и какой-то голос требовательно спросил, кто в фургоне, и мы подскочили от неожиданности.

Это оказался Тим. Возвращаясь поздно вечером со своего поля и увидев свет, он подумал, что в фургон самовольно вселились какие-то чужаки. Мы поблагодарили его за бдительность, объяснили, в чем дело… Даже он, при всей своей привычности к нашим выходкам и при всем своем нонконформизме, ушел потрясенный. Ночевать в фургоне, запасшись емкостями с водой и масляной лампой, меньше чем в сотне ярдов от своего собственного коттеджа… – весь его облик отчетливо выражал изумление.

Его удивление, однако, не шло ни в какое сравнение с изумлением Фреда Ферри, которое тот испытал на следующий день. В пять часов утра, услышав звук шагов возле фургона, я села в кровати, выглянула в окно и уткнулась взглядом прямо в его взгляд.

Что он делает в этом месте в такое время, мы не стали спрашивать. На плече у него, как всегда, висел рюкзак. Даже если нам и пришло в голову поинтересоваться, мы от этого воздержались. Он сказал, что увидел Сесса, глядящего из окна, и подумал, что кота случайно заперли. Такое объяснение вполне могло быть правдой, поскольку кошки глазели в окна всю ночь, дружно маршируя по нам с Чарльзом, чтобы до этих окон добраться, – вот почему я и находилась в абсолютно бодрствующем состоянии.

«Я знаю, какую икру вы мечете, если он пропадает, – пояснил Фред. – Потому и подошел посмотреть. Когда увидел в окне ваше лицо, ей-богу постарел на несколько лет».

Это могло бы быть выражено и получше, но мы оценили его беспокойство. Мы объяснили ему, что здесь делаем. Он поохал, но, удаляясь вверх по холму, похоже, размышлял о чем-то.

Мы провели в фургоне только несколько ночей. Благодаря Фреду новость быстро разнеслась. Удивительно, сколько людей полюбили спускаться в Долину по вечерам, чтобы удостовериться, что услышанное является правдой. Годами у нас была репутация людей эксцентричных, но едва ли был какой-то смысл ее усугублять. К тому же, сказал Чарльз, мы теперь доказали, что способны ночевать в фургоне вместе с кошками. («Доказали?» – мысленно удивилась я. Это стало для меня новостью.) Теперь нам надо учиться справляться в течение дня.

Мы стали практиковаться. В течение нескольких недель мы практиковались практически каждый день, но у нас так ничего и не получилось. Взять, к примеру, прием пищи. Единственный способ, при котором мы могли питаться с достоинством, состоял в том, чтобы запереть кошек в машине. Чтобы сделать это так, как во время реальной стоянки в кемпинге, нам приходилось парковать машину на поле возле фургона. Сидя за столом у окна, нам приходилось пригибаться, когда мимо фургона проходили знакомые. Это, однако, не очень-то помогало, когда мимо проезжали всадники на лошадях, которые все равно могли сверху нас видеть. Тогда мы слышали некоторые интересные теории, касающиеся того, чем занимаемся.

– Чокнутые, – сказал один. – Всегда были такими.

– Может, у них ремонт в коттедже? – высказывал предположение другой.

– Зачем они тогда корчатся на полу? – спрашивал третий. – И зачем они поставили рядом машину с орущими кошками?

– Я же сказал, чокнутые, – повторил первый.

Не легче было и когда кошки находились в фургоне. Они открывали шкафчики, опрокидывали предметы, вечно пытались выскочить в какую-нибудь из дверей. Однажды я обнаружила Сесса в платяном шкафу; его длинные черные задние лапы лишь слегка касались земли, а передние когти крепко вцепились над головой в анорак Чарльза, висевший там с предыдущего отпуска. Как обычно, находясь в бедственном положении, Сесс был полностью безмолвен. Что, если он сделает это, когда мы будем отсутствовать? Он мог бы висеть так часами, и никто бы не узнал. Это просто небезопасно – оставлять его в фургоне, при его способности открывать дверцы.

Чарльз сказал, что навесит на дверцу крючок. Так он и сделал. Он навесил крючки на все двери. В следующий раз я увидела Сесса висящим на горизонтальном шпингалете на зенитном фонаре. Однажды днем, бдительно следя за обеими кошками, я лишь на одно мгновение закрыла глаза, а когда их открыла, он уже был там. Висел, уцепившись за шпингалет передними лапами, точно воздушный гимнаст. Безмолвный, как всегда в экстремальной ситуации, с округлившимися от ужаса глазами. Он, должно быть, пытался допрыгнуть до угла платяного шкафа и поскользнулся.

Я спасла его. Когда оглянулась, Шебалу уже была в туалетном лотке. Ее нервы этого не выдерживают, сказала она. При мысли об этом ее задница начала приподниматься. Я бросила Сесса и кинулась ее усаживать.

Вот почему, когда я заканчиваю эту книгу, мы так все еще и не взяли кошек с собой в путешествие, хотя и надеемся сделать это со дня на день. Конечно, пока не надолго. Когда мы отправимся в отпуск на долгий срок, они отправятся в Бэрроубридж. А просто как-нибудь на выходные…

Мы дали объявление, что хотим снять тихий угол сада или поля недалеко от моря в Дорсете, где сможем быть полностью предоставлены самим себе. Где кошки, висящие на занавесочных карнизах или колбасящиеся в машине во время нашей трапезы, не привлекут ненужного внимания.

Быть может, если нам это удастся, мы смогли бы также взять с собой и Аннабель, говорит Чарльз, извечный оптимист. Я возражаю ему, говоря, что она не сможет путешествовать в жилом фургоне, даже если бы нам удалось соорудить пандус. Возможно, мы могли бы обеспечить ей небольшого размера фургон для перевозки лошадей, предположил как-то Чарльз. «Прицепим его позади жилого?» – спросила я, воображая себе процессию наподобие игрушечного поезда. Конечно, нет, сказал он. Не потребуется много времени, чтобы съездить пару раз до Дорсета и обратно – сначала с жилым прицепом, потом с маленьким фургончиком для Аннабель.

Аннабель вообще-то очень нравится на ферме у Перси, где она командует коровами и овцами. В прошлый раз ее поставили пастись вместе с овцами и бараном, и хозяев чуть не хватил удар, когда баран начал за ней гоняться. Впрочем, им не стоило беспокоиться. Эти двое исчезли в облаке пыли за пригорком. Через несколько минут они с громким топотом примчались обратно. На сей раз Аннабель гналась за бараном, который убегал от нее со всех ног. Хозяева сказали, что никогда не видели своего барана таким тихим, как в оставшуюся часть ее тамошнего пребывания.

Но кошки… Мы действительно намерены взять их с собой не сегодня завтра. Ведь они неотъемлемая часть нашей жизни. Мы и прицеп купили ради них; это наш второй дом – а что такое дом без любимых кошек?