Учитель вранья Харитонов Марк

За Таськой

– Уф, – сказал Тим. – Еле от него избавились. Странные здесь учёные.

– Только учёные? Некоторые кометы меня тоже удивляют, – сказал Антон Петрович. – Как ты сюда попал? Действительно с неба свалился?

– Нет, с лестницы, – сказал Тим.

И он рассказал учителю, как всё случилось. Антон Петрович был недоволен.

– Теперь ещё твою сестру искать. Только мне и заботы разыскивать упрямых пропавших девочек. Ещё ведь неизвестно, куда она угодила. Здесь дороги так незаметно расходятся, легко заблудиться. Вот некстати! А мы как раз договорились встретиться с друзьями.

– С какими друзьями?

– С Фонтаном и Маленьким Великаном. То есть с бывшим Фонтаном и бывшим Маленьким Великаном. Теперь они оба музыканты, вместе путешествуют. Маленький Великан нашёл подходящий рояль, небольшой, но с широкими клавишами, носит с собой на ремне через плечо. А Фонтан играет то на скрипке, то на дудке, то на кастрюле, то на гребешке. Он на всём может.

– Как здорово! – сказал Тим. – А где они?

– Что-то задерживаются. Они собирались поискать Книгу рецептов, которую тётушка Дирекция – помнишь? – нечаянно отдала.

«Кому отдала?» – хотел уточнить Тим, но только открыл рот, как вспомнил другое: он ещё главное Антону Петровичу не сказал.

– А знаете, ведь мы её уже нашли.

– Кого?

– Девочку эту… То есть бывшую девочку, у которой сломался гребешок.

И он рассказал учителю про своё с Таськой открытие. Антон Петрович покачал головой. Он удивился, как показалось Тиму, гораздо меньше, чем заслуживало такое известие.

– Я так и знал, – сказал он. – Я уже догадался, что она где-то в этом посёлке. Кис Кисыч напал на её след. Но я его пока сдерживаю. Ведь у меня ещё нет рецепта, как её расколдовать. Спугну раньше времени, а она опять сделает что-нибудь наоборот. Тогда всё пропало. Так что вы с сестрой даже виду не подавайте, что всё про неё знаете… Да, теперь и сестру ещё надо найти. И друзей наших всё нет. Не случилось ли с ними чего? Давай-ка пойдём им навстречу, а там посоветуемся, как найти Таську. У тебя нет какой-нибудь вещицы, чтобы дать понюхать Кис Кисычу?

– Нет.

– Да он и так всё понял. Кис Кисыч, ищи!

Пёсик, нюхая воздух, тотчас рванулся вперёд, как будто знал куда. Антон Петрович и Тим поспешили за ним.

Солнце светило над головой. Дорога, казалось, сама бежала им под ноги, как движущаяся лента эскалатора. Жёлтые одуванчики сменились седыми, и вот уже с них стал облетать пух. Ветер задул сильнее. Небо меняло цвет, из голубого оно становилось лиловым, и солнце с колючими лучами казалось иногда немного похожим на ежа.

Вдруг Кис Кисыч насторожился, забеспокоился, уши его приподнялись. Он стал нюхать воздух, шевеля чёрным кожаным носом.

– Что там? – спросил учитель вранья.

Пёс не ответил – ему было не до того. Он был занят. То опуская нос к земле, то поднимая его и нюхая воздух перед собой, он двинулся вперёд, сначала медленно, потом всё быстрей, быстрей. Хвост его вращался как сумасшедший – и вот пёс поднялся в воздух и полетел над землёй, чуть-чуть жужжа, как тяжёлый шмель. Тим и Антон Петрович еле за ним поспевали.

Они взбежали на вершину холма и увидели невдалеке большой дом из серого камня, с островерхой крышей. Две башенки по бокам делали его похожим на небольшой замок. Тем более что и каменную ограду вокруг дома можно было назвать стеной и ворота были железные.

Кис Кисыч с лаем помчался туда. Антон Петрович и Тим – тоже, хотя не понимали зачем. Один раз Тим упал и покатился с холма кувырком, но быстро встал на ноги.

Небольшая калитка в воротах оказалась открыта. Все трое вбежали во двор, остановились, чтобы оглядеться. И тут из дома выглянула… Кто бы вы думали?..

Нет, дайте дух перевести. Вы, может, думаете, что из дверей выглянула Баба-яга или какой-нибудь трёхголовый дракон? Если бы это была Баба-яга или даже дракон, если бы этот дракон даже закурил сразу три сигареты, а Баба-яга заплясала под музыку на помеле – честное слово, Тим бы не так удивился. Нет, это была… Таська! В красном сарафанчике и сандалиях на босу ногу.

Даже учитель вранья замер на месте, как будто окаменел. Один Кис Кисыч не удивился – он, казалось, издалека знал, кого здесь увидит, потому что чуял это своим чёрным кожаным носом. Он кинулся к Таське, Таська к нему.

– Кис Кисыч! – крикнула она. – Тим! Антон Петрович!

Но это было ещё не удивление! В следующий же миг им пришлось удивиться так, что даже десяток драконов, курящих сигареты или танцующих на коньках вальс, произвёл бы на них по сравнению с этим не больше впечатления, чем обычная ящерица.

Потому что из дверей тут же выбежала ещё одна Таська. Точно в таком же красном сарафанчике и в сандалиях на босу ногу, с такими же точно веснушками на носу.

Ну ладно, если уж удивляться, то сразу до конца. Не одна, а ещё пять, шесть… нет, ещё десять и даже одиннадцать точно таких же двойняшек или как это сказать? – двенадцаняшек выбежали им навстречу. И все кричали наперебой: «Тим! Тим! Антон Петрович! Кис Кисыч!» И тянулись гладить растерянного пёсика в двадцать четыре руки, так что бедняга опустил уши, поджал хвост, присел и стал пятиться. Ничего подобного он не испытывал за всю свою жизнь. Гомон стоял, как на перемене, когда после звонка выбегают в коридор первоклашки. Или как в детском саду, когда из клетки в живом уголке убегает хомячок и все начинают за ним гоняться.

Кот в тапочках

Откуда же взялось такое множество Тасек, да ещё в таком неожиданном месте? (Впрочем, такое множество двойняшек, то есть двенадцаняшек, вряд ли в каком-нибудь месте бывает ожиданным, не правда ли?) И что с ней произошло с той поры, как Тим обнаружил её исчезновение?

Ведь нет никакого сомнения, что с ней тоже что-то происходило, причём в то же самое время, когда Тим крался к погребу, падал с проломившейся ступеньки, объяснялся с Учёным, сдавал экзамен и шёл по дороге с учителем вранья.

В жизни вообще очень многое происходит одновременно. А в Аристани – тем более. Трудность в том, что рассказывать про одновременные события всегда приходится по очереди. Нельзя же так: слово про Тима – слово про Таську, опять несколько слов про Тима – и опять про Таську. Во-первых, вместо рассказа получится совершенно непонятный винегрет. А во-вторых, справедливо тогда рассказывать, что делал в этот же самый миг и учитель вранья, и пёс Кис Кисыч, и Скука… то есть тётя Лена (даже если она в это время, допустим, просто спала – но ведь сны-то она видела, и, может быть, тоже интересные) – словом, всё-всё-всё.

То-то и оно. Того, что происходит на свете в одно-единственное крохотное мгновение одновременно с миллионами людей, не рассказать даже в миллионе книг. Придётся всё-таки рассказывать про каждого по очереди.

Так вот, пока Тим незаметно для самого себя вздремнул, хотя и придерживал веки пальцами, чтобы не закрывались, хитрая его сестра встала, босиком, на цыпочках подошла к подоконнику и потихоньку достала там из выемки электрический фонарь. Она давно заметила, куда Тим его прячет, и хотела им поиграть, но знала, что брата даже просить бесполезно. Посмотрела, не раскрылся ли её Мишка – ну конечно, он, как всегда, скинул с себя одеяло. Она укрыла его получше, положила на свою подушку Поросёнка вместе с его сыночком (у Поросёнка как раз вчера появился сыночек). Потом надела сарафан, сандалии взяла в руку (чтоб тише идти), вышла во двор и лишь там обулась.

Было, конечно, страшновато, но она ещё утром кое-что задумала и решила не отступать. Во-первых, ей хотелось посмотреть, что Тим прячет за дверцей погреба. Во-вторых, у неё тоже в уме была какая-то путаница. Ведь если вспомнить совсем-совсем честно, она только кричала так: «Я всё видела, всё видела», а на самом деле не видела ничего, никакого чёрного ушастого зверька. Но после встречи с Кис Кисычем ей стало казаться, что она в самом деле кого-то видела. И она совсем по-настоящему слышала, как пёсик шепнул ей на ухо: «Я тебя тоже узнал». Словом, было зачем заглянуть в погреб. А кроме того, разве не интересно было просто выйти в тёмную ночь одной с фонариком?

Страх боролся с любопытством, и ещё было неизвестно, кто победит.

«Смотри, как темно, – говорил страх. – Вон там у забора кто-то белый машет руками!» – «Правда, машет, – говорило любопытство. – Как интересно!» Таська направила туда луч фонарика и поняла, что это была рубашка, оставленная на верёвке сушиться. Было вовсе не так уж темно. Луна иногда выглядывала из-за облаков. В её голубоватом свете шевелились непонятные тени, неузнаваемые предметы жили своей жизнью, что-то шуршало в кустах. «Ой, как страшно! – говорил страх. – Кто это чёрный пригнулся вон там за деревом?» – «Это скамейка ночью превращается неизвестно в кого. Как интересно! А дальше там что?» – говорило любопытство, и оно, видимо, пока побеждало.

Ей казалось, что она шла до погреба долго-долго. Вот и дверь. Теперь только чуть-чуть заглянуть за неё – и поскорей домой в постель, под одеяло, рассказать про всё Мишке, Зайке и Поросёночку. Как отодвигать дверь, Таська уже поняла. Направила туда луч фонарика, но ничего особенно интересного не увидела. Луч осветил какие-то банки, коробки, мотки проволоки, неразборчивый мусор. «Может, интересное Тим прячет подальше, внизу? – подумала Таська. – Только одним глазком загляну – и назад».

Она боком протиснулась внутрь, прищурив, как сама себе обещала, один глаз. Потом и его открыла. Сердце стучала громко. Фонарь освещал чёрные, в разводах, кирпичи стен, замшелые ступеньки под ногами. Любопытство всё продолжало бороться со страхом и по-прежнему оказывалось сильнее.

Таська осторожно спускалась по ступенькам, посвечивая себе фонариком то под ноги, то вперёд, надеясь увидеть там, дальше, вторую дверцу. Но луч до неё никак не доставал. Странно, днём она не казалась такой далёкой. Как будто отодвинулась вглубь или оказалась незаметно открытой. Приходилось спускаться всё глубже. Ступеньки слегка оседали под ногами, но не проваливались (ведь она была легче Тима). Наконец любопытство и страх сравнялись силами. Таська остановилась и решила, что пора всё-таки подниматься обратно. Может, дверца незаметно осталась уже позади?

Она не сразу заметила, что фонарик между тем стал светить слабей, ещё слабей. Тим, конечно, понял бы, что кончается батарейка. А девочка точно заворожённая смотрела на тускнеющую лампочку. Ей было интересно смотреть – она ждала, что лампочка сама станет ярче. Нет, скоро только маленький стеклянный пузырёк и остался в фонаре светлым, освещая лишь сам себя. Потом в нём остался один светящийся волосок. Наконец и он погас.

Таська осталась в такой кромешной темноте, что даже перестала понимать, где верх, где низ. (Она-то рыбы за ужином поела маловато.) Даже воздух от темноты казался густым и трудным для дыхания. Девочка стала шарить руками вокруг, чтобы нащупать стенку – она должна была быть где-то близко. Но в темноте всё будто растворилось. И даже ступеней под ногами она больше не чувствовала – впереди был ровный пол.

– Мама! Мамочка! – зашептала Таська сначала тихо. Потом погромче. Потом почти во весь голос: – Мамочка!

Но даже голос её глох в темноте, как в чёрной вате. Вот когда стало по-настоящему страшно. Так бывает только во сне, когда перестаёшь понимать, что с тобой происходит и что получится от следующего твоего движения.

Она всё шарила в темноте пальцами и наконец нащупала какие-то сырые камни или кирпичи. Таська пошла на ощупь вдоль этой стены, осторожно поднимая ноги, чтобы не споткнуться о ступени. Но никакой степени не оказалось – наверно, она пошла не в ту сторону. Рука наткнулась на угол – Таська свернула вдоль него. Потом – так же, на ощупь – дошла до следующего угла. Потом до следующего.

Иногда ей казалось, что она идёт по какому-то запутанном лабиринту, а иногда – что ходит всё в одном и том же четырёхугольном чуланчике без дверей. Серые кирпичи сменились гладким сухим деревом, потом как будто фанерой, потом чем-то ещё, непонятным на ощупь. Наконец ей стало совсем страшно. Она остановилась, готовая уже разреветься, пнула носком сандалии в стену…

И вдруг… Сколько раз в этих историях встречается слово «вдруг»?.. Но что же делать, если многое и в обычной жизни случается именно так, внезапно? Разве что написать вместо «вдруг» «внезапно»?.. Таська ждала, что от удара ноге станет больно, тут слёзы сами собой и брызнут. Внезапно… неожиданно… одним словом – вдруг её сандалия прошла сквозь стену, как будто та была не из кирпича, а из картона или из плотной бумаги. В тонкую щель прорвался острый луч света, вонзился в землю возле второй Таськиной ноги и затрепетал, как стрела.

Таська наклонилась, руками расширила щель (стена в самом деле оказалась картонной) и заглянула в неё. Она увидела угол комнаты, внизу, под ногами, огромный стол без скатерти с четырьмя деревянными стульями вокруг, ещё ниже – натёртый блестящий пол. Просунула в дыру ногу – нога не достала до стола. Пришлось повернуться спиной, придерживаясь руками. Таська осторожно спустила в дыру обе ноги, спрыгнула на стол, оттуда слезла на пол и огляделась.

За её спиной, невысоко над полом, висела большая картина в золочёной раме. На картине был нарисован мышиный праздник. Нарядные мыши в юбочках, штанах и шляпах танцевали и пировали в огромном зале, украшенном флагами и фонариками. Из бочки на колёсах лился в кружки красный сок. А вход в зал представлял собой огромную чёрную дыру с оборванными краями – это была та самая дыра, через которую только что вылезла Таська, но так похожая на нарисованную, как будто была тут всегда.

Из соседней комнаты донёсся звук, похожий на мурлыканье. Она осторожно прошла к двери, выглянула – и увидела кота.

Кот был большой, чуть не с Таську ростом. По гладкой шерсти его были нарисованы крупные голубые цветы с бутонами, зелёными стеблями и листьями. На голове расшитая тюбетейка, на лапах тапочки с когтями. Он сидел в кресле, спиной к Таське. Перед ним стояло большое зеркало. Кот смотрелся в него и заплетал в косички усы.

Должно быть, в этом зеркале отразилась и Таська – Кот бесшумно повернулся к ней. Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Привет, – сказал наконец кот. – Что, в гости пришла?

Он, казалось, совсем не удивился появлению у себя в доме незнакомой девочки. Но куда удивительней было, что Таська ничуть не удивилась, услышав, как он разговаривает. И если она не могла сразу в ответ ничего вымолвить, так это просто от растерянности. Только смотрела на него во все глаза.

– Что, нравится? – спросил кот в тапочках и с удовольствием скосил глаза на свою раскрашенную шерсть. – Узорчик сам придумал. Хочешь, дам срисовать?

Таська отрицательно покачала головой, а вслух наконец сказала:

– Зачем?

– Не знаю. Многие просят. А чего ты хочешь?

– Ничего.

– Да ладно, ты не стесняйся. Я же знаю, сюда все приходят как будто в гости, а на самом деле что-нибудь попросить. Потому что этот дом уже превратился в Дом Интересных Вещей и Развлечений. Игрушек здесь знаешь сколько? Больше, чем в любом магазине. Одних кукол четыре тысячи шестнадцать. Или даже больше. Давно не пересчитывал. И посмотрела бы ты, какие все чистенькие, как аккуратно сидят на местах! Не то что у некоторых детей. Потому что ими никто никогда не играл.

– Зачем же они вам? – немного осмелела Таська.

– А, достались от прежнего хозяина. Он собирал игрушки и всякую всячину, выпрашивал в подарок ко дню рождения или брал просто так. Всё копил. А играть жалел, боялся, чтоб не испачкались. А я – пожалуйста, всем даю.

– Ой! – охнула Таська и тут же прикрыла рот рукой.

Ей захотелось спросить про этого прежнего хозяина: кто он такой и почему он прежний? Но не спросила, а сказала вместо этого совсем другое.

– А я знаю, – сказала, – кто вы. Вы кот Брысь.

– Верно, – удивился кот. И ухмыльнулся – он казался очень довольным. – А откуда ты меня знаешь?

– Про вас… – тут она вспомнила, что учитель вранья велел никому про него не говорить. – Про вас в одной книжке написано… А этот прежний… – решилась наконец она. – Вы его… съели?

– Что? – Кот даже не сразу понял. – Съел? – Тут до него дошло, и он засмеялся мурлыкающим смехом. – Ты, может, принимаешь меня за Кота в сапогах? Так это всё сказки! Неужели ты веришь сказкам? Такая большая! Зачем коту сапоги? С какой стати? Они тяжёлые и всегда жмут. Гораздо удобнее в тапочках. Особенно если они, как у меня, с когтями, чтоб можно было чесаться. Я и мышей давно не ем. Даже если в них кто-нибудь превратится. Насмешила! Я люблю что-нибудь повкуснее. Если хочешь знать, я Жар-Птиц развожу. Откармливаю в клетках, как индюков. У прежнего хозяина было несколько яиц, я для них инкубаторы устроил. Огнеупорные. Уже четыре штуки вывелись. Они, пока молоденькие, так ярко светятся, прямо смотреть больно. А когда откормишь их хорошенько, становятся просто разноцветными. Как обычные павлины. Ну, может, чуть-чуть не такие яркие. Зато смотри на них сколько угодно. Хочешь, покажу? Ты ведь наверняка не видела живой Жар-Птицы?

– Нет, – сказала Таська. Жар-Птицы она действительно не видела, но смотреть, как их откармливают в клетках, почему-то не захотелось.

– Не хочешь, как хочешь, – покладисто сказал Брысь. – А мне вот интересно проверить, можно ли раскормить Жар-Птицу до страуса. Петуха пробовал раскормить – не получилось… Ну, может, хочешь посмотреть ночную лампу. Она знаешь какая: чем ярче светит, тем сильней становится темнота. Ну, у меня в доме столько всего интересного – ходить никуда не надо! А то, знаешь, предки у меня были такие разные – хоть разорвись. Предки по отцу всё искали каких-нибудь приключений. То на пиратском корабле плавали, тонули, горели, еле в живых оставались. То отправлялись куда-нибудь на далёкий Север, мёрзли, голодали, только бы не сидеть на месте. На одном месте они, видите ли, скучали, им, видите ли, было неинтересно. А предки по матери все были, наоборот, домоседы. Им лишь бы в тепле греться, сытно есть, спать на тёплой печке и чтобы никто не обижал. Ну а мне что же делать? Я прямо мучился от такого несовместимого наследства. Честно признаюсь, мне нравится жить дома – это на меня предки по матери влияют. Но в то же время хочется, чтобы было интересно, понимаешь? Это отцовская кровь говорит. И вот только в этом доме у меня получилось всё вместе: можно не выходить за порог – здесь столько всего интересного, столько всяких приключений! Не соскучишься. Особенно если в гости придёт кто-нибудь…

– А прежний хозяин… – осторожно решила всё-таки напомнить Таська, – он где?

– Да здесь где-нибудь бегает.

– Как это – бегает?

– Обычно… Вон, наверное, он.

И Брысь показал Таське на странное существо, которое неторопливо перебегало через комнату. Это был поросёнок, но не обычный, а тоже раскрашенный и главное – с прорезью на спине. В животе у него что-то позванивало на бегу.

– Ой, кто это? – вздрогнула Таська.

– Копилочный поросёнок. У тебя никогда таких не было? В прорезь бросают монеты – слышишь, они там бренчат? А когда накопишь денег и захочешь достать, поросёнка надо разбить.

– Это вы… это вы его превратили?

– Что ты! Я и не умею. Это он сам.

– Но вы же говорите… это сказка…

– А он превратился по-настоящему, это гораздо интереснее. Должен тебе сказать, что самое замечательное в этом Доме Интересных Вещей – Зеркальный зал. Там всякие зеркала. Есть зеркало не простое, чтоб перед ним наряжаться, а такое, что посмотришь – и увидишь себя в любом наряде, какой хочешь. Даже переодеваться не надо – наряд оказывается уже на тебе. Есть зеркало, в котором можно увидеть кого хочешь и прямо к нему попасть – только перешагнуть через раму. Есть разные кривые зеркала. В одно смотрятся, чтобы похудеть немного, в другом можно получиться совсем тощим. Хочешь немного пополнеть или совсем потолстеть – смотри в другие зеркала. А гримасничать перед зеркалом ты любишь? Тут некоторые сами состроят за тебя такие гримасы – обхохочешься! Есть зеркало, в котором каждый себе нравится. У, знаешь, как интересно! Я сам ещё не разобрался во всём, столько тут накопилось. Потому что трогать боюсь. Там есть такие зеркала, которые могут превратить совсем неизвестно в кого. Только угадать заранее трудно. Хорошо, если просто в такого вот копилочного поросёнка, а то… Да вот, посмотри, кто тут только не бродит.

И действительно, вслед за копилочным поросёнком через комнату прошествовали какие-то непонятные существа. Какая-то длинная-предлинная собака просеменила на восемнадцати ножках. Прошёл на высоких, как ходули, лапах цыплёнок с дымящейся трубкой в клюве. Прокатилась на мелких колёсиках толстая зелёная гусеница. Переворачиваясь на ходу, двигалась головоломка из проволочек, с каждым поворотом меняя свой вид.

– А? Вот умора! – веселился кот. – В кино ходить не надо. Я сам однажды чуть не попался, теперь берегусь. Жду, когда придёт кто-нибудь. Только редко бывают гости. У прежнего хозяина почему-то была дурная слава – всех распугал. Но теперь стали наведываться. Вот как раз перед тобой приходили двое. Один здоровенный, с роялем на ремне, представляешь? Другой со скрипкой. Искали какую-то книжку. Старушка, говорят, какая-то оставила её за зеркалом, которое теперь у меня. Я говорю: а, знаю, знаю, видел какую-то книжку за рамой, только за ней, говорю, надо туда, через раму, и сходить. Вру, конечно, ничего я на самом деле не видел, просто мне интересно. Повёл их в Зеркальный зал, сам остался у двери, смотрю, что будет. А они подошли к какому-то зеркалу, посмотрели – и представляешь, ничего в нём не увидели! Это было зеркало, которое не отражало ничего. И некого стало отражать, потому что вместе с отражением их и самих не стало видно. Они в невидимок превратились.

– Ой! – испугалась Таська. – И где же они?

– Ушли, наверно, за ту сторону зеркала, где их не видно, где-то там бродят.

– А разве нельзя превратиться обратно?

– Можно. Я однажды сумел. Иногда бывает для этого достаточно посмотреть в другое зеркало. Только надо правильно угадать, в какое. А то будешь превращаться всё дальше и дальше, совсем уже неизвестно в кого. Говорю же, сам еле выбрался. Иногда нужно, чтоб кто-то тебе помог. Зависит от зеркала… Вон, опять бежит, – засмеялся Брысь и показал на копилочного поросёнка, который, звеня монетами в брюхе, пробегал через комнату обратно.

– А он, значит, не сумел превратиться обратно? – пожалела его Таська. – Бедненький!

– Почему бедненький? Он, может, сам не хочет обратно, ему так нравится. Он больше всего в жизни любил копить – теперь ему хорошо.

Поросёнок возвращался не один. Следом за ним пробежал второй точно такой же, потом третий, четвёртый.

– А эти откуда? – удивилась Таська.

– А это в том зале ещё одно зеркало есть. Не знаю, как его назвать. Множительное, что ли? Например, у тебя есть конфета, а ты хочешь, чтоб стало две. Покажешь её зеркалу – в нём будет точно такая же конфета. Причём настоящая – можно её взять. Покажешь две конфеты – бери из зеркала четыре. Сколько хочешь. И не отличишь одну от другой. Вот этот здешний хозяин, как стал копилочным поросёнком, полюбил в это зеркало смотреться. Чтоб денег у него стало ещё больше. Глянул раз – поросят стало двое, и в каждом звенят монетки, понимаешь? И оба одинаково жадные. Посмотрели в зеркало оба – стало их четверо. Теперь я уж сам не знаю, сколько их тут бегает. И денег теперь в них полно.

– Зачем же столько?

– Как – зачем? Можно купить новые копилки. Хочешь взять одну?

– Нет.

– Ну, может, хочешь новый наряд? Я тебе дам посмотреться в такое зеркало – ахнешь!

– Не хочу.

– А чего же ты хочешь?

– Хочу домой! – заревела вдруг Таська. – К Тиму!

– А, ты просто потерялась? – догадался Брысь. – Ну, это совсем легко устроить. Я же говорил, здесь для этого специальное зеркало. Посмотришь в него, увидишь, кого хочешь, – и через раму к нему.

– Справочное? – вспомнила Таська.

– Ну вот, ты про него даже знаешь. Пошли.

Он встал с кресла, держась правой передней лапой за поясницу, задние лапы поглубже засунул в тапочки и повёл девочку через дверь в соседнюю комнату. Тапочки шаркали об пол. Под ногами шмыгали мелкие поросята и всякие странные существа.

Таське стало даже чуть-чуть жалко: вот сейчас она увидит в зеркало Тима (он, конечно, спит у себя на кровати), перешагнёт через раму – и окажется в своей комнате. И всё кончится, как сон, она никогда, может, больше не увидит кота Брыся и не заглянет в другие зеркала…

– Пришли, – сказал Брысь. – Закрой глаза, чтоб не посмотреть случайно не в то зеркало. Откроешь, когда я скажу.

Таська закрыла глаза.

– Иди, – сказал кот.

Таська пошла, осторожно вытянув перед собой руку.

– Всё, – сказал кот, – можно открывать.

Таська открыла глаза. Перед ней было зеркало. Она думала, что увидит там Тима, но увидела саму себя, как в самом обычном домашнем зеркале. «Наверное, ошиблась», – подумала Таська, но лишь в следующее мгновение она поняла, какая это была ошибка. Отражение в зеркале зашевелилось само по себе, и девочка – вторая Таська – перелезла через раму в зал.

А кот Брысь смотрел на них от дверей и веселился:

– Не туда посмотрела! Вот умора! Сейчас лопну от смеху!

Может, он нарочно заставил её подойти не к тому зеркалу, чтоб было поинтереснее. А может, и сам не знал, где там какое. Таська – то есть теперь обе Таськи – оглядывались в растерянности по сторонам, и когда обе нечаянно заглянули опять в то же зеркало, оттуда вышли ещё две точно таких же девочки.

Стоит ли объяснять, что было дальше? Кот Брысь от хохота держался уже за живот.

И вот тут со двора послышался лай. Это прибежал, вернее, прилетел Кис Кисыч, а за ним учитель вранья и Тим. Таська бросилась к ним навстречу, и все остальные Таськи – тоже.

Превращения

Увидев Кис Кисыча, кот стал на все четыре лапы, как самая обычная кошка. Он выгнул спину и зашипел. Цветочки и листки на его шерсти встали дыбом. Теперь он казался ростом даже больше пса. Кис Кисыч, кажется, вначале немного его испугался. Но это длилось одно мгновение. Они оба знали, что должно быть наоборот, что по правилам кошки должны бояться собак и убегать от них. Поэтому в следующее мгновение Брысь скинул тапочки и босиком побежал в дом. Пёс за ним.

Брысь хотел закрыть за собой дверь на задвижку, но не успел. Тогда он попробовал её придержать. Но с другой стороны на дверь навалились Антон Петрович, да ещё Тим, да ещё Кис Кисыч. Тогда кот внезапно отпустил дверь, и все кубарем друг через друга вкатились в коридор. Пока они вставали и оглядывались, кот был уже в Зеркальном зале.

Кис Кисыч опомнился первым и помчался за ним. Брысь вбежал в первое попавшееся зеркало и превратился там в толстого зубастого тигра на длинных и суставчатых, как у жирафа, ногах. Пёсик не испугался, он храбро прыгнул туда же – и превратился в длинную мохнатую ящерицу с четырнадцатью ногами и маленькой головой на змеиной шее. Эта голова потянулась к тигру, открывая пасть с острыми, как маленькие кинжалы, и, скорей всего, ядовитыми зубами. Тогда тигр выскочил на своих жирафьих ногах из зеркала, перепрыгнул в другое и там превратился в подобие птицы с клювом аиста, но с крыльями летучей мыши. Эта птица кинулась на ящерицу и хотела схватить её за спинку своим длинным клювом. Но ящерица ловко увернулась, перебежала тоже в другое зеркало, и там её голова превратилась в пилу, а ноги стали длинными щупальцами, как у осьминога. Эти щупальца схватили летучую птицемышь, подтащили к пиле, чтобы отпилить опасный клюв. Но едва птицемышь оказалась в новом зеркале, как её клюв превратился в ком ваты, пила в нём завязла. Тогда осьминог, не выпуская птицу, переполз в новое зеркало, там пила превратилась в прялку и стала мотать из ваты нить. Но в это время птица превратилась в чудовищного ежа, утыканного вместо иголок пистолетными дулами. Осьминог с прялкой отпустил его, поскорей убежал в другое зеркало и там превратился в черепаху на четырёх лапах, но с башней, как у танка, и длинной танковой пушкой вместо головы. Ёж с пистолетами побежал обратно в прежнее зеркало, танк с пушкой – за ним. Они снова стали превращаться в осьминога, в птицу, в ящера и тигра, и наконец из первого зеркала выпрыгнул знакомый кот, а следом за ним – Кис Кисыч.

Все остальные, прижавшись к стене, следили за этими превращениями. Кис Кисыч и Брысь опять стали гонять по Зеркальному залу, как сумасшедшие. Копилочные поросята разбегались от них в переполохе, сталкивались, разбивались, монеты катились из них по полу во все стороны.

Наконец Брысь сумел попасть в дверь, выбежал на улицу и одним махом вскарабкался на дерево. Кис Кисыч кинулся за ним, но не рассчитал разбега и стукнулся о ствол, так что дерево закачалось. И не только дерево, а как будто и небо, и земля, и все, кто был на ней. Некоторое время пёсик приходил в себя. Потом яростно залаял, и хвост его начал вертеться, набирать скорость…

– Чего ты лаешься? Чего лаешься? – сказал ему сверху кот. Он понял, что Кис Кисыч сейчас взлетит вверх, и тогда ему деться больше некуда. – Нет чтобы поговорить по-человечески. Сразу заводится…

Тим вдруг подумал, что он в самом деле ни разу не слышал, как Кис Кисыч говорит по-человечески. Да зачем это было ему нужно, если всё было и так понятно: когда он сердится, когда просто здоровается? Но всё же пёсик немного сконфузился, хвост его остановился.

– Подожди, Кис Кисыч, – сказал ему учитель вранья. – Действительно, дай сначала поговорить с ним, не пугай.

– А я и не боюсь, – сказал сверху Брысь, отфыркиваясь и приглаживая лапой цветочки на шерсти. – Подумаешь, вертолёт нашёлся! Пусть только сунется наверх, я его хвостом перешибу! Расхулиганился, все копилки побил. Где я новые возьму?

– Сам виноват, – сказал учитель вранья. – Скажи лучше, что ты с девочкой сделал?

– Ничего я с ней не делал. Посмотрела не в то зеркало, вот и всё. Заставлял я её, что ли? Спросите сами. Даже лапой не дотронулся. Да и чего такого случилось? Ладно, превратилась бы в какую-нибудь кривобокую уродину. Или, допустим, в гусеничный штопор без хвоста. Нет ведь. Осталась, какой была, только вместо одной будет вам сразу двенадцать. Даже лучше. Спасибо бы сказали.

– Да не нужны мне двенадцать, мне только одна нужна! – крикнул Тим.

– Пожалуйста, бери себе одну.

– Какую?

– Любую.

– А остальные?

– Это смотря какую выберешь. Условия же известные, неужели не читал? Выберешь ту самую, свою – остальные, из зеркала, сразу исчезнут. Выберешь другую – все двенадцать останутся уже навсегда. А дальше – как они захотят. Могут здесь остаться. Захотят все пойти с тобой – пожалуйста. Мне не жалко.

Тим испугался. Он испугался не просто того, что останутся все двенадцать. Хотя и не представлял, что с ними делать. Если б они ещё были разные, как детский сад. Но тут… Ему и с одной Таськой-то бывало трудно. Не говоря о том, что и с одной приходилось всем делиться: конфетами, всякими угощениями, игрушками. Ей надо было даже уступать лучшее, потому что она была младше. Но нет, он не этого боялся. Это была чепуха. Сейчас он готов был отдать Таське всё, что она захочет, он готов был ей всегда всё отдавать, только бы с ним оставалась одна, та самая, настоящая.

Но как их отличить? Все были на одно лицо, все говорили одинаковыми голосами, все одинаково старались ему подсказать: «Вот я, Тим! Вот я!» Всё, что делала одна, в тот же миг – и даже немного раньше – повторяла другая. И одинаковые слёзы текли по одинаковым щекам.

Наверно, они даже пахли одинаково, потому что Кис Кисыч растерянно перебегал от одной Таськи к другой, нюхая то сандалии, то сарафанчик.

Тим оглянулся на учителя вранья. Тот развёл руками:

– Я помню, есть какой-то способ угадывания. Но, как назло, забыл какой.

– Э, подсказки запрещены! – подал Брысь голос с дерева. Он уже успокоился и разлёгся на ветке, приготовившись смотреть – ему опять было интересно. – С подсказками не будет считаться, только всё испортите.

– А ты сам-то знаешь как?

– Понятия не имею. Наверное, надо всё рассчитать, взвесить. В общем, обдумать со всех сторон. Хотите, можно каждую посмотреть в микроскоп – там где-то в кладовке есть. Или лучше в телескоп. Или вон у меня на ветке бинокль висит, я люблю отсюда наблюдать за дорогой. Можно провести анализ, химический, физический или этот… математический. Вообще разобрать на части и все сравнить.

– Какую ты несёшь чушь! – рассердился учитель вранья.

– Я – чушь? А сами-то? Объясните мне, какая вам разница: настоящая, не настоящая? Что это значит: настоящая?

– Значит, что она живая.

– То есть?

– Она ходит, говорит.

– Все ходят и говорят.

– Она плачет настоящими слезами.

– Да как вы различите – настоящими, ненастоящими? Попробуйте языком: на вкус все одинаковые.

– Она плачет, потому что ей грустно, или больно, или вообще плохо. Она умеет жалеть других, умеет любить.

– Любить, подумаешь! Все что-нибудь любят. Одни любят сосиски, другие молоко. Один родственник прежнего здешнего хозяина (неужели он совсем разбился?) больше всего любил, говорят, маленьких детей. Ни мармелада, говорил, мне не нужно, ни шоколада, только люблю, говорил, маленьких детей.

– Это совсем другая любовь, – сказал Тим.

– Ну, другая так другая. Смотри сам. Только правило помнишь какое? В руки берётся, назад не отдаётся. Или наоборот, я уже сам забыл. В общем, обознатушки не переигрываются.

И он снял с ветки бинокль, приготовившись наблюдать, как в театре.

Тим в растерянности смотрел на Таську: на одну, на вторую, на третью, на двенадцатую. И голова у него начинала как будто кружиться. Все Таськи смотрели на него одинаковым взглядом – испуганным, выжидающим, умоляющим. У всех в глазах были слёзы. И все примолкли – наверное, потому, что каждое слово оказалось бы в то же мгновение повторено хором. Настоящая Таська не могла даже подсказать: «Вот я!» – потому что одновременно с ней и остальные сказали бы то же самое, точно такими же голосами.

Но какая же из них настоящая, единственная?

У него даже кожа на лбу заболела от раздумья.

Одинаковые девочки в одинаковых сандалиях и красных сарафанчиках стояли перед ним. Он переводил взгляд с одной на другую. Вот это она, Таська, с которой он играл и ссорился, которую любил и на которую сердился? Это с ней вы катались на санках, и она говорила: «Давай будем играть так – ты скажешь:

“Не толкай меня”, а я скажу: “Не буду”, а сама толкну, а ты покатишься с горы, а я побегу за тобой и буду кричать: “Ой, кто тебя толкнул, кто тебя толкнул?» – и так рассказывала с начала до конца всю их игру, оставалось только повторять уже придуманное и рассказанное? Это она фантазировала: «Тим, а Тим? А здорово, если б одни люди были сделаны из вафель, а другие из шоколада, вот бы они бегали друг за другом и откусывали?..» – и смеялась, показывая молочные зубки… Да вот же она!

– Таська! – сказал Тим.

И Таська прижалась к нему лицом, мокрым от слёз, и оба немного заплакали.

А когда глаза их очистились, они увидели, что все зеркальные двойники исчезли.

– Надо же! – сказал сверху Брысь и даже поаплодировал мягкими лапами. – Браво, браво! Как ты догадался?

– Сам не знаю, – честно признался Тим.

– А, вспомнил! – сказал учитель вранья. – Ведь у тех, которые из зеркала, правая сторона получается на месте левой – и наоборот. Ты, наверное, заметил, что у твоей сестры какая-нибудь родинка на правой щеке, а у остальных на левой.

– Не знаю, – сказал Тим. – Я про это не думал.

За невидимками и обратно

– Удачный получился денёк, – довольно потёр лапы Брысь. – То двенадцать девочек, то эти двое превратились в невидимок. Жаль только, поросят всех перебили…

– Постой, – сказал Антон Петрович. – Какие это двое превратились в невидимок?

– Я разве сказал: двое? – Кот спохватился, что наговорил лишнего. – Я просто сказал, что превращений тут видимо-невидимо…

– А не приходили сюда два музыканта?

– Нет, музыкантов не было.

– Как же не было! – вспомнила Таська. – Сам же рассказывал: один большой, с роялем, другой со скрипкой.

– А, эти! – зевнул Брысь. – Ну, заглядывали, а больше я их не видел.

– Конечно, не видел! Он дал им посмотреться в зеркало, где ничто не отражается, и они стали невидимы.

– Разве можно так врать?! – возмутился Антон Петрович.

– А сами-то чему учите! – ответил кот.

– Я учу не такому вранью. Ведь трудно жить, когда ни на одно слово нельзя положиться, не знаешь, что получится.

– Конечно, я необразованный, я ваших школ не кончал. Вру, как умею.

– А ну-ка, рассказывай, где они и как сделать, чтобы мы их увидели.