Тайна Марии Стюарт Джордж Маргарет

XIX

Мария и Дарнли ехали бок о бок далеко впереди остальных по дороге, ведущей из Эдинбурга в Стирлинг. Стоял свежий мартовский день, ясный и бодрящий; казалось, что ветер, обшаривший зимние кладовые и обнаруживший их пустыми, торжественно объявлял о начале весны. Это время в Стирлинге уже подходило как для обычной, так и для соколиной охоты, но, даже если она окажется неудачной, Мария была рада покинуть пределы Эдинбурга.

Эдинбург, где почти безраздельно правил Джон Нокс, а крыши домов стояли тесно, как сплетничающие женщины, угнетал ее дух. Лорды Конгрегации были подлинными правителями Эдинбурга и прочно держали его в руках.

Но здесь, за городом – ах, какой простор, какие краски, какой свежий и чистый ветер! Стирлинг находился примерно в тридцати семи милях к северо-западу от Эдинбурга, если следовать вдоль залива Форт до того места, где он переходит в реку Форт. По мере того как река мелела, она становилась серебристой и отражала серовато-синее мартовское небо с бегущими облаками. Окрестная земля только что сбросила побитую молью зимнюю шубу, в некоторых местах уже проступили радужные зеленые тени.

– Там будут соколы? – спросил Дарнли. – У меня был чудесный сокол в Англии, но мне пришлось оставить его.

– Это соколы с Оркнейских островов. Ты будешь доволен ими. – Она повернулась в седле и посмотрела на остальных, отставших примерно на сотню футов и растянувшихся в яркую цветную линию: три Марии, Риччио, Мелвилл и лорд Джеймс. Слуги, музыканты, священники и камергеры уехали раньше для подготовки королевских покоев.

– Они будут слушаться меня?

– Разумеется. Разве они не признают настоящего принца? – Она наклонилась в седле и поцеловала его.

Ах… его поцелуи… «Мы должны скорее пожениться, иначе я непременно согрешу, – подумала она. – Я думаю о нем и о его теле даже во сне, когда должна отдыхать».

– Сколько еще ехать? – спросил Дарнли.

– Скоро мы приблизимся к Стирлингскому мосту. Там…

– Там Уоллес разгромил англичан в 1297 году. Пожалуйста, не нужно давать мне очередной урок истории. Если ты чувствуешь себя обязанной запоминать каждый исторический факт, зачем утомлять меня ими?

Его слова расстроили ее. А как же речи о том, что он чувствует себя шотландцем?

– Это и твоя история; во всяком случае, ты так говорил. И если тебе предстоит стать королем…

– Королем настоящего, а не прошлого.

– Тем не менее ты должен знать основы шотландской истории, – сказала она.

– Ты говоришь как школьный учитель. – Он нахмурился и попробовал зайти с другой стороны: – Действительно, ты старше меня и к тому же королева, но я не хочу быть твоим учеником.

– Кем же ты хочешь быть?

– Твоим мужем, любовником, другом и господином.

– Разве может один человек стать всем?

– Может… в идеальном мире, который мы создадим для себя.

Они приближались к замку Стирлинг, возвышавшемуся над равниной на двести пятьдесят футов, словно гигантский гриб. Он был серым и массивным, как призрак Камелота. С зубчатыми стенами, бастионами, подъемными решетками и пушкой, с королевскими апартаментами, церемониальным залом, дамской обзорной беседкой, садом на холме, оленьим парком и турнирным полем, это был самодостаточный рыцарский мир, словно пришедший из сновидения.

– Здесь прошло мое детство до отъезда из Шотландии, – сказала Мария. – В других местах мне угрожала опасность. Солдаты Генриха VIII вторглись на наши земли и пытались похитить меня.

– Тебе пришлось скрываться здесь и ты не могла жить нигде больше? – недоверчиво спросил он.

– Да. Я родилась в Линлитгоу, во дворце, который мы проехали по пути, но через несколько месяцев меня привезли сюда, в Стирлинг. Здесь, в Королевской часовне, я была коронована в возрасте всего лишь девяти месяцев.

– Насколько я понимаю, ты не помнишь этого.

– Конечно нет.

– Какая жалость: стать королевой и не помнить, как это случилось. – Он нахмурился.

– Мы оставались здесь постоянно, я с матерью и Марии. И некоторые мои сводные братья и сестры… Здесь жили Джеймс, Роберт и Джон Стюарты и Джин Стюарт. Пока играли, катались на пони и учились, Генрих VIII опустошал нашу страну. В какой-то момент англичане оказались в шести милях от Стирлинга, поэтому мы с матерью бежали на маленький остров на озере Ментейт.

– Как скучно.

– Нет, там было чудесно.

«Это было особенное, глубоко личное время, о котором я не могу рассказать даже тебе, – подумала она. – И я даже не уверена, все ли произошло так, как я помню это».

– Монахи! – Он скорчил гримасу. – А что случилось потом?

Неужели он в самом деле не знает?

– Генрих VIII умер, но это не принесло нам облегчения. Его преемник Эдуард VI продолжал терзать нас. Его полководец Эдвард Сеймур выступил на Эдинбург с большим войском. Там было кровопролитное сражение, битва при Пинки-Клаф, и шотландцы проиграли. Тогда моя мать и все остальные поняли, что Шотландия не может в одиночку противостоять Англии. Нам пришлось отдаться на милость Франции.

Как ужасно это прозвучало! Она никогда не говорила об этом вслух и не ощущала зловещей, свинцовой неизбежности этих слов.

– Я была обещана в невесты дофину в обмен на защиту от англичан. Французский король прислал за мной судно, и я уплыла во Францию. Там я выросла, вышла замуж за дофина…

– …и в конце концов вернулась в Шотландию, – закончил он. – Через тринадцать лет.

– Но за эти тринадцать лет весь мир изменился. Два новых правителя в Англии…

– И новая правительница Шотландии, реформатская церковь, – сказал Дарнли. – Она правит тяжелой рукой.

– Да. – Эта рука иногда казалась тяжелее, чем Мария могла вынести. – Но ее власть сосредоточена главным образом в Эдинбурге. Здесь мы свободны от нее.

– Верно, если не считать некоторых наших спутников. – Он мотнул головой в сторону лорда Джеймса. – Почему ты вообще взяла его с собой?

– Он хотел поехать. Кроме того, он усердно работает, а в Писании сказано: «И пахарь достоин награды за труды свои».

Дарнли поморщился:

– Я не люблю цитат из Библии, даже сказанных в шутку.

Они проехали внешние укрепления и поднялись по пандусу, ведущему к привратницкой, с огромными, похожими на барабаны, сторожевыми башнями. Ветер трепал их одежду. Шляпа Мэри Флеминг слетела с ее головы и покатилась по мостовой, перелетела через зубчатую стену и исчезла.

– Ох! – воскликнула она, изумленная быстротой, с которой это произошло.

– Теперь она украсит жену какого-нибудь горожанина, – сказал лорд Джеймс. – Поистине милосердное деяние.

Мария поселила Дарнли в покоях короля, что вызвало оживленные перешептывания, которые она предвидела. Но она не могла ничего с собой поделать. Почему она должна была селить его в почти переполненном западном крыле королевских апартаментов, когда просторные и хорошо обставленные покои короля оставались пустыми?

Замок Стирлинг мог похвалиться великолепными отдельными покоями для короля и королевы с соседними спальнями. Яков V оборудовал их лишь за два года до своей смерти и гордился всяческими модными новшествами: рядами из трех чертогов, возраставших по степени приватности и ведущих в соседние спальни в восточном крыле, отдельными уборными в каждой спальне, рабочими кабинетами и ванными комнатами, высоким потолком присутственного чертога короля, украшенным резными медальонами. Из апартаментов королевы открывался прекрасный вид на сельскую местность за замком, а утром в окна светило солнце.

При Марии де Гиз покои короля были тихими, окна закрыты ставнями, и никто не мог войти туда без разрешения. Для нее это было одним из проявлений траура. Мария помнила, как однажды она заглянула туда и получила наказание, соразмерное прегрешению. Комнаты были темными и пыльными, а большие резные головы на потолке казались чудовищными. Она больше не хотела приходить туда, но лелеяла тайный страх, что там находится призрак или скелет ее отца. Однако после возвращения в Шотландию она распорядилась открыть, проветрить и заново выкрасить апартаменты короля, и теперь они имели роскошный и приветливый вид.

Оба устроились в своих комнатах. Мария быстро привела все в порядок и осторожно постучала в дверь, соединяющую ее спальню со спальней Дарнли. Он тут же распахнул дверь.

– Никаких шпионов, – прошептал он и обнял ее. – Разве это не чудо?

Оставшись один после обеда, когда все пожелали друг другу доброй ночи, Дарнли почувствовал себя в безопасности после того, как запер дверь на задвижку. Он обвел взглядом комнату с позолоченной мебелью и высокой кроватью под изысканно расшитым балдахином с длинными золотыми кистями. Это была спальня короля, и он, Генри, лорд Дарнли, скоро станет королем. Королем Шотландии. Вот это будет подарок для королевы Елизаветы и ее заплесневелого двора!

Несколько мгновений он сидел тихо, прислушиваясь к любому шуму. Можно ли считать, что все уже легли спать? Мария вряд ли придет к нему. У нее был почти виноватый вид, когда она сказала ему, как сильно устала. Тем не менее он ждал. Потом он встал и пошел в другой конец комнаты, где лежала его открытая дорожная сумка. Внутри находилось нечто такое, что он давно уже хотел попробовать.

Он порылся в личных вещах, отложил в сторону свою счетную книгу, письменные принадлежности и лекарства, которые мать собрала для него («Никогда не расставайся с ними», – строго сказала она) от кашля и болей в суставах, а также наглазную повязку от бессонницы, регулярно преследовавшей его. Наконец он нашел это, нежно булькавшее, словно младенец в распашонке. Он достал это – фляжку виски, легендарного местного напитка. О, как ему хотелось попробовать его! Ему удалось получить бутылку от покладистого графа Атолла.

Он нетерпеливо отвернул крышку и сделал огромный глоток. Виски оказался настолько крепче вина, к которому он привык, что его как будто ударили кулаком в грудь, и он закашлялся. Он не мог поверить, что жидкость может быть такой крепкой. «Даже яд действовал бы мягче», – подумал он.

Не был он готов и к тому, что виски, оказавшись в желудке, ударит ему в голову. Напиток как будто разлился у него в мозгу.

«Я мог бы с таким же успехом влить его себе в ухо», – подумал он. Эта мысль показалась ему чрезвычайно смешной. Он сделал еще один большой глоток, который уже не обжег горло, как предыдущий.

«Твой товарищ проторил путь», – подумал он. Он чувствовал, что его голова как будто срывается с плеч, и это было восхитительное чувство, которое он не мог получить ни от чего другого. Он стремился к этому ощущению покоя, где никто не мог потревожить его и где он не был обязан отвечать перед кем-то. Образ матери потускнел, как если бы он оставил ее в другой комнате. Эта комната принадлежала только ему, вращалась в его голове и останавливалась по его желанию.

Дарнли не знал, как долго он сидел там и сколько он выпил. Он понимал лишь то, что слышит стук в дверь. Кто-то собирался вторгнуться к нему! Он потряс головой, чтобы прояснить разум. К его разочарованию, густое, обволакивающее ощущение начало растворяться, и он больше не чувствовал себя свободно плывущим по волнам бытия.

– Одну минуту. – Он встал и застегнул дублет. – Я сейчас!

Он побрел через комнату и распахнул дверь. Кто это? Он не мог разглядеть в тусклом свете.

– Прошу прощения за беспокойство, – произнес голос. – Очевидно, я действительно побеспокоил вас.

Лорд Джеймс! Дарнли схватился за свой дублет. Он был застегнут вкривь и вкось.

– Ничего страшного, – сказал он, надеясь, что его голос звучит нормально. Он прислушался к своему тону. – Входите, пожалуйста.

Он повернулся, ожидая, что Джеймс последует за ним. Но голос в дверном проеме произнес:

– Вижу, вы не в состоянии разговаривать.

Дверь захлопнулась.

Наступило воскресенье, и Мария, находившаяся в собственном замке, распорядилась провести мессу в Королевской часовне. Поскольку это было четвертое воскресенье Великого поста и время позволяло ненадолго ослабить строгие ограничения, священники носили розовые, а не алые одежды, и служба имела праздничный оттенок. На мессу собрались все католики, а протестанты остались в своих комнатах и либо спали, либо читали Писание. Мария не знала, чем они занимаются, и не собиралась спрашивать.

Как обычно, после мессы ожидался воскресный обед в Большом зале, а потом они собирались отправиться на соколиную охоту. День был ясным и солнечным и обещал хорошую верховую прогулку, если земля не слишком раскисла от недавних дождей. Но прежде чем Мария со своей свитой вошла в Большой зал, они встретили лорда Джеймса и его спутников, седлавших лошадей.

– Еще рано выезжать на охоту, – сказала Мария. – Сокольничие не успели подготовить птиц. Пожалуйста, подожди немного.

– Нас не интересует охота, – ответил Джеймс. – Эти папские ритуалы в Королевской часовне невыносимы для нас, и мы больше не можем оставаться здесь.

– Тебя даже не было там, брат. Как же ты можешь называть их «невыносимыми»? Возможно, тебе следовало бы посетить мессу. Там говорили слова, которые пришлись бы тебе по душе. Но когда ты говоришь «мы», имеешь ли ты в виду самого себя как особу королевской крови? И если нет, что ты имеешь в виду?

Джеймс выпрямился в седле:

– Я имею в виду себя и своих спутников. Разумеется, я не собираюсь присваивать королевские титулы.

– Понятно. – Наступила долгая пауза. – Мне очень жаль, что ты не можешь остаться, – наконец сказала она. – В этом замке мы играли детьми и хорошо узнали друг друга. Эти стены священны для нас. Неужели ты должен расстаться со мной сейчас?

Она подошла к его лошади, положила руки на седло и посмотрела на него снизу вверх. Из этого положения его подбородок казался тяжелым и неподвижным, как башни замка.

– Вы гоните меня прочь, – сказал он, дернув за повод и развернувшись, так что она потеряла равновесие и едва не упала. – Вы и ваша глупость. Месса – это меньшее из зол.

Его слова казались бессмысленными.

– Дело в людях, которых вы приближаете к себе, – наконец сказал он, тронулся с места и рысью поскакал прочь.

Из-за отъезда Джеймса Мария показала подать обед в присутственном чертоге королевы вместо Большого зала. На стол подали тушеного кролика, каплуна в лимонном соусе, вареный лук и кубики сладкого молочного желе. Солнце ярко освещало просторную комнату.

– Лорд Джеймс и его спутники уехали, – объявила Мария. – Увы, они не могут остаться. Думаю, это шутка, так как сегодня первое апреля и у них нет причин для недовольства. Тем не менее мы поедим, а потом устроим соколиную охоту, как собирались. Они, несомненно, присоединятся к нам завтра.

На лице Риччио заиграла широкая улыбка.

– Тогда позвольте поднять тост за их удачную поездку в… куда бы они ни отправились, – сказал он и поднял золотой бокал. Апрельское солнце заиграло на рубинах и сапфирах, украшавших ободок.

После обеда, когда они направлялись во дворец через верхний двор, Мария повернулась к Дарнли и сказала:

– Теперь мы будем охотиться до темноты. Все готово. – Она хотела повернуться и обратиться к остальным, но хмурое лицо Дарнли остановило ее.

– Я плохо себя чувствую, – сказал он. – У меня болит голова.

Голова Дарнли действительно пульсировала болью при каждом шаге, и к тому времени, когда он вошел во дворец, боль настолько усилилась, что ему пришлось обхватить голову руками. Он поспешил в свою спальню и со стоном упал на огромную кровать. Его слуга Тейлор стащил с хозяина сапоги и раздел его. К вечеру он начал бредить.

– Это лихорадка, – сказал Бургойн, который с детства был врачом Марии, а теперь стал ее другом. – У человека его возраста нет причин для беспокойства. Он будет потеть, бредить и метаться в постели, а потом заснет. Когда он проснется, то не будет ничего помнить. Это нам предстоит бессонная ночь.

Дарнли несколько дней пролежал с лихорадкой, а потом болезнь внезапно отступила. Он сел и распорядился принести свой любимый щавелевый суп с инжиром. Поварам пришлось потрудиться, чтобы найти рецепт. К нему пришли музыканты, и Мария посетила его, оставшись довольной его состоянием. Но к утру он почувствовал себя хуже, и его стало тошнить.

Мария сразу же послала за Бургойном. После осмотра французский врач вышел из комнаты и грустно покачал головой.

– Корь, – сказал он. – Лорд Дарнли ослаб после лихорадки и заболел корью.

Дарнли утопал в поту в огромной королевской постели. Казалось, вода окружала его изнутри и снаружи. Вода сочилась из него, и он тонул в жидкой трясине. Он не почувствовал, как слуги подняли его, сменили белье, проветрили матрас и снова уложили его на сухие простыни. Его лихорадка усилилась, и он слышал лишь горячечный гул в голове и мелькание бессвязных образов за закрытыми веками. Иногда появлялось постороннее присутствие, мягкое и успокаивающее. Оно казалось смутно знакомым, но он не понимал, кто это.

– Мсье Бургойн, он не узнает меня, – сказала Мария, утомленная после ночного дежурства у постели Дарнли.

– Он узнает вас в своих снах, – ответил врач. – Но вам нужно отдохнуть. Почему вы так настаиваете на этой бессонной страже?

– Не знаю. Возможно, потому, что это первая стража, которой я удостоилась… после короля Франциска.

– Бдение у ложа больного – это не честь, которой можно удостоиться, а тяжкий крест.

– Я люблю Дарнли! – неожиданно выпалила она. – Пожалуйста, скажите, что он не умрет!

Бургойн выглядел удивленным.

– Молодой человек не может умереть от кори, если он не страдает другой тяжелой болезнью, такой, как сифилис, или не является чрезвычайно слабым от рождения.

Дарнли лежал, кашляя и отхаркиваясь. Каждый приступ кашля сотрясал его худое тело и отдавался в его воспаленном горле. В его рту появились белые нарывы, а слизистая оболочка вокруг них была красной и опухшей, отчего он не мог глотать. Его пустой желудок содрогался от спазмов, и при каждом сокращении мышц казалось, будто внутренности разрываются на части. Свет так резал ему глаза, что все окна пришлось закрыть ставнями, и возле его постели не горело ни одной свечи.

Мария сидела рядом с ним в темноте, словно изящная египетская богиня, стоящая на страже перед гробницей фараона. Каждый раз, когда она прикасалась к нему, его кожа была сухой и горячей, как одна из chaufrettes, серебряных грелок для ног, которыми она пользовалась зимой. Франциск никогда не был таким горячим. Может ли человек пережить такой жар?

Мария смотрела на его съежившееся тело – он сильно исхудал – и чувствовала, как он ускользает от нее. Она часами молилась, сидя на табурете рядом с ним. В полумраке спальни могло почудиться, что он уже лежит в гробнице, а его бледное лицо и тело, покрытое простыней, казалось надгробной статуей, вырезанной из алебастра.

Она не могла потерять его. Она не могла во второй раз уступить смерти своего возлюбленного.

«Если бы я могла занять твое место, – думала она. – Лежать в постели и сражаться с болезнью, когда смерть войдет в спальню, надеясь одержать легкую победу, я бы схватила ее костистые пальцы и сломала их один за другим. Я слышала бы их хруст и видела, как куски падают на пол».

Дарнли застонал и перекатился на другой бок.

«Нет, смерть не получит тебя! Ей сначала придется сразиться со мной и одолеть меня, обезоружить твоего стража. Смерть не справится со мной», – пообещала Мария, отирая его лоб платком, намоченным в холодной душистой воде.

На шестой день у Дарнли появились красные точки на лице и шее. Точки быстро распространились на другие части тела, и температура упала. Его глаза открылись, и он впервые увидел Марию.

– Как… долго ты была здесь? – хрипло спросил он.

– Все время, пока ты болел, – ответила она.

Он криво улыбнулся:

– И как долго я болел?

– С Материнского воскресенья после мессы и почти до Страстного воскресенья. Оно будет завтра.

– Я не знаю этих терминов.

«Добрый католик должен знать их», – подумала Мария.

– Почти две недели, – сказала она.

Он закатил глаза, все еще налитые кровью.

– Так долго!

– Не так уж долго для двух серьезных болезней. Более слабый человек мог бы не выздороветь.

– Я никогда не выздоровею, – прошептал Дарнли. Он поднял руку, такую тонкую, что она казалась полупрозрачной, с сетью голубоватых вен. – Я едва могу поднять ее.

Мария накрыла его руку своей, более широкой и сильной, и переплела его пальцы со своими.

– Вместе мы выстоим, – сказала она. – Ничто не разлучит нас.

– Она все еще сидит взаперти вместе с ним? – спросил Нокс, отведя лорда Джеймса в сторону после воскресной службы в соборе Святого Жиля. В сегодняшней проповеди он говорил о смерти посреди жизни и о жизни посреди смерти; трудная концепция радости и смирения. Судя по всему, ему удалось тронуть сердца прихожан.

– Так говорят. – Джеймс кивал и улыбался другим прихожанам, выходившим из церкви, особенно лордам Конгрегации, которые все, как один, послушно пришли в этот ветреный апрельский день. Теперь они прогуливались по улице Кэнонгейт, радуясь свежему воздуху по пути домой, где ждал воскресный обед. – Молодой Дарнли подхватил корь после лихорадки и едва не покинул этот мир. Бесславный конец для бесстыдного юнца. – Джеймс улыбнулся и поднял руку: – Добрый день, леди! – Джин, графиня Аргайл, кивнула ему. – Он ведет себя невыносимо.

– Как именно? – Нокс приветственно помахал рукой: – Добрый день, лорд Байрс! – Он поклонился лорду Линдсею.

– Он суетный, пустоголовый, высокомерный и обидчивый. Кроме того, он недолюбливает Библию.

– В самом деле?

– Да. Я слышал, как он болтал об этом по пути в Стирлинг.

Церковь опустела, и Нокс вернулся к кафедре, чтобы собрать свои записи и закрыть Библию. Он указал на песочные часы, стоявшие перед кафедрой.

– Он украл мои часы и подменил их другими, где песок заканчивается не за час, а за полчаса. Таков уровень его изобретательности. Как будто я не могу дважды перевернуть часы!

Джеймс только покачал головой.

– Он забрал песочные часы, которые мне подарил Кальвин, – продолжал Нокс. – Это было очень нехорошо с его стороны. Других уже не будет.

Кальвин умер несколько месяцев назад.

– Он любит дерзкие выходки, – сказал Джеймс. – Он всего лишь испорченный мальчишка, маменькин сынок. Его мать будет вне себя от восторга, когда узнает, что королева влюбилась в него. В сущности, она лелеяла такие планы с самого его рождения. Ее однажды даже отправили в Тауэр за то, что она слишком энергично продвигала свои «королевские претензии». Теперь ее мечты почти исполнились. – Помедлив, он добавил: – И думаю, молодой Дарнли имеет склонность к распутству.

– Он недостаточно взрослый для этого. Эгоизм и безрассудство – первые шаги на этом пути, но нужно пройти долгий путь, чтобы стать развращенным человеком.

Нокс провел провел рукой по обложке Библии и почтительно завернул ее в шелковую ткань.

– Он дальше продвинулся по этому пути, чем можно было представить, – сказал Джеймс.

– Пойдемте со мной, – Нокс положил руку ему на плечо. – Отобедаем у меня дома в этот славный воскресный день.

– Итак, вы уехали после той первой мессы, когда все вырядились в розовое? – спросил Нокс, когда они сидели в его комнате, подкрепившись фаршированной треской с репой и капустой. Маргарет Стюарт, новая жена Нокса и отдаленная родственница лорда Джеймса и королевы, оставила их наедине с тарелкой инжира и графином кларета. Она была хорошенькой и добродушной, но немного склонной к болтовне.

– Да. Уехав из Эдинбурга, она дала волю папским ритуалам. Там был ладан и песнопения. – Он заметил, как Нокс приподнял брови. – Я слышал их, когда проходил по двору. Поэтому я заявил протест и уехал. Что касается остального, они по-прежнему там.

– И Риччио тоже?

– Стоит ли спрашивать?

– Она отправила Мейтленда к Елизавете, чтобы испросить у нее благословение на брак с Дарнли. Ох, разве вы не знали?

Нокс медленно помешал сахар в бокале красного вина.

– Нет, не знал.

– Он уехал неделю назад. Что вы будете делать, когда состоится этот брак? Что будет делать Шотландия с таким королем? – Он попробовал вино, но резко отставил бокал в сторону. – Мы не заслуживаем этого! Нет, мы заслужили право иметь достойного короля! Этому не бывать, и мы этого не потерпим!

– Вы только что ответили на собственный вопрос. Боюсь, что Генри, лорд Дарнли, не сможет долго прожить среди нас. Кстати, насчет его распущенности. Что еще можно сказать о человеке, который запирается у себя в комнате и напивается допьяна? Я видел его!

– Напивается в одиночестве? – Нокс впился взглядом в собеседника: – Вы уверены в этом?

– Никаких сомнений. От него разило виски, его дублет был застегнут наискосок, и он едва ворочал языком. А тем временем королева видела сладкие сны о нем в своей спальне.

– Какая жалость! – На самом деле у Нокса вызывала отвращение сама мысль об этом.

Джеймс кивнул.

– Большую часть времени она проводит с ним. Мне сообщили, что она жила в его комнатах во время его болезни. Ее постоянное присутствие в его спальне – это настоящий скандал.

– Она остается там даже после его выздоровления? – Нокс покачал головой: – Стыд и позор! Хуже, чем у Давида с Вирсавией! – Он помолчал. – Если уж речь зашла о Давиде, слышали ли вы, что Босуэлл покинул Францию, где скрывался с тех пор, как бежал из Эдинбургского замка, и теперь находится на пути в Шотландию?

Лорда Джеймса передернуло от такой новости.

– Только этого не хватало! – воскликнул он. – Я думал, мы навсегда избавились от него.

– Он неплохой протестант, – заметил Нокс, наблюдая за выражением его лица.

– Он плох во всем, кроме хвастовства, гулянок с девками и нападения из-за угла.

– И охраны порядка на границе, – напомнил Нокс.

– Да, в этом ему не откажешь. – Джеймс откинулся на спинку кресла и заложил руку за голову. – Тогда будем держать его здесь. Пусть бегает за теми, кто крадет овец и устраивает шабаш на полнолуние.

Мария, ее фрейлины, Риччио и Дарнли собрались на рассвете. Они покинули замок Стирлинг, когда небо начало светлеть за окнами спальни Дарнли, находившейся в восточном крыле дворца. Воздух был холодным и спокойным, как заледеневшее озеро, и возвращение теплой погоды казалось невозможным. Но майские шесты украшали деревни, где люди готовились отпраздновать наступление настоящей весны. Представления с участием Робин Гуда и девы Мэрион, запрещенные в Эдинбурге протестантской церковью, будут проводиться в сельской Шотландии вместе с состязаниями на силу и ловкость. Убывающий полумесяц тускнел в крепнущем свете и вскоре должен был скрыться за горизонтом.

– В лес, срезать ветки, – пропела Мария и пришпорила лошадь. Она надеялась найти молодые почки, чтобы не возвращаться домой с голыми ветвями. Ветер ударил в лицо, и она плотнее запахнула свой серый плащ.

В лесу было много берез, рябин, эглантинских роз и кустов боярышника, уже раскрывших почки, из которых пробивались миниатюрные клейкие листья, блестевшие на ветвях, как роса. На лугу уже цвели фиалки и подснежники. Мария остановилась и позволила лошади немного попастись на нежной молодой траве, пока она собирала цветы и вплетала их в венок из лозы.

– Позвольте. – Дарнли взял у нее венок и возложил ей на голову, восхищаясь тем, как ей идут звездочки полевых цветов.

– Никакие аместисты и алмазы не сияют так ярко, – сказал он. – Ни одна королева мая не может быть прекраснее тебя с луговыми цветами в волосах. – Он наклонился, поцеловал ее и тихо добавил: – Это особенный момент. Сейчас я счастлив, как никогда.

Он обвел взглядом луг, усыпанный каплями росы, и увидел кролика, застывшего возле норы.

– Остановись, мгновенье! Не покидай нас! – Он заглянул ей в глаза.

– Как ты серьезен, – с улыбкой отозвалась Мария. Она откинула за ухо выбившуюся прядь волос; кролик вздрогнул и умчался прочь.

– Ты все испортила, – пожаловался Дарнли. – Это был идеальный момент, а теперь он остался в прошлом.

– Только статуи остаются неподвижными, – сказала она. – Но все вокруг них движется; они обрастают мхом и покрываются льдом и конце концов падают и обращаются в пыль. Боюсь, этому никак нельзя помочь.

Она взяла недавно срезанную миртовую лозу с яркими цветами барвинка, выглядывавшими из-за темно-зеленых овальных листочков.

– Вот корона для тебя, – сказала она и обернула лозу вокруг его головы. – Теперь ты король мая, король идеального мгновения.

– Королеве:

Будь повелительницей нашей милосердной, Будь верной слугам преданным твоим, Будь справедливой, доброй и усердной, Будь щедрой к тем, кто любит и любим, Будь твердой в вере, стойкой неизменно… –

прочитал он. – Я написал эти стихи для тебя. Там есть еще строки.

– Я тронута, – сказала она. – Пойдем, ты прочитаешь остальное, но только если там нет ничего грустного. Сегодня я хочу слышать только радостные вещи.

Когда они вернулись с майских гуляний, хвастаясь своими гирляндами и играя на рожках и тамбуринах, то украсили Большой зал цветущими ветвями и устроили праздничный пир. Потом они разошлись отдыхать по комнатам; они были на ногах с раннего утра.

Мария собиралась немного поспать, а потом, возможно, нанести тайный визит Дарнли. Они будут поддразнивать друг друга и возиться на королевской кровати, а Риччио будет стоять на страже у двери. Она хотела лежать в его объятиях, смотреть на птиц, летающих в небе за окном, а потом поворачиваться к нему и любоваться его безупречным профилем.

Стало заметно теплее, и она расстегнула воротник плаща. Проходя по двору, она тихо напевала:

– Ваше Величество! – Голос ясно прозвучал в пространстве каменного двора. Высокий рыжеволосый мужчина в дорожной одежде подошел к ней.

– Николас Трокмортон! – воскликнула она. Молодой английский посол служил во Франции, когда она была там королевой. – Как приятно снова увидеть вас!

Он улыбнулся и поцеловал ей руку.