Тайна Марии Стюарт Джордж Маргарет
– Вы еще более прекрасны, чем были во Франции, – сказал он. – Родная земля идет вам на пользу. Воздух, еда, вода – все это красит вас.
– Но Франция подарила нам волшебные дни… – мечтательно произнесла она. Один лишь взгляд на него возвращал ее в прошлое. Именно так они стояли и разговаривали в Париже, в Шенонсо, в Шамборе.
– Да, до нынешних бед и затруднений. Теперь все это кажется очень далеким.
– Но почему вы приехали? – Внезапно его присутствие здесь показалось ей очень странным.
– Меня послала королева Елизавета с личными инструкциями и сообщениями.
– Расскажите мне.
Он огляделся по сторонам.
– Как, здесь? – Он явно ожидал аудиенции или трапезы и приятной беседы, перед тем как перейти к официальным делам.
– Да! – Прежде чем он успел ответить, Мария взяла его за руки и сжала их с удивительной силой. Она была похожа на ребенка, которого заставляют лечь в постель перед праздником. – Что она сказала? Она довольна? Я знаю, что она имела в виду именно брак с лордом Дарнли, когда предложила мне выйти замуж за английского подданного. Она отправила его сюда, но она не могла предвидеть, что я полюблю его. Она приедет на свадьбу? Сможет ли она посетить Шотландию?
Трокмортон, не ожидавший такого напора, смущенно покашлял.
– Дорогая мадам… Ваше Величество… Королева запрещает свадьбу. Она приказывает лорду Дарнли и его отцу, графу Ленноксу, вернуться в Англию под страхом государственной измены. Она заключила графиню Леннокс в Тауэр за потворство этому браку. Она категорически запрещает его.
– Ч-что?
– Королева в ярости.
Мария изумленно покачала головой.
– Она говорит, что я должна получить ее одобрение на брак, но на свете нет такого человека, который мог бы получить ее одобрение. Ни иностранец, ни католик, ни английский подданный, ни король, ни простолюдин… Хорошо. Я вижу, что никогда не смогу ублажить ее, поэтому собираюсь ублажить себя. Так я и сделаю, заключив брак с лордом Дарнли.
– Если вы это сделаете, он никогда не сможет вернуться в Англию.
– Бедный Дарнли! Сначала ему запрещали вернуться в Шотландию, а теперь запретят вернуться в Англию. Довольно странно с учетом того, что он не причинил вреда ни одной стране.
Ее яркие глаза твердо глядели на него. За ней простиралась долина Форта, и в ясный день Эдинбург можно было различить по дыму из каминных труб далеко на востоке.
– К сожалению, он больше, чем просто человек, который может поступать правильно или неправильно, – сказал Трокмортон. – Он символ, связанный со многими вещами.
– Я люблю человека, а не символ! – вокликнула Мария.
– Да. Но вы тоже являетесь символом, как и моя королева. Будьте благоразумны. Это жизненный факт, с которым приходится мириться любому монарху, такая же условность, как теннисная сетка или поэтическая рифма.
– Я знаю, кто я такая, и никогда не забываю о своей королевской крови.
– Тогда продемонстрируйте королевское мышление, а не только королевскую кровь. Подумайте о том, что означает брак для королевы. Вы выбираете не только мужа для себя, но и короля для вашего народа. Когда это свершится, обратного пути не будет.
– Я знаю об этом и храню верность своим обещаниям. Можете передать вашей королеве, что она долго морочила мне голову красивыми речами, но в конце концов обманула меня в своих намерениях относительно моего будущего. Поэтому теперь я не могу доверять ей. На каком основании она возражает против этого брака? Она сама предложила мне выйти замуж за одного из ее подданных. Мой лорд Дарнли – единственный из достойных претендентов, который остается холостым. Предложение графа Лестера… Я не напоминала ей об этом, но оно было слишком неловким для всех нас.
– Полагаю, она была совершенно серьезна, Ваше Величество.
– Тогда ее поведение выглядит еще более странно. Я готова оказать ей услугу и забыть об этом.
Она отвернулась от Трокмортона и быстро пошла в королевские апартаменты. Оказавшись там, она быстро миновала галерею с бюстами и статуями, потом вошла в покои королевы – прихожую, где замерли стражники, присутственный чертог с троном и королевскими штандартами и наконец в спальню. Две Марии, дремавшие на кушетке, едва успели моргнуть, когда она прошла мимо. Она осторожно толкнула дверь, соединявшую ее спальню со спальней Дарнли, и открыла ее.
Он лежал на огромной кровати, частично раздетый и накрытый меховой полостью. Она приблизилась к кровати и некоторое время стояла, глядя на него. В углу зашевелился Риччио, тоже задремавший после ранней утренней прогулки и сытной трапезы. Мария на цыпочках подошла к нему и прикоснулась к его плечу. Он резко выпрямился.
– Мой добрый Риччио, – прошептала она. – В ваших апартаментах есть католическая часовня, не так ли?
Он нахмурился:
– Да, я сам обустроил ее. Она маленькая: только алтарь, свечи и, разумеется, принадлежности для святых таинств.
– Там кто-нибудь есть? У вас?
– Нет, я живу один. – Он потряс головой, словно хотел собраться с мыслями.
– А ваш исповедник? Он недалеко?
– Если он не уехал в город Стирлинг, как он иногда делает, когда выдается свободное время.
– Отправляйтесь к себе и подготовьте часовню. Найдите вашего исповедника, а если не найдете, то я приведу своего. Мы с Дарнли придем туда меньше чем через час, чтобы принести тайный обет перед Богом. После этого ничто не сможет разделить нас, и я не поддамся ни на какие аргументы и искушения. Идите!
Она повернулась к Дарнли, по-прежнему лежавшему в постели. Его глаза с длинными ресницами были закрыты, и он нежно обнимал подушку.
«Вскоре он будет по ночам обнимать меня, а не подушку, – подумала она. – И никто не сможет обвинить нас или сказать о нас дурное слово».
– Генри, – промолвила она и погладила его по лбу. Он открыл глаза, и, как обычно, от их голубовато-серой глубины у нее перехватило дыхание. – Вставай, дорогой Генри. Я приготовила для нас игру, настоящее приключение. Мы перехитрим их, перехитрим всех!
– Кого? – Он откинул меховую повесть и пытался выпутаться из простыни.
– Всех, – с нажимом повторила она. – Лордов Конгрегации, Нокса, Елизавету и…
– Более чем достаточно, не так ли? Интересно, кто-нибудь выступает за наш брак, кроме нас с тобой?
– Граф Мортон.
– Потому что моя мать завещала ему кое-какие земли. Кто еще?
– Риччио.
– Он слуга.
– Полагаю, король Франции…
– Он еще ребенок.
– И Филипп Испанский…
– Который тут ни при чем.
– И папа римский…
– Он тем более ни при чем.
– Другие со временем полюбят тебя так же, как я.
– Похоже, все думают, будто я угрожаю им или оскорбляю их гордость. Странно, ведь у меня есть королевская кровь, надлежащие манеры и воспитание… Нет, никаких объективных причин не существует. Значит, они испытывают личную неприязнь ко мне. – Он сердито сжал губы. – Им не нравится что-то во мне, в моей речи, в моем поведении…
– Они глупцы. Пойдем, мой дорогой лорд, пойдем скорее. Мы заставим их считаться с нами!
Они стояли перед итальянским священником, недавно приехавшим к Риччио из поместья его отца в окрестностях Турина. Его круглое оливковое лицо и блестящие темные глаза, по мнению Марии, были типичными для итальянцев. Она имела свои фантазии об этой стране: там все увлекались искусством и были католиками, там круглый год цвели цветы, а ночи были теплыми и поощряли к прогулкам под луной. Каким-то образом казалось уместным, что в собственном стремлении к счастью она обратилась к итальянцу для окончательного подтверждения своих намерений.
Маленький алтарь Риччио, украшенный тосканской резьбой и двумя серебряными подсвечниками, был накрыт кружевной тканью. Риччио с серьезным видом стоял рядом, когда Мария и Дарнли взялись за руки и приготовились к обряду венчания по предписаниям римской церкви. Церемония была взаимно обязывающей и признавала их будущими супругами, давшими клятву перед Богом о заключении брака – клятву, от которой их могли освободить лишь официальные юридические процедуры.
– Я, Мария, королева Шотландии и островов, торжественно обещаю сделать тебя, Генри, лорд Дарнли, своим мужем согласно с обрядами и предписаниями святейшей католической церкви. – Она посмотрела на высокого молодого человека, стоявшего рядом с ней. Его лицо было очень бледным.
– Я, Генри, лорд Дарнли, торжественно обещаю взять Марию, королеву Шотландии и островов, в жены согласно с обрядами и предписаниями святейшей католической церкви. Вот залог моего обета. – Он снял кольцо с мизинца и надел его на безымянный палец Марии.
– Поцелуйте ее, – сказал священник, и Дарнли сделал это.
– Ах, какой пир можно было бы устроить! – вздохнул Риччио. – Если бы все было так, как должно быть…
– Мы только что плотно пообедали, – напомнила Мария. – Все спят. Мы уединимся вдвоем, и это будет лучше, чем любое официальное торжество. – Она взяла Дарнли за руку: – Будем надеяться, что никто не увидит, как мы проходим по верхнему двору. И, Риччио, сегодня мы освобождаем тебя от любой службы!
Мария рассмеялась и подняла свою шляпу. Они с Дарнли быстро вышли во двор. Уже начинало темнеет, и в окнах замерцал свет.
– Какая встреча! – воскликнул Роберт Стюарт, увидевший их.
Обычно Мария хорошо относилась к своему брату, но сегодня вечером этот игривый и легкомысленный юноша был ей неприятен.
– Рада тебя видеть, брат, – быстро сказала она. – Надеюсь, ты хорошо отметил майские праздники?
– О да!
Мария и Дарнли прошли мимо так быстро, что он развернулся на месте и едва не упал. Он был явно навеселе.
– Заходи быстрее! – Мария потащила Дарнли в караульную комнату, потом в присутственный чертог и наконец в его спальню. Она плотно закрыла задвижку и прислонилась к двери.
Дарнли стоял посреди комнаты, куда она едва ли не загнала его. «Какие у него худые ноги! – внезапно подумала она. – Он действительно тяжело болел».
– Дорогой муж, – сказала она, пробуя это слово на вкус. – Теперь я действительно могу так называть тебя.
Она подошла к нему, бледному и нетвердо державшемуся на ногах.
– Жена. – Он обнял ее, но его тело как будто одеревенело.
– Как, ты боишься? Ты должен радоваться. Мы взяли нашу жизнь и любовь в свои руки. Теперь нас ничто не может разделить. – Она притянула его к себе.
– Мы связаны навеки?
– Да. – Мария повела его к кровати. – После этого обряда мы стали одним целым.
Она заставила его лечь, и он вытянулся во весь рост на огромном ложе.
– Сегодня у нас не будет слуг, – сказала она. – Никто не будет раздевать нас, не будет глупых хлопот со взбиванием перин и подкладыванием грелок. – Она наклонилась и поцеловала его. – Здесь только мы одни. Мы получили самый драгоценный дар: уединение. Никто не войдет сюда.
Она сняла с него дублет, по очереди освободив каждую руку.
– Я буду твоим слугой, – прошептала она.
Вскоре Дарнли лежал обнаженный на королевской постели. Мария не могла оторвать взгляда от него. Раньше она никогда не видела обнаженного мужчину – во всяком случае, взрослого мужчину. Как их тела могут быть настолько разными?
Она тоже начала медленно раздеваться: сначала чепец, потом верхняя юбка, потом жесткий материал, державший ее под нужным углом. В конце концов она осталась в нижней юбке и шелковом белье с кружевами. Дарнли заключил ее в объятия.
– Все это действительно мое? – прошептал он.
– Да, мой господин, моя любовь…
– Твой муж и твой друг, – добавил он, держа ее лицо в ладонях. – Надеюсь, я окажусь достойным этого.
Он поцеловал ее и потянул под нагретое одеяло. Она чувствовала, как бдительность, заставлявшая следить за каждым шагом, покидает ее.
Кровать стала маленьким миром для них: одеяла были шатром, а пуховая перина – зеленым лугом. Дарнли продолжал обнимать ее и постепенно избавил от остатков одежды. Его пальцы, непривычные к застежкам, шарили по ее телу, но его замешательство лишь распаляло ее желание. Когда она осталась обнаженной, то почувствовала, что больше не может существовать отдельно от него.
– О Генри!.. – прошептала она, когда его тело прижалось к ней с головы до ног. – Ты делаешь меня больше, чем я есть.
– Это невозможно. Ты никогда не сможешь быть больше, чем… О! О!
Ей казалось, что ничто не может достаточно крепко связать его с ним, что она хочет полностью слиться с ним, но в то же время остаться отдельной от него, чтобы дарить ему себя и осыпать его ласками.
Их соитие было единственным способом выпустить это чувство на волю, а потом укротить его. Оба были девственны, однако все произошло совершенно естественно.
– О Генри! – воскликнула она и прижала его потное лицо к своей груди. – О муж мой!
Она наконец стала женщиной.
Она проснулась посреди ночи еще до того, как начало светать. Дарнли спал рядом с ней, тихо и ровно дыша. Было так странно проснуться и найти другого человека рядом с собой… Привыкнет ли она к этому?
«Нет, никогда, – подумала она. – Это всегда останется чудом для меня. А он…» Она посмотрела на Дарнли, пытаясь разглядеть его в темноте. Он что-то пробормотал и пошевелился. Она прикоснулась к его плечу и прошептала, что должна вернуться в свою спальню до того, как проснутся Марии.
Она выскользнула из-под одеяла и выпрямилась на холодном каменном полу. Поправив меха и покрывало, она направилась к двери, соединявшей две спальни. Аккуратно отворив дверь, она прокралась в свою комнату. Марии еще спали, хотя она знала, что они заметили ее отсутствие. Тем не менее она часто ложилась очень поздно, советуясь с Риччио или даже играя в карты до двух часов ночи. Они привыкли к этому.
«Должно быть, сейчас три или четыре часа утра». Мария на цыпочках подошла к кровати и заползла под одеяло. Она была обнаженной, а ее одежда осталась в спальне Дарнли. Как она скроет это от них? Они всегда помогали ей одеваться, приносили ей теплое белье, складывали и убирали ее ночную рубашку.
Ночные рубашки лежали в вязовом сундуке в дальнем конце комнаты. Сможет ли она бесшумно открыть его в темноте и достать рубашку? Мария осторожно слезла с кровати и направилась к сундуку. Почувствовав под ногами мягкий ковер, она поняла, что прошла половину пути; оставалось лишь не споткнуться о тяжелый стул. Наконец она наклонилась над сундуком и приподняла крышку, молясь о том, чтобы петли не заскрипели. Ее молитвы были услышаны. Она взяла верхнюю рубашку и на ощупь узнала розовую шерстяную сорочку с шелковой подкладкой. Она получила ее незадолго до смерти Франциска, но с тех пор надевала не часто, так как рубашка казалась слишком яркой и роскошной во время траура.
«Я больше не вдова, а невеста, – внезапно подумала она. – Я больше не девственница, а женщина».
Мария вернулась в кровать и снова улеглась под одеяло, чувствуя себя совершенно другим существом по сравнению с той, что спала здесь в последний раз. От прикосновения мягкой шелковой подкладки собственное тело показалось ей грязным и потным. Раньше она почти никогда не чувствовала себя грязной, разве что после долгой верховой прогулки. Но это была другая грязь, с другим запахом, несмотря на определенное сходство.
Динг-динг-динг-динг. Маленькие часы на каминной полке отбили четыре часа. Так рано. Так поздно.
«Но я вернулась сюда, и никто не знает. Это моя тайна. Моя и Дарнли».
Солнце светило в окна, и часы пропели динг-динг-динг-динг-динг-динг-динг-динг, когда она проснулась. Ее веки слиплись, тело одеревенело, а между ног угнездилась легкая саднящая боль.
Ее Марии были одеты и оживленно расхаживали по комнате. Одна из них, Фламина, заводила часы, другие чистили ее украшения мягкой тканью и пастой из толченого алебастра. «Большой Гарри» лежал как детская игрушка, ожидающая своей очереди.
Мария пожелала искупаться, и большую оловянную ванну, поставленную у камина, быстро наполнили теплой ароматной водой. Оказавшись за ширмой, Мария позволила снять с себя ночную рубашку и быстро погрузилась в ванну. Она боялась, что на ее теле остались отпечатки пальцев Дарнли и даже следы его поцелуев. Вдруг теплая вода сделает их более заметными? Она погрузилась еще глубже.
– Ваше Величество, стоит ли добавить в воду сандаловое масло, которое мы получили от цыган? – позвала Фламина из-за ширмы.
Может быть, оно скроет странный запах, который она принесла с собой из постели Дарнли и который до сих пор беспокоил ее?
– Да, пожалуйста.
Фламина вышла из-за ширмы, взяла флакон с маслом и тонкой струйкой пустила его в воду. Оно разбежалось по поверхности крошечными каплями, словно миниатюрные опалы. Она понюхала пробку.
– Изысканный аромат. Он напоминает мне о Востоке – мирра или галаадский бальзам из Библии… Я всегда представляла, что он такой же густой и душистый, как это масло.
– Спасибо. – Мария поплескала водой на плечи.
– Вчера вы поздно легли спать.
– Да. Я… Мне не спалось. И мне нужно было поговорить с Риччио о… о подготовке к возрождению ордена Чертополоха, которую я вскоре собираюсь провести.
– Орден Чертополоха?
– Да. Это старинный рыцарский орден в Шотландии, как орден Подвязки в Англии или орден Святого Михаила во Франции. Он не собирался после смерти моего отца, и осталось лишь несколько кавалеров. – Она нервно плеснула водой в лицо.
– Но как женщина вы не можете возродить его, – рассудительно заметила Мэри Флеминг. – Женщины не могут быть рыцарями и носить золотые шпоры.
– Я назначу заместителя, – ответила Мария. – Как правящий монарх, я являюсь главой ордена. Шотландия должна вернуть себе былую славу и достоинство. – Она покосилась на Фламину. – Теперь ты можешь оставить меня.
«Оставь меня, оставь меня в покое, я хочу подумать о том, что случилось, о моем муже, о моей тайне…»
Аромат нагретого сандалового масла нежно обволакивал ее, унося все остальные запахи.
XX
Дарнли показалось, что он слышит стук. Кто-то стучал в дверь королевской спальни. В дверь его спальни! Почему люди так часто вторгаются к нему? Никакого покоя! Он спрятал бутылку виски под плащ, брошенный в углу. На полпути к двери он остановился, решив вернуться и сделать еще один глоток для верности. Теперь он научился пить быстрыми глотками, чтобы не обжигать горло.
Он подергал рукава, чтобы прикрыть руки, и распахнул дверь. К его удивлению, снаружи стоял Джеймс Гамильтон, пожилой герцог Шательро. Седой широколицый старик выглядел так, словно пришел с каким-то поручением, чрезвычайно обременительным для него. От него так и веяло неприязнью к Дарнли.
– Чего вам угодно? – резко спросил Дарнли. Это был его враг, враг его отца, человек, который посмел усомниться в их притязаниях быть следующими в очереди на престол. Что ж, теперь он увидит! Дарнли будет сидеть на троне, которого они жаждали. «И мой ребенок будет королем!» – подумал он. К своему изумлению, он понял, что произнес эти слова вслух.
– Прошу прощения? – сказал герцог. – Я правильно расслышал ваши слова?
Он потянул носом, почуяв запах виски, и выразительно посмотрел на солнце, еще невысоко стоявшее над горизонтом.
– Я пришел обсудить давние разногласия между нашими семьями в надежде достичь взаимопонимания. Вы окажете мне честь своим приглашением?
– Нет, – ответил Дарнли. – Этому не бывать! Кто приглашает врага на свой порог?
– Но я пришел не как враг! – Шательро повысил голос.
– Вы никогда не будете нашим другом! – вскричал Дарнли. – Вы попытались предать королеву и натравили на нее вашего безумного сына. Граф Арран собирался похитить ее…
Услышав имя своего сына, герцог окаменел.
– Не оскорбляйте мою семью!
– Он до сих пор безумен, разве нет? Заперт в вашем доме, как подобает сумасшедшему.
– Я пришел для мирной беседы, но вижу, что с таким глупцом не может быть никакого мира!
– Когда я выздоровею, то вышибу вам мозги! Скажите спасибо, что силы еще не полностью вернулись ко мне!
– Идиот! Глупый мальчишка! – Герцог повернулся и ушел.
Гонцы разъехались по всей Шотландии для вызова в Стирлинг определенных людей, которые должны были присутствовать на церемонии ордена Чертополоха, устраиваемой по воле Ее Величества.
Лорд Джеймс в Эдинбурге решил, что у него есть срочные дела в городе, которые, к сожалению, препятствуют его немедленному отъезду в Стирлинг.
Уильям Мейтленд из Летингтона, уже уехавший во Францию с заданием получить от короля и королевы-регента согласие на брак Марии Стюарт и лорда Дарнли, не успел получить приглашение.
Джеймс Мелвилл подготовился к путешествию, озадаченный целью предстоящей церемонии.
Эрскин, Мортон, Рутвен, Линдсей, Аргайл и Киркалди из Грэнджа приняли приглашение и стали выбирать свои наряды.
Французский посол де Фуа получил приглашение в качестве гостя и личные апартаменты.
Джона Нокса не пригласили.
Джеймс Хепберн, граф Босуэлл, тайно вернувшийся в свое семейное имение в Лидслдейле без разрешения королевы, даже не слышал о церемонии.
В Королевской часовне, украшенной королевскими штандартами и бело-зелеными знаменами ордена (поспешно сшитыми специально для этого случая), королева Мария возглавляла процессию, величественно выступая с высоко поднятой головой. На ее плечах лежала золотая цепь ордена с эмалевыми эмблемами чертополоха и руты, которую последний раз носил ее отец в 1540 году. К ее лодыжкам были прикреплены золотые шпоры, и она носила темно-зеленую бархатную мантию цвета старинного леса.
Четырнадцать мужчин, которым предстояло стать рыцарями ордена, ожидали ее, вытянувшись в струнку. Они постились и бодрствовали всю ночь, как требовал обычай. Теперь она вместе со своими слугами заняла место перед алтарем.
Лорд-лайон, главный герольдмейстер Шотландии, вышел вперед и сделал глубокий вдох.
– Ныне же вы, как достойные рыцари, избранные вашим монархом для служения ей в этом старинном и благородном ордене, должны выйти один за другим и покляться в верности королеве и ордену Чертополоха, памятуя о его девизе: Nemo me impune lacessit, – он указал на штандарт с крестом Святого Андрея и шелковой нашивкой с изображением чертополоха. – «Никто не тронет меня безнаказанно».
Герольды дважды протрубили в серебряные горны.
Мария подняла руки; длинные рукава ее одеяния свисали почти до колен.
– Мои добрые подданные, благородные дворяне! Будучи женщиной, я не могу совершить этот обряд, ибо сама не являюсь рыцарем. Поэтому я воспользуюсь старинным правом выбрать моего рыцаря для выполнения обязанностей, предназначенных для мужчин и запретных для женщин.
Все продолжали ждать, вытянувшись неподвижно.
– Генри Стюарт, лорд Дарнли, выйдите вперед! – Ее голос эхом отдавался под высокими сводами часовни.
Из тени в задних рядах появилась высокая, облаченная в синий бархат фигура и двинулась по центральному проходу. Дарнли остановился перед королевой. В течение бесконечно долгого момента они стояли рядом, глядя друг другу в глаза. Все присутствующие видели, что выражали их взгляды: желание и твердую цель. Затем он преклонил колени перед ней, и его новые кожаные сапоги скрипнули, обратив блестящие подковки к зрителям.
– Произнесите вашу клятву, – велела она.
– Я буду всеми силами защищать христианскую веру, – громко произнес он. – Я буду предан моему монарху, королеве Шотландии, и ее преемникам. Я клянусь всецело посвятить себя рыцарскому служению. Каждый раз, когда я услышу об убийцах, грабителях или ворах, угнетающих народ, то приложу все силы к тому, чтобы они понесли должное наказание. Я никогда не оставлю свою королеву, господина или товарища по несчастью в час нужды. Клянусь укреплять, поддерживать и защищать благородный рыцарский орден, от которого готов получить коня, оружие и рыцарское одеяние. Я никогда не замыслю измены против королевы, но сообщу ей о любой измене или злоумышлении против нее. С Божьей помощью и моей собственной рукой, клянусь в этом на Святом Евангелии.
– Аминь, – промолвила Мария. Она наклонилась, приподняла свое платье и отстегнула золотые шпоры. Потом она подняла их и вручила рыцарю, стоявшему перед ней.
– Наденьте их, – сказала Мария. Она взяла меч, принадлежавший ее отцу, и поочередно прикоснулась к его плечам. – Именую сэром Генри.
Он немного отступил, и его шпоры звякнули на узких лодыжках.
– Провозглашаю лордом Ардманаха, бароном и пэром парламента.
Он слегка наклонил голову.
– И наконец, провозглашаю графом Россом.
Почти неслышный общий вздох прозвучал громче, чем любые восклицания. Титул графа Росса был королевским титулом, который мог носить лишь шотландский принц.
Он снова преклонил колени.
– Я буду верен моей госпоже, королеве Шотландии, буду хранить и защищать особу Ее Величества, а также ее королевство, права и законы всеми своими силами. Да будет мне в том порукой Господь, Святое Евангелие и моя собственная рука.
Она разрешила ему встать и сделала знак слуге, который принес пояс и меч на бархатной подушке.
– Пояс вашего титула, – сказала она и застегнула пряжку на его талии. – Теперь, лорд Росс, повелеваю вам исполнить ваши обязанности и облечь кандидатов рыцарскими полномочиями ордена Чертополоха.
Когда Мария вышла из часовни на улицу, где ярко сияло майское солнце, то увидела Трокмортона, с озабоченным видом стоявшего у прохода в Большой зал, где уже накрывали столы для торжественной трапезы.
– У вас грустный вид, – сказала она, приблизившись к нему.
– Граф Росс – королевский титул, – пробормотал Трокмортон.
– В жилах лорда Дарнли течет королевская кровь, не так ли?
– Что более важно, несмотря на благородные заверения в его преданности, принятие шотландского титула и назначение в парламент Шотландии равнозначно отказу от верности его собственной стране, Англии, и его собственному монарху, королеве Елизавете. Поклявшись в верности вам, он предал свою королеву.
– Отчего же? Я не призывала его отречься от нее.
– Человек может иметь только одного монарха, Ваше Величество. Тот, кто с легкостью изменяет своему господину сегодня, может снова изменить завтра. Берегитесь!
Трокмортон выглядел сильно расстроенным – то ли из-за ее невежества, то ли из-за скрытого обвинения в вероломстве. Это уязвило Марию.
– Ваша госпожа меняет свое мнение под стать своим нарядам. Каждый день она провозглашает что-то другое и обещает что-то новое, а потом берет свои слова обратно! – воскликнула она.
– Но ее рыцари и придворные непоколебимо верны ей, – возразил Трокмортон. – У нее не бывает лживых слуг и членов Совета. А Дарнли, однажды переметнувшись на другую сторону, может сделать это снова. Я…
– Я еще не присвоила ему титул герцога Олбанского, самый высокий из всех, – перебила Мария. – Я собираюсь подождать известий от вашей королевы, прежде чем принимать следующее решение. Мне хочется выказать ей уважение и дать возможность в конце концов благословить этот брак. Как видите, я веду себя благоразумно и собираюсь продолжать в том же духе. Приятного дня. – Она вскинула голову и, подхватив свою зеленую бархатную мантию, направилась в зал, где собрались ее рыцари.
Мария сидела на высоком табурете и держала в руке зеркало в оправе из слоновой кости. В тусклом отражении – даже при свете из открытого окна – она не могла четко разобрать черты своего лица. Она пристально смотрела себе в глаза, изучая их выражение. Но все, что она могла видеть, – саму себя, глядевшую в зеркало.
Изменилась ли она? Она чувствовала себя иначе и гадала, заметно ли это для окружающих. Поэты говорили о любви, сияющей в глазах человека и преображающей его черты. Тем не менее внешне она оставалась неизменной.
Она посмотрела на свои уши с тяжелыми серьгами – подарком от Дарнли. Серьги были украшены сапфирами, алмазами и замысловатой метафорической надписью о семьях, наследниках, надеждах и судьбе.
– Но нам не нужны символы, – сказал он, склонив русую голову и целуя ее грудь. – Никакие символы не сравнятся с тем, что находится у меня перед глазами.
Потом он…
Мария почувствовала, что краснеет при мысли об этом, но в следующий момент Фламина распахнула дверь и подошла к ней.
– Письмо из Франции, – сказала она и протянула пакет своей госпоже.
Письмо было тяжелым, и Мария узнала печать кардинала. Слава богу! Это был ее дядя, чье мнение и совет были так важны для нее в эти беспокойные времена. Она несколько недель ждала его ответа.
– Спасибо, – сказала она и сломала толстую печать из оранжевого сургуча.
«Дорогая племянница и сестра во Христе…»
Да, да.
«Мы получили известие о вашем расположении к лорду Дарнли, принцу крови, которого мы имели возможность видеть на отдыхе во время его визитов во Францию в разное время. Нам хорошо известно о его родословной, приятной внешности и других похвальных качествах…»
Она закрыла письмо и прижала письмо к груди. О Боже, благодарю Тебя! Потом она снова вернулась к чтению:
«Дитя мое, если бы не моя глубокая любовь к тебе и забота о твоем будущем в качестве твоего дяди и пастыря во Христе, то я бы воздержался от замечаний. Но я обязан высказаться. Без особых подробностей (хотя их были сотни, замеченных во время его пребывания здесь, вдали от сдерживающего влияния его матери) я должен сказать, что, по моему мнению, он – un gentil hutaudeau, высокородный тщеславный пижон, слабовольный юнец, который держится на плаву лишь благодаря доблести своих предков и их титулам. Но эти титулы и почести были получены давно почившими предками от старинных монархов. Живые должны оценивать живущих, и, увы, ныне здравствующий отпрыск рода Дарнли недостоин тебя. Умоляю, огради себя от…»
Она застонала и скомкала письмо.
Дядя. Et tu?[36]
«Почему никто не видит его моими глазами?» – безмолвно взмолилась она.
Пришло письмо от герцога Шательро с жалобой на оскорбление, причиненное графом Россом, который угрожал вышибить ему мозги за воображаемую обиду.
«Подобный вызов нельзя оставить без внимания, особенно с учетом того, кем он был брошен, – писал герцог. – Поэтому я счел наилучшим сообщить об этом высшей власти в королевстве».
Герцог и отец Дарнли были старыми политическими соперниками, думала Мария, и, разумеется, герцогу не могло понравиться возвышение Ленноксов-Стюартов. Но неужели Дарнли действительно угрожал «вышибить ему мозги, как только поправится», как утверждал герцог?
«И почему он не рассказал мне об этом?» – мысленно спросила она.
Трокмортон грелся у камина в столовой постоялого двора в Стирлинге, изо всех сил оттягивая возвращение в свою одинокую комнату. Песни, наполненные забористыми, а иногда и непристойными фразами, тоже грели душу, хотя некоторые шотландские обороты с трудом поддавались переводу. Но если он выпьет еще, то утром голова будет болеть. Он неохотно расплатился за ужин и поднялся по крутой лестнице в холодную, но хорошо обставленную комнату. Со вздохом посмотрев на постель, он опустил свечу и уселся за стол. Нужно написать депешу для Сесила и Елизаветы. Как же ему хотелось спать!
«Лорд Дарнли получил означенные почести и титулы во время моей последней аудиенции несколько дней назад, за исключением лишь титула герцога Олбанского, – медленно написал он, выводя каждую букву. – С последним титулом королева обещала повременить до тех пор, пока не узнает, как Ваше Величество относится к происходящему, и не ответит на мое послание».
Читать бесплатно другие книги:
