Тайна Марии Стюарт Джордж Маргарет

XII

Мейтленд плотно надвинул шляпу на уши и запахнул ворот плаща. Мартовский ветер, задувавший с моря в Сент-Эндрюсе, был холодным и пронзительным. Только подумать, что им придется часами оставаться здесь ради показной религиозной церемонии! Уже не впервые Мейтленд задавался вопросом, почему Господь требует от верующих неудобств и мучений ради подтверждения своей веры. Если Он действительно требует этого…

– Нокс скоро будет здесь, – сказал лорд Джеймс. Его широкое лицо как будто сжалось от холода.

– Хорошо, – пробормотал Мейтленд и одновременно подумал: «Плохо». Нокс может осложнить положение, если останется с ними после церемонии. С другой стороны, он был нужен, чтобы придать красочность внешнему поводу для их визита: они собирались отметить годовщину мученической смерти Джорджа Уишарта.

– Разве это не похоже на праздники из святцев? – невинным тоном спросил Мейтленд, стараясь не выдавать свой сарказм.

Мортон пожал плечами. Ему не хотелось нагружать свой ум размышлениями о таких формальностях.

– Просто будьте там, – сказал он.

Поэтому Мейтленд был здесь вместе с Эрскином, Линдсеем, Рутвеном и Киркалди из Грэнджа, расхаживавшими перед стенами замка, собирая дрова для костра, который они зажгут – увы, не очень скоро, – и следившими, не выдаст ли архиепископ Гамильтон свое присутствие в замке. Гамильтон, побочный член клана, остался католиком, хотя про него говорили, что «он ни на чем долго не задерживается». Он занял пост, освободившийся после гибели кардинала Битона, и, возможно, сейчас наблюдал за ними.

Киркалди указал на стены замка. Свист ветра почти заглушал его слова, так как замок практически нависал над морем.

– Мы смогли продержаться здесь целый год! – с нескрываемой гордостью заявил он.

– Разве плен не был жестоким наказанием? – спросил Мейтленд. Киркалди был одним из тех, кого захватили французы, хотя в силу благородного происхождения его всего лишь заключили в тюрьму, а не отправили рабом на галеры вместе с Ноксом.

– Плен всегда горек, – ответил Киркалди. – Да, мы пострадали за нашу веру.

К ним подошел Эрскин, закутанный так плотно, что напоминал медведя, вставшего на задние лапы.

– Нокс здесь, – сказал он.

Мейтленд увидел реформиста, сидевшего на лошади и подававшего знак лорду Джеймсу. Но потом Нокс спешился и пошел к ним; ветер с океана раздувал складки его тяжелого плаща за спиной. Он зябко потирал руки без перчаток, а неизменная Библия торчала у него под мышкой.

– Слава богу, нет дождя или снега! – воскликнул он.

Мейтленд был тронут тем, как Нокс находил основания для похвалы в любую погоду. Кроме того, он был прав: дождь и снег прошли стороной, хотя от залива налетали порывы шквального ветра.

– Именно здесь блаженный Джордж Уишарт принял смерть в схватке с силами зла, – произнес Нокс. – Здесь наша вера получила свое подтверждение.

– Расскажите об этом, – попросил лорд Джеймс, словно ребенок. – Нас там не было.

– Ах, какой был день! – Нокс так разволновался, что плащ стал стеснять его движения, и он небрежно сбросил его с плеч.

Мейтленду показалось, что он заметил какое-то движение за окнами замка. Возможно ли, что архиепископ уже сейчас созывает аркебузиров, чтобы напасть на них. Нокс вызывающе повернулся спиной к замку.

– И не будем забывать разницу между английскими и шотландскими мучениками. Англичане идут на костер, бормоча молитвы, но когда наш Патрик Гамильтон часами страдал в пламени за двадцать лет до Уишарта и приор подошел к нему с предложением покаяться, он повернулся в дыму, назвал приора посланцем сатаны и предупредил, что он, Гамильтон, будет обвинять его перед Богом. А когда в Англии епископ Гардинер сжигал истинно верующих, он спокойно нежился в постели. Но кардинал Битон… Мы, шотландцы, не позволили ему лежать спокойно.

«Теперь пришло время для таких же нападок на Марию», – устало подумал Мейтленд и приготовился к этому. Но, к его удивлению, голос Нокса задрожал от слез, и он просто сказал:

– Давайте помянем нашего брата Уишарта.

Он дал сигнал зажечь костер. Мортон вышел вперед с факелом и поднес его к сложенным дровам. Они были холодными и отсыревшими, и сначала не получилось ничего, кроме густых клубов дыма. Мейтленд закашлялся, когда ветер отнес дым прямо ему в лицо, и содрогнулся при мысли о том, каково было бы ему стоять там, привязанным к столбу, и задыхаться в дыму…

Он обратил взгляд к морю, серому и ненастному в это время года. Лишь несколько кораблей осмелилось выйти из гавани, но вскоре торговля возобновится, послания будут летать взад-вперед, и работы намного прибавится.

Пламя наконец занялось, потрескивая и стараясь вырваться из своей древесной темницы. Оно пробивалось между палками, как будто они были прутьями тюремной камеры. Потом огонь с ревом вырвался наружу и окатил их дождем искр.

– Пусть все помолятся согласно своей вере. – Голос Нокса был едва слышен из-за рева огня и шума прибоя. – Видите, как Он принимает наши дары?

«Мои дары, – подумал Мейтленд. – Что это такое? Пытливый ум, который старается оставаться незамутненным, как стакан чистой воды? Это все, что я могу поставить на службу Шотландии».

Когда огонь погас, мужчины остались стоять, склонив головы. Жар от костра согревал сторону тела, обращенную к нему, и холод на время отступил. Но потом Мейтленд снова ощутил морозное покалывание в пальцах ног.

– Приглашаю вас в свой здешний дом, – сказал лорд Джеймс.

Все они с радостью преодолели небольшое расстояние между замком и аббатством Сент-Эндрюс, благодарные избавлению от соленого ветра и внимательных глаз архиепископа Гамильтона.

То обстоятельство, что лорд Джеймс сохранял право на владение аббатством Сент-Эндрюс, было явным отклонением от нормы; он получил это право при старой системе злоупотреблений, горячо критикуемой реформистами. «Он должен был отдать земли, – подумал Мейтленд, – но, разумеется, он не собирался отказываться от этой конкретной роскоши, допустимой для старой церкви. Пожалуй, из семи смертных грехов брат Джеймс больше всего страдает от алчности».

Дом лорда Джеймса, бывшее жилье приора, был просторным и хорошо обставленным, хотя самые роскошные предметы обстановки благоразумно убрали подальше. Он пригласил всех, предложил и напитки, а потом подождал, пока большинство из них уйдет, чтобы оставшиеся четверо могли перейти к самому важному делу, связанному с королевой.

Они расселись вокруг камина, где ярко пылал огонь: лорд Джеймс, Эрскин, Мейтленд и Мортон.

– Мы позвали ее домой, и она вернулась, – сказал лорд Джеймс. – Все присутствующие подписали документ о ее приглашении. Осмелюсь спросить, довольны ли мы итогом?

– Вполне довольны, – ответил Эрскин высоким голосом, в котором слышался искренний энтузиазм. – Она оказалась лучше, чем мы могли надеяться.

– Вы имеете в виду, в религиозном смысле? – спросил лорд Джеймс.

– Да, несомненно. Хотя она не обратилась в истинную веру и не выказывает такого намерения, но согласилась, чтобы наша вера осталась нетронутой.

– И они с Ноксом сыграли вничью, – медленно произнес Мортон и облизнул сильно заветренные и потрескавшиеся губы.

– Босуэлл устранен, – объявил лорд Джеймс. – Он больше не будет нас беспокоить. От него всегда можно ожидать проблем из-за его непредсказуемости. А Гамильтоны дискредитированы; бедному старику пришлось отдать королеве замок Дамбертон.

– Мы позаботились почти обо всех, кто мог воспрепятствовать нам, – сказал Мейтленд. – Следующий претендент на трон отпал сам собой. Преданный короне страж границы и опытный воин заперт в своем замке.

– Но остается еще один, – заметил Мортон. – Крупная дичь, которая не поддается нашему убеждению.

– Джордж Гордон, четвертый граф Хантли, – задумчиво сказал лорд Джеймс. – Канцлер королевства… и католик.

– К тому же воинственный католик, – заметил Эрскин. – Он то и дело подстрекает королеву возобновить обряд мессы.

– Если нам повезет, то «северный петух», как он любит себя называть, будет кукарекать слишком часто и когда-нибудь оскорбит королеву. Вы видели, как он со скандалом покинул заседание Тайного Совета после вердикта по делу Босуэлла?

– Прошу прощения! – возразил Мейтленд. – Никакого суда не было, поэтому не могло быть никакого вердикта.

– Да, разумеется. Но если он откажется посещать заседания Совета, кто знает, к чему это может привести?

– Если он будет сокрушен, тогда исчезнет всякое противодействие лордам Конгрегации.

– Сначала он должен поднять мятеж, – заметил Мейтленд.

– Возможно, он так и сделает, – сказал лорд Джон. – Вполне возможно.

XIII

Весна пришла, но лишь после нескончаемой зимы, оставившей после себя длинный след из снега, льда, тьмы, сырости и ветров, исхлеставших прибрежные скалы волнами Северного моря. Когда наступили первые призрачно-ясные и светлые дни, люди вырвались наружу из запертых домов. Свет как будто расширился, стремясь охватить все двадцать четыре часа, и души преисполнились новой надеждой.

Мария приветствовала весну и чувствовала, что она наконец получила награду за первые несколько трудных месяцев жизни в Шотландии. Она сомневалась не в своем решении вернуться, но лишь в способности сделать то, что было необходимо. Все шло не так, как она надеялась и рассчитывала.

Еще до прибытия ей было трудно понять, каким образом реформатская церковь вторгалась даже в самые личные мысли и поступки людей. Теперь она очень хорошо это понимала и чувствовала ее хватку повсюду вокруг себя.

Религия! Предполагалось, что она дарует утешение и дает порядок в жизни. Теперь пришли известия, что даже во Франции она оказалась разрушительной. Ее дядя герцог Гиз открыл огонь по собранию гугенотов в Васи и уничтожил тысячу двести человек. Католики и протестанты начали спешно вооружаться, и разразилась война.

Последний из высокопоставленных членов ее французской свиты вернулся на родину, оставив лишь домашних слуг, в которых она нуждалась для вышивки, работы на кухне и пополнения гардероба. Она скучала по Брантому, но была рада избавиться от всех остальных.

Удаление Босуэлла сильно встревожило ее; она полагалась на него сильнее, чем была готова признать. Хотя падение дома Гамильтонов обогатило ее и прибавило к ее владениям мощную крепость, такие вещи нельзя было приветствовать. Теперь настала очередь графа Хантли выйти из-под контроля. Она понимала, какие чувства он испытывает при многократном превосходстве протестантов, но это было еще более веской причиной держаться за свою должность. Тем не менее он все чаще отсутствовал на заседаниях. А теперь один из его сыновей принял участие в неприличной ссоре и был посажен под замок.

О, эти ссоры! Почему их так много? Люди Босуэлла и Гамильтона едва не дошли до драки из-за скандала с Элисон Крейг… Потом было бесчинство, учиненное лордом Джоном, а теперь дело Джона Огилви с уличной дракой между ним и Гордоном, в которой Огилви был тяжело ранен.

Таким образом, трое мужчин, на которых Мария рассчитывала как на противовес очевидной мощи лордов Конгрегации, подвели ее или, хуже того, обратились против нее. И это произошло после того, как она приложила столько сил для всеобщего примирения!

Никто не относился к королеве Елизавете подобным образом. Она держала мужчин в узде, и никто не осмеливался на вольности и злоупотребления. Как ей удавалось держать под контролем свой большой мужской двор?

Марией овладела усталость. Она не знала ответа, но было ясно, что она делает что-то неправильно. Возможно, ей следует выйти замуж; может быть, нет другого способа утвердить свое превосходство над придворными мужского пола.

Марии не терпелось встретиться со знаменитой королевой Елизаветой и посмотреть, сможет ли она угадать причину ее власти над теми, кто служит ей.

«Единственный, кого я могу держать в узде, – это Риччио», – грустно подумала она.

Встреча между двумя королевами должна была состояться в Ноттингеме всего лишь через шесть недель. Уже были получены документы, обеспечивавшие безопасное путешествие Марии в Англию, и ее церемониймейстер Бастиан Паже написал сценарий комедии масок и подготовил все необходимое для представления: Юпитер, карающий Ложные Слухи и Раздор по требованию Умеренности и Благоразумия. Мария отправила свой новый портрет Елизавете и получила взамен ее портрет.

Она повернула «кольцо дружбы» на пальце и посмотрела, как солнечные лучи расщепляются на разные цвета в глубине алмаза. Сейчас она стояла на зеленом газоне у аббатства Сент-Эндрюс и играла в гольф вместе с Фламиной, Мэри Битон, Мейтлендом, Рэндольфом и Риччио. Обычно она получала удовольствие от этого; ей нравилось быть рядом с морскими утесами, где росла короткая, сладко пахнувшая трава. Море было пронзительно-синим, а воздух бодрящим, и это само по себе не могло не радовать.

– Цельтесь, цельтесь точнее! – крикнул Риччио, когда Мэри Флеминг изготовилась для удара по мячу специальной загнутой клюшкой для игры в гольф.

– Умолкните, чужестранец! – произнес Мейтленд. Он делал вид, что шутит, но его презрение к чужаку, не понимавшему правил игры, было нескрываемым. Нужно сохранять тишину во время замаха, но этот бесстыдный коротышка продолжал болтать.

Чвак! Клюшка Фламины ударила по кожаному мячу; он покатился к лунке, но остановился рядом с отверстием.

Риччио подошел к собственному мячу и нанес удар, несмотря на то что была не его очередь. Тот факт, что он попал в лунку, лишь усугублял оскорбление.

– Вы не могли бы одернуть его, Ваше Величество? – елейным тоном попросил Рэндольф.

– Прошу вас, Риччио, соблюдайте правила приличия! – резко сказала она. Итальянец повернулся на каблуках, и его шелковый дублет расплылся в блестящее синее пятно. Он низко поклонился.

Мария нанесла удар, быстро замахнувшись клюшкой. Мяч перелетел через низкий пригорок и исчез. Риччио устремился следом. Флеминг и Битон захихикали, но Рэндольф и Мейтленд не сочли это забавным.

Она посмотрела на Мейтленда, поглаживавшего аккуратную каштановую бородку. Недавно они с Джеймсом проявили большую настойчивость в обсуждении перспектив ее брака с доном Карлосом из Испании. Возможно, ей следует вернуться к этому вопросу, если…

Но тут она заметила всадника, галопом скакавшего по песчаным холмам и осадившего кобылу, когда он заметил игроков. Он спешился и повел лошадь в поводу, а потом отпустил ее пастись на густой влажной траве.

– Мелвилл! – радостно воскликнула она. Несомненно, Мелвилл, один из наиболее опытных придворных, к тому же отвечавший за встречу с Елизаветой, принес очередное известие об этом.

– Прошу прощения за вмешательство, – сказал он. – Но…

Он протянул письмо, и Мария вдруг увидела, что его обычно добродушное лицо было совершенно серьезным. Она вскрыла письмо и быстро поняла почему.

– Встреча отменяется, – наконец прошептала Мария. Она чувствовала себя так, словно навстречу выскочил бык и с размаху боднул ее в живот. У нее перехватило дыхание.

– Значит, все так, как и говорил специальный посланник от королевы, – сказал Мелвилл и покачал головой. Мейтленд и Рэндольф бросили клюшки и подбежали к ним. На их лицах читалась тревога.

– Она говорит… что не может встретиться со мной, пока гугенотов убивают во Франции, а королевскую армию возглавляют Гизы, – выдавила Мария.

– Я понимаю, – сказал Рэндольф. – Как защитница протестантов, она не может встретиться с католическим монархом в данное время.

– Но Елизавета не религиозна! – вскричала Мария.

– Да, но она делает вид, что причиной является религия, – терпеливо объяснил Мейтленд.

– Видимость – это важная вещь, – назидательным тоном произнес Мелвилл, словно наставлял маленького ребенка. – Иногда она важнее реальности.

– Нет, не может быть! – воскликнула Мария. – Так не должно быть!

Трое придворных и дипломатов смущенно пожали плечами.

– Это политика, – наконец сказал Мейтленд, но Мария с плачем убежала с поля для гольфа.

Мелвилл вздохнул.

– Какая жалость, – сказал он. – Неподходящее время, и большая неудача для нас. И кстати, сын Хантли сбежал из тюрьмы в Эдинбурге и отправился на север. Сообщите ей, как только сможете, – обратился он к Мейтленду. – Я поеду дальше и извещу лорда Джеймса в Сент-Эндрюсе. Конгрегации придется собрать войска для встречи с «северным петухом».

Он посмотрел на удаляющуюся спину Марии.

– Королеве придется воевать в ее собственном королевстве, – тихо добавил он.

Отказавшись назвать происходящее войной и попытавшись представить отмену встречи с королевой Елизаветой как мелкое недоразумение, Мария объявила подданным, что давно хотела совершить поездку в северную часть своего королевства и лишь запланированная встреча в Англии мешала ей сделать это. Поскольку август еще не закончился, у нее было достаточно времени для того, чтобы продвинуться в своих начинаниях – правда, не на юге, а на севере. Она решила немедленно отправиться в Абердин и Инвернесс и настояла на том, чтобы путешествие происходило под видом соколиной охоты в глуши. Из придворных она взяла с собой только четырех Марий, а также посла Рэндольфа. Если лорд Джеймс сочтет уместным присовокупить к этому роту солдат, то лишь для расчистки дорог и помощи с транспортом. Она даже объявила о намерении посетить графа Хантли в его замке Стратбоги и дать ему возможность отказаться от своих заблуждений, пока еще не слишком поздно. Что касается его сына, сэра Джона Гордона, то он должен был немедленно сдаться властям в Абердине.

Путешествие началось удачно, и они без задержки достигли Перта, а потом, отклонившись от гор, оставались среди пологих холмов по пути в Абердин, где находился центр власти клана Гордонов. Соколиная охота в окрестностях Гламиса в золотые осенние дни действительно была хороша. Мария позволила себе расслабиться и даже находила удовольствие в легком флирте между Рэндольфом и Мэри Битон и в более сдержанном ухаживании Мейтленда и Фламины. Мэри Флеминг не утратила интереса к нему, но Марии он казался слишком степенным и хладнокровным для такой девушки, как она.

Мария была рада видеть множество католических часовен; чем больше они отдалялись от Эдинбурга, тем слабее становилась хватка протестантской церкви. Маленькие часовни, расписанные вручную, и могилы святых, украшенные гирляндами вереска и луговых цветов на перекрестках дорог, успокаивали ее душу.

По прибытии в Абердин, большой город на восточном побережье, Мария задалась целью посетить новейший шотландский университет, основанный лишь около шестидесяти лет назад. «В Англии есть только два университета, в то время как у нас целых три», – с гордостью говорил канцлер. Мария изучила библиотеку и решила пожертвовать несколько своих книг в коллекцию этого молодого университета.

Обозначив свое присутствие в регионе и предоставив графу Хантли достаточно времени для встречи с ней, Мария наконец издала указ о том, что сэр Джон Гордон должен сдаться властям, если не в Абердине, то в Стирлинге. Но никто не появился, кроме леди Хантли с кортежем из слуг, умолявшей проявить милосердие к ее мужу и сыну.

Но жена не могла служить заменой. Где же лорд Хантли?

– Дорогая королева, – сказала леди Хантли. – Он считает, что впал в немилость из-за своего ревностного отношения к католической вере. Вы оставили без внимания его предложения…

– Да, его предложения были слишком поспешными и противоречили здравому смыслу, – ответила Мария. – Так же, как и его теперешнее нежелание встретиться со мной. Он ведет себя как упрямый и обидчивый человек, если не как мятежник.

– Он ожидал, что вы посетите наш замок в Стратбоги, – сказала леди Хантли.

– Его ожидания тщетны, если он не явится ко мне первым, – резко ответила Мария. – И можете передать ему…

Она помедлила. Следует ли сделать это сейчас? Да, почему бы и нет! Она взглянула на лорда Джеймса, стоявшего рядом с ней в зеленом бархатном дублете и выглядевшего как безупречный дворянин.

– Лорд Джеймс, вы владеете правами на графство Мар и распоряжаетесь его доходами.

Он кивнул. Его глаза с тяжелыми веками, так похожие на глаза Якова V на портретах, смотрели настороженно.

– По традиции и древнему праву они принадлежат роду Эрскинов. И разумеется, вы уже управляете аббатством Сент-Эндрюс. Для вас больше нет необходимости носить титул графа Мара.

Его лицо не выдавало никаких эмоций; оно было таким же неподвижным, как у одной из резных деревянных голов в Стирлинге, которые пугали ее в детстве.

– Но поскольку вы имеете большой авторитет и пользуетесь огромным уважением, а Шотландия вознаграждает своих верных сыновей, я провозглашаю вас графом Мореем, с одновременной конфискацией прав у графа Хантли из-за его изменнических настроений.

Широкое лицо Джеймса расплылось в улыбке.

– Благодарю вас, – сказал он.

Леди Хантли выглядела так, словно получила пощечину.

– Мадам, – тихо сказала она, – мы уже много лет верно управляли этими землями.

– Да, вы имели доходы от них, не владея титулом, – ответила Мария. – Неужели вы думали, что это будет продолжаться вечно? Или вы наивно полагали, что мне не известно об этом?

– Пожалуйста, мадам…

– Дело сделано, – отрезала Мария. – И если вы не хотите потерять еще больше, скажите вашему мужу, чтобы он вел себя благоразумно.

Погода испортилась, и всю ночь шел дождь. Мейтленд сказал ей, что этот уголок Шотландии, вдававшийся в Северное море, – один из самых холодных в королевстве, особенно когда ветры дуют со стороны России, и теперь она сама могла убедиться в этом. Они медленно продвигались вперед среди мшистых болот, забыв про соколиную охоту. До Марии дошли вести, что сэр Джон Гордон решил не сдаваться властям в Абердине и теперь следует за ними с тысячью всадников, наблюдая за королевским кортежем из-под прикрытия леса, мокрого от непрерывного дождя.

Когда они приблизились к замку Стратбоги, Марии доставили депешу, где было сказано, что сэр Джон и его отец собираются напасть на них, пока они будут спать в его замке, убить Мейтленда и лорда Джеймса и похитить ее. Потом отец заставит ее выйти замуж за его сына, который был известен как один из красивейших мужчин в Шотландии. Тот факт, что сэр Джон уже имел жену, не имел значения для их безумного плана.

– Сэр Джон утверждает, что любит вас, – сообщил молодой гонец.

– Сэр Джон любит самого себя и власть, – ответила Мария. – Но он не такой могущественный, каким себя воображает. – Она повернулась к лорду Джеймсу: – Мы не будем спать здесь сегодня ночью!

Джеймс обвел взглядом унылую сырую равнину. Уже начинало темнеть.

– Впереди есть замок Балкахэйн, – сказал он. – Попробуем добраться до него.

Темнота уже сгустилась вокруг, когда они достигли замка у подножия темной горы Беннахи. Они ощущали на себе взгляды сэра Джона и его людей, дожидавшихся удобного часа. Когда Мария устроилась в жесткой постели, она слышала в горах крики, похожие на волчий вой.

На следующее утро они оставались начеку, пробираясь через поросшие мхом рощицы с кривыми старыми соснами и зарослями ежевики. В короткие перерывы между дождем Мария могла видеть канюков, круживших в небе над ними.

Позднее в тот же день королевский отряд остановился перед бурной рекой Спей, вода в которой стояла довольно высоко для этого времени года.

– Мы сможем переправиться здесь? – спросил Мейтленд. С берега казалось, что вода поднимается выше уровня седел.

– Да. – Мария пришпорила лошадь и въехала в холодную, быстро текущую воду, которая действительно поднялась почти до седла. Но пенистый поток не смог унести ее, и лошадь удержала равновесие на покрытых водорослями камнях. Вскоре остальные последовали ее примеру и выехали на другой берег в промокшей одежде и дрожа от холода.

Наконец они прибыли в Инвернесс – город, стоявший в тени северного нагорья и смотревший на залив Морей, который рассекал Шотландию почти пополам. Усталый кортеж Марии приблизился к королевскому замку, находившемуся под управлением Хантли как шерифа Инвернесса. К их изумлению, им было отказано во входе.

– Измена! – с искренним удивлением воскликнул Мейтленд. – Отказать королеве вступить в ее собственный замок!

Они стояли под дождем, глядя на серые бастионы, по которым стекали струи дождя. Небо над головой было такого же цвета и казалось плотным, как солдатский плащ.

Мария приказала трубачам дать сигнал, и звук привлек любопытных из окрестных сел и холмов. Она прокричала им, что изменники отказываются впустить ее в замок. Они собрались с мечами, дубинками, косами и бочарными клепками, и Хантли прислал своему заместителю депешу с распоряжением впустить отряд королевы, так как горцы выступили ей на помощь. Но было уже слишком поздно для примирительных жестов. Вступив в замок, солдаты королевы повесили капитана местной стражи. Теперь Хантли получил последнее предупреждение.

Пока они ждали, когда Хантли явится с повинной, Мария и ее спутники встретились с боевым отрядом горцев, взявшихся нести дозорную службу в поле и спавших под открытым небом. Они были необычными существами, эти мужчины, закутанные в меха и носившие клейморы, длинные кинжалы и обитые кожей щиты. Хотя Мария знала, что они не могут понять ее, она воскликнула:

– Мне жаль, что я не мужчина! Хотелось бы мне знать, каково лежать всю ночь в полях или переправляться по гати через болото в доспехах и шлеме, со щитом и палашом!

Да, лежать там всю ночь и сторожить врага… Ей бы это понравилось!

Прошло пять дней, но Хантли так и не появился. Мария объявила, что они должны вернуться в Абердин; может быть, там он осмелится встретиться с ней. По пути они остановятся у епископа Морея, Патрика Хепберна, двоюродного деда Босуэлла и известного распутника.

– У него? – презрительно спросил лорд Джеймс. – Лучше спать в чистом поле!

Мария указала на сплошную пелену дождя за окнами замка.

– Лучше этого не делать, – сказала она. – Думаю, ты сможешь уберечь свою честь от его скверны.

Они выступили из Инвернесса, а эскорт из двух тысяч воинов клана Фрэзера, давших ей клятву верности, сопровождал их до переправы через Спей. До нее дошел слух, что на нее могут напасть, но ничего не произошло, и они без помех доехали до Спайни.

Старый Патрик Хепберн приветствовал их в епископском дворце с огромной защитной цитаделью. Он не выглядел гурманом и ловеласом, каким его считали, а скорее напоминал доброго дедушку. Впрочем, Мария уже слышала истории о его романах с замужними женщинами и многочисленных незаконнорожденных детях.

– Сердечно рад приветствовать Ваше Величество, – проворковал он. Его волосы песчаного оттенка с седыми прядями находились в полном беспорядке. Неужели он развлекался в постели? – Я был глубоко обеспокоен, когда узнал о мятежных настроениях графа Хантли. Вы еще не встретились с ним?

– Нет, он прячется от нас, – ответила Мария. – Судя по всему, он не осмеливается взглянуть нам в лицо.

– Ах! Значит, он единственный мужчина из десяти тысяч, который не хочет этого делать, – произнес епископ. Его взгляд по-прежнему был добрым, но стал более настойчивым.

«Теперь я вижу его уловки, – подумала Мария. – Несчастные женщины находят понимание у доброго епископа и получают комплименты, которых они не слышали долгие годы… Когда-то в моей свите насчитывалось двенадцать женщин, и семь из них были замужем. Итак, епископу нравится играть в игру «сделай любовницу из замужней женщины». Какая жалость, что многие жены имеют мужей, которые настолько пренебрегают ими, что они вынуждены искать утешения в объятиях священника! Вся вина лежит на мужьях».

– Я хочу, чтобы он видел не мое лицо, а мои ноги, – сказала она вслух. – Он должен преклонить колени передо мной.

– Как и я! – заявил епископ и опустился на колени. Она не могла не улыбнуться ему. Старый негодник действительно умел очаровывать женщин.

Каково было для Босуэлла провести часть своего детства с таким человеком? Не поэтому ли ходит так много слухов о его романах с женщинами? Не усвоил ли он эти повадки от своего старшего родственника так же, как другие мальчики усваивают простые ремесла вроде плотницкого? У него была любовница из рода Арранов, многочисленные низкорожденные женщины из кухонь и дворов Эдинбурга и норвежская любовница, у которой он занял деньги и бросил ее на континенте – по крайней мере, лорд Джеймс рассказывал ей об этом. Но, с другой стороны, лорд Джеймс недолюбливает его. Правда, сама Мэри Битон говорила ей, что ее тетя Джанет и Босуэлл были любовниками, когда он только что вышел из подросткового возраста, а она была на двадцать лет старше его.

Что делал его родственник – брал женщин, а потом передавал их под его протекцию? Или Босуэлл просто стоял, смотрел и учился?

На лице епископа появилось страдальческое выражение. Она забыла, что старик по-прежнему стоит на коленях!

– Встаньте, прошу вас, – сказала она.

Он с кряхтением поднялся на ноги. В его спине что-то хрустнуло, но он попытался улыбнуться.

– Пойдемте. Считайте, что это ваш дом.

Епископ устроил пиршество, достойное Тиберия во всех отношениях. Ближе к концу вечера, когда гостей потянуло в сон, он пересел поближе к Марии. Никто не слушал их разговор; в кои-то веки Мейтленд и лорд Джеймс казались менее бдительными, чем обычно.

– Вы знаете о безумии молодого Аррана, – сказал епископ. – Его свидетельство не должно быть использовано, чтобы и дальше держать моего племянника в заключении. Он был предан вам. Меня очень печалит, что один из самых верных рыцарей Вашего Величества был обесчещен подобным образом. Почему Хантли должен выказать покорность, если ему суждена такая же награда?

Мария сама гадала об этом. Слушание дела в Тайном Совете глубоко обеспокоило ее, и у нее еще не было возможности лично допросить его.

– Босуэлл должен делать то, что он может сделать, – наконец сказала она.

– Он уже это сделал, – ответил епископ. – Устав ждать королевского правосудия, он повел себя как истинный Хепберн. Босуэлл бежал из Эдинбургского замка.

Они произнес эти слова с такой же гордостью, как отец, чей сын удостоился почестей в университете.

– Побег из Эдинбургского замка? Это невозможно!

– Не так уж и сложно. – В его голосе снова прозвучала гордость. – Он выломал прут оконной решетки, протиснулся наружу и спустился по скале, на которой стоит замок.

– Где он теперь?

– В замке Эрмитаж, на границе. Его старая подруга Джанет Битон доставила ему все необходимое.

Джанет Битон! Ведьма-любовница!

– И – это может заинтересовать Ваше Величество – лорд Гордон, старший сын Хантли, обратился к нему за помощью в мятеже своего отца. Он полагает, что у Босуэлла теперь есть достаточно оснований, чтобы обратиться против вас.

О Боже! Мария почувствовала, как к горлу подкатил комок.

– И?..

Епископ помедлил, лукаво глядя на нее. Он умел дразнить женщин, этот старый повеса!

– Босуэлл отказался. Он собирается покинуть Шотландию. Он не видит своего места в том, что здесь происходит.

– Куда же он отправится?

Епископ пожал плечами:

– Не знаю. Полагаю, туда, куда уплывет первый корабль.

– Лорд-адмирал Шотландии покидает страну на иностранном корабле?

– Вам придется найти другого человека на эту должность – теперь она свободна.

Покинув Спайни, королевский кортеж направился обратно в Абердин. Когда они миновали замок Финлейтер на побережье, сэр Джон Гордон наконец вышел из укрытия и атаковал некоторых людей Марии, отставших от главного обоза. Поэтому, когда они достигли Абердина, лорд Джеймс сказал:

– Нам нужны подкрепления. Давайте пошлем в Эдинбург за сотней аркебузиров и вызовем дополнительных командиров, таких, как Киркалди и лорд Линдсей, каждый из которых приведет с собой по тысяче человек.

Итак, дело дошло до этого! Мария неохотно написала приказы и еще раз призвала Хантли встретиться с ней. Он ответил через гонца, что не осмеливается прийти без своих солдат; она ответила, что он не смеет прийти к ней с вооруженной охраной. В результате он вообще отказался от встречи.

– Днем он скрывается у себя в Стратбоги, а ночью спит в другом месте, – доложили разведчики Марии. – Он считает, что таким образом может избежать плена.

– Тогда мы должны застать его врасплох днем. Небольшой отряд под командованием Киркалди сможет внезапно напасть на него.

Киркалди выступил на рассвете с дюжиной солдат, чтобы достичь Стратбоги к полудню, но часовые заметили его и подняли тревогу. Хантли бежал через задний двор, босой и без меча, перепрыгнул через стену, оседлал коня и ускакал.

– Значит, он собирается присоединиться к своему сыну, – сказал лорд Джеймс. – Он наконец показал свое истинное лицо.

На главной городской площади трижды протрубил охотничий рог, и Хантли вместе с его сыном был объявлен изменником. «Любой шотландец обязан выследить, затравить и пленить или убить их, как хищных волков, воров и чужеземцев!» – провозгласил герольд.

Спасаясь от королевских войск, Хантли отправился в дикие нагорья Баденоха. Никто не мог преследовать его там, где древние деревья и скользкие мшистые камни служили тайным убежищем для беглецов. Но его жена, которая посоветовалась с «ручными» колдуньями, убедила его, что он должен покинуть горную цитадель и встретиться с войсками королевы в открытом бою. Колдуньи заверили ее, что к ночи он будет у башни Толбут в Абердине без единой раны на теле. Он храбро выступил к Абердину, пообещав захватить Марию и отдать ее замуж по своему усмотрению.

Потом он занял позицию на холме над полем Коррихи примерно в пятнадцати милях к западу от города. Королевские войска выстроились напротив него на поле, покрытом багряным цветущим вереском.

Лорд Джеймс, лорд Линдсей и Киркалди из Грэнджа возглавляли армию королевы. Они выглядели суровыми и совершенно невозмутимыми, когда слушали, как Мейтленд подбадривает солдат:

– Помните о вашем долге перед монархом и не страшитесь воинства, стоящего перед вами!

Сама Мария не поехала с ними и стала ждать с сильно бьющимся сердцем. О, каково быть мужчиной в такой день! Ее командиры сражались и раньше, а Киркалди уже был опытным солдатом, но как успешно справится лорд Джеймс?

На другой стороне она заметила Хантли, вырядившегося в ярко-розовые доспехи с позолотой. Совершенно уверенный в победе, он открыто провозглашал свое присутствие. «Северный петух» уже считал себя триумфатором.

Прозвучали трубы, и Мария увидела, как всадники с ходу пустились в галоп. Ее армия насчитывала около двух тысяч пятисот человек. Сколько же солдат у Хантли?

Мейтленд с мрачным видом наблюдал за ходом битвы, а Мария наблюдала за выражением лица Фламины, смотревшей на него. До сих пор она не сознавала, насколько Мэри Флеминг неравнодушна к нему. А лорд Джеймс, который недавно женился… Что предстоит услышать его жене?

«Слава богу, у меня нет мужа или возлюбленного, который может пасть на поле боя, – подумала Мария. – Но, с другой стороны, у меня нет никого, кого я могла бы обнять и поздравить с победой».

Странное чувство одиночества охватило ее, когда она наблюдала за атакой. Ей казалось, будто она видит происходящее из какого-то другого места, где никто не мог достучаться до нее.

Прозвучали выстрелы. Аркебузиры Киркалди дали залп по людям графа на вершине холма, убив многих из них и заставив остальных спуститься по склону к болоту у подножия.

Мария едва могла дышать. Звуки стрельбы и пронзительные крики умирающих были чудовищными и вызывали тошноту.

Шум схватки усилился, и облака пыли повисли над столкнувшимися армиями. Мария видела, что солдаты Хантли увязли в болоте. Они падали и не могли выйти из-под удара, направляемого лордом Джеймсом и Линдсеем.

Джеймс обрушился на Гордонов, как карающий ангел, прорубаясь через ряды противника к графу и двум его сыновьям, семнадцатилетнему Адаму и сэру Джону.

Где Джеймс научился так сражаться? Мария была поражена.

– Лорд Джеймс превосходный командир, – сказала она Мейтленду. – А Киркалди – просто гений войны.

Хантли был вынужден сдаться. Его связали, посадили на лошадь, чтобы доставить к королеве. Но он внезапно соскользнул с седла и упал на землю, сраженный апоплексическим ударом.

Его тяжелый труп унесли с поля боя на самодельных носилках из рыбацких корзин и увезли в Абердин. В ту ночь его тело лежало на холодных камнях в Тулботе, одетое в желтый кожаный дублет и серые шотландские рейтузы, без единой раны на нем.

Когда сэра Джона провели как преступника по улицам Абердина, осталось лишь казнить его на рыночной площади. Было решено, что Мария должна присутствовать при этом.

– Иначе люди будут говорить, что вы поощряли его страсть к вам, – сурово произнес лорд Джеймс.