Тайна Марии Стюарт Джордж Маргарет

XXI

Мария расправила свой дублет и покрутила ногой в рейтузах винного цвета, рассматривая ее под разными углами.

– Как ты думаешь, похоже на мужскую ногу? – обратилась она к Дарнли, стоявшему рядом с ней в спальне. – Или она слишком узкая?

Дарнли вытянул для сравнения свою ногу, почти такую же стройную, как у нее.

– Ничего подобного, – ответил он. – Отличная мужская нога. Пошли, ты слишком долго возишься. Похоже, ты боишься пойти по отцовским стопам, хотя сама предложила это.

– Когда мой отец выходил в город переодетым и называл себя мастером Балленгейхом, он делал это как мужчина, а не женщина, которая притворяется мужчиной. У меня более трудная задача. – Мария ощупала узел волос под бархатной шапкой. Она боялась, что волосы рассыплются по плечам, если не удержат заколки; шапка была слишком маленькой для ее локонов.

– Из тебя выйдет прекрасный мужчина, – сказал он. – Ты слишком высокая, чтобы сойти за любую женщину, кроме себя самой. Зато королева Елизавета, хотя и ниже ростом, каждый день должна притворяться женщиной. Она по натуре мужчина, поэтому ее наряды и женщины призваны скрывать этот факт и позволять ей править как королеве… только потому, что она не может быть королем.

Мария толкнула его в бок, но потом повернулась и поцеловала его.

– Ты злой. Но разве это правда?

– Королевские прачки судачат, что женский цикл у нее не такой, как у нормальных женщин, – сказал он. – Но, по правде говоря, они не просто сплетничают, а получают деньги за это.

– За плату люди могут сказать что угодно, – заметила она. – Им можно верить, лишь когда они сами должны платить за свои слова.

Дарнли сделал нетерпеливый жест:

– Пойдемте, моя королева. Наступает вечер, и у нас остается мало времени. – Он взял ее за руку.

Вместе они спустились по небольшой спиральной лестнице, соединявшей спальню Марии со спальней Дарнли во дворце Холируд. Потом они прошли через его апартаменты и оказались на широком внутреннем дворе.

Рука об руку они пробежали мимо пылающих факелов и по подвесному мосту под большими воротами, отделявшими дворец от улицы Кэнонгейт, ведущей к городской стене Эдинбурга.

Стоял замечательный июльский вечер, и небо оставалось светлым даже за два часа до полуночи. На Кэнонгейт было полно людей, прогуливавшихся или спешивших по поздним делам, поэтому они свернули в Хорсвинд, ближайший переулок у дворцовых ворот, немного прошли вперед по улице Коугейт, идущей параллельно Кэнонгейт, а потом срезали путь по переулку Блэкфрирс. Так никто не мог узнать, что они пришли из Холируда. Темные и тихие переулки позволяли передвигаться незаметно.

– Я люблю Эдинбург, – прошептал Дарнли, когда они остановились перевести дух. – Здесь обитает дух тайны и приключений. Все эти переулки, высокие дома, заброшенные тупики… В Лондоне все по-другому. Здесь можно приходить и уходить незаметно, в отличие от Стирлинга. Я рад, что мы уехали оттуда.

Они вышли из переулка и свернули на Кэнонгейт. На улице оставалось так много людей, что она напоминала праздничную ярмарку.

– Добрый вечер, – поздоровался какой-то мужчина и прикоснулся к своей фуражке.

– Добрый вечер, – ответил Дарнли и прикоснулся к своему головному убору. Мария сделала то же самое.

– Вечер добрый! – громыхнул другой голос, принадлежавший дородному торговцу, целенаправленно прокладывавшему путь к воротам Нетербоу. Они последовали за ним, прошли через ворота в городской стене Эдинбурга и оказались на другой стороне Хай-стрит. Почти сразу же справа от них вырос дом Джона Нокса. Где-то в глубине горел свет, но рабочая комната над мостовой была темной.

– Нокс спит, – сказал Дарнли, указав наверх.

– Нокс никогда не спит, – возразила Мария. – Разве что со своей молодой женой.

– Думаешь, он делает это так же, как мы с тобой?

Мария вспыхнула:

– Нет… сомневаюсь в этом.

– Как и я, дорогая жена. – Дарнли поднес ее руку к губам и поцеловал. – Даже сейчас я думаю о том, чем мы с тобой займемся, когда вернемся во дворец.

– Я тоже. – Это было правдой.

Дарнли наклонился и стал ощупывать мостовую рядом с водостоком. Он нашел расшатавшийся камень и собрался швырнуть его, прицелившись в окно.

– Перестань! – Мария схватила его за руку. – Что ты задумал?

– Нокс выступает против нашего брака. – Он попытался высвободить руку. – Ему придется заменить оконные стекла.

– Нет. – Мария выбила камень из его руки. – Окна ни в чем не виноваты, зато он винит меня во всех грехах и неудачах. Пожалуйста, не давай ему настоящего повода для обвинений.

Дарнли со вздохом отвернулся от окна.

– Я бы с удовольствием вышиб ему мозги.

– Похоже, это твоя любимая фраза, – сказала Мария. – То же самое ты сказал старому герцогу Шательро, когда он…

Толпа, вывалившаяся из таверны, с пением прошла мимо них:

Выпей до дна и по новой налей, Выпей до дна и гляди веселей, Был я и в Глазго и в Дувре бывал, Крепче наливки нигде не пивал…

– Он нуждается в этом. Его мозги с самого начала были тухлыми.

Они миновали городской дом графа Мортона.

– Вышибать мозги – не твое дело. Этим занимаются пьяные подмастерья, а не принцы. – Интересно, угрожал ли Роберт Дадли вышибить кому-нибудь мозги на лондонской улице?

Дарнли недовольно хмыкнул, но продолжал идти рядом с ней.

– Ну ладно, – пробормотал он.

Теперь, когда они оказались в деловом квартале Эдинбурга, улица стала еще шире и превратилась в подобие площади, одно из главных мест встречи для горожан. В самом широком месте у собора Святого Жиля поднималась громада Тулбота, сочетавшего функции городской тюрьмы и места собраний Тайного Совета. Прямо под ним находились Трон – публичная весовая палата – и старый Меркат-кросс. Здесь горожане занимались повседневными делами, от посещения церкви до судебных тяжб и взвешивания шерсти, но по вечерам они тоже собирались тут. Факелы давали хорошее освещение, и люди на мостовой стояли большими группами, оживленно переговариваясь друг с другом.

Когда они приблизились к Трону, Дарнли разбежался и запрыгнул в корзину для взвешивания. Она опустилась и с глухим стуком ударилась о мостовую.

– Сколько весит молодой джентльмен? – спросил звучный, уверенный голос со ступеней Меркат-кросс. – Сколько он стоит?

– Золотую крону, – ответила Мария, забыв о том, что ее голос плохо сочетается с ее нарядом. Она помогла Дарнли выбраться из корзины.

– И я подарю ее тебе[37], – прошептала она. Они подошли к Меркат-кросс, окруженному каменной балюстрадой высотой по пояс. Повсюду на ней сидели люди, свесив ноги вниз.

– Здесь, где зачитывают все королевские прокламации, я объявлю тебя королем в день нашей свадьбы, – шепотом пообещала она.

– И чем занимается этот приятный молодой джентльмен? – спросил тот же голос совсем рядом с ними.

Мария подняла голову и увидела его обладателя, сидевшего на балюстраде. Мужчина был смуглым, с аккуратно подстриженной бородой и длинными волосами. За ним она внезапно увидела бледные лица заключенных, выглядывавших из зарешеченных окон Тулбота. Она толкнула Дарнли, чтобы тот ответил; сама она не осмеливалась говорить.

– Я кузен камергера лорда Дарнли, который остановился в Холируде, – ответил он. – По правде говоря, у меня мало обязанностей, в основном смотрю и слушаю. А это мой младший брат, – он указал на Марию.

– Стало быть, в вашей семье все рослые как на подбор. И скороспелые: вырастают еще до того, как у них ломается голос.

Мужчина был наблюдательным. Нужно вести себя очень осторожно, но это лишь обостряло удовольствие от рискованной вылазки.

– Мне уже пятнадцать лет, и я устал ждать, – храбро заявила Мария.

– Все придет в свое время, паренек, – заверил мужчина.

– Позвольте спросить, а каково ваше ремесло? – поинтересовался Дарнли.

– Я печатник. Работаю вон там, у Бассандайна, – он указал на дверь на другой стороне улицы. – В прошлом году мы напечатали пять разных книг и почти все продали. – В его голосе звучала нескрываемая гордость.

– Долгими зимними вечерами мало чем можно заняться, кроме чтения, – сказал Дарнли. – Неудивительно, что ваше дело процветает.

«Нет, нет, не говори этого, – подумала Мария. – Лучше скажи, какой правильный выбор они сделали».

– Что вы знаете о местных зимах? – спросил мужчина. – Вы же недавно приехали.

– Мы приехали в феврале.

– Точнее, в середине февраля. И сразу же направились в охотничий дворец. Вы не представляете, что мы делаем в Шотландии, когда наступает «темный тоннель» – короткие дни с ноября по январь. А в Англии, как я слышал, в это время все только и знают, что веселятся да устраивают представления. Но я не делаю вид, будто понимаю их, самому там бывать не приходилось.

Казалось, он гордился этим.

– Откуда вы точно узнали, когда мы приехали? – спросила Мария.

– Это всем известно. Мы следим за всем, что связано с нашей королевой. Мы знаем, когда она уезжает и приезжает, кто и когда посещает ее, с кем она ест, что она носит и какие песни поет с этим уродливым маленьким итальянцем.

Этот незнакомец знал все о ней, а она даже не знала его имени!

– Но насколько верны ваши сведения? – невольно спросила она.

– Это зависит от осведомителя, – ответил мужчина. – Некоторые более надежны, чем другие.

«Кто же твои осведомители?» – подумала Мария. Она видела, что Дарнли готов задать такой же вопрос, и остановила его взглядом. Он мог выдать их обоих.

– К примеру, ваши последние сведения ложные, – сказала она. – Итальянец не урод. Я знаю, потому что видел его и говорил с ним.

– Не урод? Но у меня есть сведения – причем из абсолютно надежного источника, – что у него есть горб, а глаза выпученные, как у жабы! – Собеседник был явно разочарован.

– Нет, – со смехом заверила Мария. – Он низкого роста, но в остальном нормального телосложения. Но скажите, что вы слышали о предстоящей свадьбе королевы?

Теперь рассмеялся мужчина:

– Вы предлагаете мне рассказать, что на уме у вашего господина?

– Почему бы и нет? – отозвался Дарнли. – Он господин моего кузена, а меня взяли с собой по протекции и для перемены обстановки. Думаю, лорд Дарнли… Нет, я правда не знаю.

– Простак, – отчеканил мужчина. – Честолюбивый простак. А королева потеряла голову из-за него. Тем не менее она должна выйти замуж: рядом нет другого подходящего кандидата. Хотите знать мое мнение? Так она запала бы на любого жениха, который явился бы к ней собственной персоной. Но приехал только лорд Дарнли. Другие морочили ей голову письмами и речами послов, как будто ей нужны эти игры! Если бы она встретилась с лордом Дадли… прошу прощения, с графом Лестером, все могло бы сложиться иначе. Но граф, еще один честолюбец, держится за свою королеву. Ну да ладно: она добрая женщина и заслуживает брачного ложа и законного наследника. – Мужчина подобрал ноги и спрыгнул с балюстрады. – Я собираюсь в таверну Эйнсли. Пошли со мной.

Мария и Дарнли поспешили за ними с сильно бьющимися сердцами. Это было в сто раз лучше, чем придворные слухи.

Когда переходили улицу, то увидели высокого всадника, направлявшегося во дворец. Люди расступались перед ним, снимали шапки и кричали: «Благослови вас Бог, лорд Морэй!» Всадник благосклонно отвечал на приветствия и неторопливо двигался дальше.

Лорд Джеймс! «Как легко и естественно он принимает знаки почтения от горожан», – подумала Мария.

– Это граф Морэй, – объяснил мужчина. – Скорее всего, вы не встречались с ним, так как он редко посещал двор после приезда вашего господина. Он бастард короля Якова и первейший человек в Шотландии.

Как просто он это сказал: «Первейший человек в Шотландии».

– Почему? – спросила Мария.

Теперь они стояли перед таверной, но она уцепилась за дублет собеседника, желая получить ответ до того, как они войдут в шумное помещение.

– Он удержал страну в руках после смерти старой королевы и до того, как протестантская церковь вошла в полную силу. Он единственный, кто управлял делами в трудные времена войны с Францией, когда у нас не было ни короля, ни королевы, а только Джон Нокс, и в первые годы после возвращения молодой королевы. Он знает наш народ и его обычаи, и люди любят его. Очень жаль, что он вышел из королевского совета и отстранился от государственных дел. Это дурной знак.

– Где вы это слышали? – резко спросил Дарнли.

– Каждый знает об этом, – ответил мужчина. – Это не секрет. – Он с тоской посмотрел на таверну, откуда доносился веселый шум, запах пива и свежеиспеченного хлеба каждый раз, когда кто-то выходил на улицу.

– Но что будет с графом? – спросила Мария, не отпуская рукав его дублета.

– Он либо станет сильнее и свергнет королеву и ее избранника, либо лишится всего, что имеет, и будет предан забвению. Это решать людям.

Мария отпустила его.

– И вам все равно, что случится? – спросила она.

– Меня устроит и то, и другое, если мой печатный пресс останется в целости и сохранности. Граф Морэй хороший человек, а королева – хорошая женщина. Нет, пусть люди решают. – Он пожал плечами. – Пойдем, выпьем!

– Нет, мне что-то расхотелось, – ответила Мария. Духота и гомон таверны были ей отвратительны. Зачем идти туда, если можно остаться на улице, дышать свежим воздухом и видеть звезды?

– Как хотите. – Мужчина повернулся и ушел.

Мария направилась в сторону, к густой тени, отбрасываемой бастионами замка. Когда они отошли от Трона и Меркат-кросс, толпа заметно передела.

Лорд Джеймс. Он имел много последователей, и простые люди видели в нем равного ей. До сих пор она не вполне понимала это.

– Этот печатник – всего лишь один человек, – назидательным тоном произнес Дарнли. – Он не может говорить за всех остальных.

Но его слова прозвучали фальшиво.

Лорд Джеймс действительно удалился от двора в знак протеста, недовольный ее решением о браке с Дарнли. Теперь он собирался с силами. Казалось, все были против ее решения: королева Елизавета, лорд Джеймс и большинство лордов Конгрегации. Она заставила лордов подписать документ, дающий одобрение на брак, но бумага была бесполезной, и она знала об этом. Карл IX и Екатерина Медичи одобрили ее выбор во Франции, как и Филипп II в Испании и папа римский, но каким весом обладало их мнение? Без сомнения, во внешнем мире этот вес был значительным. Но ее беспокоили внутренние дела в Англии и Шотландии, на той сцене, где ей приходилось выступать. Сейчас пол этой сцены ходил ходуном у нее под ногами.

Должна ли она получить разрешение на брак с Дарнли от собственного народа? И если да, то как это сделать? Как насчет Нокса? Он яростно выступал против этого в своих проповедях, указывая на опасности брака между двумя папистами, но что, если ей удастся изменить его мнение?

Она посмотрела на собор Святого Жиля со шпилем в форме короны, частично загороженный квадратным зданием Тулбота. «Каждое воскресенье сотни людей слушают его проповеди, – подумала она. – Если бы я только смогла привлечь их на свою сторону! Этот шаг был бы более действенным, чем тысяча прокламаций. Нокс не может быть совершенно слепым и глухим; он, безусловно, обладает здравым смыслом и принимает во внимание политические соображения. Шотландия должна иметь наследника; без наследника все пропало. Я позволю воспитывать его в протестантской вере, как и в моей собственной, поэтому он вырастет умным и будет разбираться во всех тонкостях… Да, я могу дать Ноксу такое обещание.

Стало быть, Джон Нокс. Я должна выдержать еще одну схватку с ним и убедить его».

Джон Нокс выглянул в окно. Что там за беспорядок? Улица была запружена людьми, и кто-то вскинул руку, как будто собираясь бросить камень в его окно. Хулиганы! В последнее время они во множестве бродили по улицам Эдинбурга, вопя, буйствуя и круша все на своем пути. Он не сомневался, что причиной было тлетворное влияние королевы и грязных папистов, которых она привезла с собой – или, точнее, возродила из небытия. Скрытые паписты вылезли на свет Божий, как трава на сухом лугу после дождя.

Если она выйдет замуж за этого английского паписта, лорда Дарнли, положение только ухудшится. «Поэтому я обязан всеми силами противиться этому, – подумал он. – Беду еще можно предотвратить».

Человек опустил руку, так и не бросив камень. Его спутник осадил хулигана, и теперь они уходили прочь. Нокс вздохнул. По крайней мере, это уберело его от лишних хлопот по замене разбитых стекол. Любое время, потраченное на такие мелочи, пусть даже необходимые, отрывало его от действительно важных вещей.

– Джон, ты идешь в постель? – тихо позвал нежный голос из спальни. Нокс услышал его несмотря на уличный шум и выкрики гуляк, как гончая может различить голос своего хозяина среди тысячи других.

Маргарет, его новая жена. Он ухватился за железные оконные задвижки, как будто это могло укрепить его и успокоить его сердце, гулко застучавшее при звуке ее голоса.

Он любил Марджори, мать его сыновей, и несколько недель горько оплакивал ее смерть. Бог прибрал к себе его подругу, и были моменты, когда он завидовал этой божественной привилегии и даже самой Марджори, восседавшей у ног Иисуса в вечном блаженстве. Его начинали одолевать мятежные плотские мысли: «Я нуждался в ней больше, чем Ты. Почему Ты забрал ее? У Тебя их так много, а у меня только одна».

И последняя кощунственная мысль: Бог похож на богатого правителя, которого Натан описал Давиду; он потребовал у бедняка, имевшего лишь одну овцу, отдать его для своего пиршества, хотя сам владел огромными стадами. В конце концов, после долгих молитв и рыданий, он смог вверить ее на попечение Господа. Бог дал, Бог взял; да будет благословенно Его имя.

Когда он наконец подчинился воле Господа, в его жизнь вошла Маргарет.

Маргарет Стюарт, дочь лорда Охилтри, одного из стойких защитников реформатской веры. Она имела королевскую кровь, будучи одним из потомков Якова II, и при обычном положении вещей была бы недосягаема для него, сына обычного торговца из Хаддингтона. Но сказано: «Нет ни мужчины, ни женщины, ибо все мы – одна плоть в Иисусе Христе». Поэтому мужчина скромного происхождения и дочь дворянина могли сочетаться браком с благословения новой церкви.

Маргарет хотела этого и больше стремилась к этому браку, чем он сам.

«Я хотел снова стать холостяком, но у Господа были другие планы», – подумал он.

– Джон! – Ее голос стал более настойчивым.

– Иду, – ответил Нокс. Он отвернулся от окна, прошел через темную комнату и начал подниматься по узкой лестнице.

Ноги как будто не хотели слушаться его… Почему? Неужели ему не хватит сил на то, что от него требуется по праву законного супруга? Или ему ненавистно пробуждение той, другой стороны его существа, которую нельзя усмирить никакой духовной силой?

Он прошел по узкому коридору в спальню с большой двойной кроватью. Маргарет лежала в постели, натянув одеяло до подбородка.

– Наконец-то, – сказала она.

Нокс снял свой рабочий дублет из темно-коричневой кожи и опустился на табурет, чтобы снять башмаки и рейтузы. Он пытался думать о том, как устал после долгого дня, но в нижней части его туловища уже появилось приятное покалывание. Он специально снимал каждый башмак с большой натугой, словно подчеркивая свою усталость. Башмаки тяжело свалились на голый деревянный пол.

Нокс подошел к сундуку и достал льняную ночную рубашку из грубой ткани. Надев ее через голову, он почти обрадовался шершавому прикосновению.

Больше нельзя откладывать. Он медленно подошел к кровати и решительным движением откинул покрывало. Со стороны это движение выглядело более убедительным для него, чем для нее.

Нокс жестко вытянулся на кровати, наполовину желая того, что должно произойти между мужем и женой, и наполовину ужасаясь этому. Он схватился за край одеяла; его длинная каштановая борода аккуратно лежала сверху, словно расчесанный лошадиный хвост.

– Джон… – прошептала его жена и придвинулась к нему. Она перекатилась на бок и теперь находилась совсем рядом с ним.

Она протянула руку и осторожно погладила его волосы. Ее пальцы пробежали по коже головы, лаская ее. Он снова ощутил покалывание в паху.

Маргарет поднялась на локтях и поцеловала его. Ее губы сначала прижались к его губам, а затем заставили их разойтись в стороны. У нее был маленький влажный язык, который она просовывала ему в рот, мимо непослушных губ и сомкнутых зубов. Как всегда, сначала он хотел убрать свой язык и прекратить эти глупости. Потом что-то – только не он, этого не может быть, – заставило его язык двигаться и переплетаться с ее языком.

Она наполовину улеглась на него, и ее груди были похожи на два полных бурдюка с вином, переваливавшихся и прижимавшихся к его груди. Он почти ожидал услышать, как хлюпает жидкость внутри. Это было комично… Почему же тогда его стержень, символ его мужественности, начал пульсировать и увеличиваться в размерах?

Может ли он велеть ему лежать смирно? Он попытался, строго приказав своему телу подчиниться. Потом он попробовал высмеивать все, что возбуждало его. «Женские груди: большие мешки, как коровье вымя. Поцелуй: две пары губ, прижатых друг к другу, словно пресс для вина. Языки: два слизняка, медленно ползающих друг по другу и оставляющих влажный след. И скоро: расщелина и выпуклость, входящие друг в друга с натугой и вилянием, словно осел со слишком широкой поклажей, застрявший между двумя столбами – смотрите, как он тужится и истошно ревет…»

Представив себе тужащегося осла, он возбудился еще сильнее. Теперь его мужское достоинство было таким же большим и напряженным, как у любого осла, и жаждало облегчиться от бремени.

Он перекатил Маргарет на спину, и она покорно замерла, ждущая и чувственная.

– Сними рубашку, – хрипло прошептал он. Она села в постели и медленно стянула рубашку, поочередно высвободив руки.

«Я мог просто задрать подол», – подумал он. Его член начал подергиваться сам по себе; теперь уже недолго. «Я не могу допустить, чтобы это произошло непроизвольно, словно шестнадцатилетний подмастерье, – подумал он. – То-то будет стыд!» Его член снова зашевелился, и по телу прокатилась волна жара.

– О Господи!

Она наконец освободилась от ночной рубашки, и теперь у него не было времени снять собственную. Он задрал подол и быстро расположился между ее ног, раздвинув их в стороны своими коленями. Потом, правильно сориентировавшись, он погрузился в ее мягкое лоно. Он чувствовал, как член вошел под самый корень, так что их тела терлись друг о друга в паху. Это поразило его: он чувствовал себя огромным, как дуб, и длинным, как майский шест.

Его охватило почти невыразимое наслаждение. Она каким-то чудесным образом сжимала его, усиливая наслаждение, и двигалась так, как будто искала какого-то своего удовольствия. Его член содрогнулся и изверг семя, но не утратил формы и твердости, и она продолжала двигаться на нем. Разве она не поняла, что все закончилось?

– Спасибо, дорогая жена, – прошептал он ей в ухо под завитком влажных от пота волос.

– Ох-х-х, – прошептала она, но не перестала двигаться. В сущности, она казалась одержимой, дергаясь туда-сюда, толкая и притягивая его к себе… в точности как застрявший осел.

Потом она громко вскрикнула и начала судорожно вздрагивать. Он чувствовал, как ее внутренние мышцы волнообразно сокращаются и ласкают его член, словно проходясь по нему бархатной тканью. Бесконечно нежные волны приходили и уходили, а потом замерли.

– О Джон! – выдохнула она, как будто только что бегом поднялась по лестнице. Ее руки, обнимавшие его шею, упали и бессильно вытянулись.

Что случилось? Нокс испугался. Он скатился с нее и попытался обнять ее, поговорить с ней, но она либо спала, либо потеряла сознание. «Молю Господа, чтобы она осталась невредимой, – подумал он. – Нельзя снова допустить такое. О Маргарет, я не могу потерять тебя, я этого не вынесу! Если Бог возревнует ко мне, он может забрать и тебя».

Джон Нокс, чей член теперь мирно покоился в его штанах и прекратил существовать для него, за исключением выделительной функции, готовился к аудиенции у королевы. Маргарет Нокс, скромно одетая в темное платье респектабельной жены и совершенно успокоившаяся, помогала ему вносить последние штрихи в гардероб.

– Твой воротник должен лежать ровно, – сказала она и похлопала по лацканам. – Думаю, я достаточно накрахмалила его.

– Вполне достаточно. – Нокс отстранился. Он нервничал, хотя понимал, что ему не о чем беспокоиться. Он имел большой опыт дискуссий, и Святой Дух подскажет ему верные слова, направит его мысли.

Королева вызвала его в Холируд. Это был не первый раз и, вероятно, не последний. Это означало, что его проповеди были эффективны, что его слова достигли цели.

«Никто не пинает дохлого пса, – удовлетворенно подумал он. Вслед за этой мыслью пришла другая, менее приятная: – Собака лает – караван идет».

– Пора, – сказал Нокс и в последний раз разгладил свой воротник. Снаружи его ожидала толпа сторонников и благожелателей, которые собирались проводить его до самых ворот дворца. Он с достоинством спустился по лестнице и получил первое приветствие от отца Маргарет, лорда Охилтри.

– Пойдемте, брат, мы проводим вас, – он указал на большую группу людей. – Если Бог будет с вами, кто сможет устоять против вас?

Они двинулись вверх по Кэнонгейт вслед за своим предводителем. Перед воротами Холируда Нокс повернулся к ним со словами прощания.

– Я должен встретить эту язычницу один, подобно Даниилу в логове льва, – сказал он.

– Да, но ты будешь львом! – выкрикнул кто-то. – Покажи ей зубы!

Нок пересек внутренний двор. Вскоре его проводили в приемную, а оттуда к уже знакомой широкой лестнице и в соседний зал для аудиенций. Королева уже находилась там и сидела на троне под расшитым золотисто-лиловым балдахином.

Она была облачена в красный и желтый цвета Шотландии, как будто собиралась признаться в любви к своей стране. Ее волосы были зачесаны назад, а лицо блестело. Его только что смазали миндальным маслом, привезенным из Франции, догадался Нокс. Она улыбалась и явно была довольна собой.

«Она не более красива, чем моя Маргарет», – с искренним удивлением подумал он. Внезапно она умалилась в его глазах.

– Мастер Нокс, – сказал Джон Эрскин. – Ее Величество пожелали, чтобы я присутствовал здесь, отвечал на вопросы и засвидетельствовал то, что произойдет между вами.

Эрскин – скромный и добрый человек, убежденный протестант, которого королева недавно наградила титулом графа Мара. Отсутствие лорда Джеймса бросалось в глаза.

Нокс слегка поклонился и выпрямился, ожидая слов королевы.

– Дорогой мастер Нокс! – Ее тон был мягким и оскорбительно любезным. – Я должна поздравить вас с недавно заключенным браком и пожелать вам счастья.

Она улыбнулась так, как если бы только что предложила ему новое поместье.

– Я уверен, что вы позвали меня не ради этого, – ответил он.

– Никаких обид между нами. – Она по-прежнему улыбалась, как будто не слышала его резких слов. – Что бы ни случилось в прошлом, теперь мы стали другими и многому научились с тех пор.

Ее улыбка была совершенно безмятежной.

– Каждый день я учусь у Господа. Это не то же самое, что обычная учеба, когда даже неразумный ребенок день за днем умножает свои знания, почти не прикладывая к этому усилий. Я не нахожу в вас никаких перемен с тех пор, как вы впервые высадились здесь посреди злосчастного тумана четыре года назад.

– Вы давно не встречались со мной, – настаивала она. – Теперь, когда мы поговорим, вы увидите перемены и, возможно, будете готовы признать их.

Она хочет испытать его терпение этим неуклюжим намеком?

– О чем вы желаете говорить?

– О будущем Шотландии. Я уверена, что вы разделяете мою озабоченность по поводу наследника престола.

– Бог даст нам наследника, – жестко ответил Нокс. Значит, вот в чем дело!

– Сам Бог не может подарить нам наследника, не спровоцировав скандал, – ответила она. – Я не могу родить ребенка без мужа. Это было бы недостойно.

– Недостойный муж еще хуже, – возразил он. – А этот мужчина, – нет, я даже не могу назвать мужчиной этого испорченного ребенка, – такой выбор будет оскорбительным даже для вас! Вы не должны даже думать об этом!

Он повысил голос, чтобы его слова можно было услышать за окнами и дверями. Ораторское мастерство и на этот раз должно было послужить ему.

– Значит, это правда, – произнесла она, по-прежнему делая вид, будто находится в приятном расположении духа, что приводило его в бешенство. – Вы направляете свои проповеди против моего предполагаемого брака с лордом Дарнли.

– Я этого не отрицаю. Разве вы ожидали от меня чего-то иного?

– Вы должны отказаться от своих возражений по этому поводу, – ровным тоном сказала она, словно пытаясь урезонить его.

– Никогда! – Он твердо встретил ее взгляд.

– Мастер Нокс! – внезапно выкрикнула она. Ее голос звучал пронзительно и уже не напоминал тот мягкий, приятный тон, которым она пользовалась до сих пор. – Никогда еще с монархом не обращались так, как вы считаете уместным обращаться со мной! Я мирилась с вашими грубыми словами обо мне, моей семье и моей вере. Я даже обращалась к вам за советом, но получала лишь упреки. Однако ваши проповеди против моего брака… Я не могу допустить, чтобы это продолжалось! Вы должны прекратить немедленно! Я приказываю вам!

Внезапно она разразилась слезами, и к ней поспешил слуга с носовым платком. Нокс терпеливо ждал, пока она снова овладеет собой, переминаясь с ноги на ногу. Глупая, вспыльчивая девчонка!

– Помимо моих проповедей, во мне нет ничего, что могло бы оскорбить других людей. А когда я проповедую, то не владею собою, но повинуюсь Господу, который велит мне говорить ясно и не льстить никому на этой земле, – наконец сказал он.

– Но какое отношение вы имеете к моему браку? – воскликнула она. – Лорды дали свое разрешение.

– Если лорды соглашаются, чтобы вы взяли в мужья язычника, они тем самым отворачиваются от Бога, отвергают Его истину и предают свободу этой страны. И… – Он чувствовал, что следующие слова пришли откуда-то извне: – Возможно, в конце концов вы убедитесь, что этот выбор будет плохим утешением для вас самой.

Внезапно он ощутил тяжесть греха, страдания и безобразия, давившую на него.

– Но какое отношение вы имеете к моему браку? – повторила она. – И кем вы себя считаете в этом королевстве?

– Его подданным, который здесь родился, мадам, – сухо ответил он. – И хотя я не являюсь графом, лордом или бароном, однако Бог сделал меня – каким бы ничтожным я ни казался перед вами – полезным членом общества.

Он выпрямился во весь рост, как будто подвешенный на невидимой струне, прикрепленной к его макушке.

– И если я вижу приближение какого-то зла, то обязан говорить об этом прямо, как и любой дворянин.

Мария снова заплакала. Эрскин взошел на помост, где стоял ее трон, и сказал:

– Не расстраивайтесь, дорогая королева. Вы так прекрасны, милосердны, и князья всей Европы высоко ценят вас…

Но она продолжала плакать до тех пор, пока не вмешался резкий голос Нокса:

– Мадам, я никогда не получал удовольствия при виде слез любых Божьих созданий. Я с трудом выношу слезы мои мальчиков, которых вынужден наказывать собственной рукой, а ваши слезы еще более нестерпимы для меня. Но воистину, мое предложение вам – не повод для обиды. Говоря правду, как обязывает мое призвание, я скорее готов вытерпеть слезы Вашего Величества, чем причинить вред своей совести или предать страну своим молчанием.

Все было безнадежно. Горе, охватившее Марию при этой мысли, заставило ее выкрикнуть:

– Мастер Нокс, покиньте нас!

Поклонившись, он попятился от трона. Высокие створки дверей разошлись в стороны, и он оказался на лестничной площадке, выходившей в приемную с другой стороны. На кушетке у окна сидели несколько хорошеньких придворных девиц в ярких платьях разного цвета. Летнее солнце озаряло их лица, а на щеках играл здоровый румянец.

– О прекрасные дамы! – заговорил он, привлекая их внимание. Его голос звучал легко и непринужденно, как будто он собирался шутить и любезничать с ними. – Как приятна была бы ваша жизнь, если бы она продолжалась безмятежно и в конце вы вознеслись бы на небеса в этих ярких нарядах!

Он погрозил им пальцем. Они напоминали ему цветы на садовом бордюре: простые, красивые и недолговечные.

– Но берегитесь подлой смерти, которая придет за вами, хотите вы того или нет! И когда она заберет вас, мерзкие черви будут копошиться в этой прекрасной и нежной плоти! – Он провел пальцем по подбородку одной из девушек и ощутил мягкую тающую плоть, окружавшую челюстную кость. – И боюсь, слабая душа будет слишком непрочной и не сможет унести с собой ни золото, ни парчу, ни жемчуга и самоцветы!

Он резко повернулся и оставил их ожидать всеобщей судьбы, которую никто не считает неизбежной для себя.

«Только не я, – втайне думают они. – Только не я!» А пока они сидят там, словно птички на ветвях дерева, смерть подпиливает его ствол», – заключил он, довольный тем, что потревожил их.

«Они будут думать об этом по меньшей мере три минуты», – с кислой улыбкой подумал он, спускаясь по леснице.

Тщета человеческая! Что человек может противопоставить ей, с ее корыстью и ложью, погоней за удовольствиями и могущественными желаниями?