Вилла «Аркадия» Мойес Джоджо

15

Почти десять дней Дейзи ломала голову, как ей извиниться перед Джонсом, какими словами объяснить, что взгляд, полный ужаса, и дурацкие слезы в то утро были реакцией не на него, а на того, кем он не был. Она подумывала, не послать ли цветы, но Джонс вроде бы был не из тех мужчин, кто любит получать цветы; к тому же она не знала, что означает каждый конкретный цветок. Потом она решила позвонить и высказаться прямо, без обиняков, в его стиле: «Джонс, простите. Я вела себя как полная дура». Но она понимала, что у нее так не выйдет: все равно будет нести вздор, блеять и заикаться, пытаясь сбивчиво что-то объяснить, так что он станет презирать ее еще больше. На ум пришли и другие варианты: послать открытку, оставить сообщение, даже попросить Лотти сделать это за нее. Она теперь не боялась обращаться к ней, а вот он до сих пор побаивался бывшей хозяйки дома.

Но она ничего не предприняла.

Возможно, случайно, но ей помогла фреска. Однажды, когда она грызла ручку, перебирая спецификации, к ней подошел Эйдан и сообщил, что один из маляров, счищая лишайник с наружной стены террасы, обнаружил краску под известью. Они из любопытства расчистили небольшой участок, и на стене проступили два нарисованных лица.

– Мы дальше не стали ничего делать, – пояснил он, выводя ее из дома на яркий солнечный свет, – чтобы не содрать случайно красочный слой.

Дейзи внимательно рассмотрела лица на стене, одно из которых, кажется, улыбалось. Маляр, молодой человек из Вест-Индии по имени Дейв, сидел на террасе и курил сигарету. Он заинтересованно кивнул, показывая на стену.

– Вам нужно пригласить реставратора, – сказал Эйдан, отступая на шаг. – Того, кто в этом разбирается. Может, она ценная.

– Это зависит от того, кто ее нарисовал, – заметила Дейзи. – На первый взгляд очень мило. Похоже на Брака. Интересно, она большая?

– Ну, в левом углу просматривается кусочек желтого, а вон там, справа, что-то синеет, поэтому я не удивлюсь, если она занимает добрых шесть футов. Спросите у вашей женщины, что она думает. Вполне возможно, она была где-то поблизости, когда это рисовали. Наверняка что-то знает.

– Она ни разу об этом не упомянула, – пожала плечами Дейзи.

– Удивительно, – сказал Эйдан, счищая с брюк засохшую штукатурку. – Если помните, она и словом не обмолвилась ни о подгузниках на стройплощадке, ни о тихом часе, когда запрещается сверлить. – Он хитро улыбнулся, когда Дейзи повернулась, чтобы идти в дом. – Послушайте, вы случайно не собираетесь поставить чайник?

Лотти как раз гуляла с Элли, поэтому Дейзи позвонила Джонсу, чтобы рассказать ему о фреске. Ей не терпелось сделать так, чтобы она ассоциировалась у него с чем-то хорошим.

– В чем проблема? – раздраженно спросил он.

– Никакой проблемы, – ответила Дейзи. – Я… э-э-э… просто хотела узнать, собираетесь ли вы приехать в четверг.

– Почему в четверг? – Там далеко звонили еще два телефона, какая-то женщина вела важный разговор. – Скажите ему, что я освобожусь через минуту, – проорал Джонс. – Дайте ему бокал вина или еще что.

– Придут из санитарной инспекции. Насчет кухонь. Вы говорили, что хотите присутствовать.

– Так дайте ему кофе! Алло? О боже, я действительно так говорил. – Он застонал и, прикрыв ладонью трубку, прокричал что-то секретарю, как она поняла. – В котором часу они появятся? – спросил он через секунду.

– В половине двенадцатого. – Она сделала глубокий вдох. – Послушайте, Джонс, останьтесь потом на обед. Я хотела бы показать вам пару вещей.

– Я не обедаю, – отрезал он и бросил трубку.

До этого разговора она успела позвонить Камилле, вспомнив, что Хэл имеет какое-то отношение к искусству, но не желая обращаться к нему непосредственно. Когда ты одинокая женщина, приходится беспокоиться о таких вещах. Но Камилла пришла в восторг и сказала Дейзи, что ей следовало сразу ему позвонить. И не нужно искать реставратора – Хэл все сделает. Он изучал разные виды реставрации в художественной школе, и не только мебели, в чем Камилла не сомневалась. Хэл говорил не так убежденно, полагая, что его знания могли несколько устареть.

– Но вы же можете разузнать о новых технологиях. Это ведь не холст, всего лишь наружная стена. – Дейзи успела понять из разговора с Камиллой, как важна эта работа для них обоих. – Не настолько она ценна, если ее закрасили толстым слоем известки.

Хэл поначалу засомневался, но потом без особых восторгов согласился, словно не мог поверить, что ему бросили спасательный жилет, пусть даже маленький и, возможно, с проколом.

– У меня есть один друг, который понемногу занимается реставрацией живописи. Я мог бы проконсультироваться у него. Если, конечно, для вас не важно, что я не профессионал.

– Если как следует выполните работу, мне все равно, будь вы даже профессиональный борец в грязи. Но мне необходимо, чтобы вы приступили к работе немедленно. К четвергу хотелось бы очистить уже приличный кусок.

– Договорились, – согласился Хэл, не желая показывать, как он доволен. – Хорошо. Отлично. Я сделаю несколько телефонных звонков, раздобуду какой-никакой инструментарий и сразу приступлю.

Это ее шанс, подумала Дейзи, выходя в сад. Это покажет Джонсу, что она способна не только отреставрировать интерьер дома самостоятельно, но и подняться над той персоной, за которую, видимо, ее здесь все принимают: над Дейзи, вызывающей у нее самой жалость и презрение. Нелепое качество, как-то раз сказал ей Даниель, эта отчаянная потребность всем нравиться, но она все равно не могла отказаться от этой слабости. В тот вечер, когда приезжал Джонс, она радовалась, что он увидел ее с другой, лучшей стороны. Потому что, как она осторожно призналась самой себе, она тоже начала одобрять новую Дейзи, вместо того чтобы оплакивать потерю старой. Она чувствовала себя теперь уже не такой сломленной недавними событиями. Дети помогают, сказала Лотти, когда Дейзи спросила, как ей удалось справиться одной. Приходится быть сильной.

Вспоминая Примроуз-Хилл, Дейзи не могла с этим согласиться, однако поняла, что пережитое постепенно делало ее толстокожей, как Лотти. Она без конца думала, как молодая Лотти решилась на роды, почти без поддержки, в чужой стране, далеко от дома, и как она не позволила себя запугать, когда опозоренная, без гроша в кармане вернулась. И вот теперь постаревшая Лотти легко проходила по жизни, как нож сквозь масло, вызывая уважение у всех вокруг просто благодаря своей уверенности и язвительному остроумию. Она ожидала, что люди будут отдавать ей должное и все будет происходить так, как она пожелает. А кто она такая, если на то пошло? Домохозяйка пенсионного возраста, мать неполноценной дочери, жена владельца гаража в маленьком городке. У нее никогда не было ни работы, ни карьеры – ничего. Естественно, сказать это Лотти в лицо Дейзи никогда бы не решилась. Тем временем она по-прежнему оставалась прежней Дейзи (хотя несколько прибавившей в весе) – все еще привлекательной, умной, почти платежеспособной и, как выразился ее бухгалтер, была индивидуальным предпринимателем. «Я индивидуальный предприниматель», – сообщила она себе после того, как повесила трубку. Звучало гораздо лучше, чем «мать-одиночка».

Она тосковала по нему. Временами все еще плакала. И считала достижением, если за пару часов ни разу о нем не вспоминала. Иногда по-прежнему читала его гороскоп – вдруг тот подскажет, когда он вернется. Но прошло почти три месяца после его ухода, и Дейзи, по крайней мере, могла представить то время, где-то через год, плюс-минус месяц или два, когда она справится со своей болью.

О том, справится ли Элли с потерей отца, она старалась не думать.

Понаблюдав за Хэлом, неустанно трудившимся над «фреской», Эйдан заявил, что нет ничего удивительного в том, что бизнес у него не идет. Нельзя так корпеть часами над чем-то за фиксированную плату, поделился он с Дейзи, когда они пили чай на кухне и следили в окно за Хэлом, который, согнувшись пополам у стены, тщательно очищал кисточкой крошечный участок старой краски. Уж кому-кому, а Дейзи следовало бы это знать. Мелкие бизнесмены не могут позволить себе быть перфекционистами.

– Мелкие бизнесмены вообще не смогут ничего себе позволить, если не закончат верхние коридоры ко вторнику, как было обещано, – выразительно заметила Дейзи.

Эйдан сделал вид, что не слышит.

– А вот если бы ваш хозяин платил ему почасовые…

– Мне кажется, ему нравится, – сказала Дейзи, не обращая внимания на тот факт, что почти все время Хэл выглядел обеспокоенным.

– Так пойдет? – интересовался он у нее по три или четыре раза на день, когда она выходила полюбоваться на проступающие образы. – Не хотите нанять профессионала? – И не очень-то успокаивался, когда Дейзи отвечала, что не хочет.

Но Камилла, которая приходила дважды в день в перерывах между клиентками, приносила чай с бутербродами, утверждала, что дома он полон энтузиазма.

– Лично я считаю, что это здорово, – сказала она, видимо ничуть не переживая по поводу долгих отлучек мужа. – Хорошо, что фреска была спрятана. Мне нравится, что теперь Хэл возвращает ее к жизни.

Они держались за руки, когда он думал, что никто не видит. Дейзи с легкой завистью поймала их в тот момент, когда Хэл рассказывал жене о фреске, затем умолк, привлек к себе и поцеловал.

Единственной, кто был недоволен фреской, оказалась Лотти. Она уезжала в город по очередному таинственному делу. И ни за что не хотела рассказывать, куда едет и зачем. Если же кто-то интересовался, то она стучала пальцем по носу и велела «не лезть в чужие дела». Вернувшись и застав Хэла за работой, она взорвалась и потребовала, чтобы он немедленно прекратил.

– Это я закрасила фреску! Ее нельзя показывать! – возмущалась она, размахивая руками перед носом Хэла. – Закрась обратно!

Дейзи и рабочие, исследовавшие часть стока, оторвались от дела, чтобы узнать причину крика.

– Она не для показа!

– Но это же фреска, – возразил Хэл.

– Я сказала тебе! Не следовало снимать с нее побелку. Прекрати работу, слышишь?! Я бы рассказала о ней, если бы она предназначалась для людских глаз.

– Интересно, что под известкой? – пробормотал Эйдан Дейву. – План, где она захоронила тела?

– Я не могу теперь остановить реставрацию, – удивленно оправдывалась Дейзи. – Джонс специально приезжает, чтобы посмотреть на нее.

– Она не твоя, чтобы ее демонстрировать. – Лотти совершенно вышла из себя, что было так на нее не похоже.

Камилла, поившая Хэла чаем, когда появилась Лотти, замерла, держа кружку в руках, ничего не понимая.

– Мам?

– Эй, что случилось, ма? Что вас так расстроило? – Хэл, протянув руку, положил ее на плечо Лотти.

Она с яростью ее сбросила:

– Ничего меня не расстроило. Впрочем, нет, расстроило. Меня расстроило то, что ты тратишь зря время, сковыривая со стены известку, чтобы показать всем какую-то ерунду. Тебе бы следовало думать о своем бизнесе, а не возиться с ничего не стоящим граффити. Почему бы тебе не сделать что-то полезное, например попытаться спасти собственный бизнес?

– Но фреска прекрасна, Лотти, – сказала Дейзи. – Наверняка вы видели ее раньше.

– Ерунда, – отрезала Лотти. – И вашему глупому боссу я тоже скажу, что это ерунда. Я здесь консультант по истории, или как вы там это называете, поэтому он со мной согласится. – И она ушла, всем своим видом выражая неудовольствие, а они так и остались стоять с открытыми ртами.

Но Джонс не согласился.

Дейзи тайком привела его к фреске, когда Лотти отлучилась.

– Закройте глаза, – велела она, когда он вышел на террасу.

Он закатил глаза к небу, словно имел дело с дурочкой и был вынужден ей потакать. Она взяла его за руку и направила вокруг банок с краской к тому месту, которое Хэл недавно расчистил.

– Теперь открывайте.

Джонс открыл глаза. Дейзи не сводила взгляда с его лица и увидела, как он удивленно заморгал под темными сведенными бровями.

– Это фреска, – сказала Дейзи. – Ее реставрирует Хэл. Фреску обнаружили строители под слоем извести.

Джонс посмотрел на Дейзи, сразу позабыв о своем раздражении, и подошел ближе, чтобы как следует разглядеть изображение. На нем были самые ужасные вельветовые брюки, какие только можно представить.

– Что это? – спросил он немного погодя. – Что-то вроде «Тайной вечери»?

– Не знаю, – сказала Дейзи, виновато озираясь, не едет ли коляска. – Лотти… то есть миссис Бернард… отказывается о ней говорить.

Джонс продолжал рассматривать фреску, затем отошел:

– Что вы только что сказали?

– Она не рада, что мы ее расчищаем, – ответила Дейзи. – Она не говорит почему, но явно расстроена.

– Но ведь это так красиво, – сказал Джонс. – Здорово смотрится. Фреска придает террасе законченность. – Он отошел в дальний конец террасы, чтобы посмотреть оттуда. – Мы же расставим здесь стулья, да? – (Дейзи кивнула.) – Она старая?

– Определенно этого века, – сказала Дейзи. – Хэл считает, что она сороковых или пятидесятых годов. Но никак не раньше тридцатых. Видимо, Лотти закрасила ее во время войны.

– Я понятия не имел… – пробормотал Джонс самому себе, поднеся руку к затылку. – Итак… Можно поинтересоваться, сколько я за это заплачу? Я имею в виду реставрацию.

– Намного меньше, чем это стоит.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.

– Надо полагать, вы не обнаружили заодно еще какой-нибудь бесценный антиквариат?

– Не-а, – ответил за Дейзи Дейв, появляясь за их спинами и закуривая сигарету. – Она ушла купить молока для ребенка.

Все кончено. Хэл сидел в своем автомобиле перед «Аркадией», рассматривая последнюю пачку счетов, намного превышающих будущий гонорар за фреску, и почему-то испытывал облегчение, что теперь он не в силах ничего изменить и то, о чем он догадывался уже несколько недель или даже месяцев, неизбежно превратилось в реальность. Последний счет, знакомство с которым он отложил до обеда, оказался таким непомерным, что у него не осталось выбора. Теперь он свернет бизнес, а затем, как только закончит реставрацию фрески, начнет искать работу.

Хэл на секунду закрыл глаза, позволив надежде и напряжению последних недель наконец утихнуть, а на их место пустить что-то вроде беспросветного серого тумана. Это просто бизнес. Он давно твердил эти слова про себя, словно мантру. И если, распродав имущество, он сумеет предотвратить банкротство, то хотя бы у них у всех появится будущее. Впрочем, оно и так у них есть. Его отношения с Камиллой за последние несколько недель это убедительно подтверждали.

Думайте о хорошем – так, кажется, говорил психолог на последнем сеансе? Будьте благодарны за то, что у вас есть. А у него есть жена и дочь. Здоровье. И будущее.

Тишину нарушил звонок мобильного, и Хэл порылся в бардачке, стараясь проморгать то, что подозрительно напоминало слезы.

– Это я.

– Привет, я. – Он откинулся на спинку кресла, радуясь звуку ее голоса.

Ничего срочного. Ей просто захотелось узнать, когда он придет домой, захочет ли он цыпленка на ужин, а заодно сообщить, что у Кейти сегодня плавание; приятные мелочи домашней жизни.

– У тебя все в порядке? Ты какой-то тихий.

– Все отлично, – ответил он. – Если хочешь, я принесу домой вина.

Она несколько насторожилась, поэтому он постарался прикинуться оживленным. Он не стал говорить то, что ей нужно было узнать, – это подождет, а вместо этого принялся рассказывать то, что она хотела бы услышать: что случилось «на работе» в тот день. Какую часть фрески он очистил. Последние шуточки строителей. Он упомянул, что ее мать теперь едва с ним разговаривает, если он работает над фреской, но, как только они покидают «Аркадию», болтает запросто, словно ничего не случилось.

– Быть может, тебе стоило спросить у нее. Выяснить, что ее так беспокоит.

– Бесполезно, Хэл. Ты же знаешь, нет никакого смысла о чем-нибудь ее расспрашивать. Она никогда мне не расскажет, – ответила Камилла с печалью и досадой. – Иногда я не понимаю, что не так с моей матерью. На следующий день у них с отцом юбилей, но она заявила, что нужна в «Аркадии». Ты слышал что-нибудь подобное? Папа очень разочарован. Он уже заказал ресторан, хотел устроить праздник.

– Они могут пойти в другой вечер, – сказал Хэл.

– Но ведь это будет не то же самое, правда?

– Да, – ответил он, вспоминая прошлое. – Правда.

– Мне надо бежать, – сказала она, оживляясь. – А то миссис Халлиган жалуется на пупырчатость.

– Что-что?

Она поднесла трубку ближе ко рту:

– Это то, что случается с кожей после восковой эпиляции. У нее появилось воспаление на чувствительном участке, и теперь она не может свести ноги.

Хэл расхохотался. Кажется, впервые за несколько месяцев.

– Я очень тебя люблю, – сказал он.

– Знаю, – ответила она. – Я тоже тебя люблю.

Дейзи привела Джонса в комнаты, которым в будущем предстояло обрести название «люкс Моррелла», а пока строители называли их между собой «синее болото» – по цвету ванной комнаты. Это была самая традиционная спальня во всем доме, к тому же законченная. Кровать, как и вся прочая обстановка, была получена благодаря знакомому в Индии, который специализировался на старой колониальной мебели. Рядом с ней располагался военный сундук, с четкими углами, обитыми медью, из старинного красного дерева, мерцавшего на фоне светло-серой стены. В дальнем конце комнаты, которая на самом деле состояла из двух комнат, соединенных вместе, стояли удобные стулья и низкий резной столик. Именно на нем Дейзи разместила поверх скатерти тарелки с крабовыми бутербродами, вазу с фруктами и бутылку воды.

– Я знаю, вы не обедаете, – сказала она, когда он уставился на натюрморт, – но подумала, что если вы действительно не будете голодным, то оставшуюся половину я съем на ужин.

На нем были разные носки. Ее почему-то это подбодрило.

Он медленно обошел комнату, разглядывая декор, мебель. Потом остановился прямо перед Дейзи.

– Вообще-то, я… Я хотела извиниться, – сказала она, сложив ладони перед собой. – Насчет того утра. Я тогда спятила. Даже больше чем спятила. Не могу объяснить. Скажу только, что к вам это не имело отношения.

Джонс взглянул на свои ноги и смущенно зашаркал.

– Ой, да ладно вам. Пожалуйста, присядьте, – беспомощно сказала она, – или я буду чувствовать себя совсем глупо. Хуже того, начну трещать как сорока. А вам это не нужно. Как и мой рев.

Джонс наклонился к бутербродам.

– Знаете, я о том случае почти не вспоминал, – сказал он, косясь на нее, и опустился на стул.

– При обычных обстоятельствах я бы не стала угощать вас в спальне, но это единственная комната, где тихо, – объяснила она после того, как они приступили к еде. – Было бы славно накрыть стол на террасе, возле фрески, но я подумала, что тогда придется довольствоваться бутербродами, закапанными красками или скипидаром. – Нет, она все-таки трещала. Можно подумать, она никак не контролирует того, что срывается у нее с языка. – К тому же Элли спит в соседней комнате.

Он кивнул с непроницаемым лицом. Но ей показалось, что он расслабился.

– Я удивлен, что вы продолжили работу без меня, – в конце концов сказал он. – Я имею в виду фреску.

– Я знала, она вам понравится, если вы ее увидите. А если бы я начала интересоваться по телефону, что с ней делать, у вас появилась бы лишняя причина для волнения.

Он замер с бутербродом у рта, затем опустил руку и внимательно посмотрел на Дейзи. Очень внимательно, настолько, что она невольно раскраснелась.

– А вы странная, Дейзи Парсонс, – сказал он вполне дружелюбно.

Тогда она тоже расслабилась, принялась рассказывать историю каждого предмета обстановки, объяснять решения, стоявшие за каждым оттенком краски, за каждым обивочным лоскутком. Он кивал, не переставая жевать, все слушал и мало что говорил. Дейзи с трудом сдерживалась, чтобы не поинтересоваться, доволен ли он. Если бы не был доволен, то сказал бы, уговаривала она себя.

Постепенно она начала приукрашивать истории, шутить, желая расшевелить его немного. Приятно все-таки оказаться в компании, городской компании. С тем, кто знает французский ресторан на Грин-стрит. С тем, с кем можно поговорить не только о каталогах краски и состоянии соседних гостиниц, предоставляющих полупансион. Она даже накрасилась ради его приезда. Сорок минут ушло только на то, чтобы найти косметичку.

– …и причина, по которой они сделали такую скидку, заключалась в том, что он из-за своих размеров простоял на складе три года, – просто не нашлось комнаты, где он мог бы поместиться. – Она расхохоталась, подлив себе воды.

– От Даниеля есть вести? – поинтересовался он. Дейзи умолкла и покраснела. – Простите. Зря я спросил. Это меня не касается.

Дейзи, глядя на него, отставила бутылку:

– Да. Да, есть. Но это ничего не меняет.

Они посидели молча, и в течение всей паузы Джонс внимательно изучал угол стола.

– Почему вы интересуетесь? – спросила она, и на несколько секунд комната погрузилась в вакуум – так ей не хватало его ответа.

– Я встретил одного его старого друга, которому захотелось что-то с ним обсудить… – Джонс поднял на нее глаза. – Вот и подумал, вдруг у вас есть его номер.

– Нет, – ответила Дейзи почему-то с раздражением. – Я не знаю его номера.

– Ладно. Никаких проблем, – буркнул он, уткнувшись носом в грудь. – Придется им самим разбираться.

– Да.

Дейзи посидела с минуту, не понимая, откуда взялась эта растерянность. Сквозь открытое окно она услышала, что ее зовут. Голос Эйдана. Видимо, вопрос о красках.

– Пожалуй, посмотрю, что ему надо, – сказала она, едва ли не радуясь возможности прерваться. – Я на минутку. Берите фрукты. Прошу вас.

Вскоре она вернулась и замерла в дверях при виде раскрасневшейся после сна Элли на руках у Джонса. Увидев Дейзи, Джонс сразу стал неловким и шагнул вперед, словно собираясь отдать ребенка.

– Она проснулась, пока вас не было, – пояснил он, будто оправдываясь. – Я не мог допустить, чтобы она плакала.

– Конечно, – сказала Дейзи, глядя на него во все глаза. Она впервые увидела своего ребенка на руках у мужчины, и это ее потрясло, задев в душе до сих пор неизвестные струны. – Спасибо.

– Общительная малышка, правда? – Джонс подошел и передал девочку, каким-то образом умудрившись запутаться в ее ручках и ножках. – Я не привык к малышам.

– Я не знала этого, – сказала Дейзи, не покривив душой. – Она сидит на руках только у меня и миссис Бернард.

– А я прежде ни разу не держал вот так ребенка.

– Я тоже. Пока не родила собственного.

Он смотрел на Элли, словно никогда раньше не видел ребенка. Заметив, что Дейзи за ним наблюдает, он слегка дотронулся до головки Элли и отступил назад.

– Что ж, пока, – попрощался он с девочкой. – Пожалуй, мне пора. – Он глянул на дверь. – А то меня в конторе уже хватились. Спасибо за обед.

Дейзи переложила Элли на другую руку.

Джонс направился к двери.

– Все здесь смотрится хорошо. – Он повернулся к ней лицом. – Молодец. – Он вымученно улыбнулся и казался на удивление несчастным. – Послушайте. На следующей неделе… – резко начал он. – Думаю, вам следует приехать в Лондон. Мне нужно обговорить с вами организацию открытия, но чтобы под рукой были все мои папки и вещи. И раз уж вы приедете, то, может быть, мы сходим на тот рынок, где торгуют строительными материалами повторного использования, о котором вы рассказывали. Присмотрим там что-нибудь для террасы и сада.

У него ногти на больших пальцах такие же, как у Даниеля, подумала Дейзи.

Джонс склонил голову набок:

– Вы можете приехать в Лондон? Я угощу вас обедом. Или ужином. В моем клубе. Посмотрите, как там все устроено.

– Я знаю, как там все устроено, – ответила Дейзи. – Я бывала там. – Она улыбнулась. Своей прежней улыбкой. – Впрочем, спасибо. Звучит заманчиво. Назовите день.

На Пите Шератоне была рубашка, какие носили в восьмидесятых годах биржевые маклеры: в яркую тонкую полоску, с белым воротничком и накрахмаленными белыми манжетами. Такая рубашка говорила о деньгах, сделках в прокуренных комнатах, такая рубашка всегда вызывала у Хэла вопрос, действительно ли Пит доволен своей судьбой управляющего провинциальным банком (персонал – трое кассиров, один менеджер-стажер и миссис Миллз, убиравшая по вторникам и четвергам) или только делает вид.

Жесткие манжеты, направившие Хэла в кабинет, в тот день скрепляли крошечные запонки в виде фигуры обнаженной женщины.

– Жена придумала, – пояснил Пит, взглянув на них, когда Хэл устроился напротив. – Говорит, они не позволяют мне… окончательно превратиться в банковского чинушу.

Хэл улыбнулся, дернул кадыком.

Они с Питом были знакомы уже много лет, с тех пор, как Вероника Шератон заказала Хэлу рамку для семейного портрета на сороковой день рождения Пита. Портрет был поистине ужасен – Вероника в бальном платье с пышными рукавами, слегка не в фокусе, и Пит за ее спиной, на несколько футов выше, чем он был на самом деле, и загорелый до безобразия. На торжественном «открытии» глаза мужчин встретились, они сразу поняли друг друга, и между ними завязалась особая, бесхитростная мужская дружба.

– Полагаю, ты пришел не для того, чтобы договориться об очередной игре в сквош?

Хэл глубоко вздохнул:

– Как это ни печально, но не в этот раз, Пит. Я… Я пришел поговорить с тобой о сворачивании бизнеса.

Пит сразу сник:

– О боже! О боже, дружище, как жаль! Не везет тебе.

Хэл предпочел бы, если бы Пит проявил чуть больше объективности насчет всего дела. Ему вдруг показалось, что, приди он к старомодному несгибаемому и недружелюбному управляющему, разговор пошел бы легче.