Вилла «Аркадия» Мойес Джоджо

8

Строго говоря, это был запас на крайний случай, как, например, для того дня, когда из бухты Мер-Пойнт выловили пропавшую пятилетнюю девочку. Или когда приходилось сообщать новость, требовавшую сначала присесть. Иногда глоток крепкого виски помогал переносить несчастье чуть легче. Но доктор Холден, глядя на бутылку виски пятнадцатилетней выдержки в верхнем ящике стола, полагал, что есть дни, когда порция или две спиртного справедливо могут считаться лекарством. И не просто лекарством, а необходимостью. Потому что, если позволить себе задуматься, он не просто отец, провожающий любимую дочь к алтарю. Чувство беспокойства и неминуемого одиночества одолевало его при мысли о том, с чем он останется: с нелюбимой несчастной женой, вечно о чем-то хлопочущей. Он даже не сможет приятно проводить время с Джиллиан, поскольку она уехала в Колчестер. Резковатая она была, конечно, и даже не скрывала, что он для нее всего лишь этап на безостановочном пути наверх, зато веселая, напрочь лишенная подобострастия, с белой, как алебастр, кожей, гладкой и безупречной, но при этом теплой. Боже, какой теплой! А теперь она уехала. И Селия, единственная красота, оставшаяся в его жизни, тоже скоро уедет. Так чего ему ждать в будущем, кроме скучных и тягучих лет среднего возраста, с бесконечными мелкими жалобами и редкими вечерами в баре гольф-клуба, где Олдерман Эллиотт или кто-нибудь еще будет хлопать его по спине, приговаривая, что его лучшие годы остались позади?

Генри Холден достал маленькую мензурку с полки за спиной, сел и медленно налил себе порцию виски. Было всего лишь десять утра, и алкоголь неприятно обжег горло. Но даже этот маленький бунт подействовал на него успокаивающе.

Она заметит. Разумеется, заметит. Потянется поправить ему галстук или под другим подходящим предлогом, а затем, уловив его дыхание, отступит назад и посмотрит на него, лишь на секунду выразив неудовольствие. Но при этом ничего не скажет. Просто наденет маску обиженной добродетели, которую он не переваривал: смотрите, мол, люди, какой крест я несу, и нет конца моим мучениям. А потом, не говоря ничего прямо, она все равно найдет какой-нибудь тонкий способ дать ему понять, что он ее разочаровал, опять подвел.

Генри Холден вновь наполнил мензурку и выпил залпом. На этот раз пошло легко, он смаковал ощущение огня после глотка.

Хозяева своих владений, как говорилось. Короли в своих замках. Какая все это ерунда. Их браком повелевали желания и потребности Сьюзен Холден, а также все ее несчастья, словно она написала их чернилами, а потом вколотила в него горящими палками. Ничто не ускользало от ее взгляда, ничто не вызывало в ней неожиданной радости. Впрочем, ничего и не осталось от той красивой, беззаботной, молоденькой дочери стряпчего, какой она была, когда они познакомились: ни осиной талии, ни блеска в глазах, от которого когда-то внутри у него все переворачивалось. Нет, ту Сьюзен неторопливо сожрала эта несчастная матрона, это вечно встревоженное, замотанное существо, одержимое только тем, как все выглядит, а не как оно есть на самом деле.

«Посмотри на нас! – временами хотелось ему закричать. – Посмотри, во что мы превратились! Не нужны мне тапочки! И плевал я, что Вирджиния купила не ту рыбу! Я хочу вернуться в прежнюю жизнь: в то время, когда мы могли исчезнуть на несколько дней, когда мы могли заниматься любовью до рассвета, когда мы могли разговаривать, по-настоящему разговаривать, а не заниматься этой бесконечной пустой болтовней, которая в твоем мире считается беседой». Раз или два он чуть было все это не высказал. Но он знал, что она не поймет: уставится на него, округлив глаза от ужаса, а потом, незаметно передернув плечами, возьмет себя в руки и предложит ему чай. Или печенье. Чтобы «слегка взбодриться».

А в иное время ему казалось, что жизнь, возможно, никогда не была такой. Так же как с годами лето в детстве вспоминается теплым и долгим, мы вспоминаем любовь, которой не было, и страсть, которая так и не случилась. И Генри Холден ушел в себя чуть глубже. Перестал думать о потерях. Просто двигался вперед, стараясь не смотреть по сторонам. Чаще всего это срабатывало.

Чаще всего.

Но к концу сегодняшнего дня Селия с ее глупостью, переменчивым настроением и смехом покинет дом. «Прошу Тебя, Господи, – думал он, – пусть она не станет такой, как ее мать. Пусть эти двое избегнут нашей судьбы». Поначалу он не понял, почему Селия так торопится со свадьбой, почему так решительно взялась за ее подготовку. Он не поверил ей, когда она сказала, что октябрьские свадьбы сейчас на пике моды, но, видя, какое раздражение и даже панику вызвали в дочери попытки Сьюзен перенести свадьбу на лето, понял: девочка отчаянно мечтает покинуть дом. Убежать из этой душной атмосферы. Да и кто стал бы ее винить? Втайне он с радостью поступил бы так же.

А потом, была еще Лотти, чья грусть в связи с неминуемым отъездом Селии заставляла его молча переживать. Странная, непостижимая, наблюдательная Лотти, которая до сих пор согревала его иногда своей неожиданной улыбкой. Она всегда приберегала свою особую улыбку для него, пусть даже сама этого не сознавая. Она доверяла ему, любила его, когда была маленькой девочкой, – так его никто никогда не любил. Ходила за ним повсюду, доверчиво вложив маленькую ручку в его ладонь. И он знал, что между ними существует какая-то связь. Она все поняла про Сьюзен. Это было ясно по тому, как она за всеми наблюдала и все видела.

Лотти тоже долго не задержится. Сьюзен уже намекала со злобным шипением на дальнейшие планы, обсуждала разные варианты. А потом, после Лотти, уйдут младшие дети, и они с женой останутся вдвоем. Замкнутые каждый в своем несчастье.

Нужно взять себя в руки, приказал себе доктор Холден, лучше не задумываться об этом. И закрыл ящик стола.

Он посидел минуту, устремив взгляд в окно кабинета поверх списка больных и медицинских листовок, оставленных представителем какой-то фармацевтической компании вчера утром, поверх фотографии в рамке: уважаемый доктор с красавицей-женой и детьми. Затем, почти не сознавая, что делает, он вновь открыл ящик.

Джо последний раз прошелся замшевой тряпочкой по капоту синего «даймлера», наводя блеск, и отступил, не сумев скрыть довольную улыбку.

– Как зеркало, – сказал он.

Лотти, молча сидевшая на заднем сиденье в ожидании, когда он закончит, попыталась улыбнуться в ответ, но ей это не удалось. Она не сводила глаз со светлых кожаных кресел, представляя тех, кто будет здесь первыми пассажирами. «Не думай! – мысленно приказывала она себе. – Не думай!»

– Она волновалась, что я не успею, да? Я о миссис Холден.

Лотти сама вызвалась исполнить поручение, желая удрать из дома Холденов, где с каждой минутой росла истерия.

– Сам знаешь, какая она.

Джо протер руки чистой тряпкой:

– Бьюсь об заклад, Селия рада-радешенька уехать.

Лотти кивнула, стараясь сохранить на лице безмятежное выражение.

– Уедут сразу после церемонии? И куда же, в Лондон?

– Для начала.

– А затем, наверное, в какую-нибудь экзотическую страну. Где всегда жарко. Селии это понравится. Не могу сказать, однако, чтобы я ей завидовал. А ты?

В последнее время она научилась выдерживать любой разговор: после месяца практики держала лицо, как профессиональный игрок в покер: оно ничего не выражало, ничего не выдавало. Она вспомнила маску Аделины: благожелательная внешне, все скрывающая. Осталось всего несколько часов. Несколько часов.

– Что?

Наверное, она произнесла это вслух. С ней такое случалось.

– Ничего.

– Как поживает Фредди в своем пажеском костюмчике? Миссис Холден удалось втиснуть его в обновку? Я встретил парня в субботу на улице, так он мне признался, что собирается отпилить себе ноги, лишь бы на него не напялили те брюки.

– Он их носит.

– Черт возьми! Прости, Лотти.

– Доктор Холден пообещал ему два шиллинга, если он продержится в них до окончания приема.

– А Сильвия?

– Считает себя королевских кровей. Ждет, что приедет королева Елизавета и назовет ее своей пропавшей сестрой.

– Она не изменится.

Нет, изменится, подумала Лотти. Она будет счастливой, радостной и беззаботной, но тут явится какой-нибудь мужчина и словно молотом разобьет всю ее жизнь на мелкие кусочки. Как, видимо, поступил отец Лотти с ее матерью. Как доктор Холден с миссис Холден. Счастье никогда не длится вечно.

Она подумала об Аделине, с которой виделась накануне, впервые после визита Банкрофтов. Аделина тоже куксилась, растеряв былую живость, целыми днями бродила по светлым гулким комнатам, и ничто ее больше в них не интересовало: ни смелые полотна, ни причудливые скульптуры, ни стопки книг. Джулиан уехал в Венецию вместе со Стивеном. Джордж получил грант в Оксфорде для написания какого-то экономического исследования. О Френсис Лотти не решалась спрашивать. А вскоре и Аделина тоже уедет. Она то и дело повторяла, словно уверяя саму себя, что терпеть не может Англию зимой. Она собиралась на юг Франции, на виллу друзей в Провансе. Там она будет сидеть, пить дешевое вино и наблюдать за течением жизни. Это будет чудесный отпуск, говорила Аделина. Но голос ее звучал так, будто это не было ни чудесным, ни отпуском.

– Обязательно приезжай, – говорила она Лотти, которая делала вид, что ей все равно. – Я буду одна, Лотти. Ты должна меня навестить.

Они медленно вышли на террасу и приблизились к фреске. Там она очень нежно взяла Лотти за руку. На этот раз девушка не отпрянула.

В ушах у нее стоял такой гул, что она едва услышала, что сказала Аделина:

– Все будет хорошо, моя дорогая девочка. Просто верь.

– Я не верю в Бога. – Она сама не поняла, почему эти слова прозвучали с такой горечью.

– А я говорю не о Боге. Я просто верю тому, что иногда судьба готовит нам будущее, которое мы даже не можем представить. И чтобы помочь ей, мы просто должны верить в хорошее.

Твердая решимость Лотти чуть-чуть пошатнулась, девушка с трудом сглотнула и отвернулась, избегая пристального взгляда Аделины. Но теперь оказалось, что она смотрит прямо на фреску с двумя уличающими фигурами, и лицо ее исказили разочарование и гнев.

– Я не верю в судьбу. Я вообще ни во что не верю. Как может судьба заботиться о нас, если… если она специально все так запутывает? Ерунда, Аделина. Выдумки и вздор. Все происходит само собой. Люди, события случайно сталкиваются, затем время бежит дальше и оставляет нас самих выкарабкиваться из хаоса.

Аделина застыла на несколько секунд. Потом подняла руку и медленно погладила Лотти по волосам. Она молчала, словно решала, стоит ли говорить.

– Если он предназначен для тебя, он обязательно вернется.

Лотти отпрянула, слегка дернув плечом:

– Вы говорите совсем как миссис Холден с ее дурацкой яблочной кожурой.

– Ты должна оставаться верной своим чувствам.

– А что делать, если мои чувства не имеют ни малейшего значения во всей этой истории?

Аделина нахмурилась, растерявшись.

– Твои чувства – это самое важное, Лотти.

– О, я, пожалуй, пойду. – Лотти, сглотнув слезы, схватила пальто и, не обращая внимания на женщину, оставшуюся на террасе, быстро прошла по дому и оказалась на подъездной аллее.

На следующий день, когда она сожалела, что сорвалась, пришло письмо. В нем Аделина ни словом не обмолвилась о вчерашнем, просто сообщила адрес, где ее можно найти во Франции. Она просила Лотти не пропадать, а также написала, что единственный настоящий грех – пытаться быть тем, кем ты не являешься: «Есть утешение в сознании того, что ты осталась верна себе, Лотти. Поверь мне». Подпись в конце была необычной: «Друг».

Лотти чувствовала письмо в своем кармане, пока сидела, наблюдая за Джо, украшавшим капот «даймлера» белыми ленточками. Она сама не понимала, зачем таскала письмо с собой: возможно, мысль, что у нее есть союзник, дарила ей хоть какое-то утешение. Аделина была единственной, с кем она могла поговорить. Джо она слушала, как слушают муху, жужжащую в комнате: равнодушно, иногда с легким раздражением. Селия держалась с ней вполне дружелюбно, но обе девушки не искали общения и не старались его продлить.

Был еще Гай, смущенное, несчастное лицо которого так и стояло перед глазами, чьи руки, кожа, дыхание заполнили все ее мысли. Ей невыносимо было находиться рядом с ним, и они не обменялись ни словом с той последней встречи в пляжном домике несколько недель тому назад. Она вовсе не сердилась на него, хотя причин гневаться было много. Они не разговаривали потому, что, если бы он стал ее упрашивать, она могла бы дать слабину. А если бы он все же захотел быть с ней, даже после всего, что случилось, она знала, что не смогла бы любить его по-прежнему. Разве можно любить мужчину, готового покинуть Селию в таком состоянии?

Когда Селия сообщила ей о своей беременности, он ничего еще не знал, но сейчас наверняка знает. Он перестал ходить за ней по пятам, перестал оставлять записочки в тех местах, где она могла на них наткнуться, – полоски бумаги с карандашными каракулями, которые буквально вопили: «ПОГОВОРИ СО МНОЙ!!» Она всегда держалась поблизости от миссис Холден, чтобы не оставаться с ним наедине. Поначалу он ничего не понимал. Теперь наверняка понимает: Селия уже рассказала то, что собиралась рассказать, и он больше не смотрел в сторону Лотти, даже отворачивал при любой встрече непроницаемое, безрадостное лицо, чтобы не видеть, насколько она несчастна, и самому не выдать своего горя.

Она старалась не думать, что все могло бы сложиться иначе. Как бы больно это ни было, она смогла бы жестоко поступить с Селией, пока у той все еще был шанс найти себе кого-то. Но разве могла она навлечь на нее позор сейчас? Навлечь позор на все семейство, которое когда-то ее спасло? В иные дни она сердилась на него безмерно: все никак не могла поверить, что Гай разделял с Селией такую близость, чувствовал с ней то же самое. Ведь на всем белом свете только они двое могли это испытывать, только им двоим удалось заглянуть в ту тайну. Они подходили друг другу как перчатки, – он сам так сказал. И вот теперь ее предали.

– Почему? – успел прошептать он как-то раз, когда они вдвоем остались на кухне. – Что я сделал?

– Не мне о том говорить, – ответила она и внутренне содрогнулась, заметив ярость и непонимание на его лице. Но она знала, что должна оставаться холодной. Только так она сможет выдержать все это.

– Тебя подвезти домой, Лотти?

Джо заглянул в окошко, положив руку на крышу. Оживленный, веселый, раскованный, оттого что в кои-то веки попал в свою стихию.

– Но в конце дороги тебе лучше выйти. Миссис Холден наверняка захочет, чтобы машина подкатила пустой.

Лотти вымученно улыбнулась и прикрыла глаза, слушая, как хлопнула дверца и тихо заурчал мотор, когда Джо повернул ключ зажигания.

Осталось всего несколько часов, сказала она себе, чуть крепче сжимая письмо в кулаке.

Всего несколько часов.

Все невесты красивы, как говорят, но Сьюзен Холден не сомневалась, что таких красавиц, как ее Селия, Мерхем не видел уже давно. В трехслойной вуали и платье на атласе, точно подогнанном под миниатюрную фигурку, она разбила в пух и прах прошлогодние старания Мириам Ансти и Люсинды Перри. Даже миссис Чилтон, в свое время восхищавшаяся весьма смелым ансамблем фиолетового цвета, в котором Люсинда Перри уехала после свадьбы, согласилась с этим.

– Ваша Селия, конечно, хорошенькая, – сказала она после церемонии, держа свой клатч под грудью и лихо сдвинув набок шляпку с пером. – Этого у нее не отнять. Очень хорошенькая.

Не только хорошенькая, они выглядели красивой парой: Селия с блестящими от слез глазами, что очень ей шло, держала под руку своего симпатичного молодого мужа, который слегка нервничал. Впрочем, как и любой на его месте. Он был строг и почти совсем не улыбался, но миссис Холден ничуть не удивилась: на ее собственной свадьбе Генри ни разу не улыбнулся, пока они не остались наверху вдвоем, да и тогда только после нескольких бокалов шампанского.

Фредди и Сильвия продержались всю церемонию без драк. Почти. Во время исполнения «Нетленный, невидимый…», правда, был один пинок украдкой, но платьице Сильвии закамуфлировало последствия.

Миссис Холден позволила себе первый глоток хереса, осторожно опустившись на стул с золоченой спинкой за главным столом, и посмотрела на столики внизу, где сидели самые знатные и уважаемые представители города, как ей нравилось думать. Учитывая, как мало времени у них было, чтобы спланировать и организовать свадьбу, все прошло довольно гладко.

– Все в порядке, Сьюзен? – Гай Банкрофт-старший заговорщицки склонился к ней, и его лицо осветила широкая улыбка. – Я давно хочу сказать, что мать невесты выглядит сегодня особенно привлекательно.

Миссис Холден элегантно приосанилась. А все новая помада. «Осенняя ягода». Тюбик принес ей удачу.

– Мне кажется, вы и миссис Банкрофт тоже исключительно элегантны сегодня.

В случае с Ди Ди она не покривила душой: бирюзовый костюмчик из чесучового шелка с изящными шелковыми босоножками точно такого же оттенка. Миссис Холден весь день набиралась смелости спросить, не сделаны ли они на заказ.

– Да… Ди Ди всегда хорошо выглядит, если принарядится.

– Простите?

– Однако и в шортах с босыми ногами она смотрится не хуже. Моя жена не домоседка. И сын пошел в нее. Или мне следует сказать «ваш зять»?.. – Он расхохотался. – Наверное, к этому еще предстоит привыкнуть.

– О, мы уже считаем вас родственниками.

Если бы только Генри чуть-чуть развеселился. Он безутешно взирал на толпу друзей, ковырялся в тарелке, иногда что-то бормотал дочери. И очень часто подливал себе в рюмку. Только бы Генри не напился, молила она. Только не перед всеми этими людьми. Только не сегодня.

– Я не могла не поблагодарить мистера Банкрофта за такой восхитительный десерт. – Дейрдре Колкухоун, тяжело пыхтя в своем шикарном наряде из розового дамаста (Фредди громогласно заявил, что помнит тот старый диван, с которого она содрала обивку, поэтому теперь Сьюзен Холден украдкой удостоверилась, что сына нет поблизости), показала рукой на разваливающиеся горы экзотических фруктов и хрустальные вазы с фруктовым салатом. Там не было ни твердых яблок, ни кислых вишен, ни консервированного ананаса: в салат нарезали кумкваты, папайю и манго, карамболу и матовые личи – их мякоть по цвету и текстуре была совершенно незнакома английским гостям. (В результате они обходили экзотику, отдавая предпочтение тому, что знали. Слива. Апельсин. «Настоящие фрукты», – как прошептала Сара Чилтон на ухо миссис Ансти.)

– Как все чудесно выглядит, – восхищенно пробормотала миссис Колкухоун.

– Все свежее, все доставлено самолетом вчера утром. – Мистер Банкрофт откинулся на спинку стула и с благодушным видом закурил сигарету. – Можно даже сказать, их срезали и очистили гондурасские девственницы.

Миссис Колкухоун покрылась розовым румянцем.

– Боже мой…

– Что ты там говоришь, Гаймилый? Надеюсь, ты ведешь себя как хороший мальчик… – Ди Ди наклонилась назад, чтобы рассмотреть мужа, продемонстрировав при этом немалую часть загорелого бедра.

– Никогда не даст мне спуску, – улыбнулся мистер Банкрофт.

– Тебе и так слишком многое сходит с рук.

– Разве можно меня винить, дорогая, если ты так выглядишь? – Он послал ей громкий поцелуй.

– Хмм… Десерт смотрится великолепно. – Миссис Колкухоун качнулась, приложив руку к голове, и направилась к своему столику.

Миссис Холден повернулась к мужу. Определенно, это была уже третья порция коньяка. На ее глазах он с какой-то мрачной решимостью погонял напиток по стенкам пузатого бокала и залпом выпил. Ну почему обязательно сегодня ему нужно было встать не с той ноги?

Лотти, сидевшая между Фредди и Сильвией, поняла, что ей опять нездоровится. Уже несколько дней ей хотелось свернуться калачиком где-нибудь в сторонке и тихо умереть. Впрочем, это неудивительно. Весь последний месяц она словно двигалась в тумане, издалека наблюдая за другими людьми. И это приносило какое-то облегчение. Если же ее насильно возвращали в реальность – когда, например, Селия обхватывала Гая за шею или хихикала с матерью о чем-то, обсуждая его слова и поступки, – она испытывала почти невыносимую боль. Острую. Жгучую. Жестокую.

Но сейчас все было по-другому. Она испытывала физическую слабость, как будто кровь, словно волны, стремилась отхлынуть при любом движении. На еду она смотрела с подозрением. Еда была какая-то не такая, не доставляла никакого удовольствия. А на горы фруктов она даже смотреть не могла: такие они были яркие, словно издевались.

– Гляди, Фредди, гляди.

Сильвия широко раскрыла рот, демонстрируя пережеванное содержимое своей тарелки.

– Сильвия! – Лотти отвела взгляд и услышала довольный смешок Фредди, а затем ответное «Га-а-а», сопровождавшее показ содержимого его рта.

– Прекратите, вы оба.

Джо сидел по другую сторону от Фредди. Он не был родственником, но миссис Холден тем не менее решила усадить его за их стол. У Лотти не было сил даже возмутиться. Впрочем, за весь долгий обед она даже успела почувствовать какую-то благодарность.

– Ты в порядке, Лотти? А то какая-то бледненькая.

– Все нормально, Джо.

Ей просто хотелось вернуться домой, лечь на кровать и не шевелиться долго-долго. Правда, дом уже больше не казался домом. Наверное, он никогда им и не был. Лотти огляделась по сторонам: знакомое ощущение, что она здесь чужая, грозило накрыть ее с головой.

– Послушай, я налил тебе воды. Выпей глоток.

– Сильвия. Сильвия. Сколько виноградин ты можешь запихать в свой рот?

– Ты и вправду выглядишь неважно. Надеюсь, не сляжешь с очередной простудой.

– А у меня поместится гораздо больше. Смотри, Сильвия! Смотри!

– Ты почти ничего не съела. Ну же, выпей чуть-чуть. Тебе станет лучше. Или я мог бы достать тебе теплого молока – оно успокоит желудок.

– Пожалуйста, не уходи, Джо. Я в порядке. Правда.

Его речь была очень короткая. Он поблагодарил Холденов за гостеприимство, за то, что устроили такой роскошный пир, своих родителей – за чудесные десерты и за то, что мирились с ним последние двадцать шесть лет, а еще он поблагодарил Селию за то, что стала его женой. То, что он произнес это без особого энтузиазма и романтических прикрас, мало утешало. Она все равно стала его женой.

И Селия. Селия сидела с обворожительной улыбкой, красиво разложив фату на плечах. Лотти не могла на нее смотреть, пораженная той глубокой ненавистью, которую теперь к ней испытывала. Сознание, что она поступила правильно, не приносило никакого утешения. Верность самой себе, как выразилась Аделина, утешала еще меньше. Если бы только удалось уговорить себя, что она ничего не чувствует, можно было бы двигаться дальше.

Но она чувствовала.

Боже, где бы прилечь? В темном уголке.

– Тебе принести пирожных? – спросил Джо.

Гости начали проявлять нетерпение. Миссис Холден решила, что молодым пора удалиться и тогда пожилые дамы смогут разойтись по домам, пока еще не слишком поздно. У миссис Чартерис и миссис Годуин был немного усталый вид, а задние столы уже успели надеть пальто.

Она решила, что это все-таки задача Генри. Он почти ничего не сделал во время приема – даже его речь прозвучала как-то небрежно, – и ей не хотелось, чтобы пошли разговоры. Она встала и прошла вдоль длинного стола к мужу. Тот сидел, уставившись на стол, не обращая внимания на царившее вокруг веселье. Еще на подходе миссис Холден уловила, как от него разит алкоголем.

– Генри, дорогой, можно тебя на одно слово?

Он поднял голову, и она съежилась под его холодным немигающим взглядом. Он смотрел на нее целую вечность тем взглядом, который напрочь лишает самообладания.

– Что я сделал на этот раз, дорогая? – поинтересовался он, буквально выплюнув последнее слово, как гнилой кусок.

Сьюзен Холден принялась озираться, не обращают ли на них внимания.

– Ты ничего не сделал, дорогой. Просто понадобился мне на минутку. – Она опустила руку на его плечо, оглянувшись на Банкрофтов, которые увлеченно беседовали.

– Я ничего не сделал. – Он посмотрел вниз, опустив обе ладони на стол, будто собираясь отжаться. – Это что-то новенькое, не правда ли, Сьюзен, дорогая?

Таким плохим она его еще не видела. Мозг лихорадочно работал, подыскивая возможность увести его отсюда без публичного скандала.

– На сей раз ты осталась довольна.

– Генри, – тихо взмолилась она.

– Не часто нам всем удается оставаться на должной высоте. Не часто мы отвечаем строгим стандартам мерхемской законодательницы хорошего тона. – Он уже поднялся из-за стола и начал хохотать. Смех был резким, горестным.

– Дорогой… Дорогой, прошу тебя, нельзя ли…

Он повернулся к ней в притворном изумлении:

– Ах вот как, я теперь «дорогой»? Ну не чудесно ли? Я стал для тебя дорогим. Боже мой, Сьюзен. Того и гляди я стану любимым.

– Генри!

– Мамочка! – Рядом появилась Селия. Она переводила взгляд то на отца, то на мать. – Все в порядке?

– Все прекрасно, дорогая, – ответила миссис Холден уверенно и похлопала ее по спине, стараясь отправить обратно. – Ты и Гай ступайте, готовьтесь. Вам скоро выезжать.

– Все прекрасно. Да, Селия, дорогая. Все прекрасно. – Доктор Холден опустил тяжелые руки на плечи дочери. – Уезжай и живи хорошо со своим прекрасным молодым человеком.

– Папочка… – Селия растерялась.

– Уезжай и всегда будь красивой, смешной и милой, как сейчас. Постарайся изо всех сил не изводить и не пилить его по всяким пустякам. Постарайся не смотреть на него как на шелудивого пса, если он будет делать то, что ему нравится… И не сидеть с чопорным видом и пить чай, думая только о том, что скажут другие.

– Генри! – Глаза Сьюзен Холден наполнились слезами. Она поднесла руку ко рту.

За спиной Селии теперь стоял Гай и явно пытался понять, что происходит.

– О, только не надо слез, Сьюзен. Избавь меня от твоих проклятых слез. Если кому и следует сейчас плакать, так это мне.

Селия громко разрыдалась. Разговоры за соседними столиками начали стихать, люди, застыв с рюмками в руках, неуверенно переглядывались.

– Папочка, почему ты говоришь такие ужасные вещи? Умоляю, ведь это особенный день для меня. – Селия попыталась оттянуть его от стола.

– Но я говорю не об этом дне, Селия, доченька. Не об этой проклятой свадьбе. Я говорю о каждом проклятом дне, что наступит после. О каждом бесконечном проклятом дне, пока смерть не разлучит вас. – Последнюю фразу он прокричал. Сьюзен Холден, к своему ужасу, увидела, что они стали центром внимания.

– Здесь все в порядке? – громогласно поинтересовался мистер Банкрофт.

Гай обнял миссис Холден за плечи:

– Да, пап. Хмм, почему бы вам не присесть, миссис Холден?

– О, не беспокойтесь, – сказал доктор Холден. – Я ухожу. Можете продолжать свой чудесный прием без меня. Прошу прощения, дамы и господа, концерт окончен. Ваш любезный доктор удаляется.

– Ты чудовище, папочка, – всхлипывала Селия, пока он, пошатываясь, пробирался между столиками обеденного зала «Ривьеры». – Я никогда, никогда тебя за это не прощу.

– Коньяк, – изрек мистер Банкрофт, – иногда вытворяет с тобой такое.

– Прошу, возьми себя в руки, Селия, – сказала миссис Холден, потягивая херес для восстановления сил, и только дрожащие пальцы выдавали ее состояние. – Люди смотрят.

В устье бухты мигали три огонька. Лодки рыбаков, решила Лотти. Огоньки слишком мелкие для других судов. Тянут свои сокровища с морского дна, из прохладной чернильной тьмы, поднимая на поверхность, в душную ночь. Она плотнее завернулась в кардиган, защищавший от промозглого осеннего воздуха, и прислушалась к шипению волн, захватывавших гальку, чтобы утащить ее на глубину. Говорят, самый приятный способ уйти из жизни – утонуть. Ей рассказал об этом один рыбак: он утверждал, что если перестанешь бороться и откроешь рот, то паника уходит и вода просто принимает тебя, окутывая мягкой, ласковой чернотой. Мирный способ уйти, говорил он. Любопытно, что он, как и она, не умел плавать. Она еще рассмеялась тогда. Впрочем, в то время смеялась она много.

Лотти заерзала на стуле, вдыхая соленый воздух и гадая, насколько он отличается от воды. Она сделала пару глотков, словно проверяя на вкус, но замена показалась ей неубедительной. Лишь раз она наглоталась морской воды, и та обожгла ей горло, заставив кашлять и отплевываться. От одного воспоминания ее снова затошнило.

Нет, ответ можно найти, только если попытаться сделать это. Глотнуть целиком, по доброй воле отдаться темному объятию. Лотти поморщилась и закрыла глаза, прогоняя подобные мысли. Дело не в том, что сегодня мне больно, думала она, спрятав лицо в ладони. Дело в том, что за сегодняшним днем последуют все дальнейшие: бесконечное повторение боли, усиливающейся при каждой нежеланной новости. Ведь мне придется все о них узнавать: об их доме, их ребенке, их счастье. Даже если я уеду отсюда далеко, это ничего не изменит. Придется видеть, как он постепенно забывает, что мы были близки, что он был моим. И каждый день я буду умирать.

Что такое одна смерть по сравнению с тысячью?

Лотти поднялась, ветер рвал ее юбку и волосы. С террасы «Ривьеры» до пляжа всего два шага. Никто даже не заметит ее ухода.

Плакать почему-то совершенно не хотелось. Она взглянула на свои ноги. Они двигались робко, одна ступала перед другой, словно вообще ей не подчиняясь.

Все равно она уже почти не существует. Осталось сделать всего лишь маленький шажок.

В устье бухты в темноте мигнули три огонька.

– Кто это?