Вилла «Аркадия» Мойес Джоджо
– Пожалуйста. – Она постаралась изобразить мольбу.
Эйдан вскинул бровь:
– Милые бранятся?
Дейзи очень хотела, чтобы он позвонил, поэтому не выругалась.
Она не заглядывала в коробку с тех пор, как умерла Аделина. И то, что она почти десять минут сидела, рассматривая крышку, говорило о нежелании делать это сейчас. Чтобы все снова всколыхнулось. Так, кажется, говорил Джо? Воспоминания об «Аркадии», о лете, проведенном здесь, яркими искрами вращались по орбите вокруг радужного солнца. Легче не смотреть, подумала Лотти и вздохнула, не убирая руки с коробки. Легче не пробуждать глубоко захороненные чувства. Она умела прятать свои чувства. И вот теперь Дейзи захотела снова все открыть, вроде той фрески. В минуту слабости, когда ее отвлекали Камилла с Хэлом или мысли о круизах и способах избежать их, она пообещала достать из закромов старые вещи. Дейзи планировала поместить в рамочки как можно больше фотографий и рисунков, заполнить ими всю стену напротив бара – как наглядное напоминание о том, что гости когда-то были частью великой традиции артистического убежища.
Артистическое убежище, усмехнулась Лотти, открывая коробку. Кроме Френсис, почти никто из них не имел отношения к искусству. Впрочем, нет, упрекнула она себя, вспомнив Аду Клейтон. С каким артистизмом они сами себя создавали, делая вид, что они не те, кем были на самом деле.
Лотти удивилась, что, едва сняв крышку с коробки, она ощутила головокружение, словно стояла на краю пропасти. Смешная старуха, подумала она про себя. Ведь это всего лишь картинки.
Но рука, когда она протянула ее к фотографиям, подрагивала.
Сверху, слегка порыжевший от времени, лежал снимок Аделины, переодетой в раджу из Раджастана, ее глаза блестели из-под тюрбана, мальчишеская фигурка была завернута в мужской шелковый кафтан. Рядом сидела Френсис и смотрела мудро – видимо, уже тогда догадывалась, какая судьба ее ждет. Лотти положила фотографию на натертый деревянный пол. На следующем фото Аделина и Джулиан над чем-то смеялись, за ним последовал снимок Стивена и незнакомого ей мужчины. Рисунок перевернутой лодки, выполненный углем, – работа, скорее всего, Френсис. Еще один, потрескавшийся и пожелтевший в местах, где был сложен: спящий на траве Джордж. Все эти фотографии и рисунки она разложила аккуратными рядами на полу. Ее собственный рисунок, изображавший французский дом. В то время она была уже на таком большом сроке, что спокойно размещала коробку с красками на собственном животе.
А вот и сама Лотти. Глаза смотрят искоса из-под пелены темных волос, украшенных, словно съедобный деликатес, мелкими бутонами роз.
Лотти уставилась на себя молодую, чувствуя, как на нее нахлынула волна глубокой печали. Она подняла голову и устремила взгляд в окно, смаргивая слезы, а потом снова повернулась к коробке.
И сразу ее захлопнула. Но опоздала. Все равно заметила худую длинноногую фигуру, отросшие каштановые волосы с металлическим отблеском от солнца.
Она положила руки на крышку, прислушиваясь к перебоям сердца и не глядя на коробку, словно один только взгляд мог вновь отпечатать в ее воображении образ, который она не желала видеть.
Не было в ее голове ни одной мысли – только образы, непоследовательные, как снимки из коробки.
Она сидела тихо, не шевелясь. Потом, словно очнувшись ото сна, поставила коробку рядом и устремила взгляд на фотографии, разложенные на деревянном полу. Решила, что отдаст их Дейзи. Пусть делает с ними все, что захочет. Через неделю она все равно сюда больше не придет.
Лотти давно привыкла к толпе строителей и декораторов, которые появлялись без всякого предупреждения в различных частях дома, поэтому она едва подняла взгляд, когда открылась дверь. Она как раз опустилась на колени, чтобы начать собирать фотографии и складывать обратно в коробку.
– Мам?
Лотти вскинула голову и увидела восторженную морду Ролло.
– Здравствуй, дорогая. – Она шмыгнула носом, вытерла лицо. – Дай мне секунду подняться с пола. Хорошо? – Она с трудом наклонилась вперед, чтобы опереться о подлокотник кресла.
– Что, по-твоему, ты творишь, мам?
Лотти, собиравшаяся встать, вместо этого тяжело опустилась на пятки. Лицо дочери было суровым и напряженным от огромного внутреннего усилия.
– Ты о чем, Камилла?
– О деньгах, мам. Что, интересно, ты думала? – Камилла шагнула вперед, наступив на две фотографии. Лотти хотела запротестовать, но слова замерли у нее на языке, когда она увидела, как дрожит рука, держащая поводок. – Я никогда с тобой не спорила, мам. Ты знаешь, я всегда была благодарна за все, что ты делаешь, за твою помощь с Кейти и прочее. Но сейчас ты перешла все границы. Эти деньги… Это уже перебор.
– Я собиралась сказать тебе, дорогая.
– Но не сказала. – Камилла говорила ледяным тоном. – Ты просто вмешалась без всяких церемоний и попыталась организовать мою жизнь, как делаешь это всегда.
– Это не…
– Правда? Несправедливо? Хочешь поговорить? Всю свою жизнь я от тебя слышу, что способна делать все то, что делает любой зрячий человек. Но ты сама в это не веришь. И все время пытаешься подстелить соломку.
– Это не имеет никакого отношения к твоему зрению.
– Черта с два!
– Любая мать поступила бы так же.
– Нет, мам. Нет. – Камилла сделала шаг вперед, заставив Ролло, глядевшего на фотографии под ногами хозяйки, поволноваться. – Любая мать оставила бы распоряжение в своем завещании. Поговорила бы с семьей. Любая мать не стала бы тайно переводить деньги, считая себя единственной, кто способен позаботиться о дочери.
– Ой, ну мне просто захотелось удостовериться, что ты будешь в порядке, если… если Хэла не будет рядом.
– Но Хэл всегда рядом, – взорвалась Камилла.
– Пока что.
– У нас все хорошо, мам. Мы стараемся сохранить брак. По крайней мере, старались, пока ты не вмешалась. Что, скажи на милость, он мог почувствовать? Он решил, что я планирую снова уйти от него. Тебе это известно? Он подумал, что я ухожу, и чуть не оставил меня первым. – Она тяжело выдохнула. – Господи, если бы ты уделяла хотя бы половину внимания, что уделяешь другим, своей собственной семье, то она была бы гораздо счастливее. Почему бы тебе ради разнообразия не подумать об отце, а? Вместо того, чтобы вести себя так, будто его вообще, черт возьми, не существует.
Лотти закрыла лицо руками, и потому, когда заговорила, голос ее звучал приглушенно.
– Прости, – тихо сказала она. – Я просто хотела убедиться, что ты не пропадешь. Я хочу, чтобы ты была независима.
– На тот случай, если Хэл оставит меня. Именно так. И хотя это у меня случился роман, это я чуть не довела наш брак до разрыва, ты до сих пор не доверяешь Хэлу, думая, что он уйдет.
– С чего бы мне так думать?
– Потому что где-то в глубине души, мам, ты не веришь, что с такими, как я, остаются.
– Нет! – вскинулась Лотти.
– Ты не можешь поверить, что кто-нибудь захочет себе в пару слепую женщину. Ты полагаешь, что даже Хэлу это в конце концов надоест.
– Нет.
– Так как же на самом деле, мам?
– Камилла, дорогая, все, что я для тебя хотела, – немного независимости.
– Каким образом деньги сделают меня независимой?
– Они подарят тебе свободу.
– А что, если мне не нужна свобода? Что плохого в замужестве, мам?
Лотти взглянула на дочь:
– Ничего. Ничего плохого в замужестве нет. Если только ты… – Она с трудом подыскивала слова. – Если только ты идешь на это по любви.
Дейзи сидела у телефона, ни на секунду не забывая, что наверху куксится Даниель. Он не спускался поесть, а сидел в своей комнате и слушал радио, вежливо сообщив Дейзи, что хочет побыть один. Она подозревала, что ему нужен перерыв от всего: от накаленной атмосферы, от заново строящихся отношений. Она не возражала – ей самой хотелось отдохнуть от этого.
Дейзи никогда не считала себя человеком, для которого работа служит спасением, но она сидела и обзванивала людей по списку, составленному Стивеном, радуясь, что есть на что отвлечься. Список был не очень длинный. Двое умерли, один впал в детство, несколько человек оказались недоступны. Да, не такое воссоединение она первоначально задумывала.
Джордж Берн принес свои извинения и передал через секретаршу, что он и его жена уже приглашены на выходные. Художница Нинетт Шарлеруа, разведенная дама, известная под именем Ирэн-Дорогая, а также Стивен согласились приехать. Нинетт также помогла связаться с еще несколькими художниками того времени, которые не были изображены на фреске, но, видимо, посещали «Аркадию» в период ее расцвета в пятидесятых годах. Лотти она ничего не сказала, помня, что бывшая хозяйка, по собственному признанию, не выносит вечеринок, поэтому остался всего один персонаж с фрески, которому предстояло позвонить.
Дейзи закурила сигарету, пообещав себе, что бросит сразу после открытия отеля, и тут же закашлялась, когда на том конце сняли трубку гораздо быстрее, чем она предполагала, учитывая, что это международный звонок. «Hola?» – произнесла она и расслабилась, услышав британский говор. Удостоверившись, что это тот, кто ей нужен, она продолжила свою теперь уже хорошо отрепетированную речь насчет торжественного открытия нового отеля.
Господин оказался очень вежливым. Он дождался, пока она закончит, прежде чем сказать, что он польщен таким вниманием, но приехать, видимо, не сможет.
– То был… Очень недолгий период моей жизни.
– Но вы женились на ком-то из Мерхема – так? – спросила Дейзи, просматривая свои записи. – Это делает вас важным участником нашего… Мы обнаружили фреску, знаете ли, и вы на ней изображены.
– Что?
– Фреска. Работа Френсис Делахей. Вы знали ее?
В трубке помолчали.
– Да-да. Я помню Френсис.
Дейзи крепче прижала трубку к уху, размахивая второй рукой.
– Вам обязательно нужно ее увидеть. Фреска отреставрирована и станет ключевым моментом нашего вечера. Будет чудесно, если мы соберем всех, кто на ней изображен. Прошу вас. Я пошлю транспорт, все устрою. Можете привозить с собой жену и детей. Наверняка им тоже понравится. Да что там, привозите даже внуков. Мы заплатим и за них. – С Джонсом улажу этот вопрос позже, подумала она, морщась. – Ну же, мистер Банкрофт. Всего лишь один день из вашей жизни. Один день.
На этот раз молчание продлилось дольше.
– Я подумаю. Но приеду только я, мисс Парсонс. Моя жена Селия скончалась в недалеком прошлом. – Он умолк, тихо прокашлявшись. – И детей у нас никогда не было.
19
Когда до открытия виллы «Аркадия», превращенной в отель, оставалось семь дней, Камилла и Хэл приняли решение выставить свой дом на продажу. Он слишком большой, уговаривали они друг друга, для семьи из трех человек, а детей у них вряд ли прибавится («Хотя это не было бы катастрофой», – сказал Хэл, обнимая жену). Они начали подыскивать жилье поменьше, расположенное рядом со школой Кейти, но с мастерскими или двойным гаражом, чтобы Хэл, занявшись другим делом, все же мог бы продолжать реставрировать, до тех пор пока экономический климат не позволит ему возобновить бизнес. Они встретились с агентом по недвижимости, тактично обратившись в контору, где не работал Майкл Брайант. Дочке они сказали, что позволят ей выбрать всю обстановку для ее новой комнаты и что, разумеется, для Ролло там тоже места хватит. Потом они отдали распоряжение в банк закрыть счет, открытый Лотти, и вернуть ей деньги.
Лотти звонила дважды. Оба раза Камилла не снимала трубку, дожидаясь, когда включится автоответчик.
За шесть дней до открытия «Аркадии» явилась комиссия из Департамента национального наследия, чтобы дать заключение о незамедлительном внесении виллы в список охраняемых объектов. Джонс, предупрежденный заранее, прибыл со своим юристом и заявлением на получение свидетельства о том, что данное здание не соответствует категории охраняемого объекта, которое, по его словам, было отправлено государственному секретарю еще во время оформления покупки, когда авторитетнейшие источники его заверили, что оно будет подписано и, следовательно, защитит их от финансовых потерь, вызванных процедурой попадания в список охраняемых объектов. Но, несмотря на все это, заявил юрист, они будут рады, если представители Департамента национального наследия внимательно ознакомятся с проведенной работой и оговорят приблизительные сроки любых восстановительных мероприятий, а также побеседуют с Дейзи, у которой находится вся информация и документация, относящаяся к реставрации и состоянию здания до начала строительных работ.
Дейзи почти ничего из этого не слышала, не говоря уже о том, чтобы понимать, ибо не сводила глаз с Джонса. Он обратился к ней всего два раза: поздоровался и попрощался. И в том и в другом случае смотрел куда-то мимо.
За пять дней до открытия Камилла пришла в дом к родителям в тот час, когда точно знала, что матери не будет, и застала отца, листающего туристские буклеты. По дороге она очень нервничала, опасаясь, что мать могла повторить ему те ужасные слова, которые сказала про их брак, но отец пребывал в необычно приподнятом настроении. Он раздумывал, не отправиться ли ему в Кота-Кинабалу,[25] сообщил он, зачитав ей абзац из брошюры. Нет, он понятия не имел, где это, знал лишь, что где-то на Востоке. Ему просто понравилось название. Хорошо вернуться домой и сказать: «Я только что побывал в Кота-Кинабалу».
– То-то все в гольф-клубе удивятся, а? Это тебе не Ромни-Марш, чуть интереснее.
Камилла поинтересовалась, планирует ли поехать с ним мама.
– Я пока работаю над этим, дорогая, – ответил он. – Ты же ее знаешь.
Поддавшись порыву, она обняла его так крепко, что он погладил ее по волосам и спросил, что случилось.
– Ничего, – ответила она. – Я просто тебя люблю, па.
– Чем раньше этот отель откроется, тем лучше, – заметил он. – А то в последнее время все чего-то нервничают.
За четыре дня до открытия на широком белом крыльце «Аркадии» появился Стивен Микер, разгоряченный, в соломенной шляпе, и объявил, что взял на себя смелость поговорить со своим другом с Корк-стрит, которого чрезвычайно заинтересовала их фреска. Тот попросил разрешения прийти на открытие и, если можно, привести с собой еще одного друга из «Дейли телеграф», который специализировался на статьях по живописи. Дейзи разрешила и пригласила обоих посмотреть фреску заранее, еще до открытия.
Стивен долго рассматривал свое изображение в юности, потом перевел взгляд на Джулиана и заметил, что фреска запомнилась ему по-другому. Перед уходом он опустил костлявую руку на локоть Дейзи и посоветовал никогда не делать то, что она считает своим долгом.
– Делайте только то, что по-настоящему хотите, – сказал он. – Так у вас никогда не будет сожалений. Потому что к тому времени, когда вы достигнете моего возраста, весь этот груз будет чертовски давить.
За три дня до открытия приехала Кэрол вместе с Джонсом, чтобы пробежаться по списку именитых гостей, проверить состояние кухонь, парковки, аппаратуру для музыкантов и хвалебно отозваться обо всем, причем с таким восторгом, что Дейзи была готова кинуться тут же исполнять ее распоряжения. Джонс сообщил, что доволен, но таким тоном, что она засомневалась в его искренности, затем выстроил в ряд весь персонал нового бара и кухонь, произнес перед ними краткую, лишенную энтузиазма речь, опросил трех уборщиц и смылся так быстро, что Кэрол назвала его бедняжкой, дай Бог ему здоровья. Вскоре после этого позвонила Джулия, сообщила, что они с Доном тоже приедут на вечеринку, и поинтересовалась, не нужно ли привезти для Дейзи какой-нибудь наряд? Она даже не представляет, какой прекрасный выбор в этом маленьком городке. В Эссексе, подумала Дейзи, услышав подразумевавшийся курсив. Нет, прозвучало в ответ. Она сама справится, спасибо.
– Он вернется? На открытие? – поинтересовалась Джулия, перед тем как дать отбой.
– Он никуда не уезжал, – возмутилась Дейзи.
– Надо же, – удивилась Джулия.
За два дня до открытия местная газета опубликовала статью о фреске и без спроса сделанную фотографию, чем, как подозревала Дейзи, они были обязаны одному из строителей. Лотти, всю неделю не дававшая никому спуску, обвинила Сильвию Роуан. Ее с трудом убедили не ходить туда, чтобы лично объясниться с глазу на глаз.
– Какая разница? – Дейзи усадила Лотти на террасе с чашкой чая и старалась говорить спокойнее, чем она была на самом деле. – Это всего лишь местная газетенка.
– Дело в другом, – сердито ответила Лотти. – Не хочу, чтобы повсюду раструбили об этой истории. Чтобы на картину пялились все кому не лень. Люди ведь знают, что это я.
Дейзи решила не упоминать о журналисте из «Дейли телеграф».
В самом Мерхеме, если верить разведке, местное Общество трезвости вместе с Ассоциацией хозяек гостиниц и остатками адвентистов седьмого дня готовились пикетировать открытие отеля на глазах у нескольких репортеров и одного оператора из региональных телевизионных новостей. Дейзи пыталась дозвониться до офиса Джонса, предупредить его, но секретарь перевела ее звонок на Кэрол.
– О, не беспокойся, – небрежно бросила та. – Мы пригласим их в дом выпить и сфотографироваться, дай Бог им здоровья. Всегда срабатывает – разоружим их капелькой обаяния. А не получится, так выставим за ворота.
Когда в тот же день, ближе к вечеру, Дейзи пошла прогуляться с Элли в город, компания пожилых дам перестала разговаривать и уставилась на нее. Дейзи захотела купить газету, и владелец магазинчика вышел из-за прилавка, чтобы пожать ей руку.
– Вы молодец, – сказал он, озираясь, словно кто-то мог их подслушать. – Бизнес порождает бизнес. А люди этого не понимают. Но как только вы встанете на ноги и окрепнете, все тут же будет забыто. Просто они столько лет всему сопротивлялись, что ничего другого уже не умеют.
За день до открытия, после того как строители и работники кухни ушли, после того как Джонс уехал с Кэрол на ее нелепой спортивной машине, а Дейзи понесла Элли наверх купаться, Лотти задержалась. Когда в доме все стихло, она обошла каждую комнату. Сентиментальный человек мог бы сказать, что она прощалась. Она же заверила себя, что всего лишь проверяет порядок. У Дейзи и без того забот хватало с ребенком, открытием и бесполезным папашей, а Джонс, видимо, сам еще не знал, в какую сторону ему двигаться, так что кому-то нужно было приглядеть за порядком. Она дважды это повторила для большей убедительности.
Лотти заходила в каждую комнату, вспоминая, какой она была прежде, и ей помогали в этом фотографии на стенах, которые она иногда позволяла себе рассмотреть. Лица, застывшие во времени, смотрели на нее и улыбались, словно незнакомцы. Из этих людей уже почти никого не осталось, говорила она себе. А фотографии в рамках – всего лишь часть внутреннего декора, чтобы добавить атмосферу подлинности приморскому дому какого-то богача.
Гостиную она оставила напоследок. Каждый ее шаг по новому паркету отдавался гулким эхом. Лотти вошла и села на диванчик точно так, как сидела Аделина почти полвека тому назад, когда Лотти впервые ее увидела. Дом, огромный и белый, больше не казался «Аркадией», его комнаты перестали быть молчаливыми свидетелями ее секретов. Восковая полировка и свежесрезанные цветы заглушили прежние запахи соленого моря и возможностей. Блестящие кухонные плиты, чистая обивка и светлые идеальные стены почему-то казались бессмысленными, они изгнали дух этого места.
И все же кто я такая, чтобы высказываться? – подумала Лотти, озираясь. В любом случае, здесь всегда было слишком много боли. Слишком много тайн. Теперь будущее дома принадлежит другим людям. Она внимательно оглядела комнату, и взгляд ее остановился на фотографии Селии в ярко-алой юбке, которая теперь сочеталась с обивкой. Она вспомнила, как на нее с озорством смотрели понимающие глаза, а стройные ножки всегда готовы были вскочить и умчаться. Моя история – как эти фотографии, подумала Лотти. Всего лишь часть внутреннего декора.
Несколько минут спустя из ванной комнаты вышла Дейзи с завернутой в полотенце Элли и направилась в кухню, чтобы согреть девочке молоко. Но, спустившись до середины лестницы, она взглянула в гостиную, затем медленно повернулась и снова ушла наверх, несмотря на протесты Элли.
А Лотти осталась сидеть внизу, погруженная в глубокое раздумье. Она почему-то казалась маленькой, хрупкой и очень одинокой.
Накануне открытия, вечером, Джонс подровнял шаткую стопку документов на столе, закрыл дверь в кабинет, куда доносился громкий смех из бара «Красных комнат», допил остатки кофе, затем поискал рабочий номер бывшей жены и позвонил ей. Алекс удивилась, услышав его голос: вероятно, она предполагала, впрочем, как и он, что после ее замужества характер их дружбы изменится.
Он терпеливо выслушал ее рассказ о медовом месяце, а она тактично ограничилась описанием красот острова, невероятного цвета морских волн и собственных солнечных ожогов. Она сообщила ему новые номера телефонов, понимая, что он вряд ли когда-нибудь позвонит ей домой. Только потом она спросила, все ли у него в порядке.
– Да. Превосходно… Хотя… Нет, не совсем.
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Есть одна проблема… Довольно сложная. – (Она ждала.) – Даже не знаю, можно ли с тобой ее обсуждать.
В ее вопросительном «Да?» прозвучала настороженность.
– Ты же знаешь меня, Алекс. Я никогда не умел говорить.
– Это точно.
– А… послушай… забудь.
– Да будет тебе, Джонс. Говори, раз начал.
Он вздохнул:
– Просто я… кажется, привязался к одному человеку. Раньше она была одна, а теперь – нет.
На другом конце провода молчали.
– Я ничего ей не сказал. А ведь следовало. Прямо не знаю, что делать.
– Она была одна?
– Ну да. И в то же время нет. Я точно знаю, что к ней чувствую, но теперь не могу сделать шаг. Слишком поздно.
– Слишком поздно?
– Ну, не знаю. Ты думаешь, еще не поздно? Считаешь, можно признаться? В данных обстоятельствах?
Еще одна затянувшаяся пауза.
– Алекс?
– Джонс… Даже не знаю, что сказать.
– Прости. Мне не следовало тебе звонить.
– Нет-нет. Хорошо, что мы говорим о таких вещах. Но… Я теперь замужем.
– Знаю.
– И думаю, твои чувства ко мне не совсем… уместны. Ты же знаешь, как Найджел к этому относится…
– Что?
– Я польщена. Честно. Но…
– Нет-нет, Алекс. Я говорю не о тебе. О боже, что я сказал?
На этот раз тишина наступила от смущения.
– Ал, прости. Я не так выразился. Как всегда.
Она поспешно рассмеялась, изображая равнодушие:
– О, не беспокойся, Джонс. Для меня это большое облегчение. Я просто неверно истолковала твои слова. – Она говорила как учитель младших классов, решительно и оживленно. – Так кто эта девушка на этот раз?
– В том-то все и дело, что она не такая, как все.
– В каком смысле? Блондинка ради разнообразия? Из каких-нибудь экзотических краев? Или ей уже за двадцать?
– Нет. Я с ней работаю. Она дизайнер.
– Хоть что-то новое, а то все одни официантки.
– И мне кажется, я ей нравлюсь.
– Тебе кажется? Так ты еще с ней не спал?
– Вот только отец ребенка взял и вернулся.
Короткая заминка.
– Ее ребенка?
– Ну да, у нее ребенок.
– У нее ребенок? Ты полюбил женщину с ребенком?
– Я не сказал, что полюбил. И тебе совсем не обязательно говорить таким тоном.
– После всего, что ты мне наговорил о детях? Какой еще тон у меня может быть, Джонс?
Он откинулся на спинку стула.
– Ушам своим не верю! – Голос на том конце провода звучал резко, возмущенно.
– Алекс, прости. Я не хотел тебя обидеть.
– Ты меня не обидел. Я теперь замужем. Ты не можешь меня обидеть. Для меня все это давно в прошлом.
– Я просто хотел выслушать какой-то совет, а ты единственная, кого я знаю…
– Нет, Джонс, ты хотел, чтобы кто-то примирил тебя с фактом, что ты впервые полюбил, но неудачно. Так вот, я на роль утешителя больше не гожусь. Несправедливо, что ты ко мне обращаешься. Понял? А теперь мне пора. У меня встреча.
В день открытия Дейзи проснулась в час, когда обычно спят, и лежала в кровати, глядя, как рассвет просачивается сквозь льняные шторы ручной работы. В семь она встала, прошла в ванную и проплакала почти десять минут, стараясь не разбудить малышку, а потому всхлипывая в египетское хлопковое полотенце. Потом она ополоснула лицо холодной водой, набросила халат, взяла в руки детский монитор и прошлепала в соседнюю комнату, к Даниелю.
В комнате было тихо и темно. Он спал, укрывшись одеялом.
– Дан! – позвала она шепотом. – Даниель!
Он, вздрогнув, проснулся, повернулся к ней лицом и чуть приоткрыл глаза. Потом рывком приподнялся и, наверное по старой привычке, откинул край одеяла, приглашая ее к себе. От этого бессознательного жеста у Дейзи стиснуло горло.
– Нам нужно поговорить, – сказала она.
Он протер глаза:
– Прямо сейчас?
– Другого времени не будет. Я должна сегодня собрать вещи. Мы должны собрать вещи.
Он с минуту ошалело смотрел в пустоту.
– Могу я для начала выпить кофе? – сонным голосом спросил он.
Она кивнула и, почти смущаясь, отвела взгляд, пока он выбирался из кровати и надевал боксеры. Все движения, запахи были настолько знакомы, что вызывали у нее странное ощущение, будто она смотрит на собственное тело под другим углом.
Он и ей приготовил кофе, протянув чашку, когда она устроилась на диване. Волосы у него торчали во все стороны, как у маленького мальчика. Дейзи смотрела на него, а внутри у нее все переворачивалось, и слова превратились в желчь на языке.
Наконец он уселся.
Посмотрел на нее.
– Ничего не получится, Дан, – сказала она.
Потом, в какой-то момент, как ей запомнилось, он обнял ее за плечи, и она еще подумала, какая нелепость, что он утешает ее, когда она признается, что больше его не любит. Он и в макушку ее чмокнул, и это ощущение, как назло, тоже утешало.
– Прости, – сказала она, уткнувшись ему в грудь.
– Это все из-за того, что я поцеловал ту девушку?
– Нет.
– А я думаю, да. Я знал, что не следовало тебе говорить. Нужно было просто забыть об этом. Но я старался быть честным.
– Дело не в девушке. Правда.
– Я по-прежнему тебя люблю, Дейз.
Она подняла на него глаза:
– Знаю. Я тоже тебя люблю. Но я больше не влюблена.
– Не принимай поспешного решения.
– Но оно не поспешное, Дан. Я поняла это еще до того, как ты вернулся. Послушай, я пыталась убедить тебя, что отношусь к тебе по-прежнему, что стоит спасти те чувства… ради Элли. Но все не так. Ничего не осталось.
Тогда он отпустил ее руки и отстранился, услышав в ее голосе незнакомые твердые нотки, что-то необратимое.
– Мы так долго были вместе. У нас общий ребенок. Нельзя же взять и все выбросить. – В его голосе звучала почти мольба.
Дейзи покачала головой:
– Я и не собиралась. Но мы не можем вернуться к прошлому. Я изменилась. Я теперь другой человек…
– Но я люблю тебя такой, какой ты стала.
– А мне это больше не нужно, Даниель. – Голос Дейзи теперь окреп. – Я не хочу возвращаться к тому, что у нас было, к тому, какой я была. Я сделала то, на что никогда прежде не была способна. Я стала сильнее. И мне нужен кто-то…
– Сильнее?
– Кто-то, на кого я могу рассчитывать. И буду знать, что он не исчезнет при первых трудностях. Если мне вообще кто-то нужен.
Даниель схватился руками за голову:
– Дейзи, я ведь уже попросил прощения. Это была ошибка. Одна-единственная. И я прилагаю все усилия, чтобы ее исправить.
– Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Если мы останемся вместе, я буду смотреть на тебя все время, пытаясь предугадать, что еще ты выкинешь, бросишь нас опять или нет.
– Ты несправедлива.
– Но именно это я чувствую. Послушай… Не будь Элли, все равно это случилось бы. Мы стали бы тогда другими. Не знаю. Просто мне кажется, что пора нам отпустить друг друга.
Последовала долгая пауза. К дому подъехала машина, захлопали дверцы, внизу раздались торопливые шаги, возвещая, что рабочий день начался. Из детского монитора прозвучал тихий стон – акустическое предупреждение о том, что Элли просыпается.
– Я больше ее не оставлю. – Даниель посмотрел на Дейзи чуть ли не с вызовом.
– Я и не ждала этого.
– Мне нужно с ней видеться. Я останусь ее папой.
Перспектива передавать с рук на руки драгоценную малышку по выходным уже давно преследовала Дейзи, как в страшном сне. Одной этой мысли было достаточно, чтобы довести ее до слез. Именно это чуть не спасло Даниеля от состоявшегося разговора.
– Знаю, Дан. Мы что-нибудь придумаем.
Утро было душное, застывший воздух, словно тая угрозу, приглушал шумы, что раздавались в кухне, где началась подготовка к приему, и в комнатах первого этажа, где натирали полы и пылесосили. Дейзи сновала взад и вперед под жужжащими вентиляторами: там поправит стулья, тут проследит за натиркой кранов и ручек. Ее мягкие рубашка и шорты предвещали жару, которая станет еще невыносимее в разгар дня. Она продолжала методично выполнять все дела, оставленные на последнюю минуту, стараясь сосредоточиться исключительно на работе, стараясь ни о чем другом не думать.
Прибыли фургоны, вывалили свое содержимое на подъездную дорожку и снова исчезли под скрежет коробок скоростей и гравия. Композиции из срезанных цветов, продукты, алкоголь таскали в дом и на террасу под слепящим солнцем, а Кэрол, чье вечернее платье висело наготове в одном из номеров, руководила операцией – этакий диктатор в дизайнерской одежде. Ее низкий голос громыхал по всей территории, умасливая, благословляя и распоряжаясь.
Пришла Лотти, забрала Элли. На прием она не собиралась («Терпеть их не могу»), поэтому предложила унести ребенка к себе домой.
– Но Камилла придет, вместе с Хэлом и Кейти. И мистером Бернардом, – сказала Дейзи. – С Элли все будет хорошо, если вы останетесь с ней здесь. Прошу вас, вы ведь столько сделали.
Лотти упрямо покачала головой. Она выглядела бледной, не язвила, как обычно, – видимо, у нее в душе происходила какая-то борьба.
– Удачи тебе, Дейзи, – сказала она и посмотрела прямо ей в глаза, словно расставались они не на несколько часов.
Читать бесплатно другие книги:
