Летняя королева Чедвик Элизабет

Пуатье, апрель 1152 года

Алиенора сжимала в руке запечатанное письмо, понимая, что это последняя минута, когда можно передумать. Она стояла у окна в ожидании гонца, глядя на прекрасный весенний день. Все зеленело и расцветало. Прошло несколько дней после годовщины смерти отца, который по-прежнему занимал ее мысли. Как и Жоффруа де Ранкон, хотя он слег в могилу холодной осенью. Остались лишь болезненные воспоминания, но она должна жить в реальном мире, а не в мечтах. Действительно пришло время начать новый этап, а что могло быть лучше апрельской свадьбы с молодым человеком, который сам находится в весенней поре жизни?

Дворецкий объявил о приходе гонца, и она со вздохом отвернулась от окна. Слуга по имени Санчо стянул с головы шапку и опустился перед ней на колени. Она выбрала именно его для этого поручения, считая, что он надежный, осторожный и умный. Само письмо было составлено таким образом, что если бы посланника все-таки схватили, то на сторонний взгляд оно не содержало никаких новостей, хотя Генрих все бы понял. Посомневавшись еще немного, она велела молодому человеку подняться и отдала ему послание.

– Доставьте это Генриху, графу Анжуйскому. Сделайте так, чтобы его получил только он, и никто другой.

– Мадам… – Санчо наклонил голову.

– И отдайте ему это. – Алиенора протянула гонцу мягкую замшевую перчатку для соколиной охоты. – На словах скажите, что я надеюсь, она в будущем ему пригодится. Вот вам серебряный на расходы во время пути. Поезжайте быстро, но не рискуйте. Это все.

Из окна она наблюдала, как он взлетел в седло резвого жеребца, который ни секунды не стоял на месте. Он еще не раз сменит лошадей в пути, останавливаясь только на ночлег, когда не сможет скакать. В зависимости от местонахождения Генриха тот получит письмо дней через десять, самое большее, а это означало, что у нее оставалось меньше трех недель на организацию свадебного пира.

Генрих находился в Лизье, где следил за подготовкой к вторжению в Англию. Весеннее утро началось со стука топоров и острого запаха горячей сосновой смолы. Корабли, солдаты и припасы уже были готовы к летней кампании за проливом.

Ему было всего два года от роду, когда умер его дедушка король Генрих I и трон захватил Стефан де Блуа. Теперь ему девятнадцать, он герцог Нормандии, граф Анжу и вполне готов исправить ситуацию. Он знал, что его сторонники в Англии пребывают в отчаянии после семнадцати изнуряющих лет беспокойства, но ему также известно, что Стефан стареет и его бароны уже задумываются о будущем. Некоторые из них с осторожностью обращались к Генриху, рассматривая его как потенциального лидера вместо сына Стефана Эсташа, который не пользовался популярностью. Генрих был готов сделать все, что в его силах, чтобы привлечь на свою сторону этих людей.

Он оторвался от счета за последнюю партию лошадей и увидел, что к нему приближается дворецкий с идущим чуть позади гонцом. Лицо у вновь прибывшего было обветренное, усталое, но глаза блестели.

– Сир, – произнес он с южным акцентом и склонил колено, – моя госпожа, герцогиня Аквитанская, шлет вам привет.

– А ты кто? – строго спросил Генрих, старавшийся запоминать лица и имена – могло пригодиться.

– Санчо из Пуатье, сир.

Генрих жестом велел ему подняться.

– Что ж, Санчо, полагаю, ты привез мне не только привет от своей госпожи.

Гонец достал из потертой сумки письмо и охотничью перчатку:

– А еще, сир, герцогиня велела мне сказать, что, если вы захотите навестить ее на Троицу, она с удовольствием поедет с вами на охоту и обсудит дела, представляющие обоюдный интерес.

Правитель Нормандии пронзил гонца острым взглядом и только потом посмотрел на печать, прикрепленную к письму плетеным шелковым шнурком. На воске отпечатался образ стройной женщины в платье с длинными рукавами. В правой руке она держала лилию, а на запястье левой примостился сокол.

Генрих прочел послание и, подняв голову, оглядел шумящий лагерь. С теперешним планом придется повременить – письмо Алиеноры того требовало. Брак с ней не затрагивал его чувств, зато имел прямое отношение к династии и власти. Прочитав письмо повторно, он испытал особое удовольствие. Он и раньше был почти уверен, что она согласится, но в глубине души сидело сомнение – ведь женщины такие непостоянные существа. Амлен рассказал ему о глупой и жалкой попытке Жоффруа похитить Алиенору по дороге в Пуатье. Генрих решил, что поставит брата на место, как только разберется с более важными делами.

Приостанавливать подготовку к вторжению в Англию не имело смысла. Он поедет, женится на Алиеноре, а его офицеры тем временем продолжат работу. Генрих задумчиво примерил охотничью перчатку, сжимая и разжимая кулак. Ему ударил в нос запах новой кожи, резкий и слегка отдающий металлом, и по какой-то причине он почувствовал голод, словно не ел целую неделю.

Герцог послал за Амленом, который находился где-то в лагере, и когда брат появился, оторвавшись от испытания новой осадной машины, Генрих велел ему готовиться к поездке в Пуатье.

– Я теперь жених, так что мне нужен шафер, – сказал он.

Амлен сложил руки на груди:

– Но как же Англия?

– Мы заручимся поддержкой богатой Аквитании. От этого Англия только выиграет.

– Людовик будет недоволен, – заметил Амлен.

Генрих взмахнул рукой, словно прихлопнул муху:

– С Людовиком я разберусь. Я его успел изучить, а вот он меня – нет.

– По закону тебе следует спросить его позволения как сюзерена, – настаивал Амлен.

– Ты шутишь! – Генрих стукнул брата кулаком в перчатке. – Узнав, что дело решенное, Людовик даст согласие, но с моей стороны было бы безумием обращаться к нему с подобной просьбой заранее. Чтобы схватить момент, нужно его опередить. – Он взглянул, как расположено солнце. – Сегодня ехать уже поздно, но мы успеем подготовиться, чтобы выехать с рассветом, – поскачем без передышки.

Тем же вечером у себя в спальне Генрих проверял небольшой багаж, который намеревался взять с собой в Пуатье. Ехать предстояло быстро и налегке, но он освободил место для подходящего наряда к свадьбе и подарка для невесты. В кожаном футляре поблескивали два драгоценных браслета, усеянные сапфирами, изумрудами и горным хрусталем. Это была часть немецкого наследства, принадлежащего его матери. Она отдала ему драгоценности на финансирование его военной кампании, но он решил, что они сослужат лучшую службу в качестве подарка невесте.

В комнату вошла Элбурга, ее густые пепельные волосы были убраны с лица и завязаны красной шелковой лентой. На руках она укачивала младенца. Опустившись на табурет, она расстегнула лиф и приложила ребенка к груди.

Генрих наблюдал, как младенец жадно сосет белую полную грудь с коричневым соском.

– Этот ребенок настоящий пьяница, – шутливо и нежно заметил он, поскольку это был его первенец, служивший доказательством, что его семя достаточно сильное и способно зачать здорового ребенка мужского пола.

Сын, которого окрестили Жоффруа, родился семь недель назад. Церковь запрещала мужчине близость с женщиной, пока она кормит грудью, но у Генриха не было времени на соблюдение таких строгих правил, тем более что он считал их выдумкой напыщенных священников, а не велением самого Господа, поэтому повсюду возил с собой Элбургу с ребенком для удобства и компании.

Женщина улыбнулась. У нее были красивые белые зубы и полные губы.

– Он ненасытен, как все мужчины, – сказала она и ласково погладила тонкие золотистые кудряшки младенца.

Генрих расхохотался:

– Признаю, как раз сейчас я тоже ненасытен, но мне нужно совсем другое.

Как только Элбурга покормила ребенка и уложила в колыбель, Генрих отвел женщину в кровать и зарылся лицом в ее чудесные волосы. Занятие любовью несколько пригасило его энергию и на минуту успокоило. Он лежал, довольный, рядом с любовницей, подложив под голову руки. Она коснулась пальцами его живота и слегка подергала за кудрявую дорожку, растущую от пупа вниз.

– Мне придется тебя оставить ненадолго, – произнес он. – Но ты все равно согревай для меня постель.

Она подняла голову:

– Я думала, что поеду с тобой!

– Милая, я говорю не об Англии. Сначала у меня есть дело в Пуатье. Я буду навещать тебя с ребенком, когда смогу, но, вероятно, придется отсутствовать какое-то время. Не волнуйся, тебя хорошо обеспечат, пока меня не будет.

– Но я думала… – Она села и посмотрела на него широко открытыми серыми глазами.

– Я женюсь, любимая, – неохотно признался Генрих, – на бывшей королеве Франции герцогине Аквитанской. Когда дама такого ранга и состояния присылает тебе предложение, то от него не отказываются.

Настороженность и страх послышались в ее голосе, когда она переспросила:

– Женишься?

Генрих скорчил гримасу. Он не понял, отчего она так всполошилась, и потому почувствовал раздражение:

– Я уже сказал, что позабочусь о тебе, не волнуйся.

Элбурга отвернулась, закусив губу:

– А она красива?

Он слегка дернул плечом:

– Ее внешность мало что значит. Главное, кто она и какими землями владеет. А тебя я выбрал ради тебя самой. – Галантное замечание Генриха не противоречило истине, но он воспользовался им, рассчитывая успокоить женщину. Удовлетворив свой плотский голод, герцог мысленно уже унесся в Пуатье. Он любил Элбургу, любил ребенка, но они отходили на второй план, если дело касалось его амбиций. – Поспи, – сказал он, обнимая ее за талию. – Не важно, что я беру себе жену, – не смешивай удовольствие и дело.

– Я мать твоего первенца, – напомнила она строптиво и гордо.

– Да, конечно. – Он гладил ее по волосам, а сам думал о будущем и тех золотых перспективах, которые открыло перед ним письмо герцогини Аквитанской.

– Ну как? – Алиенора повернулась к Амарии, раскинув руки в стороны, чтобы показать великолепное красное платье из дамаста, расшитое золотыми орлами.

Ей только что доложили, что прибыл Генрих в сопровождении небольшой свиты и его проводили в отведенные ему покои.

Амария присела в поклоне:

– Возможно, вы больше не королева, но все равно вы ею остаетесь – пусть не Франции, но зато Аквитании.

Алиенора невесело улыбнулась:

– И возможно, однажды я стану королевой Англии. А теперь пойдем посмотрим, что этот будущий так называемый муж может мне сказать.

Вассалы и слуги Алиеноры опустились на колени при ее появлении. Рауль де Фей и Хью де Шательро проводили Алиенору до кресла на высоком постаменте, где к ним присоединились Жильбер, престарелый епископ Пуатье, и архиепископ Бордо. Когда все было готово, она велела привести в большой зал Генриха с его свитой.

Тот явился с красным лицом после недавнего умывания и мокрыми волосами, потемневшими от воды. На нем была туника из синей шерсти с алой отделкой, расшитой полудрагоценными камнями. Рядом с ним в одежде придворного стоял молодой человек, в котором Алиенора узнала Амлена Фиц-Каунта.

Генрих вышел вперед и, опустившись на колено, склонил голову:

– Мадам, я мчался во весь опор.

– За что я вас благодарю, – официально ответила она. – Добро пожаловать в Пуатье, сир.

Он посмотрел на нее снизу вверх, и впервые Алиенора увидела его глаза при дневном свете: прозрачно-серые с зелеными крапинками в глубине, они смотрели умно и пронзительно. На светлых ресницах словно осела золотая пыль. У него оказалась гладкая белая кожа, квадратный подбородок и мягкая бородка рыжевато-золотистого цвета. Он обладал красотою молодости, хоть был уже не мальчик. Генрих лишь вступал во взрослую жизнь, и это вызвало у нее страх.

– Надеюсь сделать вас не только герцогиней Нормандии и графиней Анжу, но со временем и королевой Англии, – сказал он самоуверенно.

Алиенора вскинула брови:

– Ну а я больше чем надеюсь сделать вас моим консортом, герцогом Аквитании.

Они оценили друг друга острыми взглядами. Не поднимаясь с колена, Генрих взял ее руку и прижал к своим губам, и пока не отпустил ее, успел надеть на оба запястья браслеты, привезенные в дар.

– Это первый подарок из многих, которые последуют в будущем. Я имею в виду не только драгоценности и золото, но империю и престиж. – Говоря это, он повысил голос, чтобы донеслось до всех, кто находился в зале.

До Алиеноры долетел одобрительный гул вассалов. Именно это они желали услышать. Она осталась довольна, но, в свою очередь, насторожилась. Ей был не нужен муж, отнимающий у нее власть, в то же время она нуждалась в сильном человеке, способном подтвердить свое слово делами. Ей также был не нужен хвастливый мальчишка, который только обещает, но ничего не делает. Впрочем, Генрих на такого не походил. Его взгляд говорил о решительности гораздо более взрослого человека.

Она посмотрела на браслеты. Драгоценности, чтобы украсить королеву, или новые оковы? Алиенора наклонилась и поцеловала его в лоб.

– Ловлю вас на слове, – произнесла она и подняла его с колен, тогда весь зал взорвался приветственными криками.

Остаток дня заняло официальное пиршество. Алиенора обратила внимание, что Генрих ведет себя слишком бурно, словно не в силах сдержать бьющую через край энергию, но в то же время ему удавалось быть очаровательным и любезным. Он находил нужные слова для каждого, будто видел его насквозь. Молодой человек напоминал ей прядильщицу перед корзинкой с необработанной шерстью, которая скручивает нити политики, вытаскивая из нее понемножку материала. Неужели ему всего девятнадцать? Она взглянула на его руки, когда он разламывал хлеб. Левую украшал великолепный перстень с сапфиром. На правой через тыльную сторону ладони тянулась царапина, ноготь на мизинце был черный – видимо, от удара. Это руки человека, привыкшего крепко держать поводья, направляя своего коня туда, куда ему нужно.

– Вы были гораздо сдержаннее, когда приезжали в Париж с отцом.

Генрих потянулся к своему бокалу:

– И на то была весомая причина. Я не хотел вызвать подозрений, ведь мы тогда пытались договориться о перемирии, – и без того трудное дело, чтобы Людовик учуял какой-то подвох.

– Волк в овечьей шкуре?

– Лучше сказать – лев в обличье ягненка.

Алиенора рассмеялась. Он хоть и молод, но за словом в карман не лезет и отпускает уместные замечания – таким талантом Людовик никогда не обладал.

Генрих откинулся на спинку стула, примостив бокал на золотой пряжке пояса.

– Я сожалею об одном: что не могу остаться в Пуатье и вести себя, как подобает молодожену. Меня ждет неотложное дело в Нормандии, а также трон, которого необходимо добиться в Англии.

– В самом деле, жаль, – согласилась Алиенора.

Сама же при этом подумала, что сможет править в своих владениях и чувствовать себя в безопасности, потому что станет замужней женщиной. Она действительно получит свободу.

– Я вернусь, когда сделаю все, что должен, и мы тогда лучше узнаем друг друга. – Он улыбнулся ей. – Я никак не мог отложить теперешнюю нашу встречу до более удобного момента.

– Если бы вы не приехали, то более удобного момента могло и не наступить, – сухо бросила она.

– Я понимаю. – Он весело сверкнул глазами. – Но я ведь ответил на ваш зов, и я признаю важность этого союза – для нас обоих.

Позже начались танцы, и когда Алиенора взяла за руки Генриха, между ними проскочила искра. Он оказался хорошим танцором – энергичным и в то же время гибким. Жених был выше ее, но ненамного, и они двигались слаженно, посылая друг другу многозначительные взгляды, полные желания и вызова.

Вассалы Алиеноры, нагрузившись к этому времени вином, продемонстрировали здоровые мужские танцы, принятые у местных. Генрих легко освоил трудные шаги. Алиенора заметила, с каким удовольствием он движется, нимало при этом не смущаясь. Он мог посмеяться над собой, если путал движения, или наспех поклониться под аплодисменты, если ему все удавалось. Людовик никогда бы даже не попытался присоединиться к такому занятию. Веселье Генриха оказалось заразительным, и в какой-то момент Алиенора так расхохоталась, что уже держалась за бока. Очень давно она не испытывала ничего подобного, и это ее испугало. Но остановиться было трудно, и у нее на глазах выступили слезы. Когда танец закончился, она решила уйти.

Генрих поклонился:

– Увидимся утром, мадам. – Взгляд его вспыхнул. – А завтра нам уже не придется желать друг другу спокойной ночи.

Лицо Алиеноры обдало жаром.

– Да, – сказала она и удалилась с придворными дамами, чувствуя смятение.

Его прикосновения сегодня вечером взволновали ее больше, чем она ожидала. Впрочем, Алиенора давно уже спит одна, а он вроде бы искренне в ней заинтересован. И дело тут не только в политике. Если Генрих не окажется полным мужланом в спальне, то брачная ночь обещает быть приятной.

Пока дамы стелили постель и зашторивали окна, она опустилась на колени перед маленьким алтарем и помолилась, надеясь, что сделала все правильно перед Богом и Аквитанией. Ей хотелось заключить союз равных, чтобы они с Генрихом соединили свои умения. Она стремилась заполучить для своего дома единомышленника и поддержку. Ей хотелось детей: сыновей и дочерей, которые в итоге примут на себя ее роль.

Прежде чем подняться с колен, она поклялась сделать этот брак хорошим. На этот раз ей все удастся.

Генрих, не нуждаясь в долгом сне, ушел к себе гораздо позже. Он продолжал общаться с баронами из Пуату, находя с ними общие интересы и решая, кому можно доверять, а к кому стоит присмотреться. Герцог намеренно действовал открыто, ясно давая понять, на что способен, словно предупреждая, что с ним шутки плохи, хоть он и молод.

В конце концов он ушел спать и даже помолился перед сном – наспех, но тем не менее искренне. Генрих поблагодарил Господа за неожиданный подарок. Алиенора оказалась привлекательной, хоть и на девять лет старше, а еще она его заинтриговала. Она была совершенно не похожа на Элбургу. Впрочем, одна из них – любовница, другая – жена, их отношения к нему нельзя сравнивать.

Вспоминая, как поначалу с неохотой думал об этом браке, он печально улыбнулся. Быть мужем Алиеноры и герцогом Аквитанским может оказаться не так уж плохо – во всех смыслах.

Глава 45

Пуатье, май 1152 года

Алиенора и Генрих торжественно бракосочетались в соборе Сен-Пьер в Пуатье. Колонны нефа обвивали цветы, что растут на юге в разгар весны. Лилии, розы и жимолость добавляли свой аромат к запаху ладана, поднимавшегося с клубами дыма к небесам. Алиенора во второй раз надела кольцо на безымянный палец, во второй раз принесла клятву. На горе и радость…

Выйдя из собора, Генрих повернулся к ней лицом и поднес ее руки к губам.

– Моя жена, – сказал он. – Теперь перед нами целая империя, где мы будем править, воспитав династию.

Слова больше пристали хвастливому незрелому мальчишке, но из его уст они звучали по-другому. Это было серьезное заявление о намерениях, и ее охватила дрожь радостного возбуждения, потому что в эту секунду, стоя на крыльце собора, все казалось возможным.

По знаку Алиеноры вперед вышел слуга и надел на нее перчатку для ястребиной охоты, а главный сокольничий преподнес одного из белоснежных тальмонских кречетов.

– У вас с собой перчатка? – спросила она Генриха.

Тот оглянулся, и Амлен передал ему перчатку, присланную Алиенорой в письме с предложением. Генрих надел ее, и Алиенора осторожно пересадила кречета ему на запястье.

– Это Изабелла, – объяснила она. – Я дарю ее вам как символ нашего брака. Только правители Аквитании имеют право охотиться с этими птицами.

Генрих нежно погладил пальцем белую грудку птицы:

– Изабелла… – Он смотрел на нее с восторгом, который не угас, когда Генрих перевел взгляд на Алиенору.

– Самки сильнее самцов, – заметила она, не показывая ему, как глубоко тронул ее этот взгляд.

– В самом деле? В таком случае хорошо, что я знаю, как обращаться с этими благородными созданиями, – обронил он с легкой улыбкой.

Она вскинула брови:

– Интересно будет посмотреть на ваш метод.

– Надеюсь вас не разочаровать, мадам. – Генрих поклонился.

Алиенора кивнула:

– Я тоже на это надеюсь.

Во время свадебного пира Генрих был внимателен к Алиеноре. Перед ними стояла доска с мясом, которое он умело разрезал и правильно подал. Он улыбался гостям, для каждого у него находилось дружеское слово, но при этом Генрих сохранял достоинство правителя. А еще очень мало пил, чему Алиенора была рада. Она знала, что происходит с молодыми людьми во хмелю, и не желала возиться с пьяным мужем в первую ночь.

– Какая она, Англия? – поинтересовалась Алиенора у Генриха. – Мне всегда казалось, что это холодная земля, окутанная туманом.

– Это тоже случается. Когда с моря накатывает туман, то кажется, что ты находишься на краю света, но влажный воздух и дожди сделали эту землю зеленой и цветущей.

– Только поэтому вы мне ее рекомендуете?

Он рассмеялся, качая головой:

– Еще это земля короля Артура. Существует легенда, по которой сам Христос бродил там во времена своей юности. Англия пахнет свежестью и морем. Люди там живут отважные, но зимой там не холоднее, чем здесь. У англичан хорошая юридическая система, разумное управление, а свое благосостояние они заработали на шерсти. Когда мой предок Генрих был королем, страна процветала. Стефан де Блуа все промотал, но если как следует заняться хозяйством, то она снова возродится до величия. – Лицо его приняло суровое выражение. – Все мое детство родители старались сохранить мои притязания на Англию и Нормандию. Я не посрамлю их трудов и одержу победу над узурпаторами.

Алиенора прежде не видела его таким оживленным; до сих пор он сдерживал свои эмоции, и эта открывшаяся в нем черта ее заинтриговала.

– Это великий шаг, – сказала она.

– Так и есть. – Он чуть отстранился, снова превращаясь в любезного кавалера. – Вот почему мне нужна исключительная жена, которая меня поддерживала бы и рожала сыновей для продления династии.

– Людовику я подарила только дочерей.

Он покачал головой:

– В этом целиком его вина. От меня родятся сыновья, не сомневайтесь, и наша империя протянется от границ Шотландии до самых Пиренеев, а наше влияние будет ощущаться гораздо дальше, поскольку мои родственники занимают многие троны, включая иерусалимский.

Она отметила про себя его самонадеянность, но в то же самое время поверила ему, и от этого по ее жилам, словно теплое вино, растеклось радостное предчувствие.

Церемония препровождения в спальню прошла официально и достойно, без бурного веселья. Это серьезное дело с точки зрения династии и политики. Один или двое попытались было расшуметься от выпитого вина, но их тут же усмирили. Постель усыпали лепестками светлых роз, а столбики балдахина украсили зелеными гирляндами. Возле кровати на маленьком столике со скатертью расставили вино и легкие закуски, спальню хорошо освещали свечи и лампы, заправленные ароматизированным маслом.

Алиенору и Генриха по отдельности раздели за ширмами их помощники, после чего подвели друг к другу в ночных сорочках. Епископ вновь связал их руки епитрахилью, как уже делал на церемонии бракосочетания, и благословил обоих, нарисовав крест на лбу каждого святой водой. Кровать также щедро окропили, после чего Алиенора и Генрих возлегли на нее. Только тогда гости удалились, оставив их вдвоем.

Генрих повернулся к Алиеноре и коснулся ее волос.

– Это цвет римской монеты, – сказал он и поднес прядь к своему лицу, чтобы вдохнуть аромат. – Пахнет как цветочный сад, посыпанный пряностями. Я весь день хотел это сделать.

Алиенора подалась ему навстречу, прошептав:

– Таких духов больше нигде не найти. Я привезла их из Иерусалима.

Их губы почти касались. Его рука отпустила волосы и слегка дотронулась до шеи.

– Они меня пьянят, – прошептал он. – Ты такая красивая.

Его слова пролились бальзамом на ее душу. Она медленно развязала тесемки на его рубашке.

– А ты молодой лев.

Он отстранился, чтобы стянуть рубашку, и она впервые увидела его тело – гибкое, юное, но очень сильное. Алиенора поняла, почему он так легко справляется с мощным боевым конем и правит людьми. Это действительно был молодой атлет – широкоплечий, с загорелым плоским животом. Легкий пушок золотисто-рыжих волос образовал на его груди крест, спускаясь узкой дорожкой к подвернутому поясу штанов, которые он надел под рубашку. Внезапно у Алиеноры пересохло во рту, все тело заныло, готовое к неге. Это было вожделение, не любовь, и в то же время нечто большее, чем похоть, ибо освящено церковью. К тому же оба сознавали свой долг успешно завершить брачную церемонию.

Мужчина сжал ей лицо мозолистыми ладонями и поцеловал. У него была мягкая борода, а губы еще мягче. Она ответила на его поцелуй и обняла руками за шею. Генрих потянулся к подолу сорочки и снял ее через голову. Алиенора почувствовала, как он возбужден.

Она не осталась неподвижной, поскольку ей хватило пассивности с Людовиком, а теперь она хотела быть равной. Алиенора поцеловала Генриха в грудь и слегка прикусила тугой сосок. Тот охнул и прижался к ней бедрами. Их разделяла лишь тонкая ткань, что действовало дико возбуждающе. Женщина перешла к его другому соску, а затем вернулась к шее. Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче, увереннее. Она потянулась к тесемкам его штанов, развязала их и спустила вниз, а потом не удержалась от восхищенного возгласа, ибо он был великолепен и действовал гораздо смелее, чем вялый Людовик.

Генрих сдавленно засмеялся:

– Я готов и желаю исполнить свой долг, если ты готова исполнить свой.

Мужчина потерся бородкой о ее шею. Теперь пришла его очередь покусывать и ласкать. Алиенора буквально тонула в неге. Он перекатился на нее, и она ощутила его необузданный молодой пыл. Генрих содрогнулся, закрыл глаза, а она смотрела на него, пытаясь определить, насколько его хватит. Без лишнего промедления она направила его в свое тело и с радостью приняла.

Он охнул и задрожал, потом приподнялся на руках, замер на секунду и обрушился на нее с поцелуями. Она гладила его бока, проводя пальцами по ребрам, изгибам мускулистых ягодиц.

Генрих начал двигаться. Алиенора ожидала, что он быстро дойдет до финиша, но он проявил сдержанность и выносливость. Когда наконец завладел ее ртом, не прекращая сильных толчков, он довел ее до экстаза. Она припала к нему, вонзив ногти в его бицепсы и цепко обхватив ногами, пока он отдавал ей свое семя.

Задыхаясь, он отодвинулся от нее и нежно поцеловал.

– Полагаю, у нас не будет никаких трудностей во всем, что касается спальни, – сказал он с усмешкой.

– Не будет, – согласилась она.

Он обладал чувственностью и любил свое тело – не то что Людовик. Занимаясь любовью с Генрихом, она снова стала женщиной и поняла, что если будет думать об этом слишком долго, то расплачется, чего никак не стоило делать в его присутствии. Она ведь должна быть равным партнером.

Покинув постель, Генрих принялся расхаживать по спальне, словно пес, изучающий новую территорию. Его волосы поблескивали при свете свечей. Он взял с серебряного подноса финик и съел, рассматривая на стене гобелен со сценой соколиной охоты.

– Эта спальня принадлежала моей бабушке, – потягиваясь, пояснила Алиенора. – Помню, как она принимала здесь придворных, когда я была совсем ребенком.

– Я слышал рассказы о ней и твоем дедушке. – Он огляделся с удивленным блеском в глазах. – Неужели ее действительно звали Данжеросса?

– Да кто о них не слышал? – Алиенора дернула плечом. – Скандалы преследовали их, словно тени. Ради деда она оставила своего мужа, и они жили одной страстью, превратившейся чуть ли не в болезнь.

Она набросила на плечи одеяло и покинула кровать, чтобы плеснуть вина в кубок. Упоминание о бабушке заставило ее подумать о Петронилле, которая пошла в Данжероссу. Плохо, когда ты одержим чем-то или кем-то.

– Так ее прозвал дед, и, насколько я помню, она всегда откликалась на это имя, но по-настоящему ее звали Амоберга.

– Откуда же взялось прозвище?

– Слишком непредсказуемой и дикой она была. Они с дедом питали друг к другу страсть, выходящую за границы разумного, – это действительно напоминало какое-то сумасшествие. Но девочками мы любили развлечения, которые она устраивала в своих покоях. Любили слушать ее истории, когда она пребывала в хорошем настроении, но мы также и боялись ее, боялись той темноты, что поселилась в ее душе.

Генрих призадумался, но промолчал.

– Дед построил эту башню, чтобы разместить всех домочадцев, но эта комната всегда принадлежала только ей. Моя вторая бабушка удалилась в аббатство Фонтевро.

– Там аббатиса моя тетка, – сказал Генрих. – Сестра моего отца, Матильда. А моя сестра Эмма живет там в светском доме для женщин.

– Сестра?

– Да. Сводная. У них с Амленом одна мать, так что Эмму в основном растила тетушка.

– Она собирается стать монахиней?

Генрих покачал головой:

– Нет, если вдруг у нее не проявится к тому склонность. Хочу попросить тебя об одном одолжении: пока я буду в Англии, навести ее в Фонтевро.

– Конечно.

– Я бы также попросил тебя рассмотреть возможность взять к себе Эмму в качестве одной из твоих придворных дам. Она послушна, превосходно вышивает. Мне кажется, вы с ней поладите.

– Как пожелаешь, – согласилась Алиенора, заинтригованная.

Интересно будет познакомиться с тетушкой Генриха и его сводной сестрой, к тому же ее долг, как жены Генриха, налаживать связи с его родственниками и способствовать их продвижению.

– Да, желаю, спасибо. – Он выпил вина и, взяв второй финик, угостил ее.

Она облизнула его пальцы, ставшие липкими. Генрих запустил пятерню в ее волосы и поцеловал в губы, снова возбудившись. Подхватив Алиенору на руки, он понес ее в постель.

Во второй раз все происходило медленнее, но с большим пылом. Генрих едва не всхлипнул, достигнув вершины наслаждения, Алиеноре же, вцепившейся в него изо всех сил, казалось, будто ее протащили через сердцевину бури. На этот раз, когда их тела разъединились, он положил на нее руку и через секунду заснул.

И впервые с тех пор, как закончилось детство, она почувствовала себя защищенной. Теплое тело рядом, сильные руки, обнимавшие ее, вселяли чувство покоя. В первые дни брака Людовик прижимался к ней из-за собственной потребности, а с Жоффруа у нее не было шанса вот так полежать рядом; но от Генриха исходила уверенность, они теперь муж и жена, и ей больше не нужно бояться.

Генрих проснулся рано утром, чувствуя довольство и негу во всем теле. Ставни были открыты, и через окно лился яркий южный свет. Балдахин остался поднятым еще с прошлой ночи, и Генрих полежал немного, свернувшись калачиком, рядом со своей молодой женой. Она тихо дышала, раскинув золотистые волосы по подушке. Он приподнялся на локте, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Дело сделано. Аквитания теперь принадлежит ему, как и эта прекрасная герцогиня. Их союз превзошел все его ожидания. Она знает, как ублажить мужчину и при этом самой получить огромное удовольствие. А какие у нее гладкие руки, какие длинные, прохладные пальцы… Ему понравилась тонкая белая кожа ее шеи, маленькая ямочка прямо под ухом, идеальные изгибы лба, щеки, скулы. Он бы ничего не стал менять. Генрих нежно погладил ее руку от плеча до кисти, восхищаясь светлой шелковистой кожей, и вспомнил, что говорил про герцогиню отец: ему следует ее опасаться и всегда одерживать верх. Так тому и быть. Он любыми средствами добьется ее верности и поддержки.

Алиенора сонно открыла глаза и улыбнулась. Генрих отпрянул, слегка смутившись, что его застали за таким занятием, как разглядывание спящей. Даже после того, что между ними произошло, они по-прежнему были чужими – нельзя же, в самом деле, ее сравнить с одной из лагерных шлюх, с какой он мог бы пошутить и покувыркаться средь бела дня. Сев в кровати, он начал одеваться.

Она наблюдала за ним, собирая волосы в золотистый сноп и перебрасывая через плечо.

– Сегодня можно не торопиться.

Генрих покачал головой:

– Мне нужно уладить кое-какие дела с моими людьми. Увидимся позже – съездим прокатиться верхом. – Он чмокнул ее в губы, в щеку и был таков.

Алиенора нахмурилась и откинулась на подушки. Генрих явно был не тот мужчина, с которым можно праздно поболтать в кровати. Если он проснулся, то должен действовать, а ей придется приспособиться, поскольку в данном случае это будет гораздо легче, чем приучать его сбавить темп. Конечно, ее восхищала его живость и энергия, но неплохо бы ему поутихнуть немного. Ночью она проснулась, с удовольствием ощущая его рядом с собой. Теперь придется узнать его как следует, а он пусть узнает ее, но этого не случится, пока он не разрешит вопрос с Англией.

Днем они отправились на верховую прогулку, как он и обещал. Генрих вез на запястье свой подарок – кречета Изабеллу. Алиенора оставила Ла Рину на конюшне, чтобы Генрих сполна насладился своей птицей, не чувствуя соперничества. Он умело обращался с Изабеллой, и она летала для него, демонстрируя силу, красоту и свирепость, а он весело хохотал, наблюдая, как она парит и падает вниз камнем. Изабелла поймала нескольких сизых голубей, а потом принесла и упитанного фазана. Широко улыбаясь, Генрих воткнул одно хвостовое перо в свою шляпу. Наблюдая за ним, Алиенора чувствовала, как сжимается сердце. Он такой энергичный, довольный собой безмерно, но это шло от уверенности, а не от зазнайства.

Они остановились у ручья, чтобы перекусить, и Генрих отдал Изабеллу помощнику, а тот привязал ее к насесту.

Алиенора протянула своему новому мужу кубок с вином запить хлеб с сыром, которые он поглощал с аппетитом.

– Теперь, когда мы отведали наш брак, что будем делать с Людовиком? – поинтересовалась она.

Он сделал глоток вина и посмотрел на нее, в его серых глазах вспыхнул вопрос.

– А с чего бы нам вообще что-то делать?

– Статус главных землевладельцев обязывает нас спросить у него разрешения еще до свадьбы.

– Маловероятно. – Генрих фыркнул.

– Но у него остается право применить против нас санкции – возможно, даже военные.

Генрих пожал плечами:

– В таком случае он не застанет меня врасплох, я всегда начеку.

– Нельзя быть в трех местах одновременно.

– Ты так думаешь? – Этот разговор его, видимо, забавлял. – Римский военный теоретик Вегеций говорил, что смелость важнее численности, а скорость важнее смелости. Моя армия стоит в Барфлёре, но, если придется, я могу быстро ее мобилизовать и поменять направление. Воины мои лучше, чем у Людовика, и я умею ими командовать. В моем лагере всадник сидит на лошади, а не наоборот. Я понимаю, чем рискую, – добавил он, – и все же иду на риск, поскольку награды все перевешивают. – Он посмотрел на нее хищным горящим взглядом. – Вы не согласны, мадам?

Страницы: «« « ... 1718192021222324 » »»