Ее горячая мамочка Гареев Зуфар

– Да-да, а вы что думали? – Амалия возмущена смешками «геев» – Сразу ЭТО? Не успел прийти с работы – и давай?! Не надо кошмарить людей!

Вологжанин, брезгливо оглядывая парней еще раз уточняет, как будто его кто-то спрашивает:

– Учтите, я здесь, только для чтобы сделать блоху электоральной… Я не такой…

– Да ладно тебе… – раздаются ленивые голоса. – А почему блоха неэлекторальная?

– Вы что?! Не верите?! Я не такой!

Распахивается дверь, спиной влетает какой-то кудрявенький парнишка, теснимый Алисой (она – менеджер по актерам) и Надей. Кажется они надыбали еще одного не такого.

– Я не такой! – клянется пацан. – У меня все нормально!

– Ты что, не был маленьким? – Надя и Алиса законно возмущены.

– Был.

– А все мальчики друг другу показывают пиписьки, ты забыл? Скажешь, не показывал?!

Ася-Вера жарко тараторят:

– Да, вот именно! Не показывал, что ли?

Амалия о своем:

– Мы тоже любим красивый ужин, красивые танцы при свечах, стихи, отдых на природе, загадки-разгадки! Не беспокойтесь, у нас культура на высочайшем уровне!

Ася-Вера приказывают:

– Итак, Кошелев! Пришло время красивого медленного танца перед сном, так?

Входит Галкина, разговаривая по телефону, садится.

– Что смотрим?

– Сто раз говорила, геев, – упорно откликается Надя.

– Я ничего не помню… У меня ничего не оседает в памяти… Так что смотрим?

Надя раздражена:

– Геев!

Нервно:

– Пи-да-ра-сов!

На взводе:

– Жопников!

Галкина пугается:

– Надя, это неполиткорректно…

Она набирает номер:

– Доча? Зачем ты бросаешь трубку?

Она встает и выходит; за ней Надя.

– Не смей при мне бросать трубку! Я вся на нервах. Не презирай при мне этого несчастного сексоголика, он лучше, чем ты думаешь, лучше!

В самом деле, почему Дина иногда раздраженно бросает трубку? Причин – тысяча, довольно нервная жизнь в офисном центре «Моцарт» на Ильинке.

Судите сами. Все у всех вроде хорошо и спокойно, время перевалило за обед, везде царит сытая дрема, но есть одна девушка, которой после обеда совсем не дремлется.

Это уборщица-гастарбайтер Кима. Она бежит по коридору, рыдая. Влетает в кабинет заместителя гендиректора по хозчасти Виктории Павловны. Сами понимаете, что Пална – это величавая властная дама к 50-ти, вся в золоте и бижутерии как новогодняя елочка. Чего вы хотите – офисный центр на Ильинке, сами понимаете сколько может здесь стоить квадратный метр.

– Что, опять? Опять? – пугается Пална. – Ну, мерзавка!

– Ага, ага…

– Ну, гадина! Ну, зараза!

Пална хватает «мыльницу».

– Чего написала?

Выбегают из кабинета.

– Чего написала, спрашиваю? Опять это…

Пална сосет свой свинячий палец:

– …Хочу…

– Ага, ага!

Пална гневается пуще прежнего:

– Где Сычев? Где этот огрызок хренов?

Возникает курьер Сычев, что-то жуя на ходу. Это худой лоховатый парнишка – не без чудинки, замызганный. Про таких всегда можно говорить, что у них водятся паразиты.

Сычев устремляется за дамами, вроде как дорога каждая минута.

Врываются птицей-тройкой в женский туалет на втором этаже, распахивают дверь злополучной кабины. Кима бросается стирать мерзкую надпись.

– Не трогай пока! – отпихивает Киму Пална. – Да не стирай, дурья башка! – Фотографирует. – Как жить в атмосфере сексоголиков, ну как?!

Отдает приказ Сычеву:

– Живо за Мариной Евгеньевной!

Офис компании «Риэлт-Мастерс» представляет из себя две комнаты. Дина украдкой за столом допивает пиво, бутылку прячет, в рот забрасывает жвачку.

Виновато вздыхает:

– Я стала много пить…

Как всегда крестится, целует нательный крестик.

– Спаси и пронеси, Господи. Бог, помоги мне, ну, пожалуйста, Бог, помоги мне, дай мне счастье…

Сычев торопится во вторую комнату, где за столом холодная дама под тридцать.

– Марина Евгеньевна… Ел-палы… Ну, там… е-мое…

– Опять?

Сычев хватается за голову:

… Пална там… В туалете… Жесть…

В женский туалет вместе с Мариной Евгеньевной топает и сердитая Дина.

Пална как бы в шоке, как бы схватилась за голову, как бы в безудержном горе раскачивается у окна.

– Полюбуйтесь, что вытворяет опять. В такой атмосфере дальше жить нельзя. Что скажете, как председатель совета арендаторов?

Марина Евгеньевна как всегда холодна и несколько рассеянна – уж такой она человек. Когда-то она преподавала русский язык в школе.

– Ужасно. «Хочу» через «о» вообще-то пишется…

– И все?

– Нет, не все. «Сосать» тоже… А «дико» само собой…

– Да разве такая может грамоту знать? Немедленно собираем совет арендаторов, немедленно! Как мы живем в атмосфере распущенности, ну как?

Дина шепчет Марине Евгеньевне:

– Ненавижу эту дуру! До мужиков даже притрагиваться противно, а уж это…

Марина Евгеньевна пробует на палец помаду, Кима плачет громче, чего-то не по-русски вопрошает.

– Чего она так убивается? – с искренним любопытством интересуется Марина Евгеньевна.

– Она спрашивает – как после этого…

– Что как?

Пална сосет поросячий благоухающий палец, сверкающий бриллиантом:

– …есть мороженое?

– Ага, ага…

Сычев возмущен:

– Ложечкой! Ты совсем неграмотная, Кима?

Кима замахивается шваброй, Сычев отбегает за громоздкую Палну, спрятался как за шкафом.

– Пална! Чуть что – сразу руки распускает.

– Кима, ну-ка тихо! Тут головой надо работать, головой и анализом!

Срочное совещание совета арендаторов собрали уже назавтра, как всегда в кабинете Палны. По левую руку от нее – старший рабочий по зданию Николай Михайлович Долгопят. Ему за 60, но он всегда занимает активную жизненную позицию; про него всегда можно сказать, что он правильно мотивирован, устремлен к новому, самостоятельно принимает решения – он тот, кто сам формирует события, а не события его.

На собраниях он выглядит торжественно. На груди медаль. Он постукивает папиросой о портсигар (давняя привычка).

Когда Долгопят прикрывает устало глаза, на веках можно прочитать наколку: «Не буди».

– А сейчас выступит уборщица Кима, – руководит процессом Пална. – Встань, Кима, и скажи как есть.

Кима встала – в слезы.

– Ну, говори как есть, ничего не утаивая.

Кима воет громче, в арсенале у нее как всегда всего два русских слова:

– Ага, ага…

Садится.

– Вот и я того же мнения, что простые рабочие люди! Мы вам даем такие преференции, такие бонусы, такую мотивацию, господа арендаторы…

Дина раздражена:

– Ну при чем здесь преференции и бонусы? Разве мы не платим исправно арендную плату?

– Да какая там плата, я умоляю! В Кремлевском кольце, за такие деньги… Смешно! Да тут до Путина рукой подать! Сердце России!

– Свернул направо – и Кремль, считай! – подтверждает Долгопят.

– Причем, за копейки! Не хочется смотреть на Кремль – пожалуйста за МКАД! За кольцевую, Диночка, к Ашану, к таджикам! Еще раз говорю – мы такие преференции, а вы нам в ответ? Гадюшник!

– Я не говорила такое!

Марина Евгеньевна шепотом уговаривает:

– Подожди, Диночка, я сама. Оставь это мне…

Пална:

– Через дорогу детский центр «Танцевальный Малыш»…

Долгопят:

– …во дворах детский сад «Знайка и Умейка»…

Пална:

– …ниже школа 461 с оздоровительным уклоном… Правильно, Сычев?

– Ну, ел-палы… Мелкие всякие копошатся… как блохи…

Долгопят стал строг и политически вдруг ориентирован:

– Повернул направо, вот он Кремль, вот он Путин! А тут что? Хочу, простите…

Кладет палец в рот, сосет. Смешки молодых девчонок.

– Да что вы заладили – Путин, Путин… Там не Путин, кстати, а Медведев.

Долгопят поправляет медаль:

– Если вам Путин ничто, то нам – что! Не пустой звук.

Сычев тоже возмущен:

– Ну, ел-палы… Путин… Медведев…

Девушку на дороге готов обидеть всякий, тем более, если она хороша собой, умна, воспитана, – тем более, если она едет в храм с благой целью: в очередной раз попытаться причастить бабушку, вернее, добиться хотя бы исповеди от нее.

Хамских приемчиков обидеть девушку много, но нынче – новшество, о котором Дина незамедлительно оповещает мать.

– Мама, ты смотри, он презерватив показывает! Козел, сдвинься вправо!

Галкина заботливо подсовывает Анастасии Егоровне открытую брошюрку «Помоги, Господи, изжить гордыню».

Наставляет:

– Почитай на этой странице… Уйдет гордость… Сейчас исповедуешься, потом причастишься, и перестанешь наконец драться…

Анастасия Егоровна послушно кивает.

Галкина возвращается к прерванному разговору:

– В сорок два года…

Дина поправляет:

– В сорок два с половиной!

– В сорок два года…

– В сорок два с половиной!

– Зачем ты опять хочешь сказать, что старая? А ты… ты наглая молодая кобыла! Наглая и безмозглая!

– Ну ладно, мама, забыли. Но ты скажи, какая может быть жизнь после сорока? Одни слезы!

Закипает:

– Козел, сдвинься вправо! Мама, ты смотри, он опять презерватив показывает!

Кричит:

– Знаешь куда его засунь?! Не знаешь? Значит, Бог ума не дал!

Раздраженно возвращается к прерванному разговору:

– Ну и какая жизнь после сорока? Тут и в двадцать-то никакой… одни нервы вот с такими уродами…

Она сует в окно фак.

– Доживешь – поймешь. Не только слезы.

Мечтает:

– Я вижу ребеночка… Я неотступно вижу ребеночка… Вот он кричит: «Мама, посмотри у меня во рту… Я съел какую-то бяку… Мама, не тупи, давай быстрей!»

– А про Чеснокова говорить? – сомневается Анастасия Егоровна.

Дина вопит:

– Урод! Урод, я сказала!

Анастасия Егоровна поддерживает внучку:

– Ну, да, приворовывал, правильно ты говоришь, внуча… Приворывал Чесноков, это точно…

– Не страна, а полный Гондурас! Держите меня семеро, я ему сейчас яйца отгрызу!

Бабушка любопытничает:

– Где яйца?

Подумала и добавила:

– Ну да. У Марии Степановны две чайные ложки украл… У Яшиной 100 рублей украл… Вот не помню, прищепнула я его, когда обмывала… Или не щипнула… Три года прошло. Прищепнула, Лена?

– Прищепнула… Может и пристукнула…

– А вы говорите не бить. Как наших людей не бить? А если он руки-ноги не гнет, упрямится…

– Мама, хватит о покойниках, я жить хочу…

– Так значит правильно прищепнула?

– Не забывай, мама – мертвого прищепнула!

Галкина вздыхает и опять мечтает:

– Мне кажется все только начинается.

Счастливо добавляет:

– «Мама, не тупи, давай быстрее, я съела бяку! Вызывай скорую!» Именно так ты говорила, доча… А теперь кто скажет?

– А про Кулешову говорить? Крутанала ей ухо, когда ногу не сгибала… Говорить, Лена?

Галкина закипает:

– Говорить! Это же исповедь, мама! Ты страшная грешница, мама, страшная! Ты хоть сама понимаешь, что ты делаешь? Обмывая, ты регулярно избиваешь покойников в последний путь, регулярно!

– Что ты такое говоришь матери?

– А ну повтори честно: обмывая покойников, я их регулярно пощипываю, постукиваю по темени, сую тумака, накручиваю уши…

– Когда? И что ты такое говоришь?

– Слабо, мама? Тоже мне знатная обмывальщица! Ты их уже три года избиваешь, три!

Дина бьется в истерике:

– Убери фак! Среди идиотов мы сами станем идиотами! Убери фак, я сказала!

– Где фак? – интересуется бабушка.

– Страшная грешница! Умей отвечать за свои поступки!

– Нету фака, что ли?

– И оставь гордыню! А ну открой книгу! Открой книгу!

Старушка послушно открывает захлопнутую брошюрку.

…Старушку выводят из храма спустя полчаса. Галкина помогает матери сесть на заднее сиденье машины. Дина поднимает от руля заспанное лицо, прикемарила.

– Никак?

– Как всегда. Нет у нее грехов и все. Как ангел чиста.

Дина вздыхает:

– Третий год не можем причастить…

Включила зажигание:

– Не забудь, в пятницу я на объекте… Проектируемый проезд 6445… Чтоб сгореть ему синим пламенем…

– Слушай, ПП – это не Проектируемый Проспект? Ты точно знаешь?

– Пэпэ – это проезд. Заколупалась… В печенках уже, полгода не могу найти клиента…

– Где фак? – почему-то опять спрашивает Анастасия Егоровна.

Дина уезжает. Галкина тоже поймала машину, села.

По понедельникам на подъезде кастинг-центра висят свадебные поздравления, оставшиеся с пятницы. Не всегда Галкина помнит об этом. Вот и нынче: автоматически бросила фломастером на бумагу свою подпись, привычно нарисовала ромашку рядом с той, которую рисовала в пятницу.

По коридору, озирая двери студий, идет светловолосый парнишка, оглядывая листочки.

«Присяжные-Новые, судьи, случайные свидетели», «Шваль-Антагонисты», «Предатели – кто они?»

Навстречу Галкина, за ней Надя, всхлипывая.

Галкина жалуется по телефону:

– Доча, я замучилась с этим личным психотерапевтом.

Голос Дины почему-то сонный, хотя уже середина дня.

– Он сказал, что ты ку-ку?

– Это я сказала, что он полный псих на всю голову!

– Не знаю, не знаю…

– Он не мой личный врач, а мой личный сумасшедший.

Надя мстительно бросает в спину Галкиной:

– Да, я тупая! Но счастливая, в отличии от Вас! Повторяю в сотый раз: тупая и счастливая!