Ее горячая мамочка Гареев Зуфар

– Не год, голубушка, уже полтора!

– Ну, хорошо, я готова. Что мне делать?

– Снять трусы! Нагло бросить их на стол! В трусах Вы увидите серую мышку, которая жалобно запищит, понимая что умирает отныне раз и навсегда!

Ангел отрывается от мобильного, подает записку.

«Я могу этого урода пнуть в яйца, но говорят, что мужчины после этого умирают. Это правда?»

– Нет, только не это. Все что угодно, только не это.

– А что, например?

– Ну, не знаю. Я много чего на свете не знаю…

– Я знаю. Например, нарисовать кубик на салфетке!

Грозно:

– Вы готовы?

– Да.

– Это будет очень смело. Попробуйте нарисовать кубик и показать его мужчине, который все время маячит у Вас там за спиной.

– Это Ангел.

– Да лучше бы черт с хвостом! Не ко времени Вы затеяли ангела. Итак, дорогая, рисуем кубик. Не забудьте, четырехквадратный.

– Почему четырехквадратный?

– Откуда я знаю почему? Это традиционный вопрос женщин. Когда их просишь нарисовать кубик, они всегда спрашивают: а кубик четырехквадратный?

Галкина рисует на салфетке квадрат, протягивает рисунок Ангелу. Ангел с великим почтением берет в руки в рисунок.

– Итак, что Вы нарисовали?

– Кубик… Четырехквадратный…

– Вы почувствовали себя царицей, правящей миром?

– Пока я почувствовала себя идиоткой.

Еремеев грохочет и дает отбой:

– Так Вам и надо!

Ангел подает записку.

«Стас будет жить, потому что козлы не умирают».

– Нет! Я – царица! Царица! Я правлю миром – и пофигу мне все! Ангел, я царица?

– Да. Можно этот рисунок я оставлю себе?

Официант приносит яичницу. Галкина тупо смотрит в блюдо. Шепчет с ненавистью:

– С этой яичницей я должна сделать что-то необычное… что-то удивительное… Царица я или не царица в конце концов?

Она тупо опрокидывает тарелку на себя и размазывает, постанывая от боли, ибо горячо. Яичница стекает на глаза, на губы…

За соседними столиками гул то ли одобрения, то ли негодования. Многие начинают снимать на телефон.

– Я – царица? Клеопатра?

– Да, – подтверждает Ангел. Ангел никогда не подведет.

Официант:

– Еще яичницу? Также с беконом?

Ужин ее заканчивается через полтора часа. На столе практически пустая коньячная бутылка. Ангел погружает Галкину на плечо, идет к выходу.

– Куда мы едем?

– За Диной.

…Поздней ночью Ангел завершает добрую миссию. Добрый Терминатор, тебя так любят женщины!

Ангел открывает квартиру.

На правом плече спящая Дина, на левом – спящая Галкина. Четыре женских руки вцепились в туфлю, Дина и Галкина лениво пытаются тащить ее каждая к себе.

Дамы бормочут сквозь сон.

– Наглая… Ну какая же ты наглая…

– Как ты так можешь разговаривать с матерью…

– Старая калоша…

– Ты просто молодая тупая дрянь… Как я тебя ненавижу…

– Посмотри мне в глаза… Что ты видишь?

О, если бы Ангел умел качать головой, он бы обязательно ею покачал.

Инспектор Михайлов на своем посту неумолим ни ранним утром, ни поздним утром.

Собирается дождь. Знакомый, как приветствие, взмах палочки. Эта палочка почему-то называется жезлом.

– Серьезно превышаете, Елена Андреевна, серьезно… Снова задумались о своем?

«О, как я нынче мрачна…»

– Ну садитесь, чего огород городить.

В салоне Михайлова вдруг покидает прежняя разговорчивость и уверенная улыбчивость. Копошится, смущенно достает из-за пазухи помятую розу, протягивает.

– Это штраф? Что это?

– Ну… Понимаете… – Вдруг. – Это настоящее лицо ГИБДД!

«А по-моему это настоящий спермотоксикоз ГИБДД… Ох, Галкина, любишь ты хамить…»

– Итак, о чем я задумалась… кажется в двадцать восьмой раз, так?

– Нет… Вы сказали, что Вам хочется уйти босиком куда-нибудь…

– Вы тоже сказали.

Михайлов сбивчиво объясняется:

– Это очень интересная мысль, я считаю. Очень…

– Разовьем ее дальше?

Она выходит из машины, сбрасывает туфли.

– Я готова. Я готова убить в себе серую мышку. Будем плодиться и размножаться?

Михайлов опешил.

– Вот так сразу… Может быть после работы?

– Почему после работы? Нет, сейчас, именно сейчас! Ибо серая мышка уже проела мне мозг, теперь грызет позвоночник.

Она сбросила платье, поежилась, та как начинает накрапывать дождичек.

– Подайте мне Вашу розу, так веселее… Так Вы говорите что это настоящее лицо ГИБДД?

Михайлов испуган.

– Настоящее… Без обмана.

Галкина-блин-Палкина прижимает цветок к груди:

– Хороша дама? Тоже без обмана.

– Прямо сейчас? Вот так? Без базара?

– Конечно. Базар оставим лохам.

Как ни странно это имеет продолжение – а вы думали как? В натуре, без обмана.

На Проспекте Мира по тротуару идет босая Галкина (да еще без платья – плодиться так плодиться). За ней Михайлов (в трусах, на голом торсе – ремень с кобурой). Галкина вышагивает впереди, взяв робеющего мужчинку за руку.

Это всем нравится – отупевшим от пробок да и вообще от городской жизни. На проезжей части ревут восторженные клаксоны. Сзади подтягивается еще пара-тройка раздетых пар, подражая.

– Это флешмоб? Точно, флешмоб? Рустик, тусанемся? – интересуется кто-то.

На балконах машут флагами РФ. На одном балконе группа ребят выставила настоящий деревянный бочонок пива. Бьют по бочонку как в бубен, приплясывают, передавая друг другу бинокль. Потом запускают эффектную дымовую шашку.

– Эй, сексоголики! Россия вперед! Эй, к нам идите! К нам идите зажигать!

Сзади смелой пары плетется испуганный напарник, жалобно упрашивая.

– Санек, посадят же… С работы точно турнут, Санек…

– Куда мы идем?

– Далеко, как и договаривались… Санек, пивас?

– Да запросто!

Подходят к киоску.

– Дайте, пожалуйста, в долг две бутылки пива.

Продавщица высовывает голову в окно.

– У вас денег нету, что ли?

Выставляет две бутылки пива.

– Я тебя запомню… С кобурой…

Другие обнаженные пары, пританцовывая под музыку, тоже приближаются к киоску под крики из машин:

– Эй, сексоголики! Россия, вперед!

За голыми спешат те, кто снимает их на мобильник.

Галкина убрала со лба мокрые от дождя волосы.

– Я уже забыла, что в этом мире бывает дождь… А вы, Александр Евгеньевич, вспомнили?

– Да.

– Мне кажется, эти минуты прекрасны. Они не зря. Вы не смотрите на мою задницу?

– Нет.

– Правильно, я тоже. Это тягостное зрелище. Но я, к сожалению должна показать ее миру. Иначе я сойду с ума от ужаса.

– Только Макарыча не бросай, Санек! – предупреждает напарник. – За табель точно посадят!

– Не смотрите на нее, прошу Вас. Прикройте ее немедленно чем-нибудь. Вы же мужчина!

Напарник всполошился:

– Макарычем нельзя, Санек! Это табельное оружие!

Михайлов опоясывает ремнем Галкину, надвигает кобуру на задницу.

– Вам не показалась, что она несколько мала?

– Кобура или… – не понял Михайлов.

Галкина торопится в газонные кустики.

– Конечно, мала, ужасно мала! – Скрылась. – Как это все глупо! Мы пришли, мы уже пришли, Александр Евгеньевич! Тащите платье! Какой кошмар! И это я?

Михайлов понял ее слова как вопрос.

– Да.

– Все, я полностью сошла с ума! На всю голову!

– Ты понимаешь, что нельзя хотеть и меня, и маму? Или я, или мама! Выбирай!

– И ты, и мама! Сначала ты. Потом мама. Она очень ничего, очень. Я люблю постарше.

– А меня, значит, ты не любишь?

– Помладше я тоже люблю.

– Таких баранов я еще не встречала!

– Ты видела голой свою маму?

– Нет. Почему я должна видеть свою маму голой?

– Почему ты своей маме не хочешь сделать счастье?

– Это не счастье. Это похоть.

– Мне показалось, что твоя мама так не считает.

– А еще что тебе показалось? А ну повтори что тебе еще показалось! Я и слышать не хочу что тебе еще показалось!

Дина дает отбой и въезжает на объект в Проектируемом Проезде 6445.

Ну что это за вид из окна!

Опять, беззастенчиво почесываясь, ходит по двору Культурного Центра гастарбайер, опять выходит ишак.

– Ты понимаешь, что он сексоголик? Ты понимаешь, что ему все равно кого?

Мама спокойна:

– Мне кажется не все равно!

Осел испражняется.

– Смотрите, что он сделал! – вопит Терехов. – И за это двести долларов?

– Мы же скинули два доллара, 198. Это серьезное предложение.

– Это смех, а не предложение! Во-первых, мне стыдно произнести, что он сделал. У нас в цеху 4 женщины и трое молодых людей допризывного возраста…

– Вы же сказали, что они вспомогательные… Есть слабовидящие… Есть?

– Есть. Но я сам как слабовидящий должен заявить, что…

– Сидят весь день и собирают эти… как их… винтики-шпунтики…

– Не винтики-шпунтики, а крепежные наборы!

– Что-о-о-о? Повтори! – вопит громогласно Дина. – Простите, Слава, это я не Вам. Мама, я перезвоню.

Нервно бросает телефон в сумку, бормоча:

– Он же настоящий сексоголик… Настоящий…

– Повторяю! А у нас в цеху 4 женщины и молодые люди в возрасте 16 лет! А за это… простите, несварение желудка осла… ваша компания хочет целых 197 долларов?

– Почему Вы решили, что осел болен?

– Он явно болен! У нас в цеху четыре женщины…

– Два что Вы с женщинами, ей-Богу! Женщины и не такое видали! А потом – они же вспомогательные!

– Если вспомогательные – значит можно под окнами это? Я сам как вспомогательный могу заявить, что…

Терехов не договорил, – обидчиво махнул рукой, ушел, хлопнув дверью.

Дина отвечает на вызов мамы.

Снова появляется нервный Терехов.

Охранник убеждает Терехова:

– Они же все равно вспомогательные… есть и слепые…

– А мы-то зрячие! Как они будут работать, наблюдая из окна этот «прекрасный вид»?

– А наблюдать есть кому. Наблюдать по штату положено мне!

О, коридоры офисного центра «Моцарт»! Сколько они видели слез несчастной Кимы, а теперь еще и ее родной сестры (похожи как две капли воды!), которая иногда выходит помогать Киме!

Нынче обе они, плача, вбегают в кабинет Палны. Кима зло стучит шваброй в пол. Сестра просто топает ногой, так как забыла швабру в туалете.

Пална вскочила как ужаленная:

– Опять?

Хватает «мыльницу», торопятся в туалет, к ним без слов присоединился курьер Сычев, жуя.

Распахивают дверь кабины. Написано: «Диман ты сволочь!!!»

Пална хватается на голову:

– Боже мой, неужели одумалась?

Кима рыдает громче.

– Ага, ага…

Показывает жестами: съела порцию мороженого – и с омерзением выплюнула.

Ее сестра тоже выплюнула.

Сычеву такие непонятки напрягают.

– Пална, она опять спрашивает как есть мороженое? Тупая! Запала на мороженое как из деревни приехала! Ты че из деревни приехала, Кима?

Кима замахивается. Сычев прячется за Палну.

– Опять дерется, руки распускает! Да ты скоро лопнешь от своего мороженого!

Пална фотографирует.

– Сычев, живо за Мариной Евгеньевной!

Подтягиваются Марина Евгеньевна и недовольная Дина.

– Полюбуйтесь! Неужели одумалась?

Кима доброжелательно улыбается: жестами ест мороженое, качает головой, гладит по животу: «Как вкусно!»

Сестра тоже ест: как вкусно!

Сычева эти детские радости не вставляют.

– Ну и жри свое мороженое с утра до ночи! Быстрей лопнешь!

Он уходит, сердито хлопнув дверью.

Дина не поняла:

– Чего он? Господи, как я ненавижу эту дуру!

Сегодня Галкина благополучно проползла бы Михайлова на посту – движение такое плотное, что абсолютно все превышают запредельную скорость 3 км/час. Разгоняются до четырех, а собые лихачи – до пяти.

Но за рулем нынче Дина (подвозит мать на работу).

– Скажи, ты посылала ему флюид?

– Не знаю. Нет. На фига я буду ему посылать флюид? Он совсем ребенок… Сколько ему?

– Девятнадцать. А уже козел.

Галкина задумчиво посмотрела в окно. Усатый южный товарищ в «копейке» улыбнулся со значением.

– Ты знаешь, я не верю… Он в самом деле бредит моей толстой непомерной задницей? Повтори еще раз…

– Я не хочу это больше повторять, не хочу! Потому что я не верю, мама! Этим могут бредить только… ты знаешь кто? Знаешь?

Галкина убита:

– Знаю. Я так и знала, так и знала, что это просто бред… Почему ты меня унижаешь? Почему ты две недели назад обманула мою задницу, а сегодня все утро намекаешь на нее? Мало того, что я сама ее ненавижу …

– Я тоже! Я тоже!

– Я так и знала. Старая дура, я все знала наперед… Ох, доча, отольются кошке слезы, вот увидишь, отольются… Останови машину! Останови машину, я сказала! Я не могу ехать с тобой в одной машине!

Слезы Дины горячи сегодня как никогда.

– Кошке? Слезы? Не-на-ви-жу! Ненавижу твою наглую толстую сраку, она всю жизнь поперек моей дороги!

Лицо ее становится строго-отрешенным, так разговаривают только с предателями Родины.

– Выйди из машины! Я не могу с твоей наглой задницей ехать в одной машине после этого!

И Дина уезжает. Усатый южный товарищ в «копейке» улыбнулся со значением – теперь Дине.

Галкина добралась до кафе, сидит как пристукнутая. Слезы ее сегодня тоже горячи как никогда. По ней не скажешь, что она современная деловая женщина, самостоятельно принимающая решения, перфекционистка с активной жизненной позицией, любящая сама формировать события, а не ждать, когда события начнут управлять ею.