Неистовая звезда Янг Мойра

Четвертая ночь

Отправляю Эмми чистить наше оружие. Бесполезное занятие. Мы оружие держим в порядке, так уж заведено. Только полный недоумок за своим оружием не ухаживает. Но я помню, что Слим мне сказал. Эмми надо знать, что и от нее нам польза есть. Другого ей пока поручить нельзя. Я прошу ее пересчитать оружие, смазать арбалеты, запас стрел проверить и пополнить, если получится. Пользоваться оружием я не собираюсь, но лучше ко всему быть готовыми. На всякий случай.

Эмми радостно берется за работу. Пег сидит рядом, греет ноги у очага, курит глиняную трубку. Следопыт очень хочет с нами на вылазку пойти, но ему лучше Звездную дорожку сторожить, пока нас не будет. Слим с Молли уже уехали в Насс-Камп.

Сгущаются сумерки. Мы с Лу и Томмо готовимся ехать в Эдемов дом.

Теперь я уверена, что это Крид Нерона выкрал. Он на меня разозлился из-за взрыва на мосту. Решил, что мне доверять нельзя. Хотел всем показать, что вожак из меня никудышный. Мол, раз я не отправила сестру на сторожевой пост, то враги к нам подкрались и чуть всех не убили. А потому лучше, если Крид во главе нашего отряда встанет.

Складно все это выходит. Убедительно. Но я Томмо все равно проверю. Один разочек. Сделаю, как Слим сказал. Посмотрю, что получится. На всякое действие есть противодействие.

Притворяюсь, что забыла свою бечевку, и одалживаюсь у Томмо. Он улыбается, протягивает мне моток. Тот самый, от которого кусок для Нерона отрезали. Я моток в котомку Томмо незаметно вернула. Томмо не умеет своих чувств скрывать, у него по глазам все понятно. Он дает мне бечевку, большие карие глаза глядят честно, прямо. Он ничего от меня не прячет. Томмо Нерона не крал.

Это Крид сделал.

Мы отъезжаем от Звездной дорожки на лигу. В сумерках слышится воронье карканье. Нерон слетает ко мне на черных крыльях. У меня сердце обрывается. Я только и думала, как отыскать, кто моего ворона выкрал, а про самого Нерона совсем забыла. А ведь отправила его с запиской к Джеку. Столько всего на уме, за всем надо уследить, вот и запамятовала. Долго же он не возвращался!

Нерон садится мне на плечо. Беру ворона в руки, прижимаю к груди, торопливо разматываю обрывок вишневой коры с лапки, не глядя засовываю в куртку. Записка та же самая, только не на правой, а на левой лапке. Значит, Джек меня у Эдемова дома встретит.

Ох, как же я сглупила! Сама поверить не могу. Со мной Лу и Томмо. И Джек там же будет. Как они все встретятся? Нет, нельзя этого допустить. Они про Джека узнать не должны. Слим прав. Я слишком устала. Не выспалась. Ошибки делаю. Большие ошибки. Недопустимые.

Я бы прямо сейчас ребят назад отправила, но это вызовет подозрения. Недовольство. Что делать? Что мне делать, черт возьми?!

Придется что-то придумать. Пораскинуть мозгами, как Джек любит говорить.

Эмми надо поторапливаться, пока земля песню их дороги не забыла. Эмми за ними следом собралась. Еще не придумала, что потом будет делать, но обязательно придумает.

От нее пользы никакой, одни неприятности. Все время она их подводит. Будто ребенок малый, а не боец. Трудно быть сестрой Сабы. Это надо заслужить. Надо отомстить за Па, Мейв и Эпону, Айка и Брэма. За Джека. Дедушка Ауриэль, Намид Звездный танцор, был шаманом и воином. Эмми тоже хотела стать шаманкой. И воительницей.

Воины доказывают свою храбрость в битвах. И Эмми должна это доказать. Она из лука стрелять училась, не опускала рук, хотя и уставала сильно. Теперь вот песни земли слушает. Скоро хорошим стрелком станет. Но Саба сказала, что теперь они будут драться не оружием, а умом. Сначала думать, потом планы строить, потом действовать. Эмми надо придумать что-то такое, чего никто другой не сделает. И тогда она заслужит уважение и мертвых, и живых.

Они с Пег сидели у очага. Саба оставила Эмми гору оружия. Его надо начистить, привести в порядок. Пег сказала, что тут дел на всю жизнь хватит, без песни не обойтись.

Эмми повернула ключик в чудесной музыкальной клетке. Крошечная железная птаха спела свою песенку. Потом Эмми сказала Пег, что хочет вернуть ей клетку. Пег только плечами пожала, отдала ей то, на что Томмо подарок выменял. Конечно, Томмо обидится, но не удивится. Они из-за этого подарка все время спорили, с самого дня рождения Эмми. Он знал, что она про это думает. Она права. Такую ценность нельзя отдавать даже за самую расчудесную клетку. Томмо поймет, еще и спасибо скажет.

Эмми притворно зевнула, потянулась. Вскоре и Пег стала зевать, того и гляди уснет.

— Спокойной ночи, кроха, — сказала старуха.

Эмми крепко обняла ее, пошла в сараюшку, где парни спали, и оставила браслет поверх котомки Томмо. Он его там обязательно заметит. Зря Томмо браслет от всех прятал, это память. Его носить надо, чтобы плохие воспоминания развеять.

Потом Эмми сбегала в сарайчик, где женщины ночевали. Она заранее все свои вещички приготовила, как только услыхала, что Лу и Томмо с Сабой на вылазку в Эдемов дом собрались. Пег навряд ли проверять будет, но на всякий случай Эмми свою котомку на койку положила, накрыла поверх одеялом, как будто под ним кто-то крепко спит, свернувшись калачиком. Засунула в карманы все необходимое — кремень и огниво, красный ножичек, Моллин гребешок и кусок крапивной лепешки. Бегом бросилась в конюшню.

Ох, все так рассердятся, когда узнают, что она сбежала. Надо придумать, как сделать что-то очень важное. Всем им доказать.

Следопыт за ней увязался, почуял приключения. Ему очень хотелось с Эмми уйти, но нельзя. Надо Звездную дорожку сторожить.

Эмми разбудила мула Бина, надела на морду веревочную уздечку и вывела в тихий двор. Шла тихо, прислушивалась к песням земли. Они ей молча пели. Следопыт Эмми проводил, хотя сам дрожал от носа до хвоста, так хотел с ней уйти.

За воротами она остановилась, прислушалась. Песня их дороги еще звучала, хоть и слабенько. Эмми за ней пошла, вместе с Бином в поводу.

Она целыми днями слушала песни земли и камней, училась, но многого пока не понимала. Обязательно надо учителя отыскать. Эмми безмолвно просила Ауриэль прийти и помочь. Наверное, Ауриэль скоро уже приедет. Кроме нее, научить Эмми больше некому.

В темной ночи по небу звезда пролетела. Яркая. Наверное, чья-то душа возвращается на землю по важному делу. А может, это Ауриэль к Эмми на помощь спешит самым быстрым путем. На падучей звезде по небу мчится, от Змеиной реки в Новый Эдем.

Падучую звезду никто не остановит. Никто. Даже сам Указующий путь. Или тонтоны.

Мы оставляем лошадей в долине и пешком крадемся к Эдемову дому. Осторожно пробираемся среди деревьев. Я напряженно ожидаю знака от Джека, прислушиваюсь всем телом — и кожей, и кровью, и костьми. Трещит ветка. Шелестит ветерок. Вздыхает земля под ногой. Может, Джек рядом? Может, Сердечный камень нагрелся? Нет, показалось.

Всю дорогу сжимаю в кулаке два клочка коры, на случай если удастся послать Джеку весточку. На одном клочке накарябан большой крест. Я такого раньше никогда не посылала. Он означает, что вылазка отменяется. На втором назначено новое место встречи, в ущелье у Высокой реки в Шестом секторе. Туда от Звездной дорожки легче всего добраться. Рогулька с волнистой чертой внизу. На правой ветке рогульки — квадратик. Над головой — полуденное солнце. Но Нерон ко мне не слетает, парит себе в небе. А подозвать я его не могу, чтобы подозрений не возникло.

Сгораю от любопытства. Хочется узнать, как у Джековых лазутчиков дела идут — быстро ли, успешно ли. Все ли у них получается. Я Джеку доверяю, он не подведет. Он всегда поступит правильно, как задумано. И я верю, что иначе нам победы не добиться, но…

Мне неспокойно. Я не привыкла дела другим поручать. Все сама, сама. Мало ли что может случиться. Если не выйдет, мы все потеряем. Вдобавок все надо делать без насилия. А наш мир только силой и держится. При первой же неудаче кто-нибудь не выдержит и возьмется за оружие. И тогда игре наступит конец.

Нерон кружит в темном небе над верхушками деревьев. Парит на холодных ветрах, следит за нами.

— Саба! — шепчет Лу.

Нам преграждает путь стена колючей проволоки — забор вокруг Эдемова дома. Ограда высокая, шаткая. Хуже не бывает. На нее вскарабкаться нельзя, даже если против колючек руки обмотать. Придется как-то ее резать.

Лу глядит в дальнозор.

— Охранники, — шепчет он, показывает два пальца.

Два тонтона ходят кругами в противоположные стороны, сторожат Эдемов дом. Каждый ведет на цепи здоровенного злобного пса. Охранники кивают друг другу и дальше идут. Мы втроем переглядываемся, глаза в темноте сверкают. К Эдемову дому не подобраться — ограда, охрана, зубастые собаки. Дальше пути нет.

— Идите вдоль ограды, — говорю я. — Проверьте, нет ли где слабины. Потом сюда возвращайтесь, да смотрите, чтобы псы вас не учуяли.

Лу уходит направо, Томмо — налево. Я осматриваю центральный участок, запоминаю, где какие постройки, сараи, амбары и прочее. Все сделано на совесть, чистенько. Здесь живут дети, которых у родителей отобрали. Они станут Управителями земли, когда им четырнадцать исполнится. Здесь их заставляют забыть о своих семьях. Учат, что Указующий путь избрал их матушку-Землю исцелить. Что другой семьи у них нет, есть только мать-Земля. Будто поток направляют в другое русло, а он мельчает, пересыхает, превращается в пыль.

Здесь детей учат тому, чему Па нас с Лу учил. Как строить, как чинить. Как сажать семена и как их растить. Как урожай собирать. Все, что в жизни пригодится. Здесь стоит амбар. Рядом поблескивает вода в пруду. Грядки вскопаны. Может, Демало детям семена дал, а может, приберегает для всех чисел, что на его картах помечены. Хочет, чтобы Новый Эдем рос и ширился. В лесу, наверное, тоже огород развели, но детей туда не пускают, иначе они сбегут.

Куда же Джек подевался? С нетерпением вслушиваюсь в темноту, жду уханья совы. Если бы Джек сейчас пришел, пока Лу с Томмо не вернулись, я бы с ним быстро поговорила. Они бы и не узнали.

Прячусь за дерево, разглядываю ограду. Вспоминаю женщину из лагеря у Змеиной реки. Не помню, как ее звали. У нее от горя рассудок помутился, она тело младшей дочки, что лихорадкой померла, не давала на погребальный костер положить. А старшую дочку, Нелл, тонтоны украли. Ей десять годков было, вот как Эмми. Может, Нелл сейчас здесь, в Эдемовом доме. Спит в одной из хижин. Руфь, вот как ту женщину звали! Я ее успокаивала, говорила, что куда бы Нелл ни увезли, наверняка она наблюдает, соображает… Придумывает, как удрать и к родителям вернуться. И что она не сдастся, и Руфь сдаваться нельзя. Не знаю, правда это или нет.

Ну же, Джек, где ты?

Внезапно чую запах Демало. Испуганно озираюсь. Дыхание перехватывает. Сердце замирает. Где он? Где? Прижимаюсь к стволу, вдохнуть боюсь. И вдруг чертыхаюсь — да я же в можжевельник забралась! Вот чем от Демало пахнет. Он веточками можжевельника свою одежду прокладывает, я сама видела. Срываю колючую лапку, растираю между пальцами. Запах холодный, темный. Недобрый. Только от жара тела теплеет.

Ребята прокрадываются ко мне, сперва Лу, потом Томмо. Джека нет. Делать нам здесь нечего. Выкрасть детей из Эдемова дома будет потруднее, чем таскать младенцев из дома детства или внедрить Скита к рабам. Надо хорошенько поразмыслить, как обойти охранников с собаками, колючую проволоку и все остальное. А времени у нас нет. Что ж, придется днем сюда вернуться.

Пора уходить. Всю ночь дул холодный ветер, относил наш запах в сторону. Псы нас не учуяли. Но сейчас ветер меняется. Против злющих собак нам не устоять. Мы возвращаемся в долину, к лошадям. В Звездной дорожке обсудим, что дальше делать. У Лу хорошо получается планы разрабатывать. Он всегда выход найдет.

Нерон летает над лесом, зорко поглядывает на нас, охраняет. Внезапно он слетает вниз, в самую чащу. Тут же раздается негромкое уханье совы. У меня сердце екает. Джек! Наконец-то! Лу оборачивается на звук. Уханье слышно шагах в сорока от нас. Сердечный камень теплеет. Я объясняю Томмо, что там сова, и мы идем дальше. Сова в ночи — ничего удивительного. Никто не заподозрит неладного.

Джек ухает еще два раза. Нерон каркает, хлопает крыльями. Вот и славно. Пусть думают, что мой ворон за птицей гоняется. Джек Нерона заметил, догадался, что я поблизости. Если я не отвечаю, значит, что-то неладно. Лишь бы Джек не решил, что я в беду попала. А то еще бросится выручать. Как бы мне от Лу с Томмо оторваться? На пару минут. Найду Джека, договоримся о следующей встрече — и все.

Нерон садится на ветку. К правой лапке привязан кусочек коры. Я досадливо цокаю. Лу оборачивается, за ним Томмо. Я опускаюсь на корточки, делаю вид, что завязываю шнурок. Машу им, мол, идите, я следом.

Как только они скрываются из виду, хватаю Нерона и проверяю записку Джека. Он послал две: одну с крестом, отменяет встречу. Смотрю на второй клочок коры — новая встреча у Колодезной башни. Это недалеко, в двух лигах отсюда на северо-восток. Джек хочет срочно увидеться. Такого еще не было. Сердце бьется часто-часто. Боюсь представить, что такого срочного могло случиться. Я привязываю оба кусочка коры к левой лапке ворона, даю Джеку знать, что поняла и приду. Подбрасываю Нерона в воздух. Мой ворон взмахивает крыльями и скрывается в темноте.

Вытаскиваю неиспользованные кусочки коры из кармана, перекладываю в кожаный кошель. Они пока не нужны. Зря я дергалась, знаю же, что Джек всегда осторожничает, когда мы с ним встречаемся. Он Томмо с Лу наверняка увидел, исхитрился, чтобы они его не заметили. Он такой. Изобретательный.

С того самого дня, как мост взорвали, он за ней следил. Глаз с нее не спускал. Надеялся, что она оплошает. И однако же, несмотря на тайные встречи, на уходы и приходы украдкой, на все секреты, что глодали ее днями и ночами, она ни разу не ошиблась. Ни разу. До сегодняшней ночи. Она удивленно, испуганно вздрогнула, когда Нерон догнал их после выезда из Звездной дорожки. Почти незаметно. Но он этого не упустил. Она прижала ворона к груди, как обычно. Ничего особенного. А потом сделала какое-то торопливое движение рукой. И он это тоже заметил. Недаром он за ней следил.

В лесу ее что-то беспокоило. Напряжение потрескивало вокруг нее, сжималось кольцом. А потом в чаще суматоха поднялась, птицы закричали. А потом она остановилась ботинок завязать, как раз под тем деревом, куда Нерон уселся. Сказала — ее не ждать.

У него в ушах зашумела кровь. Она что-то замышляла. Джек рядом? Надо разузнать. Времени не было. А вдруг другого случая не представится? По пути в долину, где лошадей оставили, он заломил пару веток, путь пометил.

Они вскочили на коней, только собрались выезжать, как он спрыгнул наземь, всмотрелся. Проверил карманы и котомку.

— Ох, я раззява! Надо же, выронил! Черт, надо вернуться. Погоди, я мигом.

Он побежал назад, той же дорогой, какой они пришли.

Он быстро и тихо шел по помеченной тропке. Вот здесь она остановилась завязать ботинок. Невысокая ель со светлой хвоей будто светилась в темноте. Он не знал, что ищет. Не ожидал что-нибудь найти. Но место надо было проверить. На всякий случай. А вдруг она что-то забыла? Вдруг еще одну ошибку совершила? Промах допустила?

Он присел на корточки, зажег карманный фитилек, осветил тусклым мерцанием темноту чащи. А вдруг? На земле, устланной палой листвой и хвоей, блеснул кусочек вишневой коры. Вишня в лесу не растет.

Ага! Она таки оплошала!

Сердце заколотилось, будто предупреждало об опасности. Пальцы развернули кусочек коры, покрытый закорючками. Рогулька. Квадратик. Полуденное солнце. Он всегда подозревал неладное, а теперь у него появилось доказательство. Нерон записки передавал. Вот почему у нее на поясе кожаный кошель появился. Она никогда с ним не расставалась. В нем записки удобно хранить.

Он затушил фитилек, спрятал кусочек коры в карман. Поглубже, понадежнее. От страха покрылся испариной. Слабость накатила волной. Он оперся о ствол, перевел дух.

И поспешно вернулся к лошадям. Позже разберется, что записка означает, разгадает их знаки, поймет, что они задумывают. И сведения эти против Джека обратит, чтобы свое будущее обеспечить. Наверняка.

Эмми следила за ними из ветвей старой ели. Они сновали туда-сюда. Эмми ботинки на шею повесила и взобралась на самую верхушку, чтобы лучше видеть. Босыми ногами в шершавый ствол упиралась, будто Крид.

Нерон ее заметил, но она его отогнала. Потом ворон заметался над вершинами деревьев, и Эмми взобралась еще выше. Как увидела, в чем дело, едва не вскрикнула от неожиданности. Тут же зажала рот обеими руками. Имя рвалось с губ к ночному небу. Он вскинул голову. Серебро луны отразилось в глазах. Джек! Он не погиб. Он в Новом Эдеме! Похоже, он все это время им тайно помогал. И никто, кроме Сабы, про это не знал. Нет, Эмми ни слова никому не скажет. Они обязательно победят, если Джек на их стороне. Ах, если б можно было к нему броситься, обнять его крепко-крепко. Она обхватила себя за плечи. На глаза слезы навернулись, сердце разрывалось от радости. Как здорово, что он живой!

Эмми поняла, что это место особенное. Здесь она сделает то, чего никто больше не сможет. Заслужит уважение и мертвых, и живых. Утром станет ясно, что именно надо делать. Она сообразит. Все придумает, а потом сделает.

Наконец все ушли. Эмми поплотнее завернулась в куртку и поудобнее устроилась среди ветвей. Спокойной ночи, птаха! Она пожелала спокойной ночи Ма и Па, двум ярким звездочкам, которые мерцали высоко в небе, прямо над мечом Охотника. Две звездочки бок о бок будут ее до утра охранять. Лес тихонько пел свои ночные песни. Корни уходили глубоко в землю, сумрачно нашептывали воспоминания. Лесные песни баюкали, укачивали, навевали сны до самого рассвета.

Мы пересекаем Булыжное плоскогорье — гранитную равнину под открытым небом. Лошади ржут и фыркают. Нерон слетает к нам, каркает. Ветер бросает в лицо горсть соли. Начинается соляная буря.

Мы спешиваемся. Знаем, что делать. Хватаем холщовые попоны, разворачиваем, накрываем лошадей от носа до хвоста, закрепляем попрочнее. Я прижимаю Нерона к груди, ныряю под коня, хватаю уздечку. Успокаиваю Гермеса, утыкаюсь лицом в его шею. Жду, когда буря начнется.

Соляной шквал налетает без предупреждения. Ветер визжит, завывает, будто из ада сорвался. Мир вокруг взрывается белоглазой яростью, жуткой костяной злобой. Вихри бешено хлещут, взметаются ураганом. Дикие, неукротимые. Мы вмиг промокли до костей. Одежда набрякла солью. Гермес мелко дрожит. Трусь щекой о его шею, успокаиваю его и себя. Нерон трепещет у самого сердца.

Соляные бури недолги. Приходят внезапно, отступают стремительно. Мы осторожно вылезаем из-под попон, переводим дух, озираемся. Ревущий ад превратился в загадочный рай. В ясном небе сияет луна. На холодном граните блещут бесчисленные звездочки соли, будто ночную землю от края до края накрыли ковром слез. Соль хрустит под ногами. Мы удивленно глядим по сторонам. Теплый ветер ласкает кожу, согревает.

Мы скачем дальше. После полуночи у Щебневой развилки я с ребятами прощаюсь. Хоть они и привыкли к моим ночным вылазкам, я все равно объясняю, что меня ждут. Встретимся в Звездной дорожке.

Они уезжают на запад. Я направляюсь на северо-восток. Отсюда пол-лиги до Колодезной башни.

Она поехала с Джеком встречаться. Будто к тайному любовнику поспешила.

Он едва за ней следом не помчался. Досадливо дернул уздечку. Лошадь вздрогнула, ускорила шаг. Пришлось притвориться, что понесла.

Все, больше он за ней гоняться не будет. Найденный кусочек коры заманит Джека прямо к Демало.

Он поскакал дальше. Раздумывал. Размышлял.

Мы с Джеком прежде здесь не встречались. Колодезная башня одиноко высится над руинами, будто кирпичный палец тычет в небо. Я приближаюсь. Внутри все сжалось, кишки сплелись узлами. Мы прошлой ночью неладно расстались. Столько всего недоговорено. Кажется, что прошлая ночь была целую жизнь назад.

Нерон каркает, предупреждает о нашем приближении. Келл, конь Джека, терпеливо стоит у полуразрушенной двери. Оставляю Гермеса, ныряю в разбитую арку, вхожу в круглую комнату. Небольшую, шагов десять поперек. Замшелые кирпичные стены уходят вверх, к самому небу. Потолка нет. Луна заглядывает внутрь, заливает все бледным светом.

— Под ноги гляди, — говорит Джек.

Посреди комнаты дыра. Колодец. Под лунными лучами яма кажется бездонной. Джек стоит в дальнем конце комнаты, стену подпирает. Одет в свой обычный наряд. Старая шляпа на голове заломлена, обшарпанные ботинки на ногах красуются.

— Ты же просил срочно, — напоминаю я.

Иногда напряжение простым глазом заметно. Человек держится так, что сразу понимаешь, вот и конец пришел. Кто-то помер. Джек на меня не глядит. Уставился в темную глубину колодца.

— Кто? — еле слышно спрашиваю я.

— Скит, — отвечает Джек.

Во мне загорается искорка благодарности. Я думала, он скажет, что Марси померла.

— Скит? — повторяю я. — Что случилось?

— Он тонтону в глаза посмотрел. Твердо. Гордо.

— Как я ему велела, — вздыхаю я.

— А они его застрелили.

Я обессиленно прислоняюсь к стене. Скита убили. Вспоминаю, как он на мельнице Марси руку жал. Как на обезображенном шрамами лице расплылась улыбка, когда он о своей прошлой жизни рассказывал. Телега с желтыми колесами. Конь Отис. Добавляю еще одно имя к длинному списку. Сколько там имен? Уже и не перечесть.

— Это из-за меня, — говорю я.

Джек смотрит на меня. В серебристых глазах отражается серебряный свет луны.

— Перестань себя винить, — шепчет он. — Ты вечно на себя все берешь. Мы сами знаем, что ввязались в опасное дело. Никто нас силой не заставлял. Скит долго со смертью заигрывал. Да, жалко. Нам его будет не хватать. Он был стойким бойцом, нам такие нужны. Он оплошал, удача от него отвернулась. Что ж, бывает. Мы все это знаем.

Я мотаю головой.

— Знаешь, он бы тебе сам про это сказал, если б мог. Я его два раза в бараки к рабам отправлял. Он пустил слух, что грядут перемены. Что Ангел Смерти готовит восстание, даст знать, как время придет. А с младенцами… Двое совсем слабенькие были, не выжили. Остальных мы родителям вернули, так что все хорошо вышло.

— Много вернули?

— Семерых, — отвечает Джек. — Подобрали всех детишек, которых тонтоны в лесу оставили.

— Мало, — вздыхаю я. — А Марси удалось в дом детства пристроить? Что там происходит?

— Ну, они же с Кэсси придумали про мертворожденных младенцев… Марси двоих вынесла. Больше пока нельзя, иначе тонтоны заподозрят.

— Надо в остальных домах детства то же самое начать. Может, переведешь Марси в другой?

Он мнется. Тянет время. Будто и не хочется ему говорить, а надо.

Я распрямляю плечи. По коже бегут мурашки, беду предвещают.

— В чем дело? — спрашиваю я.

Торопливо обхожу колодец, дергаю Джека за рукав.

— Ну скажи уже, не томи! — кричу я.

По замшелым стенам скачет эхо.

Джек ждет, пока оно утихнет.

— Марси вместо Скита к рабам пошла, — шепчет он.

— Надо было ее остановить!

— Почему? Потому что она — твоя подруга?

— Нет, потому что она старая. Слабая.

— Она сама вызвалась. Сказала, что раз Скита убили, кроме нее, больше некому. Она права.

— Она нам в домах детства нужна.

— Не волнуйся, с этим все в порядке. Повитуха, приятельница Марси, на нашу сторону перешла. Я ее в Седьмой сектор отправил. Так что все идет своим чередом, как ты и хотела.

Я опираюсь о стену, прислоняю затылок к холодным камням. Смотрю в ночное небо. Вместо звезд вижу Марсину спину, покрытую сеткой белых шрамов.

— Не хочу я, чтобы она с рабами…

— Она сама вызвалась, — повторяет Джек. — Ничего не поделаешь. Все получается, как задумано. И мы отступаться не собираемся. Ради этого жизнь готовы положить.

— Да знаю я, знаю, — вздыхаю я. — Просто не ожидала. Хотя нет, ожидала. Недаром она свою рваную рубаху сохранила.

— Кстати, об одежде, — говорит Джек и щупает мою куртку, набрякшую от соли. — Что с тобой приключилось?

— А, на Булыжном плоскогорье в соляную бурю попали, — отвечаю я. — Хорошо, сюда не докатилась.

Я дрожу мелкой дрожью. Только сейчас понимаю, что промерзла до костей.

— Снимай с себя мокрое, — говорит Джек. — Вот, укутайся. — Он стаскивает куртку и накидывает мне на плечи. Куртка хранит его тепло, его запах.

— Знаешь, там, у Эдемова дома… — шепчу я. — Это я виновата, что ребят с собой взяла. Устала, сразу не сообразила. А ведь могло плохо кончиться.

— Ничего страшного.

— Мне нужна твоя помощь, — говорю я. — Не вижу, как нам в Эдемов дом пробраться. И надо ли, тоже не пойму. В общем, если чего надумаешь, скажи мне.

— Не сейчас, — возражает он. — Ты слишком устала.

— Ох, проклятое это место, Новый Эдем. Давит на меня, дышать мешает. Будто душит. Все эти деревья, корни, делянки. Небо кусочками. Никакого простора. Мне это хуже всего.

— Ну да, некоторым простор нужен, до самого горизонта, — кивает Джек.

— Лу здесь нравится, — говорю я и замолкаю. Потом спрашиваю: — А тебе где больше всего нравится?

— Там, где я еще не бывал, — отвечает он. — Надоело мне на земле, вот что я тебе скажу. Помнишь карты в кладовой? Там, на самом верху, вода помечена. Бескрайняя. На север большая река течет. Вот найду эту реку, пойду по течению и выйду к воде. А там отыщу лодку и поплыву куда глаза глядят.

Он поплотнее запахивает на мне куртку. Руку не отводит. Проводит неохотными пальцами по шее, касается щеки. Мы глядим друг на друга. Стоим в бледном свете лунных лучей. Я тону в его серебристых глазах.

— Не смотри на меня так, — говорит он.

— А ты не трогай меня так, — отвечаю я.

— Я тебе сказал, в чем дело.

— Ага, я помню.

Ласково прижимаю его к стене. Осторожно расстегиваю ему рубаху. Глажу по груди, прижимаю губы к сердцу. К алому восходящему солнцу, что вытатуировано на коже. Кровавое клеймо тонтонов. Джек его получил за то, что двух мерзких типов расстрелял. Губами касаюсь шрамов на груди Джека. Их он заработал, когда за друзей заступался. Один раз вернулся Айка выручать. Другой раз в когти адских червей попал. И клеймо, и шрамы его украшают. Рассказывают, какой он человек. Душевные раны и шрамы не видны, вот я и ласкаю те, что снаружи.

От прикосновения моих губ он вздрагивает всем телом.

— Прекрати! — шепчет он. — Ты меня замучила!

— Даже и не начинала, — отвечаю я.

Не спрашиваю, почему он не уходит. Почему снова ко мне тянется. Куда его вчерашняя холодность подевалась. Хочу забыть о своем стыде. О своей лжи. Близость Джека — нечаянный подарок. Сейчас мне ничего больше не нужно. От его присутствия Сердечный камень нагревается, обжигает кожу. Он с самого начала при Джеке жаром пылал, сплавил меня с ним.

В звездной ночи колышутся наши тени. А мы тянемся к солнечному свету. К зеленым равнинам, что простираются до самого горизонта. К высоким небесам, к счастливым золотым дням. Там, на краткий яркий миг, я становлюсь такой, как Джек про меня говорил. Хорошей, сильной и честной.

Кожа прильнула к коже. Дыхание сплелось с дыханием. Все мои грехи исчезают в стуке его сердца.

Здесь и сейчас есть только я и он.

В разрушенном мире и этого достаточно.

Алая рана зари разрезает синюю ночь. Занимается утро. Джек останавливает Гермеса у колючего дерева. Мы на востоке, вдали от Звездной дорожки. Я прижимаюсь к спине Джека. Келл мирно стоит позади. В березовой роще заливается дрозд, приветствует утро, будто знает, что каждый рассвет — чудо. Мир вокруг замер.

Мы не двигаемся. Не хотим нарушать мерцающий миг на краю времени. Мое сердце стучит в такт сердцу Джека. Мое дыхание сливается с его дыханием. Вокруг медленно и бесшумно, будто цветок, распускается день.

— Вот, я ныне отхожу в путь всей земли,[1] — шепчет Джек.

По дороге от Колодезной башни мы не сказали друг другу ни слова. Будто хотели украдкой сбежать от этой жизни.

— Женщину, которая меня вырастила, — продолжает Джек, — часто приглашали к умирающим. Проводить их в последний путь. Она когда глаза им закрывала, всегда это говорила.

— А скажи еще раз, — прошу я. — Так красиво…

— Вот, я ныне отхожу в путь всей земли. — Джек вздыхает. — А что, в такой денек и умереть не жалко.

Мы слушаем заливистые трели дрозда. Воздух сладкий, будто ручей в сосновом бору. Нерон каркает с ветки, тоже с солнцем здоровается. Пусть и немудреная у ворона песенка, зато от чистого сердца.

День набирает силу. Джек спрыгивает с Гермеса, отвязывает Келла. Я снимаю Джекову куртку, возвращаю ему. Наше время истекло.

Он прежде о своем детстве никогда не рассказывал. Мне хочется узнать про него побольше. Про женщину, которая его вырастила. Как ее зовут, жива ли она. Что случилось с его родителями. Он про меня много знает, а мне про него ничего не известно. Впрочем, это не важно. Какая разница?

Джек касается Сердечного камня у меня на груди. Улыбается своей кривой ухмылочкой. Я перед ней устоять не могу.

— И как он только не сгорает, — говорит он. — Ну что, ночью в Эдемов дом отправимся?

— Ага, — киваю я. — Я Нерона пришлю.

Протягиваю ему руку. Сама не знаю зачем. Хочу коснуться. Поцеловать. Сказать что-нибудь на прощание.

Он берет мою ладонь, склоняет голову, целует.

— До свидания, Саба.

Джек вскакивает на коня и направляется на север.

А я еду в Звездную дорожку, где меня ждут.

Перед рассветом Эмми вскарабкалась на высокую сосну у ограды Эдемова дома. С другой стороны, у самой колючей проволоки, разбиты грядки. Эмми спряталась среди ветвей, вжалась в ствол. Она решила выглядывать, высматривать и выслушивать, чтобы сделать то, чего, кроме нее, никто сделать не сможет. А потом она улучит подходящий случай и сделает как надо.

Мальчишки и девчонки вышли из хижин, гуськом побрели к длинному низенькому бараку. С полсотни человек, не меньше. Самых разных возрастов. Самому младшему года четыре. Тем, кто постарше, — двенадцать или тринадцать лет. У некоторых девчонок уже груди наметились. Эмми никогда прежде так много детей в одном месте не видела. Их всех из семей украли. Эмми знала, каково это.

Из барака раздался стук ложек по жестянкам. Время завтракать. Эмми съела крапивную лепешку и стала ждать, пока завтрак в Эдемовом доме закончится.

Наконец дети высыпали во двор. Какой-то человек — не тонтон — выдул из свистка звонкую трель, велел всем разбиться на отряды. Все закричали «Да здравствует Указующий путь!» и разошлись своими делами заниматься. Кто за домашней скотиной ухаживал, кто крышу чинил, кто уток у пруда кормил. Дети носили воду, мыли полы, строили сарайчик во дворе. Иногда появлялись тонтоны, но их было немного. Другие взрослые, как мужчина со свистком, работали с детьми, учили, как правильно работу выполнять.

Ребята с мотыгами, лопатами и ведрами пришли к грядкам у колючей проволоки. Начали сорняки пропалывать, землю копать и граблями разравнивать.

Эмми к одной девчонке присмотрелась. С виду ровесница, крепкая, коренастая. На руке цифры вытатуированы, как у всех остальных. Рыжие волосы в тугую косу заплетены. Карие глаза по сторонам поглядывают. Чего она ищет? Может, ждет чего?