Неистовая звезда Янг Мойра
— Ну-ка, помогите мне встать.
Томмо и Эш поднимают его со стула. Слим хватает меня за руку, притягивает к своему пузу и сурово глядит на меня своим единственным глазом.
— Мы с тобой в свое время тонтонов за нос поводили, миз Смерть. Я знаю, что страха в тебе нет. Давай, докажи, что я не прав. Сделай то, чего я в жизни не видел. И план свой приведи в исполнение! — Он меня выпускает и говорит: — Пятеро против трех.
— Шестеро против двух, — добавляет Томмо. — Я в тебя верю, Саба.
— Спасибо, Томмо, — улыбаюсь я и перевожу дух.
Эш уставилась на меня, морщит лоб, напряженно соображает.
— Ты сама мне этот план подсказала, — говорю я ей. — Когда мы Возрождение увидели. Такая громадина перед нами высилась, а в ней тонтонов тьма тьмущая. И оружия полным-полно. А нас всего пятеро. Мы и скисли все, кроме тебя. Ты тогда заметила, что от любой мелочи большая беда может приключиться. Так оно и вышло. И сейчас у нас получится.
— Блохи могут человека заесть, — задумчиво кивает Эш. — Мошка на болоте может до смерти закусать. Крошечная заноза вопьется под кожу, хоп — и заражение. Потеряешь палец, а то и всю руку. Или помрешь. Ну ладно. Посмотрим, что из твоего плана выйдет. Один ты остался, Крид.
— Не упрямься, сынок, — говорит ему Слим. — Айда со всеми. Мало ли, вдруг у нас крылья вырастут, и мы в небо полетим.
Крид руки на груди скрестил, взглядом землю буравит, качает головой:
— Нет, надо же, чего удумали… Только время даром тратить. А, что хотите, то и делайте! — Он уходит, не оборачиваясь. По пути бросает: — Вернетесь с поджатым хвостом, приходите, я вас научу драться. Если дождусь, конечно.
— Крид! — окликаю я его. — Всего один разочек!
Он машет рукой, мол, не приставай, и спускается по склону.
— Получилось! — кричит Пег.
Мы оборачиваемся. Она установила вертушку на носу своего летучего самоката, всем весом налегает на нее. Вертушка медленно поворачивается. Делает один оборот.
А потом все сооружение разваливается на части.
Я спускаюсь с холма, ищу тихое местечко. Мне надо поразмыслить.
Эш бежит следом.
— Погоди! — кричит она.
Кривая тропка узкая, вдвоем не пройти. Эш ступает за мной след в след.
— Ох, безумное дело ты затеяла, — говорит она. — Все переменила.
— А как же иначе? Я твердо знаю, что по-другому ничего не выйдет.
За нами слышатся шаги. По тропинке мчатся Эмми со Следопытом. Мой волкодав скачет по камням, как горный козел.
— Дайте дорогу! — кричит Эмми, протискивается мимо Эш, оскальзывается и шлепается наземь.
Эш хватает ее за ворот, вздергивает на ноги.
— Эй, куда это ты торопишься?
Эмми цепляется мне за рукав, глядит на меня честно. Глаза прозрачно-голубые, как капли летнего дождя.
— Я тебя больше никогда не подведу, — говорит она. — Честное слово. Вот увидишь.
И вприпрыжку убегает по каменистой тропке.
— Постой! — кричу я. — Вернись, я тебе устрою выволочку. Тебе это с рук не сойдет.
— Вот егоза! — улыбается Эш. — Что она в этот раз натворила?
— Нерона прозевала. А клялась, что глаз с него не спустит. Все как обычно, на Эмми надежды нет. — Я качаю головой.
— Слушай, Саба… Помнишь, про что мы с тобой разговаривали?
— Про что?
— Да про Нерона же! Ну, кто его выкрал. Ты наверняка заметила, что он женщин не боится, даже Пег, хотя он ее совсем не знает. А вот парней сторонится. Не доверяет им. Это ведь неспроста.
Обрывок конопляной бечевки, который Эмми нашла, все еще лежит у меня в кармане. Я о нем и забыла.
Я останавливаюсь, гляжу на Эш.
— Ну и кого ты подозреваешь? Моего брата? Томмо? Слима? Они такого никогда не сделают. И даже Крид, хотя мы с ним и спорим… Я ему жизнью обязана. И тебе, и всем остальным. Вы меня никогда не подводили. Нет у меня причин вас подозревать.
— А кто же тогда такую пакость подстроил? — спрашивает она.
Похоже, отступаться она не намерена. А я не могу ей сказать, что Нерона выкрал тонтон, подосланный Демало. Потому что Эш начнет вопросы задавать, а врать я ей не хочу. До Кровавой луны осталось пять ночей. Нет у меня времени сейчас с этим разбираться.
— Я знаю, кто это сделал и зачем, — отрезаю я.
Эш недоуменно глядит на меня.
— Больше ничего я тебе сказать не могу, — продолжаю я и задираю голову. Мой ворон над нами кружит. — Нерон цел, а это главное. И больше говорить об этом не будем. Эш, у меня дел много, мне еще столько всего передумать надо.
Она глядит на меня удивленно, будто у меня вторая голова на плечах выросла.
— Ну, как хочешь, — вздыхает она. — Раз ты такая занятая…
Я хорошо знаю, как у Эш мозги устроены.
— И не смей в это дело нос совать, — предупреждаю я. — Ничего ты не найдешь. И ни с кем это не обсуждай. Поклянись, что не будешь. — Я протягиваю ей руку. — Ну, обещаешь?
— Ох, не права ты, Саба, — говорит она.
Я буравлю ее взглядом. Она неохотно пожимает плечами.
— Хорошо, обещаю. Только если что, сама виновата будешь. — Эш крепко пожимает мне руку, трясет. Как воду насосом выкачивает.
Эш слово держать умеет. Раз мы руки пожали, заметано намертво.
Марси со мной пойдет в дом детства. Я пока точно не знаю, что делать. Вот встречусь с Джеком и его лазутчиками, может, что и прояснится. Но если мы собираемся младенцев выкрасть, то надо, чтобы под рукой был тот, кто умеет с детьми обращаться. Лучше Марси никого не найдешь. Вдобавок она знает, как в доме детства все устроено.
Так что мне приходится ей про Джека рассказать. Она с ним не знакома, с нами недавно, а потому никакого мнения о нем не имеет — ни хорошего, ни плохого. В отличие от всех остальных. Эту тайну я могу Марси доверить.
Мы с Марси отправляемся в Четвертый сектор, на мельницу у реки. По пути к месту встречи я торопливо рассказываю Марси про Джека и его лазутчиков. Про то, как Брэм и Кэсси потихоньку собрали единомышленников, как вылазки совершали. Только Брэма убили в самом начале, и Джек у них вожаком стал. Теперь мы с ним вместе работаем.
Марси молчит, изредка качает головой.
— Сердечный камень при Джеке теплеет? — спрашивает она наконец.
— Ага, — киваю я.
Мельница стоит в лощине, у бурной речки Дун. Старое мельничное колесо покряхтывает, как старуха. Сама мельница древняя, замшелая. Внутри жернова скрипят. Из окон клубы мучной пыли вылетают.
Джек помогает Марси подняться по крутым ступенькам. За долгие годы камни посредине желобком протерлись. Марси держится за веревочные перила. Я поднимаюсь следом, гляжу в реку. Вода такая прозрачная, что все камешки на дне видны. Мокрые булыжники поблескивают — светлые, круглые, будто лица. Вокруг них водоросли полощутся, как пряди волос в ручье.
Сердце в груди замирает. Хватаюсь за перила, смотрю в воду.
Вон там, в реке. На дне лежит.
Бурное течение вплетает водоросли в длинные растрепанные волосы.
Моя Ма.
В воде.
Мертвая.
Бледная.
Лежит на ложе из светлых камней.
Глаза закрыты.
На губах улыбка.
Будто застыла, мечтая о розах.
А я с ней лежу.
Я.
Там, внизу.
Она меня баюкает.
Я сплю.
Живая.
Улыбаюсь.
А мертвая Ма меня баюкает.
Горло перехватывает. Дышать нечем.
Джек стоит в дверях, машет мне рукой. Торопит.
— Иди скорее! — Он смотрит на меня и спрашивает: — Что случилось?
Я прерывисто вздыхаю, снова гляжу в реку. Круглые светлые камни лежат на дне. Плети водорослей стелются по воде. Ма исчезла. Я исчезла. Не исчезла, никогда там не была.
— С тобой все в порядке? — говорит Джек.
Я киваю.
Если мертвецы мне не только по ночам, но и днем являются, значит, душа моя беспокойна. А может, я просто устала. Я же не выспалась. Вот в чем дело. Ни в чем больше.
— Саба, тебя все ждут, — напоминает Джек.
Я расправляю плечи, пытаюсь улыбнуться.
— Иду, иду, — вздыхаю я.
Огромные жернова затихли, но их скрип все еще слышен. В мукомольне плотным туманом висит мучная пыль, медленно оседает на пол. От наших шагов она снова взлетает, кружит в воздухе. Джек подводит меня к лесенке в углу. Под самой крышей мельницы устроена комнатенка, совсем крохотная. Поначалу мне кажется, что людей в ней много. А там всего шестеро. С нами — девятеро. Пол с двойным настилом, чтобы мука не залетала. В открытые окна веет легкий ветерок.
Мельника зовут Красавчик Эд. Он с головы до ног покрыт мукой. Мужчина видный, кудрявый, но умом не блещет. Рядом с ним сидят Мануэль и Бо, Управители, круглые клейма на лбах видны. У Скита, беглого раба, все лицо в шрамах. Он сразу замечает бледную кожу на Марсиной шее и двойные кресты, выжженные на руках. Скит пришел с подругой по имени Джунберри, только все ее называют Джиби. Они с Марси ровесники. Худые, жилистые. От них пахнет потом и землей. Волосы сбились длинными патлами. Скит и Джиби в лесах живут.
Джек мне рассказывал, что Джиби с самого начала к бойцам сопротивления прибилась. От прежнего отряда больше никого не осталось, кроме нее. Кто сбежал к Змеиной реке, кого убили. Джиби вот в лес ушла. Они себя Лесными псами прозвали. Живут на деревьях, пешим ходом по Новому Эдему передвигаются, каверзы подстраивают Управителям, которые у них землю отняли. Опасное это занятие. Если кто попадется в руки тонтонов, то его к столбам штырем прибивают. Вот как Билли Шесть, приятеля Слима.
И Кэсси тут. Я очень боялась с ней встретиться, хотя давно надо было. Сразу, как Брэма убили. А я струсила. Вот и сейчас не смотрю в ее сторону. Кэсси сидит у открытого окна, руки на груди сложила, глазами меня буравит.
Я произношу речь. Все то же самое, что своим Вольным Ястребам говорила. Про то, что Новый Эдем на разломах устроен. Про то, что если их расшатать, то вся Демалова постройка рухнет.
— Она еще вернее рухнет, если Демало убить, — говорит Джек.
— Мы с Джеком про это по-разному думаем, в мнениях не сходимся, — объясняю я. — Хотя я не скажу, что он не прав. Но если сделать так, как Джек предлагает, то кровь прольется. Не только Демало, но и наша. Понимаете, мы ведем себя так, будто у Демало власть прочная, как гора. Будто ее можно свернуть только оружием. На самом деле в Новом Эдеме гора — это люди. А Демало на самую вершину взобрался.
— С этого места поподробнее, — просит Джек.
— Что нужно Демало, чтобы землю исцелить? Рабочая сила — это раз. Управители, чтобы землю возделывать. Рабы, чтобы дороги строить. Чтобы Демало свой план выполнить, потребуются долгие годы — это два. Значит, рабочей силы надо много. Управители должны детей рожать. Управителей и рабов Демало должен держать в беспрекословном подчинении, насильно. Для этого нужны тонтоны — это три. Получается, что ему нужны многие тысячи людей. И все вместе они — гора. Власть Демало от них зависит. Если они не захотят быть горой, то его власть рухнет. Стоять ему будет негде. Даже если малая толика разрушится, вся гора ослабнет.
Джек ловит каждое мое слово. Соображает, куда мои мысли и чувства меня ведут. Не могу понять, удивляется или нет. Все это у меня в голове сложилось, пока я ехала от бункера к Звездной дорожке. Так ясно стало, будто всегда во мне звучало, только я за боями шепота не слышала. Не знаю, что Джек про все это думает. Конечно, убить Демало гораздо проще.
Все остальные сидят, на меня не смотрят. Не знаю, слышат ли, что я им говорю. Доверия ко мне не испытывают. Они пришли только потому, что Джек их попросил. Все они — верные спутники Кэсси. Брэм был им другом и вожаком, да только он из-за меня погиб.
Если я не склоню их на свою сторону, то у нас ничего не выйдет. Они могут помочь нам побольше разузнать об Управителях. Похоже, мое предложение им не по нраву.
Кэсси на меня глядит презрительно. Глаз не отводит. Во взгляде горит злоба, прожигает меня дотла. Я рассказываю про свой план и чувствую, как пылают щеки. Начинаю думать, что все это глупо — и мои слова, и я сама. Губы пересохли, мне неловко, я запинаюсь. Все остальные тоже места себе не находят, переминаются. Красавчик Эд открывает еще одно окно.
Джек меня предупреждал, что они мне не доверяют. Я этого ожидала. Знала, что не заслуживаю. Только я никогда прежде не сталкивалась с неприкрытой ненавистью. Кэсси теперь совсем другая стала, не такая, как раньше. Пухлые щеки впали, сморщились от горя. Улыбка исчезла с лица. Каштановые кудри стянуты в тугой пучок, будто в наказание. Четко темнеет клеймо на бледном лбу — круг, разделенный на четыре части.
— Понимаете, вся сила — у вас, — говорю я. — Он над вами властен, только если вы ему сами позволите. Если будете делать, как он велит. Если подчинитесь его воле.
Наступает гнетущее молчание.
Кэсси презрительно кривит губы.
— Разломы, горы… Гора развалится, Демало рухнет, а мы все будем хороводы водить на солнышке. Все легче легкого, — фыркает она.
— Ладно, скажи мне, чем больше всего Управители недовольны? — спрашиваю я. — Какое приказание Демало люди считают несправедливым? Про что не говорят, но в глубине души знают, что так нельзя?
Все молчат. Марси оглядывает комнату. Бо, молодая женщина-Управитель, смотрит на своего спутника, Мануэля. Тот дергает себя за редкую бороденку. Бо и Мануэль сидят рядышком, глядят на меня исподлобья, как на опасного зверя. У Бо круглый живот наметился.
— Про то, что младенчиков у родителей отбирают, — шепчет она.
— Родительская любовь сильнее всего, — замечает Марси.
— А если вы своего ребенка из дома детства заберете против приказа Указующего путь, то его власть над вами пошатнется. Гора вздрогнет. Конечно, страшно не повиноваться Указующему путь, но родительская любовь сильнее страха. Если родители ребенка в семью вернут, то свой страх победят. Демало вас держит в страхе. А если его не бояться, то и власти у него не будет.
Я умолкаю. Пусть подумают над моими словами. Пусть поймут.
— Мы с Марси сегодня ночью хотим разведать, что происходит в доме детства. Если получится, выкрадем оттуда ребеночка. Мне нужна ваша помощь. Может, у вас там знакомые есть?
Кэсси презрительно смеется.
— Хочешь, чтобы мы тебе помогли? Как Брэм? Размечталась! Ты же помнишь, что из этого вышло!
— Кэсси, прости меня, — вздыхаю я. — Я тебе искренне сочувствую…
— Ага, ты мне искренне сочувствуешь, а он искренне мертвый. И тело его лежит под камнями. Там, где ты его бросила. А мне нового мужа назначили. Он теперь спит в моей постели, следит за мной, глаз не спускает. Вот так мы и живем в Новом Эдеме.
— Если у женщины муж пропал без причины, то она под подозрением, — объясняет Красавчик Эд.
Кэсси без нужды поправляет юбку, одергивает рукава рубахи.
— Ты у меня все забрала, — говорит она. — Теперь еще больше хочешь? Ничего я тебе не дам. Я Брэма с тобой отпустила твою сестру из плена вызволять, а он домой не вернулся. А тебе совести не хватило прийти и сказать, что его убили. Мне чужой человек про это дал знать. Джек. Он по совести с людьми обращается.
Кэсси меня никогда не любила. Никогда мне не доверяла. Не скрывала этого. А теперь она меня ненавидит черной ненавистью. Она меня и прежде ругала, но сейчас мне становится не по себе. Я украдкой смотрю на Джека. Он пожимает плечами, мол, ничего не поделаешь. Марси стискивает кулаки так, что костяшки побелели. Защитить меня она не может, придется терпеть. Она меня взглядом подбадривает.
— Да, я виновата, — говорю я. — Я хотела прийти, но…
— Что? — Кэсси вскакивает, подходит ко мне. — Что? Важные дела помешали?
— Нет, — вздыхаю я. — Прости меня. Надо было сразу прийти…
— А ты не пришла, — говорит Кэсси. — Так что теперь убирайся к черту со своими извинениями.
— На твоем месте я бы тоже себя возненавидела. И за Брэма винила бы. Но обвинениями его не вернешь. Он на общее благо жизнью пожертвовал…
— Пожертвовал? — шипит она. — Да как ты смеешь о жертвах говорить!
Кэсси с размаху бьет меня по щеке.
Джек подступает к нам, Марси приподнимается, но я их останавливаю. Кэсси с ужасом глядит на меня, сама не понимает, как у нее так вышло. Эд обнимает ее за плечи, с вызовом вздергивает подбородок. Моя щека горит огнем, в глазах от боли искры мерцают. Но лучше уж так, чем немой укор и злоба во взгляде.
— Ох, хорошо, что мне с тобой в Клетке не пришлось сражаться, — вздыхаю я. — Что ж, я заслуженно оплеуху получила. А теперь прошу тебя, помоги нам. Давай попробуем вместе за наше дело бороться.
Я протягиваю ей руку. Кэсси смотрит на меня вызывающе, с прежней ненавистью.
— Прости, — говорю я. — Я перед тобой в невозвратном долгу. Брэма не вернешь. Только я постараюсь в память о нем наше дело завершить. Для этого мне нужна твоя помощь. А тебе — моя. Кэсси, давай попробуем. Если сегодня у нас все получится, дальше ты сможешь сама, без меня.
Она отходит к окну, глядит в никуда. Со мной ей больше говорить не о чем. А значит, и все остальные меня больше слушать не станут. По Джеку видно, что и он это понял. Вот как я за свои ошибки расплачиваюсь. С чего я решила, что Кэсси на мою сторону перейдет? Не надо было сюда приходить. Опасно это. Со злости Кэсси меня может предать.
— Демало слаб, но верит, что силен, — говорю я. — У вас есть сила, но вы думаете, что слабы.
Я киваю им на прощание, окликаю Марси.
— Пойдем.
Джек открывает дверцу в полу. Марси встает со стула, мешкает, протягивает руку Скиту. Тот ее пожимает.
— Нас не представили, — говорит она. — Меня зовут Марси. Мой дом стоит у Кривого ручья, в зеленой долине, что спит под солнцем.
От этих слов Скит вздрагивает, вспоминает что-то. Шепчет тихонько, будто лежит на койке в бараке, с рабами, и боится, что его охранники услышат.
— Меня зовут Скит. Мой дом — телега с желтыми колесами. Запряжена конем по имени Отис.
И Марси, и Скит в рабстве настрадались. Они друг друга понимают, сочувствуют. Марси накрывает свободной ладонью сжатые руки. Скит повторяет ее жест.
— Друг мой, Саба не без недостатков. Но она из крепкого теста слеплена. Я ей во всем доверяю, что бы там ни было, — говорит Марси.
— Джиби вот уже год в лесу живет, — объясняет Скит. — Я пару месяцев назад к ней прибился. Мы колодцы травим, амбары поджигаем, нас тонтоны с собаками по лесам гоняют. Как находят наше укрытие, валят дерево. Силенок у нас маловато. Если не повезет, нас изловят и убьют, а сами починят поломанное и дальше жить будут. По-прежнему. Знаешь, я никогда раньше не задумывался, можно ли иначе.
Наступает неловкое молчание. Скит Марси все это рассказал, будто старого друга встретил.
— Ну вот, может, пора и поразмыслить. И не только тебе, Скит, а всем вам.
Скит и Марси разжимают руки. Я подхожу к лестнице, спускаюсь, помогаю Марси.
— Бо, помнишь, нашу соседку в дом детства на днях отправили? — громко, торопливо спрашивает Мануэль. — Ну, ту, что у развилки живет.
Я замираю.
— Ага. Ох, как же ее зовут? — Бо морщит лоб, прищелкивает пальцами. — А, Диана.
Красавчик Эд чешет затылок.
— Нет, — задумчиво тянет он. — Не Диана Черри.
— А мне помнится, что ее зовут Эула, — говорит Мануэль.
— Ох, прекратите ваше притворство, — вздыхает Кэсси и смотрит на меня, безмолвно заключает перемирие. — Ее зовут Рэя. Ей пятнадцать лет. Мы с ней знакомы. У нее схватки раньше времени начались. Может, вы ее и уговорите. На всякий случай я с вами пойду.
— Спасибо, — говорю я.
— А как же Хантер твой? — спрашивает Бо. — Он же заметит, что ты ночью ушла, тревогу поднимет.
Кэсси поджимает губы.
— Он выпить любит. Поднесу ему стаканчик, а то и пять, проспит до утра.
Сердце у меня радостно вздрагивает. Я облегченно вздыхаю, благодарно киваю Кэсси. Руку протянуть боюсь. Друзьями мы, наверное, не станем. И веры у нее ко мне нет. Хотя все не так уж и плохо. Главное, что Кэсси согласна действовать с нами сообща.
— Пойдем в дом детства, как стемнеет, — говорю я. — Ты, я, Марси и Джек.
Пятая ночь
Сегодня ночью звезды снова мечутся суматошными сполохами. Мы крадемся полями, по самому краешку, держимся мест потемнее. Хотя можно было и по дорогам идти, даром что там охранники караулят. В сезон звездопадов люди с вечера двери запирают. На стук не отзываются, боятся призрачных теней, что снаружи шастают. Мы прячемся за конюшней. Одеты в темное, только лица в ночи белеют — будто призраки обезглавленные ищут свои тела. Правда, дыхание нас выдает, клубы пара в холодном ночном воздухе.
— Женщин привозят в барак слева, — шепчет Джек. — И родильня там же. Внутри длинный коридор.
— А справа ясли, — объясняет Марси. — И спальни повитух и кормилиц. Позади казарма тонтонов и кухня. Уборная и дровяной сарайчик во дворе. Каждые несколько дней еду привозят. Вот и все.
— Откуда ты все знаешь? — спрашиваю я. — Ты ж не здесь повитухой была.
— Все дома детства одинаково устроены, — говорит Джек. — Охранников четверо, начальник и три бойца. В конюшне четыре лошади, значит, все тонтоны в казарме.
Своих коней мы оставили в ложбине к северу отсюда. Далековато, с пол-лиги, но ближе их спрятать негде.
Дом детства стоит у перекрестка, на равнине. С трех сторон его окружают молодые тополиные рощицы. Деревья недавно посажены, стволы тонкие, за ними не спрячешься. Джек говорит, что дом детства совсем недавно построили. Он невысокий, длинный, с крышей из дерна и коры. Стены дощатые, промазаны глиной пополам с соломой. Посередине дверь с крепким засовом. Окна заложены железными решетками, деревянные ставни изнутри закрыты. Свет льется в щели между досками. Я разглядываю дом в дальнозор, но ничего разобрать не могу. Конюшня шагах в пятидесяти от дома.
— Не дом детства, а тюрьма для младенчиков, — вздыхает Кэсси. — Джек, как мы внутрь проберемся?
— Это нетрудно, — отвечает он и ухмыляется мне своей кривой улыбочкой. — А вот что потом делать, до сих пор непонятно.
Сегодня ночью Джек ведет себя по-прежнему, больше на себя похож. Меня это радует, хотя я и не знаю, почему он вчера был со мной так холоден. Он вырядился в черное одеяние тонтона. Я одобрительно киваю, и он удивленно приподнимает бровь. Но без тонтонова наряда в дом детства не попасть.
Под рубаху Кэсси Марси подсунула какое-то тряпье. Со стороны похоже, что Кэсси на сносях. Мы решили, что Джек постучит в дом детства, скажет, что привел беременную рожать. Марси объясняет Кэсси, как себя вести и что делать. У Кэсси здорово получаются тревожные всхлипы, вопли и громкие рыдания. Марси объясняют, что тонтоны сразу повитуху приведут, а сами уберутся восвояси. Если повезет, повитуха не станет охрану звать, как поймет, что Кэсси притворяется. Повитухи ненавидят, что их в рабыни определили. И тонтонов терпеть не могут. Дело свое знают, но не по нраву им детишек у матерей отнимать. А после этого Джек с Кэсси сделают что могут. Главное, чтобы они оружия не применяли и никого не поранили.
— Я тебе доверяю, — говорю я.
— Я польщен, — отвечает Джек. — Ты же знаешь, я на выдумки мастак, но, если честно, не представляю, что нам делать. Может, передумаешь?
— Как Кэсси решит, так и будет, — заявляю я.
— Давайте поближе подберемся, — говорит она. — Заглянем в окошко, посмотрим, что происходит.
Мы осторожно пересекаем двор, прижимаемся к стене дома, подкрадываемся к окну слева. Глядим в щелочку ставней. Длинная комната с двумя рядами коек освещена фонарями. В комнате две молоденькие женщины. Одна здоровая, крепкая, на сносях. Лежит на койке. Другая — худенькая, с милым испуганным личиком — тревожно расхаживает по комнате, весь пол до дыр протоптала. На койке рядом лежит узелок. Похоже, вторая девчонка уезжать собралась. Она за живот держится, пальцы в кожу так и впиваются. Глаз с двери не сводит.
— Это Рэя, — шепчет Кэсси. — Родила уж, наверное.
С противоположного конца дома слышится негромкий писк младенца. Давным-давно Эмми так плакала. Будто крохотный мышонок. А материнского молока не было, кормить нечем. Удивительно, как и выжила.
— До времени дитя родилось, — вздыхает Марси.
У двери на стуле невозмутимо сидит громадная женщина в рабском ошейнике. Охраняет девчонок, к двери не подпускает. Рэя к ней подходит, умоляет о чем-то. Женщина мотает головой, мол, нельзя тебе к ребеночку.
Рэя отворачивается, всхлипывает тихонечко. Беременная на койке ее окликает. Рэя к ней бросается, обнимает, плачет. Та что-то шепчет, гладит Рэю по спине, успокаивает.
Из-за ставней голосов не слышно. Фонари светят тускло, отчаяния на лицах не разглядеть.
— Давай с другой стороны посмотрим, — предлагаю я.
Мы подбираемся к окну комнаты, где младенцев держат, осторожно заглядываем внутрь. Вместо коек стоят колыбельки в два ряда. Похоже, Демало уверен в будущем Нового Эдема. Нам не видно, сколько в них младенцев лежит, но женщина с клеймом Управителя на лбу ходит по рядам, в половину колыбелек заглядывает, проверяет, как там дети.
— Это повитуха, — шепчет Марси.
Еще одна женщина-Управитель сидит на стуле, кормит грудью спеленатого младенца. Ребенок грудь не берет, жалобно попискивает. Рэя его до срока родила.
— А это кормилица, — объясняет Марси. — Ее ребеночек помер или слабым родился, и его в лес унесли.
Матерей в плен взяли, не дают им по помершим детям горевать, заставляют чужих вскармливать, будто это их утешит. Может, для тех, чей ребенок своей смертью помер, это и в отраду. Но для тех, что слабых младенцев родили, это в тягость. Их души мучаются.
Кормилица прячет грудь, застегивает рубаху, прижимает к себе ребеночка, гладит его по спине, успокаивает. Она мне ровесница, с рыжими кудрями, как у Мейв. Похоже, младенчик, что у нее помер, первым был. Она пока не знает, как с детьми обращаться. В комнату входят два тонтона, и кормилица беспокойно глядит на них.
Главный охранник постарше, темнокожий, красивый. Второй тонтон — румяный паренек лет двадцати. Такому рано кровное клеймо на груди ставить. Он становится в дверях. Главный охранник обращается к повитухе и кормилице. Нам не слышно, о чем они разговаривают, но понятно, что о ребенке Рэи. Тонтон заставляет кормилицу развернуть пеленки, показать ему младенчика.
Это девочка — крохотная, сморщенная. Ручки как у воробушка. Ножки тоненькие, хрупкие. Она больше не плачет. Вспоминаю, что Демало мне говорил.
Чьи дети лучше послужат Земле? Те, кого нарожает отребье Города Надежды? Хворые дети слабых родителей? Или дети этих людей?
Иногда крепкие и здоровые женщины рожают слабых детей. А иногда слабые и хворые вырастают сильными.
— Вот и Эмми такой же родилась, — шепчет Марси.
Эмми тоже появилась на свет до срока. Ма померла родами, и Эмми не знала материнской любви, заботы и ласки. Чудом выжила. Марси за ней ухаживала, вот она и выкарабкалась. Выжила. Главный тонтон осматривает ребенка, поворачивается к женщинам, что-то говорит и делает знак молодому охраннику. Тот выходит из комнаты.
Рыжая кормилица начинает пеленать девочку. Тонтон ее останавливает. Кормилица с повитухой взволнованно что-то объясняют, сначала тихонько, потом все громче. Просят подождать несколько дней. Тонтон заставляет их умолкнуть.
— Ну, вот и все, — вздыхает Марси. — Сейчас отберут малышку.
Старший тонтон выходит из комнаты, кивает молодому. Парень подходит к женщинам. Кормилица прижимает ребенка к груди, потом ласково целует и передает охраннику.
Тонтон берет младенца осторожно, даже ласково. Похоже, с малыми детьми он обращаться умеет. Может, у него младшая сестренка была. Может, он помогал за ней ухаживать, заботился о ней. Любил. Не так, как я. Стыдно признаться, но я к Эмми не прикасалась. Не могла простить ей смерть Ма. Лу с Па за Эмми ходили.
Вдруг раздаются шаги. Мы все прижимаемся к земле. Из-за дома выходят еще два тонтона, идут в конюшню. Как только они скрываются из виду, мы прячемся за углом. Выжидаем.