Третья девушка Кристи Агата
— Пожалуй, нет. Во всяком случае, не больше, чем можно было бы ожидать, учитывая все обстоятельства.
— Вы имеете в виду больную мать?
— Да. И распавшуюся семью. Отец, которого, мне кажется, она очень любила, внезапно уехал с какой-то женщиной, — что, естественно, весьма тяжело отразилось на ее матери. А та, вероятно, травмировала девочку еще больше, давая выход своим чувствам в ее присутствии. Что, конечно, не слишком разумно…
— Коль скоро мы о ней заговорили.., какого мнения вы были о покойной миссис Рестарик?
— Вас интересует мое личное мнение?
— Если вы будете столь любезны…
— Пожалуйста. Я отвечу на ваш вопрос. В жизни ребенка домашние условия играют очень важную роль, и я всегда стараюсь разобраться, в какой обстановке он живет, какими бы скучными ни были имеющиеся в моем распоряжении сведения. Миссис Рестарик, я бы сказала, была очень достойной и порядочной женщиной. Но непомерно самодовольной и требовательной. Умный человек так себя не ведет. Ну что ж, она поплатилась сполна за свою нетерпимость.
— О да, — понимающе заметил Пуаро.
— Кроме того, она, насколько я могу судить, была malade imaginaire[73]. To есть всячески преувеличивала любое свое недомогание. Такие женщины только и делают, что ложатся в больницы. Очень неподходящая среда для девочки, а тем более девочки со слабым характером. У Нормы не было ни каких-то особых интересов, ни уверенности в себе. Я бы ей не рекомендовала забивать себе голову мечтами о карьере. Какая-нибудь не требующая особых талантов работа, затем замужество, дети — вот лучшее, что ей можно пожелать.
— Вы не замечали у нее — простите, что я спрашиваю об этом — никаких признаков психической неуравновешенности?
— Психической неуравновешенности? — повторила мисс Бэттерсби. — Какая чушь!
— Значит, она абсолютно нормальна? И никакой неврастении?
— Любая девушка — почти любая — может стать неврастеничкой при встрече с реальной взрослой жизнью, особенно в подростковом возрасте. Она ведь практически еще ребенок и нуждается в руководстве, особенно из-за пробуждающейся сексуальности. Девочки часто увлекаются совершенно неподходящими, а иногда и опасными молодыми людьми. Сейчас почти не встретишь родителей, которые способны оградить дочерей от различных проходимцев, а в результате девочки часто ощущают себя невероятно несчастными — это своего рода психоз. Отсюда и ранние замужества, которые почти сразу же заканчиваются разводом.
— У Нормы, значит, не было никаких признаков психического расстройства? — не отступал Пуаро.
— Она эмоциональная, но вполне нормальная девушка, — ответила мисс Бэттерсби. — Психическое расстройство! Полнейшая чушь. Возможно, она просто сбежала с каким-нибудь молодым человеком, чтобы выйти за него замуж. А что может быть нормальнее?
Глава 21
Пуаро сидел в своем большом квадратном кресле. Его руки покоились на подлокотниках, невидящий взгляд был устремлен на каминную полку. Возле него стоял столик, а на нем лежала пачка аккуратно скрепленных листков: сообщения мистера Гоби, данные, полученные от его друга инспектора Нила, а также пачка под общим заглавием «Сведения из вторых рук, сплетни, слухи» и с указаниями источников.
Но сейчас он в этих листках не нуждался. Нет, он их внимательно прочел и даже оставил под рукой — на случай, если вдруг понадобится освежить в памяти какой-то факт, однако сейчас он хотел обдумать все, что ему было известно, так как по-прежнему был убежден, что в этом хаосе прячется определенная система. Ее не могло не быть. И он обдумывал, с какой стороны к ней подступиться. Он не надеялся на внезапное озарение, не слишком полагался и на свою интуицию, хотя смутное ощущение, что он уже знает нечто важное и что он уже достаточно близко подошел к разгадке, у него было. Но в связи с чем возникло это ощущение? Это ему и необходимо было выяснить — с помощью логики, здравого смысла и не вызывавших сомнений фактов.
Он спрашивал себя: каковы особенности данного дела? Какова суть и каковы факты?
Суть — деньги, он определенно чувствовал, что деньги тут играют главную роль, хотя не знал, какую конкретно… Но так или иначе — деньги… Кроме того, он полагал — и это ощущение все более крепло, — что в основе — чей-то грандиозный злой умысел. Он знал практически все разновидности зла. Сталкивался с ними прежде. Знал запах зла, его вкус, его повадки… Но проблема была в том, что он пока еще точно не знал, где кроется зло в данном случае. Он предпринял определенные меры и надеялся, что их окажется достаточно, чтобы воспрепятствовать этому злу. Но что-то происходило, менялось и.., зло неуклонно продвигалось к конечной цели. А следовательно, кому-то угрожала опасность.
Однако факты указывали на два прямо противоположные направления. Если тому лицу, которому, по его мнению, угрожала опасность, она действительно угрожала, то возникал вопрос: почему? Почему именно это лицо находится в опасности? Никакого мотива. Если же в действительности никакой опасности не существует, то необходимо все в корне пересмотреть… Каждый факт, указывающий в определенном направлении, должен быть вывернут наизнанку и рассмотрен под иным углом зрения.
На время он оставил эту проблему и перешел к конкретным личностям. Какую систему образуют они, люди? Какую роль играют?
Например, Эндрю Рестарик. У Пуаро накопилась уйма сведений об Эндрю Рестарике. Полная картина его жизни до и после его отъезда за границу. Неугомонный, беспокойный человек, все время стремившийся к перемене мест и никогда особо ни к чему и ни к кому не привязывавшийся. Тем не менее он неизменно вызывал симпатию у всех, с кем ему приходилось сталкиваться. Ничего от прожигателя жизни, ничего компрометирующего, никаких грязных делишек. Быть может, не очень сильный характер? Слабая воля?
Пуаро недовольно нахмурился. Этот образ плохо сочетался с тем Эндрю Рестариком, которого он видел, с которым разговаривал. Нет, он, конечно, не может быть слабовольным — с таким упрямым подбородком, с таким уверенным взглядом и решительным выражением лица. К тому же он, видимо, умеет добиваться успеха. В молодости отлично справлялся со своими обязанностями в фирме, преуспевал и во время своих странствий по Южной Африке. Приумножил свое состояние. Домой вернулся на гребне успеха. Нет, такой человек не может быть слабохарактерным… Но, возможно, в отношениях с женщинами? Его первый брак был ошибкой… А что, если он женился под давлением близких? Потом он познакомился с другой женщиной. Только ли с ней? Может, были и другие? Когда прошло столько лет, установить подобные факты очень трудно. Но в любом случае он не был ловеласом, к тому же, он, как отмечают многие, был очень привязан к своей маленькой дочке. Да. Но потом все же встретил женщину, ради которой оставил семью и уехал из страны. Видимо, это было очень сильное чувство.
Но не примешивалось ли к нему и отвращение к конторской работе, к Сити, ко всей лондонской рутине? Возможно. Это уже наметки системы. Кроме того, он как будто человек по натуре одинокий. Нравился всем и здесь, и за границей, но близких друзей почему-то нигде не имел. Впрочем, обрести по-настоящему близкого друга за границей ему было бы трудно из-за его страсти к перемене мест. Он затевал очередное предприятие, шел ва-банк, выигрывал, тут же утрачивал интерес к достигнутому и отправлялся куда-нибудь еще. Кочевник. Вечный скиталец.
И все-таки это не вполне согласовывалось с тем образом, который сложился у него самого… Образ? В памяти Пуаро всплыл портрет, висевший в рабочем кабинете Рестарика над письменным столом. Хозяин кабинета пятнадцать лет назад. Сильно ли он изменился за эти годы? На удивление мало! Появилась седина, исчезла хрупкость, свойственная молодости, но черты лица остались почти прежними. Решительное, волевое лицо. Человек, который знает, чего хочет, и намерен добиться этого. Человек, который способен пойти на риск. Человек, который далеко не всегда готов считаться с другими.
Почему Рестарик, спросил себя Пуаро, перевез портрет в Лондон? Ведь он был парным к портрету его первой жены. Их вовсе не следовало бы разъединять. Но что, если все дело в психологии? Что, если Рестарик подсознательно вновь захотел расстаться с первой своей женой, освободиться от нее? Как и тогда, спастись от нее бегством, хотя ее давно уже нет в живых… Интересный момент…
Портреты, видимо, хранились вместе с другими фамильными вещами. Когда Мэри Рестарик отобрала вещи в комнаты, предоставленные им сэром Родериком, она взяла и эти портреты. Зачем? Наверное, естественнее было бы не брать портрет первой жены или, по крайней мере, отправить его на чердак! Правда, откуда у нее в «Лабиринте» чердак? С другой стороны, сэр Родрик наверняка предоставил бы им какую-нибудь комнату, где они могли бы хранить не нужные им пока вещи, — пока они не купили себе дом в Лондоне. Но зачем ей было заниматься подобной чепухой — куда-то определять второй портрет? Тем более что Мэри производит впечатление разумной и не слишком эмоциональной или ревнивой женщины.
«Tout de тете, — подумал Эркюль Пуаро, — les femmes! Они все способны на вспышки ревности, даже те, от которых этого никак не ждешь!»
Он переключился на Мэри Рестарик и вдруг с некоторым удивлением подумал, что о ней он почему-то почти ничего не знает. Видел он ее всего один раз, и она на него не произвела почти никакого впечатления. Пожалуй, довольно энергична и еще несколько.., как бы это сказать?., несколько неестественна?
(«Ну-ну, друг мой, — добавил Пуаро в скобках, — опять тебе дался ее парик.») А в самом деле, почему он почти совсем ничего не знает о ней, о милой, симпатичной и умной молодой женщине. Кстати, тем не менее она умеет сильно сердиться. Да, она очень рассердилась, увидев, что Павлин бродит по дому, и высказала ему все, что она о нем думает. А что тот? Похоже, его это только позабавило. А она.., да, она разозлилась не на шутку. Впрочем, это и естественно, никакая мать не выбрала бы для своей дочери такого…
Пуаро с досадой себя оборвал. Но ведь Норма ей не дочь. Ее не терзают душевные муки, томительные предчувствия, страх, что ее девочка обрекает себя на несчастное замужество или — того хуже — вдруг объявит, что ждет внебрачного ребенка от какого-нибудь весьма сомнительного субъекта! Какие чувства питает Мэри Рестарик к Норме? Естественно, ее раздражает непредсказуемость и неуравновешенный характер падчерицы, тем более, что та связалась с таким одиозным типом, от которого только и жди неприятностей. А что еще? Как она еще может относиться к падчерице, которая, возможно, даже пыталась ее отравить?
Да, в благоразумии ей не откажешь. Чтобы себя обезопасить, она поспешила убрать Норму из дому, тем самым скрыв случившееся и предотвратив скандал и всякого рода сплетни. Для соблюдения декорума[74] Норма иногда приезжает на выходные, но, в сущности, она теперь живет предоставленная самой себе. Даже когда Рестарики переедут в лондонский дом, они, конечно, не предложат Норме жить вместе. Тем более что той и самой это не нужно — современные девушки предпочитают жить отдельно от родителей. Так что тут никаких проблем не предвидится. Пуаро, правда, пока не был уверен в том, что именно Норма подсыпала Мэри яд. Но сам Рестарик считает виновницей именно дочь…
Пуаро снова вдруг подумал о Соне. Что же она все-таки делает в этом доме? И как там оказалась? Совершенно очевидно, что сэр Родрик от нее в восторге, она его окончательно приручила. Может, она просто не хочет возвращаться на родину? И планы у нее исключительно матримониальные[75] — престарелые джентльмены довольно часто женятся на своих юных помощницах. Да, пожалуй, Сопя могла бы устроиться очень недурно: обеспеченная жизнь, и не в таком уж отдаленном будущем — полная свобода и надежный доход… Или у нее другие цели? Та книга, которую она вроде бы забыла на скамейке в садах Кью — не было ли там между страницами документов сэра Родрика?
Она могла вызвать подозрения у Мэри. — своим поведением, нечаянно оброненными словами. Мэри могла поинтересоваться, где она проводит свои свободные дни и с кем. И сделать выводы. А Соня в ответ могла начать подсыпать ей небольшие дозы гербицида, в состав которого входит мышьяк. Который потихоньку накапливался в организме, вызывая симптомы элементарного гастроэнтерита[76].
Пуаро решил, что пора отвлечься от «Лабиринта» и его обитателей.
Последовав примеру Нормы, он перебрался в Лондон и начал размышлять о трех девушках из квартиры на Бородин-Меншенс.
Итак, Клодия Риис-Холленд, Фрэнсис Кэри, Норма Рестарик.
Клодия Риис-Холленд. Дочь члена парламента, видного политика. Обеспеченная, способная, красивая. Первоклассная секретарша.
Фрэнсис Кэри. Дочь провинциального нотариуса. С художественными наклонностями, некоторое время училась в театральной школе, затем в художественном училище, но бросила его; иногда что-то делала для Академии искусств, в настоящее время работает в художественной галерее. Неплохо зарабатывает, широкие связи в богемных кругах. Знакома с Дэвидом Бейкером, хотя, видимо, знакомство скорее случайное. Может быть, была в него влюблена? Таких молодчиков на дух не переносят родители девиц на выданье и вообще все приличные люди. Ну и, естественно, их не жалует полиция. Но чем они так привлекают благовоспитанных девиц из хороших семей, Пуаро решительно не мог понять. Однако факт оставался фактом. А что он сам думает о Дэвиде?
Смазливый, нахальный юнец, говорит с эдакой усмешечкой. Впервые он его увидел на лестнице в «Лабиринте», куда тот явился по поручению Нормы (или по собственной инициативе… Как знать?). Потом удалось рассмотреть его получше — когда подвозил в машине. Что ж, малый явно с характером и, видимо, в своей области достаточно способный. И тем не менее — личность довольно скользкая. Пуаро взял со стола листок и сверился со своими записями. Сомнительное прошлое, хотя без явной уголовщины. Мелкие мошенничества в гаражах, хулиганство, вандализм[77], два условных приговора. Все это нынче совсем не редкость. И все-таки Пуаро не видел в нем серьезного злоумышленника. Ну что еще? Был подававшим надежды художником, но потом живопись забросил. Из тех, кто не умеет работать упорно. Тщеславен, горд — действительно павлин, самодовольный павлин, занятый только собойю. Или не только? — спросил себя Пуаро.
Он протянул руку за вторым листком, на котором было записано то, о чем Норма и Дэвид разговаривали в кафе — примерно, конечно — так, как запомнила миссис Оливер. Да, примерно, вздохнул Пуаро. Определить, в какой именно момент миссис Оливер давала волю своему воображению, было невозможно. Так любит ли этот красавчик Норму? И действительно ли хочет на ней жениться? Она-то точно в него влюблена. Он предлагал ей стать ее мужем. Почему? Есть ли у Нормы собственные деньги? Быть дочерью богатого человека и быть самой богатой — это не одно и то же. Пуаро досадливо поморщился — как же это он не выяснил условия завещания покойной миссис Рестарик! Он на всякий случай перебрал пачку листков с заметками мистера Гоби. Да, тот был более предусмотрителен и раздобыл эти сведения. Миссис Рестарик, видимо, при жизни была вполне обеспечена мужем. Кроме того, у нее был небольшой собственный доход — что-то около тысячи фунтов в год. Все свое имущество она завещала дочери. Но подобная сумма, подумал Пуаро, вряд ли может привлечь охотников за приданым. Как единственный ребенок, Норма, вероятно, унаследует большие деньги после смерти отца, но это еще не факт! Если отцу не понравится ее муж, он может и лишить ее наследства.
Следовательно, Дэвид ее действительно любит, раз предложил ей выйти за него. И все же… Пуаро, в который уже раз, покачал головой. Опять все как-то не складывается воедино… Он вспомнил письменный стол Рестарика, выписанный чек — не иначе, как отступное нежелательному молодому человеку, который, видимо, ничего другого и не хотел. М-да, чек несомненно предназначался Дэвиду Бейкеру и был на очень крупную, прямо-таки огромную сумму. Такая сумма вполне могла соблазнить необремененного деньгами и принципами молодого человека. Однако только накануне Дэвид сказал ей, что им следует пожениться. Снова противоречие. Конечно, это мог быть всего лишь ход в игре — ход, рассчитанный на то, чтобы поднять цену. Пуаро вспомнил Рестарика в тот момент. Его крепко сжатые губы. Нет, он очень любит дочь, если готов ради нее заплатить такие деньги И еще он уверен, что девушка сама от Бейкера не откажется.
При мысли о Рестарике Пуаро снова невольно подумал о Клодии. Клодия и Эндрю Рестарик. Случайность ли, что она стала его секретаршей? Неужто случайность? Возможно, тут что-то можно нащупать. Клодия. Три девушки в квартире, в квартире Клодии Риис-Холленд. В квартире, которую она сняла и вначале делила с подругой, а затем с еще одной девушкой, третьей. «Третья!» — подумал Пуаро. Да, все возвращалось к этому. Третья девушка. Именно к ней. Да, иначе и быть не могло. К Норме Рестарик.
Девушка, которая пришла к нему за помощью, когда он как раз завтракал. Второй раз он ее увидел, когда подсел к ней в кафе, куда она зашла со своим молодым человеком, успевшим к тому моменту удалиться… Интересно, они почему-то встречались с ней тогда, когда один из них ел! А что он о ней думает? Но сначала — что о ней думают другие? Прежде всего отец. Он любит ее, отчаянно за нее тревожится. Он не просто подозревает, он практически уверен, что она пыталась отравить его молодую жену. Он советовался о ней с врачом. Пуаро подумал, что ему тоже очень бы хотелось поговорить с этим врачом, хотя вряд ли это что-нибудь дало бы. Врачи крайне щепетильны и остерегаются что-либо сообщать о своих пациентах посторонним. Впрочем, Пуаро прекрасно представлял себе, что говорил врач Рестарику. Был осторожен, как все доктора, решил Пуаро Мягок и уклончив. Возможно, что-то рекомендовал. На психической неуравновешенности наверняка акцент не делал, скорее упомянул о ней вскользь, но упомянул непременно. Сам-то врач был наверняка уверен в этом. Но еще ему было известно, что истерички иногда совершают недопустимые поступки, вполне отдавая себе отчет в том, что делают — в результате злобы, ревности, сильного волнения или просто распущенности, а не потому, что у них в какой-то момент помутился рассудок. Конечно, врач этот вряд ли психиатр или невропатолог, скорее всего местный терапевт, а потому он не рискнул бы говорить о том, в чем не уверен абсолютно, а скорее ограничился бы осторожными советами. Например, порекомендовал бы работу — лучше всего в Лондоне, а потом прибегнуть к услугам специалиста.
Ну а что думали о Норме Рестарик другие? Скажем, Клодия Риис-Холленд? Этого он не знал. Он ведь практически с ней не общался, чтобы делать те или иные заключения. Она способна хранить любую тайну. И никогда не проговорится, если только не сочтет это нужным. Судя по всему, она не собиралась выставлять Норму из квартиры, а следовательно, ее психическое состояние не внушало ей опасений. И с Фрэнсис она эту тему особенно не обсуждала, иначе бы та не проговорилась, что Норма не вернулась в воскресенье из-за города. Клодия была очень недовольна словоохотливостью своей подруги. Возможно, Клодия — куда более важное звено в системе, чем кажется на первый взгляд. Умна, энергична, умела… Он снова вернулся к «третьей», к Норме. Какое место занимает она во всей этой системе? Не тот ли это узелок, что соединит все звенья? «Офелия?» — подумал он. Кстати, была ли Офелия безумной или только притворялась? Актрисы придерживаются разных точек зрения на то, как надо трактовать эту роль… То есть не актрисы, естественно, а режиссеры. Трактовка — это их конек. Был Гамлет безумен или не был? Выбирайте, что вам больше нравится. Была Офелия безумной или только разыгрывала безумие?
По отношению к своей дочери Рестарик не употребил бы слово «безумная», даже в мыслях. «Психически неуравновешенная» — все предпочитают это выражение. Но Пуаро знал, как ее называли другие. «Сдвинутая». «Слегка свихнувшаяся». «У нее не все дома». «Немного не в себе». Можно ли полагаться на мнение приходящей уборщицы? Пуаро был склонен ответить на этот вопрос утвердительно. В Норме безусловно было что-то странное, хотя, возможно, причины этой странности совсем не те, о которых можно подумать при первом взгляде на нее. Он вспомнил, как она неуверенной походкой вошла к нему в комнату — современная девушка, так похожая на многих своих ровесниц: прямые, свисающие на плечи волосы, болтающийся свитер, до неприличия короткая юбка. На его старомодный взгляд.., ну да ладно…
«Извините, но вы такой старый!»
И возможно, она была права. Он смотрел на нее глазами старика и ничего не видел… Он воспринимал ее как великовозрастного подростка, начисто лишенного кокетства и женственности. В этом угловатом создании не было ни пленительности, ни тайны, ни обаяния, ничего, кроме разве что примитивной, чисто биологической сексуальности. Так не была ли она права, вынося ему такой приговор? Он не мог ей помочь, потому что не понимал ее, потому что просто не был способен оценить ее. Он сделал для нее все, что было в его силах, но в чем это конкретно выражалось? Что, собственно, он сделал для нее после того, как она все-таки ему доверилась? И тотчас ответил себе: он оградил ее от опасности. Хотя бы это. Если, конечно, ей что-то угрожало. В том-то и дело, что непонятно, нуждается ли она в защите? Это ее нелепое признание! Да, пожалуй, не столько признание, сколько категоричное утверждение: «Мне кажется, я совершила убийство!»
Стоп! На этом надо задержаться! Ведь здесь и заключена суть. Его призвание — разбираться с убийствами. Раскрывать убийство! Предотвращать убийство! Быть настоящей ищейкой, которая идет по следу. И вот ему объявляют об убийстве. Совершенно непонятно, о каком именно убийстве. Он так и не сумел это выяснить. Мышьяк в супе? Драка на ножах малолетних хулиганов? Эта зловещая фраза: «Пятна крови во дворе». Револьверный выстрел. В кого стреляли и почему? Нет, все это не то. Не соответствует ее словам: «Я, кажется, совершила убийство».
Пуаро все бродил и бродил во мраке, тщетно пытаясь нащупать систему и какое именно место занимает в ней «третья девушка». И всякий раз убеждался в том, что он ничего не сумеет добиться, пока не поймет, что на самом деле представляет собой эта девушка.
И потом вдруг случайная фраза Ариадны Оливер. Которая словно бы осветила мрак. Предполагаемое самоубийство какой-то женщины в Бородин-Меншенс: Оно уже более или менее укладывалось в систему. Ведь именно там жила третья девушка. Вот оно — убийство, о котором она говорила. Но, может быть, было еще одно убийство? Нет, вряд ли, это весьма маловероятно! Тем более что на всякий случай он проверил: никакой другой смерти непосредственно перед ее визитом — на который она решилась сразу же после того, как услышала от миссис Оливер чрезвычайно лестные слова в его адрес, — не было.
Да, когда все та же миссис Оливер соизволила наконец сообщить ему о женщине, которая выбросилась из окна, он подумал, что конец этой истории уже близок.
Он решил, что вот он, тот ключ, который поможет ему найти ответы на все поставленные вопросы — почему, когда, где. Так он думал.
— Quelle deception[78], — сказал Эркюль Пуаро вслух и, протянув руку, выбрал из пачки аккуратно напечатанное резюме целой человеческой жизни, основные факты биографии миссис Шарпантье. Сорокатрехлетняя женщина, занимавшая вполне приличное положение в обществе. Судя по всему, в молодости она вела очень бурную жизнь — два брака, два развода, любила мужчин, шумные сборища. А в последнее время сближалась с мужчинами много моложе себя. Жила она одна — в квартире в Бородин-Меншенс и все чаще злоупотребляла алкоголем. Пуаро хорошо представлял ее какой она была и какой стала. Такая женщина действительно могла выброситься из окна, поддавшись приступу отчаяния. Да, отчаяния…
Она думала, что у нее был рак, — внушила себе, что у нее рак. Однако при вскрытии было точно установлено, что ничего подобного у нее не было.
Ему требовалось всего лишь какое-то звено между ней и Нормой Рестарик. Но найти его никак не удавалось. Пуаро вновь перечел сухо изложенные факты.
Официально опознал покойную нотариус. Как Луизу Карпентер, хотя она и переделала свою фамилию на французский манер в Шарпантье. Видимо, решила, что так она лучше сочетается с именем Луиза? Но почему это имя — Луиза вроде бы как ему знакомо? Вроде бы оно и раньше в какой-то связи упоминалось? Какая-то случайная фраза? Его пальцы аккуратно перебирали листки. А! Вот оно! Одно-единственное упоминание. Женщину, ради которой Эндрю Рестарик оставил жену, звали Луиза Бирелл. Как оказалось, она быстро исчезла из его жизни — всего через год после того, как они уехали. Подобное же неоднократно повторялось и в жизни Луизы Шарпантье — бурный роман, разбитая семья ее избранника, а затем — бурные ссоры и бурное расставание… Тоже своего рода система. Пуаро вдруг почувствовал уверенность. Полнейшую уверенность в том, что Луиза Шарпантье была именно той Луизой.
Пусть даже так, но как это увязывается с Нормой? Сошлись ли Рестарик и Луиза Шарпантье (если, конечно, Луиза Бирелл и Луиза Шарпантье были одним и тем же лицом) снова, когда он вернулся в Англию? Вряд ли, решил Пуаро. Их жизненные пути разошлись много лет назад. И новый всплеск чувства казался маловероятным, попросту невозможным. Их прошлая страсть оказалась преходящей — не любовь, а лишь увлечение, хоть и сильное. Теперешняя его жена едва ли могла испытывать ревность к прошлому, да еще настолько жгучую, чтобы столкнуть с седьмого этажа бывшую любовницу мужа. Полнейшая нелепость! Вот первая миссис Рестарик, у той действительно могло бы возникнуть желание отомстить женщине, разрушившей ее семью. Но даже она не решилась бы на такое. Да и вообще, при чем тут первая миссис Рестарик, она умерла два года назад!
Зазвонил телефон. Пуаро не шевельнулся. Он не хотел отвлекаться. У него возникло ощущение, что он вышел на какой-то след… И боялся снова его потерять… Телефон смолк. Отлично. Мисс Лемон найдет, что ответить.
Отворилась дверь, и вошла мисс Лемон.
— Вас просит миссис Оливер. Пуаро отмахнулся.
— Только не сейчас! Я не могу сейчас говорить с ней.
— По ее словам, она только что вспомнила что-то, о чем забыла вам рассказать. О каком-то листке.., неоконченном письме, вывалившемся из ящика в мебельном фургоне. Довольно бессвязная история! — Мисс Лемон позволила себе неодобрительный тон.
Пуаро замахал рукой еще отчаяннее.
— Только не сейчас, — умоляюще воскликнул он. — Прошу вас. Не сейчас!
— Я скажу ей, что вы заняты. — И мисс Лемон удалилась.
Пуаро вновь остался наедине со своими мыслями. На него волнами накатывала усталость. Слишком долго он размышлял. Надо расслабиться. Да, надо расслабиться. Пусть исчезнет напряжение, и вот тогда система сложится. Он закрыл глаза. Все компоненты у него есть. Теперь он в этом не сомневался. За пределами этой комнаты ему уже нечего было узнавать. Ответ должен прийти изнутри.
И внезапно — когда дремота уже смежала его веки — отпет пришел…
Все-все было тут — наконец-то! Предстояло еще многое распутать, но он уже знал. Все кусочки головоломки были налицо, все разрозненные кусочки, пока перемешанные, но сопрягающиеся между собой. Парик, портрет, пять часов утра, женщины и их прически, длиннокудрый Павлин — все вело к словам, с которых все началось:
Третья девушка. И еще эта ее фраза: «Кажется, я совершила убийство…» Ну конечно же! Ему вдруг вспомнился глупенький детский стишок. Он продекламировал его:
- — Ани-ани-ани, трое в одной лохани.
- А кто они, знаешь?
- Мясник, и пекарь, и толстый лекарь…
Жаль только, что последнюю строку он забыл. Ну да, конечно, пекарь и в определенном смысле мясник… Он попытался придумать нечто подобное про трех девушек:
- Раз, два, три, четыре, трое девушек в квартире.
- А кто они, знаешь?
- Секретарша личная, художница столичная,
- А Третья…
Вошла мисс Лемон.
— А! Вспомнил! «И все они вышли из такой вот картошинки!»
Мисс Лемон посмотрела на него с тревогой.
— Доктор Стиллингфлит хочет говорить с вами немедленно. Утверждает, что дело не терпит отлагательств.
— Скажите доктору Стиллингфлиту, чтобы он… Доктор Стиллингфлит, вы сказали?
Он юркнул мимо нее и схватил трубку.
— Я слушаю. Говорит Пуаро. Что-нибудь случилось?
— Она ушла.
— Что?
— То, что вы слышали. Она ушла. Вышла через калитку.
— И вы позволили?
— А что я мог сделать?
— Могли бы ее остановить.
— Нет.
— Отпустить ее было безумием.
— Нет.
— Вы ничего не понимаете.
— Но мы так договорились. Полная свобода.
— Вы не понимаете, во что это может вылиться.
— Ну, ладно, не понимаю. Но я знаю, что должен делать я. И если бы я ее задержал, вся моя работа с ней пошла бы насмарку. А я с ней много работал. Мои и ваши обязанности не совпадают. И цели у нас разные. Говорят же вам, я кое-чего добился. Настолько, что был уверен, что она не уйдет.
— О да! И тут, mon ami, она ушла.
— Откровенно говоря, не понимаю почему. Не представляю, что могло вызвать рецидив[79].
— Что-то произошло.
— Да, но что?
— Она с кем-то виделась, кто-то с ней говорил, кто-то узнал, где она находится.
— Не вижу, каким образом это могло произойти… А вот вы никак не можете уяснить, что она была абсолютно свободна! Иначе вообще ничего не вышло бы.
— Кто-то до нее добрался. Кто-то узнал, где она. Она получала письмо, телеграмму? Ей звонили?
— Нет. В этом я абсолютно уверен.
— Тогда как же… Ну, конечно! Газеты. Вы ведь в этом вашем заведении получаете газеты?
— Естественно. Нормальная, будничная жизнь, вот чего я добиваюсь в своем заведении.
— Значит, именно так они до нее и добрались. Нормальная, будничная жизнь. Какие газеты вы получаете?
— Пять. — Он их перечислил.
— Когда она ушла?
— Сегодня утром. В половине одиннадцатого.
— Вот именно! После того, как прочла газеты. Есть с чего начать. Какую она обычно читала?
— По-моему, особых предпочтений у нее не было. Брала то одну, то другую, иногда все, а иногда только проглядывала.
— Ну, не будем тратить время на разговоры.
— Вы считаете, она увидела какое-то объявление? Адресованное ей?
— Другого объяснения как будто нет. Всего хорошего, пока мне больше нечего вам сказать. Мне надо искать. Искать подходящее объяснение и как можно быстрее начать действовать. — Он повесил трубку. — Мисс Лемон, пожалуйста, принесите обе наши газеты — «Морнинг ньюс» и «Дейли комет». И пошлите Джорджа купить остальные.
Открывая газеты на странице с частными объявлениями и внимательно их просматривая, он продолжал свои размышления. Он успеет. Должен успеть… Одно убийство уже было… На подходе второе. Но он, Эркюль Пуаро, ему воспрепятствует… Если успеет вовремя. Он, Эркюль Пуаро, — защитник невинных. Разве он не повторяет постоянно: «Я не одобряю убийств» — чем вызывает у многих усмешку. Они считают это позерством. Но тут никакой позы, только простая констатация…
Вошел Джордж с ворохом газет.
— Все утренние выпуски, сэр. Пуаро взглянул на мисс Лемон, которая стояла, ожидая распоряжений.
— Просмотрите, пожалуйста, те, которые я уже просмотрел, вдруг я что-нибудь пропустил.
— Личные объявления?
— Да. Может быть, имя «Дэвид» или «Норма». Нет, вряд ли… Скорее какое-нибудь уменьшительное или ласкательное… А то и просто просьба о помощи. Или о встрече.
Мисс Лемон начала покорно просматривать газеты. На лице ее отражалась легкая брезгливость. Это не входило в ее обязанности, но сейчас у него других поручений для нее не было. Сам он разложил перед собой «Морнинг кроникл». Наиболее обширное поле для розысков. Три столбца. Он нагнулся над развернутым листом:
Дама желает продать свое манто… Приглашаются спутники для автомобильного путешествия за границей… Продается чудесный старинный особнячок… Семейный пансион… Умственно отсталые дети… Домашняя тянучка… «Джулия. Никогда не забуду. Вечно твой».
Это теплее… Он взял это на заметку, но продолжал чтение.
Мебель — стиль Людовика XV… Пожилая дама предлагает помощь в содержании гостиницы… «В отчаянном положении. Должен тебя увидеть. Будь в квартире в 16.30. Обязательно! Наш пароль Голиаф».
Он услышал, что в дверь звонят уже в тот момент, когда, крикнув «Джордж, такси» и надев пальто, вышел в прихожую. Джордж как раз отворил дверь миссис Оливер, с которой он едва не столкнулся. В тесной прихожей им троим не сразу удалось разойтись.
Глава 22
Фрэнсис Кэри, с дорожной сумкой на плече, шла по Мандевиль-роуд и болтала с приятельницей, которую повстречала на углу, откуда открывался вид на корпуса Бородин-Меншенс.
— Ну, Фрэнсис, честное слово, как же там можно жить. Тюрьма тюрьмой!
— Чушь, Эйлин, я ведь тебе говорила, что квартиры жутко удобные. Я очень довольна, к тому же Клодия просто идеальная компаньонка — никаких к тебе требований… И уборщицу нашла замечательную. Все так надежно, лучше некуда.
— И вас там двое? Да нет же! Ты как будто говорила, что вы взяли третью?
— А! Она вроде бы сбежала от нас.
— Не заплатив свою долю?
— Нет, тут, кажется, все в порядке. По-моему, она сильно закрутила со своим приятелем.
Эйлин сразу прекратила расспросы. Приятели разумелись сами собой, и в этом не было ничего интересного.
— Откуда ты на этот раз?
— Из Манчестера. Частный вернисаж. Успех огромный.
— Ты и правда в следующем месяце едешь в Вену?
— Вроде бы. Собственно, все уже обговорено.
— А если что-нибудь украдут? Вот будет ужас!
— Все картины застрахованы. То есть те, которые стоит красть.
— А как прошла выставка твоего подающего надежды Питера?
— Боюсь, не очень. Правда один критик в «Художнике» отозвался положительно, а это уже что-то.
Фрэнсис свернула во двор Бородин-Меншенс, а ее приятельница пошла дальше — к особнячку, перестроенному из конюшни. Поздоровавшись со швейцаром, она села в лифт, поднялась на свой шестой этаж и, тихонько что-то напевая, пошла по коридору к своей квартире.
Она повернула ключ в замке. В прихожей было темно — Клодия должна была вернуться только через полтора часа. Но в гостиной, дверь которой была приоткрыта, горел свет.
— Свет горит! Странно… — сказала Фрэнсис вслух. Она поставила сумку на пол, сняла пальто, толкнула дверь гостиной, вошла и.., судорожно сглотнув воздух, застыла на месте. Словно во сне, она уставилась на распростертое на полу тело. Затем ее взгляд медленно перешел на зеркало напротив, и она увидела собственное полное ужаса лицо Из ее груди вырвался вздох. Оцепенение прошло, и, откинув голову, она закричала. Потом кинулась в прихожую, споткнулась о сумку, отшвырнула ее ногой в сторону, с воплем выбежала в коридор и забарабанила кулаками в соседнюю дверь.
Дверь открылась.
— Да что такое… — начала пожилая женщина.
— Там мертвый.., убитый… По-моему, это мой знакомый… Дэвид Бейкер. Лежит на полу. По-моему, его зарезали… Наверное… Кровь.., всюду кровь.
Она истерически зарыдала. Мисс Джейкоб встряхнула ее за плечи, отвела к себе, усадила на диван и сказала непререкаемым тоном:
— Успокойтесь. Сейчас налью вам коньяку. — А потом сунула ей в руку рюмку и приказала:
— Выпейте и оставайтесь здесь.
Фрэнсис послушно отхлебнула, а мисс Джейкоб вышла в коридор и направилась к открытой двери соседней квартиры. Дверь в гостиную тоже была открыта, и мисс Джейкоб, не останавливаясь, вошла в гостиную.
Она была не из тех женщин, которые визжат при виде трупа. Остановившись на пороге, она только крепко сжала губы.
То, что она увидела, напоминало сцену из кошмарного спектакля. На полу, широко раскинув руки, лежал красивый молодой человек с рассыпавшимися по плечам каштановыми волосами. На нем был алый бархатный пиджак, а белую рубашку испещряли пятна крови.
Вздрогнув, мисс Джейкоб осознала, что она не одна. Она обвела комнату взглядом.
Совсем рядом, вжавшись в стену, стояла девушка, а над ней — огромная фигура Арлекина, словно парившего в небе. На девушке было белое шерстяное платье, светло-каштановые волосы сосульками свисали вдоль щек. В руке она держала кухонный нож.
Мисс Джейкоб смотрела на нее, а она смотрела на мисс Джейкоб.
Потом девушка сказала тихим задумчивым голосом, точно отвечая кому-то:
— Да, я его убила У меня на руках была кровь. С ножа Я стала смывать ее, но она ведь по-настоящему не отмывается, правда? А потом я вернулась посмотреть, так ли все на самом деле. Да, так оно и есть. Бедный Дэвид… Наверное, я должна была это сделать.
Шок вырвал у мисс Джейкоб слова совершенно неожиданные и для нее самой. Еще не договорив до конца, она подумала, насколько они нелепы в такую минуту.
— Да? А почему вы должны были это сделать?
— Не знаю… Вернее.., пожалуй, все-таки знаю. Он был в отчаянном положении. И позвал меня.., и я пришла. Но мне хотелось освободиться от него. Мне хотелось избавиться от него. На самом-то деле я его не любила.
Она бережно положила нож на стол и опустилась на ближайший стул.
— Это ведь опасно? — продолжала она. — Ненавидеть кого-нибудь… Опасно потому, что не знаешь, чего от себя ждать… Вот как с Луизой… Наверное, следует позвонить в полицию, — добавила она тихо.
Мисс Джейкоб послушно набрала 999.
В комнате с Арлекином на стене осталось шесть человек. Прошло несколько часов. Полиция побывала в квартире и, сделав все необходимое, удалилась.
Эндрю Рестарик сидел словно оглушенный, в оцепенении. Иногда он как заведенный повторял одну и ту же фразу: «Не могу поверить. Не могу…» Его вызвали по телефону из конторы, и с ним приехала Клодия Риис-Холленд. С обычной своей деловитостью она позвонила адвокату, затем в «Лабиринт» и в две фирмы, торгующие недвижимостью, пытаясь найти Мэри Рестарик. Она дала Фрэнсис Кэри транквилизатор и уговорила ее прилечь.
Эркюль Пуаро и миссис Оливер сидели рядом на диване. Они приехали раньше остальных — одновременно с полицией.
Самым последним, когда полицейские уже произвели осмотр, приехал невозмутимого вида человек с седыми волосами и мягкими манерами — старший инспектор Нил из Скотленд-Ярда. Он слегка кивнул Пуаро, потом его познакомили с Эндрю Рестариком. У окна, глядя вниз во двор, стоял высокий молодой человек с рыжей шевелюрой.
Чего они все ждут, спрашивала себя тогда миссис Оливер. Убитого увезли, фотографы и все прочие члены следственной бригады работу закончили. Они с Пуаро давно сидели в этой гостиной, видимо, им следовало дождаться инспектора из Скотленд-Ярда. Но вот тот приехал… Теперь-то что?
— Может быть, я мешаю? — неуверенно спросила она инспектора.
— Миссис Ариадна Оливер, не так ли? Нет, если вы не возражаете, я бы хотел, чтобы вы остались. Я знаю, это было тяжело…
— Все было каким-то нереальным…
Миссис Оливер закрыла глаза, заново переживая увиденное. Павлин, столь живописный в жизни, был таким же и в смерти, он будто бы лежал на сцене, изображая убитого. А девочка… Девочка в чем-то переменилась: уже не сомневающаяся во всем и вся обитательница «Лабирин-Ti», не Офелия, лишенная привлекательности, как назвал ее Пуаро, но трагическая фигура, с тихим достоинством приемлющая свой рок.
Пуаро тут же попросил разрешения позвонить в Скотленд-Ярд и еще в одно место. Сержант, предварительно позвонив начальству, пригласил Пуаро в комнату Клодии, где был второй аппарат, и Пуаро тщательно затворил за собой дверь.
Сержант, чьи сомнения, видимо, не вполне рассеялись, шепнул своему подчиненному:
— Сказали, что все в порядке. Интересно, кто он такой? Странноватый старичок!
— Вроде бы как иностранец? Может, разведка?
— Да нет, пожалуй. Он звонит старшему инспектору Нилу.
Его собеседник приподнял брови и присвистнул. Кончив говорить, Пуаро приоткрыл дверь и поманил к себе миссис Оливер, которая стояла на пороге в некоторой растерянности. Они сели бок о бок на кровати Клодии Риис-Холленд.
— Если бы мы могли что-нибудь предпринять! — сказала миссис Оливер, как всегда предпочитавшая действие бездействию.
— Терпение, chere madame.
— Неужели вы не в силах ничего сделать?
— Я уже сделал все что мог — позвонил тем, кому необходимо было позвонить. А здесь, пока полиция не закончит предварительного осмотра, мы ничего предпринять не можем.
— Кому вы еще позвонили, кроме своего инспектора? Ее отцу? Чтобы он приехал и внес за нее залог?
— Когда речь идет об убийстве, вопрос о залоге, как правило, не встает, — сухо заметил Пуаро. — А ее отца уже известила полиция. Узнали его номер от мисс Кэри.
— А где она?
— Бьется в истерике у некой мисс Джейкоб — это в соседней квартире, насколько я понял. Труп обнаружила она. Ее это, видимо, потрясло. Она выскочила отсюда, крича во весь голос.
— А! Художница? Вот Клодия головы не потеряла бы.
— Согласен. Очень.., сдержанная молодая особа.
— Кому же вы звонили?
— Во-первых, старшему инспектору Нилу, как вы уже догадались. В Скотленд-Ярд.
— А этим ищейкам понравится, что он явится сюда и начнет командовать?
— Он не начнет командовать. Последнее время он наводил для меня кое-какие справки, могущие пролить свет на это дело.
— Ах, вот что! А кому еще вы звонили?
— Доктору Джону Стиллингфлиту.
— Кто он? Заявит, что у бедняжки Нормы мозги набекрень, и на этом основании она может убивать людей?
— Его квалификация позволит ему представить суду подобное заключение. Если в этом возникнет необходимость.
— А он хоть что-нибудь о ней знает?
— Полагаю, что очень и очень много. С того дня, когда мы выследили ее в кафе «Трилистник», она находилась в его клинике.
— Кто ее туда отправил?
Пуаро улыбнулся.
— Я. Перед тем как поспешить в кафе после вашего звонка, я кое о чем с ним договорился — по телефону.