Все схвачено Дуровъ

15

Дню еще плестись и плестись, а Легату делать было нечего. Можно было пойти к ребятам и нажраться в хлам. Можно, но вредно. Легат понимал, что гуляет сейчас где-то рядом с каким-то решением, не исключено – ломающим напрочь всю систему взаимодействий, отлаженную за минувшие годы двумя Конторами, или, точнее, двумя ее поколениями. Контора всегда одна! Для него – привычное состояние: чувствует, что где-то что-то зреет, поймать не может, но и не хочет. Потому что знает себя и знает, что это «что-то» в урочный час всплывет само.

Образованные люди называют сей эффект озарением. Льстит самолюбию, которого Легату не занимать стать…

Надо позвонить Полковнику.

Заглянул в справочник, набрал четыре цифры.

– Это я. Что у нас за окном: добрый день или добрый вечер?

– Плавное перетекание первого во второе, – сложно ответил Полковник. – А у вас, что, часов нет? Могу презентовать. «Командирские».

– Презентуйте. Приму с благодарностью, – сказал шкурный Легат.

Часы он любил, собирать – не собирал, но покупал частенько: приятель его держал в Столице часовой бутик и по дружбе продавал Легату понравившиеся модели с хорошим дисконтом.

А «Командирских», да еще и раритетных, в бутике не было. А за «Командирские» придется свои отдать. Обычай.

– Заходите. Часы – вот они. Передо мной.

– Спасибо. За мной, как понимаете, не заржавеет… Но приношу свои извинения – не сегодня. Завтра с утра пойдет?

– Работы много? – В голосе Полковника – хотел он того или не хотел – слышалось удивление.

Не привык человек, чтоб ему отказывали.

– Работы всегда много. Но и событий за минувшие дни – с перебором. Башка тупая. Пойду-ка я погуляю по Столице моей юности, мозги прочищу, подумаю, сам с собою поговорю. Есть о чем. Поужинать зайду в одиночестве… ну, хотя бы в ресторан при моей гостинице. Помнится, неплохим был… Что-то мы не так делаем, полковник. Переливаем воду из ведра в ведро. Пустое занятие…

– Есть иные предложения? – в телефонном голосе Полковника слышалась заинтересованность.

Пусть это и мистика, но голос как будто стал более упругим. А может, и не как будто…

– Сформулированных пока нет. А не сформулированные… Помните поговорку?

– Дуракам вполдела не показывают? – усмехнулся Полковник.

Угадал. Но разве Легат позволит себе так подставиться? Не мальчик, чай…

– Нет, – ласково сказал он. – Я имел в виду другую. Еще курица – в гнезде, яйца – в жопе, а ты уж их продавать в Охотный ряд собрался. Я о себе, как вы понимаете…

Полковник засмеялся.

– Хорошая поговорка. Не знал. Спасибо… Ладно, раздумчивого вам вечера. И результатов внятных… Охрану дать?

– Окститесь, командир! Обычный человек в не чужом ему городе… И милиция в ваши годы куда лучше нашей работала… Да, есть просьба. Не профинансирует ли меня Контора? А то, знаете ли, с местной валютой есть трудности…

Полковник опять засмеялся.

– Мы ж веников не вяжем, Легат, раз уж до поговорок дело дошло. Возьмите у своего помощника ключ от сейфа, откройте его и позаимствуйте сколько надо. Да, расписочку на взятую сумму не затруднит черкнуть?

– Не затруднит.

– Черкните и в сейф положите. Пусть лежит. И не называйте меня Полковником, что за официоз? Меня зовут Стратег. Запомнили?.. Полезного вам вечера… – и отрубился.

А Легат взял ключ и отпер сейф. Содержимое было, мягко говоря, странноватым. На нижней полке, на дне сейфа, лежали две толстые пачки банкнот. Одна – памятные глазу пёстрые сторублевки с профилем Вождя Революции. Вторая – той же толщины пачка лиловеньких двадцатипятирублевок. На взгляд в первой – сто на сто, то есть в сумме десять тысяч рублей. Фантастическая сумма для человека среднего класса семидесятых! Плюс во второй – две с половиной тысячи. Тоже впечатляет!

В былые годы Легат держал в руках подобные суммы.

Государство было богатым. Денег печаталось – сколько надо. Книг – тоже. Писателей и всяких прочих «творюг» от слова «творчество» начальство любило и холило…

Умерил восторги памяти, вынул одну банкноту достоинством сто рублей и четыре четвертных. Привычно полез в карман: черт, бумажника-то он с собой не взял! Ладно, пустое, в кармане полежат. Да и по дороге можно в Главный Универмаг зайти, купить там какой-никакой бумажничек и заодно разменять купюры.

Написал расписку, положил в сейф, запер его, ключ помощнику отдал.

– До завтра, – сказал.

– Когда завтра машину присылать? – поинтересовался помощник.

– Так дойду. Максимум десять минут ходу. Зачем машина?

Надо было зайти к ребятам, а то – неудобно.

Было пошел, сообщив об этом помощнику, но тот удержал временного шефа:

– Они звонили, просили сказать, что гуляют, а в девятнадцать тридцать ждут вас на ужин в ресторане вашей гостиницы. Если вы сможете… – добавил виновато: – Я уж и столик заказал…

Легат посмотрел на часы: семнадцать десять. До ужина практически – два часа с копейками. Не пойти – нельзя. Хамство. И вообще… Что ж, погуляем по Столице пару часиков, проветрим мозги, может, что и залетит – полезное…

Вышел на площадь, вздохнул глубоко: а и то хорошо, когда машин мало. Попади он не в семидесятый, а, скажем, в пятидесятый – еще лучше показалось бы. В смысле экологии вестимо. Но куда круче – с точки зрения автомобилиста двухтысячных, по мозжечок зачморенного глухими пробками…

Да нет, елки-палки, слово «мало» было не точным определением, чересчур бедным для «великого и могучего» русского языка, если уж сравнивать с двухтысячными годами, когда машин, иной раз казалось Легату, было больше, чем пешеходов. Когда над улицами висело – особенно в пасмурную погоду – сероватое марево: то ли небо слишком низко набрякло, то ли воздух был насыщен каким-то говном, испускаемым старыми малолитражками, грязными грузовиками, еле живыми автобусами и прочей автонечистью. Когда была зима, в которой снег был не белый, а серый. Иногда даже черноватый…

И грохот, и шум, и автомобильные гудки, которые не разрешены правилами, и мат, несущийся из окон авто, – это больше летом, и бабы за рулем, которым абсолютно насрать, кто едет сзади, впереди, сбоку, главное – это они. Говорят: права понакупили… А кто продает-то? Родные гаишники и продают. И техосмотр проходят машины, которым вообще двигаться не след, а почему проходят? Денежки!

Нет для гражданина Страны большего удовольствия, чем эту Страну нести по кочкам…

К черту посыпание главы пеплом! Скажи честно: где тебе больше нравится? Здесь или в твоем новом времени? Здесь, конечно, лучше дышится, сам себе отвечал Легат, идучи вдоль смешных витрин, где стояли манекены в приталенных светлых платьях, в шляпках, в перчатках и – с ценниками на платьях. Вон – сидит в окне за столом прелестное целлюлозное или уже пластиковое – или из чего там оно? – создание в блондинистом паричке, одной рукой подпирает подбородок, другая произвольно опущена вниз, пальчики растопырены, на столе – чайный сервиз на шесть персон. А она – одна. И цена ей, на кофточку приколотая, всего – семнадцать целковых.

И не вспомнить с ходу: дорого это было или нет? Вроде бы не дешево…

Поживем – поймем, привыкнем к здешним денежкам.

А уже подступал вечер, и Конный Двор с торца подсветили прожектора, и он засиял этакой театральной декорацией, выставленной на огромной площади-сцене. Как бы в затемненном фильтрами свете. А на самом деле просто темнело. И загорелись фонари в Царском Саду, издавна разбитом около красной стены Крепости. И машины зажгли подфарники. И Главная площадь, которую не видно было от Конного Двора, напомнила о себе светом прожекторов, упершихся в синеющее небо…

Но! Сама площадь Конного Двора была обидно пустой и темноватой. Легат помнил ее такой. Но когда неугомонный Городской Голова задумал и осуществил-таки нещадный подкоп под площадь и построил под землей очередной многоэтажный торговый центр, Легат, как и большинство столичных равнодушных горожан, легко принял этот проект и легко с ним смирился. Ну, была огромная площадь с потрескавшимся асфальтом, привычными фонарями и тремя потоками машин по ней. От Центра аж в шесть рядов вдоль Старого Университета, к центру в пять рядов вдоль Царского Сада, к Центру же наискосок, по диагонали, три ряда от угла Конного Двора до угла гостиницы «Мать-Город». А еще и автобус, как сам помнил Легат, перед Конным Двором разворот делал…

– Извините, товарищ… – Голос возник за спиной, Легат развернулся: две девушки, лет по двадцать, наверно, очень похожие на ту, что сидела в витрине с ценником, тоже в светлых платьях, в светлых шерстяных кофточках с множеством махоньких пуговиц… или не шерстяных, Легат ни тогда, ни теперь не разбирался в дамских вещах… но только реальные девушки, а не манекены из витрины, живые – из плоти и крови. – Скажите, пожалуйста, как нам пройти к Музею изящных искусств?

– Это рядом, – охотно объяснил Легат, странно обрадованный тем, что его, ничуть не усомнившись, приняли за местного. – Пойдете вдоль Конного Двора… вот это здание, знаете его?.. – девушки синхронно кивнули, – дойдете до конца… вон там, видите?.. перейдете улицу… все время прямо, никуда не сворачивайте… потом еще метров пятьдесят и опять через улицу, напротив, увидите красивое старинное здание за чугунным забором. Это и есть Музей. Перейдете улицу и вы – там…

– Спасибо! – хором поблагодарили девушки, собираясь уйти.

Но Легат придержал их.

– Боюсь вас разочаровать, но, по-моему… – он вспоминал: а был ли он в Музее в семидесятые, – …по-моему, Музей уже закрыт. Десять минут восьмого. А он, если не ошибаюсь, до семи работает.

– Еще раз спасибо, – уже соло сказала одна из девушек. – Мы все же попробуем…

И пошли вдоль здания.

А Легат вдруг крикнул вслед:

– Постойте!..

Они разом остановились, обернулись. Но Легат передумал. Сказал извиняющимся тоном:

– Нет, ничего. Все в порядке. Удачи вам.

И сам пошел прочь – в сторону гостиницы, где наверняка сидели уже Диггер с Буром и материли Легата за опоздание. А он всего-то захотел пригласить девушек поужинать, потому что музей закрыт наверняка. Захотел и испугался. Это были не те девушки из его Настоящего, которым глубоко наплевать было на возраст кавалера – лишь бы деньги имел. Да и проходил Легат в том Настоящем не только по финансовой составляющей, но и по внешнему виду: строен, подтянут, одет элегантно и дорого, а уж касаемо светской беседы – так поищите равных! Ну, правда, лицо малость выдавало возраст: как жена ни настаивала, ни на какие подтяжки, ни на какие иные посягания на его ясный лик он не соглашался. И не мешало ему лицо, что за вздор!..

А боязни чужой молодости он никогда не чувствовал!

А тут – спасовал.

Может, тот Легат, который где-то здесь неподалеку обитает, помешал ему? Тот Легат девушек не отпустил бы ни в жизнь, хотя скорее всего был моложе их! Как ни смешно, и этот тоже не отпустил бы, но…

Да к черту эти ваши «но»! Пусть не пришелец Легат, а местный обитатель Легат решает, как ему поступать с прохожими девушками. И с не прохожими тоже. Легат отлично помнил, что у местного обитателя все получалось, как он задумывал. Если задумывал. А ему, неместному, в эту веселую и азартную игру здесь играть заказано. Им самим и заказано. У него здесь Дело. Вот так: с прописной буквы…

А ребята заждались. Но, пока заждались, выпили уже по двести «Столичной», съели по «Столичному» же салату и уже ждали основных блюд.

– Где шатался? – спросил Диггер.

– По улицам гулял. Вспоминал. Думал, – сказал правду Легат и сел третьим.

Заказал подлетевшему официанту грибочки, селедочку, соленья всякие плюс на горячее – бифштекс из телятины средне прожаренный (ну не знали здесь пока терминов типа medium well или well done!), поднял рюмку с водочкой:

– За успех нашего безнадежного дела. Пойдет?

– Пойдет, – согласился Диггер, а Бур традиционно кивнул.

Выпили. Закусили. Стало лучше жить. И accident с девушками и музеем мгновенно ушел в прошлое и растаял там, как сон, как утренний туман.

– Что происходит? – спросил Диггер. – Долго нам тут сидеть?

– Не знаю, – честно сказал Легат. – Есть два мнения. Одно начальства, другое мое.

– Они разные?

– Пока мое не очень сложилось. Пока думаю. Но склонен утверждать, что разные.

– А поподробнее?

– А поподробнее, когда мы домой не на побывку, а навсегда вернемся. Типа дембель.

– Ты хоть на побывку вырываешься, а мы здесь прям как два тополя на Плющихе.

– Три, – поправил точный Бур.

– Третий у нас вместе со своим пухом летает, – неожиданно зло сказал Диггер. – А мы двое по ветки врыты… Пойти, что ли, на эту Плющиху, а, Легат? На тополя поглядеть? Кино-то вроде из этих годов…

– Где-то да, – подтвердил Легат. – Только я что-то не помню на Плющихе ни одного тополя. Зря сходите. А лучше б вам не рыпаться, а сидеть тихо и ждать, пока я вас не задействую.

– Это сколько ждать-то?

– Может, день. Может, неделю.

– Ага. А может, месяц или год, да?.. Мы, братан, лучше в бега подадимся.

– В бега – это куда?

– В тоннель, куда…

– Там теперь мышь не проскочит, – сказал Легат. – Там новую систему слежения смонтировали. Не тратьте зря время и здоровье. Поймают, отлупят, довольствия лишат. Вам это надо? Мне нет. Мне нужны вы – здоровые и крепкие, здесь и сейчас.

Ребята и вправду были ему нужны здесь и сейчас. Или завтра. Или через неделю. Или не здесь. Или не нужны…

Легат пока не сформулировал до конца ту программу, которую он собирался осуществить. Делиться соображениями он не хотел ни с кем, а когда из разрозненных соображений вырастет стройная идея… или программа… то он сообщит. Кому это надо. А тех, кому это надо, вокруг него – навалом, начиная с Очкарика и заканчивая Хароном. Так что, ясный пень, никому ничего он не сообщит, пока сам все не подготовит.

Но понимал: его программа может войти в противоречие с программами двух Контор. И что тогда? Ответа пока не имеем. Юный герой в книжке хорошего писателя любопытствовал: «Если кит на слона влезет, кто кого сборет?» Как без полевых испытаний ответить?..

Аналогия вроде бы далекая, но лишь на первый взгляд.

– Давайте еще по одной, – сказал он ребятам. – Знаете за что? За терпение и труд, которые известно что могут. С вас – терпение, с меня – труд. И со всех нас… – Он приложил указательный палец к губам, а потом ткнул им под стол: мол, гостиница чисто конторская, мол, слушают, как к гадалке не ходи.

Поняли его. Выпили. Помолчали.

– Ладно, Легат, – сказал Диггер. – Ты у нас самый продвинутый, ты и решай. Мы – на подстраховке.

– Вот и ладушки, – обрадовался Легат.

А ночью, проснувшись часа в четыре утра, – темно за окнами еще было! – он сам понял. Все. И спать уже не было смысла. Влез в душ, потом побрился, потом сел за письменный стол, взял из гостиничной папки белый лист бумаги и начал рисовать на нем крестики, нолики и кружочки, не имеющие ничего общего с тем, о чем думал.

А думал о том, как похоронить этот гребаный проект. Как похоронить его, не напакостив Очкарику, а, напротив, попробовав помочь ему…

В чем?

Это Легат намечтал сам себе, что всесильный шеф Конторы и будущий Генсек-на-час нуждается в его, Легата, помощи. По логике выходило – не нуждается! В подсказках из Будущего – да, это не столько помогает, сколько успокаивает. Утешает. И Легат здесь – только транслятор. Или гаже: почтальон Печкин, который, как помнил Легат, еще не появился на экранах и, соответственно, в сердцах. Где-то в середине семидесятых появится, если Легата память не подводит…

Но черт с ним, с Печкиным! Хоть в чем-то Легат может помочь Очкарику? Может. В знаниях, например. Не в указаниях – как поступить в том или ином случае, чтоб не сломать ход событий во времени, а просто – как поступить. Как поступить, чтоб не остаться в Истории только «черным человеком», гнобившим любое проявление самостоятельности, недовольства, протеста etc! – как в Стране, так и в соседних братских странах? Как?..

Знание, известно, – сила. Знание у Легата есть по определению: он прожил все, что придется прожить Очкарику. Знанием надо делиться. И не совсем так, как хочет та – завтрашняя! – Контора. А как тогда?.. Думать надо. И все-таки помнить, что Цель (именно так, с заглавной…) не только в том, чтобы исправить прошлое, спасти будущее и т. д. и т. п., Легат давно наигрался в фантастику, надоело! А в том, чтоб вернуться домой и забыть про тоннель, про дружбу и взаимопомощь Контор сквозь время. И не чувствовать во рту дурного послевкусия, как от дешевого вина…

А История сама себя делает, как бы кто иначе ни думал…

Да, еще: и заодно похоронить этот долбаный «эффект раздавленной бабочки». Навеки!

Вот эта замешанность фантастической (а какой же еще?!) реальности, в которой он с друзьями по несчастью в последние дни живет, на вполне реалистической жизни, которая их окружает и в семидесятом, и в десятом, вот это особенно раздражает. Ну, не бывает мяса без бульона, да, согласен! Но можно же поесть отдельно мясо и отдельно бульон? Типа одно – на обед, а второе – на ужин. Или второе вообще не есть…

Говорят: хозяин – барин. Или Легат – не хозяин, или – не барин. Пока… Ладно, притормозили на время. Ум за разум – хреновое состояние. Лучше распишем день.

Первый визит – к Полковнику. Слишком долго ждет, а человек он непростой, чтоб не сказать слишком заковыристый. Судя по всему, он мнит себя Первым, а Первый – не он. Он пока даже не Генерал! Но – Стратег. И Очкарик назвал его Легату, как главного в проекте…

Ну, дадут ему звание генерала, и что? Вряд ли в нашей бюрократической опасливой системе он когда-нибудь станет Первым. Или Вторым, или Третьим… Слишком хорошо видно, что он – хочет! А излишне хотящих не любят. Будь то социализм, будь то капитализм, будь то рабовладельческий строй – не любят. И часто бьют. Типичный пример – обыкновенная средняя школа…

Так что поговорим хорошо, душевно, утишим немного. Кто знает, сколько Легату торчать в семидесятых? Никто, если честно и, несмотря на вышеприведенные метания от ума к разуму, не ведает. Поэтому – правило: рассчитывай надолго. А выйдет коротко – не спеши радоваться, кто знает, как и куда кривая вывезет…

Зато часы «Командирские» в коллекцию приобретем…

Второй визит – к Очкарику…

Ремарка к слову: думал ли он когда-нибудь, что сможет запросто ходить, когда захочет, к легендарному Очкарику? Оговоримся: легендарному – не значит герою. Антигерои в легендах тоже живут. Но об этом уже сказано, не будем повторяться…

Есть еще вариант.

Потом, после всех визитов к местным начальникам, не исключено – завтра! – вернуться в будущее. Проще говоря, домой. И порыться в недавней истории – с семидесятого года по восемьдесят четвертый. И заодно поинтересоваться периодом с семьдесят, допустим, пятого и далее. Это, если память не подводит, – приход нынешнего Премьера (вчерашнего Верховного, завтрашнего – гадать не станем…), окончившего юрфак Универа, в конторские ряды и пребывание в оных рядах.

Что такого серьезного, относящегося к деятельности Конторы вчера, сегодня и завтра, произошло в эти годы? Работа не быстрая. Не исключено, за один бросок… назовем хождение по тоннелю именно так!.. за один бросок всей информации не соберешь. А нужна максимально полная. Потому что придется выбирать очень малое из очень многого. И, выбрав, начать работать так, как он, Легат, замыслил прежде, а нынешней ночью вдруг озарился и попытался до утра просчитать шаги и продумать детали.

Просчитал? Продумал?

Более-менее. Навскидку…

Ладно, пора и в Контору. Там ждут – не дождутся. Не стоит дразнить медведя в берлоге, как покойница мама говаривала…

Сегодня в Контору он тоже пошел пешком. Кстати, от гостиницы до Конторы было ближе, чем до Службы. К чему бы это?..

16

Полковник, у которого было вполне «конторское» имя – Стратег, как обычно, встретил Легата радостно. Как дорогого гостя, которого заждался. Легат часто сталкивался с подобным шумно показным радушием, которому никогда не верил и которого подсознательно побаивался. Считал: тот, кто слишком громко клянется в любви, продаст на раз. И считал это, не теорией пользуясь, а личным опытом. Всяко бывало… Сам он всегда был радушным со своими посетителями, но перебора не допускал. Лучше девятнадцать, чем двадцать два, как справедливо говорят игроки в «очко»…

– А вот и часики, – воскликнул Полковник, передавая Легату часы отдельно и коробку от них отдельно. – «Командирские». Отечественные. Ходят как часы, – и сам своей несложной шутке засмеялся.

А Легат тоже улыбнулся, типа оценив шутку, взял подарок, осмотрел, взвесил на руке, даже на зуб попробовал. Сказал:

– Товар! Спасибо, Стратег, давно хотел иметь, а все руки не доходили.

– Ноги, – поправил Стратег.

– Буквально – да. А откуда вы знаете, что у нас «Командирские», «Генеральские» и прочие свободно продаются?

– Я не знаю, – искренне сознался Стратег. – Я предполагаю. Кое-что слыша от Гумбольдта о вашей жизни, могу представить, что слово «дефицит», столь любимое нашим временем, у вас исчезло. И в смысле колбасы, и в смысле часов.

– Это факт. Но вот ведь загогулина, – употребил Легат термин, который появится лет через двадцать. – Нельзя дарить часы. Плохая примета. Спокон веку существует традиция обмениваться часами. И мы ее не нарушим… – Он снял с руки неброский и оттого любимый им белого золота «Брегет» бочоночком. – Прошу. Ходят как часы… – вернул шутку обратно.

Стратег «Брегет» осмотрел с уважением. Сказал:

– Вещь! – что не сильно отличалось от Легатовой реплики про товар.

– А то! – согласился Легат. – Хинди руси бхай бхай! Смажем, чтоб носилось? Есть что?

Стратег надел «Брегет» на левую руку, достал из шкафа бутылку былинного пятидесятиградусного коньяка, который любил Отец Народов, пару рюмок (ну, не было тогда в Стране коньячных бокалов!..) разлил коньяк.

– За успех! – сказал Стратег.

– Ага, – сказал Легат и выпил. И сразу спросил: – За какой и чей?

– За наш общий и за мой в частности. А вообще, за успех дела, которому мы служим.

– Эвона! – удивился Легат. – Служим, значит… А ваш успех – он в чем?

– Он – в нашем понимании друг друга. И личных интересов друг друга. Ферштейн? – снова разлил коньяк по рюмкам.

Чокнулись. Выпили. Без тостов.

– Понимание, очень хочу верить, имеет место, – продолжил тему Легат. Сознавал, что тема обозначена и хотел разъяснений. – Мои личные интересы мне тоже предельно ясны: вернуться домой и вспоминать это приключение, как сон, как утренний туман. А в чем ваш интерес? Если я правильно понимаю, он несколько отличен от официально декларированного?

Стратег поставил рюмку на стол и уставился на Легата. Искал в нем что-то?.. Легат молчал, терпел, ждал, пока он это «что-то» отыщет.

То ли отыскал, то ли – головой в омут.

– Он вообще не связан с официальным! – лихим откровением начал Стратег. – Я не идиот и не склонен посягать на государственный интерес ни словом, ни тем паче делом. О нем, о государственном, мы даже не говорим, он понятен и мне, и вам: регулярно доводить до нас информацию, которая поможет обеим сторонам сохранить баланс времени и событий внутри него. Это прямое продолжение той работы, которую мы начали с Гумбольдтом, надеюсь и верю, что она станет глубже и продуктивней… – очень протокольно закончил.

Легат решил влезть в спич и повалять дурака. Но всерьез повалять. Убедительно.

– Позволю себе прервать ваш монолог… – хамски заявил он. И сразу продолжил, не давая Стратегу возможности сделать то же самое: – Поймите меня правильно. Я такой же случайный визитер в ваш мир, как и Гумбольдт. Нарушение границ всегда и везде считается преступлением, за него надо платить. Где-то – тюремным заключением, где-то – вынужденными услугами властям предержащим. Первый вариант вы изначально отбросили как непродуктивный… мало ли у вас по зонам сидит? Полагаю, и так с перебором, а дальше больше будет… Я не предсказываю, я знаю. И, кстати, бонусов вашему… скажем так, времени… это не принесет… Но вернемся к сути дела. Вы выбираете второй вариант: строго дозированная – необъятного не объять – информация с аналитикой о необходимых действиях вашего руководства в определенной ситуации, которая для нас уже произошла. Уже – История. Гумбольдт и я – носители этой информации. В буквальном смысле слова. Принесли, доложили, вернулись в свое время, ждем новых указаний. Кто конкретно ее выбирает и дозирует в нашем времени, мы не ведаем. Мы – курьеры, не более того. Ну, я могу быть еще и консультантом – плюс к принесенной информации. Но аналитиком – увы, не получится. Элементарно не хватит фундаментальных знаний родной истории… Я вообще-то по первой профессии инженер-строитель, по второй и по призванию – писатель, по прихоти судьбы – чиновник… Но я не отказываюсь от непрошено свалившейся обязанности. Я готов ходить туда-сюда. Я готов даже предложить моим современникам и вашим коллегам давать информацию вместе с общим анализом, на него меня хватит…

Тут доселе молчаливо слушающий Стратег счел нужным вмешаться в монолог.

– По-вашему, нам просто приказывают: иди туда, принеси то? Плохо вас ваши современники информируют, коллега. Любая информация приходит к нам с подробным и весьма убедительным анализом, как ситуации, так и наших действий. А также ваши аналитики дотошно считают последствия возможных отклонений от заданной линии и обозначают те допуски, которые мы можем себе позволить…

– А вам не кажется, что это все – фуфло? – теперь Легат перебил Стратега. – Хорошая обертка для несложного товара… Один вопросик позвольте. Танки в Златый Град в шестьдесят восьмом мы посоветовали ввести?

– Вы. То есть ваши товарищи. И все последствия, все варианты были просчитаны.

– А сами вы иначе хотели сделать? Не вводить, на пример?

– Нет. Наше решение зеркально совпало с вашим. Причем наше сформировалось раньше.

– То есть с ответом все сошлось…

– С каким ответом? – не понял Стратег.

– Пустое…

Легат и впрямь понял, что все его откровенности – дело не только пустое, но и вредное. Пустое – потому что бессмысленно с… с кем?.. ну, скажем, с Мореплавателем-и-Плотником говорить о том, что строительство Северного Града встанет стране и народу слишком дорого – на трупах, на костях Град взрастет, на вечном кладбище люди жить станут… А М-и-П спросит в ответ: как иначе открыть Державе дорогу на Запад?.. И будет по-своему прав… Или сказать Отцу Народов, что лагеря, собравшие в себе полстраны, – это позор Страны и нации… А он спросит: а как иначе поднять за короткий срок Страну до уровня мировых держав? Как, если не рабским трудом? Других способов нет… И все будут правы. По-своему. И это невинное «по-своему» необоримо никакими словесными доказательствами.

Разве что сразу – в морду. Но тогда и нас, тоже личную свою истину доказующих, можно в насилии обвинять…

Как там в детской песенке: пони бегает по кругу и в уме круги считает…

Много кругов, очень много. И все зря. И спорить со Стратегом, с Очкариком, с пятым, десятым, двадцать седьмым глупо и непродуктивно. А продуктивно действовать можно и нужно. Только – иначе, как задумал. Или как пробует задумать, так точнее… Втихую.

А теперь-то, пожалуй, и решил. Ну, для вящего спокойствия добавим: почти решил…

– Вы правы, – сказал Легат Стратегу. – Что хорошо просчитано, то хорошо укладывается в схему. А схема у нас с вами одна. Я, пожалуй, возьму свои слова обратно и, в свою очередь, спрошу вас. Можно?

Стратег, как ни странно, выглядел вполне благодушно. Легатовский порыв он отнес на его излишнюю интеллигентность и, следовательно, неуверенность в результате. Но интеллигентность интеллигентностью, а этот Легат сам с собой поговорил и сам себя уговорил. Давно бы так.

– Вам все можно, – сообщил он Легату.

– Государственный интерес я теперь понял до конца. Вопросов нет. Вернемся к вашему интересу. Вы начали, так продолжайте. Я весь – одно большое ухо.

Стратег встал и подошел к окну. Долго – во всяком случае, Легату так показалось – смотрел на площадь, на хороший магазин «Детский праздник», на отличный памятник Другу Детей, который спустя двадцать с копейками лет очередной революционный порыв снесет с постамента и оставит красивую и бескрайнюю площадь без пупка, если по-простому.

Революционный порыв – это всегда беспощадно, но чаще всего очень бессмысленно, пардон за скрытую цитату.

Легат знал, что видел Стратег, и житейски завидовал ему. Из его-то, легатовских, окон в Службе был виден частично внутренний двор, но большей частью – листового железа крыша какой-то пристройки. Кстати, и у Командира вид из окон был вообще – зашибись: золотые купола соборов, приземистая Большая Пушка, немыслимой величины Колокол с отломанным краем и – народ, народ, народ.

Чего здесь, сегодня в Крепости фиг увидишь. В смысле – народ…

– Вот что. – Стратег повернулся к Легату, и решимости в его взгляде и голосе было – на пятерых. Или сыграл. Тогда – тоже неплохо. – Государственный интерес – государственным интересом. Это святое. Сами понимаете. Мой интерес… – он обвел рукой свои казенные апартаменты, – расширить эти стены…

Во выдал!

– В смысле снести? – не сдержался Легат, но тут же понял, что с фанатиками надо вести себя ласково и вежливо, а то выхватит из кармана пистолет Макарова и – «пуля-дура прошла меж глаз…», поэтому немедля продолжил: – Я скверно пошутил, простите. Я понял вас. Можно я опережу вас и сформулирую мое, скажем так, домашнее сочинение на свободную тему… – и, не дожидаясь согласия, погнал вперед. Чего-чего, а это он умел. Тем более что и впрямь понял собеседника, отлично понял. И его невысказанные, но очевидные намерения играли на руку Легату. – Вам здесь тесно. Естественно, не в кабинете, а в рамках ваших сегодняшних полномочий. Для того чтобы рамки расширить, нужна – в вашем ли, в моем ли понимании… – информация. Та, которой будете владеть только вы. Но, учитывая некую ограниченность ваших нынешних полномочий, эта информация должна быть для вас исполнимой. Или иначе: осуществимой. Вашими ли возможностями или возможностями тех людей, которые… давайте скажем помягче… согласятся с вашими решениями. Я прав?

Стратег смотрел на Легата с явно читаемым уважением. Мол, по тоннелям на пузе лазит, а ведь не дурак, нет, дураков в их тамошней Службе, похоже, не держат. Или этот вообще – особенный? Но, по-любому, мне с ним повезло…

Все это Легат легко прочел и прочитанное ему не понравилось.

Ну и что с того, что не понравилось? Как там у популярного поэта-певца, который здесь пока еще не стал популярным? Гулять так гулять, стрелять так стрелять… А у нас – играть так играть. Из того же ряда. А ставка, говоря высокопарно, – жизнь. Его, Стратега, хорошая жизнь. Или очень хорошая, что лучше. А у Легата ставка иная – побыстрее и половчее закрыть эту лавочку. Если ее вообще можно закрыть…

– Вот что, – осторожно начал Легат, – я полагаю, что смогу помочь вам. Информацией – если она будет. И будет той, что полезна, уж извините, не только вам, но и мне. Под собой я имею в виду не лично себя, а свое настоящее. Или ваше будущее, хотя, извините за прямоту, вы вряд ли до него доживете. То будущее, что существует и вполне прилично себя чувствует за сорок лет отсюда. Мне его ломать не в жилу. И даже мысли у меня такой нет. Так что условие первое нашего устного договора… Или вы хотите письменный?

Чего ж в дурака не сыграть!..

– Упаси боже! – старорежимно открестился от вопроса Стратег. – Мой кабинет не прослушивается…

– Уверены?

– На все сто!

– Я о вашей Конторе вообще-то куда больше страшилок знаю. И представьте, верю им. А одна из страшилок гласит: вас слушают везде. Даже если в сортире орлом на унитазе сидите.

Стратег засмеялся.

Легат счел, что смех не наигран, а вполне естественный. Или действительно самое большое начальство не слушают, или Стратег – наивный романтик народной безопасности. Первое или второе, а выхода нет. Эзопов язык никто не отменял, просто знающих и понимающих его стало чересчур много. Ну и хрен с ними. Над Стратегом, судя по всему, только Очкарик, а что говорить Очкарику, Легат уже знал. Высчитал. Не исключено – с ошибками.

Что ж, его беда! Никогда не увлекался устным счетом в применении к Конторе…

– Итак, условие первое, – начал Легат. – Я получаю от вас ту информацию, которую потребую. И не объясняю, зачем она мне, а вы не спрашиваете. Ремарка к месту: мне некому здесь продать эту информацию – раз, два – я больше всего на свете хочу вернуться домой и забыть всё и всех, включая вас, коллега… – подчеркнул последнее слово, но Стратег и глазом не моргнул.

А зачем? Он сам себе коллегу выбрал – в лице Легата. Хотя, если честно, иного выбора не было.

Старина Гумбольдт мог бы стать информатором для Стратега, но откуда у старины Гумбольдта информация о том, почему и зачем именно так будет через сорок лет и в течение сорока лет? Почему и зачем?..

Из книг? Из газет? Из телевизора?..

На основании этих источников даже аналитики-любители не работают: всем инсайд нужен. А Легат инсайд имеет – в определенной мере, конечно, но для задуманного – выше крыши.

Другое дело, что условие про информацию Легат придумал до кучи. Наверняка существует какая-то отработанная схема обмена информацией между этим временем и временем Легата. Причем все бонусы – на стороне его времени: чтоб все знать, не надо ползать на пузе по тоннелю, достаточно войти ногами в архивы. Которые, конечно, малость поредели после революционного бардака бездумных девяностых, но все же сохранились в основе.

Но Легат сейчас мыслил шкурно. Чтоб ухитриться и порвать ниточку (или обрушить мосты, если хотите…) между временем Бровастого и временем Верховного и Премьера, нужно, увы, время и, как ни иронизируй сам над собой, знания об этом периоде очень пригодятся…

– Принято, – сказал Стратег.

– Условие второе. Вы можете контролировать мои перемещения отсюда туда… – Он показал пальцем – откуда куда. Получилось: от окна на площадь к стене с портретом Бровастого. Никаких аллюзий, чистая случайность! – Но я не докладываю ни вам, ни вашему шефу… тут уж ваша забота, как меня прикрыть… об этих перемещениях. Поверьте на слово, удовольствия от хождения… вернее, ползания туда-сюда я не получаю. Есть необходимость – иду…

– Принято, – сказал Стратег.

Он сейчас на все соглашался, что не исключало в дальнейшем коварства и козней с его стороны. Согласие человека Конторы – это вам не парафированный высоко-договаривающимися сторонами Документ о мире во всем мире. И там-то, то есть во всем мире, его нарушают безбожно, а здесь…

Но у Легата, ни на грош не верящему Стратегу, иного выбора не было.

Как там мама покойница говорила маленькому Легату, когда он божился честным пионерским по какому-нибудь фиговенькому поводу? Верю, верю всякому зверю, говорила мама, а тебе, ежу, погожу…

В принципе логично. Но и с ежом управиться можно…

– Условие третье и последнее. Информацию, которую я буду приносить лично вам, я же стану и анализировать для вас, в пользу ваших планов. Если вы что-то не примете, не поймете, захотите перепроверить – готов обсуждать и отстаивать предложенную мной версию. Если вы начнете действовать самостоятельно – я отстраняюсь, увольте. Тем более что обсуждаемое – абсолютно приватный проект, не имеющий к общему делу прямого отношения… Вы, конечно, можете не согласиться со мной, вы даже можете устроить так, чтобы где-то в районе Дороголюбова меня переехал асфальтоукладчик, но вряд ли это в ваших личных и, все-таки верю, в ваших государственных интересах…

– Не считайте меня идиотом, – вроде даже обиженно сказал Стратег. – Я приставлю к вам охрану, она станет следить за транспортной ситуацией, особо выделяя дорожные машины и механизмы… Короче, третье тоже принято. Есть еще пункты?

– Последний. О нашем… скажем так, соглашении… никто знать не должен. Особенно – Очкарик.

– А вот за идиота держать меня не надо, – с хорошо слышимым раздражением сказал Стратег. – Хватило и асфальтоукладчика.