Все схвачено Дуровъ

3

Обедали в какой-то славной и, на удивление, пустоватой кафушке, обнаруженной неподалеку от памятника, любимого гражданами нетрадиционной сексуальной ориентации. Не исключено, что оные имели место и в кафушке, но Легат не умел их определять на взгляд, и вообще они ему были по фигу. Каждый дрочит, как он хочет… Он с Диггером устроился в дальнем от окон-витрин углу, заказали чего-то по меню плюс триста водовки. Выпили-закусили, выпили-закусили. Молчали. Диггер – потому что никогда многословием не отличался, примером ему был Бур, который вообще большей частью помалкивал, а Легат просто хотел есть. И выпить. Так и сидели. А под мороженое Легат сказал:

– Есть дело, Диггер. Одно, но тяжкое. Гумбольдт Контору переиграл, ушел и от бабушки, и от дедушки. Первый вопрос: а был ли Гумбольдт? Или это случай с ловлей черной кошки в темной комнате? Иными словами, узнай у своих: давно ли видели Гумбольдта, а если видели, то когда, где, с кем… Может, это приснилось Конторе, что он – здесь и сейчас. А на самом деле он – там и давно. То есть в нашем любимом семидесятом. Тамошние утверждают, что он у них то возникает, то исчезает. А они, прагматики, его не ловят, поскольку явился я. Говоря кратко: поищи Гумбольдта. Точнее – его следы… Я не очень верю Конторе, но кого-то ведь они ловили, пытались арестовать, группы захвата сочиняли… Хотя, может, он, Гумбольдт, сбежал в прошлое через тоннель, и я его там встречу… Но ты здесь рой землю.

– Работенка, – философски протянул Диггер.

– Другой пока нет. Твои проблемы, Диггер. Руки у тебя развязаны. В фигуральном смысле, конечно, но…

– Понял. Не дурак.

– Вот и ладушки. Делай свои дела, забудь про то, где был, но жди меня, Диггер. Ох, боюсь, что если не мы… – не договорил…

– Что если? – полюбопытствовал Диггер.

А Легат и не знал ответа. Просто сказалось хорошо.

– Проехали, – ответил. – Вернусь и сразу позвоню. Ничего, если поздно?

– Ты на мобильный звони…

На том и расстались. И Легат поехал в Крепость – ждать Командира. И домой хотел пораньше попасть. Во-первых, завтра с самого раннего утра уйти задумал. Во-вторых, очень надеялся, что жена сегодня не за полночь явится – хоть поговорить смогут по-людски. А выспаться?.. Какие наши годы! Вот впадем лет через… через много!.. в маразм – как раз и выспимся…

Пока пробирались через традиционную пробку на Крепостной Набережной, пока въезжали в ворота, пока припарковались перед подъездом, пока поднялся на четвертый этаж, пока поболтал в приемной с милейшей помощницей Командира – как раз он сам и явился. Не мрачный. То есть хорошо «наверх» сходил. В коридоре ждали приема еще два каких-то не знакомых Легату типа, однако Командир, человек точный, обязательный, но любопытный, позвал Легата без очереди.

– Ну и что? – спросил абсолютно уверенный, что его поймут.

Легат понял и кратко доложил.

– Что за хрень? – раздраженно спросил Командир. – Тебе не кажется, что все это какие-то идиотские игры в ненаучную фантастику? Мы им объясняем то, что уже однозначно было. Для нас. А для них однозначно будет, иного не дано.

– По мнению ведущих аналитиков Конторы, – казенным тоном сообщил Легат, – даже при минимальном отступлении от хода уже случившихся событий возможны не просчитываемые изменения в означенном ходе. Что приведет к нежелательной самопроизвольной коррекции иных событий, даже не связанных впрямую с означенными. Вот.

– Круто, – оценил Командир. – Формулировку сам сочинил или добрые люди подсказали?

– Сам. Но на основе соображений строго доверенных добрых людей, доведенных до меня вышестоящими добрыми людьми.

– А пошел бы ты… – и прямо сказал куда.

– Я уже в пути, – сообщил Легат. И уточнил: – Мне надо вернуться в семидесятый год завтра утром.

– Ты чего-то задумал, – обвинил его догадливый Командир. – Слушай, может, закончим эту бодягу? Глупость ведь… Давай я аккуратно отобью тебя у Конторы. Официальных причин достаточно. А им-то какая разница, кто в прошлое ходить станет? Ну, пусть хотя бы твой дружок – из диггеров… Мне вообще-то не хочется ссориться с Конторой.

– Не спеши, прошу тебя. Мне тоже не хочется ссориться, тем более что я – вроде как на передовой. У меня есть ма-ааленькая зацепочка, чтобы очень скоро выйти из игры без конфронтации да плюс еще и с наваром. А сменщиком моим… если сменщик понадобится… может стать как раз Диггер. Хотя, думаю, ребята в Конторе далеко не дураки и поймут, что сменщиком может быть любой из их ведомства… Фигурально выражаясь, мое дело сейчас – полностью обустроить полянку, что Гумбольдт уже начал и у него нормально пошло. От Гумбольдта требовалось наладить взаимоотношения с великими мира того. Он, как умел, наладил. Я о нем пока очень мало знаю, но чую: он – серьезный мужик. И правильный. Мне было легко пройти по его следам и не споткнуться… А сегодня от меня требуется одно: научить… да, пожалуй, только Очкарика и научить правильно читать те документы, которые для них… точнее – для него… уходят отсюда.

– Что значит правильно?

– Ты знаешь мою убежденность: что было, то было, и ничто не может изменить уже бывшее, случившееся. Но, зная ход событий заранее, можно вычленить положительную составляющую… в любом, даже самом говенном деле есть хоть что-то положительное!.. и использовать эту составляющую себе любимому на пользу. Аккуратно. Очень точно. На пользу своего сиюминутного и, главное, будущего имиджа, хотя такое слово в те годы еще не в ходу было…

– Ты об Очкарике?

Догадлив Командир, слов нет.

– О нем.

– Он, что, тебе нравится? – На всякий случай добавил: – Как человек…

– Скажем мягче: он мне немного симпатичен.

– Чем?

– Может, я и размазня, и сопли распустил, но он мне не кажется Железным Командором…

– Командор был каменным. Железным был Дровосек. Ну и что, что он тебе не кажется?

– Я лучше скажу, каким он мне кажется. Он не уверен в себе. Он – заложник той Системы, он вжился в нее, пообтерся, обвык, но ощущение такое, что он внутренне, на уровне подсознания считает себя чужим. Живет по правилам, боится их нарушить, но способен на нестандартный поступок, если тот эти правила не нарушает…

– Слушай, Легат, чего-то тебя не туда понесло. Человек, прошедший все ступеньки Системы – снизу до самого верха! – и он заложник? Окстись! У тебя есть дурацкое свойство переоценивать людей. Оно тебе и в Службе мешает, а уж в Конторе – оно и вовсе ни к чему! Избавляйся от него, пока глупостей не наделал. Иди туда, побаюкай своего Очкарика, научи его правильно использовать всякие составляющие, но подбери сопли. Ты уже на них наступаешь…

В принципе Командир был прав. За Легатом водилось не нужное ни в той, ни в этой жизни свойство увлекаться кем-то, как неким возможным персонажем не придуманной и уж тем более не написанной книги. И вот он начинает ее придумывать, а потом – чаще всего! – бросает на полпути, потому что придуманное оказывается несоответствующим реальному. Оно, это свойство, не очень-то, в общем, и мешало тому, что Легат делал в тот или иной период своей жизни, но и не помогало. Иными словами, в нем то и дело просыпался писатель-романтик, которым в своей литературе Легат никогда не был. Этакое раздвоение…

– Убедил, – сказал Легат и встал. – Я исправлюсь, и родина станет гордиться мной.

– Это вряд ли, – засмеялся Командир, – у нее и без тебя хватает объектов для гордости. Даже слишком… Ладно, успеха тебе. И не тяни с собственным финишем, там и без тебя справятся.

– Ты же сам меня в эту историю напутствовал…

– Я погорячился, – признал Командир. – Мне вообще вся эта возня с прошлым непонятна. На кой ляд? Было и прошло. Залить ворота в тоннель бетоном и делать дело… Но я Конторе не консультант, увольте.

На сем и расстались.

Занятно: в один день два совершенно разных человека усомнились в целесообразности проекта двух Контор. Усомнились – мягко говоря. Оса и вот Командир. Кто следующий?

Легат в принципе согласен с обоими. Но он, как ни смешно, еще не наигрался. Пока.

Он был дома чуть позже девяти. Жена еще не явилась. Это легкое умозаключение давно стало рефреном жизни Легата. Позвонил в театр. Секретарша жены радушно сообщила, что начальница на спектакле, а он заканчивается после десяти. Это значило, что начальница-жена не уедет из вверенного ей очага культуры, пока ее последний гость – а таковых на спектаклях бывает немало – не покинет этот очаг.

Можно было спокойно ложиться спать, потому что завтра собирался отбыть из дома не позднее семи тридцати утра, чтоб к десяти быть в Конторе. В той, которая Там, извините за невольный пафос. А это время для жены – неподъемное буквально, как уже вскользь отмечалось. Выходит, будем, как говорится, по-прежнему переписываться.

Во жизнь, блин!..

Ни жены толком не видит, с сыном встречается раз в сто лет, а невестку и в лицо не узнает, коли встретит на улице.

Одна умная и талантливая русская женщина сказала по сему случаю замечательно: «Я бы сменяла тебя там-там на тут-тут, ибо и тут цветы у дорог растут. Но, вероятно, самой судьбою мне дан там-там, ибо глаза мои здесь, а взгляд мой там».

Как про Легата сказала!

А сам он так не сумел бы, боженька такого дара не отпустил, пожадничал…

А до ворот с орлом он добрался уже за час сорок с копейками. И то с двумя короткими остановками после переходов на четвереньках. Да еще фонарик обронил, искал его, шаря в темноте, минут пять. Прогресс. Выгонят из Конторы, можно стать диггером. Хотя и очень не хочется…

Прежде чем отпереть ворота заветным ключиком, сел в который уж раз, смотрел на смятого ветром орла и машинально думал: кто ж его так и в чем смысл? Поскольку думал машинально, ничего и не придумывалось. Кроме стремного: заказать художнику копию с этого рисунка, обрамить и повесить на стену. Ни у кого такого нет! А у него – вот он, красный! И кстати, никаких ненужных аллюзий такой авангардистский портрет птицы вызывать ни у кого не должен, поскольку ничего общего, кроме двух крыльев и двух голов, с государственной символикой не имеет. Соответствующий закон не нарушен. Уголовная ответственность ни при чем. Да таких орлов по разным странам не счесть, и все о двух головах. Какие претензии? Если только по художественной части…

Загнул в памяти уголок, снял комбинезон, отысканный, кстати, в одежных завалах сына, в котором тот, опять кстати, в школьной молодости тоже малость диггерствовал. Комбез чудом сохранился при всех переездах, Легату впору оказался, он его прямо поверх цивильной одежды надел. И теперь снял – цивильная в полном порядке, чистая, да и что джинсам с рубахой и свитерком сделается? – отпер ворота, вышел на причал, запер ворота, сел на лавку, которую поставил здесь заботливый Харон – специально для приходящих гостей. Они ж в последнее время зачастили сюда…

Кто за ним прибудет на этот раз?

Оказалось – Харон. Специального офицера не прислали. Иными словами – появления Легата в тоннеле стало рутиной. Харона достаточно.

Он ждать не заставил, дело свое знал туго. Минут через семь-восемь замигал фонарем, лихо развернулся в тоннеле, причалил, швартоваться не стал. Потому что знал: этот гость сразу сигает с причала в катер и баланс на легкой волне держит. И катер не раскачивает.

Пожали друг другу руки и потарахтели к известной во всех временах пристани.

Легат вспомнил о путешествии с Осой и спросил:

– Скажи, Харон, а дети у тебя есть?

– А как же! – радостно ответил Харон, потому что гость вдруг сам с ним заговорил. – Двое. Парень и девица.

– Парню сколько сейчас?

– Девять стукнуло. А дочке – двенадцать, она старшая.

– К воде приучил?

– Ясное дело! Сын-то вон и катер мой, когда большого движения на Реке нет, сам водит, и неплохо, хотя малявка еще. А на водохранилище у меня своя моторочка есть, так он там так гоняет – мне самому страшно. Но пусть гоняет, мужик ведь растет…

Может, это и есть ответ на незаданный вопрос: кто сидел в кассе причала, когда Легат брал билеты на речной трамвайчик? Девять плюс сорок равняется полтиннику без года. Такой примерно мужик и сидел в кассе. И голос похож… А чему, собственно, удивляться? Жизнь… Правда, можно сказать и так: обложили, гады! Но вряд ли это будет верно. Кому он нужен, чтоб его обкладывать из поколения в поколение? Мания преследования, так это называется. Забыли и забили! Движемся далее…

А далее была разгонная машина с молчаливым, как и положено, водителем, который мигом домчал Легата до Конторы. Никаких пробок!

Легат не хотел идти к Стратегу. Хотел – сразу к Очкарику. И верил, что тот, как обычно, сразу его и примет. И они все подробно оговорят. Пришел в свой кабинет, сел за стол и прикинул: ну, не пойдет он к Стратегу – и что? Стратег обидится и затаится. Человек он в Конторе хоть по званию и невеликий, но по обязанностям явно перспективный: проект ему поручен. А по характеру – лидер явный, хоть и не тянет пока на номер первый. Потом, Легат проверил, он станет генералом, но выше не пойдет – по разным причинам, но «потом» Легата мало интересовало. А сейчас нагадить Легату в частности и делу вообще он может с полпинка.

Легату это надо?

Легат-то лично не против, но если уж гадить, то лучше именно лично Легату. В частности. А вообще дело пусть пока поживет не загаженным. Пока Очкарик сам не поймет (с посильной помощью Легата), что дело это мертвое. А если речь идет об имидже лично Очкарика, то, считал Легат, никаких аналитиков не требуется (тем более что собственно аналитики в их писаниях – толком и нет!), а требуется только выборочная информация на период от семидесятого до начала восемьдесят четвертого. Или лучше до конца восемьдесят третьего, потому что вряд надо информировать Очкарика о том, когда он почиет в бозе. Короче – до превращения его в Генерального.

А к Стратегу зайти все-таки следует. Пока Легат, при всей своей наглости, здесь все еще – человек чужой, не стоит множить недоброжелателей. Это для любого времени и строя – аксиома.

Но в приемную Очкарика звякнул. Там были вежливы с ним, знали и помнили, но огорчили. Или обрадовали. Уж как смотреть с учетом последних оргвыводов, сделанных Легатом… Сказали, что товарищ Председатель отбыл на заседание Президиума Высшего Комитета с самого утра и раньше часов трех-четырех его не ждут. А как прибудет, так Легату мгновенно сообщат, поскольку товарищ Председатель о нем вчера вечером спрашивал.

Спрашивал – это хорошо. Вот и ситуация сама себя разрешила: время звонить Стратегу, если он тоже куда-нибудь не отбыл…

Стратег никуда не отбыл и даже обрадовался звонку. Пригласил на «чашку чего-нибудь…», но не преминул ехидно добавить:

– Тем более что время есть, Председатель в Крепости и когда будет – один бог знает. А его, как известно, нет.

Правильно решил, подумал Легат про себя молодца, хватило ума не выеживаться не по чину, субординацией пренебрегать не след, боком выйдет. На чашку так на чашку. Глянул на часы и оторопел: часов не было. Забыл поутру и в спешке надеть! Время здесь и по телефону проверить можно, по вечному номеру «100», который всегда был, есть и, не исключено, будет. А что забыл подарок Стратега – вот это может здесь ненужной обидой выйти. Стратег наверняка поинтересуется типа, что, мол, не подошел подарок?..

Ладно, разберемся. Тем более что он ухитрился выполнить просьбу Стратега – хоть намекнуть тому о будущем. Будет у него будущее – до почетной пенсии и одновременно до работы в неплохой бизнес-конторе персоной по связи с правительственными структурами. Связей-то за жизнь навязал немало…

Стратег встретил его у дверей: успел-таки поднять задницу с кресла и пройти от стола метров восемь-девять, поскольку помощник звонком из приемной предупредил его о приходе гостя. Обнял Легата, крепко похлопал его рукой по спине, даже поцеловаться пришлось, поскольку такая служебная нежность принята была в окружении Бровастого. И конечно же, сразу заметил отсутствие подарка. Типа недреманное око Конторы…

– Что, не понравились? – спросил огорченно. Или сыграл. Но убедительно. – А я твои ношу, – показал запястье с «Брегетом».

– С чего ты взял, что не понравилось? – вроде бы тоже обиделся Легат. – Я с утра так торопился, что вообще часы забыл надеть. У тебя случайно второй такой пары нет?

– Ох и наглец же ты! – восхитился Стратег. Влез в сейф, достал коробочку, тоже – скромную, небольшую. В те годы умели делать хорошие надежные вещи, но вообще не думали о дизайне, слова такого еще не выучили. – Получи повышение.

Легат коробку открыл: там имели место часы, о которых он впервые услыхал здесь и недавно – вполне пристойно выглядящий хронометр с громкой надписью на циферблате: «Генеральские». Они были явно покруче «Командирских».

– Класс! – искренне восхитился Легат, надевая на руку часы. – Умели ж делать! А простой народ «Победу» за счастье считает…

– Во-первых, не умели, а умеют. А во-вторых, у вас, что, такие котлы на каждом углу продаются? И для народа? – Стратег постучал пальцем по циферблату «Брегета».

– Представь себе, на каждом. И выбор огромный, и цена, представь себе, вполне соразмерна – по масштабам, естественно, – с нынешней ценою этих… – поглядел на руку, и впрямь солидно смотрелись «Генеральские», будет повод между прочим сказать Очкарику, что последовал его совету.

Сели в кресла. Стратег предложил:

– По коньячку?

– Нет, эту высоту я пропускаю. Давай сразу о деле. Ты просил узнать о своем будущем? У тебя все будет в полном порядке. Тебя всерьез не коснется ни смена властей – а их будет несколько, ни смена курса – а он тоже не раз поменяется. Ты останешься при хорошем деле даже тогда, когда Контора изменится радикально. Я имею в виду ее состав – от мала до велика… Я даже смогу тебе позвонить, когда вернусь в будущее, и повспоминать этот наш разговор, потому что долголетием и здоровьем Бог тебя не обделил.

– Так позвони, – радостно заржал довольный Стратег. – Номер телефона найдешь? Я тебе назвать его не могу, не знаю пока…

– Найду. Запросто. И позвоню. Вспомним прошлое…

– Это что ли. – Он обвел рукой кабинет, имея в виду, видимо, всю страну и заодно – эпоху.

– А у нас с тобой иного прошлого нет…

Зазвенел телефон. Стратег, не торопясь, поднялся с кресла, дошел до столика, уставленного телефонными аппаратами, безошибочно поднял трубку звонящего. На самом деле – никаких экстрасенсорных способностей, просто привычка. У Легата – то же самое.

– Тебя ждет Сам, – сказал Стратег, кладя трубку. – Задерживать не смею.

– А и незачем, – ответил Легат, тоже вставая. – Что успел узнать, сказал. Задание аналитикам оставил… – тут он наврал, но – неловленно.

– А я точно в твоем времени еще живой, ты не пошутил? – как-то совсем по-детски, жалковато спросил железный Стратег.

– Ты будешь жить вечно, – засмеялся Легат. – И у меня нет чувства юмора… Но не проси меня узнать что-то про жену, про детей, про тещу с тестем… Про тебя – чистая правда. А про других… Бессмысленно жить, зная, когда тебе сыграют похоронный марш, согласись?

Стратег засмеялся, хотя и как-то натянуто.

– Согласен. Спросил автоматически… Ладно, успеха и до встречи. Новые часы готовить?

– Готовь, если не жалко. Я слышал, еще и «Адмиральские» есть…

– Если есть, значит, будут.

Вот и поговорили.

4

Очкарик, в отличие от Стратега, не встретил Легата у дверей. Он сидел за своим огромным столом и что-то дописывал на листе авторучкой, время от времени встряхивая ее – чтоб, значит, чернила к перу доходили. «Хорошую ручку ему, что ли, подарить? – подумал на ходу Легат. – А что? Вполне! Часы отсюда в моем времени ничего не изменили. И мой бывший „Брегет“ ни на что не повлиял. Разве что на настроение Стратега… Чтоб не повторяться, принесу-ка я Очкарику хороший перьевой „Паркер“ и пузырек паркеровских чернил. Ноутбук дарить – дело дохлое, а ручку – в самый раз… Хотя зачем? Захоти Очкарик „Паркер“, ему десяток принесут! В это славное времечко в Столице у фарцовщиков можно купить все! И „Брегет“, и „Паркер“, и джинсов сто кило, были б деньги. А деньги все эти деловары, штальманы и утюги, как они сами себя называли, за свой редкий на Родине товар гребут немалые. Чего б не поделиться с людьми Конторы?.. Да небось и делятся!

Остановил поток сознания, одернул себя.

– Вы садитесь, садитесь, – сказал Очкарик, не отрываясь от писанины, – я сейчас. Закончу только…

Кабинет у Очкарика был куда больше, нежели у Стратега. Но и неуютнее. Очень длинный стол для совещаний, начинающийся чуть ли не от дверей, и тоже аэродромно-обширный письменный стол Очкарика – в дальнем конце кабинета – создавали странное ощущение для входящего: фигурка Очкарика издалека казалась маленькой и щемяще жалкой. Тем более что он снял пиджак, сидел в рубашке, нагнувшись над столом…

Поле, русское поле. И где-то там – тонкий колосок.

Тут Очкарик завершил письменную работу, надел на ручку колпачок, вызвал помощника. Тот каким-то образом одолел расстояние от дверей до стола в один миг. Пример толковой телепортации.

– Перепечатать в двух экземплярах и мне на подпись. – Поднялся, надел пиджак, пуговку застегнул и пошел к Легату. – Извините, Легат, но письмо срочное… – сел в кресло напротив, взял еще горячий фарфоровый чайник, налил себе чаю, пригубил. – Вот и не остыл даже!

– Простите, товарищ Председатель, вы что, сами такие письма пишете? А ваш аппарат что тогда делает?

– Аппарат… – Очкарик чуть усмехнулся. – Аппарат тоже пишет. И помощники вовсю пишут. У нас, Легат, везде – одни писатели. Да и не мне вам поговорку напоминать…

– Контора пишет? – сообразил Легат.

– Именно, – легко, будто тяжкое дело с плеч свалил, рассмеялся. – А что Конторе еще делать?

– Ну, я не знаю… Бдеть, например. Или стоять на страже. Или выявлять врагов. И безжалостно карать!

– Набор вроде верный. И бдим, и стоим, и выявляем… Вот только карать не всегда хочется. Хотя частенько – надо.

– Странно, – сказал Легат. – Ваша Контора по определению – карательная структура…

– По определению – да. Но я бы расширил определение: еще и воспитательная, еще и охранительная, еще и гуманная, – и, поймав невольно выпущенное на волю удивление Легата, добавил: – Да-да, именно гуманная. Потому что понять и поверить – умение едва ли не более важное, чем поймать и покарать.

– Это вы так считаете?

– Это я так считаю.

– И никто больше?

– Ну почему же никто? Конечно, не все. Но есть люди…

– Но есть Система.

– А системный подход не должен быть догматичным.

– А каким должен?

– Вариативным. И Система должна быть вариативной. Помните смысл этого понятия?

– Помню, конечно. Variatio по-латыни – изменение. Но, заметьте, изменение частностей при сохранении основы.

– Очень точно сказали! Основа – охрана порядка в Стране. Основа – защита социалистического строя, как от внешних врагов, так и от внутренних. Можно продолжить, но я остановлюсь на сказанном. Охранять и защищать – эта работа во все времена и при любом строе считалась и считается одной из самых важных, если не самой важной. Я кое-что наслышан о том, в каком мире живете вы. От Гумбольдта. Не более чем кое-что. Но и у вас есть структуры, которые охраняют и защищают. И я не поверю, если вы начнете меня убеждать, будто ваши охранники и защитники умнее наших, добрее, гуманнее. Да более того! Я не поверю, что они действуют, охраняя и защищая, сообразуясь исключительно с Законом. Не поверю! Мне ваш предшественник говорил, как их у вас называют: силовики. А сила очень часто несоразмерна тому, к чему ее прилагают. Чувство силы – очень опасное чувство. Оно легко выходит из-под любого контроля. И чтобы завершить эту весьма трудную и зыбкую тему, я скажу за себя: я стараюсь хоть как-то ограничить эту несоразмерность… – помолчал чуть-чуть, повторил: – Хоть как-то…

А Легат спросил почему-то зло:

– Удается?

И получил в ответ спокойное:

– Сегодня чуть больше, чем три года назад. Что будет завтра?.. Ну, до завтра еще дожить надо. И мне, и вам. Это длинная дорога, а поспешишь… Сами знаете… Может, рюмку коньяка?

Неожиданно! Понимает, что нужно быстро опустить планку беседы. Планку, которую он сам установил на такой высоте, а Легат всего лишь подначивал, подзуживал…

– С удовольствием, – ответил он.

Очкарик не стал обращаться к помощнику, поднялся, дошел до одного из шкафов, стоящих в ряд вдоль стены. Стеклянные дверцы их были затянуты белыми шелковыми занавесками. Как и у Легата в кабинете. Жизнь слабо меняется в мелочах, все больше – по-крупному…

Очкарик достал бутылку хорошего старого отечественного коньяка, сделанного умельцами одной из горных республик Державы, пару хрустальных рюмок – не пришли еще в страну нормальные коньячные бокалы, и бог с ними. Разлил коньяк по рюмкам. Поднял. И Легат поднял.

– За взаимопонимание, – предложил тост Очкарик.

– Годится, – согласился Легат.

Чокнулись. Выпили залпом. Поставили рюмки на стол. И не такой уж и плохой коньяк делали горные умельцы, подумал Легат. А вслух сказал:

– У меня сегодня к вам две темы, если позволите.

– Слушаю вас.

Легат не стал раскрывать папку с бумажками борзых аналитиков, даже отодвинул ее, потому что на гостевом столе она смотрелась очевидно лишней.

Но начал он не с содержимого папки:

– Извините, товарищ Председатель, я не знаю, как вы работали с моим предшественником. Я ведь и его не имею чести знать лично. Отсюда – вопрос. Могу ли я быть с вами более откровенным и более подробным в комментариях, нежели позволяют мои прерогативы как курьера – раз и как коннектора – два. То есть, говоря проще, могу ли я к этим двум функциям добавить третью – функцию советника? Или советчика…

– Разумеется. Мне будет интересен весьма и, не исключаю, полезен любой ваш комментарий к тем фактам, о которых вы станете рассказывать. Я готов его обдумать и даже принять. Но, как вы понимаете, последнее – не обещаю.

– Спасибо. Я и не жду обещаний. Что было, то было… Я начну. Первое дело. – Он поймал себя на том, что в этих стенах не употребить термин «дело» практически невозможно. Атмосфера диктует. Да и чего ловить себя на пустом месте? Дело – оно и есть дело. – В декабре состоится суд на участниками так называемой операции «Женитьба». Напомню: попытка угона самолета из-под Града Петра…

– Я хорошо помню, – перебил его Очкарик. – И, конечно же, знаю о суде над угонщиками.

Легат отметил, что он сказал «угонщики», а не стандартное «изменники Родины». Очень аккуратен в терминологии.

– Приговор, полагаю, вы уже обсуждали с представителями суда?

– В общих чертах.

Уходит от ответа. Явно. И куда делась его мягкость?! Перед Легатом впервые сидел настоящий и, как здесь считается, правильный глава Конторы. А имеет ли смысл что-либо такому советовать?..

Секундно подумал и все-таки решил, опираясь на свой любимый принцип: где наша не пропадала? Да и чего он теряет, в конце концов? Не посадят же его в застенок! В крайнем случае с ним же передадут в будущее запечатанное сургучом послание, в коем будет жесткое требование сменить коннектора, как излишне самовольного и дерзкого. Тоже неплохой вариант, если отбросить ненужные в общем-то амбиции.

– Насколько меня предупреждали, я не должен ничего комментировать. Но вы позволили, и я тоже позволю себе продолжить. Решение – ваше. Я лишь гость из будущего, который знает то, что уже было и как это «то» отозвалось в будущем… Итак, суд. Даже если вы, скажем осторожно, догадываетесь о результатах процесса, я все равно повторю их. Два смертных приговора – организаторам побега, летчику и правозащитнику, остальным – пятнадцать и десять лет заключения, пофамильный расклад – здесь, – постучал пальцем по папке. – Общественная мировая реакция: протест Президента Западного Континента. Протесты глав девятнадцати стран. Резкое падение имиджа Державы в мире…

– А вы что, – перебил его Очкарик, – предлагаете отпустить всех?

– Упаси Боже! – воскликнул Легат. – Я предлагаю сделать сразу то, что будет сделано спустя короткое время. И мне очень хотелось бы, чтобы История как-то отметила, что это решение было именно вами пролоббировано у Генерального. Я предлагаю, чтобы суд не выносил двум организаторам побега смертный приговор. Все равно его потом заменят на пятнарик. Это тоже много, но это поймут…

Легата уже несло и останавливаться он не собирался. Ну, и почему бы не дать Гамлету завершить монолог? Очкарик, например, слушал его, не прерывая, как, видимо, умел вообще слушать и, не исключено, слышать.

– Я не имею в виду Запад, – несся дальше Легат, – плевать мне на его мнение, в конце концов! Я имею в виду ваших потомков. Я очень не хочу, чтобы с вашим именем ассоциировалась чья-то смерть. Поверьте, на вас и так со временем повесят до черта: и непродуктивную борьбу с диссидентами, многие их которых в мое время живы и прекрасно себя чувствуют, и постоянно увеличивающееся количество «отказников», и бегство из страны действительно ярких людей… А тут – казус: смертную казнь этим двоим суд и отменит. Но – позже. Не исключаю, это будет ваша заслуга. Даже убежден в этом. Плюс к тому, что вся эта хреновая операция наверняка – рутинная работа вашей Конторы. Провокация, а никакой не побег. Так не вешайте же на себя смерть пусть глупых, но безвинных людей. Это вам надо?

Легат мог и продолжать, он в такие моменты был неудержим и излишне многословен, но сейчас он притормозил. Вовремя или с опозданием – сейчас и выясним. Благие намерения чаще всего выходят боком.

А Очкарик молчал. Просто сидел и смотрел в окно, за которым видно было темнеющее небо с редкими облаками, подмалеванное закатом.

Ну и Легат тоже молчал. Хотя еще одна тема оставалась – про писателя-лагерника. Там тоже есть что сказать, но удастся ли?..

Очкарик оторвал взгляд от заката и посмотрел на собеседника.

– Спасибо за заботу о моем реноме, – сказал Очкарик. – А что насчет «Женитьбы»… Мне надо подумать.

– Время есть, – прокомментировал Легат и тут же выругал себя за длинный язык.

Молчать сейчас надо, а не искусство элоквенции демонстрировать.

– У вас что еще?

Легат не очень понял: Очкарик хочет продолжать или закончить разговор. Но ответил:

– Еще одна тема. О присуждении Главной Мировой премии Писателю-Лагернику.

– Присудят? – с некоторым удивлением спросил Очкарик.

– Естественно. Это политика…

– Да, она – всюду… – ушел от разговора. – Вы когда возвращаетесь назад?

– В смысле домой? Сегодня в ночь вообще-то хотел… Но, скорее, завтра с утра пораньше. Не очень комфортно по ночам под Столицей ползать… Я, признаться, трусоват. Чего только не боюсь: от крыс до привидений.

– А мне вы трусом не показались… Ну, ладно, оставьте мне папку с аналитикой. Я посмотрю. А комментарии по следующей теме перенесем на следующий раз. Обратно-то к нам когда?

– В понедельник. Хочу хоть пару дней с женой побыть.

По сути соврал. В субботу в двенадцать – планерка у Командира, потом еще чего-нибудь наверняка набежит, если уже не набежало. А у жены в выходные – по два спектакля. Она вообще не понимает, что такое выходной.

– А в воскресенье с утра никак не сможете?..

– Если надо, то буду, – ответил Легат и встал. – Когда мне прибыть к вам?

– Часиков в десять – не отяготит?

– Не отяготит нисколько.

– Вас ровно в десять будет ждать у пристани моя личная машина. Водитель будет в курсе дела… Счастливого возвращения. Как домой, так и к нам… – улыбнулся. – Ваша жизнь теперь – одно сплошное возвращение!

Фигурально – так. Но уж не буквально, нет!

Но момент для выполнения просьбы Полковника – как раз!

– Можно на прощание одну наглую хотелку?

– Хотелку? От слова «хотеть»? Забавно выражаетесь… Извольте.

– Мой куратор в Конторе… в той, в завтрашней… который ведет наши с вами общие дела… он очень просит принять его. Это возможно?

– Хороший человек?

Странный вопрос для Председателя.