Все схвачено Дуровъ
От неожиданности. Она же – реприманд.
Потому что в кресле напротив Директора сидел Премьер.
Привычный такой Премьер, только-только сошедший с казенной фотки: в темно-сером костюме, в светлом галстуке, со скупой улыбкой на тонких губах. Конторский «человечек», если термин Генерала использовать. Эвона как!
– Вольно, лейтенант, – сказал Премьер и встал. И руку Легату протянул. – Рад вас видеть.
Легат машинально подумал: не «познакомиться рад» сказал Премьер, а именно «видеть». Быть может потому, что вообще-то они были давно знакомы. Де-юре. Легат не однажды виделся с Премьером – в Крепости на всевозможных мероприятиях Службы: на «круглых столах», на встречах с видными соотечественниками, деятелями того-сего – от культуры до религий, а еще и в школах, в научных и учебных институтах виделся, руку пожимал, но формально Премьеру представлен не был. Именно – виделся!
Потому что субординация. Синонимы: повиновение, подчинение. Что есть правда…
– Садитесь, господин Легат. – Премьер показал на кресло за столом рядом с Директором и напротив себя.
Логично. Он хотел видеть собеседника, а что Легат таковым окажется – какие сомнения! Реприманд репримандом, а сообразительности Легат не утерял. К месту и ко времени все всплыло: и просьба Полковника «взять с собой в семидесятый некоего человечка», и предложение постараться назначить поход на воскресенье, и, кстати, неожиданный и отличный повод для сего похода – посиделки на даче у Очкарика.
Хотя о посиделках надо будет поговорить специально: вдруг да не захочет Премьер лишних людей видеть? Так сказать, сверх протокола. Он такой…
– Расскажите мне, пожалуйста, о том, как вы нашли тоннель? – Премьер сразу взял быка за рога. Гуманные и нежные англосаксы к этой поговорке добавляют для вящей пунктуальности: а человека – за язык.
Легат рассказал. Постарался сделать это кратко и точно. И к черту подробности!
– Очкарик дал согласие на мой визит к нему?
– Дал. Но, простите, не буквально на ваш. Он ждет у себя некоего человека, курирующего данный проект с нашей стороны.
– Мне доложили, – сказал Премьер. – Разумный вариант. Насколько я знаю, такой человек существует в реальности? – взглянул на Директора.
– Так точно, существует.
– Вы, господин Легат, настаивали на визите именно в воскресенье. Почему?
– Потому что именно в воскресенье Очкарик пригласил меня к себе на дачу. Прямо с утра. Там, насколько я понимаю, еще будет давний и близкий друг Очкарика.
– Кто он? Знаете?
– Только заочно. Некто Мужик. Я слышал, что он занимает какой-то неконкретный пост в аппарате правительства, советник премьера, кажется, и курирует внешнюю торговлю. Как именно курирует, не могу сказать. До сих пор он существовал вне моего задания, я им не интересовался…
Директор счел необходимым вмешаться:
– Вы помните, господин Премьер, это он помогал Гумбольдту выйти на Очкарика.
– Да, помню. Он знает о проекте, так?
– Знает, – ответил Легат. – Но абсолютно не вмешивается.
– А кто еще предполагается быть?
– Насколько я понял, больше никто не предполагается. Очкарик сказал только о Мужике.
– Это хорошо, – подвел черту Премьер. – И обстановка неформальная, и посторонних нет.
Легат не мог не прокомментировать сказанное. Про себя, вестимо, прокомментировать, не вслух же: а откуда бы взяться посторонним в строго охраняемой зоне? Приглашенных самим Очкариком посторонними считать вряд ли можно. Его дом, кого хочет, того и зовет. В том числе и Легата с «куратором проекта».
Сорок лет прошло, а у этих «строго охраняемых» ничего в менталитете не изменилось. Разве что понтов стало больше…
– Когда выход? – Премьер перешел к подробностям «визита».
– Он нас ждет в десять. Ну, можно немного опоздать…
– К Председателю Конторы опоздать? – В голосе Премьера звучало изумление, именно так!
И что в том странного? Контора, как и Армия, приучает людей к точности, поэтому изумление Премьера объяснимо. Ладно – начальник вправе припоздниться, что, кстати, с Премьером случается. Но опоздать к Начальнику!.. Да, для Премьера, которой в душе неизбежно был и оставался Полковником той Конторы, время «десять ноль-ноль» никак не может мягко и плавно превратиться в «десять двадцать», к примеру.
– Он знает, что путь в тоннеле не всегда предсказуем. – Легат взялся опустить ситуацию. – Но попробуем успеть. Господин Премьер, путь под землей не очень долгий, но неудобный. Темнота черная, пыль, обломки плит… Первый раз я одолел его за три с лишним часа. Теперь он занимает у меня около полутора. Не потому что я такой способный, а потому что путь уже назубок выучил…
– За меня не беспокойтесь, – суховато перебил Премьер. – Полтора часа, говорите? Должны уложиться. Выход, насколько я знаю, около Парка? Оттуда до дачи далеко?
– Воскресенье, утро, семидесятый год… – Легат позволил себя мягко улыбнуться. – Максимум – полчаса.
– Итого два, – сложил Премьер. – Значит, надо стартовать в восемь ноль-ноль. Нас встретят?
– Очкарик пришлет свою машину с шофером.
– Без охраны? – Директор счел необходимым вмешаться.
Легат опять улыбнулся. Постарался, чтоб необидно вышло. И мягко растолковал:
– Шофер встречает двух невысоких чином людей: Полковника из Конторы, куратора проекта и переговорщика, которого до сих пор конторская разгонная машина подбирала. Какая ж тут охрана? Вы еще и туда ее с собой прихватить порекомендуете? И спецтранспорт вдобавок?.. То-то тамошний народец поизумляется!
– А как же… – начал было Директор, но Премьер опять перебил:
– Я согласен с Легатом: охрана будет там совсем не уместна. Она останется здесь.
– А как же… – опять начал Директор и опять был перебит:
– Вы запамятовали, господин Директор, что там я всего лишь – Полковник, да еще и в штатском. Кто меня узнает?.. Кстати, Легат, а как мы там переоденемся? Мы ж не в костюмах и белых рубахах пойдем…
Легат позволил себе улыбнуться: в знак того, что юмор оценен.
– Пойдем в самом что ни на есть походном. Плюс – теплом, потому что в тоннеле холодно. А если под это теплое вы наденете обычный спортивный костюм, то будет прилично. Я к Очкарику так ходил… Это уж после я отнес туда костюм, рубаху, даже галстук. Но тоже не для Очкарика.
– А для кого? – не без любопытства спросил Премьер.
– Для себя. Я ж там не раз ночевать оставался. Вечера свободные. А по старой Столице побродить хочется, в ресторане посидеть, в театр, например, сходить… А мы после встречи сразу назад вернемся, так я понимаю?
Премьер ответил не сразу. Сначала в окно зачем-то поглядел. Небо в окне было. А потом ответил:
– Сразу. Хотя про Столицу – это вы верно… – улыбнулся чему-то своему. Резко встал. – Все. Закончили. Спасибо, Легат. В восемь утра на территории бывшей гостиницы. Где точно?
– Вы меня увидите.
– И меня тоже, – сообщил Директор.
– А вот проводов не надо, – резко сказал Премьер. – Как бы еще и от охраны избавиться… – опять усмехнулся, – да, боюсь, не получится.
Пожал руку Легату, потом – Директору и пошел к двери. Быстро. Директор бросился его провожать. А Легат остался. Взглянул на стену: точно, портрет на месте. И костюмчик темно-серый, и галстук светлый, и взгляд пистолетный.
Вот и познакомились, наконец…
7
Легат был на территории вечной стройки посреди Столицы без четверти восемь. Встал в шесть утра по звонку, оделся в походное, поймал такси на Проспекте, сел на заднее сиденье и, наконец, проснулся. И мгновенно осознал свою государственную ответственность. Да и само это словосочетание, грозящее двойными «эн» и намекающее глухими согласными, давило на психику.
Одному ходить гораздо лучше. Спокойнее.
Он сел на бетонный обломок, уставился на «Командирские», которые не снимал ни на этом свете, ни на том, если «тем» считать время Очкарика, и стал ждать. Премьер на сей раз оказался точен. Легонько взвыла сирена за забором на Набережной и смолкла. Знак подан, что ли?.. На дареных часах натикало ровно восемь, часы не врали, хотя деюре им стукнул сороковник и вообще они были здесь той самой бабочкой из фантастики, которую Легат поминал многажды.
Вероятно, где-то неподалеку имели законное место сторожа замершей и уснувшей на века стройки, но то ли они спали, то ли испугались мигалок и сирен у забора, потому что в щель в ограде, через которую пробирался в прошлое Легат, беспрепятственно пролезли два здоровенных бодигарда, а за ними возник Премьер – в элегантном комбезе, в котором, не исключено, он катался на лыжах в горах.
Амуниция, позаимствованная Легатом у сына, сильно комбезу проигрывала. Ну, по Сеньке и шапка, чего уж тут.
Легат помахал рукой.
Бодигарды помахали в ответ. А ведь сказал, что без охраны хочет…
Легко отыскав внятную тропу среди обломков и мусора, троица добралась до Легата.
– Доброе утро, – сказал Премьер, который выглядел свежим и бодрым.
– Надеюсь, что доброе, – ответил Легат. – Готовы?
– Всегда готов, – улыбнулся Премьер своей мини-улыбкой. Легко снял ее и деловито спросил: – Сколько мы там пробудем?
– Как фишка выпадет, – ответил Легат неясно. Но добавил: – Часов до двух, наверно. А может, и пораньше. Как разговор потянется…
– Это и есть начало пути? – легко сменил тему Премьер, глядя на дыру в земле, а может, не в земле, а в бетоне, хрен теперь разберешь, когда все кругом засыпано и завалено.
– Оно, – подтвердил Легат.
– Так пошли…
– Я первый, – сказал Легат. – Тут – метра три высота. Повиснете на руках и прыгайте. Я подстрахую, – и первым нырнул в дыру.
А Премьер сразу за ним сиганул. И хорошо приземлился, поддержка не понадобилась, да и не поспел бы Легат. Зато зажег фонарь.
– У меня тоже есть, – сообщил Премьер и зажег свой.
– А ваши… – Легат показал лучом на белый свет, который, прямо по поговорке, сжался в копеечку дыры в бетонном перекрытии.
Премьер понял недосказанное.
– Подождут. Ведите.
И они пошли.
И все было, как всегда. Пешком, на карачках, где-то – ползком, опять пешком… Привычный уже путь, Легат его почти на автомате одолевал, а Премьер не отставал, таймаута не просил, двигался следом, не задерживаясь в частых завалах, оба молчали, потому что говорить было не о чем и тяжко. А когда пришли к воротам, Легат на часы глянул: час с четвертью миновал. Великолепное время для неофита, а в диггерском промысле Премьер был неофитом.
– Финиш, – сказал Легат. – Пять минут передыха.
Они сели на бетон, молчали, передых – дело святое. Но Премьер тут же поинтересовался:
– Сколько шли?
Легат сообщил.
– А вы в первый раз сколько, напомните?
– Три часа с лишним… – И тут же стал бездарно оправдываться: – Но, во-первых, точного маршрута к воротам не знали, то и дело с планом сверяли. А план не точный, от руки рисованный… Во-вторых, говна здесь было до ушей, натыкались то и дело. Ну и разгребали по ходу, что могли. А вы – молодец. Дыхалка даже не сбилась… – комплимента в итоге не пожалел.
А Премьер вроде и не услыхал комплимента. Спросил:
– Откуда орел?
– Бог его знает!.. Говорят, некто Гумбольдт намалевал.
– Гумбольдт?
– Ну, человек, который, по легенде, этот ход обнаружил. А может, и не легенда… Ходил он здесь много и часто. Вам, наверно, докладывали…
Премьер не ответил. Смотрел на стертого орла, думал о чем-то. Притягивала птичка-урод, кто б ни глянул… Даже не спросил классическое: а почему орел?..
Зато спросил:
– Пошли?
Полувопрос, полуприказ.
– Давайте разоблачимся, – напомнил Легат. – Наверху лето.
И снял сыновний комбинезон, в тренировочном костюме остался.
А у Премьера под комбинезоном оказались джинсы и легкий джемпер с круглым воротом. Не исключено – темносерый, как костюм на портрете. Темно было, толком ничего не видно. А в темноте все кошки… ну и так далее.
– Однако вы… – Легат не сумел полноценно высказать свое восхищение пополам с завистью.
– Привычка, – ответил Премьер.
– Тогда и я переоденусь, – сообщил Легат. – Давайте ваш комбез, спрячу его. У меня тут кое-какой схрон имеется…
Забрал в охапку оба комбинезона, вытащил из темноты заныканную сумку, достал оттуда рубашку и тоже джинсы, споро переоделся.
– Вы прямо как старослужащий в самоволке. Заныкали у забора штатский прикид и – давай… – Премьер то ли похвалил, то ли осудил. И слова-то какие знает! – Можем идти?
– Пошли, – согласился Легат, отпер ворота заветным ключом: – Милости просим, господин Генерал. Вы не забыли, кто вы?
– Я ничего не забываю, – не принял Премьер легкомысленного тона Легата и первым шагнул в проем.
А там был новый старый аттракцион. Тоннель с перроном. Старый для Легата, новый для Премьера. И впору бы ему, Премьеру, ахнуть и удивиться, но он не ахнул и не удивился, а буднично спросил:
– Как я понимаю, за нами придут?
– Приплывут, – поправил Легат. – Хотя вы правы: по воде не плавают, а ходят… – и не удержался, добавил: – Это, судя по всему, останки так называемого правительственного метро.
И подождал удивления.
И не дождался.
– А никакого метро не было, – буднично сказал Премьер. – Легенда.
– Но есть же документы, – не согласился Легат.
– Нет документов. Я давал распоряжение найти, но их не нашли.
– Может, плохо искали?
– Не может, Легат, не может… Ничего, что я с вами попросту?
– Чай, не на светском рауте, господин Полковник. Ничего, что я тоже попросту?
Премьер коротко и жестко засмеялся.
– Вы же не с премьером под Столицей гуляете, а со своим Куратором. А с ним вы, полагаю, не официально, да?
– Да, – согласился Легат. И спросил: – Слышите?
Вопрос был ненужным: лодку Харона всегда было слышно издалека. Но Премьер-Полковник ответил:
– Слышу, – и тоже спросил: – Это Харон?
– Он самый.
Что ж, куратор Легата должен знать все милые подробности проекта. Как, к слову, знает их Очкарик. А иначе никакой Станиславский ничему не поверит.
А Харон уже причаливал лодку, махал рукой и орал традиционное: «С прибытием!». Сам-то он быстро явился. Похоже, и не дожидался обычного сигнала, предупреждающего об открытии ворот в тоннель, похоже, он здесь уже полчаса вольно плавает.
Смешно, но было приятно…
– А вы не один, – привычно радовался Харон, протягивал руку, как всегда зря протягивал, потому что гости легко и самостоятельно одолевали сход в лодку, но Харон играл по своим правилам и не нарушал их. – Милости просим… А вас не обычное авто ждет, – торопился он с новостями, – а здоровое, очень командирское. И шофер другой… Вы, что, теперь еще больше начальник?
– Вряд ли, Харон, – разочаровал его Легат. – Наверно, других свободных машин не было…
– А у нас новый гость, да?
– Это мой начальник, Харон. Товарищ Полковник. Да, товарищ Полковник?
А Харон уж и руку Премьеру пожимал, и рулил одновременно, и нес какую-то чепуху, да его никто и не слушал…
Авто, посуху причаленное к водной станции, и впрямь было «очень командирским». Бывший завод имени Диктатора, потом – имени бывшего директора завода, а теперь, в прагматичные двухтысячные, просто – бывший завод… А ведь умели ж делать, с грустью подумал Легат. Прошедшее время очень к случаю подходило. А грусть – она здесь, в семидесятом, частенько посещала Легата. Сентиментальность – подруга старости. Вывод нежелательный, но напрашивающийся.
– Отличная, в сущности, машина, – неожиданно высказался Премьер, усаживаясь, умащиваясь, вытягивая уставшие ноги. Простору сзади было – навалом. – Я тут подумал: попробуем такие опять производить. В Столице и попробуем, завод есть… А ретро – это хорошо.
Легат не спорил. Ему плевать было на ретро вообще, но эта модель, в частности, ему с детства очень нравилась своей брутальной роскошностью…
8
До дачи Очкарика доехали за полчаса. Столицу проскочили легко, а по трассе и вообще под сотню шли. Свернули на асфальтовую узкую дорогу, которая через несколько минут привела машину к воротам. А их уже открывали – гостеприимно. Въехали, подрулили к полукруглому крыльцу, выложенному из гранитных плит. На крыльце стоял Очкарик в синем тренировочном костюме с положенной белой полосой на воротнике. Помахал рукой.
Легат вылез из машины, оглядел дом и отметил не без тщеславия, что его собственное загородное жилье выглядит немногим меньше. Премьер вышел с другой стороны и встал рядом с Легатом.
– Как доехали? – дежурно спросил Очкарик.
– Мухой, – ответил Легат. – Познакомьтесь, товарищ Очкарик. Это – господин Полковник, ваш коллега, куратор нашего общего проекта.
– Товарищ Полковник, – поправил Премьер. – А лучше – просто Полковник.
– Рад познакомиться, – вполне искренне заявил Очкарик, пропуская гостей вперед.
Они прошли через большой зал на первом этаже – с камином, над которым висел очень приличный пейзаж. Не исключено – Коровин, прикинул Легат, давно любящий живопись и собравший пристойную коллекцию. На каминной доске стояли старинные бронзовые с фарфоровыми вставками часы и два подсвечника – из одного набора. Кроме того, Легат отметил лишь большой овальный стол мест эдак на двенадцать и вазу с цветами на столе. Остальное – не успел. Быстро прошли, попали в короткий и узкий коридорчик, который вывел их на просторную открытую террасу, где тоже был не маленький стол, на столе – самовар с заварным чайником на макушке, ваза с фруктами, блюдо с пирожками, всякие соленья, бутылка «Столичной», две бутылки красного вина и – всего четыре столовых прибора. Ну и хлеб, как без него…
За террасой раскинулся хорошо сделанный парк, где имели место высоченные сосны, тоже не маленькие березы, какие-то неведомые Легату кусты, газоны со скошенной травой, каменные дорожки, расползшиеся по парку, беседка вдалеке…
– А вот и мы, – сказал Очкарик.
И из кресла, повернутого к парку, встал здоровый, высокий – под два метра! – пожилой мужик с чисто выбритым загорелым черепом, как у любимого народом актера из любимого же народом вестерна про семерых ковбоев. Мужик явно был в молодости борцом-тяжеловесом, Легат знавал таких, в спортзале не раз видал и общался. Люди-памятники-себе! Но возраст, любовь хорошо и плотно покушать, а также выпить немерено – все это нарастило памятнику пузо.
Что, в общем, не мешало ему отменно выглядеть.
– Мой старый и лучший друг Мужик.
Мужик протянул лапищу, рука Полковника в ней потерялась.
– Полковник, – сказал Премьер, аккуратно освобождая руку.
Береженого, как известно…
Легат процедуру повторил.
Мужик налил «Столичной» в четыре граненых стопки, разложил на тарелке на четырех ломтиках черного хлеба четыре вдоль порезанные пластинки соленого огурца, поднял свой стаканчик.
– Ну, за ваше будущее, друзья, и за наше настоящее. Чтоб они совпали!
Чокнулись. Выпили залпом. Закусили чернушкой с огурчиком. Ядрено пошло. Премьер тоже рюмку одолел, хотя, наслышан был Легат, водки он вообще-то не употреблял. Предпочитал вино. Но здесь он оказался на абсолютно чужой полянке, а хороший разведчик на такой полянке должен уметь играть не в свою игру. Хотя бы поначалу. Пока свою остальным не навяжет…
Сели. Наполнили тарелки, кто чем хотел. После первого тоста традиционна пауза.
А Премьер ею и воспользовался. В конце концов, полагал Легат, он же не водку пить сюда явился. Он вообще плохо представлял себе Премьера, бездумно и праздно пьющего водку. Разве что для дела рюмку…
– Товарищ Очкарик, можно вопрос?
– Конечно, Полковник. И давайте без протокола. Мы же на отдыхе…
– Сначала, если позволите, маленькая лесть. В 1987 году в Стране будет создан Центр по изучению общественного мнения…
– Что вы говорите? – удивился Очкарик. – Неужто возникла надобность в «гласе народа»?
– Представьте себе, возникла. И по сей день не пропала. Но я о другом. В девяносто первом этим Центром был проведен опрос о том, кого люди считают самым выдающимся политическим деятелем в истории Страны.
– И кто стал первым? Вождь-на-броневике?
– Не угадали. Вы.
– Забавно… – именно так и отреагировал. И будто чуть-чуть напрягся. Хотя, может, это и показалось Легату. – А второй кто?
– Писатель. Автор романа о Мастере. Вы наверняка читали роман, он был опубликован в шестьдесят шестом, всего четыре года назад.
Очкарик усмехнулся, снял очки, протер их почему-то пальцами.
– Как, в сущности, ничтожен глас народа, – сказал он, возвращая очки на законное место. – Где я и где Писатель? Несоизмеримо в Истории…
– Не скажите, – не согласился Премьер. – У народа короткая память. Он долго помнит лишь тех, о ком ему регулярно напоминает власть. Не сама, конечно, есть множество инструментов. Вы, кстати, тоже ими пользуетесь.
– Наверно, вы правы. Историю делают одни люди, другие ее интерпретируют. А в итоге никто ничего точно не знает… К чему вы, собственно, ведете, Полковник?
– Ни к чему конкретно. Цифры – они сами за себя говорят, интересно… Вот, например, в двухтысячном в подобном опросе вы стали третьим. После Диктатора и Отца Революции. Диктатор, заметьте, всех опередил.
– Наверно, это понятно… – очень аккуратно сказал Очкарик. Похоже, на самом деле он не понимал, что хочет от него «куратор проекта». И спросил его о том вроде, но куратор от ответа аккуратно ушел. – Безраздельная власть в потомках воспринимается как порядок.
– Если идеология слаба или вовсе никакая, то – да, – подхватил Премьер. – И тогда, как результат, на «чистом листе» непременно возникают новые мифы. Как правило, в отношении прошлого. Но, бывает, и в отношении настоящего.
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Очкарик.
– Вы сами об этом только что сказали. Диктатура пролетариата, опирающаяся на мощные системные институты: армия, силовые структуры, идеологические механизмы, партия. Миф внедряется в сознание людей сверху. Но разве у диктатуры буржуазии, опирающейся на ею же созданный аппарат принуждения, нет мифов? Да полно! И что, по-вашему, лучше, власть идеи или власть денег? Или что страшнее?
– Ничего не лучше. И то и другое по-своему страшно и по-своему хорошо. А у вас, я понимаю, второе?
– Увы. Или во здравие. Согласен с вами…
– Вы лично не можете сделать для себя выбор – что лучше?
– Выбор давно сделан. И не мной. Власть идеи оказалась нежизнеспособной. Практически во всем мире! Хотя идея-то вечная, тысячелетиями зажитая: свобода, равенство, братство… Но не вышло.
– А вы сожалеете? Все три понятия прекрасны. Ужасными их делают люди…
– Нет, не сожалею. Я – прагматик, я живу здесь и сейчас. Вернее, там и тогда. Хотя, как я понимаю, здесь и сейчас я, семнадцатилетний, готовлюсь к вступительным экзаменам на юрфак Универа.
– Вот как… Здесь, в Столице?
– В Северной Столице. А после Универа – Контора…
– Отличная школа жизни. Если жить, не предавая самого себя.
– Вы считаете это возможным в Конторе – не предавать?
– А у вас иное мнение?.. Контора многофункциональна и многолика. У разведки – одни функции, у контрразведки – другие, вы это, не исключаю, лучше меня знаете. Я в Конторе – три года, а вы, как я понимаю, всю свою жизнь. Скажите, вы кого-нибудь предавали? Я не о врагах…
– Считаю, что нет. По жизни. А по службе…
– Служба у вас, как я теперь понимаю, – это и есть жизнь. И у меня тоже. Вы чем в Конторе занимаетесь, если не секрет?
– В основном работал за границей. Легально. В стране, близкой нам политически… И никого никогда не предавал, даже повода не случилось.
– А кругом если не враги, то и не товарищи, так? Даже в близкой политически…
– Ну-у, я бы не был столь категоричен…
– А вы будьте! Друзей на Западе у нас нет и не будет… Вы знакомы с директивой Совбеза наших заокеанских друзей от сорок восьмого года? Давняя директива, верно, но что в принципе изменилось? Главная их цель – война с нами и свержение законной власти. На весь мир, не скрывая!..
Премьер усмехнулся.
– Я знаю. Учил. Времени много утекло… И как в анекдоте: ложки нашлись, а осадок остался… Вон, и в девяносто пятом, я помню, их Президент хвастался, что они сумели вывести из войны за мировое господство государство, составляющее им основную конкуренцию.
– То есть выполнили директиву Совбеза?
– В немалой степени – да. Сейчас мы сами свое целенаправленно и более-менее успешно наверстываем. Хотя и не без глупостей…
– Запомните: союзников у нас не было, нет и не будет. Мы слишком большие, нас много, мы им мешаем. И они нас переигрывают, переигрывают, а все равно боятся!
– У нас другое время и другие игры, товарищ Очкарик. Мы научились учиться, это уже много. И накопили кое-чего. Бизнесу научились, считать деньги – худо-бедно, дисциплине, ответственности. Учебу не оставляем…
– Хочется верить, – почему-то грустно сказал Очкарик. – Хорошо беседуем. Жить бы еще хорошо… Хотел бы я поглядеть на вашу страну, но не надо.
– Согласен, – ответил Премьер.
Замолчали.
Легат и Мужик слушали диалог Очкарика и Генерала, не вмешивались, Мужик за это время четвертую рюмку водки опорожнил, а рюмки у Очкарика вмещали солидно. Легат перешел на красное. И все время хотел встать и уйти: как будто он подслушивал – буквально! – чужой разговор, для свидетелей не предназначенный.
А они еще явно не закончили…
Читать бесплатно другие книги:
