Все схвачено Дуровъ
Если б не знал об орле Легат, не разобрал бы. А тут…
– Пришли! – констатировал он. – Ребяточки, дорогие мои, респект вам и любовь на всю жизнь! Мы пришли. Это орел. Двуглавый, естественно. У меня точные сведения, – ну не мог не продать себя дешевле, чем мог, пардон за невольную тавтологию, – на этих дверях, ведущих в тоннель Правительственного метро, должен быть красный двуглавый орел. А вот и он! Видно же? Видно, да?
А может, отвар все еще действовал…
Напарники молчали. Смотрели на нечто типа красное, выглядывающее из-под грязи десятилетий. Орла в этом красном и впрямь трудно опознать – даже при мощном хотении.
– А что, – сказал Бур, – может, и орел. То, что вход в метро, – это точно, Варяг не ошибается. Да и по его плану шли. А что орел… Варяг говорил, что Гумбольдт говорил, что орел. Когда они сюда пришли, все уже грязью поросло, видно было хреново. Как сейчас. Но Варяг говорил, что Гумбольдт говорил…
– Заладил, – сварливо отозвался Диггер. – Говорил, что говорил, что говорил… Ну, пусть будет орел, какая на фиг разница! Ворота заперты, ключ в сове, сова в гнезде, гнездо… В жопе все, короче! Отмычку, извиняйте, я с собой не взял, а ломиком мы здесь хрен что подцепим. Да и маленький он, ломик…
И повисла тишина – родная для этих мест.
Тут Легат раздвинул занавес и вышел, с позволения сказать, на сцену.
– А у меня с собой было, – торжествующе сообщил он и достал из кармана куртки ключ.
Он любил разыгрывать маленькие неожиданные спектакли, любил вынимать теоретическую курицу из-под теоретического платка. Он всегда любил неожиданности, не боялся их, являющихся со стороны, но предпочитал лично устраивать их близким и дальним, а в том числе и себе самому. Он любил не театр в принципе, а театр для себя, даже не задумываясь над термином. Более того, скажи ему, что он ладит театр, он бы обиделся. Театр – это жена. А он – суровая проза жизни. Но желательно срежиссированная им самим.
Тут он, сам того не желая, шел по профессиональным стопам жены.
После такого монолога полагается занавес.
4
Но никто даже паузы не выдержал.
– Что за хрень? – спросил Диггер и протянул лапу.
– А и не хрень никакая, а ключ от двери, – объяснил Легат, пряча руку с ключом за спину.
– С чего ты взял, что он – отсюда? В смысле от метро? И ты, что, знал, что ли, заранее?
Довольно косноязычный выражанс, автоматически отметил Легат, но – по делу. Придется объяснять. В сущности, он заставил ребят играть вслепую, что пользы для, но по-товарищески нехорошо. А что до выражанса, так Легат легко подстроился под лексику Диггера (Бур – тот мало говорил, он – большой и могучий, ему не до слов).
Единственное, что корежило, так это необходимость наскоро сочинить худо-бедно толковую историю, поскольку реально правдивая слишком коротка, странна и противоречива. Пусть будет чуточку вранья, чтоб все казалось правдой…
– Ребята, каюсь, но я не все вам сказал. Да и не все скажу, не имею права, вы понимаете. Вкратце – что могу: один хороший человечек принес мне рисунок вот этого орла. И попросил меня связаться с другим человечком: отдать ему рисунок и получить взамен ключ. По каким-то причинам тот человечек, ну, с рисунком, не хотел встречаться с тем, который с ключом. Ну, чего не помочь? Просьба пустячная. Я встретился, обменял рисунок на ключ – вот он, – вернул из-за спины руку, потряс ключиком-брелочком, – а до того – ну, на всякий пожарный – я сделал с рисунка несколько копий: мало ли… И в тот же день показал рисунок и ключ нашим спецам, сами соображайте каким. Они и сказали: есть легенда, что орел – знак Старого метро. А про ключ не знают. Конечно, они хотели его взять ключик, но хрен отберешь… А следить могли. Вот почему я тебя, Диггер, и гнал так. Я с ними перед самым началом Праздника беседовал – за пару часов, наверно. Потом Праздник – до ночи. А с утра нас – нет. Сегодня суббота, так? До среды времени навалом. Мы дошли. Посмотреть мы успеем, если будет на что? И если что интересное найдем, так лучше пусть это будет мое дело, а не спецов. Кстати, Командир в курсе, что мы ищем…
Вот такой длинный и путаный монолог. Не без вранья, нет…
Некоторое время молчали. Переваривали.
Потом Диггер ожил:
– А если найдем, то что?
– Если найдем, не нам решать. По крайней мере на первом этапе, – объяснил Легат.
И тут ничего не соврал.
– А с чего такой хипеж вокруг этого метро? Все знают, что оно было, писали о нем тыщу раз, но никто из ваших структур не шевельнулся. Выходит, что оно или никому не нужно – раз, или никому не мешает – два. Или его и вправду нет, а за этими дверями – настоящее метро. Станция Центральный Парк, например.
Легат улыбнулся чуть покровительственно, ну, как если ребенку на простой вопрос отвечать:
– Нет никакого хипежа. Давайте, пока уж мы тут топчемся, прикинем варианты. Последний или первый – твой, Диггер: станция Центральный Парк. Замечательно! Выйдем на воздух как нормальные люди. По эскалатору. Второй: все развалено, все обрушено, восстановлению не подлежит. И не надо. Пусть Столичный Голова думает, на чем он свои новоделы строит. Третий: метро есть. Сфотографируем – ну, хоть на телефон, у меня в нем семь пикселей и вспышка сильная, – отдам Командиру, и пусть он кому надо докладывает. Четвертый: ключ не от этих дверей или замок заело. Значит, зря прогулялись. Одно не радует: возвращаться придется не на эскалаторе, а на своих двоих. Или четырех… – повертел ладонями и протянул одну, с ключом, Буру. – Открывай. Если откроется…
Бур аккуратно и нежно – хотя двухбороздный, типа сейфового, ключ смотрелся в его лапе и вправду ключиком – сначала нашел на полу в свете фонаря какую-то проволочку, огрызок, поковырялся в скважине, попробовал вычистить из нее то, что могло помешать ключу, хмыкнул удовлетворенно, прицелился к скважине, начал медленно, нежно вставлять в нее ключ. Легат и Диггер торжественно молчали, ждали удачи. И в самом деле: вставать с ранья, нарушать поутру ПДД как ни попадя, лезть под землю, преодолевать завалы, спускаться с уровня на уровень, где-то идти, где-то ползти, и на все эти клятые четыре километра – три часа тридцать семь минут! Уже – подвиг. А подвигу положено быть победным.
А Бур, сидя на корточках и закрывая могучим торсом половину потенциального входа с орлом, чего-то там возился, чего-то бурчал неразборчиво, а спутники ему не мешали, с вопросами типа «Ну, что там?» не лезли. Понимали: человек при деле, а они – так, на подхвате.
И тут, наконец, Бур нарушил обет молчания.
– Есть! – сказал он, но сказал не так, как положено слово это орать в момент какой-нибудь победы – пусть даже и над дверью, а буднично, констатируя факт.
– Открыл, что ли? – потребовал подробностей Диггер.
– А то, – утвердил Бур.
Распрямился, потянул дверь прямо за ключ: больше не за что было, ручки на дверях отсутствовали. Дверь открылась легко и бесшумно, как будто не висела она черт-те сколько лет – сама ржавая и на ржавых петлях, а будто ее раз в неделю как минимум смазывали машинным маслом. Или чем там двери смазывают?
Легат подумал, что надо бы, вернувшись в свою Столицу, сделать пару дубликатов с ключа. Для спутников и на всякий случай… Мало ли.
Бур шагнул в сторону, освобождая проход. За дверью было черно и тихо. Три луча трех фонарей метнулись в проем, но ничего не высветили. «Я вышел из кибитки. Все было мрак и вихорь». Цитата.
Ее не к месту вспомнил Легат, стоя как столб, а вот Диггер – Диггер как раз ничего вспоминать не стал, а шагнул к проему и вошел в него, малость пригнувшись, чтоб головой дверной свод не задеть. Какая уж ни крепкая голова, а все слабее стального швеллера.
– Идите сюда! – крикнул он, и звук его голоса куда-то раскатился, будто за стальными дверями был не тоннель даже, а ангар, к примеру. Или бомбоубежище Диктатора размером с футбольное поле.
Легат опередил неторопливого первооткрывателя дверей, во шел – тоже с фонарем – и обалдел. А тут еще и фонарь Бура добавился.
– А где метро? – не слишком умно спросил умный Легат.
И получил в ответ, что заслужил:
– Утонуло, – это Диггер сказал.
В типичном и по сей день тоннеле метро – не круче, не большего диаметра, ничем от хорошо известных Легату метро-тоннелей Столицы не отличающимся, – внизу, там, где в реальных тоннелях лежали рельсы, текла река. Именно так! Не стояла вода, что понятно объяснило бы ее здесь наличие: затопило когда-то, дожди, разрыв водопроводных сетей, а именно текла.
– Это как? – толково спросил самый умный Легат.
– Течет, – еще более толково ответил Бур.
– А куда течет? – не отставал Легат. – И, главное, откуда?
– Ох! – тяжко выдохнул Диггер, недовольный то ли увиденным, то ли идиотизмом напарников. – Куда, откуда… Туда оттуда! – и рукой показал – справа налево.
– А что у нас справа? – не отставал любознательный Легат.
– Река, – ответил знающий географию подземелий Бур.
– А слева?
– Тоже река.
– А это как?
– Справа – Центропарк. Слева – Остров. И Малая Река.
– А почему под землей?
– Прорвало где-то, – неожиданно многословно объяснил Бур. – Пошла вода по тоннелям и вышла где-то либо в Большую Реку, либо в Малую. Подземный рукав.
– А на чем мы стоим?
Посветили фонариком. Было бы метро, решили бы – перрон станции. Ну, очень маленький перрон: метров пятнадцать в длину и метра два в ширину. Может, и вправду станция. Что все обветшало, так ведь древность, и никто не пользовался полвека. А что маленький, так Диктатору хватило бы войти-выйти, большой охраны во времена Диктатора, как Легат читал, вожди при себе не держали. Не то что нынешние…
Тут Легат ухитрился заметить слева вдалеке качающийся огонек.
– Что это? – спросил он обоих напарников.
Они всмотрелись, и первым сообразил Бур:
– Похоже, лодка.
– Да ладно! – сказал Диггер. – Какая тут, на хрен, лодка? Откуда? Подземные обитатели? Фантастики начитался или глаза слабеют?
Диггер хамил ради хамства. Страшновато было здесь и сейчас трем здоровым и крепким мужикам. Страшновато и не по себе.
– Подплывет – узнаем. – Бур хамства не заметил.
А у Легата в животе чего-то упало и, вероятно, разбилось. Говоря фигурально. А на самом деле ему опять стало страшненько.
– Я посижу, – сообщил он и сел на корточки.
Так было менее страшно. Физиология.
– Бинокль бы, – сказал Диггер.
– А что ты в него увидишь? – поинтересовался Бур. – Темень и темень.
– А может, пойдем отсюда, а, парни? – спросил Легат с корточек.
– Ну уж фиг вам, – отреагировал Бур. – Дождемся. Я чудес не люблю. Я хочу все знать сам.
Легат и в своей позе отметил на автомате, что в имеющей место ситуации Бур стал выходить из-за спины Диггера. Более того, он, чуть увеличив разговорную активность, ясно показывал (Легат это чуял, умел чуять), что в экстремальной ситуации лидер здесь – он, а не друг Диггер и не малознакомый Легат. И если какая нештатная кака приключится, то ему принимать решения, а эти два интеллигента молча постоят за его спиной.
А огонек настойчиво приближался. Двое стояли, а один сидел на корточках на речном причале, и все ждали гостя. Или хозяина. Легат машинально отметил всплывший термин: «причал». Конечно же, причал, а никакой не перрон. Два на пятнадцать – толковый размер причала для небольшой яхточки, ну, не длиннее десяти – двенадцати метров, чтоб с носа и кормы по полтора два метра люфтов оставалось. Он, Легат, не раз ходил в Срединном море на таких суденышках…
Это была и вправду лодка. Но уж никакая не яхта. Обыкновенная плоскодонка с навесным мотором. Звук его в принципе давно появился, только никем из напарников не идентифицировался с возможной лодкой: так, стучит что-то. А как увидели, что лодка, так сразу все идентифицировалось, прости Господи.
Они, трое, стояли и смотрели, как лодочник швартуется, закидывает канатную петлю на торчащий из перрона кусок ржавого двутавра, стоит на своих двоих в лодке, покачиваясь вместе с ней. Дядька лет пятидесяти, небритый, в трениках с оттянутыми коленями, в непонятного цвета свитере под горло, скорее – в черном, ну и в кепке. Городской лодочник, кого еще ждали.
А фонарик у лодки на носу – на деревянной стоечке – подвешен был. Электрический, с батарейкой.
– Заблудились? – спросил дядька. – Запрыгивайте. Подвезу. Только – полегче, лодку не переверните.
Отказываться было:
а) неконструктивно, ибо очень не хотелось повторять дорогу сюда;
б) любопытство, как известно, сгубило не одну кошку, но никто его пока не отменял; а если заменить его на «любознательство», то все сразу становится комильфо;
в) а в чем, собственно, риск? Вот – лодка, вот – рукав Реки, сверху – Центропарк, если Бур не ошибается, но Бур не ошибается;
г) если что, то один «дикий» лодочник (наверняка их полно на Реке) трем богатырям – даже не Змей Горыныч.
Конец списка.
Первым, как единственный в группе опытный мариман, пошел Легат. Лодка легко качнулась. Сильней она качнулась, когда пошел Диггер. А когда пошел Бур, то все трое в лодке ухватились руками за причал, чтоб, значит, лодка не перевернулась. Она и не перевернулась. Лодочник прибавил обороты, довольно лихо развернул лодку назад, и они поплыли. Точнее, пошли.
– Плыть-то далеко? – спросил Легат.
– Рукой подать, – ответил лодочник, загадочно улыбаясь.
Улыбка Легату не понравилась, но он смолчал. Не было смысла выяснять отношения с человеком, которому они доверили самое дорогое. Читай: себя. Пусть до ближайшего причала на Реке – лишь бы под небом, а не под бетонными сводами. А что до Правительственного метро, так будем считать, как ранее было замечено: утонуло оно. И тайне – фигец. О чем и будет доложено Командиру по прибытии.
А Диггер мучил лодочника вопросами:
– Вы давно про этот подземный рукав знаете?
– Давно, – кратко отвечал лодочник.
– А как давно? – настаивал Диггер.
– И не упомню, – отвечал лодочник.
– А точнее, точнее. Год? Десять лет?
– Не помню, говорю. Может, десять лет. А может, больше.
– А вы часто сюда плаваете?
– Меня вообще-то Хароном зовут… А плаваю сюда? Не, не очень. Ну, раз в месяц, может: поглядеть, что здесь и как.
– А что здесь и как?
– Не обвалилось ли что. Не затопило ли чего. Мало ли…
– А вы как плаваете: из любопытства или по работе?
– По работе.
– А кем вы работаете?
– Начальником причала.
– А где?
– На причале.
Легат машинально, но не без легкого раздражения, отметил постоянную прописную букву «А» в речи Диггера, с которой он начинал каждый вопрос, но сам пока не вмешивался в разговор. Он слушал этот, назовем его так, первичный допрос, чутко ожидая какого-нибудь ответа, который дал бы зацепку. Ну уж о-очень гладко все пока шло! А Легат седьмым или тридцать вторым чувством чуял какую-то бяку. Говоря интеллигентно, какой-то подтекст за абсолютно невинным текстом лодочника. Чуял и – все. Хотя сам не знал – почему. Но – верил чутью, оно не слишком часто было востребовано в казенной или тем более личной жизнях Легата, однако в отдельно взятых прежних случаях не врало.
Думалось: и вроде причин нет, а очень похоже на отдельно взятый случай.
– А на каком таком причале? – по-гестаповски допытывался Диггер.
– На обыкновенном, – спокойно ответствовал лодочник.
– А где он находится?
– Недалеко. Десять минут пешком.
– Откуда пешком?
– От дома.
– А дом где?
– На набережной.
– То есть неподалеку?
– Ага.
– А где ты нас высадишь? – перешел на «ты».
Наконец-то толковый вопрос, отметил Легат.
– Вот выйдем из тоннеля и высажу.
– На набережной?
– Точно. Как раз на моем причале.
– На стороне парка или напротив?
– Напротив.
– А почему не на стороне парка?
– Потому что тоннель выходит на Реку напротив, а мне на этом крейсере нельзя фарватер пересекать.
– Что за порядки? – наконец-то удивился Диггер. – Первый раз слышу, что Реку переплывать нельзя. У меня приятель в Сити живет, так он там лодочку уже с год держит. Мы с ним на ней сто раз Реку пересекали… Ну, да ладно! А если ты причал сторожишь, на хрена ты в тоннель раз в месяц ходишь? Платят тебе, что ли, или из любви к искусству?
– К какому искусству? – естественно, не понял лодочник.
– Не бери в голову. Платят или не платят?
– Ясное дело – платят. Буду я за так туда-сюда мотаться…
– А кто платит?
– Управа.
– Что, в управе знают про тоннель?
– А кто о нем не знает?
– Мы вот не знали.
– Не местные, что ли?
– Местнее не бывает. С рождения в Столице живу. Ну, слыхали мы про тоннель. Многие слыхали. А кто видел, тот помер уже… Чего-то ты подвираешь, Харон. Хочешь – зуб дам, что из всех нынешних столичных диггеров ни один в тоннеле не был?
– На кой мне твой зуб? Сам кусай… Никаких диггеров не знаю. А тоннель – объект строго засекреченный. Хоть о нем всем известно. Так и о Крепости всем известно, а кто в ней когда был?
Легат насторожился. Идиотский, малоинформативный диалог свернул на родную тропинку. Не пора ли встрять?
Но Диггер опередил. И – с точным попаданием.
– Как никто? А туристы?
– Тури-и-сты… Их дальше Главной Площади не пускают. Сам знаешь: есть туристские маршруты – для наших там, которые от организаций, и для иностранцев. Шаг влево, шаг вправо – чего тебе объяснять? Или ты шпион?
«Что он несет? – лихорадочно, торопясь, думал Легат. – Он сумасшедший? Он идиот, сбежавший из дурдома? Он же оперирует понятиями, которые давно сгнили! Что-то здесь не то? Что? Что?»
А Диггеру – по барабану.
– Какой, нах, шпион?! Строитель я. Дома строю. А вот этот мужик, – ткнул в плечо Легата, больно ткнул, – он там работает, в Крепости.
Буквально – соврал, буквально Легат работает – то есть местоположение его – на другой Площади. На Большой. Но вообще-то – не соврал. Главная и Большая – близнецысестры.
– Гонишь, мужик, – не поверил информации лодочник. – Чтоб кто-то из Крепости да сам в тоннель полез? Не бывает такого!
– Почему не бывает? – наконец-то и для Легата открылась дверка в отнюдь, как оказывается, не бесполезном диалоге. – Я и впрямь работаю в Крепости. И в тоннель полез, потому что мне поручили осмотреть его, – сам не желая, он говорил с лодочником, как с дремучим и малограмотным персонажем. Но он же его таким и считал! И уж раз заговорил так… – Я обратился вот к товарищу строителю и товарищу… э-э… – он не знал профессии Бура, – товарищу из метростроя, – термин-то какой зачем-то вырыл из памяти, – чтоб помогли осмотреть и доложить кому надо о состоянии… – Запутался в словах, что уж совсем нетипично для него, плюнул, завершил: – Короче, мы все – на спецзадании.
А тут они прошли некрутой поворот и впереди, метрах буквально в тридцати или сорока, возник конец тоннеля. И в нем была серая вода Реки, и чуть дальше – серый гранит набережной, а над водой и гранитом краешком повисло серое небо. Уходили в поход с утра – голубым оно было. Погода, что ли, испортилась?..
И разговор дурацкий сам собой скукожился и умер.
Лодочник прибавил оборотов моторчику и погнал лодку прямиком к деревянной пристани, на которой стояли люди. Людей было немного. Или много – для путешественников. Человек восемь их было, а если точно, сосчитал Легат, восемь и было. Обычные люди. В серых однобортных костюмах. Спокойно стояли. Смотрели на лодку. Ждали.
– Нас, что ли, ждут? – спросил Диггер.
– Вас, вас, – скороговоркой зачастил лодочник. – Я же не знал, что спецзадание и что вы в Крепости работаете. Я же, когда сигнал пришел, сразу и позвонил, чтоб приезжали. На всякий случай. Звонок ведь и ложным мог быть. Мало ли, оползень там или обвалилось что. Я обязан позвонить, вызвать и срочно проверить. Работа такая. Я и позвонил. И поплыл. А там – не оползень… Да вам-то что, если вы в Крепости работаете. Объясните им. У них – своя работа…
Какая работа, лихорадочно думал Легат, какая, к черту, работа? Какой звонок? Откуда и, главное, куда? Ну, я мог не знать о том, что тоннель постоянно пасут, но Командир-то – он почему не знает? У него доступ – нулевой, он обязан знать все! Или почти все… А если тоннель не входит в «почти»? И люди какие-то странные – как из нафталина вынутые. Спецура, что ли? Контора? Какой-то особый отдел Конторы, который охраняет тоннель метро? Зачем? От кого?..
А тут лодочка прижалась к причалу, один из серых однобортных принял у лодочника конец и ловко обвязал им кнехт. Лодочник вылез на причал по металлическому трапику, притороченному к бетону, а другой серый протянул руку Легату и почти вытянул его за руку, продемонстрировав немалую силищу. И Диггеру помогли, а Бур сам вылез. Как тюлень – пузом сначала, а на хвост, то есть на ноги, потом.
– Кто у вас старший? – вежливо спросил один из серых.
Легат отметил, что у всех галстуки – на белых рубахах, а у спросившего – на голубой. Мелкий, но Начальник?
– Наверно, я, – взял на себя ношу Легат.
– Наверно или точно? – не отставал серый.
– Точно, точно, – чуть раздраженно ответил Легат. – Удостоверение показать?
– Если можно.
Легат расстегнул куртку и машинально полез во внутренний карман пиджака, но мгновенно сообразил, что пиджак остался дома вместе с удостоверением, а он с утра надел по совету Диггера свитер, в котором никаких карманов не имелось. И мобилу дома оставил: на кой черт мобила под землей… Жопа полная!
Однако, прорвемся.
– Вот что, командир, – сказал Легат сухим начальственным голосом, – я, как вы понимаете, не взял с собой под землю удостоверение. Вы сами знаете, что бывает, если с ним что-то случится. И телефон не брал: сигнала там нет и быть не может. Не одолжите ли вы мне на минутку ваш мобильный, а я позвоню вашему начальству. Оно в курсе.
– Вам придется проехать с нами, – серый был из ретивых службистов.
– Далеко?
И тут серый позволил себе улыбку. Ну, не улыбку, а так – чуть-чуть дрогнул уголками губ.
– Вы же сами, полагаю, знаете куда. Оттуда и позвоните. Прошу вас в автобус.
И рукой показал – куда идти. А там стоял автобус из раритетных. Лет ему тридцать, если не больше, было. Уж и знаменитый на былую Страну автобусный завод на большом притоке Великой Реки не то умер, не то что там с ним стряслось, но таких мастодонтов Легат не видел давно.
А выглядел-то автобус прилично. Не как новый, но вполне, вполне. Что странно.
– Поехали, ребята, – сказал Легат своим подельникам, которые изо всех сил косили под неместных. – Люди на службе. А уж там разберемся, где какие звонки звенят.
Ну не устраивать же истерику перед всем миром?..
5
Ехали и впрямь недолго. Куда Легат думал, туда скорее всего и приехали. В Контору, ясен пень. Хотя понял он это, лишь когда автобус тормознул и дверцу шофер открыл. Спрыгнул с подножки, увидел глухой тесный двор и знакомую стену с детства знакомого здания на площади имени Друга Детей. Внутреннюю стену. Но отделка та же, что и с внешней. А до того они ничего не видели: окна автобуса были наглухо закрашены темно-синей масляной краской, а на кабине водилы висела белая, но плотная занавеска. Тюремный какой-то автобус. Прямо как у Бура.
Вообще-то пять минут пешего хода до родной Службы…
– Прошу на выход, – пригласил серый. Все-таки он был старший, если использовать его же терминологию. – По одному, если не против.
При такой-то вежливости да кто-то против?..
Легат малость успокоился, пока ехали. Ну, что-то не так и не то они с Диггером и Буром сотворили. Забрели, не спросясь, на чужую полянку. Не все тайны доступны даже Командиру, как выше отмечалось. Но на дворе – не сороковые, и страшные «органы» хотя и по-прежнему стараются оставаться страшными, сегодня, однако, вполне толерантны к коллегам из властных структур. Сажают, конечно, и коллег, но – за чересчур реальные дела и поступки.
А тут и дел-то никаких не было. Так, прогулка…
Их ввели в подъезд, охраняемый изнутри двумя… похоже, сержантами… или старшинами… Легат плохо ориентировался в знаках различия младшего офицерского (или еще сержантского?..) состава. Поскольку их троица была вроде бы преступной и практически подконвойной, документов у них не проверяли, а спутники свои корочки охранникам предъявили.
Потом – лифт, четвертый этаж, коридор, двери-двери-двери, нужная дверь, довольно большая комната с большим же прямоугольным столом посреди, стулья вокруг стола. На столе – три бутылки минеральной воды и три стакана. Открывалка тоже была.
– Прошу обождать немного, – по-прежнему вежливо и негромко попросил (именно так!) старший.
И вышел. А двое в сером в комнате остались.
Уточнение сказуемого: остались стоять. У двери.
– И что будем делать? – без всякой аффектации спросил Диггер.
Хотя вопрос, тем более без аффектации, звучал здесь странновато.
– Терпеливо ждать, – объяснил Легат. – Никаких попыток к бегству через окно, никаких посягательств на казенное имущество, никаких истерик и соплей. Ясный болт: мы оказались не в том месте не в то время. Ребята, – он посмотрел на двух серых, – работают. Сейчас нас, думаю, вызовут… скажем, на беседу, – ушел от слова «допрос», – к кому-то постарше званием.
– Всех сразу вызовут?
– Не знаю. Если честно, в такой ситуации я впервые. Никогда не приходилось близко сталкиваться с Конторой.
Однако сиднем сидели недолго.
Дверь открылась. Давешний «старшой» полувошел и попрежнему вежливо обратился к Легату:
– Попрошу вас…
– Значит, по одному, – утвердил Легат и последовал за серым.
Они молча прошли коридор, дошли до двустворчатой высокой двери в торце его, серый тихонько постучал, предупреждая о визите, и сразу открыл дверь. За нею оказалась довольно просторная приемная с рядом казенных стульев с обитыми кожей сиденьями и тоже кожаным казенным диваном, который явно сохранился здесь еще с шестидесятых, помнил такую мебелишку Легат. Был еще письменный стол с пятью или шестью телефонными аппаратами, в том числе и традиционного цвета слоновой кости аппаратом Правительственной связи № 2. За столом сидел молодой старший лейтенант. Справа и сзади него имелись другие двери, внешне – близнецы первых, фигурально выражаясь, из-под одного рубанка вышли. Начальнические, надо полагать.
– Первого привел. Который вроде главный, – доложил серый спутник Легата.
Старлей молча кивнул, снял трубку аппарата прямой связи с шефом и сообщил:
– Первый в приемной, товарищ Полковник.
Полковник, автоматом отметил Легат, сошка некрупная в местной иерархии. Иными словами – первая ступенька. Значит, еще шагать и шагать, пока до нужного командира доберешься.
А все-таки ностальгически славно, подумал, что и в армии, и в спецслужбах «господа» еще не заменили «товарищей»!