Все схвачено Дуровъ
Но это так – к слову…
– Проходите, – вежливо сказал Легату старлей, встал со стула и сам открыл дверь в кабинет.
Знак опять неплохой. Хотя еще не вечер.
Легат вошел. Полковник, сидящий за большим письменным столом, поднял от бумаг голову, пригласил:
– Присаживайтесь.
Легат сел на стул перед маленьким столом, припаркованным к большому. Как и у него в Службе. Одного не хватало – портрета Верховного на стене позади хозяина кабинета. Или, на крайняк, портрета Шефа Конторы. А висел портрет Железного Аскета, некогда сочинившего Контору… Что это: вольность нравов в Конторе или здесь все – гостайна, включая лики руководителей?..
Бог знает!
Ну, не приходилось Легату бывать в Конторских кабинетах, опять не его полянка…
– Слушаю вас, – сказал Полковник.
По виду – ровесник Легата. Вежливый. Спокойный. Форма, правда, чем-то неуловимо отличается от обычной. Или Легату кажется? Вообще-то он никогда особо не разглядывал форму военных. Но здесь явно что-то было лишним. Или, наоборот, не хватало.
– Что именно вас интересует? – спросил Легат. – Наше пребывание в тоннеле или мне представиться?
– Пожалуй, представьтесь. – Полковник чуть дрогнул уголками губ, что означало, видимо, улыбку.
Уже плюс – начинать с улыбки. Поэтому Легат в ответ улыбнулся более явно.
– Меня зовут Легат, я работаю руководителем Департамента в Службе Верховного.
– Простите, не понял, – по-прежнему вежливо и негромко сказал Полковник. – Какого Верховного? Какой Службы? Какого Департамента? Подтверждающих документов у вас по имеющейся у меня информации нет. Так хоть устно разъясните.
– Разъяснять общеизвестное? – удивился Легат.
– Для вас – возможно. Для меня – нет.
Издевается? Что ж, за нами не заржавеет.
Начал чрезмерно вежливо, с перебором – намеренно. Чтоб просек.
– Верховный – это демократически избранный народом глава Государства. Государственная структура, находящаяся в непосредственном подчинении Верховному и обеспечивающая контроль за работой всех институтов власти и общества, имеет название Службы Верховного. Служба структурно состоит из Департаментов, курирующих те или иные сферы жизни страны. У Службы есть Глава, у того – заместители, каждый из которых курирует соответствующие Департаменты. Департамент, который я имею честь возглавлять, как раз осуществляет прочную, полноценную и конструктивную связь с гражданским обществом и работает рука об руку со всеми государственными ведомствами, чья деятельность так или иначе затрагивает интересы и нужды вышеназванного общества. Вся эта информация – общедоступна, поскольку существование и регламент работы Службы прописан соответствующим Законом. Пожалуй, все.
– Вот оно как… – протянул Полковник. – Внятно, внятно… А удостоверение, подтверждающее вашу немалую должность, вы, как я понял, дома забыли?
– Увы. Торопился…
– И куда же?
– В метро, – сказал Легат и позволил себе улыбнуться.
Легкая проверка явно тяжелого собеседника, который, фигурально выражаясь, играет белыми, и явное преимущество – за ним. Или иначе: у Легата на доске изначально нет сильных фигур, если не считать теоретических короля и ферзя и одного реального слона, который Легат и есть.
Полковник проверку прошел. Школа у него, как видно, была толковая.
– О метро – чуть подробнее, если не трудно, – попросил (именно так!) он.
– Не готов подтвердить документально – знал бы о встрече, что-нибудь да попытался бы захватить! – но у нас имеется информация о том, что в конце сороковых, когда в Столице давно уже было метро, Диктатор распорядился провести ветку к своей ближней резиденции. Распоряжение было, естественно, выполнено. Пользовался он этим метро или нет, неизвестно. Вполне допускаю, что в вашем ведомстве есть полная информация о Правительственном метро. Не имея официального распоряжения от моего руководства, но заручившись его устным согласием, я обратился к людям, чья специальность – изучать подземные коммуникации Столицы. – Тут Легат приврал – про специальность, но иного с ходу не придумалось. – Сами они не были в этом метро, но знали о его существовании и знали, как пройти под землей к возможному входу в тоннель. К служебному, разумеется. Сегодня с утра мы решили проверить всего лишь наличие факта: есть вход или нет входа. Никаких иных целей не было. Если бы вход нашли, то Служба обратилась бы официально в соответствующие организации, в том числе и вашу, с просьбой уже организованно проверить состояние тоннеля, возможность и целесообразность его использования. Короче, поймите: существует молва, а молва, как вам лучше известно, не самый конструктивный способ коммуникаций. И уж не самый полезный для сохранения стабильности в обществе…
Как в школе когда-то: дал развернутый ответ.
– И вы нашли вход?
– Да.
– И как вошли?
– Отмычка, – почему-то соврал Легат.
Почему-то не хотелось ему говорить про ключ, поскольку следующим вопросом железно будет: «Откуда взяли?», и что Легат станет рассказывать? Этому не только в Конторе, этому и в заурядном дурдоме не каждый поверит. Зато уж точно рассказчика там и оставят. Малость подлечиться…
Впрочем, Контору тоже не стоит идеализировать. Здесь тоже – сплошные «Фомы неверующие». С последующими радикальными выводами. В деревню, к тетке, в глушь – не самый худший. К слову, Командиру он про ключ ничего не сказал. И вообще ничего никому не сказал. Даже жена знает, что у него отгул после ДНП и корпоративная рыбалка.
– Открыли и вошли? – так же ровно, голоса не повышая, спросил Полковник.
– Буквально.
– И где эта отмычка?
– Не знаю. Обронили, наверно.
– А ваши товарищи подтвердят вами сказанное? Например, про отмычку?
Боюсь, что нет, подумал Легат, я ж их не предупредил, я ж тут – на сплошных экспромтах. Выходит – ненужных. Плохо дело. Нет у меня опыта участия в допросах, тем более в качестве подозреваемого. Вот только в чем подозреваемого, ума не приложу…
– Не отмычка, – горестно сознался. – Был ключ.
А Полковник и бровью не повел: принял смену показаний подозреваемого и порулил далее.
– Откуда он у вас?
Не рассказывать же ему всю правду? То есть всю вчерашнюю дурдомовскую историю с больной-здоровой народной певицей, с односторонне ориентированным двуглавым орлом, с сумасшедшим на Главной Площади, с ключом, наконец…
Что-то он, Полковник чертов, слишком спокоен, слишком доверчиво слушает хоть и почти правду, но для свежего человека – бред сивой кобылы, что-то он, похоже, знает: и про метро, и про вход, и про ключ…
А еще про что он знает?
Легат допрашивать не умел, но умел слышать недоговоренное. Именно слышать. Понимать – это следующая ступенька, Легат ее терпеливо осваивал. Вот и новый повод невольно подвернулся. Правда, чересчур невольно…
– Ключ откуда?.. Не моя тайна, конечно, но отвечу, что знаю. От некоего человека по имени Гумбольдт.
И попал!
Невесть почему, невесть из чего, невесть в какое место, но – попал. Полковник, отлично владеющий тем, что у профессиональных покеристов называется poker face, все-таки выдал себя – самую чуточку, но Легату хватило. Уголком рта дернул, вот на чем Полковник попался. Имя, похоже, было ему более чем знакомо. Но он сделал вид, что никто ничем не дергал, что все тип-топ и повел… что?.. да, допрос, допрос, так это называется!.. повел допрос дальше в том же темпе.
– Вам известен этот некий человек?
– Известен, – намеренно соврал Легат.
Происходило что-то, что он не мог понять. Не только понять – поймать ситуацию за хвост не мог. Он пока не знал, за какую ниточку потянуть, и, даже потянув явно за нужную, не понимал, за что тянуть дальше. Ну, соврал в очередной раз – про то, что знает Гумбольдта…
Стоп! А ведь не соврал. Спрошено было: известен ли? Конечно, известен! Кто же про старика Гумбольдта не слышал? Все про старика Гумбольдта слышали! А видеть – не видели. Он невесть когда точно исчез.
Логичен вопрос: откуда Гумбольдт, исчезнувший или умерший невесть когда, известен Конторе? Не сидит ли он в страшных подземельях, о коих вот уже черт-те сколько десятилетий ходят еще более жуткие слухи, нежели про метро? Может, стоит возродить ключ? Может, стоит залезть к Буру в карман штанов и достать его? Легат помнил, как Бур шуровал ключом в двери, как открыл ее, но убей – не помнил, вынул он ключ из скважины или забыл? А коли вынул, то куда положил?.. Нет, Бур – человек серьезный, он не мог что-либо забыть. Тем более ключ. Так что рано открывать карты. Обронили и обронили.
А Полковник так не думал.
– Отмычку вы обронили, это я услышал. А ключ? Тоже обронили?
– Ей-богу не помню, – честно ответил Легат. – Не исключаю, что не обронили. Не исключаю, в скважине оставили. Мы, когда дверь отперли, так прямо и ломанулись в тоннель. Сами представьте: есть тайна, а мы ее открыли! Буратино, если помните, как золотой ключик нашел, так сразу же дверку за нарисованным очагом отпер…
– Слушайте, гражданин… как вас звать, кстати?
– Легат, – сообщил Легат.
– Слушайте, гражданин Легат, – Полковник начал слегка повышать тон, – если вы не вспомните, где оставили ключ, вам будет очень скверно. И вашим товарищам будет очень скверно. Я не угрожаю. Я просто говорю, что будет. Потому что мне наплевать на ваше появление в тоннеле. Но мне не наплевать на то, что в тоннеле в принципе смогли появиться какие-то идиоты-туристы, которые к тому же радеют за правильное использование недр. Я, и только я, отвечаю за тоннель и за все, что в нем может или не может произойти. И говорю это открыто, потому что ни пути назад у вас нет, ни просто выхода. Пока нет. Так вот, гражданин Легат, или вы сотрудничаете со мной, или я из вас и из ваших друзей сделаю фаршмак… Ясно или повторить?
– Ясно, – быстро сказал Легат.
Он не хотел, чтоб из него делали фаршмак. Он понимал, что это больно, и скорее всего безысходно.
– Позовите Бура, – попросил он. – Такой большой… На минутку.
Полковник снял трубку связи с приемной, приказал:
– Пусть зайдет самый большой из тех двоих.
Бур вошел и встал у двери. Даже в весьма просторном кабинете Полковника он выглядел очень солидно. Статуя Командора.
– Бур, ты ключ от дверей в тоннель куда дел? – стараясь как можно более обыденно, спросил Легат.
– Никуда не дел, – сказал малословный Бур. – Вот он.
И вынул из кармана, позвенел ключиком-брелочком в воздухе.
– Дай-ка мне, – сказал Легат. Взял. – Спасибо. Свободен пока. И не дергайтесь, ребята, все под контролем.
Под чьим – не объяснил.
Бур молча вышел, а Легат, привстав со стула, аккуратно положил ключ перед Полковником. Спросил вежливо:
– Можно я куртку сниму? Жара у вас…
Полковник согласно кивнул, не глядя на Легата, он крутил ключ и брелок, даже складную лупу из ящика стола вынул: чтоб, значит, все царапинки досконально изучить.
Легат куртку снял, остался в свитере. Разрешения снять теплые штаны не высказал, хоть в них тоже было жарко. Но не сидеть же на допросе в трусах!
Так и молчали. Тихий ангел летал по кабинету, не тушуясь.
Наконец, Полковник закончил исследование ключа и – вот сюрприз! – улыбнулся.
– Тот самый… – и снял улыбку, продолжил допрос: – Когда вы видели Гумбольдта в последний раз?
– Я его вообще не видел, – честно сказал Легат. – Я о нем слышал от некоторых моих знакомых. Как давних, так и случайных. Один из последних, кстати, этот ключик мне и отдал.
– Имя случайного знакомого? Внешность? Приметы?
– Да не помню я! – включая раздражение, вполне, кстати, уместное, начал тянуть кота за хвост.
Иными словами, для слабо образованных: тянуть время.
Откуда он мог знать имя-отчество-фамилию человека, передавшего ему этот ключ? Оса не называла… Хотя нет, назвала: Раб. Плохое имя. Или вовсе не имя, а кличка, nickname. Скорее – так. Люди, получившие когда-то плохое имя, скрывают его и рано или поздно меняют. С именем Раб долго не проживешь: загнобят. А менять – дозволено, если ты – человек добропорядочный, не вор, не убийца, не мошенник и прочее. Раб назвался Рабом, а внешне – нормальный человек, нормально выглядит, нормально говорит, одет нормально, пижонски даже…
И назвал-то он себя не Рабом, а Рабом Ее Высочества, то есть Осы! Точно – кличка! Значит, можно сказать. Но не все.
– Раб, вот как он себя назвал.
– Раб? Точно запомнили?
– Было нетрудно.
– Когда это случилось?
– Будете смеяться, вчера.
– Не буду. Как он выглядел?
– Нормальный мужик. Моих лет или чуть старше. Хорошо одет, элегантно. Вежливый.
– Где вы встретились?
– На Главной Площади.
– Он сам вам назначил место встречи?
– Сам. Тем более что оно – в двух шагах от Службы.
– Какой?
– Моей. Я говорил, если не запамятовали.
– Не запамятовал. Почему он отдал ключ именно вам?
– Не знаю. Честно – не знаю.
– Как он на вас вышел?
– Через общую знакомую.
– Имя знакомой?
А вот хрен тебе, а не имя!
– Иванна.
Так, кстати, звали одну его знакомую и подопечную, тоже актрису, но – театральную, к Осе никакого отношения не имеющую. Плюс – не из именитых. Пусть ищет, козел!
А он и начал:
– Кто она?
– Актриса?
– Конкретнее.
– А вот вы знаете – не знаю! Я с ней знаком шапочно.
– Это как?
– Это практически никак. По роду моей деятельности я регулярно встречаюсь с творческой, научной, спортивной и прочей общественностью. Когда – один на один, когда – с группами разного состава и количества. Вот она как раз была в такой группе.
– И вы не запомнили, с кем встречались?
– Почему не запомнил? Очень даже запомнил. Она весьма хорошенькая, эта Иванна, и отнюдь не глупа. Я даже хотел задействовать ее в одном из партийных проектов, но – не успел. Вы меня раньше перехватили.
– Если запомнили, назовите место работы.
– Я лицо ее запомнил. То, что она говорила. А вот место работы… Какой-то театр, какая-то труппа. Столичная, разумеется… Понимаете, списки для таких встреч составляют мои сотрудники и приносят мне буквально за час-два перед встречей. Если во время общего разговора мне кто-то покажется достаточно умным, толковым, дельным, хорошо говорящим… ну и так далее… то я отмечаю его или ее в списке и отдаю список тому сотруднику, который готовил эту встречу. Объясняю ему, чем и почему мне тот-то или та-то понравились. Он продолжает работать с ними, а если кто-то мне понадобится, он их приглашает. Уже не в группе. Уже, так сказать, по одному. Цель – выбрать наиболее активных, умеющих и желающих работать с властью, а не хаять ее где ни попадя… Увы, после общей встречи, на которой эта милая дама присутствовала, я к ней больше не обращался. Повода не появилось.
– А у нее, выходит, появился?
– Выходит, – подтвердил Легат и продолжил толково и неловленно врать. Работа знакомая, рутинная, хотя и по-своему творческая, атмосфера в кабинете полковника пока не вызывала чувства опасности. То есть оно, естественно, трепетало где-то внутри Легата, но наружу не просилось. Он полагал, что ситуация подконтрольна – до поры. А настанет пора – мгновенно перестроимся. – Информирую последовательно. Она, Иванна, позвонила в мою приемную, секретарша соединила меня с ней, я, честно, был рад звонку – она, извините за подробности, и внешне весьма мила, мало ли что в жизни бывает… – и спросила меня, не смогу ли я принять близкого ей человека, у которого ко мне важное государственное дело. И причем – на минутку принять… Знаете, я такие понты слышу каждый день. Ко мне, видите ли, просятся на прием только с важными государственными делами. Типа гад-режиссер роли не дает. Или с книгой в издательстве тянут, а она – эпохальная. Или научную супертеорию гнобят академики-маразматики. И так далее… Поэтому в приеме я отказал, а встретиться с человеком на минутку согласился. На Главной Площади. Я как раз шел на прием к моему Прямому Начальнику, к слову – заместителю Главы Службы… И ведь опять оказался прав! Человек Иванны практически не занял моего времени. Передал ключ, вложенный в полупустую сигаретную пачку, сказал – пригодится. Я и возразить не успел, как он исчез в толпе… Ну, не выкидывать же дурацкий презент? Тем более – странноватый: на пачке не было марки сигарет, зато была картинка: красный двуглавый орел с головами, повернутыми в одну сторону. Занятно, согласитесь… Положил в карман, решил: вернусь – перезвоню актрисе, выясню, что это за шутки такие… Но не успел. Потому что мой Прямой Начальник, когда я ему, к слову, рассказал эту детективную фигню и показал пачку и ключ, признал в красном орле рисунок, который он несколько лет назад видел как раз на дверях, ведущих в тоннель метро. Мне стало интересно. К тому же я давно хотел побродить под нашей Столицей. Я позвонил своему приятелю – тому, который поменьше размерами, он прежде сам любил пошуровать в разных городских подземельях, большим специалистом был. Сейчас, правда, заматерел, возраст, знаете ли. Но легок на подъем, как и прежде. Вчера я позвонил, сегодня мы – здесь. К сожалению…
Как там, в армии говорят? Старший лейтенант запаса Легат расчет окончил. Довольно длинный расчет.
Нервно думал: не сказал ли чего лишнего?
В спонтанных беседах это с ним порой случалось, но до сих пор – без последствий: ловил оговорки или проговорки, исправлял тактично.
– Это все? – спросил Полковник и встал с кресла.
– Все, – ответил Легат и тоже встал.
– Что ж, проверим. Вам придется немного передохнуть после тяжкого похода под землей, гражданин Легат. И вашим коллегам – тоже.
Легат предполагал и такой исход, хотя очень надеялся, что сумеет открутиться. Не вышел номер. Хотя сказано: «немного». Фигура речи?
– Мы арестованы?
– Ну, что вы, право! – совсем уж не по-полковничьи воскликнул Полковник. – За что вас арестовывать? Как можно! Нет, уважаемый Легат, вы и ваши коллеги – абсолютно свободны. Более того, вы, все трое, нам весьма интересны – раз и два – нужны. Пока. Не исключаю, что вы отлично знаете, чем интересны и зачем нужны, знаете-знаете, только ломаете передо мной комедию. Ваша воля! Но я слишком давно работаю в этом… – поискал слово, нашел, – учреждении, так скажем, чтобы точно знать: никто не хочет вредить себе любимому. И вы, Легат, и ваши коллеги по странствиям – не исключение. Да вы и сами это понимаете… – Резко сменил тон на прежний, деловой: – Пока я буду отсутствовать, вас отведут в комнату отдыха, предложат обед – уж не обессудьте, у нас тут не ресторан, – вы отдохнете, пообщаетесь друг с другом, а потом мы вернемся к нашим баранам. – Снял трубку связи: – Капитан, предоставьте нашим гостям, – голосом слово подчеркнул! – возможность отдохнуть и хорошо пообедать. И, конечно же, не бросайте их, они здесь – в чужом и страшном мире, – засмеялся, положил трубку. – Не прощаюсь.
А вошедший в кабинет капитан уже стоял караульным столбом над Легатом, ждал. Легат подобрал куртку, пошел к выходу. У дверей обернулся, сказал вроде просительно, а вроде предупреждающе:
– Свяжитесь с моим шефом, Полковник, искренне вам советую. Его телефон – в справочнике Связи № 1 на букву «К». И еще о ключе. Не потеряйте его, пожалуйста, нам же возвращаться…
Сказал и пошел. И вдруг что-то, как говорится, «из раньше» задело его, что-то увиденное в кабинете, только что увиденное или ранее – не понимал и не помнил, но это «что-то» скребло изнутри, просилось наружу, а он не мог сформулировать его для себя…
Или не для себя? Или для всех?
А вежливый капитан (здесь все вежливые: и капитан, и полковник, и сержанты, только с генералами пока не познакомились) провел их по уже знакомому коридору. Свернули налево, вышли к лифтам, поднялись на два этажа, опять по коридору прошли – и все по пустым коридорам, ни одного живого гэбиста в здании не видно, будто все они поголовно или на задании, или вымерли. Капитан открыл очередную дверь, за которой оказалась вполне пристойная, хотя весьма казенная гостевая комната. Не та, в какую их поначалу завели. Иная. Кожаные диваны, кожаные кресла, овальный стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью (так, отметил Легат машинально, теперь не крахмалят, так раньше мама крахмалила, когда он пацаном был), стулья с прямыми спинками вокруг стола, на стене – пейзаж кисти неизвестного, но мастеровитого художника, на другой – еще пейзаж, того же художника, а на третьей стене из золотой широкой рамы смотрел на них хорошо известный Легату немолодой, но умело примоложенный автором портрета человек – в черном костюме, при галстуке, лицо умное, приветливое, хотя и строгое одновременно, а главное – брови. Черные, густые, лесополосы, а не брови!
И он знал этого человека!
И сразу вспомнил, что задело его внимание в кабинете Полковника!
На золотых полковничьих погонах, прикрепленных к кителю, скромненько так висевшему на кресле – позади хозяина, помимо звезд, имел место герб. Но – не двуглавый орел, как положено. А земной шарик в венце золотых колосьев, как давно не положено.
Пока Полковник сидел, Легат кителя не видел, а вот когда тот встал…
– Ребята, – сказал Легат почему-то – фальцетом, но не утеряв иронии, обязательной его спутницы в победах и бедах. – Есть варианты. Или я сошел с ума, или это никакая не Контора, а киностудия «Госфильм», и нас снимают скрытой камерой для скверного фильма. Но мне сдается, что третий вариант более достоин обсуждения: мы попали на Старую Родину…
– Что за чушь! – сказал Диггер.
Точнее было бы – воскликнул.
– Гонишь, – сказал лаконичный Бур.
– Может, я и сошел с ума, но не со своего, – сказал Легат и повернулся к капитану: – Простите, товарищ капитан, а год-то нынче на дворе какой? Просто из головы вылетело…
– Отдыхайте, граждане. Обед вам подадут через десять минут, – вежливо, но сухо сказал капитан. – Отдыхайте. Пока. Мои ребята будут в коридоре. Если что – обращайтесь… – И пошел к дверям. Уже выходя, обернулся: – А год нынче – одна тысяча девятьсот семидесятый.
И вышел.
6
Как красиво писали в старых романах (с ударением на первый слог), «в комнате повисла мертвая тишина». Или – для разнообразия: «Тихий ангел пролетел». И уж тогда до кучи: «Дурак родился».
– С какого… (матерное)… ты эту хрень взял? – неинтеллигентно спросил Диггер.
– Ну не с твоего же! – ответил Легат. – С твоего только что-нибудь нехорошее и взять… – болтал чушь, тянул время; если честно, то страшился произнести вслух нереально явные доказательства своего открытия. Но слово – не воробей, как известно… – Первое доказательство я увидел на кителе Полковника, который меня, скажем мягко, расспрашивал о том о сем. Китель висел на кресле позади него, я на него не обращал внимания, пока Полковник не встал с кресла. А увидел – зацепил машинально взглядом, но не задержался на увиденном: разговор долгий и малоприятный, врать пришлось от пуза, потом нас сразу сюда повели… И вот здесь я увидел второе доказательство – знакомый портрет, на который вы, кретины некультурные, вообще внимания не обратили. Смотрите. – Легат ткнул пальцем в портрет бровастого на стене позади Диггера и Бура, которые как вошли, так и сели сразу за стол – в ожидании хавки.
Ну, просто жалкие ничтожные личности, как выражался один литературный персонаж. Теперь-то, после требования Легата, они обернулись.
– Оба-на, – умно отреагировал Диггер.
А Бур сказал матерное. Но конкретизировал сказанное:
– Это ж Бровастый!
– Молодец, угадал! – похвалил его Легат. – Я что-то не припомню в тех многочисленных кабинетах, где мне в последние годы приходилась бывать, портрета Бровастого. Всюду, и у меня тоже, только – Верховный. Чаще – с Премьером. Или Премьер отдельно. Кое у кого я даже портреты Диктатора видел, портреты Отца Революции с Кепкой на Броневике, маршалов всяких, даже портрет Казацкого Писателя у одного чмура видел, а вот Бровастый нынче вообще не в ходу. Умер, значит, умер. Да и черт бы с ним с портретом! Допустим, Контора должна помнить всех. Тогда логичнее в первую очередь было бы развесить рожи всех ее Председателей или Министров. Или одного нынешнего…
– А кто нынешний? – спросил Диггер.
Уж как-то слишком спокойно спросил! Они, что, не поняли, что ли, куда втюхались? Они, что, игрой это считают? Розыгрышем? Сверхновым методом охмурения подозреваемых в государственном преступлении? Мол, ты, вражина, поверь, что переместился в прошлое, перепугайся до усрачки и выдай все секреты. А потом мы тебя успокоим: никуда ты не переместился, спасибо за честное сотрудничество, десять лет вам в зубы без права переписки… Идиоты!
– Он и есть нынешний. Очкарик, – ответил Легат.
Не очень, к слову, прогрессивным Председателем Конторы считался Очкарик. Это при нем вовсю шли гонения на деятелей культуры всех типов – от писателей до художников, при нем обрел жизнь термин «диссидент», при нем сажали за инакомыслие, тоже термин времен Очкарика. Да много еще всякого-разного говенного было…
– Не в самое доброе время нас с вами забросило, – сказал Легат, а память-стерва ему подсказывала, что болтать не след, что их сейчас наверняка пишут, и разговор с вежливым полковником тоже писали, а то! И тему перевел: – А у Полковника на погонах и петлицах – герб: земной шарик, оплетенный колосьями. Помните такой, старики?..
Легат сидел напротив своих напарников и молчал. И они помалкивали. То ли сказать было нечего, то ли, надеялся Легат, дошло до них. И проняло.
Легат многажды читал всякую фантастику о перемещениях во времени, фильмов о том же смотрел немерено, сам фантастике отдал весомую лепту – в одной из его давних повестей взвод фашистских карателей невесть почему переместился в… а, кстати, в семидесятые и переместился. Неподалеку от махонького райцентра, если Легат верно вспомнил. Или еще где-то в глубинке. Не суть. Победили их, ясный пень…
Но тут-то – не фантастика, в смысле – не литературный жанр, а чистой воды реальность: вот они жили-были в начале двадцать первого века, вот они – раз! – и оказались во второй половине двадцатого. И фантастический прием какой-то банальный до примитивности: открыли дверь в двадцать первом, вошли в двадцатый. И, кстати, дверь-то они не закрыли, и теперь все желающие… диггеры в первую очередь… станут беззаботно являться сюда. А их тут – р-раз! – и в застенок. Или привыкнут к пришельцам, перестанут обращать внимание, просто станут приглядывать, как обычно – за иностранными туристами.
А они, Легат&Co, первопроходцы, могут, к примеру, тайно наладить эмиграцию диссидентов в двадцать первый век, причем возраст оных при перемещении во времени не изменится. А в двадцать первом бывшим диссидентам – раздолье; все, сумевшие как раз в семидесятые эмигрировать, давно вернулись на историческую Родину. Старыми и никому особо не интересными: поезд ушел давно. Так что скольким писателям, например, можно продлить творческую молодость – особенно тем, кто уехал!
Правда, о чем они станут писать в сравнительно вольном двадцать первом? Фигу в кармане показывать зряшно – некому. Клеймить здешний, вскормивший их режим – так он давно дал дуба. Обличать новый, принявший их – непорядочно, во-первых, и все-таки по-прежнему стремно – во-вторых. Новый – куда демократичней и гуманней, а ведь тоже обличителей не сильно уважает, чтоб не сказать сильнее. И прав! Демократия, как и добро, должна быть с кулаками.
Тут Легат сам себя спросил: о чем он думает, олигофрен? Как пристроить к делу переход из века в век? Да как бы ни сочинил – кто им даст? О возвращении надо думать. О том, как изъять ключ из кабинета Полковника, как незаметно слинять из Конторы и, опередив серых конторщиков, дав по башке Харону, успеть уйти по ту сторону ворот, закрыть их на фиг, а ключ выбросить в Реку, когда выйдут на свет Божий.
У него, у Легата, сегодня – отгул, в смысле – отгул в Будущем, и завтра Командир ему позвонит, а Легата и нет. Найти Тяпкина-Ляпкина немедленно! А негде. Жена рыдает; сын… ну, этот не из рыдающих, но тоже разволнуется на денек-другой; коллеги по работе в большинстве своем тоже как минимум сильно удивятся, хотя кое-кто возликует. Ну, в розыск объявят, это ежу ясно: Командир же знает, куда Легат подался. Позвонит Министру Случайных Бедствий, тот пошлет десяток бригад спасателей, прошерстят они, как смогут, столичные подземелья. Вероятность варианта, что какая-то бригада нечаянно выйдет к заветным воротам – величина, стремящаяся к нулю. Если только в Министерстве не знают о Правительственном Метро.
Могут знать. Теоретически…
Да все – из ряда теорий! А доказательств – ноль!
Есть три варианта, подвел итог малопродуктивным раздумьям Легат.
Первый вариант.
Тянуть кота за хвост, то есть время тянуть, требовать выхода на более высокий переговорный уровень, пробовать убеждать возможных собеседников в правдивости идеи перехода из их времени в конкретное будущее. Фантастика, повторимся, в самом расцвете, она еще не свалилась до уровня многотонной сериальной макулатуры века двадцать первого, в коем, кроме сумасшедших фанатов, никто ее не читает. Но, может, попадется какой-то высокопоставленный ее любитель, даст возможность проверить фантастическую гипотезу…
Предполагаемые выходы из первого варианта. Раз – попадется любитель, поверит и пошлет проверяющих. Минус: никаких гарантий, что Легата и его спутников отпустят с ними. Два – любитель не попадется. Продолжение смотри во втором и третьем вариантах…
Второй вариант.
Безысходно согласиться с поговоркой «сила солому ломит», не рыпаться, ходить на допросы к Полковнику, очень постепенно убеждать его в их абсолютной лояльности и еще более абсолютной безопасности для строя.
Выходы из варианта. Раз – поверят, простят, отпустят; тогда остаться жить в семидесятом, притупить бдительность Конторы, уйти в тоннель через… ну, скажем, через месяц, полгода, год, на худой конец. Конец, похоже, очень худой… Два – просто остаться жить в семидесятых и дожить до двадцать первого века старыми и бессильными или вообще помереть раньше его наступления. Печально…
Третий вариант.
Никто им не поверит, посадят в психушку, в худшем случае – дадут срок. За что? За то! Был бы человек, как говорится, а дело на него завести приятно.
Вывод?
Все-таки тянуть кота за хвост, пока он, кот, каким-то образом не отреагирует. Понятно, что профессия Легата – составлять слова во фразы, как письменно, так и устно. Понятно, что профессия полковника и его начальников – срать с высокой горы на любые слова и людей, их несущих. Но кот в данном случае – это время. И только оно – ничего больше! – на стороне Легата, Диггера и Бура.
Другое дело, что коротким и непрочным хвост может оказаться. Но это – уже из иных историй…
А тут как раз обед принесли.
Двери распахнулись – обе их половинки, – два серых «конторщика» катили впереди себя славные общепитовские тележки на колесиках, приделанных к хромированным ножкам, до боли знакомые тележки, кое-где дожившие, кстати, и до двадцать первого века. Серые, как заправские официанты, споро расставили стаканы, тарелки – глубокая на мелкой, разложили вилки-ложки-ножи, водрузили посреди стола супницу, из которой шел слабый парок, а также крытый никелированной крышкой противень, под которым тоже что-то имелось. Второе блюдо, например. И два графина морса добавили.
Приятного аппетита не пожелали, ушли молча, по-английски.
– А жизнь-то налаживается! – воскликнул Диггер, потирая руки.
И Легат в первый раз за весь срок их знакомства подумал: а может, он – дурак? И сам себя одернул: ну, защитная реакция у человека хорошая, ну, не грузит он себя, пока время не пришло, нервную систему бережет. И ведь прав! В отличие от Легата, которому все неймется, выходы он ищет, варианты считает. Чего искать-то? Что когда будет, то тогда и посчитаем. Такая спокойная логика! Не исключено – Диггер прав. Но правота его – не для Легата, нет.
– О’кей, – сказал он, наливая себе морсу в стакан, – потом посчитаем.
Поели славно. Не три звезды по знаменитому ресторанному гиду, но и не казенная столовка, запахи которой помнились Легату доселе. В такой – институтской – столовке он в свое время гастрит словил, на третьем курсе это случилось, то есть, коли учесть реалии, года через два и схватит. А пока ему – по местному счету – всего семнадцать…
За обедом Диггер и Бур поначалу пытались расспрашивать Легата о том, что происходило за стенами полковничьего кабинета. Легат расспросы пресек мимически: закатив глаза, прижав указательный палец к губам, обведя им же верхние и нижние углы гостиной: мол, слухачи на связи, мол, когда я ем, я глух и нем.
Поняли сразу.
Потому что человек – существо занятное, отличающееся высокой степенью адаптации к предлагаемым обстоятельствам. Вспомните: фронты, лагеря, Великие Стройки, освоение непахотных земель и пр. Попадали туда люди из родных насиженных мест и – привыкали. А что делать-то? Воля к жизни у homo sapiens велика есть…
Пересади слона, к примеру, в тайгу. Сдохнет.
Легат был рад, что в этом кошмарном приключении у него оказались толковые и немногословные спутники, которые легко признали его лидером. В принципе он изначально лидировал, когда ни с того ни с сего вырвал их из привычных условий. В тоже, конечно, привычные, но если вам лично не надо, скажем, идти на работу, на дворе, скажем, выходной, а вас выдергивают – даже не на ЧП, а кому-то праздному что-то праздно потребовалось, – то вы вряд ли полетите туда на крыльях любви. Разве не так?.. А Диггер с Буром – из тех, кому говорят «Надо!», и они идут, не спрашивая: на кой хрен им это вздорное и вообще чужое «надо». Солдаты! Герои! Смертники!..
Хотя последнее – рановато и – лишнее…
– А если нас тоже вызовут на допрос? – молчаливый Бур абсолютно обыденно употребил неупотребляемое в их обиходе понятие.
– Вызовут, естественно. Мне, что ли, за всех отдуваться, – начал объяснение Лидер. Он хотел коротко, максимально иносказательно и непонятно для слухачей наставить подельников на правильную стезю: что, как и когда говорить, а что никогда и никак. И при этом максимально понятно для Диггера и Бура. – Я ничего не скрывал, мне скрывать нечего. Сказал, что про спецметро в Столице теоретически знают едва ли не все, а кое-кто и лично мимо проходил или там проползал… Кто знает точно?.. Ну, скорее всего Контора. Но там сведениями не делятся, там сведения добывают и сами используют. Специфика. Мне о метро сказал мой Прямой Начальник. Просто так. Он, кстати, знавал Гумбольдта. Я заинтересовался, попросил денек отгула, он разрешил, я связался с тобой, Диггер, ты – с Буром, и вот мы – здесь, блин. Приплыли. Я, пока говорил с полковником, искренне думал, что Контора – это наша Контора, что можно позвонить моему Командиру, и он подтвердит. Я не понимал, почему полкаш не въезжает: сними трубку первой связи, спроси – ответят. И только в самом конце, я говорил вам, увидел на его погонах не наши гербы…
– Почему не наши? – спросил Диггер. – Все равно наши. Ты что, не был пионером, комсомольцем?
– Был, был. Оговорка по Фрейду. Привык к орлуше… Короче, хотелось бы убедить полковника…
– В чем? – это уж Бур вставил.
– В том, что мы не врем.
– А на хрена ему этот ход? – настаивал Бур, которого прорвало на слова.
Читать бесплатно другие книги:
