В объятиях принцессы Грей Джулиана

Глава 18

Солнце было уже высоко, когда в толпе людей, снующих взад-вперед по Понте Веккио, появилась леди Сомертон – роза среди зарослей чертополоха. Она ехала верхом, но выглядела так, словно в любой момент могла выпасть из седла.

Луиза несколько секунд смотрела на нее, стараясь справиться с гневом, неожиданно охватившим ее при виде этой захватывающей дух красоты. Что это? Злость? Ревность? Графиня знала, как действует на нее мрачная магия тела Сомертона, родила от него ребенка, прожила рядом с ним шесть лет и так и не поняла, какой бесценный дар получила. Она не знала, что делать с таким человеком, как Сомертон.

А потом взгляд леди обратился в ее направлении, и Луиза увидела в ее глазах панику, агонию матери, лишившейся ребенка, и злость исчезла.

В конце концов он действительно негодяй. С этим не поспоришь.

Она сделала шаг вперед:

– Ваша милость! Леди Сомертон!

Женщина смертельно побледнела:

– Маркем?

Луиза схватила недоуздок. Лошадь была взмыленной и тяжело дышала. Леди Сомертон соскользнула на землю и вцепилась в лацканы сюртука Луизы.

– Где он? – хрипло спросила она. – Где Филипп?

– Он в безопасности, поверьте мне. – Луиза достала из кармана записку и протянула женщине. Графиня развернула листок дрожащими пальцами. – Поверьте, что бы граф ни делал, – тихо проговорила она, – он никогда и ни при каких обстоятельствах не причинит вреда сыну.

Леди Сомертон бросила на нее хмурый взгляд поверх бумаги. Судя по всему, слова Луизы ее не успокоили.

Луизе очень хотелось ответить резкостью. Адюльтер, похищение, неверность. Но она не проронила ни слова. Горе графини было слишком сильным.

Леди Сомертон сложила записку.

– Вы будете сопровождать меня на виллу?

– Да. – Луиза кивнула в сторону ожидавшего неподалеку экипажа.

– Я могу оставить где-нибудь здесь лошадь?

Четверть часа спустя они уже ехали по мосту в экипаже, наслаждаясь – если только это слово здесь уместно – свежим ветерком, обдувающим их лица. Небо было ярко-синим и казалось очень горячим, воздух был насыщен пряным запахом кипарисов, росших вдоль дороги к вилле.

– Он не должен был забирать Филиппа, – неожиданно сказала графиня. – Он обязан был оставить мальчика в стороне от всего этого.

– Это вы увезли его. Не сказав ни слова, не сообщив, куда направляетесь. Филипп – сын лорда Сомертона тоже. Он не принадлежит вам безраздельно.

– Он никогда не проявлял к нему интереса.

– Потому что вы не позволяли ему. Вы охраняли путь к сердцу сына со дня его рождения.

Графиня сжала кулаки.

– Потому что я знаю, какой грубиян мой муж. Вам это неизвестно. Он легко мог навредить Филиппу или, еще хуже, превратить его в свою копию.

Луиза заколебалась, но все же сказала:

– Да, он может быть грубым. Но в то же время способен на величайшую преданность. Этого вы не знали. Вы не дали ему ни одного шанса проявить себя. Не открыли для него свое сердце.

Леди Сомертон молча отвернулась и стала наблюдать за мелькающими мимо кипарисами. Палаццо Анджелини стоял между дорогой и рекой на вершине холма, полого спускавшегося к коричнево-зеленой воде Арно. Накануне ночью Луиза долго ждала в гостиной, Куинси дремал у ее ног. Сомертон приехал незадолго до рассвета со спящим мальчиком на руках. Она проводила их в комнату Филиппа на третьем этаже и разбудила миссис Ярроу, чтобы та позаботилась о мальчике. Потом прошла за Сомертоном в комнату графа. Тот явно очень устал – под глазами залегли глубокие тени, – но был непривычно тих и задумчив.

– Он уснул в экипаже, – сообщил Сомертон, и в его голосе прозвучали необычные нотки. Что это? Радость? – Хороший малыш.

В комнату вошел камердинер и предложил Луизе отдохнуть. Она ответила, что должна вернуться в отель. Куинси остался на вилле. Он свернулся на кровати у Филиппа, ожидая, когда мальчик проснется. Когда она вышла на улицу, первые лучи солнца окрасили кирпичные дымовые трубы в ярко-красный цвет.

Теперь же под раскаленным полуденным солнцем старые камни виллы светились великолепием неоклассического стиля. В центре двора тихо журчал фонтан. Луиза выпрыгнула из экипажа первой и подала руку леди Сомертон.

– Спасибо, – холодно ответствовала графиня и посмотрела на белое крыльцо. – Где мой сын?

Луиза указала взглядом на окна третьего этажа.

– С ним все в порядке, – сказала она, – но сначала с вами хотел бы поговорить лорд Сомертон.

– Кто бы сомневался, – горько усмехнулась графиня.

Она проследовала за Луизой на виллу и вверх по широкой мраморной лестнице в комнату, которую Сомертон предназначил специально для этой цели. Здесь были два кресла и небольшой письменный стол. Когда графиня устроилась в кресле, Луиза подошла к двери графа и постучала.

– Войдите.

Он стоял у окна и пил кофе – полностью одетый и причесанный. Судя по розовому цвету щек, он только что побрился.

– Как она? – спросил он, не поворачиваясь.

– Измучена. Расстроена. Но вполне здорова.

Граф допил кофе и поставил чашку на блюдце.

– Тогда нам лучше перейти к делу.

– Вы все еще можете положить конец всему, – сказала Луиза. – Можете достичь разумного решения и позволить ее прошению о разводе пройти все инстанции без задержек.

Граф обернулся. Его шейный платок был завязан идеальным узлом, лицо оставалось непроницаемым, только брови слегка приподнялись.

– Откуда у вас эта информация, мистер Маркем? Работа Олимпии?

– Разве это важно?

– Вовсе нет. Но вы, должно быть, знаете, что принято только предварительное решение.

– А вы хотите помириться? Не могу поверить!

Сомертон взял сюртук со спинки стула и надел его.

– Конечно, нет. Но это аргумент, который можно использовать в споре.

Луиза покачала головой:

– А почему нельзя просто простить друг друга и расстаться по-дружески? Вам непременно надо ее уничтожить?

Сомертон озабоченно поправил манжеты и прошествовал к столику с напитками. Он налил себе бренди, одним глотком осушил стакан и направился к двери. Проходя мимо Луизы, похлопал ее по щеке своей широкой теплой ладонью:

– Дорогая, вы устали. Когда все закончится, вам непременно надо отдохнуть.

Она не могла этого вынести. Ей казалось, что две сильные руки схватили ее сердце и пытаются разорвать на части.

– Не делайте ей больно, – жалобно попросила она.

Граф отдернул руку. Открыв дверь, он помедлил, глядя невидящим взглядом перед собой.

– Я хочу сделать больно вовсе не леди Сомертон, – тихо сказал он.

Спустя двадцать минут Луизу вывел из задумчивости стук каблуков по мраморному полу. Все это время она стояла в холле и смотрела из окна в сад.

Обернувшись, она увидела графа Сомертона, быстрыми шагами направляющегося к ней. Его прическа осталась идеальной – волосок к волоску, шейный платок также являл собой вершину аккуратности. Только в лице не было ни кровинки.

– Все сделано, – сказал он и протянул ей сложенную бумагу. – Она написала записку. Берите мою коляску и поспешите. Возможно, он уже прибыл в отель.

Луиза взяла записку и положила ее в карман.

– Да, милорд.

Больше всего она страшилась этой встречи и не могла не думать о нем все время, с тех пор как Сомертон рассказал ей о своем плане во время поездки в поезде из Парижа в Милан. Коляска быстро катилась в город, и Луизе с каждой минутой становилось хуже. Да, она не видела Роналда почти десять лет, с тех пор как была длинноногой и нескладной девочкой-подростком, а он уже взрослым юношей, студентом Итона, богатым и блестящим. Тогда он вряд ли ее заметил, и сейчас ему едва ли придет в голову искать черты дальней родственницы в лице молодого секретаря своего злейшего врага – графа Сомертона.

Зато она его узнает. Его чары, красивое лицо, его магнетизм. И главное, не сможет забыть его статус – любимого внука герцога Олимпии.

Как она сможет сохранить при этом безразличие?

Если он еще не приехал, Сомертон велел ждать его в спальне.

Луиза удивилась. Как Роналд узнает, в каких комнатах они разместились, и как в них попадет?

Сомертон лишь рассмеялся. «Моя дорогая девочка, – сказал он, – это не проблема».

Как и велел Сомертон, она подъехала к заднему выходу из отеля. Там ее ожидал Сартоли.

– Английский лорд уже прибыл? – спросила она.

– Нет, синьор, – ответствовал итальянец и отдал ей ключи.

– Хорошо. Когда он приедет, скажите, что лорд Сомертон выписался из отеля час назад и был один. – Она дала управляющему гинею.

Тот поклонился.

– Лестница для персонала справа от вас, синьор, – сказал он.

– Спасибо. – Луиза стиснула в руке холодный металлический ключ и поспешила на шестой этаж, где находились комнаты, которые они занимали днем раньше. Теперь там было пусто. Немногие вещи, которые она и граф брали с собой, она отправила в Палаццо Анджелини, после того как Сомертон уехал в тосканский замок, где, по его сведениям, находились его супруга с сыном и лорд Роналд Пенхэллоу. Позолоченная мебель и тяжелые шторы могли быть в любом роскошном европейском отеле. Луиза задернула шторы в гостиной и перешла в спальню, где сделала то же самое, погрузив комнату в полумрак.

То, что надо.

Чем хуже ее разглядит лорд Роналд, тем лучше.

Часы на камине пробили два раза. Луиза устроилась в кресле, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.

Граф Сомертон со стаканом в руке ходил взад-вперед по своей спальне. На прикроватном столике стояла маленькая вазочка с розами. Кто-то поставил ее в его отсутствие на столик у кровати, в которой он никогда не спал. Нежный аромат напомнил ему о Нортгемптоншире и Луизе, стоящей перед ним в кабинете и ожидающей поцелуя.

Он остановился в середине комнаты и уставился на пустой стакан. Пальцы сжимали ни в чем не повинный предмет так сильно, словно хотели раздавить его и изрезать осколками ладонь.

Пришло время расплаты. Он послал Луизу… Маркема за Роналдом, доверился ей со слепотой и безрассудством безнадежно влюбленного.

Вернется ли она?

Послеполуденное солнце проникало в окна спальни, выходившие на запад, а с ним – легкий бриз с реки. Вдали были видны красные черепичные крыши. Наверху его супруга играла с его сыном в прекрасной комнате, в которой было абсолютно все необходимое. Одно неудобство – комната была заперта снаружи. Если остановиться и прислушаться, можно услышать быстрое цоканье коготков по деревянному полу. Это проклятый пес Маркема бегает за мячиком, брошенным Филиппом. Маркем оставил собаку здесь. Значит, вернется. Может быть.

Часы на каминной полке пробили половину третьего. Он достал из кармана часы и взглянул на циферблат, чтобы убедиться. Да, ровно два тридцать. Маркем и Пенхэллоу к этому моменту уже должны были приехать, если, конечно, не было никаких задержек. Если только Луиза решила не возвращаться, посчитав, что получить трон в обмен на жизнь брата, пусть даже троюродного, – слишком высокая цена. Или она понадеялась, что таланты ее дяди герцога – Сомертон не мог не отдать должное Олимпии, старому хитрому кукловоду, – помогут вернуть все, положенное ей по праву рождения.

Граф поставил стакан на поднос. Видит Бог, он легко свернет шеи всем чертовым кровожадным революционерам, вот только закончит все свои дела в Италии. И не важно, попросит его об этом Маркем или нет.

Он опустил голову.

Если она попросит.

А что он будет делать, если не попросит?

Ему следовало заняться с ней любовью в Нортгемптоншире или воспользоваться любой подходящей возможностью, которых с тех пор было немало. Дом в Лондоне, спальный вагон в поезде. Отель в Париже. Приятный вечер в «Гранд-отеле» – до того, как он уехал за сыном. Теперь шанс упущен. Маркема нет, и, возможно, они больше не увидятся. И он никогда не узнает, какова на ощупь ее кожа, как она целуется, как страсть затуманивает ее глаза.

Так и должно быть, услужливо подсказала ему совесть.

Графу хотелось кричать. Усилием воли он справился с собой и взял графин.

Но когда вытащил пробку, через полуоткрытую дверь донесся другой звук.

Шаги. Голоса.

Он вернул пробку на место и поставил графин на поднос рядом с бутылкой темно-рубинового портвейна.

Сердце билось слишком часто. Он уставился на поднос с напитками и сосредоточился: надо успокоиться. Он еще в детстве овладел нехитрыми приемами: дышать медленно, разжать кулаки, расслабить мышцы живота. Эти манипуляции освободили сознание, и очень скоро граф почувствовал знакомую ясность ума. Каждый звук, каждый вид, каждое ощущение были четкими и ясными.

Он готов к встрече.

Сомертон покосился на комод, куда заранее положил нож и пистолет.

Нет, пожалуй, он не станет их использовать. Это будет рукопашная. В ней сойдутся двое мужчин без оружия. Драка будет примитивной и честной.

Он поправил рукава, вышел в коридор и направился к лестнице. Голоса стали громче – серебристый говорок Луизы и приятный баритон его злейшего врага.

Пенхэллоу.

Граф ухватился за перила и закрыл глаза. До него доносились обрывки слов. Они о чем-то спорили. Кажется, Пенхэллоу не желал идти в кабинет, чтобы дождаться графа там. Маркем настаивал.

– Ей-богу, это смешно, – смеясь, сказал Пенхэллоу. Потом он что-то добавил, но Сомертон не расслышал последние слова.

Этот ублюдок Пенхэллоу веселится! Это невыносимо!

Граф выпустил из рук перила, вышел на лестничную площадку, остановился и посмотрел вниз. Маркем стоял… стояла, подбоченившись, лицо принцессы было возбужденным и, пожалуй, злым. Пенхэллоу невозмутимо сцепил руки за спиной. Он был, как всегда, элегантен, а льющееся в окна солнце превратило его каштановые волосы в золотой шлем.

– … сделайте наконец что-нибудь полезное, – сказал Пенхэллоу, – например, разыщите вашего святого хозяина и сообщите, что я приехал.

– Я не могу этого сделать, – возразил Маркем. – Вы исчезнете, как только я уйду.

Сомертон почувствовал огромное облегчение и с удивлением понял, что даже не осознавал, насколько сильное напряжение им владеет.

Маркем защищает его интересы как тигр, то есть тигрица. Она привезла Роналда в Палаццо Анджелини, решила пожертвовать собственным кузеном ради него, Сомертона.

– Это превосходная идея! – восхитился Пенхэллоу. – Вы идете за Сомертоном, я вихрем проношусь по всем комнатам, спасаю леди Сомертон и маленького лорда и исчезаю. Все решено. Вы избавлены от моральных терзаний, а ее милость продолжает вести независимую и достойную жизнь, на которую, будучи подданной Британской империи, имеет полное право. – Он протянул руку Маркему. – Видите, как все просто. Договорились?

Наглец.

Лорд Сомертон стал медленно и громко аплодировать. Маркем и Пенхэллоу одновременно подняли головы. На их лицах застыло одинаковое изумление.

Как приятно.

Граф облокотился о перила.

– Хорошо сказано, Пенхэллоу. Вы почти убедили меня в чистоте своих помыслов.

Пенхэллоу пришел в себя первым и весело поприветствовал хозяина:

– Ну вот, в нашей истории появился и злодей. Добрый вечер, Сомертон. Сегодня вы уже сворачивали головы щенкам?

Негодяй.

Сомертон начал неторопливо спускаться по лестнице, прислушиваясь к эху своих шагов по мраморным ступенькам.

– Да, это действительно превосходный план, Пенхэллоу. Но в нем вы упустили один важный элемент. – Граф остановился на последней ступеньке.

– Правда? – усмехнулся Пенхэллоу. – Как же это я допустил такую непростительную небрежность!

Чертовски красивое лицо у этого ублюдка. И поза расслабленная, свободная… Сомертон ненавидел каждую клеточку этого наглеца, каждый изящный изгиб ухоженного тела, каждый шелковистый волос, каждый белый зуб. Всеми обожаемый Пенхэллоу родился под счастливой звездой. Элизабет было достаточно одного взгляда, чтобы влюбиться.

Сомертон подошел к нему и встретил открытый взгляд карих глаз.

– Самый важный элемент, если уж быть точным, – сообщил он.

– Хм. И какой же?

– Меня.

Пенхэллоу щелкнул длинными элегантными пальцами и насмешливо заговорил:

– Вас? Конечно! Какая непростительная небрежность с моей стороны. Лорд Сомертон… дайте подумать… Ах да! Полагаю, вы должны вернуться в Англию и посвятить остаток жизни добрым делам, в надежде обеспечить для себя более высокий круг ада, чем тот, что забронирован для вас сейчас. – Он бросил взгляд за плечо графа, где стояла Луиза. – Полагаю, ваш секретарь с удовольствием вам в этом поможет.

Какого черта это значит? Что сказал ему Маркем?

– Мистер Маркем – человек высоких моральных принципов и безупречной верности, – любезно проговорил Сомертон. – В отличие, к примеру, от моей супруги.

Пенхэллоу улыбнулся:

– О, в безупречной верности нет никаких сомнений. Хотя у меня другое мнение относительно моральных принципов.

– Что вы хотите сказать? – воскликнул Маркем.

При звуке негодующего голоса Луизы Сомертон почувствовал невыразимую нежность и обернулся к ней. Ее брови были нахмурены, губы сжаты.

«Отойди в сторону, мой дорогой Маркем. Позволь мне довести этот бой до конца».

Луиза, казалось, прочитала его мысли. Она сделала шаг назад и устало опустила голову.

А Сомертон снова обратил взор на Пенхэллоу.

– Вы – самодовольный хлыщ, – любезно сообщил он.

– Каждому свое.

– Да, кстати… – Сомертон посмотрел вверх. – Вас нисколько не интересует, где находится и что делает украденная вами шлюха? – Он слегка выделил слово «шлюха», желая испытать самообладание противника.

Но Пенхэллоу лишь слегка приподнял красивые брови.

– Ей-богу, старина, я не улавливаю вашей логики и потому не вполне понимаю, о ком идет речь. Вы же не можете говорить об ангеле – леди Сомертон, – честь которой я поклялся защищать до последнего вздоха?

– Именно о ней.

– Но это значит… Подождите, старина… Ничего не складывается. Если графиня, которая называет только одного счастливчика своим возлюбленным, да и то лишь после того, как решилась покончить с фарсом, называемым браком… если ее назвать шлюхой, тогда… – Он постучал пальцем по виску.

После того как она решилась покончить с фарсом, называемым браком? Что Пенхэллоу имеет в виду? Не хочет же он сказать, что… Но ведь Сомертон своими глазами видел его выходящим из дома на Честер-сквер. Видел и портрет Пенхэллоу в шкатулке своей жены.

– Продолжайте, Пенхэллоу.

– Простите, но как тогда назвать вас?

Эти слова нанесли Сомертону точный удар. Между ребер прямо в сердце.

Как назвать вас. Как назвать вас. А как можно его назвать?

– Меня? – воскликнул он.

– Да, вас. Не станете же вы отрицать, что на всем протяжении вашего брака имели плотскую связь с множеством других женщин? – Пенхэллоу покосился на Маркема, и его чувственные губы скривились в ехидной усмешке. – Или, скажем так, с множеством личностей?

От ярости у графа потемнело в глазах. Как несправедливо мимоходом задеть и Луизу, которая так много выстрадала. Она и сейчас страдает. Тот факт, что негодяй вроде Пенхэллоу позволил себе облить грязью Луизу, находившуюся под его защитой, вернул Сомертона к мыслям о зверском убийстве. Он сжал кулаки.

– Что вы сказали, сэр? Наглый щенок! Повторите!

– Да ладно вам. Об этом все знают. Лично я считаю ваше поведение в высшей степени распутным.

Маркем, стоя за спиной Сомертона, возмущенно ахнул. Граф услышал этот звук, несмотря на шум в ушах, и попытался взять себя в руки.

«Успокойся. Соберись».

Благоразумие, а не эмоции. Именно они способны уничтожить все надежное и полезное. При общении с любым другим человеческим существом их следует всячески избегать. Тот, кем владеют эмоции, всегда слабее.

Пенхэллоу стоял перед ним, спокойный и улыбающийся. Само совершенство. Но ведь он тоже не идеален, разве нет? Он мошенник, завсегдатай борделей, совратитель чужих жен. Об этом все слышали. Этот малый не скрывал свои похождения. Пусть Сомертон грешен, но он не единственный грешник в этой комнате.

Он улыбнулся:

– Знаете, Пенхэллоу, в народе говорят, что горшок над котлом смеется, а оба черны. Вы со мной согласны?

– Простите, не понял.

И граф почувствовал себя на коне. Сцепив руки за спиной, он сделал шаг к Пенхэллоу:

– Это же так просто, друг мой. В скольких чужих постелях вы побывали в последние годы, Пенхэллоу? Речь идет о десятках или о сотнях?

– А, вот вы о чем. Ну, это просто. Ни в одной.

Сомертон демонически захохотал:

– Ни в одной? Ха-ха! Смешно. Великий Пенхэллоу, мечта лондонских женщин!

– Мне жаль вас разочаровывать, старина, но вы, как говорят в том же народе, лаете не у того дерева. Ваши обвинения не по адресу. После того как я встретил леди Сомертон, я не знал других женщин.

Нотка искренности в его голосе заставила Сомертона замолчать.

– Невозможно, – через несколько мучительно долгих секунд пробормотал он.

Пенхэллоу пожал плечами:

– Увы, это факт. Пытался несколько раз, знаете ли, но ничего не вышло. Не мог выбросить ее из головы. Ни одна женщина на свете не может с ней сравниться. Да, знаете, однажды у меня едва не получилось! Я выпил бутылку или даже две… точно не помню… бренди, нашел сговорчивую вдовушку… – Он задумчиво улыбнулся. – Но и тут облом. Надо же такому случиться – нос к носу столкнулся с графиней Сомертон на пороге итальянской гостиницы. Представляете? Даже я, до бровей налитый бренди, понял: не судьба.

Мир Сомертона закачался, рухнул и начал снова строиться, но как-то по-новому. Пенхэллоу – достойный человек? Ведет непорочную жизнь? Из-за любви к Элизабет?

– Невозможно, – прошептал он.

Этого не могло быть. Ведь все в жизни Сомертона, все его деяния, планы, оправдания собственного поведения основывались на вероломстве Пенхэллоу. Но если Пенхэллоу сохранял целомудрие, когда женщина, которую он любил, вышла замуж за другого, – совершенно неуместное и ненужное воздержание… Если Пенхэллоу так же хорош изнутри, как внешне… Тогда он, Сомертон…

Грязен, порочен, достоин презрения.

– Это невозможно! – не выдержал Маркем. – Всем известна ваша репутация. Вы хвастались своими победами во всех лондонских гостиных!

Пенхэллоу взглянул на Маркема с доброй улыбкой.

– Понимаете, друг мой, я не хотел, чтобы надо мной смеялись. Надо, знаете ли, соответствовать окружению. – Он снова перевел глаза на Сомертона: – А знаете, старина, ведь все это время я был вернее Лилибет, чем вы. – Он сделал шаг к Сомертону, словно наступая. – Это я называю иронией. Вы со мной согласны?

– Больше шести лет? – В голосе Сомертона звучала мольба. Он отчаянно надеялся, что Пенхэллоу ему возразит.

– Если быть точным, то больше семи. Я встретил ее более семи лет назад. Это были чертовски долгие годы, не могу не признаться. – Теперь его глаза горели триумфом, чистым удовольствием человека, только что нанесшего последний милосердный удар. Он снисходительно похлопал Сомертона по щеке: – И хорошее в этом только одно: слава богу, что они уже позади.