Француженки не крадут шоколад Флоранд Лора
– Плохо, если «Марс» завоюет весь европейский рынок. Или «Тотал фудс». – Она вздохнула. – И я знаю, что в этом плане желания у нас с отцом совпадают.
Сильван положил в рот большой кусок стейка, сочтя, что набитый рот лучше всего избавит его от необходимости высказывать свое мнение по поводу борьбы между компаниями Кори и «Тотал фудс» за вкусы его соотечественников.
– С тем же успехом мы могли бы продать страну «Макдоналдс» и покончить с ней, – пробурчал он, подумав: «Черт побери, кусок оказался недостаточно большим». – Ты же не хочешь, надеюсь, заставить французов полюбить плавленый сыр?
Она скрипнула своими безупречными зубками и сердито взглянула на него.
– Лучше я посоветуюсь с Кристофом. Уверена, что у него появятся кое-какие полезные для нас идеи.
– Знаешь, если тебе захочется обвинить кого-то, кроме себя, в возникновении скандальной истории Похитительницы Шоколада, то могу подсказать, что именно Кристоф в своем блоге с удовольствием распускает слухи о личной жизни людей, – произнес Сильван, мысленно добавив: «И присваивает себе чужие фантазии».
– Да, но он – славный парень. Забавный.
Сильвана охватило раздражение.
– К тому же сообразителен, понимает, чего хотят европейцы, и поможет мне, если я попрошу его, – заметила Кэйд.
– Да уж, тут я тебе не помощник, – твердо заявил Сильван.
Он представил, как хватает Кристофа за грудки и трясет. Нет, лучше послать ему коробку отравленных конфет, а потом наблюдать, как он внезапно свалится со стула. И предпочтительно умрет, корчась от боли, медленной мучительной смертью. Достойная месть.
– Кристоф – слабовольный подпевала, – усмехнулся Сильван. – А у меня высокие требования.
– Может, мне следовало бы просто выкупить чью-нибудь фирму? – задумчиво, словно размышляя вслух, проговорила Кэйд. – Так считает мой отец. «Валрону», например. Это могло бы стать более выгодным.
– В каком смысле?
Сильван понимал, что ему следовало бы держать язык за зубами, но даже ради ее пылкой страсти, ради их близости не мог продать свою душу и душу своей страны.
– До какой ущербности ты хочешь довести вкусы моей страны? – Он махнул рукой в сторону ее сумочки, где лежал «Шоколад Кори».
Кэйд нахмурилась, опустила голову и потерла задумчиво нахмуренный лоб. Она выглядела усталой и печальной. Вновь появилось ощущение хрупкости. Но Сильван не мог помочь ей. Не мог, не собирался помогать ей понимать, как завоевать французский рынок каким-то массово произведенным шоколадом, своего рода незаконнорожденным отпрыском его здешнего мастерства, его души.
– И вообще, зачем тебе это нужно? Разве у вас недостаточно денег?
Кэйд промолчала. Ей не хотелось говорить ему о своих причинах.
Почему женские головы вечно забиты дурацкими проблемами? Неужели нельзя просто наслаждаться приятным вечером?
– Хочешь, чтобы я сбегал и принес немного зефира и печенья?
Ее лицо прояснилось. Отвлекающий маневр сработал. Хотя бы подумала, что он принес в жертву собственный вкус.
– Показать тебе, как готовить «Сух-мо»?
– Конечно.
Такой уж он простофиля. Увы, ему очень нравилось смотреть, как Кэйд улыбается. Вот так Сильван Маркиз, известный как лучший шоколатье Парижа, оказался вдруг втянутым в приготовление «Сух-мо» из зефира, печенья и дешевого массового шоколадного батончика, которыми его не удавалось соблазнить с трехлетнего возраста.
Господи, но зато какой счастливой становилась Кэйд! Они устроились на полу возле камина, где она установила металлический ковшик, – убедила его, что «Сух-мо» надо готовить, сидя на полу. Кэйд напоминала восторженного ребенка, с гордостью показывающего пастельный эскиз какой-то искривленной смешной рожицы самому Леонардо да Винчи.
Роль да Винчи, разумеется, отводилась ему, поскольку Сильван приравнивал свои шоколадные творения к художественным шедеврам великого Леонардо.
Однако ему удалось избежать пытки и не снимать пробу. Кэйд с ликованием слепила две печенины расплавленной зефирно-шоколадной массой, а когда поднесла первый «шедевр» к его губам, он не выдержал и начал целовать счастливую кулинаршу. Они и так уже сидели на полу, поэтому прилегли на ковер, где Сильван припал к ней, опираясь на локти, и… оказалось, что сил у него гораздо больше, чем он думал.
Когда Кэйд вновь вспомнила о горелке под ковшиком в камине, огонь в ней уже потух. Мысленно Сильван поздравил себя. Но самодовольство скоро исчезло.
Лежа на жестком ковре, с крошками печенья, прилипшими к его голой спине, Сильван поглаживал шелковистые волосы Кэйд, ощущая приятную тяжесть головы на своей груди, и рассматривал белый лепной потолок. Он чувствовал ее глубокое ровное дыхание, возможно, с легчайшим намеком на дамское посапывание. Ему следовало бы сиять от счастья, все в порядке с его миром, но после бурного секса наступило опустошение.
Кэйд любила заниматься с ним сексом. Она любила его шоколад. Сильван сомневался, что ее хоть немного заботили какие-то другие ценности его жизни, правда, эти два аспекта имели для него важное значение.
И главное, он готов смириться с этим. Остальное его мало волновало. Сильван стремился сделать свой шоколад неотразимым; и не собирался жаловаться на то, что в награду за труды ему может достаться Кэйд Кори со всеми ее достоинствами и недостатками.
Сложность заключалась в том, что ей даже не нужно покупать обратный билет. Она могла просто запрыгнуть в свой частный самолет в ту самую секунду, когда решит, что пора домой. А это ведь должно случиться очень скоро. Потому что Кэйд приехала в Париж с деловым визитом.
Глава 21
Проснувшись от яркого света, Кэйд услышала, как Сильван тихо напевает какую-то французскую песню. У него был хороший голос, приятный мягкий тенор.
– Я хочу выйти купить pains au chocolat[127], – донесся до нее его голос.
Ей нравилось нежиться в его гнездышке. Уютном, теплом, таинственно пахнувшем шоколадом и смесью запахов двух человеческих тел. Ей захотелось, чтобы Сильван просто на время ушел, а она осталась бы и с удовольствием побездельничала. Забыла и о нем, и о себе. О любых делах и обязанностях. Ведь если уж она не смогла договориться об организации новой линии продукции, то понятно, что скоро ей, увы, придется возвращаться домой.
– Или тебе опять хочется малиновое пирожное?
Она что-то пробурчала и вскоре услышала стук захлопнувшейся входной двери. Вскочив с кровати, Кэйд нашла душевую комнату, решив, что сегодня не попадет в такое же невыгодное положение, как накануне. В квартире Сильвана была настоящая душевая кабина. Застекленная от стены до стены, так что ей не придется сдерживать свои желания. На одной стенке кабинки даже имелась панель с рядами боковых верхних и нижних струй. Подставив запрокинутое лицо водным струям, Кэйд вздрогнула, услышав легкий стук по стеклу. Сильван протянул ей толстое коричневое полотенце, посмотрел на ее влажное обнаженное тело и улыбнулся.
– Выходи и одевайся, – с усмешкой произнес он. – Я в изнеможении. Нужно же мне хоть немного передохнуть.
Кэйд вспыхнула, подумав, что он мог посчитать ее нимфоманкой. Поскольку со дня их знакомства она чувствовала да и вела себя как нимфоманка. И будучи мужчиной, он вряд ли выразил бы недовольство, а просто наслаждался бешеной сексуальной верховой ездой.
Во всем виноваты его изумительные руки. Они настолько завладели ее воображением, что Кэйд постоянно мечтала о них с тех пор, как впервые увидела на его веб-сайте ту фотографию, где пальцы его правой руки клали зернышко какао на крошечную шоколадную конфетку. И они идеально подходили этому высокому, темноволосому, привлекательному и страстному мужчине, познавшему всю полноту чувств, такому высокомерному и уверенному в себе, и с легкостью завладевшему ее душой и телом. Кэйд хотелось ощутить на себе его красивые руки. Ей не хватало его прикосновений. Не хватало его самого.
И когда она подумала, что бурный секс и являлся достойной самоцелью, эта мысль показалась ей прекрасной. Прекрасно и то, что им не нужно ничего, кроме шоколада… Но потом вдруг он сделал нечто такое, отчего прекрасная простота изменилась. Изменилась цель, и ей уже захотелось большего.
Чего-то подобного вот такому совместному домашнему уюту. Одевшись, Кэйд с влажными волосами, стянутыми в хвост, и без макияжа вышла в кухню. Сильван долго смотрел на нее, и выражение его лица постепенно менялось, становясь отстраненным и закрытым. Почему? Неужели он переживает из-за того, что спал с кем-то из семейства «Шоколад Кори»?
Аромат свежей выпечки, маслянисто-дрожжевой, доносился со стола из белого бумажного пакета и прямоугольной коробки. В пакете лежали три pains au chocolat – с обеих концов этой воздушной слойки просматривалась двойная шоколадная начинка. А под крышкой прямоугольной коробки обнаружились три пирожных.
– Взял разные, – пояснил Сильван ей.
– А какое это пирожное? – Кэйд показала на лежавшее в середине коробки желтое пирожное, покрытое дольками яблок, напоминавшее по структуре омлет. – Может, это яичный омлет с фруктами? В нашей стране подобные блюда на завтрак очень популярны.
Бросив взгляд на пирожное, Сильван произнес:
– У американцев странные вкусы. По-нашему это называется нормандское пирожное. Может, кто-то из нормандцев изобрел его, чтобы порадовать американского солдата.
– Нет, не похоже, – сказала Кэйд, попробовав кусочек.
Основа напоминала мягкий сладкий пирог, идеально смешанный с яблоками. Немного похожий на те яблочные оладьи, что она пробовала в Германии.
– И, вероятно, это более полезный вариант десерта. В нем больше протеина и фруктов и меньше жира и сахара.
Сильван пожал плечами.
– Тебе хочется чего-нибудь диетического? У меня в холодильнике есть йогурт. И остатки вчерашних шоколадных конфет, если у тебя появились симптомы ломки после восьмичасового воздержания от шоколада. Без моего шоколада, – пояснил он с усмешкой. – Кстати, ты не пожалела, что подарила все свои запасы?
Отчасти пожалела, потому что реально испортит репутацию, если вернется в его магазин и купит очередную партию конфет у одного из заносчивых служащих. А раз уж она не может жить без них, то придется обращаться к нему всякий раз, как захочется съесть конфетку. Похоже, Сильван завладел ее душой и телом.
– Мне надо уходить, – вдруг сказал он.
Кэйд прикрыла глаза, пытаясь уловить оттенок сожаления в его голосе.
– Сегодня приезжает один stagiaire[128], и мне хотелось бы присутствовать на встрече с ним, на тот случай, если понадобятся мои объяснения.
Она вспомнила слово «stagiaire» – так называли интерна, практиканта, проходящего обучение.
– А на каком языке он говорит? – спросила Кэйд.
– На своеобразном диалекте. Связующем близкие миры. – Диалект того пригорода, где он родился, сильно отличается от диалекта шестого округа Парижа.
– Тогда как ты сможешь что-то объяснить ему?
Кэйд смутно помнила из его биографии, что он родился где-то в окрестностях Парижа, но сейчас вряд ли могли быть существенные языковые различия между окрестностями и центром Парижа.
– Я вырос в том же пригороде, – поднимаясь из-за стола, сообщил Сильван.
Неужели ему не хочется откровенно поделиться с ней детскими воспоминаниями? Кэйд сочла это добрым признаком. Он не пытался использовать секс в качестве трамплина для душевных отношений. По крайней мере никакой попытки примазаться к ее жизни и жениться на миллиардах. В духе романтики, хотя это приводило в недоумение. Обычно ее миллиарды служили гарантией того, что мужчины ею заинтересуются. Без их внимания Кэйд чувствовала себя так, словно попала в чужой город, не имея при себе ни визитной карточки, ни телефона, как обычный человек, защищенный лишь одеждой, которому для выживания необходимо проявить изворотливость.
Сильван вымыл руки и, подойдя к Кэйд, остановился, глядя, как она сидит с нормандским пирожным в руках. Он наклонился и поцеловал ее в губы.
И ушел.
Несколько минут Кэйд сидела неподвижно, пока не раздался телефонный звонок.
– Ты можешь тоже прийти, если хочешь, – сказал Сильван. – Я покажу тебе, как готовить кое-что интересное.
Улыбнувшись, Кэйд подошла к окну и увидела, что он стоит посередине пешеходной улицы.
– Но я покажу кое-что лично тебе, а не вашей шоколадной компании, – добавил Сильван. – Так что не продавай мой рецепт. И ради бога, не ставь на изделии мое имя.
Глава 22
В лаборатории Паскаль, потряхивая большим ситом, точно сельский житель с собранным урожаем зерна, посыпал партию трюфелей крупинками перемолотого карамелизированного миндаля, отчего сам окутался вкусной пыльцой. Достаточно далеко от Паскаля, чтобы избежать загрязнения под пылевым миндальным облаком, стоял подросток, выделявшийся не только своей юностью, но и тем, что единственный в этом помещении обладал темной кожей. Он испытывал одновременно гордость и неловкость, трудясь над порученным ему заданием. Парень перемешивал лопаткой шоколадную массу в огромной кастрюле.
Женщина колдовала с трехзубой вилкой возле еnrobeuse[129] «Золлиха», откуда выезжали брусочки конфет в шоколадной оболочке. С каждым взмахом вилки на конфетах оставался четкий оттиск, который Кэйд мгновенно узнала, вспомнив, что эти конфеты содержат ganache vanille[130]. Другая мастерица, обрызгивая формочки из кулинарного пульверизатора, покрывала каждую заготовку тончайшим слоем шоколада.
Рядом с подростком стоял Сильван, с помощью зубной щетки и большого пальца сбрызгивая гибкий лист пластика похожей на бледно-зеленую краску смесью. Потом он взял другую щетку и окунул ее в более темную зеленую массу, которая оказалась подкрашенным белым шоколадом.
Заметив Кэйд, Сильван посмотрел на нее и улыбнулся. Паскаль Гюйо тоже взглянул на гостью и вернулся к своей работе. Подросток, тот самый стажер, изумленно поднял брови и усмехнулся.
Парень уверенно схватился за огромный котел с расплавленным шоколадом, но потом замер, пораженный его тяжестью. Сильван бросил щетку, ловко перехватил у паренька котел и залил глазировку в машину.
– Et les muscles dans tout a, Malik?[131] – обратился к парню один из поваров.
Смущенный Малик согнул руку в локте, словно пытаясь убедиться, что его бицепсы будут заметны даже через широкие рукава поварской куртки.
– Теперь у меня не хватает времени на тренировки, – заявил он. – Я же вечно торчу тут у вас!
– Может, нам нужно почаще приставлять тебя к кастрюлям, чтобы ты поддерживал форму, – пошутил тощий очкарик. – На, попробуй-ка удержать хоть эту. – И он вручил Малику металлическую миску размером не больше обычной кухонной чаши для домашнего миксера.
– Или вот эту, если та для тебя тяжеловата, – подхватил атлетического вида здоровяк, поставив перед подростком крошечную кастрюльку.
– Ладно, ладно, – простонал Малик. – Ну, мог бы я донести этот котел. Меня просто застала врасплох его тяжесть.
«Не удивительно, что почти все здесь выглядят худощавыми и сильными, в отличной физической форме», – подумала Кэйд, пытаясь определить вес котла с шоколадом. – Наверное, более пятидесяти фунтов. Может, и все восемьдесят? По сколько же раз в день им приходится перетаскивать такие тяжести?»
Сильван подошел к Кэйд, на губах его играла веселая усмешка. Она почувствовала, словно в нее вдохнули какую-то живительную силу.
– Сегодня ты можешь позаимствовать одну из моих курток, – сказал он. – В куртке Бернара ты утонешь. И спрячь волосы, – добавил Сильван, протягивая ей белую шапочку, которые носили все, кроме него и Паскаля. – Никому пока не удавалось найти хоть волосок в моих конфетах.
Кэйд предположила, что Бернаром зовут плотного здоровяка. Хотя и куртка Сильвана оказалась ей очень велика. Закатывая слишком длинные рукава, она размышляла, почему он не выдал ей одну из женских курток. Может, хотел предложить ей свои личные вещи? После их сексуальных игр, стоя рядом с ним, Кэйд вдруг ощутила собственную хрупкость, странную уязвимость.
– Для чего это? – обратилась она к Сильвану, останавливаясь перед гибким листом, испещренным брызгами двух оттенков зеленого цвета.
– Я экспериментирую с новыми украшениями для моих конфет «Диковинка», – пояснил он. – С базиликом, – добавил Сильван на тот случай, если она, пробуя многочисленные сорта его конфет, не поняла, что в «Диковинке» есть вкусовой нюанс базилика. По правде говоря, она и не смогла бы распознать этой приправы, если бы в коробке не лежала этикетка с описанием состава конфет. И тем более тонкий привкус базилика. Не удивительно, подумал он, ведь ее предпочтения отданы корице.
– Как только добьемся нужной консистенции, нанесем их на те овальчики, что появятся из глазировочной машины. И посмотрим, понравится ли нам новое украшение.
– А как много разных ганашей вы используете? – спросила Кэйд, поскольку ей нравилось слышать, как он произносит по-французски слово «ganache».
Так же, как французское слово «шоколя», оно звучало ласкающим соблазном для ее ушей.
– В настоящее время мы изготавливаем двадцать четыре ganaches au chocolat[132].
Музыка этих произнесенных им слов породила в ней жаркую волну желания, заискрилась воспламеняющими дразнящими язычками в эротических зонах груди, внутренней стороне запястий, затылка.
– Девятнадцать из них на основе noir chocolat, с разнообразными вкусами и насыщенностью, и пять – аu lait chocolat[133].
– А какая ганаша твоя самая любимая?
«Ну произнеси это вновь, – мысленно взмолилась она. – Произнеси вновь ganache au chocolat».
Сильван покачал головой.
– Тут у меня нет предпочтений. Если бы я не считал их всех лучшими, то не стал бы изготавливать их на продажу.
Кэйд тихо вздохнула, напомнив себе, что в их продажах считались лучшими «Шоколад Кори». Этот вид продукции продавался миллиардми, лежа на удобных для покупателей полках в сети известных магазинов.
Нет, их значение не ограничивалось объемами продаж. Эти плитки, снискавшие любовь покупателей, внушали надежду, придавали людям уверенность, став частью их радостных детских воспоминаний. Они позволяли им играть у камина, увлеченно стряпая «Сух-мо».
– А какой сорт конфет ты ешь чаще других?
– Я редко ем конфеты ради удовольствия. Здесь постоянно приходится что-то пробовать. Или иногда новый шоколатье привлекает внимание критиков, и мне тоже хочется попробовать его изделия. Мне нужно снимать пробы, поэтому вряд ли я мог бы испытать такое же, как ты, удовольствие, открыв новый набор шоколадных конфет и размышляя, какую из них попробовать первой.
Да, вероятно, он прав. Новая коробка изысканного шоколада казалась ей шкатулкой с драгоценностями, собранными из тайных сокровищниц мира.
– Для меня исходным является удовольствие открытия, когда я впервые создаю сорт и пробую его после завершения процесса, решая, безупречен ли он или нужно продолжать поиски.
Поясняя свою позицию, Сильван положил перед Кэйд чистый лист пластика, вручил зубную щетку и, накрыв своей ладонью ее руку, показал, как разбрызгивать массу. Зеленые брызги получились у нее слишком большими. Одним движением его загрубевший от разнообразной кухонной работы палец протер испачканный пальчик Кэйд, и Сильван вновь показал ей правильный способ разбрызгивания.
– Мне нравится этот этап. Но если что-нибудь сравнимо для меня с чувством, что испытываешь ты, открывая новую коробочку шоколадных конфет, то это открытие неизвестного прежде отличного ресторана, когда я, выбирая блюда из меню, предвкушаю, как я буду пробовать то, что кто-то другой приготовил для меня.
Кэйд задумалась, есть ли еще в Париже такой изысканный ресторан, блюда которого Сильван не успел попробовать. В ее душе вспыхнули искорки счастья, когда перед глазами возникла картина, как они вдвоем сидят в ресторане и сам Сильван мысленно смакует каждое воображаемое им блюдо, прежде чем решить, какой сделать заказ. Несомненно, он будет выглядеть элегантно в любом выбранном им наряде. Кэйд могла бы отвезти его в любой выбранный им ресторан. Заказать вертолет и слетать с ним в ресторан на юге Франции, если бы Сильван захотел. Она могла бы…
– Сейчас мне хочется сделать конфеты с еще более горьким шоколадом, чем те, что я приготовил для тебя, – задумчиво произнес он.
– Ты правда сделал их специально для меня?
– Oui, bien sr[134], – ответил Сильван.
«Будь то на грешной земле или в райских небесах, он, похоже, особо не тратил время на подделки, – решила Кэйд. – Сильван все делает по-настоящему, на сто процентов, либо не делает вообще».
Что бы тогда это означало по отношению к ней?
– Ты думал о том, чтобы продать их? – спросила она.
– Пока делал, не думал. Но мне еще хочется поэкспериментировать с ними. Возможно, они понравятся нашим клиентам. Я бы назвал их «Горчинка» или «Разочарование».
Он забрал у нее забрызганную пластиковую доску и заменил ее на чистую.
– А ты как считаешь? Следует ли мне предложить их на суд покупателей?
– У меня осталось странное навязчивое послевкусие, – призналась Кэйд. – Я бы с удовольствием попробовала еще разок.
Сверкание в его глазах – насмешливое, удивленное, настороженное. Его скулы также заметно порозовели? Он взглянул на нее.
– Мы говорим о шоколаде? Или о жизни?
– О шоколаде, разумеется, – произнесла она, смущаясь. – Однако, добившись желаемого, человек успокаивается. Перестает искать, стремиться к чему-то новому. В моем мире это называется плохой торговлей, а как в твоем – неизвестно. Ты мог бы продавать каждую штучку по пять сотен евро, и клиенты покупали бы их. И с другой стороны, не имеет значения, насколько велики будут продажи.
– Пять сотен евро – это слишком, но идея хорошая. Мы станем продавать каждую конфетку в особой обертке и упаковке в пару раз дороже других сортов.
То есть в таком же крошечном пакетике, какой он подарил ей. Кэйд засомневалась, хорошо ли то, что сама послужила вдохновением для этого темнейшего, горчайшего, нежнейшего и вкуснейшего шоколада. Пожалуй, хорошо.
– Уверен, что вскоре этот изыск станет популярным, – с довольным видом произнес Сильван и добавил, словно забыв о присутствующих: – Особенно такой подарок подойдет для примирения поссорившихся влюбленных.
Кэйд уставилась на пластиковую доску, будто последнее слово вернуло их на хрупкую зыбкую почву. На мостик из яичных скорлупок, перекинутый, видимо, через широкий, обрывистый и глубокий провал, причем никому не известно, что ждет на другом берегу, поскольку никому не удавалось достичь его, не проломив переправу.
Она, Кэйд Кори, наследница семейства Кори из Мэриленда. От нее зависят судьбы множества людей. Даже думать о возможности переплыть на другой «берег» означало витать в облаках. А раз уж что-то заведомо невозможно, то следует быстро отказаться от этого и возвращаться домой.
Она с нажимом провела большим пальцем по зубной щетке, и капля зеленой шоколадной массы брызнула ей в глаз. Сильван рассмеялся, коснулся ее подбородка и развернул к себе забрызганное лицо. Кэйд еще находилась под впечатлением этой легкомысленной попытки предъявления на нее собственнических претензий. Она подумала, что любой посторонний их семье мужчина, когда-либо пытавшийся прилюдно заявить о своих собственнических претензиях на нее, на самом деле пытался завладеть ее состоянием.
Ее ноги, словно она шла босиком, ощущали ломкую хрупкость яичных скорлупок.
– Ты вся покрылась зелеными брызгами.
Очищая ее лицо, Сильван провел пальцами по щекам и бровям. Он смеялся, но в его смехе Кэйд уловила оттенок искренней симпатии. Она стояла, замерев, едва дыша и во все глаза смотрела на него, прикрыв их лишь на мгновение, когда его палец стер каплю с ее ресниц.
«Могу ли я упасть в твои объятия, прижаться всем телом и счастливо замереть, не вспоминая о том, как долго продлится это счастье?» – подумала она.
Ведь если бы Сильван раскрыл свои объятия, ей захотелось бы остаться в них навсегда. Можно ли одобрить такое желание? Но, конечно, одобрение зависит не только от нее, но и от разных жизненных обстоятельств! Сильван, вероятно, воспримет это с легкостью. Видимо, он считал вполне естественным, что женщины готовы отдаться ему в любой момент. Но может ли она решиться на подобный шаг?
Вернувшись к процессу создания зеленых брызг, Кэйд еще долго ощущала на своих щеках, бровях и ресницах прикосновения его пальцев.
Глава 23
– Ты готова завершить свой отпуск? – с надеждой спросил Мак Кори.
– Пап! До сих пор я в основном здесь работала! И ты называешь это отпуском?
Этот день она провела в знакомстве с «Шаке су гу»[135], небольшим семейным предприятием французского производителя шоколадных плиток, известных своим отменным качеством. Отец как раз предлагал выкупить такого рода производство, не гоняясь за идеей шоколадной продукции высшего сорта с именем Сильвана Маркиза. Самой Кэйд этого не хотелось, но обсуждение возможности давало ей предлог провести во Франции больше времени.
Интересно, что сказал бы Сильван, узнав, что она подумывает о покупке целой компании просто в качестве личного оправдания для задержки с любовником в Париже? Учитывая, что в роли любовника выступал он, это известие вознесло бы его самомнение до небес. А уж если говорить об отце, то он вряд ли будет так же радоваться по этому поводу.
Надо признать, что она вела себя безответственно и эгоистично. Именно таких капризов можно ожидать от избалованного отпрыска миллиардеров.
– Ладно, ты сама понимаешь. – Искаженное веб-камерой изображение показало взмах дрожащей руки. – Заканчивай свои прогулки по Парижу с визитами к парижским шоколатье и приезжай домой. Скоро День благодарения. Мы соскучились по тебе.
В семье Кори все любили День благодарения. Спокойный и уютный. Полный рдости и смеха. После смерти матери и бабушки этот праздник стал особенно важным для них, поддерживая сердечное тепло давних праздничных традиций. Кэйд пропустила между пальцами ленточку, которой был завязан ее горький шоколадный подарок. Она то накручивала ее на мизинец, то снимала с него.
– Пап, ты считаешь, что мы сможем добиться чего-то в Европе? «Марс» завоевал здесь практически весь рынок.
Мак Кори нахмурился.
– И все потому, что европейцы ужасно высокомерны. Я не поверю, что после настоящего твердого шоколада им понравятся лишь сдобренные шоколадом сладкие батончики.
– Им не нравится наш настоящий, твердый шоколад. Нам надо либо привлечь их забавной оберткой, как сделал «Марс», либо пойти более сложным путем и создать твердый шоколад, способный удовлетворить их изощренный и тонкий вкус. – Сделав быстрый глубокий вздох, Кэйд сжала ленточку в кулаке. – Может, мне удастся добиться успеха.
Последовала долгая пауза. Достаточно долгая для того, чтобы Кэйд успела понадеяться на задержку передачи веб-камеры из-за океана, но также достаточная и для крушения этой надежды.
– Что ты имеешь в виду?
– Европу, – произнесла она.
Отец пристально посмотрел на дочь.
– Я полагал, что тебе хотелось попытаться найти новый сорт шоколада для производства здесь, у нас!
– Да, но… может, эта идея даже лучше. Надо же будет представить отменный первоклассный шоколад в Штатах. Хотя если мы не поторопимся, то нам придется потратить кучу денег, чтобы отвоевать у «Марса» и «Тотал фудс» хоть какой-то кусочек торговой ниши в Европе. И если мы приживемся там, то сумеем производить новый шоколад и в Соединенных Штатах, чтобы остановить спад интереса потребителей к изысканной продукции.
– Ты нужна мне дома! Твоя сестра опять в хандре жарится где-то в Кот-д’Ивуаре. Кто подхватит нашу компанию, когда я удалюсь от дел?
Она. Разумеется, она. Это давно решено. И она отлично справится с работой.
Ленточка в кулаке Кэйд повлажнела. Ей не хотелось возвращаться в Кори, следовать той же широкой, проторенной дорогой. Кэйд мечтала сбежать в лес и, побродив по его извилистым тропинкам, посмотреть, что удастся найти.
– Тебе же еще только пятьдесят лет, папуля. И если что, у меня будет много времени наверстать упущенное. Инициативное предприятие в Европе даст мне великолепный опыт.
Работа в Европе. Она видела реакцию Сильвана на эту фразу, его глаза, поблескивающие полемическим задором. Ей не хотелось работать в Европе, сражаться за свою торговую нишу, посещать разные предприятия. Лучше бы она погружала руки в мешки с фисташками и бродила по рынкам, выискивая экзотические специи. Посещала бы разные лаборатории и училась в них магическому мастерству. Создала бы нечто большее, чем создал Сильван, – прекрасные, роскошные, волшебные шоколадные кондитерские. Кэйд не хотелось вытеснять их из бизнеса, используя свою сокрушительную огненную мощь.
Повисла очередная пауза.
– Послушай, детка, давай мы поговорим об этом после твоего возвращения. Дадим задание нашим маркетологам всесторонне проанализировать эту идею. Не забывай также, что мы положили глаз на «Девон канди». Это может значительно повлиять на ситуацию в Европе.
Это сделает их роль в Европе такой же, как в Штатах – массовые производители дешевой шоколадной продукции. Кэйд могла бы привести аргументы в пользу своей задержки здесь, если бы они договорились с «Девон канди».
– Пока я не могу вернуться, – произнесла она.
– Хорошо, побудь там еще недельку. Твой дедуля прав: тебе нужно немного поразвлечься. К тому же я уверен, что ты много узнаешь о наших шансах. Заложишь, так сказать, фундамент, и он поможет нам в будущем, если мы решим через несколько лет открыть там новое дело.
– Через несколько лет?
Без Сильвана в обозримом будущем жизнь вдруг представилась ей зловещей черной бездной. Кэйд задохнулась от ужаса, словно пошатнулась на краю этой бездны, и отчаянно взмахнула руками, пытаясь предотвратить падение.
– В зависимости от того, как мы договоримся с «Девон канди». Оставайся на неделю. Давай подробно обсудим все, когда ты вернешься на День благодарения.
Впереди еще две недели.
Закончив разговор, Кэйд расстроилась и вышла на улицу, чтобы развеяться. Она брела по старинным улицам Шестого округа, стараясь ни о чем не думать. Прохожие равнодушно проходили мимо нее, когда она, остановившись, разглядывала витрину магазина, полную старых игрушек, или замедляла шаги, вдыхая ароматы, доносившиеся из пекарни. Никто не уточнял, что такое райские запахи, но если бы Кэйд задумала создать Рай Небесный, то обогатила бы его ароматами пекарен и шоколадных кондитерских. Вскоре она поморщилась от запаха сточной трубы в какой-то fromagerie[136] и, стараясь не вдыхать глубоко, обошла огромные бруски масла и круги сыра, от которых продавец отрезал для нее пробные ломтики. Кэйд с интересом наблюдала за ним, пока он рассказывал ей историю каждого сорта и уговаривал попробовать сыр, видела его настроение, веру и страсть к своему делу.
Когда она вернулась к своему парижскому дому, Сильван вышел из кондитерской и стоял, задрав голову и глядя на окна ее квартиры. Увидев Кэйд, он оживился. Она замерла перед ним, не зная, какими приветствиями им следует обменяться. Легкими поцелуями в щечки? Или в губы? В общем, Кэйд предпочла сунуть руки в карманы, сохраняя дистанцию. Его губы сжались в тонкую линию, которая получается на редкость выразительной только у французов.
– Ты знаешь, чего мне хотелось бы? Прогуляться, – заявила Кэйд, чтобы не получилось так, будто она просит его пойти с ней.
Сильван мог присоединиться к ней или нет; ведь в свободной стране каждый волен поступать, как ему хочется, в рамках закона, разумеется. Да, они находятся во Франции, но ведь и сами французы тоже считают, что живут в свободной стране. Кэйд не просила Сильвана пойти погулять с ней, и это важно учесть.
Она не выставила себя беспомощной, опустив щит, чтобы равнодушный отстраненный взгляд не смог разбить ее хрупкую душу. Сильван резко взмахнул рукой, словно ему не хотелось показывать свое удивление. Его темные глаза оценивающе смотрели на Кэйд, будто он был шоколадом, а она экзотическим джемом, и он размышлял о том, что получится, если их соединить.
Кэйд почувствовала, что предательский румянец снова расцветил щеки. Ее душа вдруг съеживалась в надежде, словно ей хотелось сжаться до эфирного состояния, залететь в тот тесный лифт и спрятаться на верхнем этаже в скромной квартирке, отпустив внешнюю оболочку, безрассудно гулять по миру, позволив ей делать любые глупости.
– Tu veux faire une promenade?[137] – уточнил он, видимо, проверяя, верно ли она использовала слова.
Шоколадные глаза продолжали пристально изучать ее лицо, будто желали проникнуть внутрь и понять ее внутренние побуждения, но его лицо оставалось бесстрастным.
– Вместе со мной? – добавил Сильван.
Кэйд могла предпочесть прогуляться в гордом одиночестве. Или просто уединиться в своей квартирке. За исключением того, что квартирка находилась прямо над его лабораторией. Или улететь в Америку… Наилучший следующий шаг.
– Ты хочешь общаться со мной помимо… – Он показал на свою лабораторию.
Кэйд подумала, что вчерашняя встреча и совместный ужин благотворно повлияли на их с Сильваном отношения.
Теперь красные щеки уже сравнялись с алостью шарфа, но еще хуже то, что глаза ее отчаянно защипало: слезы. Вечно она рыдает в этой дурацкой стране! А вот дома никогда не плакала.
– Забудь, пустяки, – проговорила Кэйд по-английски, не вспомнив французского выражения, и развернулась на каблуках к своей парадной, до боли сжав руки в карманах пальто.
Сильван потянул ее за рукав, вынуждая остановиться.
– Мне хотелось бы этого, – произнес он по-английски.
Она моргнула, пытаясь загнать обратно дурацкие жгучие слезы. Его акцент и слова, сказанные по-английски, обезоружили ее.
Его рука осторожно пролезла в карман ее пальто и, завладев спрятавшимся в перчатке кулачком, вытащила его. Сильван крепко держал ее руку, хотя между ними оставалось еще два слоя их перчаток. Последний раз их руки переплетались, когда он завел руку Кэйд за голову и прижал к матрацу. Она заметила, что они впервые просто держатся за руки.
– Сегодня хороший день для прогулки, – добавил Сильван.
Хороший? Холодный, серый день с пронизывающим ветром и с намеком на снежную пыль в воздухе, которая вскоре обернется дождем. Да уж, хороший день для прогулки рука об руку двух людей с взаимной сердечной привязанностью, осознающих, что впереди ждет общий уютный дом, что один из них не останется в одиночестве к приходу зимы. Понимали ли они это? Понимали, что не расстанутся к приходу зимы?
Кэйд и Сильван шли по улицам, едва успевшим просохнуть после вчерашнего вечернего дождя. Проходили мимо магазинов, заполненных вещами, которые трудно было даже вообразить в каком-то другом городе. В одной витрине красовались старые деревянные клейма для оттиска на чьем-то фирменном масле, сбитом от собственной коровы. Другую украшало тончайшее белье насыщенного лавандового оттенка, расшитое вручную пурпурными кружевами. В очередной лавочке торговали ванилью. Ничего, кроме стручков ванили – с Таити, Мадагаскара, Мартиники.
Когда они приближались к Сене, сгустились сумерки. От воды несло холодом, хорошо, что они оделись тепло, по сезону. Сильван, показывая Кэйд парижские достопримечательности, свернул налево по верхней набережной, и они вступили на старейший из сохранившихся каменных мостов Пон-Нёф, который, естественно, считался Новым Мостом в начале семнадцатого века. Перед ними возвышалась позеленевшая конная статуя Генриха IV. Снизу донеслось пыхтение полузаполненного туристами речного трамвайчика, готового отчалить от пристани для вечернего путешествия по Сене.
Кэйд смотрела по сторонам, стараясь ничего не упустить. Она прожила здесь всего несколько недель. Каждое мгновение надвигающегося парижского вечера казалось ей чудом.
Убывающие лучи света коснулись двух конусовидных башен средневековой тюрьмы Консьержери, окрасив их розовым цветом, но потом они потемнели, словно ускользали в какую-то волшебную старую сказку. Проплывали суда, озаряя переливчатым светом черные воды. Мимо них промчался парень на роликах, они с легким режущим звуком скользили по тротуару. Кофейни начали заполняться закончившими трудовой день людьми, там они грелись и общались с приятелями. Ненавязчивая иллюминация выхватывала из темноты Лувр, являя гуляющим величественные здания одного из прославленных музеев Парижа.
Эйфелева башня возвышалась над городом точно маяк, посылая всем лучи своих прожекторов. Вдруг возникло какое-то оживление. Кэйд покрепче сжала руку Сильвана.
– Огоньки!
Она остановилась и, прислонившись к бетонному парапету набережной, взглянула вверх. Всего два раза ей удавалось увидеть это знаменитое мерцание, продолжавшееся по десять минут ежечасно. Сильван молчал. Когда Кэйд посмотрела на него, ее лицо сияло счастьем. По губам Сильвана блуждала легкая улыбка, но потемневшие глаза были серьезными. Почему? Может, он предпочел бы, чтобы они сразу занялись сексом, пропустив прогулку?
Эйфелева башня перестала мерцать, и люди вновь двинулись дальше. Хотя большинство прохожих даже не останавливались, спеша по делам резвой и уверенной парижской походкой. Поодаль на боковой улочке мужчина, поднявшись со скамейки, попытался остановить проходящую мимо женщину в черных сапогах и куртке.
Сильван решительно выпрямился, но женщина даже не замедлила шага, даже не взглянула на этого мужчину, и он, пожав плечами, вернулся на скамейку дожидаться другой возможности.
– Однажды я столкнула одного приставалу в Сену, – призналась Кэйд.
Сильван расхохотался.
– Неужели?
– Он попытался плюхнуться ко мне на колени! И тянул свою руку к моей… – Она показала на свою грудь.
– Ты спихнула его в воду? Серьезно? C’est bien fait pour sa gueule, alors![138] Жаль, что я не видел этого наглеца.
– Если бы ты увидел его, то, вероятно, ему не довелось бы искупаться, – сухо произнесла Кэйд. – Я заметила, что подобные индивиды привязываются только к одиноким женщинам.
Читать бесплатно другие книги:
