Манящая тайна Маклейн Сара
Мара старалась вообще не замечать его до тех пор, пока он не наклонился к ней в темноте кареты и мрачным голосом не произнес:
— У меня есть для вас подарок.
«Если посмотреть только на подарок, но не взглянуть на Темпла, это будет невежливо», — решила она.
И разумеется, он тут же протянул ей длинную узкую коробку. Мара узнала ее моментально — белую, с позолоченным рельефным клеймом мадам Эбер. Она в замешательстве пробормотала:
— Я уже надела все, что вы мне заказали. Даже больше.
Слова вырвались раньше, чем она успела прикусить язык. Раньше, чем успела сообразить: не следовало напоминать ему о том, что ее одежда принадлежала ему. Эту одежду он выбрал для нее, когда она, полуголая, стояла перед ним в той тускло освещенной комнате.
Темпл мог бы воспользоваться ее оговоркой, чтобы заговорить на эту тему. Чтобы заставить ее признать, что весь ее нынешний наряд принадлежал ему. Но он этого не сделал, просто откинулся на спинку сиденья и сказал:
— Нет, не все.
Мара открыла коробку, подняла тонкую, как паутина, бумагу и увидела пару великолепных атласных перчаток, идеально подходивших к ее платью, с ошеломительной вышивкой и крохотными пуговками по внутренней стороне. Она так осторожно вынула их из коробки, словно они могли рассыпаться в ее руках.
— Вы никогда не носите перчаток, — сказал Темпл. — Я подумал, что вам они могут пригодиться.
Да, только это были не повседневные перчатки. Это были перчатки на одну ночь, для единственного наряда. Для единственного мужчины.
Мара натянула одну перчатку и только тут сообразила, что не сможет застегнуть их одной рукой. Но прежде чем она успела хоть что-то сказать, Темпл снова подался вперед и вытащил крючок для застегивания пуговиц, причем вытащил с таким видом, будто для мужчины — самое обычное дело носить в кармане такую вещь. Нависая над Марой в темноте, в замкнутом пространстве кареты, он отогнул рукав ее плаща и приступил к делу, крепко удерживая ее ладонь больной рукой и застегивая бесчисленное множество крохотных зеленых пуговок здоровой рукой.
Ей хотелось возненавидеть его за то, что он распоряжался даже этим — даже ее перчатками!
Но вместо ненависти… Она полюбила его еще сильнее, и сердце ее словно разбухло в груди. Ведь это их последний вечер! Возможно, последние минуты, которые они смогут провести наедине.
— Спасибо, — тихо произнесла Мара, не зная толком, что ей теперь делать, и теребя свободной рукой бумагу из коробки.
Темпл молчал, сосредоточившись на своем занятии. А Мара уставилась на его темную макушку, радуясь тому, что успела спрятать под перчаткой историю прошедших двенадцати лет, написанную у нее на ладони. Она ощущала его теплое дыхание на своем запястье и осторожные прикосновения его пальцев к ее руке. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он наконец покончил с первой перчаткой. И Мара шумно выдохнула — до сих пор она даже не чувствовала, что задерживала дыхание. А Темпл тотчас же завладел ее другой рукой. Она попыталась ее выдернуть, но он крепко держал ее.
— Спасибо, я сама могу… — пролепетала Мара.
— Позвольте мне, — сказал он, взяв вторую перчатку с ее колен.
«Нет! — хотелось выкрикнуть ей. — Не смотрите на мою руку!»
Щеки обдало жаром, и Мара порадовалась, что в карете темно. Но герцог все равно заметил.
— Вы их стесняетесь, — произнес он, поглаживая большим пальцем ее ладонь так ласково, что сводил ее с ума.
Мара снова попыталась выдернуть руку. Бесполезно.
— Не надо, — сказал он, поглаживая ее ладонь, и это казалось ей бесконечной пыткой. — Ведь эти руки двенадцать лет помогали вам выживать. Работали для вас. Добывали деньги и обеспечивали крышу над головой, обеспечивали ваше безопасное существование.
Ее взгляд метнулся к его глазам, угольно-черным в тусклом свете.
— Предполагается, что на женских руках не должны быть видны следы черной работы, — прошептала она.
Темпл же тихо продолжай.
— Чего я не могу понять, Мара… Скажите, зачем вам это понадобилось?
Она тихонько вздохнула.
— Мне бы хотелось, чтобы они были не перетруженными. Хотелось, чтобы были мягкими. Такими, какими должны выглядеть дамские руки.
Такими, какие ты наверняка предпочитаешь.
Нет! Ей плевать, какие руки он предпочитает!
Темпл наконец-то натянул перчатку ей на руку и аккуратно расправил ее. Кто бы мог подумать, что кожа между пальцами настолько чувствительна?
— Ваши руки, — произнес он так же тихо, — они совершенны…
— Не говорите так, — прошептала она в ответ.
«Не будь со мной таким милым».
«Не заставляй меня полюбить тебя еще сильнее».
«Не делай мне больнее, чем собираешься».
Он поцеловал через ткань ее ладонь и застегнул пуговки. Затем перешел к запястью. Сначала поцеловал и его, потом застегнул пуговки.
Так все и продолжалось — дальше и дальше. Сначала — короткие поцелуи, от которых ее бросало в жар, а после этого — пуговки. И каждый из его поцелуев подталкивал ее забраться к нему на колени, подталкивал выполнить любое его требование, не задавая вопросов.
Добравшись до последних пуговок, тех, что заканчивались у локтя, Темпл задержался, прильнув горячими губами к чувствительному местечку, о существовании которого она даже не подозревала. Мара ахнула под этой лаской и, не удержавшись, запустила свободную руку ему в волосы. О, теперь она возненавидела проклятую перчатку, мешающую ей прикоснуться к нему по-настоящему.
А Темпл наконец завершил сладостную пытку. Перчатка застегнута.
Мара чувствовала, что в эту минуту могла бы сделать для него все, чего бы он ни попросил. И она сделала бы это с огромным наслаждением.
Но именно поэтому этот мужчина был намного опаснее, чем могли предполагать в Лондоне. Он мог подчинить себе женщину одним прикосновением, что было куда серьезнее, чем все то, что делали другие мужчины.
— Темпл, — прошептала она в темноте, — Темпл, я…
Мара замолчала, потому что не знала, что хотела сказать. Вернее — она хотела сказать ему слишком много…
«Я сожалею».
«Мне бы хотелось все изменить».
«Мне бы хотелось быть для тебя безупречной женщиной. Той, что может стереть прошлое».
«Я люблю тебя».
Но герцог не дал ей возможности сказать что-либо.
— Пора надевать маску, — заявил он, снова откинувшись на сиденье с совершенно бесстрастным лицом, словно все произошедшее никак его не затронуло. — Мы уже приехали.
Глава 16
С перчатками он совершил ошибку и понял это в ту же секунду, как начал застегивать эти проклятые пуговицы. Впрочем, он, конечно же, представлял, как будет их на ней застегивать. И разумеется, представлял, как будет расстегивать на ней все остальное, оставив ее в одних этих длинных шелковых перчатках.
Но воображение бледнело по сравнению с реальностью, когда дело касалось Мары Лоув, и он не сумел удержаться от нежных прикосновений нот поцелуев. И забыл при этом обо всем на свете, кроме одолевавшего его желания… Ни разу в жизни он не испытывал такого возбуждения.
И вот сейчас, выбравшись из кареты и помогая выбраться Маре, Темпл ругал себя за эту свою ошибку. Ведь ему придется прикасаться к ней целый вечер, а каждое прикосновение к ней действовало на него как языки пламени. Как напоминание о том, к чему он до этого прикасался. И к чему не прикоснется больше никогда.
Он повел ее вверх по вычурно украшенной лестнице особняка Лейтонов. Слуга помог ей снять отороченный мехом плащ, открыв всем взглядам обнаженную бледную кожу плеч и груди. Проклятие, слишком обнаженную!
И зачем он заставил Эбер сделать такой низкий вырез?.. О чем он думал?.. Ведь теперь каждый мужчина будет на нее пялиться.
Но именно в этом и заключался его план, не так ли?
Да, верно, именно в этом. Вот только…
Когда она поправила свою золотую маску, подчеркивающую красоту ее странных глаз, и повернулась к нему со спокойной улыбкой, он понял, что план ему совершенно не нравится. Но было уже слишком поздно.
Темпл протянул дворецкому свое приглашение, и они почти тотчас же вошли в бальный зал, присоединившись к толпе гостей, специально вернувшихся в город, чтобы посетить прием у Лейтонов. Именно поэтому он и выбрал этот вечер для разоблачения. Для своего «возвращения».
Когда они с Марой пробирались сквозь толпу у двери, Темпл с трудом сдерживался — ужасно хотелось придушить всякого мужчину, бросавшего жадные взгляды на высокую грудь его спутницы. Он и сам искоса посмотрел на эту самую грудь, отметив безупречную розовую кожу и три маленькие родинки на страже прямо над вырезом зеленого шелкового лифа.
Во рту пересохло, и Темпл судорожно сглотнул, потом откашлялся. Мара посмотрела на него из-под маски вопрошающими глазами.
— Что дальше, ваша светлость? Вы привели меня сюда… И что вы намерены сделать со мной?
Что он хотел сделать? Отвезти ее к себе домой, уложить обнаженную на кровать и восполнить все недостающие события того вечера двенадцать лет назад. Но она ждала совсем не такого ответа.
Поэтому он взял ее за руку и повел в толпу.
— Я намерен потанцевать с вами.
Не прошло и секунды, как он понял, что эта идея еще хуже, чем идея с перчатками. Мара была такой теплой в его объятиях и так идеально опиралась на его здоровую руку, что он мгновенно забыл движения танца и споткнулся.
Темпл тут же поправился, но она заметила его оплошность, как раньше отмечала удивительную плавность его движений на ринге. Взглянув на него, Мара спросила:
— Когда вы в последний раз были на балу?
— Вы имеете в виду настоящий бальный зал во время настоящего аристократического приема?
Она едва заметно кивнула. Темпл аккуратно обошел другую танцующую пару, сумев не столкнуться с ними, и ответил:
— Больше десяти лет назад.
Мара вздохнула.
— Да-да, двенадцать…
Ему не понравилась такая точность, и он промолчал. И почему-то именно сейчас вдруг вспомнил про свою больную руку, висевшую на перевязи и потерявшую чувствительность. О, эта рука ужасно его раздражала. Ведь очень может быть, что этой рукой он больше никогда больше не почувствует кожу Мары. Ее волосы… А если она обнаружит такой его недостаток, то перестанет считать его мужчиной.
Впрочем, ему плевать. В конце концов, после сегодняшнего вечера он больше никогда ее не увидит. И именно этого он хотел.
Лжец.
— Расскажите мне про какой-нибудь бал, — попросила она. Лучше бы не просила.
Он не хотел, чтобы она им интересовалась. Не хотел… потому что чувствовал себя из-за этого не в своей тарелке.
— Вряд ли сейчас подходящее время для такого рассказа.
В ее прекрасных глазах блеснула насмешка. Она обвела взглядом другие танцующие вокруг пары и спросила:
— Вы куда-то опаздываете?
Она что, насмехалась над ним?! Но ведь она полностью зависит от него. Он прямо сейчас может приказать ей снять маску. Он держит в руках все козыри, а она — ни одного. И все-таки она умудрялась поддразнивать его. Даже сейчас, когда от крушения ее отделяли считанные минуты. Поразительная женщина!
— Меня вынудили посетить первый бал дочери нашего соседа.
Розовые губы под маской дрогнули в улыбке.
— Должно быть, вам понравилось. Какое удовольствие — быть вынужденным выполнять манерные движения кадрили, чтобы выровнять соотношение мужчин и женщин на балу.
— Отец ясно дал мне понять, что у меня нет выбора, — продолжал Темпл. — Как будущий герцог, я обязан был туда пойти.
— И вы пошли?
— Да.
— Но вам не понравилось? А ведь, наверное, столько юных дам роняли свои носовые платочки вам под ноги, чтобы вы останавливались и поднимали их.
Темпл засмеялся:
— Так вот почему они это делали…
— Очень старая уловка, ваша светлость.
— А я-то думал, что они просто неловкие.
Ее зубы сверкнули в улыбке.
— Значит, вам не понравилось, да?
— По правде сказать, не совсем так. Там было вполне терпимо.
Какая ложь! Он был в восторге! Он наслаждался каждой секундой своего аристократического бытия. Его восхищало жеманство дам и их постоянные «о, милорд». И он ужасно гордился тем, что самые хорошенькие женщины Лондона добивались его внимания.
Мара в очередной раз улыбнулась:
— Я уверена, все молодые леди очень радовались, что вы выполняли свой долг.
Долг! При этом слове ему почему-то вспомнилось, как двенадцать лет назад он проснулся в залитой кровью постели.
Темпл посмотрел Маре прямо в глаза:
— Почему кровь?
В ее глазах промелькнуло замешательство, и она на мгновение отвернулась. Что ж, ничего удивительного. Здесь, в этом доме, действительно не место для такого разговора. Но разговор все равно напрашивался, и Темпл не устоял перед искушением.
— Почему просто не сбежать? Зачем изображать собственную смерть?
Он сомневался, что она ответит, но ответ прозвучал:
— Я вообще не планировала обвинять вас в моей смерти.
Темпл ожидал услышать любой из миллиона возможных ответов, но никак не думал, что она опять соврет.
— Даже сейчас вы не хотите сказать мне правду.
— Я понимаю, почему вы мне не верите, но это и есть правда, — негромко отозвалась Мара. — Меня не должны были считать мертвой. Просто обесчещенной.
Темпл не сдержался, и у него вырвался смешок.
— В таком случае… Что же именно я должен был с вами проделывать? Зачем морс крови?..
— Я слышала, что при этом должна быть кровь, — ответила Мара без тени юмора.
— Но не столько же!
Мара снова отвернулась.
— Да, я догадалась об этом, когда вас обвинили в убийстве.
— Должно быть, вы вылили не меньше…
— Почти пинту.
Вот теперь Темпл засмеялся по-настоящему.
— Пинта свиной крови?!
Мара вдруг тоже рассмеялась.
— Но я загладила свою вину. Я очень хорошо обращалась с Лавандой.
— Значит, предполагалось, что я вас обесчещу. — Темпл помолчал. — Но я ведь этого не сделал?
Не ответив на вопрос, Мара продолжала:
— И еще я никак не ожидала, что вы проспите так долго. Я подлила вам опиума, чтобы вы уснули, и позаботилась о том, чтобы горничные успели увидеть вас в моей комнате. — Она посмотрела ему в глаза. — Но клянусь, я думала, что вы очнетесь и спокойно уйдете.
— Вы подумали обо всем.
— Но я перестаралась.
Темпл услышал сожаление в ее голосе. В этот момент музыка смолкла, и Мара, остановившись, тут же высвободила руки. Непонятно только, о чем она сожалела. О том, что сделала тогда, о последствиях своего поступка? Или о настоящем — об обещании, которое ему дала?
Темпл не успел об этом спросить — Мара отступила от него, столкнувшись с каким-то мужчиной в маске, и тот не отказал себе в удовольствии внимательно посмотреть на нее, затем на герцога.
— Глазам своим не верю! Да это же знаменитый боксер из «Падшего ангела»! — осклабилась маска.
— Найдите себе другой объект для восхищения, — проворчал герцог.
— Да ладно вам, Темпл. — Мужчина приподнял маску, оказавшись Оливером Денсмором, королем щеголей-идиотов, тем самым, кто предлагал за Мару деньги, когда она стояла на ринге в «Ангеле». — Уж наверное, мы с вами сможем договориться. Вы же не будете держать ее при себе вечно. — Он повернулся к Маре. — Я заплачу вам вдвое. Втрое!
Здоровая рука Темпла сжалась в кулак, но Мара ответила раньше, чем он успел ударить.
— У вас не хватит на меня денег, сэр.
Денсмор противно хохотнул и снова надел маску.
— Надеюсь, ты стоишь таких хлопот.
Он дернул Мару за золотистый локон и исчез в толпе, оставив Темпла кипеть от злости.
Проклятие! Она защищала себя сама, потому что не верила в его способность защитить ее.
Мара же вернулась к прерванному разговору, словно этой стычки вовсе и не было.
— Я знаю, вам будет неприятно это услышать, но все равно скажу. Поверьте, я и в самом деле очень сожалею.
— Вы ведете себя так, будто ничего не случилось, как будто его тут не было.
Мара пожала плечами:
— Вы имеете в виду этого человека? Мне кажется, так лучше всего, разве нет?
— Нет.
Темпл считал, что для Денсмора лучше всего валяться где-нибудь в канаве физиономией вниз. Ему ужасно хотелось догнать его в толпе и как следует проучить.
Мара внимательно посмотрела на него глазами ясными и искренними. И вдруг сказала:
— Он отнесся ко мне как к проститутке.
— Вот именно!
Она склонила голову к плечу.
— Но разве цель не в этом?
О Господи! Темпл чувствовал себя последним мерзавцем. Он просто не сможет так поступить с ней!
— В любом случае, — продолжала Мара, — я прошу у вас прощения.
Ну вот, теперь она извиняется перед ним! Как будто он не предоставил ей как минимум дюжину причин для ненависти. Сотню!
— Я, конечно, понимаю, что это вовсе не оправдание, — говорила между тем Мара, — но я тогда была почти ребенком и совершала ошибки. И знай я тогда… — Она осеклась.
«Я бы этого не сделала».
Что ж, пусть Темпл не хочет выслушивать ее извинения, но он совершенно определенно желает услышать, что она бы все переиграла, если бы могла.
И тут он вдруг сказал:
— Знай вы тогда… И что же?..
Она тотчас проговорила:
— Я бы не использовала вас для своих целей, но все равно подошла бы к вам тем вечером. И все равно сбежала бы.
Темплу следовало разозлиться. Ее слова должны были развеять последние сомнения насчет его планов на этот вечер. Но не развеяли.
— Почему? — спросил он.
Мара смотрела на стену со множеством дверей, ведущих в сады дома Лейтонов. Некоторые из них были приоткрыты, чтобы поступал свежий воздух.
— Почему… что? — Мара медленно шла по залу, и Темпл шел следом за ней как привязанный.
— Почему вы подошли бы ко мне?
Она едва заметно улыбнулась.
— Потому что вы красивый. В саду повели себя неуважительно, но все равно понравились мне. И почему-то, несмотря ни на что, до сих нор нравитесь.
Слово «нравитесь» казалось самым безобидным и безопасным, хотя оно и в малой степени не передавало того, что она к нему чувствовала.
Темпл, не удержавшись, спросил:
— А зачем бежать?
«Скажи мне правду, — мысленно взмолился он. — Доверься мне». Впрочем, она не обязана была этого делать.
— Я боялась, что ваш отец похож на моего.
Ему показалось, что его ударили под ложечку — да так сильно, что искры из глаз посыпались. Яркие и мучительные, как сама истина.
Ей было шестнадцать, и ее выдавали замуж за человека в три раза ее старше. За человека, трех предыдущих жен которого постигла печальная кончина. За человека, числившего того мерзавца, ее отца, среди своих самых близких друзей. За человека, чей сын уже в восемнадцать лет считался закоренелым развратником.
— Я бы ни за что не позволил ему обидеть вас, — сказал Темпл.
Услышав это, Мара обернулась. Обернулась с глазами, полными слез. Сейчас она верила: он бы защищал ее с той самой минуты, как они встретились. Он бы возненавидел своего отца, овладевшего ею.
— Я не знала, — произнесла она тихо, с сожалением в голосе.
Грациозная и изящная, Мара застыла в конце бального зала, глядя на двери, ведущие во тьму… И Темпл невольно оценил метафору. Да, все повторялось. Над ней опять нависла угроза, но Мара Лоув больше не боялась тьмы. Она прожила в ней двенадцать лет. Как, впрочем, и он.
О Господи, ведь не имеет значения, как они оба оказались тут, какими различными путями сюда пришли.
Они одинаковы.
Темпл потянулся к ней и тихо произнес ее имя, еще не зная, что произойдет дальше. Не зная, что скажет или сделает. Зная только одно: он хотел прикоснуться к ней.
Его пальцы скользнули по ее обтянутому шелком запястью, но она тотчас отстранилась плавным и изящным Движением. Затем направилась к двери.
И он позволил ей уйти.
Холод стоял ужасный, и Мара пожалела, что не догадалась захватить плащ, прежде чем покинула душный бальный зал. Но вернуться она уже не могла.
Она крепко обхватила плечи руками, убеждая себя, что ей бывало и холоднее, и хуже. И это была чистейшая правда. Она не боялась холода и могла ему противостоять.
Чему она противостоять не могла — так это теплу Темпла.
«Я бы ни за что не позволил ему обидеть вас».
Мара тяжело вздохнула и поспешила вниз по ступеням, направляясь в темные сады Лейтонов, растворяясь в ландшафте, благодаря небеса за тени. Минуту спустя, прислонившись спиной к большому дубу, она посмотрела вверх, на звезды, — посмотрела, гадая, как же она очутилась тут, в этом месте, в этом платье, с этим мужчиной.
С мужчиной, на которого ее натравила судьба.
С которым переплелась ее жизнь.
Навсегда.
Мара снова вздохнула. Слезы грозили хлынуть из глаз, и она, отгоняя их, заморгала. «Но что же произойдет дальше?» — спрашивала себя Мара. Пусть бы он уже сорвал с нее маску и покончил с этим, чтобы она могла возненавидеть его, обвинить во всем произошедшем и дальше разбираться со своей жизнью.
Чтобы могла учиться жить без него.
Как он за такое короткое время сделался для нее настолько необходимым? Как сумел так сильно измениться? Почему стал добрым и ласковым? Ведь их недавнее знакомство началось с его клятвы погубить ее. Так как же вышло, что она стала доверять ему?
И как вышло, что он стал единственным человеком, которого ей пришлось предать?
Внезапно из темноты вышел ее брат.
— Какая неожиданность! — воскликнул он.
Мара отступила в тень, подальше от него.
— Откуда ты узнал, что я буду здесь?
Читать бесплатно другие книги:
