Мой Ванька. Том первый Лухминский Алексей

– «Неотложку». А те сказали, что все на выезде и что завтра придёт участковый врач.

Понимаю, что от меня сейчас зависит очень многое, а может быть, даже и жизнь пятилетнего мальчика.

– Сейчас я приеду. По дороге зайду в аптеку и возьму всё для укола. А ты свою там подготовь. Куда ехать? Я ведь у тебя ещё не был на новой квартире.

Димка быстро объясняет. Дело в том, что он только полгода как разменял свою коммуналку.

Поднимаюсь по лестнице на четвёртый этаж. Звоню.

– Привет. Извини, что тебя всполошили, – бурчит Димка.

Димка мне ближе, чем Лёха, и он знает про мои медицинские устремления.

– Твоя в курсе? – вместо приветствия спрашиваю я.

– Да, я её уболтал.

– Где ванная?

Димка показывает, и я, скинув кроссовки, иду мыть руки.

В сумке у меня сейчас есть всё, что необходимо, – и жаропонижающее, и спирт, и шприцы. Даже фонендоскоп, а проще трубку, я взял с собой. Спасибо Кириллу Сергеевичу, что подарил в Булуне свой.

– Как зовут твоего мелкого?

– Вовка.

– Пошли!

Димкина жена Катя сидит рядом с мальчишкой.

– Здорово, – здороваюсь я с ней, зная, что она меня за что-то недолюбливает. – Разреши-ка мне тут присесть…

Катя молча уступает мне своё место возле Вовки.

– Ну привет, Вовка-морковка, – улыбаюсь я пацану.

– Привет… – он вдруг тоже улыбается мне.

– Он улыбнулся! – тихо произносит Катя за моей спиной. – А ведь даже глаз не открывал…

– Ты, Вовка, лежи спокойно, а я тебя немножко посмотрю. Хорошо? – спрашиваю я его.

– Хорошо… А это не больно?

– Нет, конечно! Я только руками немного повожу над тобой…

Я специально не хочу сначала слушать его, чтобы голова не сбивала рук. По мере своей практики я стал понимать, что сначала руки, а потом уже всё остальное от традиционной медицины. Пальцы крючит как раз над лёгкими, да и дышит парень уж очень тяжело. И вижу я тёмное пятно именно в этом месте. Точнее, где-то справа… И на горле…

Достаю трубку.

– Давай я послушаю, что там у тебя внутри. Можно? – спрашиваю я, заглядывая в детские глаза.

– Давай…

Осторожно сажаю мальчишку. Долго слушаю. Действительно, справа хрипы. Особенно со спины слышно.

– Давай горлышко посмотрим?

– Давай… Ты не будешь мне ложку совать?

– Не буду.

– Честно?

– Честно-честно! Если хорошо рот откроешь, – и обращаясь к Димке, прошу: – Фонарь какой-нибудь дай.

Приносит.

– Открой рот…

Вовка старательно открывает рот. Свечу туда фонарем…

– Ну всё. Закрывай. Ну, кто тут у нас сосульки ел? – я хитро улыбаюсь.

– Я не ел… Только одну. Пососал немножко…

– Вот у тебя горло и заболело. Верно?

– Ага… – сокрушённо соглашается он.

– Пойдёмте на кухню, – зову я родителей.

Послушно идут.

– Ну что… Воспаление лёгких справа плюс ангина… Вот вам и температура. И поэтому он не хочет глотать таблетки. Больно.

– А что делать? – Катя смотрит мне в глаза.

– Сейчас я сделаю ему жаропонижающее, а потом будет видно… – и начинаю готовить укол.

– Ну ты даёшь, шеф… – восхищённо говорит Димка, наблюдая, как я справляюсь с ампулой и шприцем.

– В Булуне Вера Петровна научила, спасибо ей.

– Ты что, и уколы там делал?

– Ага! Все пять недель, что был там.

– Некому было? – не унимается Димка.

– Больные просили. Говорили, совсем не больно делаю, – объясняю я не без гордости. – Пошли.

В комнате сажусь на край кровати.

– Так, Вовка… Врать не буду – укол тебе сделать придётся. Ты не бойся, это будет не больно.

– Неправда. Укол – всегда больно… – Вовка вздыхает.

– Спорим, что будет не больно?

– А на что? – по-деловому интересуется он.

– Ну если будет больно, я тебе подарю маленький бинокль. Который приближает.

– Не обманешь?

– Дядя Саша никогда не обманывает, – Димка приходит мне на помощь.

– Ладно… Согласен…

– А ты, если не будет больно, пообещаешь, что больше сосулек сосать и есть снег не будешь. Хорошо?

– Согласен… – Вовка опять вздыхает и сам ложится на – живот.

Мажу спиртом и резко колю. Вовка лежит совсем тихо, будто сосредоточившись на ощущениях. Выдергиваю иглу и опять мажу спиртом.

– А укол? – спрашивает он.

– Что теперь ты обещал сделать? – смеюсь я и показываю ему пустой шприц.

– Не буду есть снег и сосать сосульки, – улыбается он.

– Ладно, – решаю я, – а бинокль я тебе всё-таки подарю. За смелость!

Мне так хочется сделать ему приятное и тем самым добавить хорошего настроения.

– Спасибо… А когда?

– Когда выздоровеешь! Папа тебе его привезёт.

– Долго ждать, – Вовка снова вздыхает.

– А может, и не долго! Катя, заверни его в одеяло. Я поношу его на руках.

На лице у неё удивление, но она подчиняется беспрекословно.

Эта идея родилась у меня только что. Я понял, что мне помогают! Если я буду носить мальчика на руках, то втяну его в своё здоровое поле и с болезнью мы будем бороться вместе. Беру Вовку на руки и, покачивая, начинаю носить по комнате.

– Дядь Саша… Ты меня, как маленького, носишь, – шёпотом говорит Вовка, но рукой за шею обнимает.

– Не как маленького, а как больного… Давай вместе говорить и думать: болезнь, уйди… уйди… уйди…

– Давай…

Хожу с Вовкой на руках, и мы вместе шепчем… Родители стоят тут же и пялятся на меня. Делаю им головой знак – пошли вон!

Уходят… Вовка уже спит у меня на руках, а я всё хожу и буквально молюсь об исцелении. Уже час хожу с Вовкой на руках. Хоть я мужик и сильный, но даже у меня руки уже отваливаются.

– Саша, – шёпотом зовет меня Димка, – давай я его поношу.

– Не мешай. Я его не просто ношу. Я лечу его своим полем. Иди отсюда.

Я действительно не могу сейчас прекратить это действо, поскольку понимаю, что должен почувствовать, когда я могу положить мальчика на кровать. А я пока этого не чувствую. Вовка стал дышать гораздо лучше… Касаюсь губами его лба. Да и температура спала. Даже вспотел слегка.

– Родители… – тихо зову я.

Приходят оба.

– Катя, переодень… И измерь температуру. Димк… Сделай мне кофе…

– Давно уже собирался, – улыбается он. – Пошли.

Жадно глотаю горячий кофе.

– Сашка… Если всё обойдётся – я твой должник!

– Иди ты! Я хоть и не давал клятву Гиппократа, но больного оставить не могу. Вот сейчас попью и снова поношу его.

– Может, спать? Ты вообще оставайся! Куда ты в три часа ночи поедешь?

– Ладно. Ты, пожалуй, прав. Хорошо… Я к Вовке.

Возвращаюсь в комнату. Беру снова Вовку на руки. Опять ношу его, меряя комнату из конца в конец. Сколько времени там? Полчетвёртого…

Наконец что-то будто отпускает меня. Вовка сладко спит у меня на руках и дышит спокойно. Осторожно укладываю его на кровать. Беру трубку, слушаю…

– Ну что? – нетерпеливо спрашивает Катя сзади меня.

– Неплохо… Сама не видишь?

– Боюсь поверить, – устало признаётся она.

В первый раз вижу, чтобы она в моём присутствии улыбнулась.

– Саша, иди… Я тебе постелил.

– Угу… Только завтра перед работой я должен ему сделать ещё один укол жаропонижающего.

– Ладно, ладно… Иди, ложись.

Утро. Подхожу и, стараясь не разбудить Вовку, начинаю его слушать.

– Ну? – шёпотом спрашивает Димка из-за моей спины.

– Всё гораздо лучше. Слышишь? Он почти нормально дышит.

Прямо спящему, делаю Вовке укол.

– Идём, Катя завтрак сделала, – тянет меня Димка.

На кухне даю инструктаж родителям.

– Я вечером приеду. Только за биноклем для Вовки к себе заеду. Главное, чтобы он всё время лежал. И освежайте комнату регулярно, но осторожно. Сидите рядом с ним, чтобы в это время он не раскрывался.

Очередной раз завёз Даше деньги.

– Сашка, так ты ещё и педиатр? – она весело удивляется, выслушав мой рассказ про Димкиного Вовку. – Надо будет взять на заметку!

– Бери-бери! Не дай бог, Серёжка заболеет, так вы меня вместе с твоим папашей не сможете выставить, пока я его на ноги не поставлю.

– Вот поэтому и действительно – не дай бог! А то потом всяких разборок не оберёшься. Но ты, Сашенька, молодец. Ты так его и носил три часа?

– Конечно. Я же парень здоровый.

– То есть ты хочешь сказать, что Серёжку тебе можно доверять?

Не пойму, она иронизирует или говорит серьёзно.

– Ну не знаю… Если на руки, то мне даже страшно. Такие нежные косточки, и я со своими лапами…

Надо видеть в этот момент Дашкину улыбку! Встаёт, подходит и садится мне на колени.

– Горе ты мое… И счастье… Одновременно!

Держу её в руках, но думаю о другом.

– Слушай… Мне действительно надо по педиатрии что-нибудь почитать. У них же, кажется, процессы немного по-другому протекают. Мало ли что!

– Господи! Он и тут про свою медицину! – Даша прижимает мою голову к груди. – Сашка… Ну когда ты станешь нормальным?

– Сказать?

– Ну скажи, скажи…

– Никогда… Тебя это устраивает?

– С трудом, – она смеётся и целует меня.

Десять вечера. Метёт… Ранняя зима в этом году. И снег, и мороз… И сосульки. А ещё ведь только середина ноября. Тяжело ехать. Давно пора было резину сменить на зимнюю, так со своей занятостью до сих пор не собрался. Еду домой из больницы. Прохожие, особенно те, кто тоже ещё не поменял осенние шмотки на зимние, сгорбившись, поспешают кто куда. Еду тихонько, осторожничаю по такому снегу на своей летней обуви.

Странную фигуру проехал. Очень похожа на Ванькину. Только куртка совсем непохожа. Да и паренёк-то мне показался совсем неустойчивым. Непохоже на Ваньку. Тот много не употребляет. Да и откуда в Питере быть Ваньке? Он ведь сейчас в Булуне. Горшки в больнице выносит. Программист хренов…

Что-то в последнее время совсем пусто и тоскливо в квартире. Домой приходить не хочется. Да, собственно, я сюда прихожу только ночевать. Работы выше крыши. Днем на автостанции работаю с больными машинами. Вечером в больнице работаю с больными людьми. Учусь я либо на работе, в свободное время, либо езжу в читальный зал академии. Там достаточно уютно. Время проходит как-то незаметно, и это проще. С Дашей я вижусь раз в неделю. А так… Дома я остаюсь совсем один.

Я понимаю Кирилла Сергеевича, который махнул из Питера, чтобы не окунаться каждый день в воспоминания. Ведь моя квартира пропитана воспоминаниями о Ваньке! Не случайно я сделал попытку сойтись с Дашей на одной жилплощади. Я очень хотел убить воспоминания! Но она мне очень деликатно в этом отказала. Что ж! Это её право, и этот отказ, конечно, не повлияет на моё к ней отношение.

Как только у меня начинаются воспоминания, сразу приходят мысли всякие, и тогда я задаю себе вопрос: хочу ли я возврата нашей общей с Ванькой жизни? Хочу! И после Дашиного отказа я с особой остротой понял, что он мне нужен! А если совсем честно, я это понял уже через месяц после того, как он остался в Булуне. Мне нужен этот человек. Единственный родной мне человек на этой земле. Мой братишка… Но не могу же я препятствовать ему в попытке стать нормальным мужиком. Пусть он обретёт новую жизнь! А я, как сильный человек, уж как-нибудь разберусь. Тем более теперь у меня есть Серёжка.

Опять вечер.

– Сашка! Привет!

Голос Андрея из Булуна в трубке слышен прекрасно. Вот она, спутниковая связь!

– Здорово, Андрюха! Как дела?

– Отлично! Отлично, доктор мой дорогой!

Судя по всему, он уже принял.

– Значит, ходишь нормально?

– Как раньше! Ну, до этого случая. Но слушай… Я про твоего братана. Он тут месяц из запоя не вылезал, после того как его Светка выгнала. Она же, блядь ёбаная, его практически голым на улицу выставила из-за своего нового мужика. Ну Ваня стал жить у Кирилла в больнице. Ты знаешь, он там санитаром… Потом запил по-чёрному. Кирилл тебе не сообщал, потому что сам в отпуск подался в Крым. Он же лет пять в отпуске не был, еле выгнали! Так вот… Ваня пил, пил, а три дня назад пропал! Нету его тут! Правда, говорят, его видели на аэродроме, когда Ил-76 прилетал, ну который вас с ним привозил. Ты бы поискал… Кирилл вернулся и тоже волнуется!

– Ох, Андрюха… Ну и новости! С ума можно сойти… Ну спасибо тебе! Буду искать! Прямо сейчас же попробую найти тех летунов, ну а дальше – как карта ляжет. Бывай!

– Счастливо тебе! Сообщи нам, если найдёшь. Волнуемся из-за него, засранца!

Половина двенадцатого ночи. Не дожидаясь разговора с экипажем, ездил на квартиру к Ваньке. Там его нет. Дверь закрыта, окна тёмные. По телику идёт какая-то фигня… Спать пора ложиться. Если усну, конечно. Завтра поеду искать летунов.

Иду на кухню покурить. Что же с Ванькой? Душа не на месте. В последнее время, когда курю, всё смотрю с высоты своего одиннадцатого этажа на наш двор с детской площадкой. Вот и сейчас… Снег метёт… Уже который день.

Ох… На детской площадке, на скамейке, полулежит какой-то мужик. В свете фонаря, да ещё и снег белый, я вижу его достаточно хорошо. Да он, кажется, ещё и пьёт! Точно! Прямо из горла. Во кретин! Упал на скамейку… Бутылка упала… Рука висит. Значит, заснул… А градусов-то сколько? Ох, ничего себе! Минус пятнадцать! Он же замёрзнет! Помрёт ведь, бедолага… Если я хоть немного врач, то должен вмешаться и не допустить этого! Надеваю куртку, ботинки…

Снег хрустит под ногами. Вот и скамейка. Ужас…

Ванька! Лежит в нелепой позе на скамейке, в какой-то старой, совсем лёгкой куртке. Рядом пустая бутылка из-под водки. Без шапки… А не в этой ли куртке я видел тогда паренька с нетвёрдой походкой?

Приседаю рядом на корточки. Трясу его… Жив ли? Да он без сознания! Хватаю снег, тру ему лицо, бью по щекам…

– М-м…

Замычал… Слава богу, очнулся! Хватаю его в охапку. Ох, ну и вонища! Да он, похоже, ещё и обложился! Ладно! Дома разберусь!

Чёртов лифт… Еле ползёт… Всё. Приехали!

Затаскиваю Ваньку в квартиру и сразу же в ванную. Пока набирается вода, стаскиваю с него одежду. Точно! Обложился по полной программе. Ладно, это всё постираем. Но потом. Опускаю Ваньку в ванну.

– М-м… Не н-надо больше… Не хочу-у… – мычит он, не открывая глаз.

– А мне похую – хочешь ты или не хочешь, – машинально говорю я, и он приоткрывает глаза…

– Сашка… – выдыхает Ванька, узнав меня, и сразу его голова падает на плечо. Всё остальное происходит молча. Обмываю его душем, как я это делал, когда он лежал. Вытираю ему его шевелюру, всего…

– Хватайся, поехали в кровать!

Забрасывает мне руку на шею. Подхватываю и несу. Блин! Кровать-то не постелена! Придерживая одной рукой Ваньку, другой срываю покрывало с тахты, отбрасываю одеяло… Укладываю и накрываю. Похоже, у него неслабая температура.

– М-м… Зачем…

– Заткнись!

Нахожу в аптечке градусник. Сую Ваньке под мышку. Вожу руками… Ох, как крючит! Оиньки… Как раз в районе лёгких! Очень похоже на то, как тогда с маленьким Вовкой. Ого! Тридцать девять и пять! Беда… Да и дышит он как-то судорожно… Хватаю медицинскую трубку. Спасибо Кириллу Сергеевичу, второй раз она меня выручает. Слушаю Ванькино дыхание трубкой. Сплошной хрип! Неужели воспаление? Ладно. Где-то у меня было жаропонижающее.

Пытаюсь скормить Ваньке лошадиную дозу. Сердце у него здоровое – выдержит! Главное сейчас – сбить температуру. Он ещё и сопротивляется!

– Ну-ка, быстро рот открыл!

– Не н-надо…

– Сейчас как уделаю, так сразу узнаешь – надо или не надо. Рот открыл!

Ссыпаю в рот Ваньке три растолчённые таблетки аспирина. Кажется, это всё-таки аспирин…

– На, запей!

Жадно глотает воду, вцепившись в стакан. Хорошо… Будет чем потеть.

– Всё! Спать! Если что – зови. Я на кухне или в ванной.

Закрывает глаза. И у него текут слёзы…

– Я сказал – спать, а не рыдать! Идиот… хуев…

В ванной начинаю разбираться с Ванькиными шмотками. Всё в стиралку!

Что это в кармане куртки? Ага… Паспорт… Запечатанный конверт… Ещё какая-то бумажка… Ключи… Одни… Вторые… Наверное, ещё и от его квартиры. Замываю Ванькины трусы и штаны. Теперь всё в стиралку!

Прихожу на кухню, предварительно заглянув к Ваньке в комнату и убедившись, что он спит. Закуриваю и разворачиваю бумажку. Гм… «Того, кто меня найдёт, прошу доставить письмо по адресу…» Дальше вижу свой адрес. Ясно. Что ж, письмо нашло адресата… Что значит – «меня найдёт»? Неужели он опять…

Вскрываю конверт.

«Дорогой мой, любимый, единственный, Сашенька!

Я не прошу меня простить. Вряд ли это возможно после того, что произошло. Только прошу не вспоминать про меня плохо.

Я совсем запутался в своей жизни. И в результате остался совсем один. Знаю, что очень виноват перед тобой, что поступил, как последняя сволочь и скотина. Поверь, я всё осознал и сейчас свершаю над собой свой собственный суд. Я всё рассчитал! Всё бабушкино снотворное, а поверх бутылка водки. Это сработает.

И всё-таки прости меня за всё! Я ещё раз повторю, что ты был для меня единственным близким, родным мне человеком, а я этого не смог, не сумел оценить.

Прощай! Прошу, похорони меня рядом с бабушкой и родителями.

Был и есть – твой Ванюха».

Вскакиваю. Его же надо спасать! Срочно! Желудок надо промыть!

Дежурная в «Скорой», слава богу, озадачилась, когда я ей сказал про снотворное и водку.

– Сейчас есть только врач без бригады. Бригада занята с другим врачом. Поможете ей?

– Да, конечно, помогу! – рявкаю я в трубку.

– Тогда прямо сейчас выезжает! Ждите.

Трясу Ваньку.

– Подъём! Подъём!

Опять трясу. Поливаю его холодной водой.

– М-м… – хоть замычал…

Бегу на кухню, хватаю кастрюлю, наливаю воду прямо из-под крана, добавляю кипятка, оставшегося после чая, чтобы была тёплой. Беру чашку и несу всё в комнату.

– Ваня, Ванька! Подъём!

Снова заставляю его замычать, усаживаю на кровати и подношу чашку с водой к губам.

– Пей! Пей, я сказал!

Сжимает губы, засранец! Зажимаю ему нос. Ага! Открыл-таки рот! Заставляю его пить. Так… Одна чашка… Теперь вторая…

Звонок в дверь. Бегу открывать. Входит врач «Скорой помощи».

– Я уже две чашки ему споил.

– Мало! – говорит пожилая женщина-врач и, отодвигая меня, идёт к Ваньке.

Совместными усилиями заливаем в него, наверно, литра два.

– Несите тазик, – следует команда.

Бегу!

Наклоняем Ваньку, врач что-то суёт ему в глотку. Блюёт… Кажется, успели…

– Повторяем! – снова командует она.

Всё снова… Ох-х… Ещё раз… Теперь ещё…