Последний козырь Президента Овчаренко Александр
– Ты это к чему? – отвлёкся я от своих мыслей.
– Я к тому, что лакокрасочное покрытие кузова от перепадов температуры, или просто от русского мороза, быстро начинает шелушиться.
– Дай угадаю! Нашу «японочку», из желания сэкономить на ремонте, загнали в русский автосервис, где её попытались подкрасить, но тональность точно подобрать не смогли, и теперь на её теле, то есть корпусе, есть пара-тройка мест, где покраска отличается. Это и есть твоя особая примета.
– Лихо! Ты раньше розыском автомобилей не занимался?
– Не занимался. В Ростове у меня была своя иномарка, так что я через автомобильные страдания самолично прошёл.
– Думаю, нашу «Мазду» взяли не на запчасти: модель только что поступила в продажу. Перекрашивать её тоже не будут, потому как красный цвет будет проступать при малейшем сколе краски, а это сразу вызовет подозрение. С какого перепугу хозяин красную иномарку в чёрный или тёмно-серый цвет перекрасил?
– Иномарка красного цвета, – задумчиво пробормотал я. – Красного!
И тут мне показалось, что я ухватил кончик своих недавних, но хорошо забытых воспоминаний.
– Тебе плохо? – всполошился Юрий. – Ты какой-то бледный!
– Матросская тишина. Иномарка красного цвета. Владелица – Вероника Судзиловская. – продолжил бормотать я и активно замотал головой в знак отказа от товарищеской помощи.
– Помню такую! – неожиданно оживился Юрий. – У неё машину дважды угоняли, и все два раза я находил!
– Она разбилась, – добавил я.
– Да… разбилась, – уменьшил энтузиазм Харитонов и почесал затылок. – Разбилась. Красивая была, а погибла глупо.
– Красота не является гарантом неприкосновенности, – зачем-то сказал я, хотя мои мысли продолжали крутиться вокруг красной иномарки.
– Осень, дождь, лужи на асфальте, – шептал я себе под нос. – Нет, дождя не было, дождь прошёл раньше. Я шёл по мокрой опавшей листве, багряные клёны, иномарка красного цвета, цвета…
– Давай закрывай его в СИЗО! – кричал кому-то по телефону Юрий. – Ты, главное, его задержи, хотя бы временно, а доказательств у меня на него – воз и маленькая тележка! Закрывай!
И в тот момент, когда я услышал про изолятор, у меня в голове всё стало на места – пазлы сложились, как по волшебству и память услужливо нарисовала полную картинку былых событий.
Осенним днём я шёл по улице Матросская тишина. Накануне прошёл дождь, на асфальте не успели просохнуть лужи, пахло сыростью. Я шёл и любовался багряными клёнами, но на душе было неспокойно. Почему? Потому что я боялся заболеть туберкулёзом. Почему туберкулёзом? Что за бред? Нет, не бред. Туберкулёз у меня всегда ассоциировал с тюрьмой, верней, с изолятором. Матросская тишина! СИЗО! Исса Усманов! Я допрашивал его в тот день по убийству Воронцова. Он просил, чтобы его до суда оставили в Москве, так как опасался, что у себя на родине он до судебного заседания не доживёт. Помнится, он сказал: «Моя информация должна Вас заинтересовать». Потом мы с ним около часа беседовали, после чего Усманова отвели в камеру, а я ушёл.
Я шёл по мокрым опавшим листьям, пахло сыростью. Я должен был что-то доложить своему начальнику Баринову. Должен… но что именно? Не помню! Контузия сыграла со мной злую шутку: я начисто забыл полученную от Иссы информацию. Забыл и не доложил! Я сбежал! Имитировал свою смерть и сбежал, как мне тогда казалось, сбежал от наружного и ещё бог знает какого наблюдения. Какое мальчишество! Верх непрофессионализма! А потом было метро, станция Лубянская и взрыв.
Нет! Довольно! Дальнейшие воспоминания здоровья мне не прибавят и к истине не приблизят. Надо вспомнить, что именно говорил на допросе Усманов. Проще вызвать Алексея и попросить, чтобы Иссу допросили ещё раз. Пусть сыграют с ним в открытую: скажут, что полковник Каледин погиб во время террористического акта и информация утрачена. Бред! Прошло больше пяти месяцев. Усманова наверняка выслали обратно в Чечню, и жив ли он сейчас – вопрос!
– Харитонов! – приоткрыв дверь, прокричал один из оперов. – Тут к тебе посетитель, вернее, посетительница.
– Пусть заходит, – откликнулся Юрий, на секунду оторвавшись от телефонной трубки.
В кабинет осторожно вошла молодая женщина.
– Я на счёт угона, – пояснила она и, не дожидаясь приглашения, так же осторожно опустилась на стул.
– А ко мне по другим вопросам не обращаются, – мимоходом сообщил Харитонов и сгрёб со стола бумаги:
– Валерий Сергеевич, мне на полчаса срочно отлучиться надо! Поговори, пожалуйста, с посетительницей. Она, наверное, заявление об угоне пришла подавать.
– Я заявление подавать не буду, – тихо произнесла женщина. – Я по другому вопросу.
Опытным глазом я отметил округлившийся живот посетительницы.
«Примерно четыре месяца», – прикинул я срок беременности.
Это было более чем странно. Обычно в наше заведение и по повестке людей не всегда дождёшься, а тут женщина пришла добровольно, несмотря на своё «интересное» положение.
– Я майор Васильчиков, – представился я. – Можете называть меня Валерием Сергеевичем. Так что у Вас произошло?
– Моя фамилия Поташова, – продолжила женщина тем же тихим голосом. – Мария Поташова. Я работаю диспетчером на платной автомобильной стоянке. Вчера во время моего дежурства со стоянки угнали автомобиль.
– «Мазду» красного цвета? – не выдержал я.
– Да, «Мазду» красного цвета, – подтвердила посетительница. – Вчера, когда меня ваши сотрудники опрашивали, я сказала, что мужчина, которого я видела при просмотре записей видеонаблюдения, мне незнаком.
– А сегодня Вы в этом уже не уверены, – подсказал я.
– Наоборот, – воспрянула Поташова, и голос её окреп. – Сегодня я как раз уверена! Я знаю, кто это.
– И кто же?
Однако Поташова вдруг замкнулась в себе и замолчала. Так ведут себя люди, которые вдруг по каким-либо причинам передумали давать показания.
– Судя по тому, что Вы его знаете, – подсказал я посетительнице, – это ваш знакомый. Так?
Поташова еле заметно кивнула.
– Вы или знаете его по месту жительства, или раньше учились с ним вместе, или работали. Правильно?
Поташова вновь кивнула, но гораздо уверенней.
– Я бы даже предположил, что это ваш бывший сотрудник, так как он очень хорошо знал распоряжение видеокамер, поэтому его лицо на записи не рассмотреть. Итак, кто же это?
– Это Костя, – после небольшой паузы нехотя призналась женщина. – Костя Беляков, – выдохнула Поташова и расстегнула пуговичку на блузке. – Душно у вас тут!
– И где сейчас обретается гражданин Костя Беляков?
– Не знаю. Неделю назад его уволили за появление на дежурстве в пьяном виде.
– Он что, много пил?
– Не больше других, – неожиданно вступилась за угонщика Поташова. – Просто он на глаза начальству чаще попадался. – Так-то он парень нормальный, только уж больно задиристый: вечно начальнику охраны что-то доказывал.
– Машину он угнал в отместку за увольнение?
– Наверное. Он со мной своими замыслами не делился. И вообще из Москвы уезжать собирался.
– Куда, если не секрет?
– Не секрет: к себе, на Ставрополье.
После этих слов она замолчала, словно спохватившись, что наболтала лишку. Минут пять мы сидели молча.
– Вы вчера были у него, – нарушил я затянувшееся молчание. Поташова молчала, уставившись взглядом в затёртый линолеум. – Судя по всему, Вас с Беляковым связывают близкие отношения. Очень близкие, – и я кивком указал на её округлившийся живот. – Вы ещё вчера при просмотре видеозаписи поняли, что угонщик – Беляков. Однако Вы его не выдали. Спрашивается: почему? Да потому, что надеялись наладить с ним отношения. Они ведь у вас разладились, как только он узнал о Вашей беременности?
Поташова стойко молчала, однако лицо её приобрело бордовый оттенок, и я видел, как она из последних сил сдерживает подступившие к глазам слёзы.
– Вчера Вы пришли к нему домой и всё ему рассказали. Вероятней всего, Вы предложили ему сделку: он женится на Вас, за что Вы не сдаёте его полиции, но всё пошло не так, как Вы планировали. Беляков ответил Вам отказом. Я прав?
– Он сказал, что уедет на Ставрополье, и там его менты с собаками не найдут, – выдохнула женщина и зарыдала в голос.
В этот момент в кабинете появился Харитонов. Юрий многозначительно посмотрел на меня, потом на плачущую Поташову, потом опять на меня.
– Мария Поташова пришла сообщить фамилию и адрес угонщика автомобиля Смирновой.
– Красная «Мазда»? – не поверил удаче Харитонов.
– Она самая.
– А почему гражданка плачет?
– От радости… за наши с тобой высокие показатели раскрываемости преступлений по горячим следам.
Преступление было раскрыто, можно сказать, без моего участия. Об этом я доложил Кавалерову, после чего вернулся к поиску педофила. Радости от проделанной работы не было: меня продолжала мучать мысль о том, что я забыл и не доложил Баринову что-то важное. Я сидел над материалами ОРД[27], но, честно говоря, мысли мои витали далеко от написания плана оперативно-розыскных мероприятий.
Я попытался мысленно «отмотать» назад наш разговор с Харитоновым и поймать тот момент, когда у меня возникли смутные ассоциации, связанные с допросом Усманова. Помнится Харитонов сказал, что в нашем деле без агентуры нельзя. Да, именно так он и сказал, и в этот момент у меня возникло ощущение, что эти слова я уже где-то слышал. Скорее всего, что-то подобное говорил на допросе Усманов. Кажется, он говорил что-то о верных ему людях. Тогда при чём здесь агентура?
Вспомнил! Исса говорил, что верные ему в Правительстве люди добыли для него информацию. Меня тогда покоробило упоминание о чиновниках из аппарата Правительства РФ, которые за деньги «сливают» информацию любому, кто может заплатить. Я тогда мысленно обозвал их высокооплачиваемыми «стукачами».
Так, надо вспомнить, что именно за информацию из кремлёвских источников получил Усманов. Чёрт! Не помню! Перед глазами чистый лист и больше ничего!
Чистый лист! В тот день я действительно ничего не записывал, даже не пользовался диктофоном. Результаты беседы с Усмановым я намеревался изложить в рапорте после возвращения к себе в кабинет на Лубянку. Намеревался, но не успел, так как на моих глазах врезалась в столб красная, как кровь, иномарка.
Кровь! Исса сказал, что за эту кровь заплатили дважды: один раз заказчик, второй раз он, когда покупал интересующую его информацию. За чью кровь? Ну, конечно, за кровь Воронцова! Усманов вызвал меня, вернее, не меня, а офицера Центрального аппарата ФСБ, чтобы сообщить о неизвестных фактах убийства Воронцова.
Что же он мне в тот день рассказал? Когда Исса говорил, у меня в памяти всплыло глубокое горное ущелье, куда должно было свалиться моё простреленное тело, и ещё эхо. Да-да, эхо от автоматной очереди, которую поверх моей головы выпустил Казбек. Кажется, Исса тогда сказал, что он ещё в детстве усвоил две простые истины: нельзя прыгнуть выше головы и не следует пытаться поймать эхо. К чему он это сказал? Он как-то связал это с человеческой глупостью. Именно с глупостью! Кажется, он говорил, что люди по глупости ставят себе в жизни ложные цели и после этого всю жизнь страдают от того, что не могут этих целей достичь.
В этот момент словно пелена спала с моей истерзанной памяти, и я словно вживую услышал голос Усманова: «Запомните и передайте! Смерть Воронцова – всего лишь отвлекающий манёвр, ложная цель».
Я тогда спросил у него, кого и от чего должна отвлечь смерть чиновника высокого ранга. Помнится, Исса ответил, что смерть Воронцова преследовала две цели: зациклить внимание Федерального центра на самом факте смерти крупного госчиновника и, если получится оказать на политических тяжеловесов психологический прессинг. Неизвестные силы как бы посылали им «чёрную метку», словно говорили: «Смотрите и трепещите! Сегодня мы убрали Воронцова, а завтра очередь может дойти и до вас»!
– Кто заказчик? – спросил я тогда у Усманова. Он ответил, что точно сказать не может, но до него доходили слухи о каком-то таинственном злодее с немецкой фамилией.
– Фамилию назвать не могу, но она чем-то напоминает русское имя «Таня», – сказал Исса, после непродолжительной паузы.
– Может, Таненбаум? – уточнил я.
– Может и так, – легко согласился подследственный. – Однако за точность я не ручаюсь, потому как не знаю, кто это такой и чем он дышит.
Потом Усманова увели, но на пороге кабинета он остановился и, повернувшись ко мне, произнёс:
– Полковник! Это только начало. Скоро с гор сойдёт лавина. Не упусти этот момент!
Я тогда не понял, что он имел в виду. Не уверен, что понимаю это выражение и сейчас. Может, он имел в виду покушение на канцлера ФРГ? Скорее всего, нет. Возможно, предугадывал, что впереди у нас, у россиян, большие перемены, а вот «спусковым крючком» к переменам и должно было послужить убийство канцлера! Я даже допускаю, что он ничего не знал о готовящемся покушении. Скорее всего, как человек образованный, Усманов предугадывал, что последующие события несут в себе хаос, политический кризис и развал государства. Поэтому и стремился к власти.
В условиях всеобщего развала и вселенской путаницы Чечня становилась не просто субъектом Федерации, её статус повышался на несколько порядков. Это было бы самостоятельное государство мусульманского толка – то к чему сейчас стремится вооружённая оппозиция. Если такое развитие событий ему на руку, то зачем он меня предупреждал? Возможно, не был полностью убеждён в правильности избранного им пути, а возможно, предчувствовал, что ему не дожить до инаугурации.
Ход моих мыслей прервал зазвонивший, точнее, противно задребезжавший чёрный эбонитовый телефон, установленный в отделе в тот легендарный период, когда весь московский уголовный розыск ловил знаменитую банду «Чёрная кошка».
– Уму непостижимо! – пробормотал я, снимая телефонную трубку. – И где только этот реликт отыскали? Алё! Нет, извините, я не вам. Да, майор Васильчиков слушает.
– Вы Шоколадником занимаетесь? – начальственным басом спросила эбонитовая трубка. Шоколадником мы обозвали педофила, который перед нападением на очередную жертву угощал ребёнка плиткой шоколада. Делал он это не из человеколюбия, и не от избытка доброты, а из чисто практических соображений: согласитесь, трудно кричать и звать на помощь, когда рот наполнен шоколадом.
– Так точно, я! – ответил я и зачем-то встал из-за стола.
– Вы, майор, знаете, что это дело на контроле в ГЛАВКе? – продолжал наезжать на меня чёрный эбонит.
– Так точно, знаю!
– А если знаешь, то почему не работаешь? – неожиданно перешёл на «ты» начальственный бас. – Почему до сих пор в кабинете задницу в кресле греешь, а не на месте происшествия? – изрыгнул праведный гнев старенький микрофон так, что даже мембрана задрожала от негодования.
В это время дверь в кабинет открылась, и стоящий на пороге Кавалеров многозначительно кивнул головой влево, что на его языке означало: «Давай, на выезд! Мы тебя ждём»!
– Я как раз собирался это сделать, – учтиво ответил я, но эбонитовый ветеран выразил своё презрение короткими гудками.
Было немного обидно, но всё укладывалось в давно известную формулу «я начальник – ты дурак». На мгновенье я представил себе собеседника – страдающего одышкой и лишним весом начальника Управления полковника полиции Черенева, который с чувством выполненного долга бросает на рычаг телефонную трубку, и, привычно массируя левую половину груди, хорошо поставленным голосом произносит: «Бездельники! Ничего без меня не могут»! А если в кабинете в это момент находится кто-то из подчинённых, то Черенев обязательно добавляет: «Уйду я от вас! Здоровья уже нет с вами, дураками, бороться»!
По неписаным, но хорошо известным всему личному составу правилам, подчинённый после этих слов должен произнести короткую, но пламенную речь, смысл которой укладывался в одну фразу: «Не уходите, а то как же мы здесь без Вас»!
Рассказывают, что лет пять назад один толковый опер вместо привычной тирады произнёс: «А Вы, товарищ полковник, не с нами боритесь, а с преступностью. Глядишь, и окажется, что мы не такие уж дураки»!
Говорят, что в тот день Черенев так кричал, что секретарша от страха описалась, а кукушка в часах, висевших на стене приёмной, навсегда лишилась голоса. От неминуемого увольнения наглеца спасло лишь то, что его быстро-быстро перевели в ГЛАВК, где он, как розысник, был на хорошем счету.
В дежурную «Газель» я запрыгнул практически на ходу. Коллеги подвинулись, уступая место, и, к моему удивлению обошлись без едких замечаний. Секрет их сдержанности был прост: они знали, куда мы едем и что увидим, я же с растлением малолетних столкнулся впервые, и что меня ждёт в конце поездки, не догадывался.
Через полчаса наша группа стояла посреди пыльного и полутёмного сарая, расположенного на заднем школьном дворе. Сарай был забит старыми поломанными стульями и партами, ржавыми вёдрами, лопатами и голиками от старых веников. В углу сарая были разложены маты, на которых военрук и трудовик, укрывшись от зоркого директорского ока, периодически закусывали. Пустые бутылки из-под водки валялись здесь же.
Двери в сарай закрывались на навесной замок, который открывался не только ключом, но и голыми руками, путём приложения к нему небольшого физического усилия, то есть при помощи рывка. Этот секрет Полишинеля нам продемонстрировал приглашённый в качестве понятого физрук. Именно в этот сарай Шоколадник и заманил свою очередную жертву – двенадцатилетнюю Олю Цаплину.
– Кажется, наш друг в этот раз сильно торопился, – сделал заключение эксперт-криминалист Михалыч, подбирая обрывок обёртки от шоколадной плитки. – Торопился и наследил. Если повезёт, сниму с фольги «пальчики».
Кроме обёртки, под матами нашли разорванные девичьи трусики, на которых были подозрительные пятна.
– Возможно, следы семенной жидкости, – пояснил Михалыч, упаковывая вещественное доказательство в полиэтиленовый пакет. – А это уже кое-что значит! – многозначительно произнёс криминалист, подняв указательный палец.
В тот день мы сделали всё, что могли: опросили свидетелей, ещё и ещё раз обшарили сарай, составили со слов потерпевшей девочки композиционный портрет преступника – фоторобот, и циркулярно разослали по всем полицейским отделениям, но этого было мало.
Три дня мы активно трясли всех, кто ранее был судим за аналогичные преступления, но тщетно.
Через три дня не по своей воле мы всей группой снова вошли внутрь этого же сарая. В добавление к картине трёхдневной давности, в углу сарая на пыльных матах лежал труп мужчины, сильно похожий на составленный нами фоторобот. Руки у и ноги мертвеца были связаны капроновым жгутом, а рот туго забит кляпом. В качестве кляпа неизвестный мститель использовал несколько плиток шоколада, которые прямо в обёртке забил в рот насильника.
Умирал педофил мучительно, о чём свидетельствовали выпученные от ужаса остекленевшие глаза и посиневшее от удушья лицо. Молоденькую уборщицу, неосмотрительно приглашённую в качестве понятой, стошнило прямо на маты, что затруднило и без того непростую работу экспертов.
– Я и без вскрытия скажу, что смерть наступила от асфиксии, – равнодушным тоном сообщил судмедэксперт. – Вскрытие, мы, конечно, проведём, вдруг в желудке ещё какие-нибудь сюрпризы окажутся, да и время смерти уточнить требуется.
– Интересный узел, – в свою очередь сообщил наш криминалист Михалыч, после чего тщательно сфотографировал сам труп и несколько раз связанные за спиной капроновым жгутом руки мертвеца. – Я такого узла раньше не видел. Надо специалистам показать, – и он аккуратно срезал и упаковал в полиэтиленовый пакет нейлоновую верёвку.
Ещё пару дней понадобилось для проведения экспертиз и опознания. Чтобы не травмировать девочку, опознание проводили по фотографии, после того, как в морге лицо убитого привели в более-менее нормальное состояние. Забегая вперёд, скажу, что и результаты экспертиз, и опознание подтвердили, что в сарае обнаружен труп разыскиваемого нами Шоколадника.
Это убийство повисло на нашем отделе очередным «глухарём», так как осмотр места происшествия ничего не дал, а свидетелей не было. И только школьный сторож показал, что ночью слышал звук заехавшей на задний двор машины. Сторож был старенький, и пока доковылял до сарая, автомобиля уже и след простыл.
– Я замок проверил – на месте, потом сарай обошёл. Всё вроде в порядке, ну я к себе в подсобку и вернулся, – сообщил престарелый секьюрити. – Саму машину я не видал, но могу сказать определённо: не нашего автопрома работа! Движок тихо-тихо бормотал, в общем, хорошо отрегулирован двигатель, не то, что наши тарахтелки!
В тот день моя хвалёная интуиция взяла выходной, потому как, стоя над трупом насильника, я не догадывался, что это преступление раскрою лично, но не сейчас, а гораздо позже, после того, как лично познакомлюсь с Таненбаумом.
Глава 9. О пользе политических памфлетов
СМС-сообщение настигло меня в момент, когда я закрывал дверь кабинета. Сообщение было коротким и послано с незнакомого телефонного номера, однако я не сомневался, что это мой связной Алексей подал весточку. «Б. деньги, стр. 24», – гласило сообщение, и я понял, что это подсказка. По пути домой я купил в киоске толстый глянцевый журнал «Большие деньги» и, пропуская рекламу новой марки «Ролекса», шестисотого «Мерседеса», элитного алкоголя и прочих атрибутов сладкой жизни, торопливо раскрыл на искомой странице, где нашёл нужную статью, точнее, политический памфлет. Памфлет назывался «Офшорные страдания или подайте, кто сколько сможет». Его автором был известный в Москве политический обозреватель Даниил Дружинин – человек проницательного ума, который славился бойким пером и независимостью суждений. В нашей «конторе» аналитики уважительно относились к его политическим прогнозам и никогда не сбрасывали его выводы со счетов.
Читать я начал в метро и, надо признаться, памфлет «зацепил» меня остротой выражений и едкими, но точными сравнениями. Я быстро пробежал глазами весь текст, но, придя в общежитие, вновь углубился в чтение.
«Офшорные страдания или подайте, кто сколько сможет». (Политический памфлет)
Помнится, кто-то из основоположников марксистского ученья утверждал, что «…призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». И, надо отдать им должное, призрак этот довольно долго бродил по центральной Европе и даже забредал на Балканы. И везде, где бы он ни появлялся, начинали происходить странные, почти мистические вещи: богатые быстро становились бедными, а бедные… ну да не будем о грустном.
В конце концов, европейцам это надоело, и на исходе бурного и щедрого на политические катаклизмы ХХ века они этот призрак изгнали.
– Неблагодарные! – с горечью произнёс призрачный изгнанник и, отряхнув со своих ног прах былого социалистического отечества, побрёл, куда глаза глядят.
Через какое-то время набрёл он на берег тёплого моря, и, удобно устроившись под кипарисами, решил передохнуть. В это время, на беду всему Европейскому союзу, мимо него с пляжа к себе в отель возвращались русские бизнесмены.
– Здорово, земляки! – окликнул их Призрак, который был весьма проницательным, поэтому сразу опознал бывших соотечественников по обгорелым носам и похмельным лицам.
– Здорово, братан, – нехотя ответили бизнесмены. – Однако, братан, хоть ты и наш земляк, но предупреждаем тебя сразу: денег не дадим!
– Да мне лично ваши деньги не нужны, – усмехнулся Призрак. – Пока не нужны! Вы мне только скажите: есть ли банки в этом благодатном краю и много ли здесь проживает людей состоятельных.
– Банков, братан, здесь как грязи, – ответили удивлённые россияне. – А что касается людей состоятельных, то несостоятельные сюда носа не суют, а отдыхают на Северном Донце или на Клязьме, так сказать, по месту жительства и работы. А ты что, земляк, в Греции впервые?
– Получается, что так, – улыбнулся Призрак. – Однако думаю задержаться надолго. Нравится мне здесь!
– Ну-ну, – только и сказали российские отдыхающие. – Если «бабло»[28] имеется, отчего бы не задержаться. – и, ничего не подозревая, дружно отправились в отель по своим делам.
Было время сиесты, поэтому Призрак, блаженно щурясь, устроился на послеобеденный отдых прямо под вечнозелёными кипарисами, а после того, как греческий берег накрыла вечерняя прохлада, и в оливковых рощах застрекотали цикады, приступил к своему обязанностям: стал готовить политическую и экономическую почву для пришествия коммунизма.
С этого момента в стране Гомера и офшорных банков стали твориться неожиданные вещи: государство прямо на глазах стало беднеть, а долги расти, что заставило греков обратиться за помощью к своим европейским партнёрам.
– Что-то у нас не того…! – постучавшись в двери Евросоюза, смущённо произнесли сыны Эллады.
– Чего «не того»? – опасливо спросили братья по евро, чуть-чуть приоткрыв створку дверей.
– С экономикой у нас как-то не того, – пояснили греки. – Короче говоря, денег дайте!
Европейские партнёры пошушукались у себя на саммите, но денег дали, не подозревая, что тем самым ускорили приход ещё одного нежелательного гостя.
– Вот это по-нашему! – обрадовался Призрак, который незримо присутствовал при подписании соглашения об очередном денежном транше для Греции. – Это по-коммунистически: работать не хотим, но денег дайте!
После чего Призрак хлопнул в ладоши, и очередной денежный транш растаял на греческих просторах, как лёд в бокале с текилой.
Греки задумчиво почесали кудрявые затылки и снова постучали в двери Евросоюза.
– Кто там? – спросили бдительные держатели европейского «общака»[29].
– Да это опять мы! – смущённо сообщили обанкротившиеся сыны Эллады.
– И чего вам надо? – обеспокоились рачительные немцы. – Неужели опять денег?
– Денег! – выдохнули греки. – И не нам одним, с нами ещё братья-киприоты. У них там, на острове, с экономикой тоже не очень. Так что вы, господа хорошие, пару-тройку миллиардов нам отслюнявьте[30], а то мы, не дай бог, обидимся на вас, и из Евросоюза выйдем! И тогда вся ваша хвалёная европейская интеграция рухнет, как карточный домик.
– Надо подумать, – озадаченно произнесли члены Евросоюза. – Крепко подумать!
– Думайте быстрее! – поставили условие охамевшие киприоты. – А то у нас на острове уже сутки как в банкоматах деньги закончились.
И пока лучшие финансисты Европы морщили лбы, неизвестно откуда на пороге Евросоюза появился высокий худой оборванец с лицом чахоточного больного, который смело стал барабанить в дверь костлявыми кулаками.
– Кто там? – испуганно вопрошали из-за дверей вконец растерявшиеся члены Евросоюза.
– Открывайте! – потребовал странный незнакомец. – Кризис пришёл!
– Да мы Вас как-то не ждали, – испуганно проблеяли Главы европейских государств в унисон с руководством Евросоюза.
– А я особого приглашения и не требую, – нахально заявил Кризис и ударом ноги распахнул закрытую дверь.
– Братец явился! – обрадовался Призрак всеобщего равенства. – Ну, теперь пойдёт потеха! – заключил марксистский выкормыш, довольно потирая призрачные ладони.
– Так как насчёт «бабла»? – робко напомнили просители.
– Вы ещё здесь? – удивилось руководство Евросоюза.
– А где же нам прикажете быть? – икнув от нехорошего предчувствия, озадачились греки.
– Дома! – рыкнули члены Евросоюза. – Дома… вашу греческую мать! Сидите дома и сочиняйте план выхода из кризиса, а уж потом с этим папирусом к нам! И запомните: не будет плана – не будет денег!
– Ну-ну, сочиняйте, – зевнул Кризис и разлёгся на Кипре, как на шезлонге.
И греки с киприотами в поте лица, тасуя, как карты, членов правительств и теряя одного за другим премьер-министров, принялись сочинять план спасения своего средиземноморского отечества. Ровно через семь дней и семь ночей просители лёгких денег вновь предстали перед очами руководства Евросоюза.
– Ну, как план? – робко поинтересовались любители международной халявы.
– Плохой! – сказали, как отрезали, финансовые эксперты. – Никуда не годится! Так что возвращайтесь домой и сочиняйте по-новой! Чистый папирус дать?
– Сочиняйте! – зевая, согласился Кризис и перевернулся на другой бок.
И просители, проклиная своих греческих богов, отправились восвояси.
– Господи! Ну, до чего же они тупые! – заключил Призрак всемирного благоденствия, глядя на расстроившихся греков и киприотов.
– Пора вам, господа, обратиться к первоисточникам марксизма-ленинизма, – стал нашёптывать Призрак в уши членам обоих парламентов. – Там вы найдёте ответы на мучающие вас вопросы.
– Вы о прибавочной стоимости? – вконец запутались банкроты.
– При чём здесь прибавочная стоимость? – недовольно шипел Призрак. – Забудьте о ней! Главная составляющая всепобеждающего ученья о светлом коммунистическом будущем укладывается в одну фразу: отнять и поделить!
– Да мы не против, – мямлили члены парламента. – Да только у нас и отнимать нечего – всё проели!
– Как нечего? – удивился Призрак всеобщего равенства. – А банки? А частная собственность?
– Так ведь нельзя! Это ведь частная собственность, то есть не наша! Следовательно, её трогать нельзя ни при каких обстоятельствах.
– Господи! – взмолился Призрак всеобщего атеизма. – Ну до чего же они тупые! В России в семнадцатом году с неграмотными, но революционно настроенными матросами и то было легче. Им только стоило намекнуть, и они за одну ночь взяли в свою, то бишь народную собственность, Зимний, банки и Гохран, а чтобы дважды не ходить, присовокупили ещё мосты, почту и телеграф! Эх, было золотое времечко! – вздохнул Призрак революционной смуты.
– Да, братец! – оживился Кризис. – Мы с тобой тогда славно погуляли! Никакому Махно такая вольность и не снилась. Вся Россия – сплошное Гуляй-поле! Кругом бардак, развал и разруха. Приятно вспомнить!
– Ну, если вы так настаиваете, мы можем безвозмездно реквизировать часть банковских вложений, – несмело предложили члены парламента. – Не у всех вкладчиков, конечно, а лишь у тех, у кого денег по нашим греческим меркам вызывающе много. Нечестно это как-то: одни, понимаешь ли, голодают, а другие не знают куда «бабло» девать!
– Наконец-то! – обрадовался Призрак всеобщего экономического равенства. – Прозрели, наконец! Ведь можете, когда захотите. Давай, стриги купоны у эксплуататоров трудового греческого народа! Экспроприируй евро у кровососов угнетённого киприотского крестьянства. Помните: всё отнять и поделить!
– Хороший лозунг! – согласились члены обоих парламентов и проголосовали за его воплощение на практике.
Первыми неладное почуяли простые российские олигархи, которые, как обычно, поутру, словно кони на водопой, потянулись к банкоматам. Держа в одной руке надувного утёнка для плаванья, а в другой платиновую карточку «Visa», они недоуменно вопрошали: «Где деньги, Зин»?
Денег не было. С одной стороны, факт отсутствия наличных навевал ностальгию о голодной, но весёлой студенческой юности, с другой стороны отсутствие «бабла» привносило в размеренную жизнь богатых людей некоторый моральный дискомфорт.
– Эй вы, кучерявые! – обратились олигархи за разъяснениями к грекам и киприотам. – Вы случайно наших денег не видели? Помнится, мы их ещё в славные годы всеобщего российского обнищания в ваши банки положили, так сказать, с целью спасения экономического потенциала России от всеобщего разграбления.
– Были деньги, – вздохнули греки с киприотами в унисон. – Мы этого не отрицаем. Однако в данный момент мы их вам, господа олигархи, вернуть не можем, так как мы их того… в общем, экспроприировали мы их. Такие вот, понимаешь, дела!
– Чего-чего? – не поняли завсегдатаи первой сотни списка «Форбс». – Чего вы с ними сделали?
– Экспроприировали, – холодея от нехорошего предчувствия, повторили киприоты. – Ну, это в смысле «деньги ваши – стали наши»!
– А-а, тогда понятно! – немного упокоились олигархи, услышав привычную российскую риторику. – Красавчики! Такого «кидалова» мы даже у себя на исторической родине не видели. У нас ведь как принято: клиент всегда пытается кредитора, то есть банк, «кинуть», но чтобы банки «кидали» клиентов, такого мы ещё не встречали! Надо как-нибудь ваш греческий метод у нас в России на практике опробовать. Молодцы, одним словом, но деньги верните! Иначе за такие «игры разума» недолго и в «грызло» получить!
– Да мы бы с радостью! – оправдывались хитромудрые сыны Эллады. – Да только наличных денег у нас нет – кризис съел.
– Было такое, не отрицаю, – откликнулся Кризис и сытно икнул. – Съел, и теперь вот очередную порцию наличности поджидаю.
– Если хотите, то мы вам, господа олигархи, в качестве компенсации автоматически греческое гражданство оформим, – предложили члены парламента.
– А на кой нам ваше гражданство? – искренне удивились простые российские миллиардеры. – Мы если с пацанами недельку в казино не походим, то на сэкономленное «бабло» всю вашу Грецию купим. А если две недели к рулетке не подойдём, то и Кипр в придачу отоварим.
– Ну, если вы такие богатые, то, может быть, господа олигархи, вы нам наши финансовые вольности простите, и не будете деньги назад требовать? – робко предложили члены обоих парламентов. – Так сказать, в виде спонсорской помощи?
– Ну, вы, кучерявые, даёте! – удивились олигархи. – Мы, конечно, на больницы и на храмы во спасение своей души жертвуем, но чтобы типичное «кидалово» в качестве спонсорской помощи оформить! Вы, пацаны, точно рамсы попутали! Короче! Или по-быстрому возвращаете прикарманенное «бабло», можно без процентов, или мы вас ставим «на счётчик», и тогда проценты начнут «капать» не хуже вашего оливкового масла во время первого отжима. Думайте, кучерявые, быстрее, потому как «отжимать» – это наша основная профессия!
Ты, уважаемый Читатель, наверное, интересуешься, чем всё закончилось? Спешу сообщить, что о развязке этой удивительно правдивой истории говорить рано. Сейчас события находятся в стадии бурного развития и чем всё закончится, известно одному Создателю.
Тем временем братец Призрак и братец Кризис периодически пугают руководство Евросоюза своими громогласными заявлениями о намерении перебраться из Греции в Испанию или Францию, что в свою очередь приводит к сердечным спазмам руководителей этих государств и очередному вливанию в экономику Греции многомилионной порции евро.
Что же касается принудительного изъятия крупных сумм евро с банковских счетов иностранных вкладчиков, то здесь не всё так просто. Не знаю, как поведут себя немцы, евреи и американцы, но русские вкладчики, честно заработавшие своё «бабло» в «лихие девяностые» на «стрелках» и «разборках», так просто свои накопления не отдадут. Шутки шутками, но если наших среднестатистических «ореховских» или «солнцевских» попытаться «кинуть», то выражение «поставить на счётчик», может оказаться не пустой фразой. И тогда, я не исключаю, что лет этак через десять наш российский пацан с хорошо накаченной шеей и бритым затылком по-хозяйски выйдет в Париже на Елисейские поля, и скажет: «Значит, так! Слушай сюда! Вот это всё старьё я снесу, а на освободившейся площади поставлю торговый центр и автомойку. Время – деньги! Так что тянуть с этим не будем, давай засылай сюда молдаван и таджиков»!
Возможно, так всё и будет, а возможно и нет. Это уж от Евросоюза зависит, как быстро он долги русским вкладчикам вернёт. И чем быстрее вернёт, тем для всей Европы будет лучше, потому что когда дело касается денег, наши российские пацаны шуток не понимают!
Даниил Дружинин.
Теперь я понял, почему Алексей прислал мне эту подсказку: памфлет как бы являлся продолжением нашего с ним последнего разговора. Помнится, я тогда высказал мысль, что конечной целью покушения на канцлера ФРГ являлась попытка срыва переговоров по кредитованию Греции. Алексей утверждал, что раз цель не достигнута, и Греция кредит получила, то Таненбаум больше не будет повторно пытаться атаковать с прежних позиций, а предпримет что-то другое.
– Беда в том, что мы не знаем его конечной цели, поэтому предугадать следующий ход практически невозможно, – произнёс я вслух, и с неудовольствием отметил, что старая привычка, рассуждать вслух, с которой я неустанно боролся, снова вернулась. Согласитесь, для человека моей профессии это не самое лучшее приобретение.
Чтобы как-то отвлечься, я включил старенький телевизор и с ностальгией вспомнил висевшую у себя в квартире на стене огромную «плазму».
Шла передача новостей «24 часа», и я какое-то время бездумно смотрел на экран, пока не показали заседание Правительства Российской Федерации.
– То, что происходит сейчас в Греции, – с негодованием заявлял Премьер, – противоречит всякому здравому смыслу. Экспроприация вкладов населения и иностранных вкладчиков – это подрыв основ гарантии прав и свобод цивилизованного государства. Банки – это «священная корова», которую Евросоюз собственноручно отдал на заклание. Не секрет, что часть инвалютных средств наше государство держало в тех самых пресловутых офшорах, которые сегодня греки и киприоты так активно трясут. Мы теряем десятки миллионов евро! Я уже дал команду министру финансов принять срочные меры по переброске наших вкладов в швейцарские банки, там хоть процент по вкладам и ниже, чем на Кипре, зато есть гарантия их полной неприкосновенности. Не надо быть финансовым аналитиком, чтобы предугадать дальнейшее развитие событий в Евросоюзе. Сейчас вкладчики побегут из офшоров, как крысы с тонущего корабля. Вопрос в том, куда именно они побегут?
– Надо думать, в другие офшорные зоны, – подал голос с места министр финансов.
– Я тоже так думаю, – поддержал его Премьер. – Хотя это всего лишь один из вариантов. Может, и нам создать офшорные зоны где-нибудь на Дальнем востоке, так сказать, для развития этих проблемных территорий? Как Вы думаете, Дмитрий Максимович? – обратился Премьер к министру регионального развития.
Министр от неожиданности замешкался, но его выручил вице-премьер Мартьянов. – Не всё так просто, – подал он голос с места. – Я прошу прощения, но одним из основных условий жизнедеятельности офшоров является не только низкий процент налогообложения, с этим у нас всё в порядке, а конфиденциальность вкладов и анонимность вкладчиков. Вот это как раз и противоречит нашей Конституции!
Возникла пауза, правда, ненадолго.
– Я думаю, Париж стоит мессы, – образно выразился Премьер, и члены правительства, все как один, бросились что-то записывать в свои ежедневники.
Дальше пошли криминальные новости, от которых в конце рабочего дня меня просто тошнило, и я выключил телевизор.
– Это что же получается? – бормотал я себе под нос, прохаживаясь по двенадцатиметровой келье. – Греция и Кипр, сами того не желая, сыграли на руку Кремлю? Спрашивается – почему? Конечно, не из любви к русским берёзкам. Скорее всего, руководство Греции и Кипра приняли это непопулярное решение, чтобы показать Евросоюзу, что они принимают все меры для сокращения расходов и введения режима жёсткой экономии. Каким-то образом мой «заклятый друг» Таненбаум связан с этим вопросом. Возможно, у него какие-то свои интересы в этом средиземноморском раю для толстосумов. Знать бы, какие! Одно можно сказать определённо: он пытался помешать дальнейшему кредитованию Греции. А может быть, он как раз и добивался нынешней ситуации? Отсутствие очередного денежного транша – это крах Греции и, как следствие, бегство капитала в другие офшоры, не исключая, вновь созданных налоговых льготных зон в России! Тогда получается, что Таненбаум как-то связан с правительством? Нет, этого не может быть!
– Почему? – спросил я вслух. – Почему не может быть? Всё как раз очень логично. Россия на первоначальном этапе, конечно, теряет несколько десятков миллионов евро, но это несоизмеримо с той денежной массой, которая должна хлынуть в Российские офшоры. Надо лишь немного подправить Конституцию, и… Нет! – оборвал я сам себя. – Здесь есть какая-то нестыковка. Если бы правительство добивалось подобного развития ситуации, вопрос о создании офшорных зон под благовидным предлогом был бы поднят гораздо раньше, потому как внесение изменений в действующую Конституцию – вопрос не простой, и на его реализацию потребуется не один месяц, может даже и год. Чёрт! Я окончательно запутался!
В это время за стенкой послышался пронзительный женский визг, забористая матерная ругань и падение чего-то тяжёлого, возможно нетрезвого тела, как любит выражаться наш криминалист Михалыч, «…из положения «стоя». Это к токарям с ответным визитом вежливости пожаловали крановщицы. Всё шло строго по протоколу: выпивка, танцы, мордобой из-за дамы, опять же выпивка, но уже на мировую, снова танцы и если дамам повезёт, и токаря к концу «светского приёма» не упьются, то возможна торопливая, с оглядкой и горьким похмельным привкусом, случайная близость.
Честно говоря, я в этот момент нетрезвым представителям рабочего класса и их раскрепощённым подругам завидовал «белой» завистью. В их жизни не было никаких сомнений, всё было просто и понятно: «завод – общага – завод». Через какое-то время женитьба на простой работящей девушке, и формула семейного счастья преобразуется в «завод-квартира-завод», а в весенне-летний период – «завод – шесть соток – завод». И никаких тебе головоломок, никаких происков тайных злодеев, в общем, никаких Таненбаумов и им подобных. Не надо спасать мир, рисковать жизнью, и, если понадобится, отнимать чужую. Есть тихая семейная «гавань»: незлобивое ворчание жены по поводу неисправного утюга, разбросанные по квартире детские игрушки, выезды на дачу по выходным, есть домино на самодельном столике во дворе, а также рыбалка и пиво с друзьями по праздникам.
Наверное, это и есть обыкновенное человеческое счастье! Пускай простенькое, незамысловатое, но счастье, которого мне так не хватает!
Читать бесплатно другие книги:
