Общий враг Мамонтов Павел
Договорить Павел не успел. Бойченко стремительно дотянулся до ручки пассажирской двери, резким толчком распахнул ее и попытался выпихнуть Павла наружу. Но тот удержался. Правда, содержимое его пакета высыпалось на колени и под сиденье.
– Э, приятель, ты чего! Я же уроню свой шоколадный бисквит! К тому же эта машина – частичка России. Ты же меня Родины лишаешь!
– Я тебе не приятель, дубина, – сквозь зубы процедил Бойченко, – и мне с тобой разговаривать не о чем.
– О, «дубина», это что-то новенькое. Прогресс… – Павел собрал еду обратно в пластиковый мешок. – А то все «идиот» да «придурок»… Может, хватит уже, а? Тебя послушать – все вокруг идиоты да придурки!
– Ах, сударь, простите великодушно… – с неприкрытой издевкой «извинился» Бойченко.
– О, нет-нет, тогда уж лучше «придурок»… Я тебя хотел спросить… – продолжил Павел после небольшой паузы. – Вот мы закончим снимать, поедем домой. А ты тут останешься. Ну, или на крайняк, в консульстве, со своим другом Коровиным. То тебя не впускают в страну, то тебя не выпускают… Наде-то найдешь, что наплести. А мне интересно.
– С чего ты взял, что я тут останусь?
– Так я ж говорю, Серега, ты сюда для чего приехал? Явно не за нами. Зуб даю – ты даже не знал, что мы тут!
– Почему же ты так думаешь? – Бойченко ощутил, что где-то внутри у него растет неясная тревога и медленно, как вьюнок, опутывает его своими тоненькими, но плотными и упругими щупальцами.
– А то я не видел, как ты подпрыгнул, когда я тебя по имени назвал!
– Слабый аргумент.
– У тебя в машине карта местности, на которой этот бункер отмечен.
– Так я к вам сюда и ехал!
– Ехал-то сюда. Но к нам ли? На трубу полез, я поверю, чтобы на бункер поглазеть. Что же вы, господа, не нашли какого-нибудь бедного иракца, чтобы он мимо прошел и сказал, что тут американцы сидят? За пару долларов согласился бы.
Бойченко не удостоил Павла ответом, отвернувшись к окну. Двое солдат подняли капот одного из броневиков и что-то осматривали в двигателе.
– Кроме бункера, с той трубы смотреть не на что. Тут кругом помойка. О, а вот и Надя идет!
Вдоль строения, не торопясь, шел Родион, что-то объясняющий девушке. Та держала в руках блокнот. Журналистка была в бронежилете, на голове была надета каска, действительно слишком большая для нее. Рядом, то заходя вперед, то приотставая, двигался Леонид с камерой на плече. Каску оператор надевать не стал, но бронежилет на нем был. Съемки продолжались.
– Она симпатичная, да?
– Это не твое собачье дело.
– И она тебе очень нравится. Или не нравится?
– Повторяю – это не твое собачье дело.
Надя, наверное, почувствовала, что за ней наблюдают: повернула голову и помахала сидящим в машине мужчинам. Сергей с улыбкой помахал ей в ответ, высунув руку из окна.
– Подводим итог, – Павел хлопнул себя по коленке. – А… Погоди. Я у тебя еще про фотографию мужика со шрамом не спросил.
Бойченко вздохнул.
– Молчишь… Ты мне расскажешь, что ты тут делаешь, или Надя узнает, что ты ею воспользовался.
– Ты что, школу шантажистов с золотой медалью закончил?
– Ага. С отличием. Рассказывай уже, не томи. Что за дядька с разрезанной физиономией?
Бойченко колебался.
– А тебе-то радость какая от этого всего? – решил он зайти с другой стороны.
– Мне откровенно насрать на все происходящее в этом долбанном вонючем Багдаде, но тут служит мой младший братишка, врубаешься? Ему здесь еще долго торчать. И запасного брата у меня нет.
– Понятно, – Бойченко меланхолично ковырял пластиковой вилочкой в одном из пакетов.
– Что ты как неродной, в самом деле? – продолжал наседать Павел. – Ну хорошо, хочешь, я тебе свой шоколадный бисквит отдам!
– Засунь этот бисквит себе в жопу…
– Фу, как некультурно!
– Когда я ем, я глух и нем.
– Ну и?.. Чья рожа?
– Это не мое. Кто-то из консульских, наверное, забыл.
– Ага. Точно. Как же это я сам не догадался! И эта картинка лежит аккуратно сложенной вместе со всеми твоими документами! Придумай что получше.
Сергей почувствовал, как по спине, почти как крысы с тонущего корабля, побежали холодные-холодные мурашки.
– Как же ты меня бесишь, а…
– Наверное, тебе надо его того… Угадал?
– С чего ты взял? – Сергей изумленно вытаращился на Павла. – Ты не перегрелся часом? Могу остудить.
– Ну не магнит же на холодильник передать! У него такая рожа, что даже я хочу его убить, хотя не знаю, кто он такой. Серый, я может быть и похож на идиота, но далеко не идиот… Вот тут у тебя, – Павел кивнул за спину, – калаш, ГШ-18 и куча патронов к ним. С учетом того, что ты залез на трубу и не свалился, когда сработала светошумовая…
Павел по одному загибал пальцы.
…– и если вспомнить, что тебя обеспечили замечательной дипломатической неприкосновенностью, то мне не остается места для маневра. Ты самый что ни на есть спецагент. Да ты, бля, самый настоящий русский Джеймс Бонд!
Бойченко почувствовал, что ладони его вспотели и осторожно перевел дыхание. «А ведь действительно не идиот…»
– Если ты не заметил, Павлик, мы в Багдаде. Тут стреляют. Не веришь – вон, у брата спроси. Почему я не могу возить с собой ствол для самообороны?
– Ну ладно, пусть для самообороны. Хотя с таким количеством боеприпасов можно месяц самообороняться… И не называй меня «Павлик». Меня это раздражает.
«Ну все…Пипец…»
– И что ты мне сделаешь, Павлик?
– А с какой стати ты приехал именно сюда, а? С оружием. И еще приволок с собой жратвы недели на три, не меньше. Вывод напрашивается сам собой, – Захаров откусил приличный кусок бисквита. – О, вкусная штука, между прочим. Зря ты отказался… Если жрачка кончится, Коровин еще привезет, да? Еще раз назовешь меня «Павлик», я ткну тебе пальцем в глаз.
– Я тебе палец сломаю.
– Не страшно. У меня пальцев больше, чем у тебя глаз.
– Слушай, ты, юморист хренов, откуда ты такой вообще взялся, а? – Сергею было все труднее сдерживать себя.
– Откуда взялся? Меня Надя сюда пригласила. Но ты рака за камень не заводи. Не уходи от темы. У меня последний вопрос.
«Сейчас он спросит, зачем Аль-Бахмару тут появляться…»
– Ну? – С как можно более равнодушным видом Бойченко глянул на собеседника.
– Какого хрена этому дядьке тут делать?
«Ладно, будь что будет…»
Бойченко резко протянул руку и, схватив Павла за широкую лямку бронежилета, подтянул его к себе.
– А теперь слушай меня внимательно, – Сергей практически шептал. – Я приехал сюда, чтобы группу прикрывать. Оружие – для самообороны. Мы же не по Арбату гуляем, да? Сухпаи – чтобы мне и вам жрать. Откуда мне знать, в каких вы тут условиях торчите? А? Фотографии и бумажки в машине не мои. Машина консульская, в ней много кто катается, могли и оставить. Каким образом Коровин мне дипнеприкосновенность сделал, я понятия не имею. Мне сам факт важен, ясно? Пинкертон херов… Не плоди сущностей сверх разумного.
Секунд пять Павел пытался врубиться в суть услышанного, а потом расхохотался.
– Заткнись, – процедил Бойченко сквозь зубы и отпустил руку.
Он увидел, что они уже не одни – к машине направлялась Курочкина.
– Как же тяжело с тобой разговаривать, – вздохнул Павел. – Друзей, похоже, у тебя совсем нет, Серега…
Последняя фраза была произнесена так, что Бойченко будто током ударило. Сергей уже не был уверен, что именно из сказанного Павлом его больше напугало: догадки относительно его миссии или слова о друзьях.
– Все мои друзья… – он не успел договорить и замолчал.
– Привет, мальчики! – Надя с улыбкой помахала Сергею. – Вы тут, я смотрю, весело проводите время. А мне можно к вам?
– Забирайся, – Бойченко нажал кнопку на передней панели – и задняя пассажирская дверь разблокировалась. Девушка потянула за ручку и забралась в салон.
– Фу-у-у… Ну и жара там… Солнца вроде нет, а духотища жуткая! – Курочкина сняла каску и стащила резинку с «хвоста» – рыжие локоны волнами рассыпались по плечам. – О-о-о, благодать. Слушай, какой-то ты… Бледный.
– Бледный? – Сергей глянул на себя в зеркало заднего вида. – Не, это тебе показалось. Ну, может быть, слегка небрит…
– Водички? – Павел протянул Наде бутылку. – Из холодильника.
– Да-да-да, обязательно! Давай. Спасибо.
– А чего Леонид не пришел? – Сергей повернулся вполоборота, чтобы видеть Надю.
– Леня пошел батареи менять.
– О чем вам Родион рассказывал? – Павел решил угостить журналистку конфетой из пайка. – Держи батончик.
– Не, Паш, спасибо… Мы решили переснять отдельные куски. Он нас по бункеру снова провел, рассказал, где у них и что. А потом его позвали.
– Пойду-ка я проведаю Леонида и посмотрю, чем там братец занимается, – с этими словами Павел выбрался наружу и перед тем, как захлопнуть дверь, многозначительно подмигнул Наде. – Не скучайте тут без меня!
– Проваливай уже, – махнул ему рукой Сергей.
– Слушай, что ты на него взъелся? – Курочкина не могла не почувствовать напряженности между мужчинами. – Он нормальный парень. Веселый. А ты всю дорогу на него рычишь.
– Да ну его… Болобол и пустозвон, – Сергей следил за тем, как Павел шагал от машины к бункеру. – Где ты его откопала? Откуда ты его знаешь? Когда вы познакомились?
– Стоп! Стоп! Столько вопросов сразу… Ладно, рассказываю, товарищ полковник.
– Почему полковник? – оторопел Бойченко. «…Что они все, сговорились, что ли…»
– Да я так, шучу, ты что… А как надо было? Генерал? – Надя улыбнулась. – Я этот проект, ну, не совсем этот, а вообще, про русских, оказавшихся за рубежом, давно хотела сделать, но начальство отнеслось к моему предложению равнодушно.
Сергей внимательно смотрел на Надю.
– Естественно, разговоры так или иначе крутились вокруг эмигрантских тем. Переписка была с некоторыми семьями из Европы и Америки… Одна даже в Японии была… Ну я поддерживала градус, так сказать, чтобы люди интерес не потеряли… Мой знакомый один, ну, не важно, ты его не знаешь все равно… Как-то сказал, что у его приятеля брат в армии служит. Американской. Я к шефу. Тот ни в какую. Ну я и забыла как-то уже. Да и другой работы было до фига. А тут вдруг босс вызывает и прям сам не свой – давай, собирайся, самолет под парами, тебя одну ждем. Я до сих пор не понимаю, чего это вдруг такой интерес проснулся… Мне выделили бюджет и Леню.
«Неудивительно… – догадался Сергей, – генерал постарался…»
– А этот-то…
– Ну да, я же говорю… Я позвонила Павлу в Питер. Он был, мягко говоря, шокирован моим предложением.
– С чего ты взяла?
– Ну как «с чего»… Думала, что до Польши… Ну, максимум, до Франции доберусь со своим проектом, а тут – бац! И куда? В Ирак! Сразу же. Первый большой проект – и такое… Я даже маме ничего не сказала. Она думает, я в Ташкенте… Вот и он явно не ожидал.
– Слушай, – Курочкина пристально посмотрела на Сергея, – у меня такое ощущение, что ты постоянно чего-то ждешь. На взводе весь.
– Ну, тут же все-таки это… стреляют. И что Павел?
– Он рассказал немного про брата. Как он уехал вместе с…
– Это понятно, а про себя-то он что рассказал?
– Раньше он в уголовном розыске работал. Следователем.
– Опером.
– Как?
– Если в уголовном розыске, значит опером, – отвернулся к окну Бойченко, – вот его за всю эту клоунаду, наверное, и поперли из розыска. Абсолютно несерьезный тип! «У парня явный талант складывать два и два… С какого перепугу он свалил из органов? И не легенда ли это?»
– Ну вот, опять ты… Просто веселый он. С юмором. К тому же, пойми, он брата давно не видел. А тут такая возможность подвернулась. Эмоции – ого-го! Меня, знаешь, саму иногда потряхивает…
– Чувствуется…
«Боже, что я такое несу… он меня, наверное, за дуру считает…»
– А ты серьезный?
Вдруг Сергей почувствовал, как маленькая Надина ладошка гладит его по голове. В первую секунду он даже не знал, как ему поступить. Но в одном он был уверен точно: ему очень не хотелось, чтобы девушка убрала руку. Как только ее пальцы зарылись в его короткие волосы, Багдад перестал существовать для спецназовца. Не было бункера, пропал оранжевый воздух и весь этот марсианский пейзаж, исчезла ядерная бомба. Был только он и женские руки, нежно гладившие его по голове и шее. Бойченко развернулся и посмотрел на Надю. Она не ждала от него слов. Она ждала его действий. Сергей перебрался на сиденье рядом с ней.
10 часов 40 минут
– А вот еще у нас случай был. Над базой висел аэростат…
– Погоди, погоди, не так быстро, – Леонид замешкался со штативом, третья нога которого никак не хотела выдвигаться. – А, черт с ней… Сюда поставлю.
Оператор вышел из положения очень просто – пристроил камеру на один из мешков с личными вещами. В отсутствие иных вариантов эти мешки, набитые одеждой, служили бойцам или подушкой, или табуреткой во время отдыха и в перерывах между миссиями. Сейчас во внутренних помещениях бункера было относительно свободно. Первый взвод целиком уехал на патрулирование, и можно было спокойно разместиться на пустующих лежаках, наспех сколоченных из фанеры и досок. Условия для съемок были, конечно, спартанские. Света было недостаточно, но для использования в качестве «кусков», иллюстрирующих отдельные моменты пребывания американских войск в Ираке, такие кадры были в самый раз. Зернистость, странные ракурсы, заваленный горизонт, посторонние шумы, периодическое пропадание фокуса… Это была та самая документальность, которую любили зрители и обожало руководство канала. «Эффект присутствия». Так любил говорить босс, когда на совещаниях рассказывал, что именно хочет увидеть, расписывая концепцию картинки. Эффект причастности. Спонтанность. Будут ругаться нехорошими словами – отлично. Запикаем. Будут показывать плохие вещи – замечательно. Замажем. Главное – естественность. «Эффект присутствия»… Леонид даже усмехнулся. Сюда бы нашего шефа… В машину. Когда мы ехали из аэропорта… Эффект присутствия…
Леня был чрезвычайно рад тому, что обстановка, наконец, нормализовалась и началась толковая работа. Обстановка, конечно, и с самого начала была нормальной, но изначально он был против идеи брать быка за рога и плотно снимать в первый же день. Человек, которого надо отснять, причем вот так вот, по-простому, без выпендрежа, не сможет с ходу адаптироваться к присутствию камеры. Оператор за все годы работы давно уяснил одну важную истину: люди, которым задают вопросы и снимают, больше всего «зажимаются» не по причине присутствия репортера или оператора. Больше всего выбивает из привычной колеи именно камера. Когда она смотрит на тебя, испытываешь прямо-таки священный трепет!
Когда рассказываешь что-то человеку, собеседнику, даже самому невозмутимому и непробиваемому, волей-неволей, подсознательно ощущаешь, а может быть, даже сам «додумываешь» реакцию, отслеживаешь минимальное, микроскопическое проявление эмоций и обратной связи. Но с камерой-то этого не проходит! Она холодная. Она мертвая. Точнее – не живая. Равнодушная ко всему. Бесстрастная. Бессовестная. Кому-то, конечно, это на руку. Можно сказать и показать ей все, что хочешь и все, что не хочешь. Ноль эмоций. Стоит себе, молчит. Смотрит. Хотя «смотрит» – это все-таки человеческое действие, а тут и вовсе получается что-то непонятное…
Для человека неподготовленного, обычного, беседа на камеру является сложным испытанием. Сколько раз он наблюдал, как записные балагуры и шутники, великолепные рассказчики и страдающие неудержимым словоизвержением (в хорошем, конечно, смысле) начинали заикаться, мычать и пытаться осмысленно связать два слова, едва их просили уделять внимание объективу. Вот по этой простой причине Леонид предлагал Курочкиной денек повременить с началом интервью, ограничиться такими вот, «пиратскими» беседами, в ходе которых человек привыкает к технике, к людям, которые с ней работают.
Леня был доволен, что Родион оказался не из числа тех, кто зажимается перед объективом, но все же было заметно, что парень не может до конца расслабиться, чтобы пошел нормальный, простой разговор без штампов и тщательного подбора правильных слов. Леонид предлагал Наде просто поболтаться следом с камерой в руках, но амбициозная девчонка, конечно же, не послушала своего напарника и предпочла сделать по-своему. Ну что ж, она тут старшая… Глядя на то, что получилось, Леонид соглашался с тем, что вроде бы все нормально, дело пойдет, но что-то его все-таки коробило.
Конечно, без постановочных сцен в передаче было не обойтись, но не стоило забивать все время подобными отрывками. И оператор решил, что обязательно постарается «разбавить изюминкой пресное тесто существования». Устанавливая камеру на зеленый вещевой мешок с трафаретной надписью «Rodion Zakharov», Леонид почему-то вспомнил, как работал на чемпионате мира по бальным танцам.
Во время конкурсной программы, до того как судьи выставили свои оценки, пары танцевали превосходно. Даже далекий от танцев Леонид невольно закусил губу, глядя на то, как они кружатся в вальсе или задорно «выкаблучивают» в латиноамериканской программе. Он даже неожиданно для себя «примерил» роль танцора и с легкой грустью пожалел, что когда-то давным-давно не знал, не увидел, не почувствовал, как это – вот так танцевать. В погоне за медалями пары творили на паркете что-то непередаваемое, но, к изумлению оператора, самое интересное началось уже после того, как танцоры получили свои награды. Призеры выходили и танцевали произвольный танец, просто так, как победители. И Леонид отметил, что именно эти выступления были самыми фееричными, самыми фантастическими по эмоциональности и экспрессии.
Пары работали уже не для судей, даже не для публики. Они работали для себя, зная, что они лучшие. Да какое «работали». Они отдыхали. Они расслабились, чего, конечно, не позволяли себе во время обязательной программы и отдали себя танцу так, как не отдавали во время конкурса. Их ничто не сдерживало, не было границ, правил и ритуалов, которые надо было блюсти. Они отпустили себя в поток танца, сами стали им, вплетя себя в струны музыки и нырнув в волны движения. Зал смотрел, затаив дыхание в каком-то непередаваемом восторге. Судьи, совсем недавно придирчиво рассматривавшие происходящее на паркете, бескомпромиссные профессионалы танца, с такой завистью смотрели на танцующих! А потом был не шум, а гром оваций, не желающий стихать.
Поняв, что лучше всего человек раскрывается тогда, когда над ним не довлеет необходимость делать обязательные реверансы для камеры, Леонид с тех пор всегда старался выбрать такой режим работы и создать такие условия, чтобы человек чувствовал себя максимально естественно. И не только тот, кого спрашивают, но и тот, кто спрашивает.
– Так вот, висел аэростат…
– Зачем? – Леонид подбросил в тлеющий костерок рассказа сухую щепочку вопроса.
– Наблюдение осуществляет. Беспилотники это, конечно, круто, но они же керосина просят. А этот шар поднял – он висит себе и висит.
– Ему на пузо можно повесить технику. Камеры наблюдения, например, или ретрансляторы для обеспечения связи, – Павел, развалившийся на чьем-то лежаке, был, конечно же, «в теме». В руках он держал М-4, которую выпросил-таки у брата. Винтовка была без магазина, но это его не смущало. Он уже успел десять раз, наверное, включить и выключить тактический фонарь, прикрепленный справа от ствола и столько же раз щелкнуть затвором. Особенный интерес у него вызывал коллиматорный прицел и лазерный целеуказатель.
– Да, вешают ему всякую фигню и поднимают на тросе, – продолжал рассказ Родион, – у него грузоподъемность большая. Вообще пузыри разные бывают – есть маленькие, а есть такие здоровенные, что внутри можно автобус поместить. Так вот, подняли такой аэростат, а он возьми да оторвись. То ли не закрепили его как надо, то ли трос оборвался, хрен знает. И понесло его ветром над городом. Нас по тревоге подняли. А мы еще тогда в старом бункере сидели, рядом с «Рустамией», ну, ты, Павлон, знаешь…
Павел кивнул с видом знатока.
– …сержант прибегает, вопит: «Все свободные бойцы! Быстрее! Десять секунд на сборы!» Мы думали – все, пипец, нападение. Сейчас начнется мясорубка! Броники натягиваем, магазины по карманам распихиваем! Адреналина столько, что шоу фонтанов отеля Белладжио – жалкая колонка для питья! Но стрельбы или взрывов нет и мы почему-то не круговую оборону занимаем, а по машинам рассаживаемся. И никто ничего не понимает! Тут нам сержант объясняет: так мол и так, оторвался аэростат, летит в нашу сторону. Ну как объясняет… Орет. Как там у Жванецкого… Этот Багдад! Этот аэростат!
Родион рассказывал эту историю так эмоционально, с таким вдохновением и мимикой, что Леонид с Павлом не смогли удержаться и громко рассмеялись.
– …В общем, надо его ловить. А как его поймаешь? Он летит высоко, да еще и поднимается, похоже… Хоть и видно его хорошо, но тросы-то не по земле волочатся…
– И чего дальше было? – утирая выступившие от смеха слезы, спросил Леонид.
– Целый час по улицам за ним ездили, смотрели, куда он шарахнется.
– А чего, так не сбить, что ли, – Павел поднял винтовку и изобразил выстрел в воздух.
– Так на нем какая-то аппаратура была, миллиона на два долларов. Если бы он долбанулся, то не знаю…
– Так что же, у него, у этого аэростата, не предусмотрено в конструкции никакой страховки для подобных случаев? Если отрыв, то срабатывает клапан и воздух…
– Гелий, – поправил Родион.
– …да не важно. И гелий медленно выходит. Аэростат опускается. Логика подсказывает, что так должно быть.
– Так и было, просто у него, когда был обрыв, что-то коротнуло и предохранитель не сработал.
– И чего вы сделали?
– Ну, в конце концов, сработал, эта надутая хрень опустилась. И мы охраняли его до момента прибытия спецгруппы… Четыре часа сидели. Чтобы местные не растащили.
– Офигенно, – слушатели кивнули друг другу, соглашаясь с тем, что поведанная им история отличается завидной оригинальностью.
– Ага. Офигенно. Особенно когда мы по улицам мотались. Пулеметчик сидит в своей люльке на крыше и орет – направо! Направо летит! Мы поворачиваем направо. Потом – налево! Налево летит! Мы налево… И ведь не каждый раз повернешь. Тут дом, там болото… По таким районам прокатились, что вообще. Причем все на скорости, дороги практически нету, вверх, вниз… Гонка была такая, что никакому Шумахеру не снилось. Прикинь, кто смотрит наверх – орет, куда аэростат летит, а те, кто рядом, в машине, орут, куда мы летим… Ржали потом так…
– Да вы тут весело проводите время! – продолжал смеяться Павел. – А еще что-нибудь такое… веселое… было?
– Было… Пришел к нам новенький. Совсем еще молодой парень. Только, считай, из учебки.
– Зеленый, значит? – подсказал оператор.
– Ну да, в общем… Решили над ним подшутить. Собираемся на миссию. Сержант его зовет, вручает молоток и отправляет броню простукивать, – Родион не удержался и сам же заржал.
– Ну и? – Леонид уже трясся от хохота. – Броню… простукивать…
– А он, – рассказчик давился от смеха, – не спрашивает, так как приказы командира не обсуждаются. Это же вроде как лейтенант приказал… Но у нас он спросил. А мы-то в курсе, что это шутка…
– Объяснили? – Павел чуть не уронил оружие, – зачем простукивать?
– А то! Говорим, что всегда так делается. Время от времени. Если звук глухой, то нормально. А если гулкий, то броня испортилась!
Все трое, не сдерживаясь, ржали в голос. Из соседнего помещения заглянули пара солдат, заинтригованных громким смехом.
– …и говорит, значит… Там, где гулкий стук получается, кружочком отмечай! И фломастер ему…
Павел перевел дух и, немного успокоившись, попытался сделать глоток воды из бутылки, но новый приступ смеха помешал ему это сделать. Вода брызнула во все стороны.
– Парень пошел к «Хамви». Мы смотрим – на полном серьезе простукивает, отмечает… Машина как ветрянкой переболела! Тут лейтенант мимо идет. Увидел, глаза вытаращил и подзывает его к себе. Зачем ты это сделал? А тот ему: ваш приказ выполняю… Через минуту уже отжимался…
– Подставили парня… Шутники…
– Ничего, он сам потом кого-нибудь подставит. На самом деле, знаете, все это здорово помогает расслабиться. Тут же как… Все одно и то же каждый день, – Родион как-то резко перестал смеяться и замолчал.
На секунду он задумался о чем-то, но потом широко улыбнулся и посмотрел на брата и Леню.
– Здорово, что вы приехали. Это так здорово! Вы себе не представляете просто, как это все для меня…
Родион с чувством пожал протянутую Павлом руку. Леонид аккуратно нажал кнопку на корпусе камеры. Красный огонек на передней панели погас.
– Мужики, а может, пожуем чего-нибудь? – оператор посмотрел на переглянувшихся братьев, – лично я здорово проголодался.
– У нас только сухпаи.
– Esurienti panis cibarius siligenius videtur, – тоном наставника произнес Леонид по-латыни.
– И что это значит?
– Голодному и черный хлеб кажется белым.
11 часов 07 минут
– Это что еще такое… – пулеметчик, капрал Паттерсон, стоявший в турели дежурного «Хаммера», перегораживающего въезд на территорию бункера, повернул ствол в сторону двух медленно приближающихся автомобилей. Первая машина была классическим грузовиком и имела крытый тентом кузов, на котором красовались государственные флаги и эмблемы народной иракской полиции. За грузовиком двигался стандартный джип «Тойота», которыми пользовалась местная полиция, покрашенный в бело-синие тона. В открытом кузове внедорожника был установлен ДШК, в рукоятки которого крепко вцепился мужчина в серо-синей форме. Лицо его было замотано «арафаткой», что было вполне естественно – иначе бы он просто задохнулся в пыли, поднятой впереди идущим транспортом. Сидевших в салоне «Тойоты» не было видно, но в кабине грузовика угадывались как минимум две фигуры в хорошо знакомой иракской форме. Оба автомбиля остановились метрах в семидесяти от въезда в бункер.
– «Дельта-лидер», вызывает «Дельта-16»…
– На приеме, – откликнулся капитан Майкман.
– У нас гости, сэр. Грузовик и джип. Местная полиция. Остановились на подъезде.
– Какого… – капитан отпустил тангету и заковыристое армейское ругательство не попало в эфир, – …что им надо?
– Не могу знать, сэр.
В этот момент из кабины грузовика выбрался один из полицейских и не торопясь двинулся в сторону «Хаммера», заслонявшего собой проезд к бункеру. Он был одет в стандартную полицейскую форму – серо-синий камуфляж и высокие черные ботинки. На голове – черный берет.
– Без оружия, – заметил пулеметчик, даже пистолета нет.
– Вижу… – подтвердил Пирсон и продиктовал в микрофон: – Подходит иракский коп. Без оружия.
– Выяснить, что им нужно и немедленно доложить.
– Есть, сэр.
Подходя к машине, полицейский замедлил шаг и развел руки в стороны, демонстрируя отсутствие оружия. На лице его сияла искренняя улыбка.
– Хэллоу, мистер!
Иракец остановился в двух метрах от широкого капота.
– Мы приходить для… – мужчина запнулся, вспоминая слова, – провести… провести миссия вместе!
– Фак, – вполголоса выругался пулеметчик, – мы воюем с ними, воюем, а они до сих пор не выучили английский!
– Подойдите ближе, – Пирсон, сидящий за рулем, жестом показал полицейскому подойти к двери и немного отодвинул блок с пуленепробиваемым стеклом.
– Мы приходить для провести вместе миссия, – повторил полицейский, – важный работать.
Радист положил руку на микрофон и, не сводя глаз со стоящего рядом полицейского, вызвал командира.
– «Дельта-лидер», «Дельта-16»…
– Докладывай.
– Они говорят, что приехали на совместную миссию.
– Дьявол бы их побрал! Мы ждали их два часа назад… Сколько их?
Пирсон передал вопрос полицейскому. Тот обдумывал вопрос с минуту, а потом, видимо не вспомнив числительное, продемонстрировал три раза растопыренные пальцы обеих рук.
– Если я правильно понимаю его иракский, то их тридцать человек, – доложился дежурный.
– Пусть пройдет старший. Остальные ждут за периметром. Никого не пропускать.
– Понял, сэр.
– Зови своего командира, красавец, – радист показал пальцем себе на плечи, указывая на место, где у иракской полиции были погоны, а потом ткнул пальцем за спину, приглашая на территорию бункера, – Пусть проходит.
– Да-да, хорошо! – иракский полисмен улыбнулся и закивал.
Через секунду он уже легкой трусцой направлялся к своим машинам.
– Вот урод… – Патерсон смачно сплюнул в окно, глядя на удаляющегося полицейского.
Когда иракец уже почти дошел до своих, из «Тойоты» навстречу ему вышел еще один.
Америкацы не слышали, о чем говорили полицейские, могли только наблюдать. Наконец, второй полисмен направился в сторону бункера, набросив на плечо какой-то рюкзак, а первый, который подходил к постовым, забрался в кабину грузовика. Автомобиль газанул и, добавив в воздух смачную порцию гари, медленно двинулся за старшим офицером.
Дверь командного пункта распахнулась.
– Переводчика! Переводчика к командиру! – зычно крикнул сержант Бигль, застегивая на груди свой бронежилет.
Видимо, он думал, что после его вопля переводчик материализуется перед ним мгновенно и очень удивился, не обнаружив его перед собой через две сотые секунды.
– Где этот чертов, я его пристрелю двадцать раз, мать его, переводчик! Где его носят эти чертовы долбаные иракские черти! Вечно он где-то болтается!
Дверь с противным лязгом захлопнулась.
Помещение, отведенное под столовую, было смежным с командным пунктом, поэтому те, кто сидел за столом, первыми приняли на себя удар звуковой волны.
– Слушай, Родька, а всем вашим командирам вживляют корабельные ревуны? – спросил Павел, когда эхо закончило метаться по бункеру ослепшей летучей мышью. Родион хрюкнул, сдерживая смех.
– Хорошо я успел рот открыть, – сказал Леонид, – а то у меня бы лопнули барабанные перепонки.
Читать бесплатно другие книги:
