47 ронинов Виндж Джоан

Воины оседлали лошадей. Тикара решил помочь госпоже Асано сесть в седло, и она с вежливой улыбкой приняла услугу юноши. На самом деле Мика прекрасно ездила верхом и в помощи не нуждалась.

Еще недавно Мика-химэ выглядела как небожительница-тэннё, а сейчас казалась одним из ронинов: скромное одеяние, пудра и румяна смыты с лица, длинные волосы завязаны узлом, как у воина.

Оиси едва заметно улыбнулся.

– Что ж, все в порядке, – кивнул он Ясуно и спросил: – Как там Кай? Удержится в седле?

– Говорит, что удержится, – с сомнением ответил ронин, вспомнив о страшной ране на спине полукровки, и добавил: – Если что, я ему помогу.

Оиси направился к своей лошади, и тут его окликнул знакомый голос.

– Каватакэ? – удивленно переспросил самурай и обернулся.

Через двор шли бродячие актеры в сопровождении ронинов.

– Наше присутствие здесь лишний раз подтверждает, что представление прошло с большим успехом, – с церемонным поклоном произнес Каватакэ.

– Да, ваше присутствие здесь – точно встреча с Буддой в царстве демонов, – с улыбкой заметил Оиси. – Никто из актеров не пострадал?

– Нет, хвала богам, – сказал лицедей, оглядев своих товарищей. – И Кира убит. Что ж, как говорят, плевок в небеса падает на плюющего. Позвольте поблагодарить вас за поразительное зрелище – ведь легче укусить себя за пуп, чем сорока семи воинам захватить замок.

– А почему же вы согласились нам помочь? – осведомился Ясуно.

– Пуститься в пляс или не пуститься в пляс – все равно обзовут глупцом. По мне, так лучше сплясать, – небрежно пожал плечами Каватакэ. – Надо помогать друг другу.

– Без ваших весел мы бы не перебрались через реку, – сказал Оиси с почтительным поклоном. – Мы навеки у вас в долгу.

– Ну что вы, какие долги! – замахал руками актер и напомнил: – Вы же обещали заплатить нам вдвойне. И за поломанные декорации тоже, как договаривались…

Ясуно расхохотался.

– Как договаривались, разумеется, – с улыбкой ответил Оиси и обратился к вассалам Киры, стоявшим поодаль: – Ваш господин не успел отблагодарить актеров. Отыщите ключника. Ясуно проследит, чтобы их труды были оплачены сполна.

К ним подъехала Мика.

– Опустошите казну Киры и принесите сюда половину денег, – сказала она, сверкнув глазами.

Все ошеломленно посмотрели на нее. Оиси придержал Ясуно за плечо.

– Деньги раздадим местным крестьянам, – пояснила Мика с улыбкой. – Возвратим их тем, у кого их отняли, – иначе все деньги попадут в казну бакуфу. – Она оглядела бывших вассалов Киры и продолжила: – А оставшиеся деньги распределите между обитателями замка.

– Будет сделано, госпожа, – подтвердил Ясуно.

Вассалы Киры почтительно поклонились бывшей пленнице своего господина и бросились на поиски ключника. Ясуно и Каватакэ устремились следом.

К удивлению ронинов, актеры задержались в замке. Каватакэ не шутил, говоря, что люди должны помогать друг другу. Лицедеи, уложив немногие уцелевшие пожитки, занялись переноской раненых по крутым склонам.

Актеры сопровождали ронинов и по горным перевалам уезда Киры. «В обществе веселых спутников дорога коротка», – заявил Каватакэ. Даже теперь, когда опасность миновала, лицедеи не желали покидать воинов.

Оиси решил, что Каватакэ назвал «веселыми спутниками» своих товарищей, а не измученных ронинов. Впрочем, присутствие актеров и вправду поднимало настроение раненых, отвлекало от боли и тягот путешествия.

Вдали от гор, на равнине, зима отступила, сменившись первыми, робкими признаками весны. Ронины раздали золото и серебро Киры старейшинам деревень. Крестьяне готовились к весеннему севу и с благодарностью принимали деньги у бродячих актеров. К величайшему удовольствию Оиси, лицедеям нравилось изображать благородных разбойников, а ронинам лишнее внимание было ни к чему.

Однако же за помощь актеров приходилось расплачиваться бесконечными объяснениями: почему ронины решили напасть на замок, как туда попала госпожа Асано, откуда появились демоны и колдунья… Самураи, как могли, отвечали на назойливые расспросы актеров.

Кай, невзирая на раны, прокладывал путь ронинам. Мика ни на шаг не отходила от любимого, оберегая его, будто Каннон, многорукая богиня милосердия.

Ясуно, ворча, что актеры похожи на щенят или разыгравшихся детей, не позволял любопытствующим приставать с вопросами к Мике и Каю.

Оиси оставался немногословен, а вот Тикара, получивший многочисленные, но легкие ранения, говорил за двоих. Юноша охотно удовлетворял любопытство актеров, особенно после того, как Каватакэ упомянул, что его знакомые в Эдо сочтут за честь написать пьесу об отмщении ронинов. Недаром говорили, что «слово устрашает больше, чем меч», и чиновники бакуфу об этом прекрасно знали.

Оиси не возражал, хотя ему не хотелось, чтобы история о мести ронинов разлетелась по всему Эдо. Самурай прекрасно понимал, что это разъярит «собачьего сёгуна», который равнодушно разрушил жизни господина Асано, его дочери и всех обитателей Ако. Впрочем, утешало то, что о дерзком поступке ронинов будут помнить.

Наконец путники добрались до границы владений Киры, где ронины расстались с бродячими актерами. Каватакэ повел труппу в Эдо, на северо-восток. Лицедеи торопились попасть в столицу – им были не страшны патрули на дорогах. Путь ронинов лежал на юго-запад, в Ако, и они не желали иметь дело с охранниками сёгуна.

Правду говорят, что любой встрече суждено закончиться расставанием… как бы то ни было, ронины с сожалением попрощались со своими «веселыми спутниками».

Теперь, когда изнуренным воинам стало не с кем разделить тяготы пути, Оиси впервые осознал, насколько присутствие бродячих актеров поднимало настроение. И все же ронины возвращались домой, чувствуя умиротворение, разлитое в воздухе. На деревьях распускались почки, в зеленеющей траве виднелись яркие весенние цветы. Засеянные поля покрылись изумрудной дымкой.

Ронины держали путь на юг, к океану – и сама природа действовала исцеляюще, окутывая их теплом и радуя свежестью красок. Теперь воинам не приходилось скрываться от соглядатаев Киры. Чтобы облегчить путешествие раненым, Кай выбрал дорогу вдали от торговых путей, но поближе к селениям, где можно было заночевать и пополнить припасы. За еду и целебные мази Мика щедро расплачивалась серебром и медяками из казны Киры. Поначалу крестьяне опасливо встречали путников, но провожали ронинов с чувством глубокой благодарности – и облегчения.

Усталость и раны давали о себе знать. Оиси с тревогой следил за Каем, который неутомимо вел ронинов к дому. Мика следовала за ним, словно легендарная Томоэ Годзен за бесстрашным Ёсинакой. Для Кая и Мики окружающий мир как будто перестал существовать: не имели значения ни боль ран, ни тяготы пути, ни разница в положении. Влюбленные смотрели друг на друга, не смея верить, что они вместе.

Оиси не гневался на них. Любовь перестала быть для него пустым звуком. Глядя на Мику и Кая, он с печальной тоской вспоминал Рику. Часто самурай ехал рядом с сыном, вел с ним неторопливые беседы о жизни, стараясь наверстать упущенное.

Среди ронинов были братья, отцы и сыновья. Они тоже говорили друг с другом о прошлом, о доме и семьях, о доблести и чести. Ронины не задумывались о будущем, стремясь лишь добраться до могилы господина Асано и отдать ему последний долг.

Все понимали, что краткий промежуток времени, отпущенный им, был драгоценным даром ваби-саби, неожиданно прекрасным мигом, наполненным аварэ – печальным очарованием и глубоким ощущением гармонии и бренности мира. Но этот миг окончится, словно последний глоток сакэ или гаснущие искры шутих в летней ночи… или бездонная голубизна весеннего неба.

По ночам, разбуженный болью ноющих ран, Оиси напряженно размышлял о гири и ниндзё, пытаясь ответить на мучившие его вопросы о смысле жизни. Однажды, когда ронины устроили ночлег на лесной поляне, самурай, завернувшись в одеяло, прихваченное в замке Кираяма, смотрел сквозь ветви деревьев на убывающую луну. Ночной ветерок приносил запахи трав и сосновой хвои. Сон не шел. Оиси повернулся и взглянул туда, где обычно спала Мика-химэ.

Ее подстилка была пуста.

Оиси резко поднялся, вскрикнув от внезапной боли, и заметил среди деревьев какое-то движение.

Мика, озаренная лунным сиянием, стояла рядом со спящим Каем, завернувшись в стеганое шелковое одеяло. Кай, как и прежде, устраивался на ночлег вдали от остальных – то ли по привычке, то ли чтобы не тревожить сон любимой.

«Как долго она здесь стоит? – подумал Оиси. – Как часто оберегает сон Кая, будто милосердная Каннон?»

Казалось, Кай погружен в глубокий безмятежный сон, хотя Оиси не сомневался в том, что полукровка знает о присутствии Мики.

Страстное влечение Мики и Кая было очевидным. Любовь навечно связала их души, хотя они жили в мире, где не имели права ни говорить друг с другом, ни оставаться наедине. Под страхом смерти им запрещено было жениться или вступать в близость.

Оиси, так же как и его повелитель, князь Асано, всегда соблюдал принятые устои общества. Принадлежность к разным сословиям жестко разделяла Мику и Кая даже здесь, за пределами ограниченного законами мира, где влюбленные могли предаться своей страсти…

Самурай задумался, почему так получилось… его сын был зачат в плотских утехах, неотделимых от чувств… физическая любовь естественна и необходима для жизни, как воздух.

Мика все еще стояла, глядя в сторону Оиси, словно не зная, что делать дальше. Самурай осторожно перевернулся на другой бок, спиной к ней. «Госпожа моя, жизнь – всего лишь сон бабочки, – подумал он. – Приятных сновидений».

Оиси закрыл глаза и с неожиданной болью вспомнил, как написал эти строки своей жене, на третий день после свадьбы. Снова и снова он повторял их, будто мантру, пока невыносимая боль утраты не утихла, и наконец уснул крепким сном.

Кто-то осторожно тряс его за плечо. Оиси раскрыл глаза и увидел перед собой сына.

– Что-то случилось? – пробормотал он, нащупывая рукоять меча.

– Нет, нет, ничего, – зашептал Тикара, схватив отца за руку. – Но… Мика-химэ… – Он встревоженно поглядел на пустующее спальное место госпожи Асано.

Оиси удовлетворенно потянулся и закрыл глаза.

– Отец! – снова затряс его Тикара. – Она с Каем… Прошу вас, не убивайте его… – умоляюще произнес он и всем телом навалился на раненую руку отца.

Самурай застонал от боли и отвесил сыну подзатыльник.

– Не собираюсь я никого убивать, – хмыкнул Оиси. – И говорить никому не стану.

Тикара ошарашенно посмотрел на него:

– Но если кто-то вдруг заметит…

– Молчи, а то и вправду заметят. А ты чего поднялся?

– По нужде ходил, – смущенно объяснил юноша.

– Погоди, – вздохнул Оиси, протер глаза и сел. – Послушай, есть такая поговорка: «Прошлое – чужая страна, там все иначе».

– По-моему, так говорят, когда хотят оправдать настоящее, – недоуменно сказал Тикара.

– Ох, ты мудр не по годам, – усмехнулся Оиси. – Мы, нарушив приказ сёгуна, решили отомстить за смерть нашего повелителя и тем самым принесли клятву навсегда остаться в стране прошлого – там, где титул самурая дается человеку за его поступки, а свадьбы играют не ради укрепления политических связей. Так вот, в этой стране прошлого влюбленные, желавшие заключить брачный союз, должны провести вместе три ночи…

Тикара удивленно раскрыл глаза, а затем поклонился Оиси.

– Простите меня, отец, – прошептал он. – Вы очень мудры…

Самурай печально улыбнулся.

– Сын мой, ты помог мне увидеть истину, – сказал он, глядя в чащу, где среди деревьев спали Кай и Мика. – А теперь дай мне поспать, пока еще не совсем рассвело.

Тикара отвесил почтительный поклон и ушел спать.

Оиси улегся на спину и накрыл лицо ладонями, стараясь сдержать нахлынувшие чувства – и подступившие к глазам слезы.

Проснувшись, самурай увидел, что Мика-химэ лежит неподалеку, как будто никогда и не вставала. Оиси почудилось, что все случившееся прошлой ночью было лишь сном, однако Мика посмотрела на него сверкающим взглядом и застенчиво улыбнулась, словно протягивая самураю букет ирисов – символ вечной благодарности и доверия.

Он посмотрел на нее с одобрительной улыбкой и встал, готовый встретить новый день. Мика вздохнула, потянулась, откинула стеганое одеяло и босиком пошла по росистой траве туда, где спал Кай – крепко, как человек, который провел бессонную ночь.

Мика подошла к Каю и стала выговаривать ему за леность. Он с улыбкой взглянул на возлюбленную – и неожиданно рассмеялся. Никогда прежде Оиси не слышал смеха полукровки.

Кай почтительно склонил голову, словно извиняясь за свое поведение, и с усилием поднялся, опираясь на ствол дерева. Мика, держась поодаль, свернула одеяло и протянула его Каю, как драгоценный дар, с которым она была не в силах расстаться. Никто, кроме Оиси, не заметил выражения ее лица.

Мика вернулась к месту своего ночлега. Кай проводил ее взглядом и, встретившись глазами с Оиси, склонил голову в вежливом поклоне, приветствуя самурая, как равный. Отвернувшись, он направился к костру, где ронины занялись приготовлением завтрака. Мика невозмутимо сворачивала свое одеяло, будто ночью ничего не произошло.

Ронины продолжали свое путешествие, в равной степени наслаждаясь и дождями, и яркими солнечными днями, когда небо любовалось своим отражением в бесконечных рисовых полях. Даже самые привычные образы вызывали восхищение у тех, для кого каждый новый день мог стать последним.

Кай и Мика ехали рядом, обмениваясь редкими словами и улыбками, как будто ничего не изменилось. Каждую ночь Мика украдкой пробиралась к любимому, а наутро возвращалась на свое место рядом с Оиси. Ночь свято хранила тайну влюбленных, и если у кого из ронинов и возникли подозрения, никто об этом не упоминал.

К тому времени, когда ронины достигли границы владений Ако, зацвела сакура. Как и предполагал Оиси, вести о нападении на замок Кираяма опередили воинов и разлетелись по всей стране. Об этом говорили и в Киото, и в Эдо. В каждом селении ронинов встречали низкими поклонами и выражениями почтения и благодарности.

В Ако у дороги к замку собралась толпа. Боясь, что кто-нибудь попадет под копыта коней, воины спешились и вели лошадей в поводу.

Оиси настоял, чтобы Мика оставалась в седле, во главе колонны ронинов, как и подобало госпоже Асано, наследнице Ако. Впрочем, никто не знал, прислушается ли сёгун к справедливому суду богов и восстановит ли ее права.

Кай соскочил с лошади, стараясь скрыть гримасу боли. Не говоря ни слова, он направился к ронинам. По негласной договоренности Оиси занял место рядом с Микой, в знак того, что отпущенный влюбленным краткий миг свободы завершился.

Мика безмолвно проводила Кая печальным взглядом. Оиси подвел к ней своего коня. К седлу было приторочено копье, а с него свисал мешок, где покоилась голова Киры – жертвоприношение на могилу князя Асано.

Жители Ако встретили ронинов без особого восхищения, скорее с опаской. Люди падали ниц, будто ожидая гнева сёгуна, чувствуя необходимость выказать смирение и покорность. Один из крестьян вышел на дорогу перед Оиси и распростерся в грязи.

– Оиси-сама, – прошептал он, – смиренно умоляю вас о прощении и готов заплатить жизнью за нанесенное оскорбление…

Самурай недоуменно всмотрелся в крестьянина. Этот самый человек плюнул в него в тот день, когда стражники Киры вывели бывшего каро из темницы и прогнали за ворота замка. Оиси вздрогнул, вспоминая случившееся: тогда он притворялся сломленным и утратившим достоинство пленником и лишь поэтому не убил беднягу на месте за унижение чести самурая.

Долгие месяцы, полные тягот и лишений, Оиси, словно одержимый, в подробностях представлял себе, как отомстить Кире за смерть своего повелителя, и осознавал только глубину своей ненависти и жажду мести.

Крестьянин, распростершийся перед Оиси в дорожной пыли, был обычным человеком – не чудовищем и не ничтожеством. Ему просто не выпало родиться самураем. Однако же честь и совесть не позволяли ему оставить безнаказанным свой собственный проступок, совершенный из праведного презрения к самураю, которого он счел трусом и предателем.

– Ты заслужил прощение, – произнес Оиси, помогая крестьянину подняться на ноги. – Твоя жизнь, как и все наши жизни, – дар богов. Проживи ее честно.

Тот ошеломленно отступил на обочину, неразборчиво бормоча слова благодарности.

Госпожа Мика коснулась плеча Оиси:

– Мне казалось, что отец должен гордиться вами за то, что вы должным образом исполнили его последнюю волю и верно служили ему и после смерти. Я ошибалась – он гордился бы вами уже только за один этот поступок.

Самурай смущенно потупился.

Настроение толпы изменилось, на унылых лицах проступило ликование. Раздались восторженные крики – жители Ако приветствовали возвращение госпожи Асано и ее верных самураев.

Из толпы вышла женщина. Оиси вгляделся и узнал Рику. В ее глазах стояли слезы радости, губы дрожали, но она не бросилась ему навстречу, а с достоинством, как и подобает жене самурая, ждала приближения мужа.

Мика с улыбкой смотрела на Рику, словно впервые осознав, что это не сон и они действительно вернулись в Ако.

Рику встревоженно оглядела колонну ронинов в поисках сына.

– Тикара! – воскликнула она.

Юноша обрадованно улыбнулся матери. Кай подтолкнул его к обочине. Рику метнулась к сыну и сжала его в объятьях, с благодарностью глядя на Оиси – Тикара вернулся домой цел и невредим.

Юный самурай ничуть не противился открытому выражению материнских чувств. Он сжал ее руку и повел мать за собой, по извилистой дороге к замку.

Со всех сторон жители предлагали ронинам воду и еду, выкрикивали слова приветствия. Усталые воины благодарно кивали, отказываясь от угощения, и сосредоточенно двигались к цели, чтобы завершить свое паломничество.

Реку, окружавшую замок Ако, ронины перешли в твердой уверенности, что их не остановят даже самураи сёгуна. Жители предупредили воинов, что недавно прибывшие войска бакуфу изгнали вассалов Киры из замка, но сами закрылись в крепости и выставили стражу.

Кладбище находилось на берегу реки, под сенью ив и сакуры. Согласно заповедям богов Синто, которые сотворили Японские острова и подняли их из морской пучины, бренные останки следовало хоронить за пределами селений. Хотя синтоистские верования мирно сосуществовали с буддийскими и похоронные церемонии проводились буддийскими монахами, жители по-прежнему блюли древние обычаи предков во всем, что касалось жизни и смерти.

Ронины свернули с дороги к замку и направились в поле. За ними на почтительном расстоянии следовали жители Ако. Воины, ведя лошадей в поводу, пошли берегом реки к кладбищу, вдоль ряда цветущих вишневых деревьев.

Стоявшие у ворот замка стражники в черных доспехах, украшенных золотым гербом сёгуна, издали наблюдали за процессией. Самураи Токугавы глядели на усталых воинов, не собираясь мешать проведению священного обряда на могиле господина Асано.

Кай и остальные ронины, встав вокруг Мики и Оиси, почтительно склонили головы. На могильной плите, у мемориальной колонны с именем князя Асано, стояла урна с его прахом.

Неупокоенная душа даймё не могла покинуть этот мир и начать новое существование. Внезапно налетевший порыв ветра зашуршал в траве у могилы, где не было ни дощечек с молитвами, ни цветов, ни благовоний, ни ритуальных подношений. Мика сокрушенно покачала головой: бессердечные вассалы Киры запретили местным жителям проявлять любые знаки уважения к своему бывшему господину.

Каю захотелось обнять любимую, но он не двинулся с места, надеясь, что его присутствие послужит ей утешением.

Подношение, которое ронины принесли на могилу своего повелителя, наверняка утешит его дух, целый год жаждавший возмездия.

Ясуно открепил от седла копье с жуткой ношей и передал мешок Оиси. Самурай неловко опустился на колени у могилы, установил подношение на каменную плиту, затем положил рядом кинжал-танто – клинок, прервавший жизни и князя Асано, и Киры.

– Покойся с миром, мой господин, – прошептал Оиси с низким поклоном. – Ты отмщен.

Мика опустилась на колени у могилы отца и усыпала могилу весенними цветами. Закрыв глаза, девушка прошептала тихую молитву.

Ветви цветущей сакуры зашелестели под ветром, осыпая ронинов прощальным дождем лепестков.

Мика встала и повернулась к воинам.

– Мы глядим вверх, не стыдясь небес, и кланяемся, не стыдясь земли, – промолвила она и поклонилась Оиси и ронинам. Глаза ее блестели, словно в них отражался дух отца и благодарность предков.

Ронины один за другим склоняли головы. Ясуно подошел к Каю и помог ему опуститься на колени – самурай заботился о Кае весь долгий путь в Ако.

Кай без возражений принял помощь и вознес молитву князю Асано, благодаря его за дарованную жизнь, чувство товарищества и любовь Мики, умоляя, чтобы дух его повелителя благосклонно принял благодарность и простил запретное чувство полукровки.

Усталые воины устроились отдохнуть на тенистом берегу реки. Жители деревни принесли угощение, приветствуя возвращение госпожи Асано и ронинов.

Мика с Оиси сели на лошадей и отправились к воротам замка Ако, горя желанием узнать судьбу их дома.

Стражники у ворот с любопытством рассматривали путников и почтительно поклонились, увидев лица загорелой женщины в мужской одежде и изможденного ронина с рукой на перевязи. Мика остановилась, назвала себя и Оиси, а затем уверенно попросила позволения войти в замок.

Начальник стражи сёгуна лично вышел к воротам и приказал впустить Мику и Оиси, кланяясь им, будто почетным гостям, а не преступникам – сбежавшей невесте и злодею, который убил ее жениха. Нерешительно переглянувшись, госпожа Асано и самурай, сопровождаемые пристальными взглядами охранников, прошли во внутренний двор.

Мика неуверенно направилась в замок, который должен был принадлежать ей по праву. Однако за прошедший год многое изменилось в ее жизни, и бывший дом показался девушке странным и чужим.

Оиси хмуро разглядывал опустевший замок, где когда-то властвовал князь Асано. Самурай перевел взгляд вдаль, туда, где стоял его собственный дом, вспомнил жену и шестнадцатилетнего сына, своего наследника… Все это отнял у него Кира.

В некогда ухоженном саду разрослись сорняки, кусты зачахли, но вишневые деревья стояли в цвету – символ божественного существования, неподвластного смертным, не знающего ни скорби, ни печали, ни скоротечной радости, ни бесплодных желаний.

Ваби-саби… Мика вспомнила отцовский пруд с карпами-кои – наверное, он тоже пришел в запустение, как будто бессловесные рыбы выбросились на камни после смерти своего господина, следуя древней традиции дзюнси.

С робким поклоном один из стражников осведомился, не желает ли госпожа Асано войти в замок. Мика покачала головой: незачем осквернять взор видом отцовских покоев, где целый год жил враг.

Порыв ветра взметнул столб пыли и опавших вишневых лепестков, довершая картину опустошения.

– Что нас ждет? – еле слышно прошептала Мика, глядя на Оиси.

– Честь Ако будет восстановлена, – ответил он, надеясь, что божественная справедливость спасет провинцию от притязаний сёгуна, но отвел глаза, встретив неверящий взор своей госпожи.

Мика кивнула охраннику и направилась к воротам замка, где к ней подошел начальник стражи.

– Госпожа Асано, сегодня прибывает сёгун, – сообщил он. – Он желает с вами встретиться и… – Он неловко откашлялся и продолжил: – Вам не придется долго ждать…

Девушка согласно склонила голову, понимая, что скрывается за этим приглашением.

Начальник стражи поклонился и подал знак охранникам открыть ворота.

– Большая честь для меня… – сказал он.

Мика недоуменно направилась к выходу.

– Что он имел в виду? – спросила она у Оиси.

– Наверняка честь встретиться с вами, госпожа, – пожал плечами самурай.

Они вскочили на лошадей.

– Что ж, придется чаще валяться в грязи и рядиться в мужскую одежду, – сказала Мика с безрадостной улыбкой. – Уж тогда сёгун меня точно заметит.

– Вас невозможно не заметить, Мика-химэ, – печально ответил Оиси и, обернувшись, посмотрел на мост, ведущий к замку. – Говорят, что у могущественного повелителя большие уши, – пробормотал он. – Соглядатаи сёгуна не теряли времени.

– Только слепые и глухие не знали, где мы. Когда мы прибыли в Ако, вести разнеслись повсюду. О нас знают все… – Мика удивленно покачала головой, вспоминая, как восторженно встречали ронинов местные жители.

Внезапно ей стало ясно, почему воины сёгуна оказывали ей такое почтение. Она посмотрела на Оиси и с гордостью произнесла:

– О нас знают все.