Алый как кровь Симукка Салла
Белоснежка смывала со своей кожи страх и панику и обрабатывала натертые ботинками мозоли.
На мамин звонок она ответила:
— Все отлично. В школе не слишком трудно. Да, у меня есть деньги.
Ложь. Ложь во благо.
Когда же она перестала делиться с мамой всем? Когда пошла в школу? Возможно, тогда. Или, может, раньше — потому, что в их семье не говорили. Белоснежка никогда не могла выяснить, о чем же таком не говорили, но неразговорчивость повисала в воздухе такой тяжестью, что в нее можно было врезаться и запутаться, как в паутине. Каждый заботился о своих делах. Умалчиваемые вещи могли быть любопытными, а со стороны — абсолютно странными. Как, например, обнимаемый Белоснежкой плюшевый зайчик. Мама привезла его ей во время последнего визита в Тампере и сказала, что некогда он был самой любимой игрушкой маленькой Белоснежки. Та взглянула в крошечные глаза зайчика и вдруг очень четко вспомнила, что это была любимая игрушка кого-то другого. Не ее, хотя она в него тоже играла. Она произнесла это вслух.
— Ты не так помнишь, — уверяла мама. — Он был твоей любимой игрушкой, и его звали Оскари.
Белоснежка замотала головой.
— Я позже назвала его Оскари. А сначала его имя было Клоун. Разве он мне достался не от какой-то кузины?
Мама ничего не сказала, и Белоснежка поняла, что это была одна из многих вещей, о которых просто не говорили.
Трещины в краске на потолке были как карта неизвестного звездного неба. Трещинки. Она их обожала. Они такие интересные. Сейчас Белоснежка сосредоточилась на ее гневе, и это дало ей силу. За ней уже дважды гнались, в нее стреляли. После всего этого ей надо бы хотеть больше, чем тогда, порвать со всем этим. Но сейчас она хотела узнать, хотела прояснить, поставить точку и заставить преступников ответить за свои действия. Она больше не хотела бояться.
Страх кончился тогда, когда карты были раскрыты.
Поэтому она знала, что будет делать завтра. Белоснежка яростным движением швырнула зайку в угол, достала мобильник и позвонила Элизе.
Вииво Тамм доковылял на костылях до двери своего дома и мучительно тяжело открыл ее ключом. Было очень трудно держать костыли, крутить ключ и стараться не наступать на левую ногу. Он покачнулся и поморщился.
Сердобольная бабушка, собрав людей вокруг, вызвала ему скорую помощь и, конечно, сама ворвалась бы в машину, чтобы удостовериться, что все будет хорошо, если бы фельдшеры не убедили ее, что больной в надежных руках.
В клинике Акута ему сделали рентген, диагностировали небольшую трещину, наложили шину, выдали костыли и сильное обезболивающее.
Сейчас Вииво наконец-то добрался до дома. Маленькая, мрачная и суровая однокомнатная квартира никогда не казалась ему такой соблазнительной. Открыть холодного пива, запить им парочку таблеток «Бураны»… может, еще что-нибудь. Смешать для того, чтобы освежить голову. Затем он позвонил бы Борису Соколову, который выплеснул всю свою злобу на его автоответчик.
Злобный сумасшедший «рюся»[40]. Очень хотелось не звонить, но тогда Борис гарантированно заявится барабанить в дверь.
В коридоре Вииво встретил затхлый запах. Гору грязной посуды хорошо бы когда-нибудь раскорчевать. В этой вони, тем не менее, было что-то странное, мятное. Как будто кто-то только что съел леденец от кашля.
Вииво закрыл за собой дверь и проковылял в свою одновременно гостиную — спальную — рабочую комнату. Он не успел зажечь свет, поскольку кто-то сделал это вместо него.
Вииво успел понять, что значит этот запах.
Люди Белого Медведя.
Выстрел — всего лишь тихий щелчок. Потом Тамм упал навзничь, и из его рта хлынула красная, как краска, кровь.
4 Марта. Пятница
Кожа, белая, как снег.
Огромная кисть для пудры двигалась по лицу. Белоснежка была по-зимнему бледна, и эту бледность не пытались убрать, совсем наоборот. Тональный крем на тон светлее, чем ее собственный, натуральный цвет. Как и пудра. Четко растушевать границы под подбородком. Косметика выровняла цвет и замаскировала небольшие дефекты кожи. Кожа стала неестественно гладкой. Белоснежка выглядела, как фарфоровая куколка.
Губы алые, как кровь.
Элиза четко прорисовала контур губ. Карандаш шел вдоль арки Купидона, затем по верхней губе налево, затем направо. После нижняя губа — одним уверенным движением. Растушевка к центру. Это усилило ощущение глубины.
Один слой губной помады. Излишки аккуратно промокнуть бумагой. Затем второй слой. После — красный блеск для губ по центру, чтобы создать оптический эффект пухлых губ.
Волосы черные, как смоль.
Элиза зачесала челку Белоснежки и побрызгала хорошим лаком для волос. Затем взбила черное каре и лаком зафиксировала правильную форму прически.
Краска легла отлично. Белоснежка раздумывала над тем, насколько странно выглядит, когда, после продолжительного времени, они стали смывать краску и на ослепительно белый кафель потекли завитушками иссиня-черные струйки. Краска образовывала романтичные красивые картины на полу ванной, пока канализация не всосала ее остатки в трубу. Белоснежка ополаскивала волосы, пока вода не стала абсолютно прозрачной.
Еще более странно она выглядела, когда Элиза усадила ее на стул, накинула старую простыню на плечи и начала коротко стричь волосы. Сначала до плеч, затем еще немного до ушей. Черные локоны валялись на полу. Белоснежке было трудно представить, что это нападало с ее головы.
Черные мокрые пряди на полу. Как знаки вопроса без точек. Вся ситуация — один сплошной знак вопроса. Белоснежке хотелось поставить точку, и именно поэтому она тут.
— Тебе не жалко? — спросила Элиза в середине процесса.
Белоснежка слегка улыбнулась.
— Это всего лишь мертвая клетчатка.
Элизу затрясло.
— Я никогда так не думала.
В конце Элиза подстригла ей челку, выпрямила волосы и проверила, чтобы нигде не торчало лишних волосинок. Затем протянула Белоснежке длинное красное вечернее платье, цвет которого колебался от алого до оранжевого и от пурпурного до винного, в зависимости от положения и света. Белоснежка надела его. Платье было простым, с узкими лямочками, и прекрасно село.
Белоснежка взглянула в зеркало.
Свет мой зеркальце, скажи…
Из зеркала на нее смотрела чужая и прекрасная женщина: прямая осанка, накрашенные темным загадочные глаза и выражение губ, которое может означать как радушную улыбку, так и пренебрежение. Белоснежка была довольна. Эта женщина — не она. Эта женщина — кто-то другой. Кто-то, кто пойдет на вечеринку к Белому Медведю.
Элиза вскочила и начала издавать короткие странные звуки. Белоснежка расшифровала их как позитивную оценку.
— Кроме шуток, ты прекрасна. Я такая молодец! Какого черта я вообще торчу в этом лицее, когда из меня может выйти великолепный визажист?
Здорово видеть Элизу радостной. К ее щекам вернулся румянец, и во взгляде больше не было тусклой унылой пустоты.
— И еще чуть-чуть этого, — потребовала она и брызнула Белоснежке на шею духи Joy.
Белоснежка задержала дыхание, чтобы не проглотить витающую в воздухе смесь эфирных соединений и алкоголя.
Сейчас она пахла кем-то другим, но не собой. Отлично. Никто не вспомнит ее после праздника. Там запомнят женщину, выглядящую как Белоснежка из сказки, которая пахнет дорогими духами, лаком для волос и шикарным мылом.
— Парни, идите сюда!
Туукка и Каспер с грохотом вылетели из комнаты.
— У тебя неплохо получи… Вау!
Предложение осталось неоконченным, когда Белоснежка повернулась. Каспер тоже стоял, разинув рот.
— Мммм… Разве это не другая сказка, где из серой мышки получается неприлично хорошенькая телка? — наконец, смог сказать Каспер. — Золушка, что ли?
— Я б ей вдул, — вырвалось у Туукки.
Парень ляпнул, не подумав.
— Если только во сне, — удовлетворенно сказала Белоснежка.
Было уже 19.20. Три часа назад Белоснежка пришла к Элизе, у которой сидели Туукка и Каспер. Начало их встречи прошло в молчании. Но все они знали, что определенная грань уже пройдена. До этого все было легко, управляемо, относительно напряженно. Больше — нет. В Белоснежку стреляли. Она идет туда, где ей может грозить опасность.
Белоснежка еще раз повторила свой план. Он не был разумным. Не был рациональным. Он был опасным. Но Белоснежка не обращала на это внимания. Она хотела опасности. Хотела пойти туда, где было страшнее всего.
Когда Белоснежка прошлась еще раз по плану, где она тайно пыталась попасть на вечеринку как-нибудь с черного хода, Каспер разинул рот и произнес:
— Не выйдет.
— С чего ты взял? — удивилась Элиза.
— К Белому Медведю не попасть просто «как-нибудь с черного хода». Я слышал, что там по-настоящему надежные системы безопасности. Всякие чертовы заборы, и охранники, и прочее.
Каспер положил руки на затылок и откинулся в кресле на спинку. Было видно, что он наслаждается ролью носителя истины.
— Окей. Тогда забыли, — сказала Белоснежка.
Каспер хитро улыбнулся.
— Единственное что: ты можешь попасть туда прямо, через парадную дверь, у всех на виду.
— Как такое возможно?
— Женщины могут. По крайней мере, определенные женщины, которые приглашены на вечеринку, чтобы выглядеть шикарно и развлекать мужчин. Их ни о чем не спрашивают, если они одеты соответственно теме. В этот раз тема — fairy tales, то есть сказки.
Туукка прыснул так, что у него из носа потекла минералка.
— Ты серьезно? Разве мы не сможем сделать из нашей экоанархичной лесбияночки люксовую шлю… простите, эскорт-девушку?
Элиза оценивающе осмотрела Белоснежку с ног до головы. Затем приказала парням поразвлекать самих себя пару часов, хотя бы киношку посмотреть или в игрушку поиграть.
— Я смогу то, что не сможете вы, — сказала она, улыбаясь. — Если папа придет домой, не пускайте его ко мне в комнату. Скажите, что я сплю, или что йогой нагишом занимаюсь. Или еще что-нибудь.
Белоснежка была готова. На часах 19.45. На ней было красное вечернее платье и белые туфли на каблуках. Недолго потренировавшись ходить на них, она поняла, что вес следует распределять по ноге и что шагать надо совсем не так, как на плоской подошве. Наконец, это стало несложно. Вопрос лишь в усвоении роли, чтобы собственные движения соответствовали образу, созданному одеждой.
Белоснежка не умеет нормально ходить. Она странно волочит ноги.
Этим словам уже десять лет. Белоснежка помнит даже тембр голоса, которым это было сказано. Выражения лица и жесты, которые сопровождали слова. Преувеличенно подражательные.
Тогда она решила, что будет учиться ходить всеми возможными способами. Нормально и ненормально, красиво и уродливо, быстро и медленно, плетясь и семеня. И никто никогда не сможет сказать ничего по этому поводу. Это не спасло ее тогда, но от навыка все же была польза — много раз после того случая.
Элиза накинула на Белоснежку белую короткую искусственную шубку и протянула длинные черные перчатки, доходящие до локтей. И маленькую, украшенную бисером сумочку.
— Не потеряй ее. Она жутко дорогая, — заставила поклясться Элиза.
Снизу послышался звон: отец Элизы собирался на вечеринку. Туукка и Каспер тоже спустились вниз, собираясь уходить. Белоснежка открыла сумочку. Там лежали пудра, кроваво-красная помада в золотом флакончике, сто евро и что-то розовое и волосатое. Она ощупала мягкую поверхность и почувствовала, как пальцы утонули в ней и нащупали что-то твердое. Она достала этот предмет из сумочки. Розовые наручники.
Элиза покраснела и замотала головой.
— Не спрашивай. Я не хочу вспоминать эти вечеринки.
Белоснежка лишь слегка подняла брови и положила наручники обратно в сумочку. Ее не касалось то, что Элиза делает на вечеринках и с кем.
— И это.
Элиза вручила Белоснежке огромный, черный пуховик до щиколоток с капюшоном.
— Я не знаю, чем думала, когда покупала это. В нем выглядишь будто в спальном мешке. Но вот ему нашлось применение.
Белоснежка надела пуховик. Он немного жал в плечах, так как внутри должны были поместиться рукава искусственной шубки. В остальном же пуховик был идеален. Белоснежка застегнула пуговицы, осторожно надела капюшон и еще раз посмотрела на себя в зеркало.
Снежный человек. Черный кузен Йети, допустим.
Элиза и Белоснежка секунду постояли друг напротив друга. Обеим было нечего сказать. Белоснежка почувствовала желание обнять Элизу и пообещать, что все будет хорошо. Хотя она не была в этом уверена. Да она никогда никого не хотела обнимать добровольно, кроме мамы и папы в детстве.
Элизе было страшно. Как и Белоснежке.
Элиза была готова сделать то, что должна. Как и Белоснежка.
Сейчас бессмысленно спрашивать, уверена ли Элиза в том, что в действительности хочет узнать об отце. Граница вопросов и сомнений уже пройдена. Элиза была избалованным подростком, которая думала, что живет жизнью-мечтой первой красавицы лицея. Она, видимо, думала, что сможет протанцевать всю жизнь, покупая на деньги отца одежду и сумочки от кутюр, устраивая выходящие из-под контроля вечеринки, после которых убирает кто-то другой; потягивая напитки и кое-что еще, крутя мальчишками и мужчинами, как ей захочется. Скрывая хрупкость за накрашенной маской. Изображая из себя более глупую особу, чем есть на самом деле.
Белоснежка видела, что Элиза знает: этот вечер изменит все. Розовые очки окончательно разобьются. На картинке появились отвратительные пятна — уже в ночь на понедельник, когда Элиза вытащила руки из пакета и удивилась, почему они такие грязные и липкие. То, что обнаружилось тем вечером, никогда не смыть водой.
Во взгляде Элизы мерцала такая решительность, что Белоснежка подумала: они не слишком уж разные. Их миры никогда полностью не соприкоснутся, но в эту мимолетную минуту они были объединены одним окружением, одним чувством, одной мыслью.
Элиза набрала полные легкие воздуха, спокойно выдохнула и сказала:
— А сейчас ты идешь смущать моего папочку.
Белоснежка кивнула. Было 19.52.
Пальцы Терхо Вяйсянена скользили по сатину, когда он пытался завязать галстук-бабочку. Руки безнадежно вспотели. Надо иногда протирать их туалетной бумагой.
Времени слишком много. Ему уже надо было бы стоять на улице и ждать машину. Он ни в коем случае не хотел опаздывать. Машина не стала бы его ждать. Мероприятие прошло бы мимо. Выскользнуло бы из рук, как сатиновая бабочка.
Светский раут. Когда он последний раз был на светском рауте? Несколько лет назад, где-то на вечеринке босса жены: утомительный выпендреж с коктейлями, закончившийся вызовом такси под утро. Терхо не любил такие сборища «изысканного общества». Хотя по многим меркам он сам сейчас «изысканное общество».
Бабочка наконец-то соблаговолила занять свое место. Терхо, нервничая, слегка дотронулся до волос, хотя парикмахер только что хорошо их уложил, и понял, что напряжен больше, чем обычно. Он напоминал себе, что идет на вечеринку по двум причинам.
Чтобы смочь поговорить напрямую с Белым Медведем.
Чтобы увидеть Наталью.
Наталья до сих пор не ответила на его письмо. Терхо знал, что когда-то раньше она бывала на вечеринках Белого Медведя, но не хотела ничего ему рассказывать.
Top secret, my love[41].
Белый Медведь держал людей непостижимо крепко. Терхо подозревал, что у него самого нет особого положения в глазах Белого Медведя. Всего лишь жалкий наркополицейский, пешка. Хотя последние десять лет он, может быть, помогал бизнесу, но, вероятно, они прекрасно справились бы и без него. И все-таки ему надо посовещаться.
Поддавшись утренним эмоциям, Терхо принял решение. Он больше не хочет продолжать. Он хочет отказаться от двойной роли. Но ему надо получить от Белого Медведя такую компенсацию, чтобы удалось покрыть убытки последующих нескольких лет. Чтобы получилось распрощаться с игровыми долгами, устроить дела Натальи и свои собственные. А затем сосредоточиться на жизни, простой спокойной жизни, в которой нет ничего такого, от чего сердце начинает учащенно биться. Ни преступлений, ни игр, ни Натальи, ни денег.
Терхо понял, что больше не может терпеть страх и стресс. Прикрытие, которое в молодости поднимало уровень адреналина в его крови, кажется сейчас утомительным и нервным. Он, может быть, и смог бы продолжать еще несколько лет, но тогда здоровье подведет, сердце подведет, нервы подведут. Он сам себя подводит уже столько времени…
Из зеркала ванной на Терхо смотрел мужчина, выглядящий старше своих лет. Под глазами висят мешки, под подбородком висит еще один, рыхлый, и живот висит над ремнем. Все на нем висит и течет. Годы стресса и ощущения вины съедали его, заставляли его съедать что придется, не следить за здоровьем, силами, не следить за семьей. Надо признаться в этом если не другим, то хотя бы себе.
Со всем надо завязывать. И со свиданиями с Натальей надо завязать. Из них все равно не выйдет такой пары, которая могла бы открыто появляться на людях. Надо начать новую, честную жизнь. Поэтому он пытается сделать что-то, в чем удача редко его подводит. Он попытается шантажировать Белого Медведя.
Терхо снова взглянул на часы. Пора. Он только вышел в коридор, как Элиза сбежала с лестницы, схватила его за руку и начала тащить в сауну на первом этаже.
— Что такое? Мне надо идти, — нервничал Терхо.
— Мне надо показать тебе кое-что очень важное. Это на минутку.
— Не сейчас. Мне нельзя опаздывать. Это очень-очень важное мероприятие.
— Неужели какая-то вечеринка важнее меня?
Элиза крепко схватила его за руку. Большие обиженные глаза. Терхо увидел перед собой не семнадцатилетнюю девушку, а семилетнюю девочку, которую страшно огорчить.
— Окей. Но только на одну минуту.
Белоснежка тихо спустилась по ступенькам. Это было ужасно сложно сделать на каблуках и в стесняющем движения спальном мешке. Туукка ждал ее снаружи, в укрытии у лестницы.
— Еще не приехала, — прошептал он.
— Надеюсь, не опоздает, — сказала Белоснежка.
28 градусов мороза, рекорд этой зимы. На всем лежит тонкий ледяной слой. На домах, деревьях, камнях, машинах. Одежде, волосах, щеках, мыслях.
— Элиза обещала задержать отца, пока я не позвоню, — сказал Туукка.
Затем они притихли и стали ждать. Белоснежка удивилась, почему Туукка не прикалывается над ее одеянием черного снежного человека или над тем, какие предложения ей придется выслушивать весь вечер. Она видела, что у парня подбородок дрожал. Туукка напрягся. Может, даже боялся. Возможно, первый раз в жизни по-настоящему.
Жил-был мальчик, который научился бояться…
Сама Белоснежка чувствовала себя удивительно умиротворенно. Они действовала заранее спланированным образом. И сосредоточилась на том, что будет дальше.
19.58. «Ауди» вывернула на улицу и остановилась перед домом. Туукка посмотрел на Белоснежку, приподняв бровь. Белоснежка кивнула. Туукка вышел на прогулку. Он спокойно прошел мимо черной машины, и когда вышел из поля зрения водителя, нырнул за припаркованную «ауди», сгорбился за багажником и стал ждать сидя.
Теперь выход Каспера.
Парень вышел из-за угла, подошел к черной «ауди» и стал огибать ее спереди. Водитель не реагировал. Каспер достал из кармана ключ, демонстративно прижал его к капоту и продолжил путь. Звук поцарапанного покрытия разорвал морозную тишину. Водитель уставился на Каспера, пока не понял, что произошло.
Каспер удовлетворенно поднял в воздух средний палец.
Тогда к водителю вернулась жизнь. Он рявкнул что-то непонятное и выскочил из машины. Туукка действовал быстро, как молния. Он приоткрыл багажник. Каспер побежал, противно смеясь; водитель устремился за ним, на секунду оглянулся, чтобы закрыть машину с брелока, и продолжил погоню за Каспером. Тот умел бежать достаточно медленно, чтобы быть соблазнительно близко.
Белоснежка уже была около машины. Туукка помог ей залезть в багажник. Тот, по счастью, оказался немаленьким, но Белоснежка все равно вынуждена была сгруппироваться, чтобы влезть внутрь. Наконец, она положила полоску шелковой ткани на механизм замка и показала Туукке большой палец: все отлично.
Тот ответил тем же жестом и закрыл багажник максимально тихо.
Когда Белоснежку окружила темнота, она была вынуждена побороть ужас. Девушка оказалась в маленьком тесном пространстве, где пахло затхлым воздухом и бензином. Она надеялась, что путешествие не будет длинным.
Наконец Белоснежка услышала, как водитель вернулся, вполголоса сыпля ругательствами. Пип-пип — замок машины открыт. Водитель сел в машину и хлопнул за собой дверью.
Белоснежка попробовала, получится ли у нее достать мобильник из сумочки. Едва-едва. Она посмотрела на часы мобильного: 20.05. Можно даже на секунду осветить синим экраном темноту.
Затем послышались приближающиеся шаги со стороны Элизиного дома. Дверь машины открылась.
— What took you so long?[42] — спросил водитель ворчливым голосом.
— Sorry. Family matters[43], — услышала Белоснежка голос Терхо Вяйсянена.
— Polar Bear hates it when people are late[44].
— Let’s not waste more time then[45].
Аминь. Элиза была полностью солидарна с отцом Элизы. У нее не было ни малейшего желания провести в этом месте и в этой позе больше времени, чем это нужно.
«Ауди» зарычал и тронулся.
— You have criminals on this street[46].
С трудом разобрав слова водителя, Белоснежка улыбнулась. Когда машина тронулась и холодный поток воздуха стал проникать внутрь через щель в багажнике, она успокоилась.
Назад пути нет.
Темнота непроглядная. Сквозь нее не протиснуться. Темнота не позволит.
Она не выбралась бы. Ей не хватило бы воздуха. Она бы умерла.
Гравий оставлял на ее спине рельефную картинку из ямок. Она сжимала гравий ладонями, чувствовала острые края камней, давала камням упасть между пальцами.
— Выпустите меня! — кричала она.
Она крикнула это десять раз, сто раз, тысячу раз. Она била по крышке кулаками, пинала ее ногами, поворачивалась и пыталась выбить ее спиной. Бесполезно.
Они сидели на крышке. Наверное, болтали ногами и по очереди сосали леденцы на палочке, смаковали его клубничный вкус. Они никуда не спешили. У них была власть.
Слезы лились из глаз Белоснежки уже сухими. Она начала впадать в панику. Ей казалось, что если она не выберется прямо сейчас, то задохнется.
Она начала орать. Так громко, как только могла. Она думала о крике чаек и их открытых клювах. Она была чайкой. Она кричала.
Чем громче голос, тем дольше будешь жить. Она превратилась в голос. Она была едина с голосом. Такой же яростно-красный, высокий тембр.
В какой-то момент она поняла, что больше не темно. Крышка ящика с гравием открыта. Она поднялась и вытерла слезы. К щекам пристали песок и мелко измельченный гравий.
Ее не видели.
Они ждали следующего случая. Они знали так же хорошо, как и Белоснежка, что он наступит.
Белоснежка медленно досчитала до десяти.
Сейчас она не позволит себе паниковать. Она больше не та девочка, что раньше. Она изменилась. Она научилась. Она может находится в каком угодно маленьком пространстве сколько угодно времени.
Все до этого момента шло как надо. Почти все.
Да, ударяясь о края стенок багажника, она теперь в синяках. Да, кажется, что в ее нос навсегда въелся запах бензина. Да, она дрожит от холода и чувствует, что продрогла до кончиков пальцев. Но это мелочи.
«Ауди» ехала тридцать пять минут, затем замедлила ход и остановилась. Терхо Вяйсянен выбрался из машины первым. Затем вышел водитель, запер машину и ушел.
Белоснежка прислушалась и, так как вокруг было тихо, рискнула схватиться окоченевшими пальцами за шелковую ткань, ровно потянуть за нее и осторожно надавить ногами на люк, чтобы тот открылся. Оставшаяся в механизме замка ткань должна выщелкнуть язычок из паза, чтобы она могла выбраться.
Треск рвущейся ткани — это самое плохое, что она слышала за последнее время.
Без паники. Спокойно.
Белоснежка определила на ощупь, где именно порвалась ткань. Не смогла понять. Заледеневшие пальцы ничего не ощущали, а длинные перчатки мешали осязать. Белоснежка схватилась зубами за правую перчатку, стянула ее, затем засунула замерзшие пальцы в рот и грела их до тех пор, пока кровь снова не начала циркулировать.
Новая попытка.
Пальцы нащупали край замка и потрогали ткань. Белонежка знала, что влажные пальцы сразу же заледенеют.
Да. О да. Шелка осталось ровно столько, что за него можно схватиться. Она вцепилась в ткань, сильно толкнула ногами люк вверх и потянула ткань — медленно, медленно, медленно и четко к себе.
Багажник не открылся.
Белоснежка сжала зубы, толкала и тянула. Напрягалась до предела.
Щелк.
Люк все-таки поднялся. Багажник открыт. Белоснежка схватилась за его края и отдышалась. Она слушала. Как раз в этот момент прямо к «ауди» вывернула и остановилась другая машина. Пассажиры вышли наружу.
— Мог бы хоть иногда пылесосить свою телегу, — послышался женский голос. — Посмотри на мои туфли. Они должны были быть розовыми.
— Сама же хотела быть Спящей Красавицей, принцессой Розой. По-моему, тебе больше подошла бы злая мачеха. Как раз надела бы черные туфли, — ответил мужчина.
Голоса ссорящейся пары отдалялись. Стало тихо.
Белоснежка приподняла багажник и огляделась. «Ауди» находилась на какой-то маленькой парковке. К счастью, машина остановилась с краю, в тени и за деревьями. Сейчас ее никто не увидит.
Белоснежка молниеносно распаковалась из «спального мешка», натянула перчатку на руку, поднялась из багажника и тихо его закрыла. Куртку надо оставить внутри. Наверное, назавтра — или когда багажник будет открыт в следующий раз — водитель будет удивлен. Белоснежка потрогала прическу. Кажется, она в полном порядке. Элиза не преувеличивала, говоря, что ее лак для волос творит чудеса.
Пудреницу из сумочки — и к зеркалу. Быстрая проверка макияжа. Убрать размазанную помаду с края нижней губы. Вот теперь она готова.
Белоснежка оглянулась, чтобы осмотреть место для вечеринки.
Борис Соколов осмотрел свое творение и кивнул сам себе. Снежная Королева, так как раньше. Если этот вид не заставит Терхо Вяйсянена прекратить конфликт, то он, Борис, будет готов съесть два кило шариков из льда. За один присест.
Борис чувствовал одновременно неизмеримую боль и удовлетворение. Причина удовлетворения была ясна. Ему стало легче. Он смог все прояснить с Белым Медведем, тот не держит зла из-за выстрела в Вииво Тамма.
Белый Медведь объяснил, что его люди видели Вииво буйствующим с оружием на кладбище среди бела дня. Это непорядок. Значит, у него пропала сознательность, и он стал ненадежен. А ненадежный человек не нужен, в этом Белый Медведь и Борис были солидарны. Поэтому Вииво надо было убрать. Ничего личного.
Борис смотрел на Наталью, карие глаза которой были открыты. На лице — удивление, потрясение.
Ох, маленькая моя Наташенька, ты, что, вправду думала, что дядя Боря не узнает о том, что ты решила сбежать? Да еще и с деньгами? Это было бы воровством. А все мы знаем, что воровство — это очень плохо. Если бы ты вела себя хорошо, все вышло бы не так.
Наталья, Наталья…
Снежная Королева с инеем на губах.
Вечеринка может начинаться.
Сплетни Каспера оказались правдой. Здание окружал огромный каменный забор. Само здание большое, начала XX века, трехэтажное, среди леса. И к зданию ведет только одна узкая тропинка.
Белоснежка сомневалась, что это здание можно найти на карте. Есть места, расположение которых нужно держать в тайне, и для этого есть разные способы.
Она отправилась к воротам, рядом с которыми охранник останавливал людей и что-то у них спрашивал. Белоснежка старалась, чтобы ее поведение соответствовало виду оплаченной вперед, роскошной девушки из эскорт-услуг.
Когда подошла ее очередь, она зашагала мимо охранников целенаправленно, но с ощущением собственного достоинства.
— Минуточку. Стоп! — сказал один из шкафов.
Сердце Белоснежки забилось. Неужели дорожка оборвалась?
— Мобильник. Cell phone[47], — потребовал охранник и протянул руку.
Белоснежка скривила рот, достала из сумочки мобильный и демонстративно сунула его в гигантскую ладонь охранника. Можно было подумать, что для этих амбалов не было ничего важнее, чем старый Элизин телефон, причем испорченный. Охранник положил мобильник в сумку, где, судя по звуку, лежали и другие телефоны. Затем тщательно изучил содержание дамской сумочки и отдал ее обратно.
Едва заметным движением головы он дал понять, что Белоснежка может проходить. Девушка приказала ногам не дрожать от холода и облегчения. Она высоко держала голову. Хождение на каблуках по ледяной дороге казалось самоистязанием, хотя дорожка была хорошо посыпана песком.
Шаг. Спокойно.
Вокруг темнота. Белоснежка шла вдоль дорожки из фонарей. По краю дорожки во двор стояли уличные свечи, которые буквально полыхали на ветру. В конце дорожки была дверь, около которой стоял швейцар старых времен. Собранные сзади волосы и белые короткие перчатки. Язык жестов, одновременно высокомерный и надменно-вежливый. Халдей открыл дверь Белоснежке и поклонился. Та прошла внутрь.
У нее получилось.
Она действительно попала на вечеринку к Белому Медведю. Теперь ей надо выяснить, во что впутался отец Элизы.