Уж замуж невтерпеж, или Любовь цвета крови Штурм Наталья
Мы перешли в другую комнату.
Секретарша быстро накрыла типично русский стол. Колбасные нарезки, селедочка, горячая картошка, семужка и большая плошка черной икры. Бутылку серебряной «Текилы» оперативно доставила охрана, и мы вдвоем сели за стол.
Михаил Андреевич был немногословен.
– Давайте на «ты». Не возражаете? – спросил он, продолжая внимательно меня разглядывать.
– Конечно, Михаил, – с готовностью согласилась я, ища глазами большую ложку для икры.
– Ты сама-то что хочешь? – спросил он напрямик.
Он сразу догадался, что не за советом я сюда пришла. У меня было три адвоката, и работали они хорошо.
– А как вы думаете, что я могу хотеть, если у меня отнимают самое дорогое, а те, от кого зависит восстановление справедливости, попросту глумятся надо мной и сыном? Я не могу сидеть и ждать, когда отберут ребенка, а заряженное ружье в конце концов выстрелит. Безнаказанность – это прямой путь к новым «подвигам». Он знает, что всегда сможет откупиться. Его никто не остановил. Избил? Пожалуйста, с вас пятьсот долларов. Бегает с ружьем? Ну так ведь пока еще никого не убил… Раньше он боялся закона – теперь убедился, что с законом можно договориться.
Жестокость порождает жестокость…
Я хочу, чтобы он сдох.
Михаил молчал.
Я залпом выпила рюмку текилы. Все. Самое главное я сказала. Теперь жизнь Роберта зависит от этого человека. Как он решит, так и будет.
– Я слушал тебя и вдруг четко так увидел его. Поверь: он того не стоит, – спокойно произнес Михаил.
– Стоит, стоит! – кровожадно заверила я, подбодренная мексиканской водкой.
– Нет, – коротко ответил он. – Ты нарисовала образ страшного врага, а он на самом деле слабый и зависимый человек. К тому же – это я тоже ясно вижу – он любит тебя и страдает. Поверь, он уже наказан тем, что остался без тебя. И все его действия направлены лишь на то, чтобы или вернуть, или отомстить. Закройся. Не поддавайся на провокации. Получай удовольствие, живи полноценной жизнью. А о ребенке не волнуйся. Он будет с тобой.
Михаил закончил говорить и, щелкнув пультом, включил телевизор.
В комнату ворвалась фоновая музыка канала МУЗ-ТВ.
Лучезарная пустота заполнила пространство.
Неожиданно для себя я встала и пошла танцевать.
– У тебя есть самая любимая песня в репертуаре? – перевел разговор на другую тему Михаил.
– Да. На стихи Леонида Дербенева.
И сразу же запела:
- Лицо судьбы без грима
- Встает передо мной,
- И вновь удача мимо,
- И счастье стороной.
- А если я, отчаясь, кричу: «Ты что, Судьба?»
- Она мне отвечает: «Кто звал тебя сюда?»
- Девочки примерные, мальчики-проказники,
- Что-то в школе главное нам не досказали,
- Вот и оказались мы лишние на празднике,
- На безумном шарике, в звездном этом зале…
– Послушай, кажется, я понял, кто нам может помочь, – внезапно сказал Михаил. – Как мне это раньше не пришло в голову!
– Это тебя мое пение вдохновило, или песня понравилась? – немного растерялась я, садясь обратно за стол. Творческие люди всегда очень болезненно относятся, если их перебивают или слушают недостаточно внимательно.
– Когда ты запела, меня осенило, – эмоционально продолжил Михаил. – Есть один человек, который помог очень многим людям. Особенно из вашего мира искусства. Он – великий человек! Я думаю, что только он может помочь вернуть тебе сына. Это…
И он назвал имя.
Я никогда не была идолопоклонником и не сотворяла себе кумиров. Но с того дня и по сей день я молюсь за здоровье этого человека.
Перед тем как приехать к Нему в офис, Михаил учил меня:
– Когда будешь рассказывать – возьми себя в руки. Излагай коротко и внятно. Главное – не плачь. У Него весь день расписан по минутам, к тому же Он только что после операции… Ну, с богом!
Но когда Он вышел ко мне навстречу из своего кабинета и назвал мое имя в уменьшительно-ласкательной форме, я бросилась к Нему, как к отцу, и, не в силах сдержать всю накопившуюся боль, заплакала.
Он был еще очень слаб после болезни, и я была потрясена, с какой заботой и сочувствием Он отнесся к моей драме, только что пережив собственную.
Несмотря на печальную тему встречи, я постаралась выглядеть на «пять». Красивой и ухоженной женщине приятней помочь, чем опустившей руки истеричке, – решила я и нарядилась как на вручение «Грэмми». Накрасилась и нацепила на себя сразу все кулоны и браслеты, которые были. В результате получилась хорошо сохранившаяся мумия в дорогих украшениях из гробниц египетской знати.
Чтобы оправдать неуместно-праздничный вид, я протянула «избитые» фотографии. Те, на которых мое лицо было похоже на некрасивую монголку, покусанную пчелами.
– Твой муж много зарабатывает? – спросил Он, возвращая фотографии.
Я ответила.
– Да, с такими деньгами он быстро найдет маму для вашего сына, – сказал он.
Великолепное чувство юмора. В любой ситуации, как бы ни было плохо… Конечно, смех – лучшее лекарство.
Я поймала себя на улыбке. Не вымученной – мне действительно стало легко и спокойно.
– С этой минуты можешь больше не терзать себя. Иди домой, займись дочкой, я думаю, все будет хорошо.
– А если не будет – что делать? – осмелела я.
Он повысил на полтона голос и сказал:
– Ну, ты себя, умную, будешь слушать или меня?
Я молча закивала головой и встала прощаться.
Мы подошли к двери, Он взялся за ручку… потом неожиданно повернулся ко мне и тихо сказал:
– У меня у самого внуки. Я понимаю, как тебе должно быть больно.
Всю чужую боль Он пропускал через себя – я увидела это по глазам. «Сострадание есть высочайшая форма человеческого существования», – сказал Ф. М. Достоевский.
Когда через три месяца я снова пришла в офис, он выглядел великолепно. И я поняла почему.
Он знает, что в нем нуждаются. Он делает добро, и оно к нему возвращается.
Глава IX
После той памятной встречи началось возрождение.
Утро начиналось уже не с сигарет, а с молитвы.
Коврик на пол перед иконой и минут пятнадцать на коленях вместо зарядки акафист «Нечаянная радость» и молитва Пресвятой Богородице.
Лялька поначалу крутила пальцем у виска, но потом привыкла и даже соблюдала тишину во время священнодействия.
Потом я ехала на Таганку, в монастырь св. Матроны Блаженной. Святая Матронушка, как ее называют паломники, покровительствует женщинам и семье. Верующие и обделенные идут сюда прикоснуться к мощам и поставить свечки.
– И ему поставь, деточка. Поставь, поставь! – посоветовала пожилая женщина, с которой я разоткровенничалась в ожидании своей очереди.
– Как можно! – удивилась я. – Ведь ставятся свечи за здоровье дорогих тебе людей. А он – враг.
– Не молись о его смерти – молись, чтобы он не ушел от всех земных зол. Поставь свечку врагу своему – только делать это нужно, искренне желая ему здоровья, а не с мыслью «ставлю врагу своему свечку за здравие, чтоб он от этого сдох поскорее».
– И что будет? – заинтересовалась я.
– Либо он станет твоим другом, либо Бог его накажет. Проверяла на себе! – убежденно ответила женщина.
За окном снова был май, и все было точно так же, как в тот майский день, когда мы познакомились…
Мы прошли все сезоны любви: и весеннее цветение, и страстное лето, и спокойную степенную осень, но остались именно в холодной, злой и бесплодной зиме.
Мы пропитали себя враждой и жаждой мести.
Бег по замкнутому кругу… Куда дальше?
– Прости его, – сказала мне известная певица перед концертом.
– Ни за что! – ответила я.
– Прости. Тебе самой станет легче. Тебя съедает ненависть к нему. Только прости в душе – не на словах. Честно. Ты увидишь, что тебе легче станет дышать.
– Это сейчас-то, когда близка моя победа? Зачем?..
– Только сильные умеют прощать. Это не я сказала… – улыбнулась она и продолжила гримироваться.
Машину пришлось продать. Хоть какие-то деньги…
Оставила лишь себе на память бумажку, которую Роберт прилепил на лобовое стекло в день вручения подарка.
«Малышу за малыша».
Выбросить ее я не смогла… Ведь она была написана рукой мужчины, которого я когда-то так любила…
Концерты постепенно восстановились, но средств для покупки новой машины все равно не хватало.
Шофер Блекина возил меня с утра до вечера безотказно.
Продолжать пользоваться добротой человека, которого ты даже никогда не видела, было уже наглостью.
Я вытащила заветную коробочку с желтым бриллиантом. Покрытый множеством граней, при свете галогеновых ламп зажегся, вспыхнул разноцветными огоньками и игривыми искрами благородный камень!
Он сиял всеми цветами радуги и радовал непревзойденной красотой.
Жаль расставаться с ним, но по-другому мне не решить своих проблем.
Я еще долго сидела и разговаривала с бриллиантом.
Прощай, Степан Палыч! Вам – заниматься политикой, а мне – забыть о вас, как о прекрасном сне… А может, это и был сон?
Только колечко реально.
И продать его оказалось непросто: украшения – сомнительное капиталовложение. Покупаешь дорого – продаешь уже за полцены.
Как бы там ни было, за эти самые полцены я все-таки упросила купить кольцо хозяйку одной картинной галереи. Она позвонила мужу и назвала цену вдвое больше, он безропотно согласился.
Интересно, он ее бьет? А если бьет – она его прощает?
В любом случае без денег она точно не останется. Молодец!
В тот же день я вернула Блекину долг. И обрадовалась больше него. Для него это лишь деньги, а для меня – самоуважение.
Блекин оказался психически нормальным мужчиной лет сорока пяти, с внешностью сумасшедше-обаятельного Бармалея.
Мы встретились в Петровском парке. В первомайские праздники там всегда бывает много народу с детьми. Я «натаскивала» себя на адекватность мировосприятия. Ну и что? Скоро и я так же буду гулять со своим сыном. И незачем больше отводить глаза от колясок и счастливых мамаш.
Блекин шел рядом и монологом исповедовался.
– Зачем ты подругу мою напугал? – поинтересовалась я. – Она решила, что у тебя паранойя.
– А это я так женщин проверяю. Несу им всякий бред. Если испугалась – значит, можно продолжать знакомство. А если на все согласная (шизик и алкаш – ничего себе!), значит, хитрая. А хитрых я не люблю.
– А мне почему помог?
– А ты сразу напрямик ломанулась. Мне понравилось…
– Послезавтра суд по гражданскому… Думаю, все будет хорошо. Приглашаю тебя в ресторан. Ты хоть выпиваешь или это тоже фантазии?
– Ну, почему же, – обиделся Блекин, – я алкоголик. На самом деле.
Мне показалось, он произнес это с гордостью.
– А в чем это выражается? – решила я сравнить мужа и Блекина.
– Ну, как… Пью недели две непрерывно. Потом «капельница» приезжает и выводит меня из запоя. И так всю жизнь.
Я удивилась:
– А как же ты свой бизнес ведешь? И весьма неплохо!..
– Пока пью, конечно, начинают подворовывать. Потом прихожу в себя, половину увольняю и преумножаю потери.
– Так, если бы ты работал без сбоев, то, наверно, был бы уже миллионером! – порадовала я его.
Но он махнул рукой.
– Что ты! Мне это не нужно. Я по-другому устроен. Все равно все деньги раздам. Я вижу в этом свою миссию на земле – помогать нуждающимся.
Мне захотелось сказать ему что-нибудь очень хорошее.
– Знаешь, Блекин, ты очень талантливый бизнесмен. И необыкновенный человек. Хочешь, мы будем дружить?
– Конечно! – чистосердечно обрадовался Блекин, целуя меня в щечку.
– Слушай, хотела тебя спросить… А почему тебе нравятся только двадцатилетние девочки – ведь у вас такие разные интересы? – спросила я, рассчитывая на солидные умозаключения моего нового друга.
Он внезапно остановился, схватил меня за руку, и глаза его округлились:
– А ты знаешь, какие у них попки?!
В назначенный день суд рассмотрел лишь заявления о разводе и, не найдя разногласий, развел нас.
Я демонстративно жала руки адвокату, нарочито весело благодарила суд, но, вернувшись домой, разревелась, а вечером напилась как свинья с Блекиным в ресторане.
И даже не пыталась себе это объяснить. Есть что-то в женской психологии, не поддающееся никакому объяснению…
Рассмотрение вопроса о ребенке суд перенес… на июль месяц. Период отпусков и всякое такое… Можно понять.
Но я уже реагировала на все спокойно. И не сомневалась, что скоро увижу своего сына.
По слухам, доходившим до меня, я узнала, что у Вани уже вылезли все зубки, он говорит «папа», а на родной макушке торчит светлый непослушный вихор. Он забавный и смешной. Если не успевает на горшок, кричит сам себе «ай-яй-яй-яй».
Расплатившись с долгами, я наконец-то купила машину. Конечно, не такую дорогую, как предыдущая, но вполне вместительную и комфортную. На заднем сиденье уютно пристроилось детское кресло, купленное в тот же день в «Совенке».
Все было готово к возвращению Ивана.
Судебное заседание по определению места жительства несовершеннолетнего Ивана проходило на третьем этаже.
Возле входа по-прежнему звенел металлоискатель, и охранников не было вообще. Наверно, они ушли в отпуск.
Возле дверей небольшого зала на стульях сидели истица и ответчица. Последняя с видом оскорбленной добродетели, а другая – с огнем праведного гнева в глазах. Рассматривался коммунальный вопрос: соседка сверху постоянно заливает нижнюю. Были приятельницами – теперь судятся. Обеим лет под семьдесят. Мне объяснили, что они здесь постоянные клиентки.
Секретарь вышла и назвала их фамилии. Старушки поспешили в зал.
Следующими были мы.
Мой адвокат невозмутимо читал свежую газету, а я тихо переговаривалась с Люсей, которая вызвалась быть свидетельницей.
Адвоката Роберта еще не было.
«Неужели опять перенесут?» – с тоской подумала я, поглядывая на лестницу.
И в этот момент показалась голова Роберта. Он поднимался вместе с адвокатшей, она что-то доказывала, жестикулируя.
На всякий случай я переместилась поближе к адвокату. Все-таки разряд по боксу…
Роберт направился прямо ко мне и, поздоровавшись с адвокатом, тихо попросил:
– Можно тебя на пару слов?
Я не видела его три месяца… Исхудал… Я поняла, что означает выражение «нет лица».
Скулы резко выделились, кожа потускнела и «пошла» множеством морщин. Исполненные тоской глаза ввалились, а безвольные губы едва шевелились, подбирая нужные слова.
Я поняла, что победила.
– Малыш, – едва слышно сказал бывший муж, – сегодня вынесут решение по Ваньке…
Ему тяжело давалась каждая буква…
– Я знаю, каким будет это решение…
Он часто заморгал и отвернулся. Потом резко вздохнул и продолжил:
– Я прошу тебя… пожалуйста… если можешь… разреши мне хоть иногда видеть сына…
Он опять отвернулся.
Возможно, он плакал.
– А ты полгода давал мне его увидеть? – спросила я.
Он беззвучно шевельнул губами.
Секретарь вышла, произнесла наши фамилии и пригласила в зал.
«…На основании вышеизложенного, руководствуясь статьями… суд решил определить место жительства несовершеннолетнего Ивана Крылова к матери…»
Последних слов я уже не слышала…
Ванечка сидел на ковре и сосредоточенно перекладывал кубики из сумки в свой самосвал.
Лена сидела рядом и звуками имитировала заведенную машину. Они строили новый дом…
Глава «крайняя»
Детская площадка звенела многоголосием ребятишек. Песочницу наполняли пестрые «грибочки» в панамках, которые деловито возились с ведерками и совками, время от времени безапелляционно вырывая их друг у друга. Длинную красную горку облепили родители с малышами. Взяв в охапку драгоценное чадо, они тщетно пытались протиснуться на вершину детского сооружения. Приходилось отправлять без сопровождения, пихнув для скорости под попу и резво бегать взад-вперед, вовремя выдергивая свое добро из общего конвейера.
Иван, который впервые видел детскую площадку, не знал малышовых законов. Свое – не отдавай, чужое – отними. Его зайца-побегайца усердно трепала пухленькая двухлетняя девчушка, а трехколесный велосипед он без боя отдал на растерзание двум мальчуганам-близнецам, которые тут же, не поделив его, подрались.
Качаться на качелях Ване уже надоело, но и играть с другими детьми он не решался. Поэтому вкопанной репой стоял возле качелей и с интересом смотрел на других малышей.
Он не знал, что в этом мире есть еще и другие дети. Просто он их никогда прежде не видел.
– Ваш-то уже разговаривает? – подкатила коляску с куклой бабушка трехлетней девочки.
– Пока только два слова говорит, – поделилась я, присаживаясь на корточки для знакомства.
Девочка была одного роста с Иваном, хотя старше в два раза.
Не она мелкая – он крупный. Представилась возможность пообщаться на равных – не задирая головы.
Девочка дружелюбно потянула его за руку: «Будес игать?» Иван спрятался за меня и нахлобучился.
Теплое солнышко мягко согревало воздух. Детский щебет казался самой совершенной в мире музыкой. Благость и безмятежность наполняли душу и мысли. Если и есть в жизни счастье – то это, когда родные люди рядом…
Зазвонил мобильный.
– Алле, я слушаю!
В трубке молчали…
Это мог быть только один человек…
Он звонил услышать звуки из крошечного мира тех, кто был ему дороже всех на свете…
– Ты хочешь увидеть Ваню? – спросила я.
Он безнадежно промолчал.
– Пожалуйста. В любой момент. И выходные на даче, и отпуск, и рыбалка – я не против.
– Почему? – не поверил он.
– Потому что ты отец Ивана, и он тебя любит…
Роберт собрал силы и спросил:
– Прости меня?
– Бог простит, – спокойно ответила я.
Эпилог
«Х-ххех!» – это любимое выражение Андрюхи.
– Х-ххех! – сказал он и перепрыгнул через забор.
Мы с Ромой благоразумно пролезли в заборную дырку. Главный вход в школу находился в нескольких метрах от нас, но этот лаз был ближе к метро.
Закончился шестой урок, и школьники начали расползаться по домам.
– Ты куда сейчас – на «Цветной» или на «Колхозную»? – спросил Андрюха. Он шел впереди и размахивал портфелем.
– На «Колхозную» – там до дома одна пересадка, – ответила я.
– Давай помогу, – Рома взял мой портфель, и мы медленно пошли по Садово-Самотечной улице.
– Пойдем к Ромке на Цветной «весну встречать»? Щас еще наши ребята подойдут – они в гастрономе. Клево будет, пошли! – весело подмигнул Андрюха.
– Не-а… Мне готовиться надо. У меня по математике – кол, – застенчиво сказала я.
– Как это? – удивился Рома.
– Вот так бывает, – я развела свободными от сумки руками.
– Ха! Зато у нее по пению «пять»! – заржал Андрюха, вспомнив «бородатый» анекдот.
– Хочешь, я тебе свои тетради дам? Там все контрольные есть, – предложил Рома.
– Давай, конечно. А тебе что поставили?
– У меня тройка. Твердая, – спокойно ответил Рома. По дороге нас нагнали одноклассники.
– Блин, еле наскребли на бутылку «Арбатского»! У кого-нибудь еще есть мелочь? – несколько ребят и две девчонки обступили Рому, совещаясь, что еще нужно прикупить к столу.
Андрюха подошел ко мне и тихо спросил:
– Ты знаешь, что Ромка в тебя влюблен?
– Да?.. А по нему не скажешь, – вяло отреагировала я.
– А тебе он не нравится? – не отставал Андрюха.
Я пожала плечами:
– Не-а… Он не в моем вкусе. Тихий такой, спокойный. Молчит себе – никогда не знаешь, что у него на уме.
– Ты просто его не знаешь – он такой классный! Компании любит, обожает футбол, хочет ансамбль в школе организовать, идей – море!.. Просто характер у него такой – неэмоциональный. Неужели ты не заметила, как он на тебя смотрит?
– Вот ты сказал – теперь что-то припоминаю…
Мы когда в прошлый раз у него сидели, я на балкон вышла. А там холод такой! Он мне куртку принес и набросил на плечи. И руки сразу убрал. По глазам вижу – обнять хочет. Но не посмел. Скромный очень. Только смотрел такими глазами… хорошими.
Мы всей компанией снова двинулись к метро «Колхозная».
Мы с Андрюхой впереди, позади Рома с портфелем и компания.
– Да, я знаю – он добрый. Помнишь, как в его адидасовском костюме полкласса ходило, а потом заиграли? Он даже слова не сказал. Улыбочка только, – вспомнила я.
Читать бесплатно другие книги:
