Избранник Газового космоса Хорсун Максим
– Какого еще учения? – невольно перебил я Васанта.
– Ты перехожий, тебе простительно не знать, – откликнулся раненый. – Наш мир разъедает духовная зараза, именуемая ахавизмом, или «учением о конце времен». Пророка этой мерзости, Ахава, сына шакаха и змеи, живьем сварили в кипящем масле, но ложная его мудрость жива. Главная суть ахавизма в том, что его последователи не верят в спасительную силу знания, утверждая, что гибель мира неизбежна… Говоря коротко, Малати, жена Урии, ярая последовательница этого лжеучения, после первой смерти мужа превратила его дом в гнездилище духовного разврата и плотских пороков. Не исключено, что и Урию она отравила, чтобы тот не мешал ей предаваться брахмомерзким оргиям. Так что возвращения своего супруга и повелителя Псица уж точно не желает.
– Это я уже понял, достопочтенный, – сказал я. – Мне даже известно, что арахбарасский казий вот-вот объявит меня незаконно воскрешенным. Собственно, теперь, когда я стал асуром, меня не слишком волнует вся эта история, я только хочу вызволить рабыню Урии и ее малолетнего сына Лочана.
– Лочан – хорошее имя, – проговорил Васант с улыбкой. – В переводе с языка пралюдей оно означает Глаз. Это добрый знак, брат.
– Добрый-то добрый, – пробурчал я, – но вот что ты можешь мне посоветовать?
– Как я уже сказал, – продолжил асур, – гвардейцев мы тебе дать не можем, но в наших силах послать незримого вестника в порт Арахбараса, чтобы там приготовили для тебя и твоих людей низкого летуна на случай поспешного бегства. Затем обратись к здешним шакахам. Они промышляют охотой на ахавитов. Берут золотом и честно возвращают кровью. И еще мой совет тебе. Не всегда рассчитывай на силу, чаще рассчитывай на хитрость. Не пытайся выдавать себя за Сандро Урию. Оставайся самим собой – асуром Лазаром, водителем и создателем виман.
Хороший совет, но бьют, как известно, не по паспорту, а по морде. Уже на вокзале, если таковым можно назвать крытый тростником навес, где прятались от знойного Взора несколько десятков пассажиров, на меня стали обращать внимание. Мелкие торговцы, цепляющиеся к прохожим, от меня шарахались. Даже уличные девки не рисковали предлагать свои услуги. Соседи по вагону поглядывали искоса и шептались. Грозное имя Урии вытягивало лица и делало подобострастными взгляды. Мне было наплевать на мнение черни о человеке, личину которого я невольно нацепил, но я понимал, что молва о возвращении Шакаджи в родные пенаты опередит медлительный паровик и будет в Арахбарасе еще до заката. Понимал, но не мог для себя решить: на руку мне это или нет?
Глаз начал наливаться нездоровой краснотой, когда вдали показались башни Арахбараса. Вечерняя заря превратила их в неподвижные языки пламени, как будто город охватил пожар. Это было очень красиво. Я даже подумал, что, может, и неплохо бы поселиться здесь насовсем. Выкурить Псицу и Паршивого Сорванца из дома Урии, а казию, чтобы не возникал, кинуть жирный бакшиш. Насколько я понимаю, под Взором так обычно и делается. Нужен же мне дом, шаках задери, или я так и буду скитаться между мирами Колеса до своей третьей и наверняка окончательной смерти?
Вблизи города край заметно повеселел. Дикие заросли уступили место садам и виноградникам. Вода в арыках ловила последние отблески заката. На дороге все чаще стали попадаться встречные и поперечные. Паровик миновал обширное кладбище, точнее – некрополь с богатыми и бедными мавзолеями. Видимо, далеко не всех покойников сжигали на берегу Мамы.
Почти сразу за некрополем потянулись городские окраины. Дорога вела через сооружение, напоминающее триумфальную арку. Машинист дал несколько длинных гудков, отворились ворота, и паровик загромыхал по булыжной мостовой городских улиц. В отличие от улочек Первого, это были широкие магистрали, изрядно забитые транспортом. Тарахтели шайтан-арбы, взревывали дизельные автокары, запряженные пассажирскими вагончиками. Наш паровик пер сквозь это скопище, словно кит через стаю рыбьей мелочи. Светофоров не было в помине. На перекрестках торчали маджаи-регулировщики, они вертелись и размахивали руками, будто ветряные мельницы.
Отличия Арахбараса от Первого бросались в глаза. Чем ближе к центру, тем выше становились дома. Ровным электрическим светом горели окна. Витрины лавок в нижних этажах казались подводными гротами, набитыми затонувшими сокровищами. На узких тротуарах толпились горожане. Сверкали в сиянии городских огней драгоценности и улыбки довольных собою и жизнью людей. Между ними шмыгали подозрительного вида личности, вероятно, карманники. Женщины поблескивали глазками из-под разноцветных платков и шалей. Глаз зрит, Арахбарас нравился мне все больше.
Распугивая гудками пешеходов, паровик выкатился на широкую площадь перед вокзалом. Это был не навес, как в Первом, а солидное сооружение с несколькими перронами, башней и арками, пройдя под которыми можно было выйти в город. Вдоль перронов пыхтели под парами готовые к отправке составы. Наш паровик занял свободный путь. Бакхи потянул меня за рукав.
Мы вышли на заплеванный перрон. К нам тотчас же кинулись носильщики и водители шайтан-такси. Багажа у нас не было, если не считать оружия, спрятанного в складках дорожных накидок. Предложения такси слуга-мертвец решительно отвергал. Я не вмешивался. В конце концов, ему виднее.
Золотарь Хаш, который ехал на открытой платформе, предназначенной для пассажиров из низших каст, посматривал на нас издали. Бакхи жестом подозвал его и отдал какое-то распоряжение – из-за городского шума я не расслышал, какое именно. Мы пересекли площадь и вошли под своды небольшой гостиницы. Хозяин выбежал нам навстречу, мелко кланяясь.
– Комнату, баню, ужин, – кратко распорядился старик-слуга, швырнув золотую монету.
– Куда ты услал Хаша? – спросил я у Бакхи, когда мы остались одни.
– На место службы, – ответил тот, прижимая грязный палец к губам. – В нужный момент он нам понадобится.
– Не сомневаюсь, – буркнул я и добавил шепотом: – Если будет еще жив… Наверняка слухи о моем возвращении уже достигли ушей Псицы. Разве хашашина, не исполнившего повеление заказчика, не убивают?
– Убивают, – тихо согласился Бакхи. – Но Хаш – золотарь. Ему есть где спрятаться до поры.
Я представил себе, где может спрятаться неприкасаемый блюститель ночных горшков, и мне почему-то стало смешно. В этот момент в комнату вошли полуголые рабыни-банщицы с полотенцами и чистым бельем в полных руках. Бакхи вопросительно посмотрел на меня. Я отрицательно мотнул головой: не до баб сейчас. Бакхи выставил рабынь вон, не забыв, правда, вознаградить за неоказанные услуги.
После бани и ужина он сам постелил мне шелковые простыни и погасил лишний свет. Ни дать ни взять – преданный старый дворецкий.
– Я буду спать у порога. Стеречь твой сон, повелитель! – громко объявил он для посторонних, а затем, подкравшись на цыпочках, прошипел прямо в ухо: – На рассвете найму шакахов. Дам тебе знать, когда все будет готово.
Я кивнул и повалился на постель. Голова не успела коснуться подушки, как я уже спал…
Когда наутро мы с Бакхи подъехали к дворцу Урии, шакахи были уже там. Они заблокировали все подъездные пути, и нас пропустили лишь потому, что узнали моего слугу. Перед дворцом был разбит сквер, но песьеголовые охотники на людей на это начхали. Бактры под их седлами топтали клумбы, гадили на газоны. Слуга-садовник сунулся было к шакахам с увещеваниями – не иначе как сбрендил с перепугу. На него без лишних слов набросили аркан и уволокли. Предвкушая изрядную добычу, шакахи подогнали целый обоз с клетками.
Бакхи, который сам же и нанял псоглавцев, поглядывал на них со смесью отвращения и ужаса. Меня тоже не сильно радовало участие в нашем деле работорговцев, но отчасти мой план и строился на страхе обывателей перед ними.
Я велел водителю шайтан-такси ждать нас. Бедный парень кивнул так, что зубы у него клацнули. По всему видно – жалел, что купился на солидный куш. Неровен час, шакахи и его заарканят. Для круглого счету.
Мы с Бакхи подошли к воротам. Старик привычным движением засунул клешню в округлую нишу, подергал за что-то. По ту сторону гулко загудел гонг.
– Как только выйдет кшатр, потребуй открыть ворота, Лазар! – напомнил слуга.
В ответ я только кивнул. Да-да, таков был наш первоначальный план. Завидев хозяина – живого, здорового и не объявленного еще незаконно воскресшим, – гвардеец не посмеет ослушаться. И тогда во двор ворвутся всадники в шлемах в виде собачьих голов, сметая все на своем пути и арканя любого, кто подвернется. Но план внутри плана предусматривал несколько иное развитие событий.
Я распахнул на груди халат, повернулся к Бакхи и спросил:
– Что ты видишь, старик?
Я очень боялся, что он ответит: «волосню», но слуга оторопело проговорил:
– Знак твоей избранности, Лазар!
– Отлично! – откликнулся я и вновь запахнул халат до поры до времени.
В этот момент открылась «кормушка».
– Какого шай… – начал было часовой, но осекся.
Послышался лязг отодвигаемых засовов. Распахнулась калитка. Здоровенный кшатр склонился в полупоклоне.
– Добро пожаловать, хозяин!
Я втолкнул в проем ничего не понимающего Бакхи, вошел следом и притворил калитку за собой.
– Вызови Скорпиона, – велел я солдату.
Парень аккуратно вернул засовы на место и кинулся в караулку.
– Что ты делаешь, перехожий! – немедля зашипел слуга. – Открывай ворота, пока Псица не спустила на нас своих собак!
– Заткнись, – велел я. – Не мое дело – вырезать семью Урии. Я хочу только забрать Ситу и ее сына.
– Ты не понимаешь! – забрызгал слюной старик. – Тебя бросят в яму до официального объявления незаконно воскресшим, а потом просто утопят в нужнике. А шакахи не станут штурмовать запертые ворота. Они найдут добычу и посговорчивее…
Я предостерегающе поднял руку. К нам широким шагом приближался невысокий темнолицый воин в сопровождении четырех кшатров. Надо полагать, это и был Абхай-Скорпион.
Начальник личной гвардии Сандро Урии остановился в пяти шагах от нас, сдержанно поклонился.
– Приветствую тебя, повелитель! – хрипло проговорил он. – К моему глубокому сожалению, я не могу впустить тебя в покои. Приказ госпожи. Прискорбно будет, если придется применить силу. Нижайше прошу покинуть двор.
Я шагнул вперед, распахнул на груди халат. Громко и отчетливо, чтобы слышали те, кто исподтишка подглядывал сквозь занавески широких окон дворца, произнес:
– Сандро Урия давно мертв. Я – асур Лазар, перехожий и Избранник – требую освободить бывшую рабыню Ситу, которой Урия перед смертью даровал свободу, и сына ее Лочана. Все прочее имущество Урия завещал своему старшему сыну и супруге Малати!
На гвардейцев моя краткая речь произвела впечатление. На Бакхи – тоже. По-моему, он был близок к обмороку. Скорпион же лишь жестко усмехнулся.
– Ну что ж, – проговорил он. – Тем хуже для тебя… Взя-а-ать! – взревел он.
Выхватив акинаки, гвардейцы кинулись на нас с четырех сторон. Я, в общем-то, готов был к такому развитию событий, хотя до последнего мгновения надеялся, что духовная зараза ахавизма не совсем разъела мозги обитателей дворца. Но я просчитался.
Первого кшатра я свалил ударом ноги. Пригнулся под занесенным мечом второго и кинул солдата через себя борцовским приемом. Распрямившись, выхватил магазинник. Краем глаза успел заметить, как крутится Бакхи, размахивая кривым ножом, лезвие которого уже обагрилось чьей-то кровью.
– Живье-о-ом! – ревел Скорпион, короткими прыжками приближаясь ко мне.
Я выстрелил. Ближайший гвардеец выронил клинок и схватился за простреленное плечо. Выстрелить во второй раз не удалось – Абхай выбил пистолет. Я рванул из-за пояса акинак, но меня схватили за плечи и повалили в пыль. Пришлось поработать кулаками и головой. Разбитые губы и переломанные носы не остановили гвардейцев, тем более что к ним подоспела подмога. Меня стали бить ногами, но Скорпион остановил своих людей, пылающих праведным гневом. Мне даже рожу не сумели толком начистить.
Нас с Бакхи обмотали толстыми веревками, из-за чего мы стали похожи на коконы шелкопряда, и поволокли во дворец. Невзирая на бедственное положение, я испытывал жгучее любопытство. Ведь дворец Сандро Урии в некотором смысле был моим домом. Но меня ждало разочарование. Кшатры не собирались тащить пленников во внутренние покои. Они втолкнули нас в просторный холл с пузатыми, словно мироходы, колоннами и мраморной лестницей, устланной ковровой дорожкой. Колонны были покрыты затейливой резьбой с преобладанием растительного орнамента. А дорожку прижимали к ступеням медные витые прутья.
Единственной достопримечательностью оказалась поясная статуя какого-то мужика с вдохновенным лицом мученика, стоящая в неглубокой нише. Постаментом для нее служило похожее на котел возвышение, а у подножия горели масляные светильники и курились ароматные палочки. Пахло, как в кумирне. Сама ниша была увешана золотыми свитками, которые слегка раскачивались от сквозняка. Я был бы непрочь взглянуть на эти свитки поближе, но кто бы мне позволил…
В общем, все выглядело чинно, благородно, как в госучреждении. Я ожидал от гнездилища духовного и телесного порока чего-то более впечатляющего. Впрочем, может быть, внутренние покои сейчас набиты юными развратницами и развратниками; там рекою льются драгоценные вина, рабы не успевают подбирать обглоданные кости и осколки битой посуды, звенят арфы, обнаженные танцовщицы пляшут среди кубков и блюд с изысканными яствами.
Лязгнуло оружие, взятое на караул. Два быкоподобных гвардейца рывком поставили меня на колени. На лестнице послышались легкие шаги.
Я поднял голову.
Да, Урию можно понять. И Паршивого Сорванца – тоже.
Перехваченные позолоченными ремешками сандалий гладкие икры. То взлетающий, то обтягивающий округлые колени шелковый подол расшитого цветами сари. Полные бедра, плоский живот и мягко подпрыгивающая в такт шагам высокая грудь.
Стоящий за моей спиной гвардеец гулко сглотнул.
Я посмотрел в лицо Малати. Увы, лицо подкачало. Когда-то оно, без всякого сомнения, было прекрасным, но пудра и румяна состарили его, густой слой сурьмы отяжелил ресницы, а жирная помада сделала рот бесформенным. А может, косметика здесь ни при чем и лицо прекрасной Малати превратили в личину Псицы жадность и сластолюбие?
Впрочем, мне не было дела до прелестей и пороков жены Урии, меня интересовала только Сита и ее сын.
– Это что за псы, Абхай? – спросила Малати неприятным скрежещущим голосом. – Зачем ты приволок в мой дом этих шелудивых?
– Госпожа, я думал…
– Думать – не твоя забота! – отрезала Псица. – В яму! Пока не сдохнут…
Так, понятно. Взывать к голосу разума здесь бесполезно.
Кшатры подняли меня на ноги, пихнули к выходу.
– Госпожа, умоляю! – вдруг заорал Бакхи. – Возьми мою никчемную жизнь! И отпусти моего господина!
С неожиданной силой слуга-мертвец вырвался из держащих его рук, упал и пополз, извиваясь ужом, к лестнице. Это было так внезапно, что гвардейцы опешили, а Малати не на шутку струхнула. Она отпрыгнула на ступеньку выше и завизжала:
– Абха-а-ай! Убей эту пада-а-аль!
Бакхи продолжал ползти с невероятной для связанного по рукам и ногам скоростью.
– Отпусти-и-и! – выл он, пятная черной пеной, хлещущей изо рта, драгоценный мрамор пола. – Прокляну-у-у! Сме-е-еррррть!
Скорпион, как положено вожаку, очнулся первым. Выхватил акинак, метнулся к слуге, который демонстрировал чудеса изворотливости. Выглядел Бакхи при этом страшновато, словно и впрямь превратился в чудовищную змею. И еще эта черная пена, откуда она только взялась…
Скорпион сжал рукоять обеими руками, занес клинок над Бакхи, собираясь пригвоздить его к полу. Еще мгновение, и мертвец в самом деле станет мертвым. Медлить было нельзя. Я отпихнул стоящего справа конвоира, прыгнул к Абхаю. Со стороны это, наверное, выглядело комично, словно бег в мешках. Но присутствующим было не до смеха. Псица визжала, точно ее уже резали. Она попыталась убежать, но запуталась в подоле и рухнула на задницу. Сверху, испуганно тараторя, посыпались служанки. Бакхи увернулся от смертоносного укуса Скорпиона и вполз на нижние ступени. Я настиг Абхая и повалился вместе с ним.
Гвардейцы, наконец, очнулись от суеверного оцепенения, в которое вверг их Бакхи, бросились ко мне и к своему командиру. В это мгновение с грохотом распахнулись огромные, как портал храма, входные двери, кто-то заорал: «Шакахи!» и захлебнулся собственным криком. По мрамору холла зацокали копыта ездовых бактров. В воздухе засвистели арканы. Абхай пытался выбраться из-под моей туши, но веревочная петля захлестнула ему ноги, и прославленного Скорпиона поволокли прочь.
Чьи-то руки зашарили у меня за спиной. Пахнуло нечистотами.
– Это я – Хаш, повелитель, – забормотал над моим ухом неприкасаемый. – Это я открыл ворота!
Путы на руках ослабли, я перевернулся на спину, оперся ладонями о пол, сел. Золотарь, ловко орудуя ножом, разрезал веревки на моих ногах. Воняло от него нестерпимо, но сейчас было не до брезгливости. В господском холле царил бедлам. Шакахи, зловеще поблескивая металлическими собачьими головами, отлавливали гвардейцев. Кшатры отбивались. Самым упрямым псоглавцы стреляли по ногам. Товар нужно беречь, за мертвого солдата не дадут и гроша, а за живого, пусть и раненого, заплатят щедро. Кшатры – добыча редкая.
Лампады и благовония были затоптаны. Золотые свитки с неведомыми мне изречениями – сорваны, мраморное лицо статуи – забрызгано кровью. На постаменте прикорнул один из гвардейцев. Похоже, кто-то из шакахов выстрелил неудачно. Я поднялся, повернулся к лестнице. Малати не было, служанки уволокли ее от греха подальше. Хаш разрезал веревки на Бакхи, но тот лежал ничком, не шевелясь.
– Что это с ним? – спросил я.
– Берсерхия, повелитель, – отозвался неприкасаемый. – Боевое безумие. Бакхи – бывший брамин, чему их только не учат…
– Ладно, – отмахнулся я. – Потом расскажешь… Где Сита?
– Они подняли ее из ямы и вместе с твоим сыном, повелитель, держат в комнатах для прислуги.
– Показывай!
Я подхватил оброненный Абхаем меч и поспешил вслед за золотарем, который на четвереньках, словно обезьяна, запрыгал вверх по лестнице. Мы ворвались во внутренние покои – оба грязные и вонючие, словно демоны, вырвашиеся из Обители мертвых. Хотя я не отсиживался в выгребной яме, как Хаш, но извозился в пыли и крови и поэтому был страшен. Оказалось, что в доме Урии полным-полно маленьких, набитых коврами, мебелью и разной рухлядью комнат. Мы мчались через их бесконечную анфиладу, снося двери, если они оказывались запертыми, сбивая с ног всех, кто не успевал убраться с дороги. А народу в этих комнатушках оказалось предостаточно. Полуодетые и совсем голые женщины, разнежившиеся на подушках, толстобрюхие мужики, возлежащие у кальянов и ссутулившиеся за игровыми столиками. Сладковатый запах гашиша, потных тел и вина. Тусклые взгляды, распяленные рты, хохот и визг.
За фешенебельным фасадом и впрямь скрывалось гнездилище, но мне было на это наплевать. Я перестал быть асуром Лазаром Избранником, я даже перестал быть промышленником Сандро Урией, я стал Шакаджи Неукротимым. Ревущим огнем. И всякого, кто пытался преградить мне путь, я сметал ударом меча…
Вдруг Хаш остановился и знаками попросил меня замереть и прислушаться. Мы застыли посреди длинного коридора с рядом обшарпанных дверей, стараясь унять шумное дыхание. Наконец стали различимы голоса. Мужской, женский и детский. До сих пор дети в доме Урии нам не встречались. Мужчина говорил громко и властно, но слов его было не разобрать из-за детского злого плача и женского крика. Золотарь указал на самую дальнюю дверь: там! Я перехватил рукоять акинака поудобнее и рванулся вперед. Я не сомневался, что это кричат от боли и ужаса Сита и ее сын.
Филенка хрустнула под моим плечом, дверь сорвалась с петель. Я влетел внутрь.
В комнате было темно и душно. Огонек одинокой светильни бился, задыхаясь, где-то под потолком. Мое появление заставило умолкнуть всех троих. Три пары блестящих глаз уставились на меня из полумрака.
– Сита! – сказал я.
– Господин мой, – отозвалась она слабым голосом. – Ты пришел… Они сказали, что ты мертв, но я знала…
Я рванулся к рабыне, но мужчина преградил мне путь. Он был почти одного со мной роста, но уже в плечах. И он не был вооружен. Поэтому я просто отшвырнул его в сторону. Послышался слабый всхлип, и человек пропал в углу, задрапированном занавесками. Я шагнул к Сите, силясь разглядеть, что с ней. Она лежала, откинувшись на подушки, уставясь на меня большими темными глазами, выделяющимися на бледном лице. Я наклонился.
– Сита, – сказал я. – Что с тобой?
– Они били меня, любимый, – проговорила она срывающимся шепотом. – Они хотели узнать о тебе… Я им все рассказала… Они грозились убить Лочана… Нашего первенца…
Я зарычал, кинулся в угол, где скрылся неизвестный. Рванул тяжелую занавеску. В комнату ворвался ослепительный свет Глаза. Мне пришлось зажмуриться. Я отвернулся от окна и услышал предостерегающий детский крик. Наудачу полоснул акинаком на уровне плеча, но никого не задел. Послышалась какая-то возня, что-то обрушилось. Кто-то коротко хакнул. Я открыл глаза, всмотрелся сквозь пляшущие огненные пятна. Прямо у двери с пола поднимался молодой мужчина, в руке его был нож, с острия которого капала кровь. Мужчина дико уставился на меня, отшвырнул клинок и бросился бежать. В мгновение, когда взгляды наши встретились, я узнал его. Это была не слишком удачная копия меня самого. Вернее – Сандро Урии. Его сын. Паршивый Сорванец, имени которого я до сих пор не знал.
У порога лежал мертвый золотарь Хаш, которого Сорванец убил собственным ножом хашашина. Неужели мальчишка унаследовал неукротимую натуру своего отца? Или неприкасаемый выноситель ночных горшков попросту соврал, выдав себя за убийцу мертвецов? Разбираться в этом нужды не было. Раб Урии выполнил свой долг.
Я вернулся к ложу, где лежала Сита. Выглядела она очень плохо. Рядом сидел мальчишка лет шести, держал ее за руку, диким зверьком поглядывая на меня.
– Это твой отец, Лочан, – проговорила Сита. – Люби его и повинуйся ему…
Голос ее угас, глаза закрылись. Я наклонился, ловя настороженным ухом отголоски дыхания. Похоже, она просто потеряла сознание.
– А ну-ка, сынок, – пробормотал я, поднимая почти невесомое тело Ситы.
Переступив через труп золотаря, я покинул покои смерти с бесчувственной женщиной на руках, а ее сын шел рядом, держась цепкой ручонкой за полу моего халата.
Глава 20
Нас привезли к Лестницам Очищения на шайтан-арбе.
На обычно запруженной людьми набережной Мамы тотчас поредело, едва черное авто асуров выкатило из-за поворота. Рабочие мигом освободили проходы к ступеням и к площадке с кострами от нищих, поленниц дров и ждущих очереди на сожжение покойников. Неприкасаемые не знали, что умирает не высший из высших, а всего лишь простолюдинка. Но никто не посмел выказывать удивление, когда на подставленных неприкасаемыми носилках оказалась молодая женщина, не отмеченная ни одним знаком принадлежности к асурам или даже к их рабам.
Сита время от времени приходила в сознание, но что с ней происходит, не понимала. И слава Глазу! Бакхи опоил дочь маковым молочком, чтобы избавить от боли. Вместе с болью потух и разум. Сита глядела в небо воспаленными глазами, а по небу плыли клубы дыма и силуэты далеких мироходов.
Старый мертвец шел впереди, а я вел Лочана за руку, держась позади носилок. Маленькая копия Сандро Урии ступала насупившись, очевидно, лелея в детских своих мозгах планы мести один другого страшнее. Если бы Малати, известная также по прозвищу Псица, случайно оказалась здесь и сейчас, маленький звереныш запихнул бы ее, красивую и сладкую, в один из погребальных костров и держал в пламени своими не по годам сильными ручонками. Никогда бы не предположил, что этот забытый родней, пристроенный в «детский питомник» мальчишка может питать такую привязанность к нерадивой мамаше. Впрочем… кого, если не мать, которую он видел несколько раз в жизни, ему было любить в этом мире? Она была его добрым духом, каждое нисхождение которого даровало надежду на светлое будущее, в котором все станут счастливы, причем задаром. Она умирала у него на глазах.
Бакхи согнал со ступеньки медитировавших браминов, расстелил на прогретом Глазом камне одеяло. Неприкасаемые опустили носилки на землю. Мы с Бакхи уложили Ситу, сами присели рядом. Лочан продолжал держать меня за руку. Вообще-то, родственникам полагалось ждать исхода на набережной, попивая чай, но я, как всегда, наплевал на местные обычаи. Избранник я или не Избранник?!
– Твоя мать уходит от нас свободным человеком, Лочан, – сказал я, прекрасно понимая, что пацана такими речами не утешить. – Прежнего хозяина давно нет, а я подарил ей свободу.
Наверное, он не понимал, что несет этот здоровенный рыжий дядька, которого отцом назвать-то страшно. Ну, ничего, время все расставит по местам.
– Сита очень сильно любила твоего отца, Лочан, – продолжил я. – А тот по-своему любил Ситу. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Мальчишка насупился еще сильнее. Хорошо, что здесь они не плачут. Здесь почти никто не плачет.
– Я понимаю, ты мне не веришь, – снова заговорил я. – Ты никому сейчас не веришь. Поганый мир… Но другого у тебя нет, и у меня с некоторых пор тоже нет! – я не смог удержать нервный смешок. – И этот мир придется спасать. Нам с тобой, Лочан, – больше некому.
Сита очнулась и попросила у Бакхи две монетки на вяленую рыбку. Она продолжала бредить. Я невольно вспомнил, как оставил ее с носом в порту на Целлионе. Сколько же времени прошло с тех пор? Живущие в газовом космосе часов не наблюдают.
Повторив бессмысленную просьбу еще раз, Сита умерла. Лочан и Бакхи, не сговариваясь, вынули из карманов по чистой тряпице и завязали себе лица. Я вздохнул, а потом закрыл Сите глаза. На лице моей бывшей рабыни застыло выражение детской растерянности.
Отмучилась, бедолага…
Воды Мамы отливали золотом, низкие волны плескались у наших ног. Проклятые неприкасаемые со своими носилками все никак не показывались. Наверное, в этот день на ступенях было много покойников.
Я не мог больше ждать. Попрощался с Бакхи и Лочаном, поднялся на набережную. Вокруг «лимузина» до сих пор был своеобразный вакуум. Никто не решался приближаться к черному авто без надобности. А надобности таковой ни у кого не возникало.
Я открыл дверцу, присел на заднюю скамью. Занимать место рядом с водителем мне было запрещено: враг, мать его, не дремлет! Стекла для «лимузина» закаливали тем же способом, что и для иллюминаторов мироходов. Пулей их было не пробить. Но береженого Глаз бережет. Я и так едва не спровоцировал внутри Дивана асуров эпидемию инсультов и инфарктов своей неанонсированной вылазкой в Арахбарас.
– Центральный храм исцеления оджха, – приказал я водителю.
«Лимузин» тронулся. Люди как всегда поспешно освобождали нам дорогу. Я же, чтобы отогнать образ покойной Ситы, въевшийся в сетчатку, взялся рассуждать о том и о сем.
Промышленность на Синфеоне прекрасно развита и имеет необходимую культуру, чтобы начать испытания с простейшими турбореактивными двигателями. Редкоземельные металлы не столь дороги, как на Мире, и их можно добывать, догнав на мироходе какой-нибудь астероид. Химия, правда, слабовата. В Колесе до сих пор предпочитают пользоваться натуральными материалами, не имея представления о пластмассах. И в этой сфере я не специалист, толковой консультации дать не смогу. Как-нибудь сами додумаются, главное, сформулировать техзадание. Новые типы двигателей они бы и сами изобрели, без всяких неприкаянных перехожих. Лет эдак через двадцать-тридцать. Но знать об этом они не обязаны. У них здесь свои представления о темпах прогресса.
Перед храмом Исцеления – сложным комплексом, состоящим из нескольких пагод и узких витых пирамид, – было полно нищих. Все выставляли напоказ гноящиеся раны и болячки, чей вид надолго бы лишил аппетита даже твердого характером человека из моего мира. Среди нищих бродили брамины, помогали страдальцам, чем могли: кого водичкой из Мамы напоят, кого благовониями окурят.
При виде асура, то есть – меня, нищие расползлись в разные стороны, освободив лестницу, ведущую к самой высокой пагоде.
Переступив порог центрального храма Исцеления, я оказался в прохладном зале, пол которого был выстелен одинаковыми тростниковыми циновками. Несколько человек, ожидая приема, лежали друг напротив друга и жаловались на болезни. Сильно пахло мятой и йодом. Я же сразу прошел в «регистратуру» – к сидящей в углу на подушках пожилой женщине из касты оджха. Она была одета в цветастое сари, полные плечи закрывала светло-голубая накидка. Рядом стояло несколько корзинок, в которых дремали сторожевые кобры. Почувствовав сотрясение пола от моих тяжелых шагов, змеи вскинули над корзинками плоские головы.
Бамбуковой палочкой женщина легонько стукнула кобр по мордам, заставив улечься обратно, после чего сложила перед пышной грудью ладони и склонила голову. Я ответил ей тем же.
– Нилам исцеляется в западных покоях. Поднимись по лестнице и сверни направо, – сказала женщина мелодичным, как у большинства оджха, голосом.
Я так и поступил.
Нила сидела на низкой кровати возле окна и читала свиток. Это было, несомненно, очень дорогое «издание» – тонкая и плотная бумага белого, как снег, цвета, золотые иероглифы. Я тут же отметил, что Нила пользуется раненой рукой наравне со здоровой. Вот и прекрасно, а мне говорили, что одна из пуль прошла на полфаланги мизинца от ключичной артерии.
– Наверное, это Книга Нисхождения, о которой я так много слышал! – я улыбнулся и свел ладони домиком.
– Не-а, – Нила улыбнулась в ответ, опустила свиток, и он мгновенно смотался, мелькнули только миниатюры довольно таки фривольного содержания. – Это трактат об искусстве любви. Диван асуров благословил меня… на рождение детей! – сообщила она радостно и взмахнула здоровой рукой.
– Поздравляю! – я рассмеялся. – Вот так новость!
Никогда бы не подумал, что Нилу-Нилам смогла бы так осчастливить эдакая безделица. Повесит на вешалку кожаный костюм летчицы, переоденется в сари сиреневого цвета, заведет детишек от какого-нибудь посвященного. Или от слуги, в зависимости от того, в носителях каких генов будет нуждаться каста. А вот у меня уже появился… вроде как сын. И благословения спрашивать не пришлось.
– Избранник предстал перед высшими асурами, и Диван постановил, что Нилам, дочь Шандара, выполнила задание особой важности! – с гордостью сообщила она. – И вольна теперь Нилам купаться в Маме и рожать детей, пока Брахма снова не позовет в свое дыхание!
– Рад, рад за тебя, малыш. И вижу, ты поправляешься, – я окинул ее взглядом с головы до ног: бледна, худа, глаза блестят… но тень смерти больше не висит над ней. – Рад за тебя, мой храбрый низкий летун. Надеюсь, ты скоро вернешься к нам.
– Ага! – отозвалась Нила. – Вечерами случается лихорадка, но раны затягиваются, хвала Глазу!
Потом она поглядела на мою татуировку и проворковала:
– Вижу, ты брат мне теперь, Лазар.
– Троюродный, – уточнил я. – Дабы нельзя было исключить некоторые нюансы.
Нила, конечно, не поняла, что я имел в виду, но с готовностью рассмеялась. Отдых в храме Исцеления немного размягчил ее закаленное, как огненный сосуд, сердце.
– Хочу тебе сказать, что путь Избранника еще не завершен, – я присел на край кровати. – Ты останешься в Первом, но мне, возможно, придется покинуть Синфеон.
Нила кивнула.
– Понимаю. Диван что-то уготовил для тебя. Расскажешь?
Я почувствовал, как невидимая рука взяла меня за горло и предупреждающе сжала пальцы.
– Не могу. Но придет время…
– Понимаю, – повторила Нила. – Не стоит нарушать данное обещание. Раз Дивану так нужно, продолжай свой путь с легким сердцем.
– Мне бы хотелось… Мы столько прошли вместе… – я не имел права просить у нее то, что хотел попросить. Но и промолчать тоже не мог. Проклятый эгоизм!
– Я подожду здесь, – Нила, очевидно, по-своему истолковала мои душевные метания.
И я не мог прикоснуться к ней руками, которыми только что довелось закрыть глаза Сите.
– Я слышала про рабыню, Лазар, – сказала вдруг Нила. – Трудно будет найти человека, который сравнился бы в благородстве с тобой даже среди асуров. Я помню, что ты дважды спас меня на Целлионе… ну, или трижды, если считать наш побег на «пузыре».
– Сита умерла, – сказал я, собираясь уйти. – У меня ничего не получилось. Но Сита была всего лишь рабыней, ведь так?..
Нила удивленно посмотрела на меня. В синих глазах читался укор.
– Она была очень красивой, Лазар. Не твоя вина, что ты оказался в лабиринте отношений, воздвигнутом чужими людьми до твоего появления под Взором, – Нила развернула свиток с трактатом по искусству любви, так что золотые иероглифы засверкали. – Ты поступал, как умел. Не Брахма же ты, в конце концов! – улыбнулась она.
Хорошая девочка. Сказала то, что я хотел услышать. Может, напрасно я ем себя поедом?.. Может, все на самом деле – проще пареной репы. Все просто, и мир, и люди, его населяющие. Здесь и там.
– Не Брахма… Я к тебе еще приду, Сита.
Лицо Нилы вытянулось. Мне показалось, что она сейчас запустит в меня трактатом.
– Ох, прости! Нила, дочь Шандара, дорогой мой друг, – я отошел к дверям. – Прости еще раз, я тебя навещу в другой день, если позволишь.
– Да, – она быстро взяла себя в руки: асур до мозга костей, держит страсти под контролем. – Приходи, когда пожелаешь, Лазар.
Я всех их любил немного.
Свою жену, оставшуюся в охваченном ядерной войной Мире в Центре Розы. Джинну, уснувшую вечным сном на Старшей Сестре. Покорную Ситу и гордую Нилам. Я шел по ним, как по ступеням своей собственной лестницы очищения. Только в моем случае это была не лестница очищения, а лестница, шаках раздери, порока. Я – лицо с обложки, человек, имя которого войдет в вечность. И здесь, и там. Орбитер-майор Лазар, Сандро Урия, Шакаджи… Самовлюбленные, эгоистичные скоты.
– Дом Грез, – приказал я водителю шайтан-арбы, – и поскорее!
Ехать от храма Исцеления, к счастью, было недалеко. Пузатая, увитая плющом башня. Вот он какой – приют для умалишенного сброда. Здесь перед входом тоже толклись нищие, только эти помимо ран и болячек усиленно разыгрывали безумие, стеная, пуская слюни и корчась в фальшивых припадках в дорожной пыли. Вход охранял оджха двухметрового роста с лицом скорее пациента, чем медработника.
Я вошел в башню. Узнал у браминов, которые разносили по палатам обеденную кашу, где отыскать главного целителя, и поплелся по узкой лестнице на четвертый этаж. Из-за стен доносилась возня, кто-то хихикал, кто-то завывал, как шаках, кто-то монотонно читал мантры. Психушка, она и в газовом космосе – психушка.
Главный целитель – лысоватый мужчина средних лет в длиннополом сюртуке и широких брюках – демонстрировал юношам и девушкам, будущим врачам и заклинателям, магически-хирургический инвентарь. Между ним и студентами стояли столики, на которых поблескивали неприятного вида инструменты. В центре композиции возвышался лакированный череп, в его глазнице торчал узкий, словно предназначенный для колки льда, нож.
Я вошел в ярко освещенную аудиторию, как подобало асуру: задрав нос, ни «здрасте», ни «до свидания», только сложил ладони перед грудью.
– Мне нужно увидеть особых постояльцев, – сказал надменно. – Вот ходатайство высших из высших.
Я развернул перед «главным» свиток, на котором темнела личная печать Васанта.
Оджха склонил голову.
– Я сам покажу тебе путь, достопочтенный.
Он знаком подозвал одного из коллег и велел ему продолжить занятия со студентами. Как только мы вышли из аудитории, главный взялся пояснять:
– О том, что у нас содержатся перехожие, знают лишь самые доверенные целители. Увы, но показать всех несчастных уже не получится, так распорядился Брахма…
Я сжал главному локоть:
– Что стряслось?
Оджха повел меня по ступеням вниз.
– Посуди сам. Алекса, любимца Васантова, укусил паук шшен, пробравшись в открытое окно из сада; его тело было сожжено в печи, а прах развеян над Мамой…
Я сжал зубы. Черт возьми, с художником уже не поговорить! Как жалко!
Мы вошли в коридор, вдоль которого тянулась череда железных дверей. Воняло здесь тухлой капустой и прогорклым жиром. Видимо, кухня находилась на том же этаже.
– Достопочтенному Эндрю была сделана несложная операция по отделению той части мозга, которая производила болезненный бред, и он впал в состояние несмысленного растения, что в этих случаях происходит крайне редко. Но так, наверное, опять же пожелал Брахма.
Пока я переваривал информацию, главный вынул из кармана солидную связку ключей, отпер замок на ближайшей двери. Распахнул ее и отступил вбок.
На циновках сидел человек в залатанном балахоне. У него были длинные нечесаные волосы и спутанная борода. А на лбу алел хирургический шрам.
Человек был бледен и худ. Он смотрел прямо перед собой – на меня и сквозь меня.
– Эндрю! – позвал я.
Ноль внимания. Серые глаза отражают Сандро Урию и главного целителя, точно два выпуклых зеркала.
Я подошел к человеку, легонько встряхнул его за плечи. Господи! Он же как скелет! Кожа да кости!
– Эндрю, очнись! Ну же, браток! – приговаривал я, не прекращая тормошить перехожего. – Я знаю, кто ты и откуда! Давай же, курьер! Меня зовут Лазар!..
Главный переминался с ноги на ногу за моей спиной. Его настораживало мое поведение; Глаз зрит – как же он был взволнован! Наверное, я все-таки перешел на язык Мира, потому что целитель пробурчал:
– Не уверен, что заклинания на этом наречии как-либо помогут обиженному Брахмой. И не тряси его так сильно! Я ведь в ответе за его жизнь…
– Это ты резал его?! – завопил я, поворачиваясь к целителю. – Зачем?.. Какие, забери тебя шаках, показания имелись для этого?!
– Достопочтенный асур, показаний имелось предостаточно, – холодно ответил целитель. – Да, операцию делал я. Право, не знаю, скажет ли это тебе что-нибудь, но бред Эндрю усиливался, приводя к полному разрыву с действительностью.
– Да уж, зато сейчас он в полном порядке!
– Я же говорю, такое явление не часто. Я склонен полагать, что такова была воля Брахмы.
Я закатал Эндрю правый рукав и присвистнул. От запястья до локтя тянулась цепочка лиловых синяков, – это были следы от уколов.
– Мы продолжаем лечить Эндрю и лелеять надежды на его выздоровление, несмотря на то, что Брахма давно отвернулся от него.
– Это от тебя отвернулся Брахма! – вспылил я.
Целитель отшатнулся. Скорее всего, он сто раз пожалел, что вызвался сопровождать меня самостоятельно. Ну и черт с тобой, мясник!.. Я чувствовал, что внутри меня клокочет ярость. Еще бы, моим землякам тут мозги поправляют, а потом бросают умирать в вонючих каморках, наколов по самые глаза какой-то дрянью.
Я взял перехожего за левую руку, приподнял рукав балахона, ожидая увидеть вторую цепочку кровоподтеков, но не тут-то было. Меня словно током ударило. Кое-как переборов оторопь, я расправил на бедолаге рукав.
– А где же третий клиент? – спросил я главного самым миролюбивым тоном, на который только оказался способен.
– М-да, есть и третий, – замялся оджха, – сейчас, я позову помощника, и он…
Читать бесплатно другие книги:
