Избранник Газового космоса Хорсун Максим
– Лезь!
Ладно, мне не трудно. Перехватываясь одной рукой, я полез, вернее – поплыл вверх. Даорак последовал за мной по соседнему канату. Молодец, старикан, не струсил. А ведь мог бы отсидеться в мироходе. Правда, неизвестно, где сейчас безопаснее – внутри гондолы или снаружи. А может, вовсе не в смелости посвященного дело, а в том, что ему не хочется терять меня из виду? Я ведь – последний Избранник под Зраком. Меня следует беречь. И скорее всего, достопочтенный Даорак кинулся «очищать палубу от посторонних предметов» не из-за врожденной героичности натуры, а именно потому, что в случае катастрофы спасти Избранника снаружи будет легче, чем внутри. Допустим – подобрать самолетом вроде того, что отбуксировал обледенелый монгольфьер на «Аравинду»…
Вблизи мантия щуполова выглядела еще отвратительней. В толстом слое полупрозрачной слизи копошились мириады паразитов вроде тех, что облепливают оболочки мироходов. Прямо передо мною возвышалась пульсирующая колонна щупальца. Не скрою, я с удовольствием всадил зазубренное лезвие серпа в густое желе моллюсковой плоти. А потом еще раз и еще. Ощущение было, будто рубишься с холодцом. В этой проклятой невесомости серп ничего не весил, и после каждого богатырского удара приходилось напрягать все мышцы, чтобы вернуться в исходное положение. Хорошо, что канат был закреплен прочно, иначе болтаться бы мне стариковской мошонкой – без всякого толку. Удивительно, что асуры умудрились заякорить канаты в этаком киселе. Видимо, в этих делах у них большой опыт. Не впервые же щуполов напал на мироход.
Даже могучий, омоложенный воскрешением организм Сандро Урии имел свой порог выносливости. Тем более что за желеобразными внешними покровами щуполова скрывались твердые, как стальные тросы, мышечные волокна. Рубить их было сущим мучением. Я задыхался от вони, пот заливал мне глаза, а вытереть невозможно. Все чаще я просто отдыхал, паря среди ошметков плоти и громадных пузырей темно-синей крови чудовища. Когда зрение прояснялось, я с изумленным бешенством обнаруживал, что усилия мои и товарищей пропадали даром. Не обращая внимания на наши комариные укусы, щуполов по-прежнему сладострастно обнимал «Каши», содрогаясь от воистину небесного наслаждения…
Мразь Изначальная! Чертов похотливый ублюдок!
Я вонзил серп в мышцы щуполова с такой силой, что пальцы сорвались со скользкой рукоятки. Противодействием меня отшвырнуло назад, закрутило вокруг каната. Я попытался ухватить серп на очередном витке, но не успел. Тряхнуло так, что пришлось вцепиться в канат обеими руками. Якорь-кошка, что удерживал веревку в мантии моллюска, вдруг вырвался и полетел прямо в меня. Рефлексы космонавта, слава Глазу, сработали безукоризненно. Я оттолкнулся от каната и полетел туда, где, как мне представлялось, был настил внешней палубы. Кошка просвистела всего в нескольких локтях. Не знаю, смогла бы она пробить шлем скафандра, но оглушить меня сумела бы наверняка.
Я падал, вращаясь в стремительном хаосе из комков слизи, кровавых пузырей, канатов, серпов и асуров. Куда именно я падаю, разглядеть было невозможно. Все доступное взору пространство заволакивала мучнисто-белая взвесь. Меня крепко приложило обо что-то спиной, швырнуло обратно, но несколько рук тут же вцепились в резиновую оболочку моей «требухи» и удержали. Наверное, это были Камал с Рахулом – в скафандрах, перемазанных кровью монстра, все выглядели одинаково. Клацнули подошвы, прилипая к настилу. Послышались крики и проклятия на нескольких языках Колеса. Кто-то ловко обернул мою поясницу веревкой и привязал к ограждению палубы.
– Смотри, Лазар! – крикнул Даорак, оказавшись вдруг рядом. – Смотри внимательно, Избранник!
– Да куда смотреть? – проорал я. – Муть сплошная!
– Это семя Изначального, – пояснил посвященный. – Истинный владыка дыхания Брахмы почтил мироход помазанника Глазова Чандраканта… Теперь об этом станут говорить во всех портах Колеса.
По тону Даорака нельзя было понять, смеется он или в самом деле считает великой честью быть обхезанным с головы до ног исполинским моллюском. Брахма их разберет, этих асуров…
– Так куда смотреть, Даорак?
– Смотри прямо, – отозвался тот. – Сейчас облако семени останется позади…
Я послушно уставился перед собой, мимолетно отметив, что палуба под ногами заходила ходуном. Веревка, которой я был привязан к ограждению, натянулась, а все звуки заглушил рев винтов. «Каши» отчаянно тормозил, словно стараясь удержаться от падения в бездну.
Посвященный оказался прав. Туча щуполововой спермы осталась позади, а прямо перед нами открывалось нечто, никогда мною здесь не виданное. Как будто исчезло дыхание Брахмы, и Мироздание стало таким, каким ему надлежит быть. На нас надвигалась черная стена. Мне ли было не узнать ее? Беспредельная, неохватная ни логикой, ни воображением чернота Космоса со всех сторон обступала мошку виманы-мирохода, отчаянно трепещущую крылышками винтов.
Меня смущало, что в этой тьме не было ни искорки света. Я словно перенесся на край разлома Ресницы Сестры, на котором стоял не один раз, дивясь беззвездной черноте лунного неба. Может, во всем виноваты прожекторы «Каши», бело-голубыми столбами лучей упирающиеся в надвигающуюся тьму? Не может же на самом деле не быть в Космосе звезд!
– Смотри, Лазар, смотри! – надсадно кричал Даорак.
«Да я и так пялюсь во все глаза!», – хотелось сказать мне, но слова застряли в глотке.
Потому что я понял, на что надо смотреть.
Недалеко от мирохода мчался окровавленный, и, надо думать, довольный собой «истинный владыка». Подобно кальмару, он втягивал встречный воздух и выбрасывал его позади себя темной от крови струей. В отличие от обесчещенного им «Каши», щуполов не стремился избежать встречи с чернотой подлинного Космоса. И, похоже, в какой-то момент исполинский моллюск приблизился к некой незримой границе. Пространство перед ним вдруг заколебалось, словно воздух над раскаленным асфальтом, сминаясь и закручиваясь спиралью. Перед монстром открылось что-то вроде диафрагмы в фотоаппарате. Он пролетел дальше и тут же безвольно обмяк, распластав лепестки своих бесчисленных щупалец. Диафрагма закрылась, «кость черепа Брахмы» опять стала безупречно гладкой и невидимой. А щуполов промчал по инерции еще с десяток-другой локтей и вдруг взорвался, словно перегретый паровой котел.
Не знаю почему, но, глядя на струи мгновенно выкипающей в вакууме черной крови, я вздохнул с облегчением.
Глава 16
В порту на окраине Первого города я попрощался с Рахулом и его людьми.
Мы стояли на истертых ступенях каменной лестницы перед терминалом, в котором уже никого не осталось, кроме уборщиков-неприкасаемых. Мироход «Каши» покачивался у приемной башни, проблесковые маячки перемигивались вдоль киля и на каждой из мотогондол. Вид у виманы был потрепанный, интим с щуполовом не прошел для нее даром. Аварийный пластырь скрывал пробоину в несущей оболочке. Уже на подходе к Синфеону заклинило движки на трех мотогондолах. Пришлось хозяину, великому радже Абу Чандраканту, раскошелиться на буксир. Так ему и надо, крохобору…
Я отвернулся от мирохода, огляделся, вдохнул воздух нового мира. Еще одного мира Колеса, в котором мне довелось очутиться.
Была ночь… Странная ночь, совсем не такая, как на Целлионе: неоновая дымка в небе казалась ярче, а вот вечный вихрь Вишала выглядел отсюда невзрачным пятнышком. Ветер доносил запахи сандаловых рощ, а еще – какой-то неприятной гари. Словно кто-то шмалил неподалеку свинью.
Ну-ну, быть может, кто-нибудь угостит гостя из иной вселенной шашлычком…
– Глаз зрит на тебя, Лазар! – прогудел седоусый салар, по своему обыкновению надувая от важности щеки. – Я еще услышу о подвигах Избранника и похвастаю, что наши акинаки вкушали плоть врагов на одном и том же пиру!
Мы обнялись, и посланники Дивана асуров проводили меня, Бакхи, Ситу, Даорака и Нилу к автомобилю. Машина, представляющая собой гибрид броневика и лимузина, вместила всю шайку-лейку. Внутри были обитые бархатом диваны, с потолка свисала нелепая бахрома, на ниточках позвякивали монетки и колокольчики, как будто прикупленные в дешевом сувенирном магазине.
Дизель, как обычно, прокашлялся, и автомобиль покатил узкими улочками самого древнего, Первого в прямом смысле слова города людей в Колесе. Вдоль мощенной брусчаткой дороги высились трех-, четырех– и даже пяти– и шестиэтажные здания из белого камня. Верхние этажи выступали над нижними, из-за чего стоящие друг напротив друга строения частенько «срастались». Иногда мы ехали словно сквозь неровный, замусоренный, ступенчатый тоннель, вдоль стен которого расхаживал, сидел или спал прямо на тротуаре чумазый люд. Тут можно было увидеть браминов, разнорабочих из неприкасаемых, нищих, бродячих музыкантов и факиров. Над их головами болтались бельевые веревки, завешанные тряпьем. Кстати, только на этих участках дорога вела себя без выкрутасов, на иных же виляла так, что водителю приходилось неустанно скрипеть похожим на штурвал яхты деревянным рулем. Влево – вправо, вправо – влево. Фар у нашего «лимузина» не было. В тоннелях дорогу освещали или электрические лампы, или старые добрые факела, на открытых отрезках – неоновое сияние дыхания Брахмы. Перенаселенные, грязные, обшарпанные райончики…
Чуть заслышав урчание дизеля, всяк стремился освободить нам путь. Там, где дорога была особенно узка, ночные бродяги выстраивались вдоль стен, прижимаясь к ним спинами. Однажды мы минут двадцать пробирались через подобное «бутылочное горлышко». А люди стояли, застыв, точно живые барельефы, и терпеливо ждали, пока мы не проедем мимо.
Видимо, почтение местных к асурам не имело границ.
И еще у меня закралось подозрение, что жители Первого города передвигаются исключительно на своих двоих. По пути мы не встретили ни других автомобилей, ни всадников на ездовых бактрах, ни быкоящеров, запряженных в телеги. Ни рикш, ни велосипедистов, ни птиценогих.
Впечатления от главного города главной планеты газового космоса оказались не ахти… Даже огромные цветы, животные, планеты и мироходы, что были нарисованы яркими красками на многих фасадах, не разгоняли уныние, которое поселилось в моей душе во время ночной поездки. Пыльный Джавдат, по-моему, был более приспособлен для жизни, чем этот Первый.
Когда мы, наконец, выбрались из лабиринта улочек на относительно широкую и прямую дорогу, проходившую вдоль набережной реки, я вздохнул полной грудью.
Вернее, попытался это сделать, но тут же закашлялся и харкнул себе под ноги, прямо на бамбуковую циновку.
Да что же это за вонь такая? Все сильнее и сильнее… Просачивается в кабину, хотя стекла тут не опускаются и люка нет. Свинарник горит, что ли? А остальным – хоть бы хны…
Я поглядел на реку. В воде отражались многочисленные огни. Похоже, у берега жгли костры, много костров. Возле них, очевидно, грелись нищенствующие монахи и бродяги, которым не хватило места в тоннелях под «сросшимися» домами. Ночью в Первом действительно прохладно.
– Смотришь, Лазар? – обратился ко мне Даорак.
– Угу, – буркнул я, не разжимая губ. Не хотелось, чтоб вонь проникла в глотку.
– Мы называем эту реку Мама, Лазар, – пояснил Даорак. – Когда в небе властвовали хриши, на земле – ящеры, а в воде – водяные, на берегах Мамы появились первые люди. Они были рождены благими мыслями Брахмы, поэтому смогли основать Первый город, а потом – втоптать в грязь брахмомерзких Изначальных и освоить все миры Колеса. Теперь же каждый из нас почитает за честь испустить дух на берегу Мамы. Оттого в Первом всегда гораздо больше людей, чем он может в себя вместить.
Я уже сам все видел. Бесконечный ряд тел, накрытых с головой пестрой тканью. Покойники лежали вдоль обочины, и, похоже, чем ближе к реке, тем ряды были теснее. Среди мертвецов бродили, высоко поднимая ноги, чтобы ни на кого не наступить, люди в черных от копоти хитонах. У многих имелись носилки. Санитары морга… Тут же сновали вездесущие брамины и ушлые босяки в набедренных повязках и грязных тюрбанах. А где же родственники? А где же оплакивающие? Вот группка людей, вот еще и еще… Неужели это все? Если в Первый свозят покойников со всего Колеса или хотя бы со всего Синфеона, стены в городе должны содрогаться от плача миллионов скорбящих…
Не было ни ворот, ни заборов, ни блокпостов. «Лимузин» просто въехал в святая святых Первого. Остановился на площади, окруженной причудливыми витыми пирамидами. Водитель заглушил двигатель; посланник Дивана асуров открыл дверцу, я последовал его примеру и выпрыгнул на выскобленную до блеска брусчатку.
Это было место, куда не ступала нога праздного. Не мечи и не винтовки защищали его покой, – храмовый комплекс асуров берегло не хуже крепостных стен всеобщее почтение, взросшее на многовековых традициях и едином мировоззрении.
Высотою пирамиды были с четырех– или пятиэтажные здания. При этом они имели узкие основания, из-за чего походили скорее на остроконечные башни, чем, собственно, на пирамиды. Выветренные, потемневшие от времени, покрытые трудноразличимыми барельефами, желобами и завитками непонятного назначения, эти древние сооружения молча взирали на чужака и перехожего.
– Следуйте за мной! – голос посланника Дивана вывел меня из сиюминутного транса.
Среди пирамид затесалось несколько приземистых строений с террасами, балюстрадами и увенчанными куполами крышами. К одному из них посланник препроводил нашу разношерстную компанию. На лестнице ожидал пожилой асур, поверх одежд которого была надета шафрановая тога.
– Приветствую, сородичи! – обратился он к нам.
Наверное, нас встречала большая шишка. Мы склонили головы.
– Путь выдался долгим, брат Васант, – ответил Даорак. – Счастлив видеть тебя в добром здравии.
– Добро пожаловать! – пожилой асур пригласил нас войти. Дверей, кстати, в здании не было. Простая арка, сквозь которую виднелось аскетическое убранство первых комнат – входи, кто пожелает.
– Нилам, дочь моя! – Васант положил темную от татуировок руку Ниле на плечо. – Низкие летуны из семейства спутниц Вишала – редкие гости в Первом. Чувствуй себя как дома! – он улыбнулся, показав недурственные для обитателя мира Глаза зубы.
– Благодарю, отец Васант! – Нила еще раз склонила головку. – Для меня честь оказаться в святом месте.
«Здравствуйте» да «будьте любезны». И ни полслова о смраде, из-за которого так хочется всунуть два пальца в рот и прочистить потроха. Это при том, что я – не какая-нибудь институтка или кисейная барышня.
Внутри домишки, на мое счастье, смрад ощущался не столь сильно. Скорее всего, его заглушал запах благовоний, курящихся в жаровнях, и горящих ароматных свечей. Я, конечно, предпочел бы проветренную комнатку, но кто меня спрашивал?.. Ни одно святое место не обходится без идиотов с загадочными лицами и благовоний, чей запах чуть хуже, чем у дезодоранта для ног.
Тут нас поджидали слуги-асуры; поскольку мы прибыли налегке, им пришлось удалиться не солоно хлебавши. Самый расторопный, правда, попытался отнять у Бакхи заветный сундучок, за что едва не поплатился здоровьем. Бакхи отбивался рефлекторно.
– Нилам и Даорак – сюда, – распределял гостей по комнатам Васант. – Избранник – сюда. Его друзья – вот сюда.
– Меня зовут Лазар, – пробурчал я. Васант ответить не потрудился.
– Когда соберется Диван? – поинтересовался Даорак.
Ага, мне тоже хотелось бы знать.
– Когда Зрак займет удобное ему место, брат Даорак. Не все мироходы с Сидящими на Диване успели прибыть на Синфеон.
Что ж, Васант не знал.
Я вошел в комнатушку. Она была пуста, только у стены на плите, похожей на могильную, лежали несколько свернутых шерстяных одеял. В окне виднелась озаренная кострами Мама. По реке шла мелкая волна… эх, посидеть бы на бережке с удочкой… если бы не этот смрад.
Придется привыкать! Местным ведь ничего, не зеленеют. И мне стоит приучить себя не выделяться цветом лица.
– Избранник! – окликнул меня Васант. В комнату вошел слуга с медным подносом в руках. На подносе я увидел белую и наверняка очень дорогую бумагу, полную чернильницу и несколько ручек с железными перьями.
– Избранник, твой отдых подождет, – безапелляционно заявил он. Мне даже показалось, что этот асур в тоге потребует от меня что-то вроде объяснительной. Мол, как очутился в газовом космосе, с умыслом или без. – Рисуй виманы! – приказал Васант.
Я опешил.
– Виманы?
– Да, – Васант кивнул. – Или ты не знаешь, что это такое?
– Знаю, – я невольно поджал губы. – Я знаю о таких виманах, которые вам и не снились.
– Глаз зрит, я надеюсь, что это не пустое бахвальство! – опустил меня с небес на землю Васант. – Рисуй. Чем больше нарисуешь, тем лучше.
Я покивал. Поставил поднос на пол, – больше пристроить его было негде, – расстелил одеяла на «могильной плите». Этот Васант, похоже, решил, что задал мне непосильную задачу и что я стану рвать волосы на голове и в подмышках и метаться по комнате, как шаках в клетке. Ничего, я чуток передохну, а потом нарисую им все. И межпланетный корабль «Шторм», и ракету-носитель «Вулкан-М», которая выводила корабли лунной миссии на орбиту Мира. И истребитель последнего поколения «Тайфун» нарисую, и пару формул топливных элементов начерчу.
К тому часу, когда Глаз раскрылся за горизонтом, позолотив воды Мамы, я подготовил изрядное портфолио. Покрыл кляксами, набросками и схемами с полсотни страниц, заодно замарался сам и испачкал одежду. Работал воодушевленно, с огоньком, прихлебывая айран. Жаль только, что рисовать я почти не умею. Кое-как набросал, чтобы, главное, принцип был понятен. Если асуры додумались до двигателей внутреннего сгорания и бипланов, то они поймут, что я имел в виду.
Васант окинул взглядом завзятого критика мою работу, шумно почесал себе низ живота. Потом поманил меня рукой. Провел в комнату, заставленную стеллажами, на которых томились тысячи свитков и скоросшивателей в ледериновых обложках. У окна сидели молодые асуры и работали вместо ксероксов: переносили на кальку чьи-то каракули. Васант, пока я осматривался, снял один из скоросшивателей, открепил пару листов и передал мне.
Я смог лишь озадаченно хмыкнуть.
Кто-то здесь постарался до меня… Вертолет. Похож на «Гнев», но не он. Прорисован до каждого винтика. И в качестве контрольного выстрела с пилона срывается ракета и несется за пределы листа.
Кое-кого Глаз талантом не обидел. Это не мои вдохновенные цап-царапки железным пером по бумаге.
Следующий рисунок… Так, боевой самолет. Похож на «У-26», но не он. И тоже бьет ракетой в невидимого врага.
Что ж. Все понятно. Пусть автор этих рисунков – хороший художник, но с авиатехникой он знаком в лучшем случае по компьютерным играм.
– Ну и как ты находишь?.. – спросил Васант с плохо замаскированным ехидством. Чего ему, облаченному в тогу, вздумалось так вести себя со мной? Или рожа моя не понравилась? Я вообще-то сам только-только к ней привык… Или он имеет зуб на Сандро Урию, владельца четверти Синфеона, если верить Бакхи?
– Я хочу увидеть человека, нарисовавшего вот это, – без обиняков заявил я.
– Гм… – Васант задумался.
– В чем дело? – мне захотелось взять асура за тогу и пару раз встряхнуть. – Он жив?
– Он? – Васант поднял брови. – Жив, конечно. Но…
– Есть причина, из-за которой мне нельзя с ним видеться? – продолжал наседать я. – Или он – пленник? Или пленник – я?
Молодые «ксероксы» оторвались от бумаг и калек, уставились на нас, помигивая черными, любопытными глазами. Васант отмахнулся.
– Избранник – это милость, ниспосланная Брахмой! Как ты осмелился сделать такое предположение! Избранник не может быть пленником. Избранник – это дорогой гость, которого мы бережем всей кастой!
А в Бродячем Хребте они уверяли, что из-за меня потерпел крушение «Аравинда», и требовали, чтоб виновник был принесен в жертву Глазу. Смолчу на первый раз…
– Брахма отвернулся от этого юноши! – продолжил Васант. – Это великая печаль, но так случается. Избранники нередко сходят с ума! Человек, назвавшийся Алексом, находится в Доме Грез на попечении браминов и оджха. И не стоит глядеть на меня вот так, Избранник! На этого молодого человека я возлагал надежду! Он очень хорошо знал виманы!
Оджха – лекари и, кажется, шаманы. Бедный перехожий! Представляю, чем его здесь лечат. Я обязан ему помочь, если уже не поздно. Как Избранник – Избраннику.
– Я хочу его навестить. Мне нужно его навестить!
Васант вздохнул.
– Изволь, не смею возражать, – проговорил он, поджав губы. – После совета Дивана тебя доставит в Дом Грез шайтан-арба.
Значит, ради меня даже гонять лимузин не жалко. Что ж, очень кстати.
– Спасибо тебе, достопочтенный Васант.
– Не стоит благодарности! – асур покачал головой. – Никто не знает, каким путем поведет его Брахма. Может случиться так, что после совета Дивана ты присоединишься к Алексу… Поселишься вместе с ним и остальными перехожими в Доме Грез.
На том мы и разошлись по своим углам. От беседы остались двоякие впечатления. У меня слишком толстая шкура, чтобы Васант смог прожечь ее желчью, но я опять – опять! – убедился в том, насколько шатко мое положение! И в том, что я – чужак, сколько бы ни корчил из себя героя. Пожалуй, лишь в бою, когда свистят акинаки и гремят выстрелы, я на своем месте. А в остальное время против меня все – Бакхи, Сита… даже Даорак и Нила – и тех занесло на другую сторону баррикады.
Но остальные перехожие – по крайней мере, не оправдавший надежд Васанта Алекс – неподалеку. И эта досягаемость согревала мне сердце.
Люди, пришедшие из Мира, из Центра Розы – такие, как я. Рядом. Пусть чуток сбрендившие, но, уверен, им станет лучше, как только лечение мантрами и благовониями прекратится.
На полу в моей комнатушке лежала Сита. Уткнувшись лбом в циновку, вытянув руки в стороны. И, кажется, без дыхания.
Я подумал: что-то случилось. Присел рядом, собрался проверить пульс…
Сита приподняла голову. С мольбой поглядела сквозь упавшие на лицо волосы.
– Повелитель, униженно прошу тебя… – прошептала она так, словно речь шла о жизни и смерти.
Уф! От неожиданности я уселся на пятую точку.
– Позволь повидать нашего сына! Позволь повидать! Позволь! – твердила Сита, пока я соображал, в чем дело.
Точно! Ведь у Сандро Урии и Ситы есть общий ребенок. И он тоже, видимо, неподалеку. Вспомнила, дочь шакаха, что она – мать… А вот я до сих пор не могу удержать все ниточки в пальцах. Что-то вечно норовит забыться, ускользнуть.
– Я не видела нашего малыша, Лочана, треть оборота, – Сита снова уткнулась лицом в циновку. – Ему может быть плохо без меня. Он мог умереть от болезни, его могли выкрасть шакахи. Повелитель, позволь навестить его! Позволь взглянуть на сына хоть одним глазком!
Я поднялся сам, потом поставил это создание на ноги, отряхнул ему, созданию, коленки.
– Я – не твой повелитель! – буркнул. – Ошейника на тебе нет, Сита. Ты вольна идти туда, куда пожелаешь.
– Можно? Мой повелитель позволяет, да? – она пытливо заглянула мне в глаза.
– Ну конечно, чтоб тебе провалиться!
Пока суд да дело, меня вновь начали одолевать противоречивые желания; вот бы эта красивая до приторности дама отправилась восвояси, да поскорее. В то же время – одеяла у меня расстелены, и не беда, что двери нет. Нечего заглядывать в чужие комнаты…
Убирайся же поскорее!
– Где твой ребенок?
– В детском питомнике, в Арахбарасе, повелитель.
Я хмыкнул. Поглядел на нее так, что она втянула голову в плечи.
– А как, скажи, пожалуйста, ты собираешься туда попасть? Может, попросить асуров, чтоб они подбросили тебя на шайтан-арбе?
– Не смею, повелитель, – она потупила взгляд. – Из Первого в Арахбарас ходят паровики. Я поцелую сыночка и сразу обратно, к моему повелителю. До заката вернусь, клянусь жизнью.
– Жизнью клясться не обязательно! – снизошел я. – Давай, ступай. И будь осторожна, не нравится мне этот Первый город. Трущоба какая-то.
– Первый город тебе никогда не нравился, повелитель.
Сита убралась. Пятясь, отвешивая мелкие поклоны. Я же помахал ей рукой: скатертью дорожка!
А потом уселся на «могильную плиту», обхватил виски ладонями. Несколько минут собирал мысли в пучок. Скорее бы этот проклятый Диван собрался на совет! Скорее бы! Скорее бы… И еще эта вонь! Да что они там, в конце концов, жгут?
Я подошел к окну, выглянул наружу.
Мама текла, не торопясь. В свете дня оказалось, что ее воды коричневые, окрашенные глиной. Противоположный берег скрывала жаркая дымка. Вырисовывались лишь контуры многоэтажных жилых домов, пирамид и увенчанных куполами храмов.
Костры трещали неподалеку. Если обойти пирамиду и сложенные поленницей каменные блоки, я окажусь там, где день и ночь «шмалят свиней» и «жгут жир». Из моего окна не видно, что конкретно там происходит, а разобраться бы не мешало.
В этот момент я заметил идущую мимо пирамиды женщину в сиреневом сари.
– Достопочтенная! – окликнул ее, сам не зная зачем. Спросить о кострах, быть может?
Женщина обернулась.
– Да, Лазар? – откликнулась он. – Чего тебе?
Нила! Я настолько привык к тому, что Нила постоянно носит одежду из черной кожи, что попал впросак, едва моя попутчица сменила наряд!
– Ты идешь к Маме? – предположил я.
– Да.
– Зачем?
– Зачем? – удивилась Нила. – Я собираюсь омыть ноги в святых водах.
А зачем, спрашивается, мне сидеть в четырех стенах? Тем более, Васант уверял, что я – не пленник.
– Ты разрешишь мне сопровождать тебя?
Нила удивилась еще больше.
– Никто не вправе запретить человеку побывать у Мамы, если его зовет сердце.
Я принял это за приглашение. Махнул прямо через окно, мягко приземлился, клацнув подошвами сандалий по брусчатке.
Нила ждала, подперев рукой бок. Когда я приблизился, она кивнула и продолжила путь. Я побрел следом, исподтишка любуясь ее фигуркой. Нет, что ни говори, а сари выгоднее подчеркивает женские прелести, нежели одежды из кожи. И выгоднее настолько, что мне немедленно захотелось сказать Ниле: плюнь ты на это омовение, пойдем ко мне!
Но, разумеется, я ничего подобного не сказал. Поравнялся с нею, пошел рука об руку, время от времени поглядывая в непроницаемые голубые глаза.
Ничего я не понимал в этой девушке. Она то ревновала меня к Сите, то демонстрировала полнейшее безразличие. Изредка я ловил на себе ее печальные взгляды, приличные школьнице старших классов, влюбленной во взрослого дядю, а не отчаянному асуру, в бою не уступающему гвардейцам. Но чаще всего она едва замечала мое присутствие. И влюбленные взоры, и равнодушие не были элементами расчетливого кокетства, искусно расставленными силками для мужского сердца: я чувствовал это. Возможно, она сама не знала, как ко мне относиться.
А я? Я знал, как к ней относиться? Что я на самом деле чувствовал к Ниле-Нилам? Был ли влюблен в нее, как мальчишка? Конечно, нет, – давно миновало время восторгов и немого обожания. Желал ли я ее как мужчина? Да, но не больше, чем Ситу. Мог ли я обходиться без Нилы? Не знаю. Вот уже много дней мы почти не расстаемся, если не считать сна в междумировых переходах и недолгой моей смерти, так похожей на сон.
Глава 17
Дым стелился над водой, будто туман.
Нила ускорила шаг. Сиреневое сари отзывалось вкрадчивым шорохом на каждое ее движение. От моей спутницы исходил цитрусовый запах духов, и я старался держаться его шлейфа.
Мы обошли груду строительного мусора и оплетенные черно-красным плющом развалины без крыши, оказались на набережной. К реке вели широкие каменные лестницы, чьи нижние ступени скрывались под водой. Коричневые волны лизали известняк блоков, оставляя на нем лохматые клочья пены и мелкий мусор. На набережной и на лестницах было не протолкнуться. Как в разгар сезона в курортном городке. Люди из разных каст неспешно прогуливались, разговаривали или просто глядели на Маму. Здесь я не увидел суматохи, веселья, нарочитости или легкомысленности. Под бамбуковыми навесами продавали напитки и нехитрую еду. Несколько компаний человек по пять-шесть что-то пили из крошечных пиал и курили трубки, спрятавшись в тени, которую отбрасывали древние строения. Заклинатели змей играли на дудочках монотонные мелодии, черные кобры раздували капюшоны и раскачивались в такт. Брамины медитировали, подставив Глазу мокрые от пота или после купания в Маме торсы. Почти голые неприкасаемые, следуя один за другим, словно муравьи, тащили на спинах вязанки дров. На площадке, нависающей над рекой, пылали дымные костры. Кроме привычного смрада, я ощущал запахи сандалового дерева и благовоний, которые не только не перебивали дурной запах, а даже усиливали его.
Нила просочилась сквозь толпу, ступила на лестницу. Я поспешил следом.
На ступенях отдыхала тьма народу. Кто-то возлежал на роскошном ковре, кто-то – на циновке или одеяле, кто-то ютился на ветхом покрывальце, а кто-то – просто на камне. Было очень много стариков, чуть меньше – людей в зрелом возрасте и совсем мало молодежи.
Я по инерции спустился на несколько ступеней, потом остановился, призадумавшись.
«Теперь же каждый из нас почитает за честь сделать последний вздох на берегу Мамы», – говорил мне посвященный Даорак.
Нет, не курортники. Не принимали они солнечные ванны, растянувшись на прогретых Глазом камнях.
Все эти люди ждали своей смерти.
Нила спустилась к воде, затем обернулась, поискала меня взглядом. Взмахнула рукой: мол, чего застыл, как истукан?
Я же обалдело глядел на этот хоспис под открытым небом. Тут было не меньше сотни человек. А сколько таких широченных лестниц вдоль берега Мамы?
Теперь я видел, что многие здесь дряхлы или больны. Кто-то был в окровавленных бинтах, кого-то непрерывно рвало… Время от времени к умирающим подходили родственники: предлагали питье, лекарства, помогали изменить позу, укутывали или, наоборот, освобождали от одежд. Обреченные отвечали односложно, смотрели на родных блеклыми, пустыми глазами, а потом опять отворачивались к Маме. Ни тени страха, ни малейшего желания держаться за жизнь. Меня поразило спокойствие, с которым они ожидали своей участи. Может, их пичкали какими-то наркотиками? Брахма разберет… Скорее всего, на ступени приносили людей, у которых не было ни малейшего шанса. Вряд ли я своими мозгами перехожего смогу когда-нибудь до конца понять этот мир и его обитателей.
Вот и Нила. Сбросила шлепанцы и, приподняв сари, ступает в воду. Если я не ошибаюсь, в это ленивое течение Сита пустила своего новорожденного сына, чтобы только угодить Сандро Урии. У Ситы и у Нилы гораздо больше общего, чем может показаться. Их дух и их плоть – газовый космос, находящийся в черепе Брахмы и придуманный Брахмой.
У берега из воды торчат обросшие водорослями блоки и какие-то глыбы. Расположившись на них, умываются крысы. Болтая ногами в воде, на ступени сидит пожилой брамин и чистит пальцем зубы. Нила пристраивается рядом, зачерпывает ладонью воду и пьет. Со ступеней я не вижу ее лица, но я буквально позвоночным столбом ощущаю, что она воодушевлена и почти в экстазе. Вкусная водичка, грязная водичка… Пей и радуйся!
На лестнице кто-то испускает дух. Усопшего накрывают с головой покрывалом. Я смотрю, что будет дальше.
А дальше появляются родственники, с ними – неприкасаемые с носилками. Раз-два, и покойника уже несут в сторону площадки, на которой пылают костры.
Не обращая внимания на очередной призыв Нилы, следую за носилками. У входа на площадку уже собралась изрядная очередь. Но не живых, а мертвых. Некоторые лежат давно, и над ними вьются золотистые мухи. Никто из браминов или неприкасаемых не чинит мне препятствий, я прохожу дальше.
Среди костров невыносимо жарко. Чтобы сжечь одно человеческое тело, уходит уйма дров. И все равно покойники горят неохотно. Неприкасаемым, которые работают здесь в одних набедренных повязках, приходится постоянно кантовать трупы. Из огня ко мне тянутся обугленные руки, сквозь пламя я вижу обезображенные лица мужчин и женщин. Мальчик лет восьми сидит на корточках и жарит над затухающим костром толстую личинку, нанизанную на прутик.
Меня толкают в плечо. Я пропускаю новую вереницу рабочих, спешащих доставить вязанки дров. И сейчас же оказываюсь носом к носу с парой молодых людей. Девушка бледна, часто моргает и едва сдерживает слезы. Парень обнимает ее за плечи и бубнит сквозь повязку, которой обмотано лицо, одно и то же: «Теперь чистый… теперь чистый… теперь чистый…»
Прохожу дальше. В золе недавно погасшего костра ковыряются какие-то оборванцы. На чумазых лицах – заразительный энтузиазм. На моих глазах одному удается выловить пальцами золотую побрякушку. С видом триумфатора он показывает ее остальным, после чего прячет за щеку. Остальные цокают языками и с удвоенным усердием продолжают рыться в пепелище.
Сразу же появляется мысль разогнать мародеров. Скинуть их с площадки в Маму, чтобы охладились, если вздумают показывать зубы.
Наверное, что-то такое читается на моем лице, потому что оборванцы, как один, таращатся на меня круглыми глазищами. Взгляды полны таким искренним недоумением и обидой, что я прохожу мимо. Пусть их… Нечего лезть в чужой монастырь со своим уставом.
С площадки Мама просматривается в обоих направлениях. Я вижу россыпь мелких островков, я вижу лодочки и пловцов. Я вижу многочисленные лестницы и площадки с кострами. Если смотреть вниз по течению, то река делает поворот и теряется за городскими постройками. А если в другую сторону, то там – синие горы, посеребренные шапками ледников.
В бирюзовом небе сияет Глаз. Висят в вышине темные капли мироходов. Носятся над водой яркие то ли птицы, то ли насекомые. И исчезают в дыму.
Чужая планета.
…Я не помню, как вернулся в храм асуров. Ни с кем не разговаривал, ничего не делал. Выпил пиалу зеленого чаю и повалился спать.
А во сне Исчадие, состоящее из сросшихся головами Нилы, Ситы, Джинны и моей жены Рины, о которой я уже давно не вспоминаю, преследовало меня по тесным коридорам и отсекам Временной базы. Каждая из четырех составляющих чудовищного мутанта исходила соками, желая обладать мною. Я же убегал до тех пор, пока не уперся в створку люка, за которым был Космос. В один иллюминатор лил свет Мир, в другой – Целлион, окруженный заатмосферными циклонами. И я не знал, куда попаду, открыв люк: в дыхание Брахмы или в радиоактивный вакуум. Полечу ли, словно хриш, взмахивая кожистыми крылами, или взорвусь, будто щуполов, перед которым разошлась диафрагма таинственной мембраны в черепе Брахмы…
Дурацкий сон прервал Бакхи. Неугомонный старикан тряс меня своей клешней. Я моментально проснулся и сел. Бакхи отступил, поглядел недобро желтыми глазами.
– Ты знаешь, куда подевалась Сита? – спросил он мрачным тоном.
– Сита?.. – я мотнул головой, отгоняя видение из кошмарного сна. – Она просила разрешение уехать в какой-то город… Название не помню. Недалеко отсюда.
– В Арахбарас? – уточнил Бакхи. – В детский питомник?
Я кивнул.
– И ты ей позволил?
– Да, а что?
Бакхи шлепнул себя клешней по лбу. Зашипел нечто нелицеприятное в мой адрес.
– Говори толком или убирайся! – вспылил я.
– Я должен был это предусмотреть! – Бакхи скривился, как среда на пятницу. – Ты ничего не понимаешь, остолоп, поселившийся в теле моего дорогого повелителя! Ты ничего не хочешь понять!
– Старый дурак! – огрызнулся я. – Если бы ты знал, как вы меня достали. И ты, и твоя чокнутая на оба полушария дочурка.
– В Арахбарасе Ситу узнают в два счета! Соглядатаи из твоей семьи. Вернее, из семьи Урии! – Бакхи заметался по комнатушке. – Они проследят за этой раззявой! Жди теперь наемных убийц!
– Бакхи, ты преувеличиваешь! – я отмахнулся. – Кому я теперь нужен?.. К тому же меня оберегают асуры.
– Преувеличиваю?! – Бакхи прижал руки к впалой груди. – Ты помнишь, что такое укус паука шшена? Нет? А я помню, что ты стал черен, как удавленник! Ты изрыгал пищу через нос и исходил дерьмом, умирая!
– Бакхи, прекрати, – сказал я, стараясь держать себя в руках. – Ты же знаешь, что это случилось не со мной…
– Это может быть просто укол отравленной иглой! – не мог угомониться Бакхи. – Ты ведь гулял сегодня по Лестницам Очищения? Ты пробирался через толпу на набережной? Ты можешь уяснить, несчастный, что жизнь твоя висит на волоске с тех пор, как ты ступил на Синфеон, где Сандро Урию знает каждая крыса? А теперь, когда ты выпустил Ситу, этот волосок оборвался. – Бакхи выставил в мою сторону клешню. – Ты падаешь, перехожий. Вопрос лишь в том, как долго лететь до дна!
– А я тебя не держу, Бакхи! Забирай свой сундучок и лети на все четыре стороны!
– Я могу уйти, – сказал старик тихо. – Куда захочу и когда захочу. Меня никто не посмеет остановить. Я – мертвец! А ты пока еще жив, Лазар.
– Я уже умирал, Бакхи, – пришлось напомнить мне. – Даже два раза.
Старый слуга только отмахнулся.
– Это не то, – пробурчал он. – Ты не понимаешь, чужак. Есть две смерти. Смерть, дарованная Брахмой, когда близкие закрывают лица в знак скорби и предают тебя очистительному огню на берегу Мамы. Это почетная смерть. И есть другая смерть, когда тебя объявляют мертвым при жизни. И тем самым отнимают у тебя все права. Я – что?.. Я – только прах. Ни жизнь моя, ни смерть ничего не значат. Ты иное, Лазар. Хорошо, если тебя просто убьют. Хуже, если перед этим объявят самовольно воскресшим мертвецом!
И не сказав больше ни слова, Бакхи резко повернулся и вышел из комнатушки, ссутулив плечи.
Я перевел дух.
Через несколько минут ко мне заглянул Даорак.
– Неприятности со слугами? – спросил он.
Я отмахнулся.
– Со слугами, ходящими по земле, всегда так. Не стоит принимать близко к сердцу их грязные слова и помыслы! Пойдем лучше отобедаем! – предложил посвященный, усмехаясь. – На довольную печень и жизнь течет легче!
Есть мне не хотелось, но я все-таки поплелся за Даораком. За общим столом в просторном и прохладном зале сидели человек десять. Тут были и Васант, и Нила, и молодые «ксероксы», и еще асуры, которых я раньше не видел.
Лепешки, рис, бобы, овощи – вот и вся работа для желудка и печени. И специй, само собой, было от души.
Читать бесплатно другие книги:
