Волшебный компас Колумба Александрова Наталья

В рядах бунтовщиков началось какое-то движение, и вперед выступил боцман Франсиско Маркос, здоровенный смуглый детина с серебряной серьгой в левом ухе.

— Ты спрашиваешь, адмирал, чего мы хотим? — проревел он хриплым басом. — Мы хотим вернуться домой живыми! Мы хотим снова ступить на твердую землю, снова увидеть нашу прекрасную Испанию, увидеть своих деток!

— Ты ли это говоришь, Франсиско Маркос? — перебил его дон Диего. — Ты говоришь о прекрасной Испании? Да что ты знаешь об Испании? Ты никогда не был нигде дальше портовых кабаков Кадиса! Ты хочешь увидеть своих деток? Вот тут твоя правда — детей у тебя больше, чем у пчелиной матки: у тебя дети в каждом порту, где тебе довелось побывать! Да только вряд ли ты хоть одного из них видел…

— Да ты никак вздумал надо мной издеваться? — заорал боцман и обернулся к своим единомышленникам. — Этот офицерик издевается над нами! Он нас за людей не считает!

— Бей офицеров! — закричали в разных концах толпы бунтовщиков.

Но тут вперед вышел старый одноглазый матрос с длинными седыми волосами, завязанными в пучок.

— Обождите меня! Послушайте меня, парни! — проговорил старик, подняв руку, в которой сжимал заржавленную саблю.

— Что его слушать? — раздались разрозненные голоса. — Перебить офицеров, и дело с концом!

— Нет, послушаем, что скажет одноглазый Хуан! — отвечали им другие. — Он плавал больше нас всех, он повидал на своем веку много удивительных земель, может, скажет что-то дельное! Послушаем его, а там уж решим, что делать!

Наконец голоса затихли, и старый матрос снова заговорил:

— Мы всегда успеем их перебить, да только будет ли от этого прок? Мы заплыли в такие места, где не доводилось бывать ни одному христианину. Сумеем ли мы выбраться отсюда живыми? Сумеем ли вернуться в Испанию? А если вернемся — что нас там ждет? Виселица в наказание за бунт?

— По мне, лучше попасть на виселицу, чем оказаться в глотке у морского чудовища! — выкрикнул кто-то из матросов. — Мы плывем в неизвестные земли, может, прямиком в ад… По мне, лучше перебить офицеров и повернуть корабль домой!

— Это мы всегда успеем, — перебил его старый Хуан. — Может, прежде чем проливать кровь, послушаем, что нам скажет синьор адмирал? Его поставила над нами сама государыня королева — должно быть, адмирал знает, что делает!

— Твоя правда, — выкрикнул кто-то из бунтовщиков. — Послушаем адмирала, а там поглядим!

Толпа затихла, дон Кристобаль обвел ее взглядом и заговорил:

— Старый Хуан сказал правду — мы заплыли в такие места, где не доводилось бывать ни одному христианину. Потому мы будем первыми на этом удивительном пути! Мы будем первыми, кто ступит на новую землю! А поскольку мы будем первыми — мы соберем самый богатый урожай! Там, куда мы плывем, золота больше, чем морского песка, а драгоценные камни валяются прямо под ногами!

— Звучит заманчиво, — проговорил одноглазый Хуан. — Да только почем мы знаем, что приплывем в те золотые края, а не на край света… Старые люди говорят, что на краю света Море-Океан низвергается в бездонную пропасть, и те, кто приплывет в те места, падают в ту же пропасть и попадают прямиком в ад!

— Ты слушаешь бабьи сказки, — перебил его дон Кристобаль. — Видел ли ты кого-нибудь, кто там побывал? Хоть кого-то, кто попал в ад и вернулся оттуда?

— А видел ли ты, синьор адмирал, хоть кого-то, кто плыл на запад так далеко, как мы? Хоть кого-то, кто побывал в тех краях, где золота много, как морского песка, и вернулся оттуда живым?

— Я не видел таких людей, — честно признал дон Кристобаль. — Но я знаю, что Земля круглая, и если плыть все время на запад — непременно окажешься в Индии. И еще… Я не хотел говорить об этом, но у меня есть волшебный компас, компас, который непременно приведет нас в те сказочно богатые земли…

— И кто из нас слушает бабьи сказки? — протянул одноглазый. — Мы долго слушали тебя, мы долго плыли на запад и ничего не нашли, никаких земель, пусть даже и не таких богатых. Наши припасы на исходе, скоро у нас закончится пресная вода. Что мы тогда будем делать? Сколько можно плыть в неизведанное? Где эта твоя земля?

— Земля! — раздался сверху громкий голос.

Все задрали головы и увидели, что матрос, сидящий в корзине, привязанной к верхушке грот-мачты, размахивает руками, указывая на запад, и радостно кричит:

— Земля! Я вижу землю!

На следующее утро Тоня снова сидела в своей комнате, точнее, в той подсобке, где устроил ее Платон Николаевич. Вчерашний день прошел в трудах. Тоню подрядили помогать уборщице, и та ее буквально загоняла. Тоня вытирала пыль с музейных экспонатов, подметала залы и делала еще множество разных дел. Это отвлекало ее от тяжких дум. Ночь прошла спокойно, но утром проблемы снова на нее навалились.

В тишине музея Антонина особенно остро ощутила свое одиночество, безысходность своего положения. У нее нет ни жилья, ни работы, ни близкого человека, на которого можно положиться, с которым можно поделиться тяжким бременем своих проблем, да просто поговорить по душам…

Внезапно в окно заглянуло утреннее солнце. Его лучи заиграли на старинной меди навигационных приборов, в их свете вспыхнуло всеми цветами радуги фантастическое оперение райских птиц.

От этого света, от этого сияния у Антонины стало легче на душе, отчаяние отступило, отпустило ее. Она залюбовалась игрой солнечного света на старинных приборах.

Один из лучей упал на шкатулку, которую они с Павлом Арнольдовичем вчера безуспешно пытались открыть — и вдруг на ее крышке, поверх сложного узора инкрустации, возник новый рисунок, сияя золотой вязью арабских букв.

Тоня схватила листок, на котором делал свои записи старый профессор.

Она спешила, пока не изменилось освещение, пока не погасли золотые буквы на крышке шкатулки.

И предчувствие ее не обмануло.

Четыре слова, сияющие золотой вязью на крышке шкатулки, совпали с четырьмя арабскими именами ветров, которые выписал на листке Павел Арнольдович. Только порядок был другой — Каскици, Ирифи, Хабибаи и Калема.

Антонина приложила палец к первому имени на шкатулке — и услышала, как деревянный ящичек отозвался на ее прикосновение негромким мелодичным звуком. Дотронулась до второго имени — снова услышала негромкий звук, на полтона выше первого. Третье имя — третий звук, еще на полтона выше. На секунду замешкавшись, она прикоснулась к последнему имени…

В кармане музейного сторожа Платона Николаевича зазвучала мелодия старой советской песни «Ландыши». Он неторопливо достал телефон, взглянул на дисплей.

Номер не определился.

Тем не менее Платон Николаевич поднес трубку к уху и проговорил:

— Слушаю! Да, это я…

Он недолго послушал трубку и удивленно выдохнул:

— Что? Что значит — у вас?

После этого он надолго замолчал, слушая своего собеседника. При этом лицо его ужасным образом менялось: выражение спокойного благодушия сменилось удивлением и растерянностью, затем — ужасом и почти отчаянием.

Наконец он с трудом справился со своими эмоциями и незнакомым, постаревшим и лишенным выражения голосом проговорил:

— Да, я это сделаю… Я сделаю все, что вы скажете… Только, пожалуйста, прошу вас…

На секунду замешкавшись, Антонина прикоснулась пальцем к последнему имени на крышке. Она едва успела сделать это — в следующую секунду луч утреннего солнца погас, и начертанные на черном дереве имена четырех ветров исчезли. Снова из глубины шкатулки донесся мелодичный звук, и в то же мгновение боковая стенка сдвинулась, из нее выпал крошечный серебряный ключик. А на самой шкатулке открылась маленькая замочная скважина.

— Ура! — вскрикнула Антонина и захлопала в ладоши.

Рик приподнялся, удивленно взглянул на нее и повел ухом, не понимая, чему она так радуется.

Антонина и сама этого не понимала.

Что изменилось в ее жизни? Все осталось, как было — ни жилья, ни работы, ни близкого друга. Но отчего-то на душе у нее стало гораздо легче, словно с нее свалилась тяжелая каменная плита. Неужели это случилось только оттого, что она сумела разгадать головоломку, над которой они бились с Павлом Арнольдовичем?

Но раз уж у нее теперь есть и ключ, и замочная скважина — нужно открыть шкатулку и увидеть, что же в ней спрятано. Наверняка это что-то ценное и интересное…

Девушка вставила крошечный ключ в скважину, осторожно повернула его и снова на мгновение замешкалась, не решаясь открыть шкатулку.

Что там спрятано? Какая-то старинная драгоценность?

Судя по весу и звуку, с которым перекатывалась эта вещь внутри шкатулки — это что-то довольно большое, не перстень и не серьги. Возможно, браслет или бриллиантовая диадема…

Перед внутренним взглядом Антонины возникла крошечная корона, усыпанная бриллиантами…

Но может, там что-то совсем другое…

Рик сидел возле нее. Ему передалось волнение хозяйки, он с интересом смотрел на шкатулку и часто дышал, поскуливая от нетерпения.

Хватит откладывать! Сейчас она увидит все своими глазами!

Девушка решительно откинула крышку шкатулки… и с трудом сдержала разочарованный вздох.

В шкатулке не было никаких драгоценностей, никаких украшений.

В ней лежал старинный компас. Он был сделан не из меди и не из дерева, а из какого-то незнакомого металла, похожего на тусклое серебро, но отливающего, в зависимости от освещения, то синими, то фиолетовыми отблесками. Буквы на нем были незнакомые, возможно, арабские или персидские, а ажурная стрелка, тоже сделанная из незнакомого сплава, металась, указывая в разные стороны.

Рик при виде этого компаса зарычал и попятился.

— Что ты? — проговорила Тоня, почесав пса за ухом. — Это же просто старинная безделушка… Компас, да к тому же еще испорченный!

Ну что ж, подумала она, значит, не судьба ей найти старинные драгоценности… Ну ладно, потом можно показать свою находку Павлу Арнольдовичу, ему будет интересно! Вообще, этот компас будет на месте в коллекции географического музея!

Она положила компас в карман, чтобы потом показать его старому профессору.

В это время в дверь ее комнаты постучали.

— Заходите, не заперто! — отозвалась девушка.

Дверь открылась, и в комнату вошел Платон Николаевич, тот сторож, который накануне подобрал их с Риком на дороге и привез в музей. В руках у него был расписанный цветами подносик с дымящейся чашкой кофе и тарелкой бутербродов.

— Доброе утро! — проговорил он, улыбаясь. — Поднялись?

Почему-то его улыбка показалась Тоне смущенной и неуверенной. Как будто не он улыбался, а только маска, которую он натянул на лицо. А там, под этой маской, скрыто страдание и вина.

Но наверняка это ей только показалось…

— Да мы уж давно поднялись. Рик проснулся рано, я уж его вывела…

Тоня с благодарностью взяла с подноса кофе, сделала большой глоток, откусила бутерброд. Хотела поделиться с Риком, но сторож покачал головой:

— Не надо, сейчас я накормлю его сухим кормом.

Только теперь Тоня почувствовала, как проголодалась. Она доела бутерброд, взяла второй, допила кофе.

Вдруг голова у нее закружилась, комната поплыла перед глазами.

Тоня присела, удивленно оглядываясь.

Что это с ней? То ли кофе слишком крепкий, то ли на нее так подействовала затхлая музейная атмосфера…

Платон Николаевич смотрел на нее как-то странно, как будто чего-то ждал.

— Что-то мне нехорошо… — проговорила Тоня, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Наверное, нужно выйти на воздух! — поспешно проговорил Платон Николаевич. — Пойдем, прогуляемся!

В его движениях появилась какая-то странная суетливость. Он взял Тоню под руку, повел ее к двери.

Тоня хотела сказать, что никуда не хочет идти, а лучше немного полежит, но ее охватила странная апатия. Она послушно, автоматически переставляла ноги, не в силах ничего сказать.

Рик заскулил, двинулся за ними.

— А… Рик… Он пойдет с нами? — проговорила Тоня, едва шевеля языком.

— Нет. — Платон Николаевич перехватил поводок Рика, привязал к ножке стола. — Ему нужно остаться здесь, скоро придет наш завхоз, посмотрит на него. Мы ведь хотели устроить Рика на работу…

— Хо… те… ли… — с трудом выговорила Тоня и послушно последовала за сторожем.

Они вышли на улицу, подошли к знакомой машине, Платон Николаевич открыл дверцу, толкнул Тоню на пассажирское сиденье.

Тоня хотела возразить — зачем садиться в машину? Они ведь хотели пройтись по свежему воздуху? Однако сил возражать и сопротивляться у нее не было, она послушно села, и они куда-то поехали.

Тоня тупо смотрела перед собой. Мысли ворочались у нее в голове, медленно перекатывались, как тяжелые валуны.

С ней происходит что-то неправильное, что-то плохое. Куда везет ее Платон Николаевич? Почему они оставили Рика в музее?

— Куда… мы… едем? — спросила она еле слышно.

— В одно место… — пробормотал Платон Николаевич. — В одно хорошее место… Там тебе будет удобнее, чем в музее…

— Не… не хочу…

— Прости меня, девонька! — проговорил вдруг сторож, и по его щеке вдруг поползла слеза.

— За… что… — выдавила Тоня.

Она хотела спросить, за что Платон Николаевич просит у нее прощения, но не смогла выговорить такую длинную фразу.

Он понял ее иначе.

— Прости, девонька! — повторил он трясущимися губами. — Я бы тебе не сделал ничего плохого, но они… они похитили моих внуков…

Час назад, когда он ответил на звонок с неопознанного номера, незнакомый голос, скрипучий и холодный, как металл на морозе, проговорил:

— Платон Николаевич?

— Да, это я, — ответил сторож, и настроение у него резко испортилось. Хотя ему еще ничего не сказали, но от такого голоса можно было ждать только неприятностей. Причем серьезных неприятностей.

— Платон Николаевич, Саша и Паша у нас.

— Что? Что значит — у вас?

— Это значит, что мы похитили ваших внуков, и только от вас зависит, получите ли вы их обратно и в каком виде вы их получите. Молчите, не перебивайте меня! Слушайте, что вы должны сделать, чтобы вашим внукам не причинили никакого вреда.

Платон Николаевич почувствовал, как душу его заполняет какая-то черная вязкая масса. Он не мог говорить, только слушал страшный голос.

— Вчера вы подсадили на шоссе девушку с собакой, привезли ее в музей. Насколько нам известно, она и сейчас там. Если вы хотите вернуть своих внуков, вы сейчас возьмете в почтовом ящике музея адресованный вам конверт. В этом конверте вы найдете пакетик с белым порошком. Этот порошок нужно всыпать в воду, или в чай, или в кофе — не важно куда, важно, чтобы та девушка, Антонина, выпила его. После этого она станет очень послушной. Вы посадите ее в машину и привезете к нам. Адрес уже выставлен в навигаторе, который мы оставили в вашей машине. Вы меня поняли? Вы все сделаете, как я сказал?

— Да, я это сделаю… — негромко проговорил Платон Николаевич. — Я сделаю все, что вы скажете… Только, пожалуйста, прошу вас… Не причиняйте мальчикам никакого вреда!

— Не беспокойтесь. Все зависит только от вас. Когда вы привезете девушку — вам дадут адрес того места, где находятся Паша и Саша.

— Вот так… — проронил Платон Николаевич, закончив свой рассказ. — Разве я мог отказаться?

Он не ждал от Тони какого-то ответа. Он вообще рассказывал все это не столько ей, сколько самому себе — чтобы заговорить свою совесть, чтобы убедить самого себя, что не мог поступить иначе.

Но Тоня ответила.

— Не… могли… — проронила она слабым, невыразительным голосом.

От этого Платону Николаевичу стало еще хуже.

Впрочем, менять что-то было поздно.

— Поворот направо. Через двести метров конец маршрута! — проговорил механический голос навигатора.

Машина свернула с Выборгского шоссе, проехала по узкому проулку между заколоченными дачами. Впереди показалась кованая ограда. В ней не было ворот, и Платон Николаевич затормозил.

Теперь он разглядел за оградой разросшиеся кусты и старые надгробия.

Они приехали к кладбищу.

От этой мысли ему стало особенно невыносимо. Неужели он привез Тоню на смерть? Неужели ей суждено быть похороненной на этом заброшенном кладбище?

Вдруг раздался металлический скрежет, и одна секция ограды сдвинулась с места. В открывшийся проем прошел горбун в сером ватнике и надвинутой на глаза кепке. В левой руке он держал метлу, опираясь на нее как на посох.

— Здорово, дяденька! — проговорил горбун, подходя к машине. — Привез? А, вижу, привез!

— Где мои внуки? — дрожащим голосом спросил Платон Николаевич.

— Торопливый какой! — Горбун хрипло засмеялся. — Получишь, получишь своих спиногрызов! Сейчас с нее начнем!

Он по-хозяйски открыл дверцу машины, вытащил из нее Тоню. Девушка вяло сопротивлялась, в ее глазах сквозь тусклую пелену апатии проступил ужас.

— Где мои внуки?! — громче, требовательнее повторил Платон Николаевич.

— Вот, держи! — Горбун протянул ему другой навигатор, первый забрал. — Он тебя приведет прямо к внукам! Но смотри — чтобы никаких фокусов!

Горбун поплелся к ограде кладбища, придерживая за локоть Антонину. Девушка послушно переставляла ноги.

Платон Николаевич смотрел то на нее, то на навигатор.

Вдруг прибор заработал, и женский голос проговорил:

— Разворот на сто восемьдесят градусов!

Платон Николаевич тяжело вздохнул и выжал сцепление.

Тоня шла за страшным горбуном, лишенная воли к сопротивлению. Вокруг были поваленные надгробия, разросшиеся кусты. Страх и безысходность поднимались со дна ее души, из-под тяжелого и душного покрова апатии.

Куда ведет ее этот страшный человек? Что ему нужно от нее? Что ждет ее в конце пути?

Она попыталась остановиться, но ноги не слушались ее, они переступали в том направлении, куда подталкивал ее горбун.

Впереди за густыми кустами показалось какое-то массивное строение — квадратная постройка из черного камня. Должно быть, какая-то семейная усыпальница.

Ко входу в эту усыпальницу вели широкие гранитные ступени.

Горбун подтолкнул Тоню к этим ступеням, она послушно поднялась по ним. Горбун достал ключ, открыл замок, втолкнул девушку внутрь склепа.

По сторонам от центрального прохода располагались каменные саркофаги, закрытые массивными плитами с вырубленными на них надписями. В глубине склепа, у задней стенки, виднелось высокое надгробие, обелиск из черного полированного гранита.

Однако горбун не пошел к нему. Он остановился возле одного из саркофагов, нажал рукой на верхнюю плиту.

Плита отъехала в сторону, открыв внутренность саркофага.

— Полезай внутрь! — приказал горбун.

Тоня почувствовала ужас от того, что ей предстояло.

Оказаться заживо погребенной в саркофаге! Может быть, разделить его с давно истлевшим покойником!

Она попыталась сопротивляться — но попытка эта была вялая, бессильная, и даже сам ужас перед погребением заживо был какой-то вялый — у нее не было сил даже на страх. Горбун подтолкнул ее, помог подняться по каменным ступеням, толкнул в спину — и она сама не поняла, как оказалась в саркофаге.

К счастью (если в ее положении уместно употреблять это слово), покойника в саркофаге не было, она была там одна.

Каменная крышка саркофага со скрежетом вернулась на место, Тоня оказалась в непроницаемой тьме.

От холода мысли ее начали понемногу проясняться. Хотя, возможно, холод был ни при чем, возможно, просто заканчивалось действие того препарата, который подсыпал ей Платон Николаевич.

На смену вялости и апатии пришел страх.

Ее заживо похоронили! Скоро в саркофаге закончится воздух, и она умрет от удушья!

Минута шла за минутой, но дышать было по-прежнему легко, хотя воздух был тяжелый и спертый. Должно быть, в саркофаге была предусмотрена вентиляция.

Значит, удушье ей не грозит. Но от этого ее положение не становится лучше. Она не умрет от удушья, но умрет от холода, от жажды, да просто от страха. Потому что с прекращением действия наркотика на место апатии пришел леденящий, всепроникающий ужас. Ужас перед беспросветной тьмой, перед нависающей над ней тяжестью каменной гробницы.

Антонина пошевелилась, подняла руку, потом другую.

Теперь тело снова слушалось ее.

Она попыталась надавить на крышку саркофага, приподнять ее — но это было все равно что пытаться поднять гору.

Тут она вспомнила, что у нее есть мобильный телефон.

Как она не подумала об этом раньше!

Она сунула руку в карман, достала телефон…

Дисплей светился, но значок в углу показывал отсутствие сети. Наверное, толстые каменные стенки саркофага или кованые решетки склепа не пропускали сигнал.

Антонина опустила руки — в буквальном и переносном смысле, повернулась, чтобы переменить неудобную позу — вдруг что-то твердое впилось ей в бок. Она сунула руку в карман и нащупала там старинный компас, который нашла в шкатулке. Она достала его — просто чтобы не мешал, не причинял боли.

Вот уж бесполезная вещь, особенно в ее теперешнем положении!

Она подняла компас, машинально взглянула на него.

Собственно, какой смысл смотреть на что бы то ни было, если вокруг — черная беспросветная тьма, буквально — хоть глаз выколи!

Но, как ни странно, она увидела в темноте ажурную золотистую стрелку компаса.

Стрелка колебалась, выписывая в темноте сложный танец.

«Какая мне польза от этого компаса! — подумала Тоня. — Пусть даже он старинный и очень ценный, проку от него никакого. Я хочу сейчас только одного — выбраться из этого каменного гроба!»

Вдруг светящаяся стрелка компаса замерла, и из ее острия вырвался тонкий золотой луч. Он прорезал темноту, указывая на какую-то точку на крышке саркофага прямо над головой Антонины.

Девушка удивленно проследила за лучом. Он упирался в крошечный, почти незаметный выступ на каменной плите. Антонина чуть заметно пошевелилась, сдвинув компас — но стрелка и исходящий от нее луч по-прежнему указывали на ту же самую точку, на тот же выступ. Антонина из чистого любопытства подняла свободную руку, дотронулась до выступа, слегка нажала на него…

И случилось неожиданное: каменный выступ мягко вдавился в крышку саркофага, как вдавливается кнопка вызова лифта, и в ту же секунду тяжелая плита с душераздирающим скрежетом отъехала в сторону.

Саркофаг открылся.

Тоня лежала на спине, все еще не веря в свое освобождение, и жадно вдыхала сырой и свежий воздух. Пусть это был застоявшийся воздух кладбищенского склепа, но по сравнению с тем воздухом, которым она дышала в саркофаге, он показался девушке свежим и благоуханным, как весенний ветерок в цветущей апельсиновой роще.

Отдышавшись и осознав, что каким-то чудом сумела открыть каменный гроб, Антонина поднялась на ноги и выбралась из саркофага.

Она огляделась по сторонам.

Только что у нее было только одно желание — выбраться из каменного саркофага, но теперь ей не терпелось покинуть склеп, уйти с этого кошмарного кладбища.

Тоня подошла к двери склепа, подергала ее…

Дверь была заперта снаружи на висячий замок. Антонина видела этот замок через решетку, но никак не могла до него добраться. Да если бы и смогла, у нее не было ключа от этого замка, а открывать замки без ключа она не умела и не представляла, как это делается.

Отчаяние снова охватило ее.

Она выбралась из саркофага, но не стала ближе к свободе. Из этого склепа ей не выбраться собственными силами, а скоро может возвратиться кошмарный горбун…

Правда, теперь она владела своим телом и могла сопротивляться, но справится ли она с этим ужасным человеком?

В ее голове возник план: спрятаться за одним из саркофагов, а когда горбун придет за ней — попытаться оглушить его чем-нибудь тяжелым и сбежать через открытую дверь…

Антонина решила обойти склеп, чтобы найти то, чем можно оглушить горбуна. Если ей повезет — возможно, она найдет другой выход из склепа…

Она осторожно шла вдоль стены склепа, вглядываясь в темноту. С одной стороны от нее был ряд надгробий, точнее, каменных саркофагов, вроде того, из которого она только что выбралась, с другой стороны — стена склепа, в которой было проделано много небольших просветов, но не было дверей. В эти просветы девушка могла видеть залитое сумерками безлюдное кладбище, буйно разросшиеся кусты сирени и барбариса, покосившиеся восьмиконечные кресты, поваленные надгробия, но выбраться через них было невозможно, они были слишком малы даже для ребенка, не говоря уже о взрослом человеке.

Антонина снова взглянула на саркофаги.

Крышка одного из них показалась ей немного сдвинутой. Под влиянием неосознанного порыва она навалилась на нее, сдвинула в сторону…

И попятилась в испуге.

В каменном гробу лежал мертвец. Причем это был не скелет, не высохший покойник, похороненный в саркофаге больше сотни лет назад — это был человек в современной одежде, умерший не так давно. Не умерший — убитый, поняла Антонина, увидев черное пулевое отверстие во лбу мертвеца.

Она в ужасе оглядела ряды саркофагов.

Может быть, в каждом из них спрятан убитый человек? И она должна была занять место в этом ужасном ряду…

Вдруг девушка услышала за стеной склепа приближающиеся голоса.

Она хотела уже закричать, позвать на помощь, но тут разглядела в сгущающемся сумраке приближающиеся к склепу фигуры — и крик замер у нее в горле.

К склепу шли три человека, одним из них был все тот же знакомый ей горбун. Как и прежде, он ковылял, опираясь на свою метлу, то и дело оглядывался на своих спутников и что-то им объяснял. Это были два мужчины, как две капли воды похожие друг на друга. Пожилые, лысые, как коленка, с желтоватой пергаментной кожей, словно натянутой на череп, с резкими чертами лица, они были похожи на двух старых стервятников.

Во всем их облике было что-то зловещее.

Антонина поняла, что ее план не имеет шансов на успех: даже с одним горбуном ей было бы непросто справиться, против троих же злоумышленников нечего было и пытаться…

Она прислушалась к тому, что говорил близнецам горбун.

— Тут она, тут! Я ее в каменном гробу оставил, никуда не денется! Можете ее забирать и делать с ней все, что хотите. А мента того я в подземелье спустил…

— Мента? Какого мента? — удивленно спросил один из близнецов.

— Я же говорил… Пришел тут какой-то мент, высматривал все, вынюхивал… Ну, я его и столкнул в подземелье. Оттуда он никогда не выберется, вы же знаете!

— Я об этом ничего не знал! — проговорил скрипучим голосом старый стервятник.

— Он говорил об этом мне, — перебил его брат.

— Да? Но почему ты мне не сказал об этом?

— Не посчитал нужным!

— Это может быть важно! Что за мент? Как он нашел это место? Ты должен был все мне рассказать! В конце концов, я принимаю решения! Я старший!