Волшебный компас Колумба Александрова Наталья

— Ты что — совсем тупой? Уехала девчонка! Уехала, пока мы с тобой… Пока ты свои гамбургеры покупал!

— Что же мне — с голоду помирать?

— Не умер бы! А что нам теперь делать? Упустили девчонку! Сбежала, пока мы с тобой отсутствовали! Все из-за тебя, из-за обжорства твоего! Потерпеть не мог!

— А что я могу поделать, если у меня организм постоянно еды требует? Если у меня такой обмен этих… веществ?

— А что нам теперь делать? Запороли операцию! Имей в виду: я перед Мазаем тебя покрывать не стану! Хотя толку-то, Мазай нас обоих по стенке размажет!

— Ну, так давай, зайдем в дом и осмотримся!

— Прямо даже не знаю… Нам ведь велели только следить…

— Ну, раз не уследили — давай хоть что-то сделаем. Доложим, что дом осмотрели. Может, и найдем что-то важное. Мы же один раз уже пробовали… Да, кстати, а собака там?

— Нет собаки. Видно, девчонка, когда уезжала, взяла ее с собой…

— Ну, тогда точно надо зайти, воспользоваться случаем. Прошлый раз нам собака помешала…

Бандиты опасливо огляделись по сторонам. Улица казалась вымершей. Тогда они подошли к калитке, Хорек поковырялся в замке и благополучно открыл его.

Войдя во двор, Матюша снова огляделся.

— Точно нет собаки?

— Ну, ты же видишь, что нет.

— Так может, она в доме? — Матюша привстал на цыпочки и вгляделся в окна.

— Если бы собака была в доме, она бы лаяла!

— Погоди-ка… Там в доме кто-то есть!

— Где? — недоверчиво переспросил Хорек.

— Да вот, в окне только что кто-то мелькнул!

— Где? Никого не вижу! Тебе, наверное, показалось!

— Ничего не показалось!

— Да кто здесь может быть?

Хорек смело прошагал к крыльцу и дернул дверную ручку. Дверь была не закрыта.

— Странно… — протянул он, заглядывая в прихожую. — Что это она дверь не заперла?

— Вот и я говорю — странно! — Матюша посмотрел через его плечо. — Но собаки по крайней мере нет!

Хорек вошел в прихожую, настороженно огляделся.

— Говорю тебе — здесь никого нет, — произнес он, невольно понизив голос.

— А если никого нет, так что же ты шепчешь?

— Я не шепчу! — огрызнулся Хорек. — Я просто тихо говорю! А что я, по-твоему, кричать должен на весь поселок? Чтобы все знали, что мы тут шастаем? Еще тетка эта припрется, как в прошлый раз, полицию вызовет! А Мазай конкретно сказал — чтобы все тихо было! А ты хочешь, чтобы все сбежались?

— Кто это — все? — Матюша опасливо огляделся по сторонам. — Ты же говорил, что здесь никого нет!

— Ну, это я так сказал, для примера…

— Ты уж лучше какие-нибудь другие примеры приводи… — проворчал Матюша. С этими словами он шагнул вперед, потянул на себя ручку стенного шкафа.

Дверца широко распахнулась, и из шкафа прямо на него выпал покойник.

Матюша вскрикнул неожиданно тонким визгливым голосом, отскочил назад, зацепился ногой за коврик и грохнулся на пол.

Хорек стоял посреди прихожей, переводя удивленный взгляд с неизвестного трупа на своего поверженного напарника.

— Ты чего? — спросил он наконец Матюшу.

— Я чего? — отозвался тот, пытаясь подняться. — Я тебе говорил — тут кто-то есть! Я тебе говорил, что кого-то видел в окне!

— Ты что, хочешь сказать, что видел в окне этого жмурика?

— Ну, может, он тогда еще был жив!

— Ага, а потом залез в шкаф и там умер. Или наоборот — умер, а потом залез в шкаф. Тебе как больше нравится?

— Мне никак не нравится. Я вон головой шандарахнулся…

— Ну, это для тебя совсем не опасно — у тебя голова не является жизненно важным органом.

— Не знаю, а только кровь течет…

Хорек взглянул на своего невезучего напарника и сочувственно вздохнул:

— Ну, погоди, сейчас мы что-нибудь найдем, чтобы перевязать твою голову…

С этими словами Хорек прошел в соседнюю комнату. Матюша остался стоять посреди прихожей, опасливо оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам.

Оттуда доносился скрип мебели, звуки выдвигаемых ящиков, раздраженное бормотание Хорька. Потом скрипнула дверь, и наступила тишина.

— Хорек! — окликнул Матюша напарника. — Эй, Хорек, ты там?

Из соседней комнаты никто не отозвался.

— Эй, Хорек, ты чего молчишь? Ты чего не отзываешься? Ты прикалываешься, что ли, надо мной?

Напарник по-прежнему не издавал ни звука.

Тогда Матюша открыл дверь и заглянул в соседнюю комнату.

Хорька там не было, хотя видно было, что он там похозяйничал — дверцы шкафов открыты, ящики выдвинуты, на полу валялась разбросанная одежда. Наверное, Хорек искал бинты, не нашел их и пошел дальше, в следующую комнату.

Матюша открыл вторую дверь, опасливо заглянул в нее и вполголоса окликнул:

— Хорек, ты тут, что ли?

Ему никто не ответил. Матюша шагнул вперед и увидел прямо перед собой деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Он задрал голову и крикнул:

— Хорек! Ты там, что ли, наверху?

На этот раз в ответ на его голос со второго этажа донесся какой-то невнятный звук — то ли мучительный стон, то ли хрип, и снова наступила тишина.

— Эй, Хорек, ты там чего делаешь? — крикнул Матюша, но на этот раз ему никто не ответил.

Матюша еще долго прислушивался, ничего больше не услышал, однако решил осмотреть второй этаж и начал подниматься по лестнице.

Лестница скрипела под его внушительным весом, и этот скрип казался оглушительным в настороженной тишине дома. Матюша почувствовал, как по его широкой спине сползают капли ледяного пота.

Ему было страшно.

Вообще-то он был не очень труслив — не по причине врожденной храбрости или бесстрашия, выработанного годами тренировок, а из-за отсутствия воображения. Боялся он только двух вещей: собак и всего непонятного. Сейчас, к счастью, собаки в доме не было, зато здесь определенно происходило что-то непонятное.

Поднявшись на площадку верхнего этажа, бандит опасливо огляделся и снова окликнул своего напарника:

— Хорек, а Хорек! Ты здесь?

Снова он услышал какой-то приглушенный стон.

Этот стон доносился из-за небольшой двери, которая вела в помещение под скосом крыши — нечто вроде чулана или кладовой. Матюша дернул за дверную ручку — и дверь с громким скрипом открылась. За ней действительно оказался полутемный, заваленный хламом чулан. В дальней его стене было окно, но пыльное и маленькое, так что от него почти не было света.

Матюша протянул руку к выключателю, щелкнул кнопкой — и тут же лампочка под потолком ослепительно вспыхнула и с громким хлопком перегорела.

Бандит чертыхнулся. В чулане и без того было темно, а после яркой вспышки Матюша и вовсе почти ничего не видел. К счастью, на полу, буквально перед самой дверью, стоял старинный медный подсвечник на три свечи. В голове у Матюши внезапно всплыло совершенно незнакомое, непонятно откуда там взявшееся слово «канделябр».

Матюша достал из кармана зажигалку, зажег свечи и поднял канделябр над головой.

В чулане стало светлее. Бандит увидел, что небольшое помещение под завязку наполнено всевозможным никому не нужным барахлом. Здесь были старые чемоданы, коробки, ящики. Посреди чулана стоял детский трехколесный велосипед — в детстве у самого Матюши был точно такой же. Дальше, возле стены, стояла старинная швейная машинка с кованой станиной.

И там, на полу возле этой машинки, Матюша увидел Хорька.

Его тщедушный напарник лежал на полу в позе нерожденного ребенка, подтянув ноги к животу, и не подавал признаков жизни. Волосы на голове у него потемнели и слиплись — должно быть, от крови. На полу возле его головы темнела небольшая лужица.

Матюша перебрался через коробки и ящики, склонился над своим напарником и негромко позвал его:

— Хорек, ты живой?

Хорек не отозвался, и Матюша подумал, что он мертв.

Эта мысль вызвала у него в душе неожиданный отклик.

Они уже два года работали вместе, Хорек часто прикалывался над толстокожим напарником, высмеивал его обжорство и медлительность, но тем не менее Матюша успел привязаться к напарнику, и теперь его маленькие глазки наполнились теплой влагой.

— Хорек, кто же тебя так? — проговорил Матюша горестно и добавил с закипающей в душе яростью: — Найду гада, на куски его порву!

Впрочем, на место ярости тут же вернулась жалость к напарнику, он наклонился пониже и потрогал его плечо.

Хорек в ответ на это прикосновение шевельнулся и негромко, жалобно застонал.

— Так ты живой? — бурно обрадовался Матюша.

Он поставил канделябр на швейную машинку, поднял Хорька, порадовавшись при этом, что тот такой легкий, и понес его к выходу из чулана.

Когда он вышел в коридор, дверь чулана от сквозняка захлопнулась, и от сотрясения канделябр с горящими свечами упал на пол. Матюша этого не заметил, а если бы и заметил — не обратил бы внимания: его сейчас беспокоило только одно — как бы скорее доставить своего полуживого напарника в безопасное место, в место, где ему окажут помощь.

При падении две свечи погасли, но пламя третьей лизнуло сваленные на полу старые журналы. Сухая бумага вспыхнула как порох. С журналов огонь перекинулся на коробку с фотографиями, дальше — на ситцевую занавеску…

Как голодный зверь, пламя пожирало сваленный в чулане хлам, и голод его только усиливался. Через несколько минут огонь полыхал в комнате, как в доменной печи. Еще несколько минут — и от жара лопнуло стекло в маленьком окне, языки пламени вырвались наружу. От проникшего в комнату свежего воздуха огонь приобрел новую силу и кинулся пожирать соседние комнаты…

Матюша уже не видел, как пламя охватило весь дом Самохиных — он выезжал из коттеджного поселка, торопясь доставить своего друга и напарника в безопасное место.

Наконец Кристофоро покинул дом синьора Кастельнуово. Тот же рослый слуга по имени Петруччо, который привел его сюда, согласился проводить гостя до его дома. Они молча шли в ночной тишине, Кристофоро бережно прижимал к груди шкатулку черного дерева, предсмертный подарок синьора Кастельнуово.

Город был погружен в ту мрачную, безысходную тьму, которая наступает незадолго до рассвета. В эти предрассветные часы чаще всего посещают спящих ночные кошмары, тех же, кто не может заснуть, охватывает черное отчаяние. В эти часы чаще всего смерть приходит за человеком. В эти часы в каруджи — узких генуэзских переулках — орудуют ночные головорезы.

Шаги Кристофоро и его спутника гулко отдавались от стен спящих домов, чуть погодя им вторило эхо.

Эхо ли?

Кристофоро прислушался — и мрачное подозрение шевельнулось в его душе. Он дотронулся до плеча своего провожатого.

— Что случилось, добрый господин? — откликнулся Петруччо.

Кристофоро поднес палец к губам и остановился.

В наступившей тишине отчетливо прозвучали чьи-то крадущиеся шаги.

— Мне кажется, за нами кто-то идет! — проговорил Кристофоро едва слышно.

— Пусть себе идет! — самоуверенно отозвался Петруччо и поудобнее перехватил свою дубинку. — Они не посмеют на нас напасть, а ежели посмеют — горько пожалеют об этом!

Тут, словно в ответ на его самоуверенные слова, из темноты вынырнули две еще более темные фигуры, и в воздухе мелькнули обнаженные клинки.

Кристофоро тоже обнажил свой меч, но он мог действовать только одной рукой — второй он по-прежнему прижимал к себе драгоценную шкатулку.

Кроме того, очень тяжело было сражаться в темноте, не видя своих противников, определяя их положение только по неясным теням и тяжелому хриплому дыханию. Те же, казалось, видят в темноте как кошки или как летучие мыши.

Поначалу, несмотря на темноту, дюжий Петруччо ловко орудовал своей дубинкой, отбивая удары нападающих. Но потом один из них ранил его в плечо. Слуга отступил, перехватив дубинку левой рукой. Кристофоро отбивался своим коротким мечом, но он чувствовал, что враги постепенно одолевают.

— Отдай шкатулку, — прохрипел один из них, оттесняя Кристофоро к каменной стене и занося над ним свой меч.

Кристофоро показалось, что в его хриплом голосе слышен незнакомый акцент.

— Отдай ее, — повторил незнакомец. — Отдай — и тогда останешься жив!

Но тут верный Петруччо нанес ему удар по голове. Правда, дубинка соскользнула, и основная сила удара пришлась на плечо грабителя, но тот все же отступил.

Но отступил ненадолго — второй злодей пришел ему на помощь, и они уже оба загнали Кристофоро в угол.

Тут позади грабителей послышались громкие голоса и шаги ночного дозора, который обходил улицы. Факелы в руках солдат разогнали предрассветную тьму, и Кристофоро наконец увидел грабителей. Они выглядели непривычно — длинные иноземные одеяния из тяжелого шелка, развевающиеся на ночном ветру, черные головные накидки, закрывающие часть лица, оставляя на виду только черные, ярко горящие глаза. На груди одного из них Кристофоро разглядел в свете факела золотой амулет — две сплетенные змеи, обвивающие жезл…

Обменявшись словами на незнакомом языке, грабители метнулись в сторону и скрылись в темном переулке. Двое солдат побежали за ними, громко топая сапогами.

Ночной дозор подошел, Кристофоро и его спутника осветили факелом, и начальник дозора, белобрысый фламандский лейтенант, строго спросил:

— Кто такие? Что делаете ночью на улице?

— Я — Кристофоро Коломбо, мореход и картограф, — вежливо ответил Кристофоро, сняв шляпу. — Мне пришлось покинуть свой дом посреди ночи, чтобы проведать умирающего друга, синьора Паоло Кастельнуово. Парень со мной — слуга достопочтенного синьора Паоло. Он вызвался проводить меня до дома, да тут на нас напали грабители. Вы их видели — должно быть, иноземцы. Вы подошли как раз вовремя, еще немного, и грабители одолели бы нас…

— Напраслину говорите, синьор, — подал голос верный Петруччо. — Нипочем бы им нас не одолеть!

Тут возвратились двое солдат, что погнались за грабителями. Их удрученный вид говорил сам за себя — тем удалось-таки уйти в лабиринте каруджи.

Дозорные проводили Кристофора и слугу до самого дома и продолжили свой обход.

Кристофоро запер двери своего дома, прошел в кабинет и поставил на стол шкатулку синьора Кастельнуово.

Этот предсмертный дар старого мореплавателя открывал перед ним новые горизонты. Синьор Паоло прав — этот компас делал реальностью давнюю мечту Кристофоро, да и не его одного — найти западный путь в Индию… И это сделает не кто иной, как он, простой генуэзец Кристофоро Коломбо!

Дело за малым — нужно найти богатого и влиятельного человека, который поверит в него и даст ему денег, чтобы купить и оснастить корабли, чтобы подготовить экспедицию на поиски этого западного пути…

Антонина взяла Рика за ошейник и остановилась в изумлении.

На улице перед домом Самохиных стояло несколько автомобилей — две огромные пожарные машины, вокруг которых сновали люди в огнестойких комбинезонах, похожие на космонавтов в скафандрах, и три или четыре полицейские машины. А над забором, окружающим дом, поднимался черный дым.

Дом Самохиных сгорел… Сгорела крыша и почти все стены, сгорело то, что внутри. Остались одни обгорелые стропила и закопченные трубы, поднимающиеся в небо.

«Неужели я оставила что-то включенное? — подумала Тоня в ужасе. — Да нет, утюг я вообще не включала, чайник сам вырубается, а больше ничего пожароопасного в доме нет… Не холодильник же…»

Но все равно она чувствовала себя виноватой. Ее оставили присматривать за этим домом, а она не углядела, и дом сгорел… Кроме того, сгорели все ее вещи, хорошо хоть документы она догадалась взять с собой.

Рик переступил с лапы на лапу и тихонько заскулил. Он прожил в этом доме несколько лет, его принесли сюда маленьким щенком, он ползал по ступенькам крыльца, подволакивая лапы и волоча толстенькое пузо. Потом он преданно охранял этот дом, он знал тут каждый закоулок, знал, где плохо пригнаны доски в заборе, помнил, под каким кустом месяц назад закопал косточку и на какое дерево загнал пару раз совершенно обнаглевшего кота Аникеевых.

— Тихо, Рик, тихо, — шепнула Тоня, — что уж теперь поделаешь.

Рик успокоился от ее голоса, в конце концов, это кошки привязаны к дому, а собаки — к людям. Тоня была с ним, и пес приободрился.

Чего никак нельзя было сказать о его хозяйке. Пропало все — все ее вещи, у нее теперь нет даже смены белья. И одежда только та, что на ней — далеко не новая куртка и джинсы, а также кроссовки. Если они порвутся, даже не на что новые купить. Денег у нее совсем мало, хватит на несколько дней только на еду. Теперь нет больше холодильника, набитого разными деликатесами. И для Рика ничего нет съестного. Вот чем теперь кормить собаку?

И еще одно, самое важное в ее теперешнем положении: ей теперь просто негде жить.

Рик снова заскулил и стал рваться к дому, но Антонина крепко держала поводок: возвращаться туда нельзя, ее задержат, отправят в полицию, объявят виновной во всех грехах… Хотела завтра с утра заявить об угоне машины, так теперь и этого нельзя делать. Станут разбираться — кто такая, да где жила, а там и выйдут на пожар. Нет, напоминать о себе в полиции не стоит!

— Нет, Рикуша, мы туда не пойдем! — проговорила Тоня решительно и потащила собаку обратно к шоссе, хотя понятия не имела, куда они поедут и где найдут пристанище.

Возле дымящихся руин дома Самохиных стоял майор полиции Степан Веригин. Степан был мрачный немногословный мужчина с густыми сросшимися бровями. Возможно, эти брови и придавали его лицу постоянное выражение мрачного недоумения.

— Ну, что там нашли? — спросил он у своего помощника капитана Нагорного, который выбрался из дымящегося дома.

— Выгорело все подчистую, — доложил капитан. — Но в прихожей нашли обгоревший труп.

— Один? — вскинулся майор.

— Ну да, один…

— Чей труп — не выяснили?

— Какое там! — Капитан махнул рукой. — Так обгорел — одни головешки остались! Ну, может, эксперты что-нибудь выяснят…

— Может быть, выяснят! — Однако в голосе майора не было уверенности. — Чья это дача-то?

— Выясняем…

В это время к воротам сгоревшего дома приблизилась толстая тетка лет пятидесяти в короткой не по возрасту юбке и яркой кофте с большими декоративными пуговицами.

— Женщина, сюда нельзя! — остановил ее рядовой полицейский, который осматривал следы шин перед воротами.

— Отчего это нельзя? — проговорила толстуха, вращая глазами. — Я подругу свою хотела повидать. А что здесь такое случилось, что полиции так много понаехало?

— Сказано — нельзя, значит — нельзя! — отрезал полицейский. — Тут, может быть, место преступления, потому сюда посторонних допускать не разрешается!

— Преступле-ения? — нараспев протянула толстуха, и в глазах ее загорелся жгучий интерес. — Это какого же такого преступления? Почему я не знаю?

— А вам какое дело? — огрызнулся полицейский. — Здесь посторонним находиться вообще не положено! Отправляйтесь по месту собственного проживания!

— Погоди, Емельянов! — крикнул дежурному майор Веригин. — Пропусти женщину! Пускай к нам пройдет! Может быть, она — ценный свидетель!

Толстуха победоносно взглянула на рядового, кокетливым жестом поправила волосы и вперевалку подошла к майору.

— Вы кто такая? — сухо осведомился тот.

— Анфиса я, — отозвалась толстуха, скромно потупив очи.

— Анфиса, а дальше как?

— Анфиса Павловна, а фамилия моя Снегиренко. Я за домом Лисовских присматриваю, который отсюда наискосок и через дорогу. Вон тот, видите — с красной крышей.

— Вот как? — оживился майор. — Присматриваете, значит? А раз присматриваете, значит, замечаете многое и знаете все, что в поселке творится! Вы, я вижу, женщина наблюдательная, от вашего взгляда ничто не укроется.

— Ну, все — не все. — Анфиса покраснела от удовольствия. — Но кое-что, конечно, знаю.

— А знаете, чей это дом и кто в нем жил?

— А как же! Хозяева — Самохины, только они уехали куда-то, и, похоже, с концами. Очень уж спешили, а хозяйка так расстраивалась, так расстраивалась… Видать, у самого-то, у хозяина, неприятности большие были, потому как очень уж они торопились…

— А кто же тогда здесь жил, если они уехали?

— А жила здесь Антонина. Девушка такая. Наняли они ее, чтобы за домом присматривать.

— Антонина, а дальше как?

— А вот дальше не знаю, — вздохнула Анфиса. — Я ведь не паспортный стол и не отдел кадров! Мне люди фамилию называть не обязаны! Имя сказала — и на том спасибо!

— Наверное, это ее останки мы нашли! — подал голос капитан Нагорный, который внимательно слушал свидетельницу.

— Останки? — всполошилась Анфиса. — Как это — останки? Выходит, сгорела наша Тоня? Надо же, горе какое!

— Нагорный, много лишнего говоришь! — нахмурился майор. — Когда я тебя научу язык за зубами держать?

— Выходит, погибла! — продолжала причитать Анфиса. — Жалость-то какая! Жила здесь, никого не обижала, за собачкой присматривала… Тихая такая девушка…

— За собачкой? — насторожился майор и покосился на своих подчиненных. — Выходит, здесь была собака?

— Так точно! — подтвердил Нагорный. — Во дворе будка имеется, и прочие собачьи принадлежности!

— А самой собаки нет?

— Самой нет. Наверное, хозяева ее с собой увезли…

— Ничего не увезли! — перебила его Анфиса. — Я же вам говорю — они и девушку эту, Антонину, наняли, чтобы за собачкой присматривать! Как же вы говорите, что ее увезли? Антонина здесь жила, за собачкой ухаживала, на прогулку ее выводила… Я же говорю — хорошая была девушка, обстоятельная… Только вот пускала к себе в дом кого ни попадя… Я ей говорила — Тоня, никому не открывай, мало ли сейчас лихих людей! А она доверчивая такая, открывала, не спросив… Вот оно и закончилось плохо! — Анфиса громко зашмыгала носом.

— Тетя, ну, хватит уже, — перебил ее капитан Нагорный. — Нам работать нужно…

— Постой, Нагорный! — отодвинул его майор и пристально уставился на Анфису, — Говорите, она кого-то в дом пускала? А кого именно?

— Да вот только вчера я мимо ее дома иду, вижу — калитка открыта, заглянула — а к ней двое зашли, ну настоящие бандиты! Хорошо, собачка у нее была, хорошая собачка, сердитая, да я тут подоспела, а то и не знаю, что бы было! Ограбили бы, или еще что похуже, потому что говорю — настоящие бандиты!

— Бандиты, говорите? — заинтересовался майор. — А как они выглядели эти бандиты, не сможете описать?

Анфиса глубоко задумалась.

— Ну, как выглядели? — протянула она. — Бандиты — они и есть бандиты! Вы ведь лучше меня знаете, как бандиты выглядят!

— Вы ведь женщина внимательная, наблюдательная, — проговорил Веригин, чтобы поощрить свидетельницу. — Вы наверняка запомнили какие-то приметы, особенности поведения…

Этот комплимент оживил ее умственную деятельность. Анфиса посветлела лицом и проговорила:

— Один толстый такой и все время ел…

— Ел? — с интересом переспросил майор. — Что же он ел?

— Да эти… гамбургеры из пакета!

— Точно, — вмешался в разговор капитан Нагорный. — В мусорном контейнере, который за воротами, нашли несколько промасленных пакетов. Наверняка в них была какая-то еда. Пакеты фирменные, с автозаправки «Дилижанс»…

— Автозаправка «Дилижанс»! — удовлетворенно проговорил майор. — Ближайший «Дилижанс» на семьдесят восьмом километре! Вот мы сейчас туда и наведаемся!

Он снова повернулся к Анфисе и спросил:

— А какая машина была у этих бандитов?

— Машина? — Анфиса снова задумалась.

— Ну да, не пешком же они сюда пришли? — проговорил нетерпеливый Нагорный.

— Зачем пешком? — обиделась Анфиса. — Конечно, не пешком! Точно, была у них машина. Черная.

— Черная? А марка какая?

— Вот чего не знаю — того не знаю! — пригорюнилась Анфиса. — Я в этих марках не разбираюсь. А только большая машина, черная и квадратная — прямо как сарай на колесах!

— Сарай на колесах? — Капитан Нагорный переглянулся с майором. — Не иначе, как «Гелендваген»!

— Очень может быть! — Майор огляделся по сторонам. — Ну, тут пока эксперты работают, мы не нужны, все, что нужно, мы уже видели. А поедем мы с тобой, Нагорный, на ту самую заправку «Дилижанс»!

Автозаправка «Дилижанс» издали манила проезжающих мимо водителей рекламными плакатами, предлагая им не только бензин всех сортов, но и горячий кофе, быструю еду и всевозможные товары первой и не самой первой необходимости в маленьком магазинчике.

Поставив машину на стоянке, Веригин и Нагорный вошли в прозрачное здание и направились к стойке, за которой скучал веснушчатый парень лет двадцати пяти.

— Какая колонка? — спросил он машинально.

— Мы не заправляться сюда приехали, — отрезал Нагорный.

— А тогда чего надо? — хмуро спросил продавец.

— Ты не очень-то хами, — одернул его капитан. — Мы, между прочим, из полиции! — Он помахал перед носом продавца своим служебным удостоверением.

— А мне плевать, откуда вы! — огрызнулся парень. — Хоть из ООН! Я работаю, а вы меня отвлекаете…

— Ты не больно-то зарывайся! — Нагорный навис над стойкой. — Если не хочешь заработать неприятности…

— Подожди, Нагорный, не нагнетай международную напряженность! — одернул подчиненного Веригин и повернулся к продавцу: — А поесть тут можно? С утра во рту крошки не было!

— Ну, можно… — Парень показал на автомат за спиной. — Кофе есть… булочки есть, гамбургеры…

— Во-во, гамбургеры! — оживился майор. — Дай-ка мне один и напарнику моему тоже!