Другие миры (сборник) Хейл Шеннон

Я был бы рад вам рассказать, что проделал лихой акробатический трюк, ухватился за край билборда и взлетел обратно на крышу идеальным тройным сальто.

Ага, как бы не так. Когда я встретился с первым по ходу движения электронным экраном, ремень мой зацепился за какую-то торчащую из него ферму. Ощущение впившейся мне промеж ног проймы джинсов было неописуемо. Но еще неописуемее оказалось то, что из-за инерции падения меня перевернуло вверх тормашками, так что я самым натуральным образом вывалился из штанов.

И помчался навстречу Таймс-сквер головой вниз и с целеустремленностью Супермена. Правда, в отличие от него, я молотил вокруг руками, пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться. Мне повезло. Вдоль верха следующего билборда шел рейлинг – наверное, для совсем уж рисковых высотных рабочих, любителей подвешиваться на страховочном тросе.

Я умудрился ухватиться за него на лету и перевернуться правильной стороной вверх. Руки мне чуть не выдернуло из суставов, но каким-то образом я сумел удержаться. Тут-то мы и вернулись к тому, с чего начинали. Вот он я, собственной персоной, болтаюсь без штанов на билборде на Таймс-сквер.

Сразу отвечу на следующий вопрос, а то вы его, чего доброго, зададите. Боксеры, простые голубые боксеры. Никаких смайликов. Никаких сердечек.

Смейтесь, если хотите. По мне, так они куда удобнее брифов.

Келедона приветливо улыбалась мне с бордюра, в двадцати футах вверху. Чуть ниже с металлической балки свисали мои джинсы, развеваясь на ветру и помахивая штанинами – прощались, наверное. Гроувера нигде видно не было. Музыка смолкла.

Руки у меня слабели. Мостовая маячила футах где-то так в семистах внизу. Лететь долго, кричать тоже. Световой экран постепенно припекал мне живот.

Пока я болтался там, наша келедона решила проводить меня особой серенадой. Она запела о долгожданном отдыхе, о том, чтобы оставить все заботы и отдохнуть на берегах реки. Точный текст я сейчас не припомню, но смысл был именно такой.

Все, что мне оставалось – это держаться. Падать совсем не хотелось, но келедонина музыка окатывала меня со всех сторон, как прибоем, размывала мою решимость. Мне уже виделось, как я легко, будто перышко, лечу вниз… приземляюсь на берегах вальяжно текущей реки… где так славно можно было бы устроить пикник с моей подружкой…

Аннабет.

И я вспомнил, как спас Аннабет от сирен, когда мы с ней бороздили Море Чудовищ. Я держал ее мертвой хваткой, а она плакала, и вырывалась, и пыталась плыть навстречу смерти, потому что впереди ей уже виделись счастливые берега земли обетованной.

Теперь это она держала меня. И она говорила мне в самое ухо: «Водоросли у тебя вместо мозгов, Перси! Это же трюк! Обдури ее сам или умрешь. А если и правда умрешь, я тебе никогда этого не прощу, так и знай!»

Это-то и разрушило чары келедоны. В гневе Аннабет будет пострашнее большинства чудищ. Только не говорите ей, что я это сказал.

Я еще раз поглядел на безмятежно развевавшиеся вверху джинсы. Меч в обличье ручки был надежно запрятан в кармане, пользы от него никакой. Где-то за пределами видимости Гроувер снова заныл что-то о птичках, но и это не помогло. По всей видимости, келедона обращалась в птицу, только если ее неожиданно испугать.

Погодите-ка…

Идиотский План версия 2.0 забрезжил у меня в голове. Чего только не придумаешь с отчаяния.

– Эй! – заорал я наверх. – Ваша взяла. Вы просто чудо какое-то, мисс Келедона! Я вами восхищаюсь! Можно мне сейчас, на пороге смерти, ваш автограф напоследок?

Келедона умолкла посреди ноты. И удивленно уставилась на меня, а потом улыбнулась от удовольствия.

– Гроувер! – завопил я во все горло. – А ну дуй сюда!

Лира тоже заткнулась. Над краем крыши возникла физиономия сатира.

– Ой, Перси… Мне… мне так жаль!

– Да все нормально, чувак!

Я изобразил улыбку, постаравшись параллельно передать ему по эмпатической связи реальное положение дел. Целые связные мысли мне посылать никогда не удавалось, так что я постарался сосредоточиться на самом главном: будь наготове, соображай и действуй быстро. Надеюсь, дружище не протупит.

– У тебя там не найдется ручки с бумагой? – крикнул я ему. – Я хочу перед смертью взять у этой леди автограф.

Гроувера аж перекосило.

– А… Э… нет. Но у тебя в кармане джинсов разве не было ручки?

Самый. Умный. Сатир. На свете. Браво! Отлично схватывает парень.

– А ведь верно! – я умоляюще воззрился на келедону. – Пожалуйста? Последнюю просьбу, а? Не могли бы вы извлечь ручку у меня из джинсов и подписать… да хоть бы их и подписать? Тогда я умру счастливым.

Золотые статуи не краснеют, но келедона выглядела крайне польщенной. Она наклонилась, ухватила джинсы, вытащила их на крышу и достала из кармана ручку.

Я аж дыхание задержал. Никогда еще не видал Волнолом в руках у чудовища. Если она догадается, что дело нечисто, если поймет, что ее пытаются надуть, то может убить Гроувера. Клинки из небесной бронзы и на сатиров отлично действуют.

Дева меж тем изучала ручку, словно никогда ничего подобного не видала.

– С нее нужно снять колпачок, – любезно подсказал я.

Пальцы уже начинали соскальзывать с балки.

Келедона положила джинсы на бордюр рядом с клеткой и отвинтила колпачок. Волнолом обрел жизнь.

Если бы я сейчас не висел над пропастью, то непременно оценил бы картину. Самое смешное, что я видел в жизни, ей-богу. Знаете, бывают такие розыгрыши: банка с конфетами, а под крышкой спрятана свернутая пружиной игрушечная змея?

Ну, вот тут было то же самое, только вместо игрушечной змеи наружу выскочил трехфутовый меч.

Небесный клинок вырос внезапно и во всю длину. Келедона отшвырнула его и отскочила подальше с отнюдь не музыкальным взвизгом. Естественно, она обратилась в птицу, но Гроувер был тут как тут. Он отбросил Аполлонову лиру и, схватив толстенькую золотую куропатку обеими руками, в мгновение ока запихал ее в клетку и захлопнул дверцу.

Обезумевшая келедона принялась верещать и биться внутри, но места, чтобы превратиться обратно в женщину, не хватало, а в птичьем облике никакой магии у нее в голосе, слава богам, не осталось.

– Отличная работа! – воскликнул я.

Судя по физиономии Гроувера, его должно было вот-вот стошнить.

– Я, кажется, поцарапал лиру Аполлона, – траурно сообщил он мне. – И только что посадил птицу в клетку. Самый отвратный день рождения за всю мою жизнь.

– Не хочу тебя отвлекать, – напомнил я, – но я тут собираюсь сверзиться с небоскреба.

– Ой, мама! – Гроувер подхватил лиру и наиграл бодрую мелодию.

Теперь, когда опасность миновала, а чудовище бушевало в надежной клетке, все проблемы с магией лиры у Гроувера разом кончились. Как это для него типично! Он сотворил веревку и бросил конец мне. Потом как-то умудрился вытащить меня наверх, где я благополучно и рухнул плашмя.

Внизу, под нами, на Таймс-сквер, все еще царил хаос. Там и сям бродили оглушенные туристы. Полиция пыталась остановить последних энтузиастов кордебалета. Горело несколько машин. От подмостков осталась куча дерева, кирпичей и поломанного звукового оборудования.

За Гудзоном величаво садилось солнце. Все, чего мне сейчас хотелось, – это лежать тут, на крыше, не шевелиться и просто наслаждаться ощущением, что ты жив. Но наша работа еще не закончилась.

– Надо доставить келедону обратно к Аполлону, – сказал я.

– Да, неплохо бы, – согласился Гроувер. – Но… может, сначала штаны наденешь? Вдруг он неправильно поймет.

Аполлон ожидал нас в холле Эмпайр-стейт-билдинг. Три золотые девушки нервно мерили пол шагами у него за спиной.

Увидав нас, он просиял. В буквальном смысле – вокруг головы у него разгорелся яркий нимб.

– Великолепно! – сказал он, хватая клетку с птичкой. – Я отнесу ее Гефесту на починку и на этот раз даже слушать не стану про вышедший гарантийный срок. Мое шоу начинается через полчаса!

– Да не за что, – великодушно ответил я на так и не прозвучавшее «спасибо».

Затем бог принял у Гроувера лиру, и чело его пугающе быстро заволокло тучами.

– Ты поцарапал ее!!!

– Господь Аполлон… – захлюпал было Гроувер, так что мне пришлось срочно вмешаться.

– Это был единственный способ поймать келедону, – сурово отрезал я. – К тому же ее можно отполировать. Пусть Гефест этим займется. Он же у тебя в долгу, так?

Пару секунд я был уверен, что Аполлон нас обоих сейчас испепелит.

– Думаю, вы правы, – проворчал он, наконец. – Ладно, парни. Хорошая работа. В качестве вознаграждения вы оба будете допущены на мое выступление на Олимпе!

Мы с Гроувером посмотрели друг на друга. Оскорблять богов опасно, но еще немного музыки сегодня и… Кажется, с меня довольно.

– Мы недостойны, – скромно сказал я. – Мы бы и рады, честно, но вдруг мы взорвемся или еще чего, как только услышим твою божественную музыку, да еще на хорошей аппаратуре.

Аполлон глубокомысленно кивнул.

– И снова вы правы. Если вы там взорветесь, это может помешать ходу концерта. А вы соображаете!

Он довольно ухмыльнулся.

– Ну, тогда я пошел. С днем рождения, Перси!

– Это вообще-то день рождения Гроувера, – поправил его я, но Аполлон и его певицы уже растворились в золотом сиянии.

– Для одного выходного достаточно, – сказал я, поворачиваясь обратно к Гроуверу.

– Ну, что обратно в Проспект-парк? Можжевелка, наверное, вне себя от беспокойства.

– Ага, – согласился я. – И я дико, просто дико голоден.

Гроувер закивал так, что у него чуть голова не оторвалась.

– Если рванем прямо сейчас, успеем захватить Можжевелку и успеть в Лагерь Полукровок к вечерней спевке. У них есть печеньки!

Я вздрогнул.

– Только никаких спевок, пожалуйста. А на печеньки согласен, уговорил.

– Заметано! – воскликнул Гроувер.

– Пошли, друг Г., – похлопал я его по плечу. – Дадим твоему ДР еще один шанс.

Шеннон Хейл

Вышибала «козла-зубоскала»

Когда я доковыляла до города, в желудке у меня уже три дня как повесилась мышь. Доспехи старшего брата тяжело давили на плечи. Его же меч свисал с пояса, царапая землю. Я не нашла ничего лучше, чем запнуться об него и растянуться мордой в лужу. Интересно, думала я, пуская пузыри, если просто остаться лежать тут, я скоро умру?

Полуденное солнце тепло похлопало меня по спине, словно желая ободрить. Я собралась с силами, вылезла из лужи и потащилась дальше, мимо жилых домов, кожевенных, сапожных и ткацких лавок – прямо на запах. Сводящий с ума запах еды.

Трактир! С деревянной вывески ухмылялся резной козел.

– Доброго вам дня, сударь! – каркнула я, обращаясь к коротенькому круглому селянину, как раз прибивавшему клочок бумаги на входную дверь.

Уже раскрыв рот, чтобы попросить (да что уж там, скажем прямо – выклянчить) каких-нибудь объедков, я бросила взгляд на бумажку и разобрала нацарапанные на ней слова: НАДОБНО ВЫШИБАЛУ.

Вышибалу! Если вышибал кормят, я готова! Строить посетителей в очередь, прекращать потасовки, выкидывать бузотеров за дверь… Справлялась же я как-то аж с девятью братиками и сестричками. Ну, по крайней мере, пока не сбежала из дома.

– Я бы поработал у вас вышибалой, – сказала я почти что басом. – Понимаю, я сейчас на него не очень-то похож…

Я даже попробовала стереть с морды грязь.

– …но у меня богатый профессиональный опыт.

– М-м-м… когда надо объяснить мужикам, куда им пойти, у чужака может получиться лучше, чем у своего, – протянул коротышка.

Голосок у него оказался на диво писклявым, будто утренняя пташка прощебетала.

– Но с чего это ты взял, что будешь вышибалить лучше, чем предыдущий парень?

– С чего я взял? С чего это я взял?!

Я постаралась сделать негодующее лицо.

Сквозняк принес с кухни целый букет богатых запахов – зажаренная до углей говядина, свиное сало, густая картофельная похлебка, овсяные лепешки. Желудок у меня сжался на размерчик меньше. Нет, я бы в тот момент что угодно сказала за жрачку, и надо же было, чтобы первый пришедший в голову вариант оказался…

– Да с того, что я из Старой Лощины!

Коротышка два раза мигнул и отшагнул от меня подальше.

– Из С-с-старой Лощины? Ах ты, боже мой!

Он потер ладошки и зашнырял глазами, тщательно избегая взглядом моей физиономии.

– Конечно-конечно. Из Старой Лощины, говорите? Это нам подойдет. Ах ты, божечки, ну еще бы не подошло!

Доказательств он не потребовал. Да и какой дурак, если рассуждать здраво, решится на голубом глазу врать, что он из Старой Лощины? Тощий мой живот корчило так, что сил на чувство вины категорически не хватало. Потому что на самом деле я была из Новой Лощины, что сразу по ту сторону леса, у самых гор. Зато река у нас со Старой была одна, а это ведь чего-нибудь да стоит, правда?

Неправда. Ничего оно не стоило. Я в жизни не видала никого из Старой Лощины – зато слыхала кучу всяких баек. И дерутся они, дескать, на мечах, откованных из горячего света, и глаза у них видят всякую ложь и прожигают тебя насквозь, и превращаются они в живое пламя и гоняются в таком виде за врагами. Мы-то в Новой Лощине – ребята скучные и незамысловатые.

– Ну, добро пожаловать в Гнутую Речку, – молвил мой невысокий друг. – Я прозываюсь Маслобоем. А вас как величать?

У моих братьев имена как на подбор боевитые – Горн, Двин и Кувалда. Одна я у них…

– Искра, – честно сказала я.

Звучит как докучливая мелочь, которую можно прихлопнуть одной рукой – светлячок там или пепелинка от костра. Что ж, могло быть и хуже. Сестричек моих звали Дума, Тиша, Слуша и Приличия. Эта последняя, Приличия, была самой несносной четырехлеткой во всех Пяти Королевствах, вы уж мне поверьте.

– А теперь по поводу питания… – начала я как можно более буднично.

– Питание у нас после работы, – быстро сообщил Маслобой.

Мой живот издал жалкий короткий писк.

В трактире оказалось темно, как вечером, и дымно от коптящего очага. У нас дома в такое время дня трактир пустует, но «Козел-Зубоскал» оказался как минимум наполовину набит народом. Все вкушали полуденную трапезу.

От соленого запаха мяса меня зашатало. Я поскорее схватилась за спинку стула. Непросто выглядеть устрашающе, когда ты в голодном обмороке.

– Эй! – пронзительно проскрипел Маслобой. – Эй, вы!

Болтовня и стук ложек стихли.

Маслобой разгладил фартук.

– Вам всем известно, что случилось с моим прошлым вышибалой, мир его праху, хотя как он угодил в тот кювет, доподлинно знает лишь один из вас…

Так их прошлый вышибала… мертв? Коленки подо мной попытались сложиться назад.

– Но париться не об чем, мужики, потому что новый вышибала уж точно не станет мириться с вашими драками, кражами и привычкой жрать в кредит. Этот – из Старой Лощины, имейте в виду!

Тишина резко стала еще тише.

Накормите меня уже, пожалуйста, готова была взмолиться я, догадываясь, что подобный тактический ход приведет меня прямиком за трактирную дверь, причем кверху ногами. Дело было за малым – убедить их, что я и правда из Старой Лощины. Что ж, сказки рассказывать я умела. Малыши нипочем не уснут без хорошей сказки на ночь.

– Ну, здорово, Гнутая Речка! – величественно изрекла я. – Я прозываюсь Искрой.

Желудок испустил стон, такой громкий, что его впору принять за драконий храп. Я попыталась замаскировать его многозначительным кашлем.

– Как видите, я еще молод, а в молодых Лощинниках сила бродит дикая, неприрученная. Если мне придется с вами драться, я могу вас серьезно покалечить. Так что давайте избегать драк. Любой ценой. Всем, гм, спасибо.

– Эта малявка – Лощинник? – прошептал в полумраке незнакомый доброжелатель.

– Больше похожа на мокрую мышь, чем на мага, – отвечали ему.

– Так что давайте все будем вести себя хорошо, – завершила я уже не так величаво. – Если никто, конечно, не возражает. Пожалуйста.

Я сунула дрожащие руки в карманы и крепко сжала счастливый камень.

– Эй, Вспых, – услыхала я, – а слабо тебе двинуть ей и поглядеть, что получится?

Много лет назад я нашла на горе свой счастливый камень – черный, большой, как утиное яйцо, с неправильными, гладкими, как стекло, гранями. Тоскливыми зимними вечерами я пускала им зайчики от скудного солнца или от огня в очаге, а малыши их ловили. Вроде бы магия Лощинников как-то связана со светом. Ну что, тряхнем стариной?

Я вышла на самый светлый пятачок во всем трактире, где солнечный луч лился ручьем сквозь окно. Камень при этом держала низко.

– Ты! – ткнула я пальцем в только что захлопнувшего рот мужика.

Он посмотрел на меня, и я пустила ему зайчика прямиком в глаз.

– Ай! – он зажмурился.

– А еще ты, ты и ты! – продолжала я, метко поражая тем же оружием еще три жертвы. – Вас четверых я отметила… моей магией света. Гм. Это был так, пустячок. Поверьте, вам не захочется испытать мой гнев в полную, гм, силу.

Камень я незаметно опустила обратно в карман. Четверо пострадавших прикрывали руками глаза, боясь на меня взглянуть.

– Я не буду вас ослеплять. Сегодня, по крайней мере, – улыбнулась я. – Просто ведите себя хорошо, и вам будет не о чем беспокоиться. Всем все ясно? Ну, вот и славно. А теперь поедим!

Все уткнулись в свои миски, обмениваясь впечатлениями о новом вышибале Лощиннике.

Маслобой достал деревянную посудину и грохнул ее на стойку. Я заинтересованно придвинулась. Он плюхнул туда не один, а целых два половника тушенины, накрыв сверху половиной краюхи темного хлеба с орехами. Из угла моего рта, кажется, предательски свесилась нитка слюны.

– Кушайте, госпожа моя Искра, – сказал трактирщик. – Вечерняя толпа, она пожестче будет.

Я рухнула на табурет и отправила в пасть полную ложку. Тушенина была горячая – дичина, капуста, морковка провели в котле так долго, что разваливались прямо на языке. Слеза скатилась с носа прямо в тарелку, добавочно присолив снедь. Надеюсь, никто не заметил, как свирепый вышибала ревет над едой.

После обеда большинство публики расползлось обратно на поля да в лавки. Я так и приклеилась к табуретке. Теперь, не рискуя уже помереть от голода, я готовилась помереть от стыда. Лощинник? Ну ты, Искра, даешь!

Когда солнце повернуло на закат, Маслобоевы дочки зажгли лампы; жир в них дымил и горчил. Трактир между тем заполнялся. Все столы сплошняком заняты, все стулья, даже галерея забита не хуже нижней залы.

Лощинник, Лощинник, шептались все под сурдинку.

Впору почувствовать себя червяком в гнезде, полном голодных птенцов.

Широкоплечая мадам подвалила ко мне и уперла кулаки в не менее обширные бедра.

– Лощинник, говоришь? – осведомилась она. – А докажи!

Доказать? Как, интересно? В трактире темно, трюк с солнцем уже не провернешь. Дома, когда малышня выглядела особенно злокозненно, я, бывало, делала грозный вид и орала на них: «Я знаю, чем вы там заняты!» – даже если ничего на самом деле не знала. Зато они пугались и прекращали свои проделки.

Так что я наклонилась к ней и прошептала значительно, но притом как бы небрежно:

– Я знаю, что ты сделала!

И пальцем в нее ткнула. Для острастки.

Сударыня зарделась, глаза потупила и спешно ретировалась. Я выдохнула.

Народ ел. Еще он пел под свирельку. Еще – плясал, пил, горлопанил и толкался. Вот уже и кулаком кому-то прилетело.

– А ну, прекратили! – гаркнула я, взобравшись на свою табуретку.

Дебоширы притихли. Покамест. И надолго меня, интересно, хватит?

– Искра, побеседуй-ка, сделай милость, с господином Хрюком! – воззвал Маслобой из-за стойки. – Господин Хрюк изволил столоваться цельный месяц в долг.

Означенный господин оказался раза в два меня выше и в четыре – шире. К тому же в проклепанном кожаном доспехе и с нелепо громадным боевым молотом. Он восседал у стойки, нависая над миской, и пожирал куски тушенины, помогая себе острым костяным ножом. Подливу он хлебал прямо через край, обильно поливая бороду. Борода, впрочем, была так грязна, что от мытья в бульоне могла стать только чище.

– Господин Хрюк, – сказала я самым что ни на есть ледяным тоном. – Немедленно заплатите господину Маслобою.

Хрюк вытер рукавом рот, сурово посмотрел на меня и произнес только одно слово:

– Нет.

Я схватилась за живот. Кажется, под доспехом у меня ничего не было: пустое место и чуть подальше – сразу косточки хребта. Тем не менее я решила еще раз применить указательный палец.

– Что? – спросил господин Хрюк, неодобрительно глядя на него.

– Плати давай! – сказала я и пальца не убрала.

– А то что? – так же лаконично поинтересовался он.

Я понятия не имела, «а то что», слишком засмотрелась на его гриву. Длинную, черную, восхитительно курчавую…

– …а то у тебя все волосы выпадут! – пролепетала я.

В трактире стало по-настоящему тихо. Хрюк подался ко мне, так что я сумела оценить, насколько от него несет пивом.

– Я сражался в Южных войнах, Искорка, – процедил он, только что не сплюнув мое имя. – И я видывал настоящих Лощинников.

Сердчишко у меня заколотилось, будто у кроленя. Я попыталась выдавить улыбку, которая бы доказала, что нет в мире человека увереннее меня… но преуспела, кажется, ровно настолько, чтобы всякому стало ясно: девочке срочно нужно в отхожее место.

– Ну? – ласково спросил Хрюк. – Как так вышло, что волосы все еще при мне?

– М-магию торопить бесполезно! – нашлась я.

Потом я притворилась, что мне и вправду нужно в отхожее, а сама умчалась в темную лесину позади маленького домика на задворках.

Ну что, Искра, опять драпаем? И куда на сей раз? Всего в двух днях от дома припасы мои вышли. Никакой дичи по дороге не попалось, и даже добрые друзья путника – коренья, орехи и ягоды – явно не спешили утолить мой голод. Все три прошедшие ночи я провела, корчась от голода, дрожа от холода и вздрагивая от каждого шороха в лесу – вдруг это Пепельные Налетчики вышли на охоту?

Не могла я вернуться домой, просто не могла – даже если братец Горн не прибьет меня за кражу доспехов, даже если я научусь быть счастливой в нашем доверху забитом народом доме, с маменькой, постоянно орущей, чтобы я помогала пасти малышню, чтобы вытирала им носы и попки, чтобы они не утонули чего доброго в речке… Да и не выжить мне без еды на обратной дороге.

Я поглядела на свою обувку (на Горнову обувку, разумеется, плюс два дополнительных носка). Оказывается, я где-то успела наступить на кустик тихомрака. Когда кто-то из нас болел, мама, помнится, давала нам настой этой травки, чтоб мы не маялись целую ночь и спокойно спали.

И я пошла назад, в «Козла-Зубоскала», и даже самолично подала Хрюку добавку. Накрошила ли я каких-то листьев ему в миску? Какие листья, вы о чем?

– На, жри. Но пока не уплатишь Маслобою все до последней монеты, не едать тебе больше в «Козле», – мрачно напророчила я.

Хрюк расхрюкался от смеха.

Когда трактир закрылся, он, шатаясь, побрел домой. За ним, перетекая из тени в тень, кралась я. Когда за мной скрипнула входная дверь, Хрюк лишь всхрапнул и перевернулся у себя на лежанке.

Опыта мне было не занимать: я частенько помогала папаше стричь овец. Но лишать дурную башку этих смоляных кудрей было куда как жальче.

На следующий вечер, когда Хрюк ввалился в трактир, музыка пискнула и замолкла. Смех, крики – все стихло. Все воззрились на лысый череп Хрюка, такой белый – точь-в-точь зимний заяц.

Его владелец подошел к стойке и угрюмо опорожнил на нее кошель. Маслобой наполнил рог до краев пенистым элем. Хрюк повернулся к честному собранию, высоко поднял рог и проорал:

– За Госпожу Искру, нашего собственного всамделишного Лощинника!

Зал взорвался овациями.

Я покраснела. Не в последнюю очередь – от стыда. Я обещала Маслобою держать «Козла-Зубоскала» в узде. И неважно, что пользовалась для этого не совсем честными средствами – ведь правда неважно?

Хрюк оттащил меня в сторону и шепнул на ухо, согнувшись для этого вполовину:

– Они хоть обратно-то вырастут?

– А то! – заверила его я.

Он потер лысую макушку и шмыгнул носом.

– Хорошо. Я их типа любил, мои волосы.

Прошло две недели. Я присматривала за порядком в «Козле-Зубоскале». Днем клиентура особых хлопот не доставляла. Я сидела себе на солнышке у окна и потягивала молоко из рога. Еще играла со счастливым камнем: его стеклянистая, граненая тьма, казалось, не отражала свет, а поедала его. Я придумывала про него всякие истории – откуда он, например, взялся? Может, это драконий глаз? Или он раньше был в огненном мече у настоящего Лощинника? Или это окаменевшее сердце Пепельного Налетчика?

Зайчиками в глаза баламутам я больше не развлекалась. После случая с Хрюком хватало ткнуть пальцем и гаркнуть. Ела я трижды в день и начала уже забывать мамин голос, вопящий:

– Искра, ступай, проверь, где там братья!

– Искра, бегом мыть посуду!

– Искра, у меня руки заняты, живо посмотри, кто из детей завонял!

На самом деле я почти совсем не думала о доме.

Пока в один прекрасный день в трактирную дверь не ввалилось самое жуткое зрелище, какое я в жизни видела.

Зрелище выглядело как мой старший братец Горн, в чьем доспехе я имела счастье щеголять и чей меч привела в настолько неудобоваримое состояние, сражаясь с валуном на ближайшей опушке, что засунула его под тюфяк от греха подальше.

Горн методично обшаривал трактир глазами, будто кого-то искал. Интересно, кого? Я отвернулась и с независимым видом двинулась на задний двор.

– Искра!

Я примерзла к месту.

Сапоги Горна протопали по земляному полу. Или это были сапоги братца Бура, раз уж Горновы были на мне?

Тут между мной и Горном, откуда ни возьмись, обнаружился Хрюк.

– Ты на кого попер? Ты на нашего вышибалу попер? Тогда ты на меня попер. Я – ейный вышибала.

Никогда еще большой Горн не выглядел таким маленьким.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Дэн не хочет так просто мириться с тем, что любимая девушка встречается с другим. Он берет в напарни...
Ни в одну историческую эпоху в России нельзя быть европейцем без последствий для собственного благоп...
В новую книгу стихов Марины Завьяловой «Навстречу солнцу» вошла лучшая лирика молодой талантливой по...
Вниманию читателя предлагается сборник отрывков из высказываний Ошо, в которых он описывает перемены...
Приятно слышать хруст новеньких купюр под пальцами и знать, что у вас есть деньги, чтобы исполнить л...
Стать хорошими родителями трудно? Совсем нет. В новой книге Ошо рассказывает, как сделать вашу жизнь...