Дар Унт Мария
– А такого, – ведун остался невозмутим. – Я не семиделуха, и сразу за все ухватиться не могу. Либо я выслеживаю оборотня, либо твоих людей, которым по ночам не сидится в замке. Выбирай, потому как все одновременно у меня не получится!
Князь скрипнул зубами и бросил на бледного как полотно Ильнара испепеляющий взгляд.
Воевода, встретив взгляд Рольфа, лишь стиснул челюсти и упрямо сдвинул брови. Князь глухо и безнадежно застонал и рухнул обратно в свое кресло.
– За что ж мне это наказанье-то, а? – неизвестно к кому обращаясь, вопросил Рольф. – Вот уж наградили меня Боги помощничками! Воевода, который не в состоянии управиться с собственными людьми, и охотник на нежить, который от нежити этой сам еле ноги уносит! По твоей ведь рекомендации я его пригласил, Инциус! – Рольф наклонился к жрецу. – Что теперь скажешь?
Инциус ответил тяжким вздохом.
– Что ж мне с вами делать-то теперь? – мрачно поинтересовался Рольф.
– Прости, князь, – ведун подал голос первым. – Но я подряжался убить оборотня, а не караулить твоих подручников. И я, помнится, сразу сказал: помощь мне не нужна. Я убью оборотня. Но один. Или ищи другого охотника.
– Ишь ты! – Рольф недобро прищурился. – Ты, значит, у нас такой гордый, что нами, простыми смертными, вроде как брезгуешь?
– Это не гордость, князь, это расчет. Я немало походил по свету, и успел заметить, что простые, как ты говоришь, смертные берутся мне в моем деле помогать по трем причинам: от отчаяния, по незнанию и по дурости несусветной. И третье будет хуже всего, потому как дурной помощник гораздо больше вреда может наделать, чем умный враг. Против глупости, как я слышал, даже Боги ничего поделать не могут. Куда уж мне-то!
Жрец нервно дернул худым плечом и бросил на ведуна осуждающий взгляд.
– Может, для кого-то это и дурость, – медленно выговорил Ильнар. – Но некоторые называют это честью и воинским долгом. Не слышал таких слов, ведун?
– Слышал. – не раздумывая, кивнул ведун. – Только вот понять никогда не мог – что бы такое они означали?
Воевода смерил ведуна презрительным взглядом.
– Вот отправить своей волей на смерть девять человек в компанию к троим, которые отправились без приказа – это честь? Или долг? После сегодняшней ночи горе могло прийти в три дома. Это если без долга чести. А с честью и долгом придет в двенадцать домов. Так кому нужна такая честь?
– Честь нужна тем, кто знает, что это такое, – со злостью процедил воевода, не спуская с ведуна горящих глаз. – Тебе не понять.
– Так я про это и говорю! – подхватил ведун, и в голосе его послышались стальные нотки. – Не понимаю я этого! Какая честь в том, чтобы своей глупой смертью оставить семью без кормильца? Или растить детей и кормить стариков-родителей – это не долг?
– Так что же, – опередив едва не вскочившего Ильнара, подал голос Рольф. – По-твоему, выходит, нужно бросать товарищей на погибель? Вы, ведуны, что же, друг дружке на выручку не приходите? Бежите от своих, коли те в беде окажутся?
Голос Рольфа прозвучал на удивление спокойно. Ведун с самого начала заметил, что с князем что-то не так, но только сейчас понял, что именно. Рольф был почти трезв. И хотя перед ним по обыкновению стоял кувшин и чаша с вином, очевидно, в это утро он еще не успел к ним как следует приложиться.
– Мы выручаем своих товарищей, князь, – ведун смягчил тон и заговорил спокойнее. – Но думаем мы при этом именно о товарищах, а не о том, как честь свою потешить. Простой да легкий путь не всегда самый правильный будет.
– Это ты о чем? – поинтересовался князь.
– О том, что умереть легко. Жить трудно. О том, что самоубийство не о силе свидетельствует, а о слабости. О том, что умереть, бросив на произвол судьбы тех, кто от тебя зависит – это не смелость, а в лучшем случае глупость, а то и самое настоящее предательство!
Воевода снова дернулся, порываясь встать. И не выдержал – глухо застонал от боли. Князь остановил Ильнара повелительным жестом.
– Ну, ты говори, да не заговаривайся! – грозно сдвинув брови, посоветовал он ведуну. – Где это ты тут самоубийство углядел?
– Где? Вот ты, воевода, – ведун посмотрел на Ильнара. – Про Бранную Теснину слышал?
Воевода, глядя в сторону, скривил белые как мел губы, всем своим видом демонстрирую полное презрение к спрашивающему.
– Мало кто не слышал, – кивнул ведун. – Разве только дети малые где-нибудь в медвежьих углах. Двести гвардейцев в правильном строю с копьями и самострелами против шести оборотней. И не в темном лесу, а в ущелье в полсотни шагов шириной и с отвесными стенами, где только в лоб и можно было напасть. Двести! – отчеканил ведун, и лицо его окаменело. – А до рассвета не дожил ни один. А оборотни как вшестером пришли, так вшестером и ушли. Так на что вы рассчитывали, когда совались в лес? На то, что не придется с оборотнем встретиться? Так на кой ляд тогда вообще было идти?
– Так что же, – в разговор впервые вступил жрец, – по-твоему, те гвардейцы в Теснине тоже были самоубийцами?
– Те гвардейцы защищали беженцев, женщин и детей. У них не было иного выхода. Они отдали свои жизни, пытаясь спасти чужие. А за что отдали жизни твои ратники, воевода?
Ильнар, которому ярость придала сил, вскочил, но тут же, пошатнувшись, рухнул обратно – хорошо, что на стул, а не на пол.
– Хватит! – рявкнул Рольф. – Наслушался… Ты, Ильнар, ступай, отлежись пару дней. Потом поговорим. А с тобой, ведун, у нас разговор не кончен!
В обращенных к воеводе словах Рольфа уже не было того гнева, что бушевал в трапезной всего несколько минут назад. После того как воевода медленно поднялся из-за стола и, пошатываясь, вышел из трапезной, напоследок окинув ведуна полным холодного презрения взглядом, Рольф кивнул ведуну на освободившееся место.
– Присаживайся.
Ведун обошел стол и сел. Какое-то время все молчали – ведун выжидающе, остальные с угрюмым осуждением. Наконец Рольф оборвал затянувшуюся паузу:
– Ну и что теперь будем делать? Ждать до следующего полнолуния? – почти без раздражения, деловым тоном поинтересовался князь. Ведуну послышалось в его голосе нечто напоминающее тщательно скрываемую надежду.
– Нет, – зябко обхватив себя руками за плечи, Инциус покачал головой. – Оборотень пролил человеческую кровь, а значит, набрался сил. Теперь он сможет выходить на охоту еще две-три ночи и при убывающей луне. Это как минимум.
Рольф вопросительно посмотрел на ведуна. Тот кивнул.
– Все точно.
Рольф помрачнел.
– Значит, у тебя есть шанс закончить дело уже на этой неделе?
– Есть, – подтвердил ведун. – Если, конечно, мне не будут мешать.
– Хватит уже об этом! – князь раздраженно махнул рукой. Потом, помолчав, задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Уж не знаю, едите ли вы, ведуны, человечину и воруете ли детей, как про вас иногда рассказывают, но после того, что я сегодня от тебя услышал… честно говоря, не хотелось бы мне водить с такими, как ты, близкую дружбу!
Ведун понимающе усмехнулся.
– Так что ж… – князь откинулся на спинку стула и по-хозяйски глянул на ведуна. – Накладок больше не будет?
– Кто знает? – ведун пожал плечами. – Всего ж не рассчитаешь!
Рольф недовольно нахмурился, но дальше этого его сердитость не пошла. Сейчас, когда князь был непривычно трезв, ему гораздо лучше удавалось держать себя в руках, чем в обычном для него полупьяном состоянии.
– Ну а… – князь нерешительно покосился на жреца. – Насчет того… кто. Никаких догадок не появилось?
Жрец опустил голову чуть ниже, чуть сильнее сжал тонкими пальцами плечи. Ведун вздохнул.
– Пока нет.
– Ну что ж, – Рольф взял со стола чашу и раздумчиво в нее заглянул. – Ступай, зализывай раны. Тебе, я слышал, тоже досталось нынче ночью?
– Ерунда, – небрежно бросил ведун, поднимаясь из-за стола. – Пара царапин.
И снова он поймал на себе недоверчиво удивленный взгляд. Жрец, впрочем, не удивился.
Выходя из трапезной, ведун обернулся, чтобы закрыть за собой дверь, и обнаружил, что за ним по пятам идет Инциус.
– Ну, и к чему был весь это балаган? – равнодушно поинтересовался жрец, шагая по коридору рядом с ведуном.
– Ты о чем? – ведун не сделал вида, что удивлен вопросом, просто уточнил, что именно Инциус имел в виду.
– Да все эти разговоры о чести и долге, – подсказал жрец. – Ты же не думаешь, что я принял твою речь за чистую монету? Мне известно, что взгляды ведунов довольно сильно отличаются от того, что большинство людей считает правильным и само собой разумеющимся. Но известно мне и то, что они избегают категоричности и жестких суждений, и никому не навязывают своего мнения. Во всяком случае, не в такой резкой манере, как ты сегодня! Ты, наверное, успел заметить, что наш князь… как бы это поточнее выразиться? Временами бывает излишне горяч. Так к чему дразнить гусей?
Ведун беспечно пожал плечами:
– А почему бы и нет? Мне это ничем не грозит, для меня что княжеская милость, что немилость – все одно. А воеводу теперь, глядишь, и не посадят на кол. Сам-то не для того ли там сидел, чтоб не дать князю сгоряча наломать дров?
Жрец бросил на ведуна удивленный взгляд, потом с улыбкой покачал головой.
– Вот уж не знал, что ведунам не чуждо сострадание!
– Чуждо, – сокрушенно вздохнул ведун. – Это не сострадание, это… долг.
– Долг – перед кем? – насмешливо уточнил Инциус. – Перед людьми, Богами, Хранителями? Перед самим собой?
– Нет… – ведун задумчиво качнул головой. – Перед воеводой вашим.
Во взгляде жреца промелькнуло удивление. По тону ведуна нельзя было судить с уверенностью, шутит он или говорит серьезно.
– Скажи, ведун, – жрец нерешительно подергал себя за бороду. – А все-таки, не могли мы с тобой встречаться раньше?
– Все может быть, – равнодушно ответил ведун. – Мир тесен.
– Да… – Инциус рассеянно покивал. – Так ты подумал над моим предложением?
– Над каким?
– Не строй из себя дурачка, ведун! – Инциус раздраженно взмахнул рукой и тут же досадливо поморщился. – Прости. В последнее время я будто сам не свой.
– Ничего, – кивнул ведун. – Я понимаю, вам всем тут сейчас не сладко. Что до твоего предложения… Ответ не изменился. Это решаю не я, а Хранители.
– Да будет тебе, – отмахнулся Инциус. – А то я не знаю, что сделают с тобой Хранители, если ты пойдешь против их воли! Ровным счетом ничего! Оставь это дело, ведун. Откажись. Дай мне время, чтобы попробовать еще раз. Может быть, на этот раз мне удастся убедить ваш Круг!
– Нет, Инциус, – твердо ответил ведун. – Я не могу отказаться.
– Но почему? – в голосе жреца зазвучало отчаяние. – Что тебя останавливает? Если милость князя тебе безразлична, деньги не нужны, а честь и долг для тебя только пустые слова?
– Нет, жрец, – ведун остановился. – И я знаю, что такое долг. Но если я кому-то что-то и должен, то только самому себе. Зато уж от этого долга я не отступлюсь ни за что.
Ведун развернулся и быстрым шагом пошел дальше. А жрец остался стоять на месте, глядя ему вслед ничего не выражающим взглядом.
Глава 20
Стражники у ворот уже привыкли к тому, что ведун приходил в замок главным образом лишь перед рассветом и на закате, и пробыв совсем немного в своей комнате, снова уходил за ворота.
Вот и сейчас, сбежав от жреца, ведун снова – в который уже раз! – направился в деревню. Зачем он туда шел, ему и самому было до конца не ясно. За последние три дня он успел исходить невеликое поселение последних подручников Рольфа вдоль и поперек и «обнюхать» каждый дом со всей возможной тщательностью, но оборотня так и не обнаружил. Даже туманного намека на слабенький след не почуял! Не единожды проверенное в деле чутье ведуна на это раз почему-то молчало. По крайней мере сам он объяснял себе сложившуюся ситуацию именно так. Во всяком случае, до последней ночи…
Теперь же, заглянув поглубже в собственную душу, он обнаружил, что на самом деле все обстоит несколько иначе.
Чутье не молчало, просто в этот раз ведуну отчего-то не хотелось слушать его подсказки. И если бы он был с самого начала честен с самим собой, то давно уже признал бы, что никто из деревенских оборотнем не был.
И все же оборотень был из местных. Чужака, если б даже кому-то взбрело в голову забраться в такую глушь, ведун отыскал бы уже давно. Чужак не смог бы так исправно заметать следы.
Что оставалось? Оставался замок…
Но и здесь все было не так просто. Близкое соседство со жрецом пятой ступени мешало ведуну проявить свои способности в полную силу. Ведун был далек от мысли, что жрец намеренно чинит ему препятствия. Просто…
Слишком уж разные Силы вели их по жизни. Жрец в его присутствии наверняка тоже чувствовал себя не очень уютно.
Сейчас, разобравшись немного в себе, ведун отдавал себе отчет в том, что, находясь в замке, всегда чувствовал близкое присутствие нежити. Однако чувство это было слишком уж смутным и нечетким, и указать на оборотня пальцем он не смог бы при всем желании. В этом, впрочем, не было ничего слишком уж необычного. Ведуны доверяли своей интуиции, но никогда не полагались на нее полностью. Редко – очень редко! – но ошибки случались даже при самых ясных и четких ощущениях и у самых опытных охотников. Поэтому ведуны, в отличие от жрецов не желавшие рисковать, всегда ждали превращения, чтобы действовать наверняка. Конечно, ждать, опираясь на ясную подсказку шестого чувства, было куда как приятнее, но выбирать не приходилось…
Ощущение неясности, скрытой опасности, угрозы, которую невозможно было угадать и упредить, наполняло душу ведуна хорошо знакомым чувством смутного беспокойства и бессильной тревоги. Это чувство гнало ведуна прочь из замка. Он не сопротивлялся, по опыту зная, что это бессмысленно и бесполезно: от его сопротивления тревога и беспокойство могли лишь окрепнуть и усилиться, но никак не наоборот. Все, что от него сейчас требовалось – это выждать, не нарушая естественного хода событий. Его встреча с оборотнем была предопределена, нужно было только дождаться ее, перетерпев собственную слабость.
А терпеть ведун умел как никто другой. Благо было не впервой.
Только вот…
Почему-то в этот раз терпеть было труднее, чем всегда. Ясно осознавая это, ведун тем не менее никак не мог понять, в чем тут дело. И против своей воли все чаще обращался мыслями к словам Инциуса. Может, и впрямь была в этих словах какая-то доля правды, и оборотень, которого ему предстояло убить в этот раз, был… не совсем таким, как все, убитые им до этого? И именно неосознанное ощущение правоты жреца и было истинным источником его беспокойства?
Но если так, почему Наставник ничего ему не сказал? Почему промолчали Хранители? Могло ли случиться так, что жрецу было ведомо нечто, не ведомое им? Ведун в это не верил, тем более, что со слов Инциуса он понял, что жрец и не думал делать из своего знания тайну. Скорее наоборот.
Так в чем же было дело?
Ведун этого не понимал, но в этом непонимании не было, в общем-то, ничего плохого. Воля Хранителей была до конца понятна лишь самим Хранителям.
Ведун к этому привык. Его учили, что осознанное непонимание всегда лучше придуманного, высосанного из пальца ответа.
Во всех случаях, кроме одного: когда это непонимание порождает сомнения в том, что ты должен делать. И, похоже, сейчас у ведуна – едва ли не впервые в жизни, – был как раз такой случай.
Не понимая причины, он чувствовал, что начинает сомневаться в правоте Хранителей и в правильности собственных действий. И вот уж это совсем никуда не годилось!
И совсем не потому, что воля Круга Хранителей была для членов ведовского братства непреложным законом. В этом Инциус был прав. Нарушь ведун волю Хранителей, сделай что-то им наперекор, и он не то что не был бы никак наказан, но даже и единого слова упрека от них не услышал бы.
Каждый отвечает только за себя и только перед собой. Таков был единственный Закон, который ведуны признавали непреложным.
В покорности или непокорности Кругу Хранителей не было ни добра, ни зла, ни порока, ни добродетели. Опасность таило в себе только сомнение само по себе. Сомнение было врагом искренности, оно не давало вложить душу в выбранное действие. Сомнение отнимало силу, а значит, уменьшало вероятность удачного для ведуна исхода предстоящей охоты.
Что бы там себе ни думали люди, далекие от ведовского братства, а в поединке ведуна даже с обычной нежитью шансы обеих сторон на победу были почти равны. Конечно, можно было склонить чашу весов на свою сторону, организовав, к примеру, облаву. Но ведунов, во-первых, было маловато для того, чтобы вести такие масштабные действия по всем людским землям. А во-вторых – и это было самое главное – Хранители не придавали особого значения исходу «охоты».
И все же, несмотря ни на что, самоубийц среди ведунов не было. А схватка один на один с оборотнем для обычного члена братства была бы именно самоубийством. Такая охота и подавно была уделом немногих.
Хранители не уставали повторять – естественно, не для посторонних, – что истребление нежити не является целью ведовского братства. Равно как не является его целью и защита человеческого рода от истребления. Во всяком случае, не любой ценой.
Единственной достойной целью и способом бытия Хранители считали сознательное следование своей судьбе. Они говорили, что у человека при жизни есть два пути: согласиться с Судьбой, чтобы она его вела, либо воспротивиться ей, чтобы она его тащила. С другой стороны, Хранители говорили, что судьба это не цепь, которая не дает ступить и шага в сторону, а скорее ветер, дующий в определенном направлении. А уж будет этот ветер попутным или встречным – решать только самому путешествующему по океану Жизни.
В общем, понять все это было непросто, а уж объяснить людям, далеким от ведовского пути, пожалуй, что и невозможно.
За всеми этими размышлениями ведун как-то незаметно для самого себя вновь оказался среди домов хорошо уже знакомой ему деревеньки. И тут…
– Эй, мил человек, далеко ли путь держишь?
Ведун удивленно обернулся. Неподалеку у невысокого заборчика, отгораживавшего один из дворов от единственной деревенской улицы, стоял, опираясь на суковатую клюку, невысокий старичок в красной рубахе, подпоясанной некогда расшитым, а ныне выцветшим до серости поясом. Седой как лунь старичок подслеповато щурился против солнца.
– Ты меня, отец? – на всякий случай оглянувшись по сторонам, уточнил ведун.
– Тебя, тебя! – старичок мелко закивал. – Ты часом не ведун будешь?
– Он самый, – все больше удивляясь, ведун приблизился к разговорчивому деду. Нечасто незнакомые люди, будучи в здравом уме и твердой памяти, обращались к нему с вопросами таким хозяйским тоном.
В трех шагах смелость и разговорчивость деда нашли простое и понятное объяснение. Даже стоя с наветренной стороны, ведун без труда учуял исходящий от дедка густой запах хмельного.
– Вот вы, ведуны, – дедок воинственно вздернул редкую бороденку. – К старшим уважение имеете?
– Ясное дело! – ведун почтительно склонил голову, пряча улыбку. – Как же без этого?
– Ну а раз так, – старичок немного смягчился. – То милости прошу на мою завалинку. Разговор у меня к тебе есть. Сурьёзный.
Толкнув скрипучую калитку, он заковылял к утонувшей в смородиновых кустах невысокой хибаре. Ведун без разговоров пошел следом. От хибары за десять шагов несло (во всяком случае, для ведуна запах был резковат) хмелем, брагой и какими-то травами. Личность старичка стала понемногу проясняться.
На низкой завалинке дремал на солнышке серый кот с оборванным ухом. Погруженный в свои кошачьи сны, он нервно подергивал усами и белым кончиком пушистого хвоста.
Дедок, кряхтя, опустился на завалинку и похлопал рядом с собой высохшей ладонью.
– А ну садись!
Ведун послушно сел. Подувший ветерок отнес ненадолго в сторону хмельные ароматы, исходящие от дедка и его жилища. Воспользовавшись моментом, ведун с наслаждением вдохнул запах горячего дерева и нагретой солнцем смородиновой листвы.
С другой стороны улицы за ним наблюдала стайка мальчишек, самому старшему из которых было от силы лет девять-десять. Заметив, что ведун на них смотрит, пацаны смущенно потупились, а через минуту, взбивая босыми пятками дорожную пыль, дружно порскнули прочь.
– Ну, давай, рассказывай! – воинственно уставившись на ведуна, дедок мелко закивал, тряся козлиной бороденкой.
– Так о чем рассказывать-то, дед Филимон? – уточнил ведун.
– Ишь ты! – искренне удивился дед. – Знаешь меня, стало быть? Откудова?
– Слухом земля полнится, – уклончиво ответил ведун. – Рассказывали добрые люди.
– Н-да? – Филимон, подозрительно прищурившись, вгляделся в лицо ведуна. Не заметив, однако, ничего подозрительного, он приосанился и попытался придать лицу важное выражение. Получилось у него, мягко говоря, не очень, но ведун снова сдержал улыбку.
– Оно конечно, – милостиво согласился Филимон. – Рассказать могли. Меня-то ить тут кажная собака знает. А расскажи-ка ты мне вот о чем, – спохватившись, посуровел дед. – Что ж это за безобразия такие творились нынче ночью в лесу окрестном. Это сколько ж душ невинных загублено! А ежели б эта тварь небожеская в деревню нагрянула? Тогда-то что? Ты-то куда смотрел? Чего молчишь-то?
– Сплоховал я, отец, – с покаянным вздохом опустив голову, признал ведун. – Не успел, стало быть…
– Ась?
– Виноват, говорю!
– Вот то-то и оно, – заметил Филимон неожиданно подобревшим тоном. – Хорошо хоть, от вины своей не отказываешься! Признаешь, значит… Я ведь вашего брата – ведунов – маленько знаю. – Дед погрозил ведуну похожим на сухую веточку пальцем. – Можете вы, когда хотите! Так что ты уж давай, сынок, в другой раз не оплошай! Делай свое дело как должно, коли уж с князем нашим в цене сошлись.
– Сделаю, отец, – заверил ведун. – Не сомневайся.
– Ну-ну, ну-ну, – закивал Филимон. – Уж сделай…
На верхушку смородинового куста села маленькая желтогрудая птичка. Покачиваясь на тонкой ветке, она неуверенно пискнула и покосилась на спящего кота. Ведун тоже повернул голову. Кот лениво приоткрыл хитрый зеленый глаз. Птичка пискнула еще раз и, вспорхнув с ветки, перелетела за забор в соседний двор.
– А мужиков-то дружинных жалко, – печально заметил Филимон. – Не в свое дело они, конечно, сунулись, а все ж таки…
Ведун посмотрел на деда с нескрываемым удивлением. Такое понимание со стороны простого поселянина было для него в диковинку.
– А воевода-то наш мужик крепкий, – помолчав, со вздохом сообщил Филимон. – Правильный мужик. Вона каким героем получился – в одиночку на оборотня попер, людей своих заслонил. Н-да… – Филимон снова мелко закивал.
Ведун незаметно усмехнулся: слухи разлетались из замка так, будто их выстреливали из лука.
– А ведь в детстве-то никто и подумать на него не мог, что вот таким он станет, воевода-то наш, – вдоволь накивавшись, продолжил Филимон.
– А ты, дедушка, давно знаешь-то его? – осторожно спросил ведун.
– Да почитай с самого рожденья! – с гордостью ответил старик. – Из одной ведь мы с ним деревни!
– Да ты что? – воскликнул ведун с деланным удивлением.
– Точно говорю, – заверил его Филимон, не заметивший подвоха.
– А что ж такого приключилось в детстве с вашим воеводой?
– Дык длинная это история, – предупредил на всякий случай Филимон.
– Дык ничего! – успокоил его ведун. – Я не тороплюсь!
Филимон посидел немного, сосредоточенно хмурясь и шевеля губами, а потом, собравшись с мыслями, завел тоном заправского сказителя:
– Давно это было, жили мы тогда еще не на отшибе в глуши, а хоть и на окраине, да рядом с людьми. Владел наш князь землями обширными да деревнями многими. А уж подручников у него было – видимо-невидимо. И стояла в его землях деревушка невеликая, людьми населенная простыми да бесхитростными. Хорошими людьми, – уточнил Филимон, чуть подумав. Ведун слушал, старательно сдерживая улыбку. Судя по началу, история и вправду обещала быть некороткой.
– И вот однажды приключилась с той деревней беда великая, – скорбно поведал Филимон. – Исполчился на нее дух злобный, человека в зверя обращающий – сиречь оборотень. И стал тот оборотень разорять дома да губить людей безвинных – ни стариков не щадил, ни баб, ни детушек малых. И не было на того духа злобного никакой управы, и творил он, что хотел, не боясь ни гнева человеческого, ни Божеского…
Филимон ненадолго умолк, переводя дух и собираясь с силами. Ведун терпеливо ждал продолжения рассказа. Наконец старик вздохнул, потряс головой и продолжил:
– Так вот, наставлял князя в то время молодой жрец по имени Инциус. И уж как он только ни пытался дознаться у Богов, в кого вселился дух оборотня, а только Боги ответа ему не дали. И пришлось князю призвать ведунов, хоть и не лежала у него душа к этим отродь… – Филимон замер с открытым ртом, запоздало вспомнив, кто слушает его сказ.
– Кхе-кхе… Ну, так, значит, пришли ведуны, откликнулись на зов. Трое их было. Двое молоды лицом, третий – стар. Извели они оборотня, да только старику-то пришлось поплатиться за то головой. Н-да… – Филимон сокрушенно покачал головой, – Опечалились ведуны да и взяли с деревни плату за избавление неслыханную да страшную… страшную… – голос Филимона звучал все тише, глаза понемногу закрывались и, наконец, он совсем умолк, оттопырив нижнюю губу и свесив голову на грудь.
– Отец, – ведун осторожно тронул старика за плечо.
– Ась? – Филимон встрепенулся и, сощурившись, визгливо выкрикнул: – Вот я вам, засранцы голоштанные! Тудыт вашу растудыт!
Разомлевший на солнышке кот кубарем слетел с завалинки и, не разобравшись спросонья, что к чему, сиганул через забор в соседский двор.
– Отец, – ведун дернул Филимона за рукав. – Я тут.
– Ась? – старик обернулся на ведуна, и через пару мгновений лицо его расплылось в смущенной улыбке. – Заспал, вишь, решил, что мальчишки шалят.
Ведун понимающе улыбнулся.
– Так что дальше то было?
– Дальше? – Филимон нахмурился, припоминая, в каком месте прервался его рассказ. – На чем бишь я остановился-то?
– Ведуны убили оборотня, – подсказал ведун.
– Да, так оно и было, – подтвердил Филимон. – Вроде как и спокойствие после этого установилось, да только ненадолго. Пяти лет не минуло, как пришла в земли князя нашего новая беда: не успели люди от одного оборотня опамятоваться, как второй объявился. Да не на отшибе, а прямо под стенами замка княжеского лютовать стал. Во как! Сказывали, однако, что с тем оборотнем без ведунов управились. Вроде как Боги жрецу нашему пособили. А вскорости князь наш начал распродавать свои земли, а потом и вовсе надумал переезжать чуть не за пределы людских земель…
– Н-да, – Филимон с горечью вздохнул. – А ведь были времена…
– А с чего вдруг князь надумал переезжать? – осторожно поинтересовался ведун.
– С чего? – Филимон опустил голову. – Уж не знаю, сколько в том правды, а только поговаривали, будто жена князя была колдуньей. Да не простой, а из тех, что по глупости да гордыне своей великой с самими Богами дерзают спорить. Вот Боги-то ее и наказали: сама она жизни лишилась, а на род князя нашего проклятье навлекла. И будто бы проклятье это в том состоит, что нежить, с которой княгиня при жизни якшалась, после смерти ее будет ее же потомков преследовать и досаждать им, покуда вконец род князя нашего не изведется. Вот и решил, дескать, Рольф переехать подальше от жилых мест, чтоб, значит, его проклятье невинным людям не отлилось горькими слезами.
– Интересно, – пробормотал ведун. – Значит, князь ваш в глухомань переехал, чтобы от невинных людей беду отвести?
– Да вроде того, – Филимон пожал тощими плечами. – Мало ведь у кого из Владетелей во всем Тридолье было столько подручников, сколько у Рольфа! Теперь-то хорошо, если двадцатая часть осталась…
– А вы, то что ж за ним подались? Или проклятья не боитесь?
– Да как сказать, – Филимон потянул себя за бороду. – Не больно-то я верю в это проклятье. Боги, они, конечно, страшны во гневе, но к людям снисходительны. Да и жрец, я так смекаю, не стал бы в замке жить, если бы наш князь и вправду был у Богов в большой немилости.
– А чего ж он тогда в глухомань эту забрался? – не унимался ведун.
– Вот прилип как банный лист! – беззлобно взъерепенился старик. – Мне-то почем знать? Коли так интересно, так пойди у самого князя и спроси! А я одно знаю: по мне так уж лучше в глухомани да у Рольфа под рукой, чем с кем другим у царя под боком! Слышали мы, чай, как под другими-то князьями людишки живут. Мало кому жизнь медом кажется…
– Это точно, – поддакнул ведун.
– Правда, и наш князюшка в последние годки сильно изменился, – с грустью заметил Филимон. – Вспыльчив, говорят, стал не в меру. Из замка почти и не выходит, да и… – старик замялся и, покосившись на ведуна, махнул рукой. – Уж проклятье тому виной, аль еще что, а, по всему видать, не сладко ему живется.
– Одного я не понял, отец, – произнес ведун, помолчав. – Воевода-то здесь при чем? О нем ведь вроде разговор заводился?
– Так я не сказал? – удивился Филимон. – А вот не надо старших перебивать! Взяли, понимаешь, манеру… Оборотень тот, что в давние времена на деревню нашу глаз положил, отца-то Ильнарова первым жизни и лишил. То есть звали-то его тогда, конечно, еще не Ильнаром, а… – старик нахмурился, но, по всему видать, так и не смог припомнить прежнего имени воеводы. – Стадо он в ту ночь сторожил, отец-то. А Ильнар наш побежал спозаранку батяню проведать. Ну а на выгоне такое… – Филимон сурово сдвинул седые брови. – Мужики-то только следы расправы видели, а и тех наизнанку выворачивало. А мальцу-то, может… – Филимон понизил голос. – …и самого оборотня увидать довелось…. Во как! А ему ведь тогда лет пять было, не больше. Недели три он потом ни слова не говорил, мычал только. Потом заикался сильно, чуть не от каждого куста шарахался. Да только мальчишка с гонором оказался – сумел-таки страху своему хребет переломить да прожитое от себя отогнать. Вот и имя взял уздольское, чтоб, значит, страхи прошлые вернее обмануть. Вот такие дела.
– Да уж, – ведун задумчиво покачал головой. – Дела…
– Здорово, Филимон! – скрипучий старческий голос нарушил затянувшуюся тишину. – У тебя, я гляжу, гости.
Собеседники вынырнули из своих раздумий и разом подняли головы. У калитки стоял еще один дедок. Такой же сгорбленный и тощий, он был почти точной копией Филимона. Если бы еще заменить синюю рубаху на красную, так и вовсе не отличишь.
– Да вот! – Филимон гордо приосанился. – Сам господин ведун не погнушался беседой. Он хоть и… кхе, кхе, – старик виновато покосился на ведуна. – А к старшим уважение имеет, не то что нынешняя молодежь! Понимает, кто лучше жизнь-то знает. Так-то вот, Антох!
– Ведун, говоришь? – второй старик толкнул калитку и вошел во двор. Шаркая по дорожке старенькими лаптями, он приблизился к ведуну и внимательно на него посмотрел. У старика были выцветшие чуть не до белизны, слезящиеся глаза. Его руки, обтянутые желтой пергаментной кожей, были все в темных пятнах и слегка дрожали.
– А я ведь с ведунами вроде как в родстве, – сообщил старик, как следует разглядев гостя.
– Да ну? – ведун окинул его быстрым внимательным взглядом и отвел глаза. – Это как же?
– В неблизком, конечно, – уточнил старик, присаживаясь на завалинку по правую руку от Филимона. – Так – седьмая вода на киселе, троюродный племянничек. А все ж таки родня! Забрали его ваши мальцом еще. Обещали, что как вырастет, таким вот, как ты, станет. Может, не соврали… Может, встречаться доводилось? Егором его звали. Может, рассказывал чего про детство, про деревню нашу.
Ведун покачал головой:
– У ведунов нет имен. И нет прошлого.
– Ну да, конечно, – Антох вздохнул. – Где уж…
– Пора мне, – ведун поднялся. – Спасибо вам, добрые люди, за беседу. Счастливо оставаться.
Старики степенно кивнули. У калитки ведун остановился и обернулся.
– А брага у тебя, отец, знатная!
– Ась? – оживился Филимон. – А ты откудова знаешь?
– Да уж знаю! – ведун усмехнулся. – Угощали добрые люди.
– Так может того: по ковшику? – с надеждой предложил Филимон.
– Спасибо, – поблагодарил ведун. – Как-нибудь в другой раз. Дела у меня, уж не взыщите.
– Да чего уж, – Филимон разочарованно махнул рукой. – Чай, понимаем.
Ведун толкнул калитку и пошел прочь. Антох, глядя ему вслед, молча покачал головой.
Глава 21
Выбравшись за ворота ранним утречком, ведун, как обычно, вернулся в замок под вечер. И был он на вид таким бодрым и свежим, будто и не бродил по окрестностям в поисках следов оборотня, а весь день проспал где-нибудь в теньке под кустом. Пройдя через ворота, он, ни слова не говоря, прямиком направился в княжескую башню. Стража и оказавшиеся в то время во дворе слуги проводили его настороженно-любопытными взглядами.
Ведун, не спеша, поднялся по лестнице на второй этаж, прошел длинным изгибающимся дугой коридором и остановился у раскрытого окна, глядя на клонящееся к холмистому горизонту ало-золотое солнце. Погруженный в свои мысли, он стоял неподвижно, пока внимание его не привлек какой-то негромкий звук. В том месте, где стоял ведун, идущий до этого вдоль стены коридор круто изгибался и уходил вглубь башни. Ведун повернул голову и увидел шагах в двадцати позади себя дальше по коридору приоткрытую дверь. Из нее в темный коридор падала едва различимая полоска бледного света. Звук показался ведуну смутно знакомым, но собственная догадка показалась ему маловероятной и он решил проверить все на деле.
Подкравшись к двери, ведун постоял немного, прислушиваясь. Постепенно его губы растянулись в довольной улыбке – он понял, что не ошибся в своей догадке и, громко прочистив горло, чтобы его появление не стало неожиданностью, решительно толкнул дверь.
За дверью была библиотека. По стенам квадратной – на глаз примерно пять на пять саженей – комнаты от пола до потолка тянулись полки из мореного дуба, сплошь уставленные книгами самой разной толщины и размеров.
Приятно удивленный ведун увидел здесь и кованые переплеты, в которые облачали свои сочинения книжники жрецов, и кожаные корешки с фирменным клеймом царских придворных писарей, и плетеные из клерского тростника обложки книг попроще, чьи авторы не считались достойными того, чтобы их творения переписывали жреческие или царские писцы. Несколько полок были целиком заняты плотно скрученными свитками, наподобие тех (а может, это они самые и были?), в которых хранили свою мудрость населявшие когда-то Приморье, но уже давно и невесть куда уплывшие на своих чудных кораблях загадочные Хэльве.
В дальнем углу комнаты была прислонена к стене небольшая складная лестница – чтобы доставать книги с верхних полок. В центре библиотеки расположился большой прямоугольный стол, рядом с которым стояло глубокое кожаное кресло с высокой спинкой. На столе стояли два массивных серебряных подсвечника с торчащими в них толстыми, наполовину оплывшими свечами и потемневшая от времени простая бронзовая чернильница, рядом с которой лежало несколько писчих перьев. По всему столу были в беспорядке разбросаны куски дорогого беленого пергамента. Через раскрытое настежь большое окно, прорубленное в дальней от двери стене, комнату наискосок заливал ало-золотой свет закатного солнца.
Не ожидавший увидеть здесь такого рукописного великолепия, ведун замер на пороге. В этот вечерний час единственным посетителем библиотеки был десятник Влад. Увидев ведуна, он захлопнул книгу, которую держал в руках (именно такой звук ведун и услышал из коридора) и, торопливо сунув ее на место, отошел от полок к окну.
Читать бесплатно другие книги:
