Дар Унт Мария
– Ударь по этому бревну так, чтобы оно ушло в стену точно до этой отметки.
Ученик пожал плечами и несильно толкнул бревно в торец. Оно подалось неожиданно легко, утонув в стене гораздо глубже указанной наставником зарубки. В то же мгновенье из стены рядом с первым выскочило второе бревно и с размаху – да так быстро, что не увернешься! – ударило нерадивого ученика в живот. Отлетев на несколько шагов, тот грохнулся на жесткий каменный пол и несколько минут приходил в себя.
Наставник не торопил. Когда ученик поднялся, он знаком подозвал его и, показав на другую зарубку, сказал:
– Бей. Учись соразмерять свою силу!
Это было началом. Дни шли за днями, и каждый из них начинался и заканчивался пыткой у торчащего из стены ненавистного полена. Удар по бревну – удар бревном, удар по бревну – удар бревном, удар по бревну – удар бревном… Стоило только начать приспосабливаться к сопротивлению бревна и нащупать правильную силу удара, как сопротивление это менялось и все приходилось начинать сначала, потому что от рассчитанного удара бревно утопало в стене целиком или же вообще не двигалось с места. И нельзя было задержать на бревне руку дольше отмеренных кем-то считанных мгновений, по истечении которых из бревна выскакивал острый шип и немилосердно колол ладонь…
Через неделю живот молодого ведуна превратился в сплошной синяк, а на ладонях не осталось живого места от уколов подлого шипа. Ученик начал уже всерьез подумывать, что долго он такого «обучения» не выдержит и, по всему видать, в скорости отдаст концы. Но наставник каждодневно поил его отвратными настоями и заставлял мазать живот вонючими мазями, и, хотя боль от уколов и синяков никуда не девалась, здоровье ученика, к немалому его удивлению, не спешило ухудшаться. Он с аппетитом ел, спал без задних ног – благо помимо упражнений на бревне были у него и другие, не менее увлекательные занятия, после которых ближе к ночи порой едва хватало сил на то, чтобы кое-как добраться до жесткой лежанки, – и не то что не хирел, а вроде как даже креп, становясь живее и бодрее.
Прошло время, и молодой ведун приспособился таки к управляющему бревном коварному устройству. И хотя сопротивление менялось все чаще и чаще, а шипы выскакивали все быстрее и быстрее, ответные удары за неправильные действия настигали ведуна все реже и реже. Да и сами эти удары были уже не так страшны, как в начале. То есть их сила и скорость не уменьшились – скорее наоборот! – но ученик приспособился и к ним. Иногда ему удавалось увернуться, иногда – отскочить назад, а порой он умудрялся каким-то самому ему до конца не понятным образом собраться, сжаться и подготовить свое тело к удару так, что тот просто отбрасывал его в сторону, не причиняя особой боли.
И вот, когда ведун уже полагал себя достаточно подготовленным и начал надеяться, что его игры с бревном подходят к концу и скоро он займется чем-нибудь более приятным и интересным, в один прекрасный день все изменилось. Однажды утром, неожиданно получив подряд с десяток ударов, ученик с удивлением понял, что теперь сопротивление бревна изменяется не после каждого удара, а во время оного! Это было нечестно, потому что теперь у него не было вообще никакой возможности приспособиться к хитрому механизму (или что там было за стеной на самом деле?)! Но так было, а ученик успел уже убедиться в том, что там, куда он попал, спорить и сетовать бессмысленно…
Дальше все было, как в кошмарном сне: следующие один за другим удары, боль и закипающая где-то в глубине души бессильная злость. Злость на ненавистное бревно, никак не желающее играть по-честному. Злость на наставника, невозмутимо тычущего пальцем в очередную зарубку. Злость на самого себя, неуклюжего и тупого (ведь есть же выход – должен быть! – а где он, не видно…), злость на весь мир с его несправедливым, подлым и жестоким устройством. Впервые за все время, прошедшее с тех пор, как он перестал считать себя малым дитем, ученик готов был заплакать от обиды. Окружающий его мир строился на обмане, и молодой – и, вернее всего, неудавшийся – ведун понял вдруг с пугающей ясностью, что сути этого обмана ему никогда не раскрыть.
А наставник стоял и смотрел, смотрел и ничего не говорил, только вновь и вновь указывал пальцем на зарубки. Ребяческая злость быстро сменилась отчаянием, но ученик упрямо стиснул зубы и не отступился, и теперь каждый новый удар по капле разбавлял его отчаяние обжигающим звериным гневом. Теперь он бил, даже не пытаясь что-то угадать или рассчитать, бил, вкладывая в каждый удар всю свою силу. Наставник видел это, но ничего не говорил.
А ученик понял вдруг, что не уйдет из этого зала ни за что на свете. Не уйдет, даже если прикажет наставник, не уйдет, пока не поймет, не почувствует всей шкурой, в чем тут дело. И плевать, что вылетающее из стены бревно к концу дня превратит его кишки в кровавую кашу! Лучше умереть здесь и сейчас, чем и дальше чувствовать себя глупой игрушкой каких-то неведомых, злобно-насмешливых сил, управляющих этим Миром.
И в тот момент, когда отлетающий от очередного удара ученик это понял, сжигающий его гнев почти мгновенно переплавился в холодную ярость. А потом волна ледяного спокойствия смыла и эту ярость, и все, что еще сохранилось до этого момента в его затуманенном болью сознании – обрывки мыслей, страхи, сомнения…
А потом ушла и боль. И все потеряло смысл. Осталось только избитое тело и торчащий из стены кусок дерева.
Ученик медленно поднялся и подошел к бревну. Еще до того, как наставник поднял руку, он уже знал, на какую зарубку тот укажет. Как знал и то, что после его удара бревно не остановится в назначенном положении и уйдет в стену глубже, чем нужно. Сейчас ему было на это наплевать.
Наставник указал на зарубку. Ученик ударил и почувствовал, как сильное поначалу сопротивление бревна к концу удара сошло на нет. Время замедлило свой бег. Нужная зарубка приближается к стене… Еще мгновенье, и она скроется с глаз.
Но тут ученик неожиданно ощутил, что бревно на самом деле есть не что иное, как продолжение его руки, и, значит, он может остановить его так же, как останавливает, когда это нужно, собственную руку.
И бревно, повинуясь его воле, остановилось, едва зарубка коснулась стены. Губы ученика скривила злорадная ухмылка. И он снова ударил по остановившемуся бревну. Ударил, не касаясь его, и не почувствовал вообще никакого сопротивления. Бревно стрелой влетело в стену, и там за стеной что-то жалобно скрипнуло.
И тут же из нижнего отверстия вылетело другое, наказующее бревно. Ученик был готов к этому, готов как никогда. Он не стал уворачиваться или отскакивать, он просто стоял и ждал удара. Но удара не получилось. Ученик почувствовал лишь легкое касание, бессильное не то что отбросить его тело назад, а и просто хоть на волосок сдвинуть с места. Натолкнувшись на непреодолимую преграду, массивное бревно остановилось, за стеной что-то громко хрустнуло, и все закончилось.
Ледяное спокойствие ученика растаяло. Пришло удивление, недоверчивая радость, замешательство. Он виновато покосился на наставника. Хитрый механизм был сломан. А наставник неожиданно кивнул и ободряюще улыбнулся:
– Хорошо! Так уже лучше.
Наставник… Он редко ругал и скупо хвалил, он никогда не рассказывал о себе и не задал ученику ни одного вопроса о его жизни до Синегорья. Он вообще мало говорил, предпочитая пример, действие, и снисходя до лаконичных пояснений лишь там, где без них никак нельзя было обойтись. Ведун не помнил ни одного случая, когда бы наставник выказал по отношению к нему хоть какие-то чувства, отличные от чуть снисходительного уважения учителя к ученику. И все же со временем между ними установилась связь гораздо более тесная и прочная, чем та, что связывала когда-то ученика с его родным отцом. По крайне мере, ведун ощущал это именно так. Чувствовал ли то же самое Наставник, он не знал.
Наставник… Когда-то он казался ученику великим колдуном, мудрецом, непобедимым воином и чуть ли не сказочным героем в одном лице. Вспомнив об этом, ведун усмехнулся. Наставник много раз говорил ему, что не обладает и десятой долей той силы, которая волей судьбы оказалась в распоряжении его нового ученика. Ученик не верил. Не верил в то, что когда-нибудь сможет не то что превзойти, а хотя бы приблизиться к тому мастерству, которое демонстрировал наставник. Казалось, что человеческой жизни (тогда он еще мерил свою жизнь человеческими мерками) не хватит на то, чтобы всему этому научиться. Теперь-то ведун понимал, что все те чудеса, которыми поражал его воображение наставник, были по большей части простенькими трюками, скорее эффектными, нежели по-настоящему эффективными. Но они и предназначались как раз для того, чтобы поразить воображение, встряхнуть разум ученика, поколебать его веру в некоторые неписанные истины, которые тот впитал чуть ли не с молоком матери, и наверное, поэтому искренне считал их вечными и незыблемыми, даже не задумываясь о том, так ли это на самом деле.
Наставник знал свое дело и добился поставленной цели – ученик изменился и вместе с ним изменился окружавший его мир. Точнее говоря, наставник научил его изменяться, никогда не застывая в одной позиции, в одной точке зрения, в одной уверенности. С тех пор окружающий мир потерял четкие границы и формы. Невозможное и очевидное постоянно менялись местами, сливаясь в конце концов в Непостижимое. Жить в таком мире было непросто, но вернуться в когда-то привычный, надежный и понятный мир ведун уже не мог. Да, честно говоря, и не хотел!
Ведун протянул вперед руку ладонью вниз, и поверхность реки под его рукой вздыбилась небольшим бугорком. Бугорок рос, тянулся вверх, пока, наконец, его вершина не оторвалась от основания, образовав колеблющийся шар размером со среднее яблоко. Этот шар продолжил движение вверх, пока не коснулся руки ведуна. Тот немного присогнул пальцы и медленно развернул руку ладонью вверх, подхватив водяной сгусток снизу.
Вода словно затвердела, и теперь у ведуна на ладони лежал идеально ровный шар, будто выточенный из куска зеленоватого льда. Солнечный свет отражался от его поверхности ярким бликом. Губы ведуна тронула слабая улыбка. Он расслабил пальцы, шар тут же потерял форму, расплылся. Вода, утекая сквозь пальцы, крупными каплями падала обратно в реку.
– Вот так, – ведун провел по лицу мокрой ладонью, вздохнул. – И, что интересно, никакого колдовства…
Глава 17
– Господин, а, господин…
Только что вошедший в ворота замка ведун обернулся и увидел у ворот сторожки того самого мальчишку, который в первое утро пребывания в жилище Рольфа приглашал его в княжескую трапезную. Сегодня взгляд у мальчишки был уже не таким настороженно-испуганным, как в тот, первый раз. Очевидно, он приободрился, убедившись в том, пресловутый ведун, по крайней мере, не бросается ни с того ни с сего грызть горло каждому встречному-поперечному, имевшему несчастье ему не приглянуться.
– Чего тебе? – поинтересовался ведун.
– Князь тебя зовет, господин, – мальчишка виновато шмыгнул носом.
– Куда?
– А? – не понял мальчишка.
– Куда зовет-то?
– Ну так в трапезную! – с облегчением выдохнул пацаненок. – Я провожу.
– Не надо, – отмахнулся ведун. – Я еще не забыл дорогу.
Услышав за спиной разочарованный вздох, ведун усмехнулся. Лишил мальца удовольствия щегольнуть перед другими жильцами замка, показав себя бесстрашным провожатым таинственного гостя. Ну да ладно уж, как-нибудь переживет.
Когда ведун вошел в трапезную, князь сидел во главе застеленного белой скатертью стола и, подперев подбородок могучим кулаком, мрачно взирал на чашу с вином. Рядом стояли два кувшина и еще одна чаша, очевидно, приготовленная для гостя.
– А-а, пришел, – князь вынырнул из раздумий и вперил в ведуна расплывающийся взгляд. – Ну, проходи, проходи. Присаживайся.
Язык у Рольфа слегка заплетался, но в целом держался он довольно бодро. Ведун обошел стол и присел рядом с князем, так, чтобы свет из окна падал на него со спины. Это была их вторая встреча после той первой беседы за завтраком.
– Вина ты не пьешь, потому тебе квас. Или выпьешь?
– Благодарю, князь. Лучше квасу, – ведун вежливо поклонился и отхлебнул из своей чаши.
– Ну, смотри, дело хозяйское, – князь побарабанил пальцами по столу и вдруг хватил по столешнице кулаком и, мгновенно налившись кровью, заорал:
– Я для того тебя звал, чтоб ты моих людей калечил?! А?! Чего молчишь, собачий сын?!
Ведун отставил чашу и спокойно пожал плечами. Он не сразу, но понял, что Рольф ведет речь о его «схватке» с ратниками в первый день гостевания в замке. Поздненько, однако, владетель хватился! Хотя, может, только узнал?
– Я никого не покалечил.
– Но ведь мог! – натолкнувшись на ледяной взгляд ведуна, князь остыл так же быстро, как и закипел.
– Мог, – ведун невозмутимо кивнул, не отводя ничего не выражающих, бесстыжих глаз. Рольф крякнул и сделал добрый глоток из своей чаши.
– Ну, так значит, чтоб такого больше не было, – хмуро распорядился он.
– Не будет, – согласился ведун и снова взялся за свой квас. Разговор получался на диво интересным и содержательным. Рольф помолчал пару минут, а когда заговорил вновь, в его голосе не осталось ни тени злости или раздражения.
– Я, вообще-то, о другом поговорить с тобой хотел, – вполне миролюбиво сообщил князь. По его неуверенному тону можно было предположить, что Рольфу не так-то просто начать разговор. Однако, помявшись, он наконец решился: – Расскажи-ка мне, ведун, откуда берутся оборотни?
– Ну и вопросы ты задаешь, князь, – ведун усмехнулся. – Ты бы лучше спросил об этом у своего жреца. Он к Богам куда как ближе моего, ему и дела их должны быть ведомы лучше, чем мне!
– А ты бы лучше не учил меня, что мне делать! – чуть возвысив голос, отрубил князь. Ведун спокойно выдержал его тяжелый взгляд, и снова Рольф первым отвел глаза.
– Я говорил со жрецом, – уже спокойнее сообщил князь. – И не раз. Он то говорит слишком мало, а то такими словами, которые мне не понятны. Может, мы с тобой лучше поймем друг друга?
– Да уж, со жрецами беседовать нелегко, – согласился ведун. – Они большие мастера «давать, не давая». Не хотят они делиться с непосвященными своим знанием. Полагают, вишь, будто в знании их заключены силы, которые простым смертным не по плечу.
– А разве не так? – хмуро поинтересовался князь.
– Да как сказать… Хранители учат, что ценно не знание само по себе, а умение его использовать. Так что, чтобы знание стало настоящей силой, мало знать – нужно еще уметь. А если знаешь, но не умеешь, так это все равно как и не знаешь! Хотя, конечно, чтобы научиться, нужно сначала узнать…
– Вот оно как… – князь нахмурился и с полминуты размышлял над словами ведуна.
– Ох, смотрю я, и мастер ты языком выкрутасничать, – заметил Рольф, подумав (ведун усмехнулся). – При случае, поди, и жреца моего за пояс заткнешь. Хорошо бы и с мечом так же ловко управлялся… Ну да ладно, не о том речь! Так что там с оборотнями?
Ведун помолчал, потом бросил на князя испытывающий взгляд и, наконец, заговорил:
– Откуда берутся оборотни, точно и доподлинно не знает никто. Многие пытались разрешить эту загадку, некоторые утверждали, что им удалось, но пока еще никто не смог предоставить тому убедительных доказательств. Поговаривают, что кое-кто из нынешних колдунов, из тех, что посильнее прочих, владеет чарами, которые могут превратить человека в оборотня. В настоящего оборотня, а не в перекидыша, которых многие с ними путают, – ведун помолчал. – Лично я таких колдунов не знаю. И не знаю никого, кто бы лично с ними встречался. Так что, скорее всего, это лишь сказки. Хотя правды ради нужно признать, что некоторые безумцы пытались овладеть заклятьем оборотня…
– И что с ними становилось? – тихо спросил Рольф.
– Они умирали, – помедлив, ответил ведун. – Чаще всего не своей смертью. Эти безумцы пытались играть с Древним колдовством, а такие игры редко заканчиваются добром.
– Древнее колдовство! – князь сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев. – Сто раз слышал! А вот объясни ты мне, сделай милость, что оно из себя представляет, это самое «Древнее колдовство»?
– Что представляет? – ведун задумчиво потер подбородок. – А не знаю! Да и никто толком не знает. Есть в нашем мире немало чудес, которые, как говорится, ни в какие ворота не лезут – ни в жреческие, ни в колдовские. Не могут, как ни тщатся, ни те, ни другие ни объяснить эти чудеса по своим правилам, ни тем более подчинить их своей воле. Вот и говорят, что якобы это проявляют себя отголоски заклятий, с помощью которых кто-то когда-то заклинал Силы, правившие нашим миром в незапамятные времена.
– И куда они делись теперь, эти Силы? – не поднимая глаз, поинтересовался Рольф.
– Исчезли, – ответил ведун, чуть помедлив. – Растворились, ушли…
– В Нижний Мир? – голос Рольфа дрогнул.
– Да нет, – покачал головой ведун, бросив на князя внимательный взгляд. – При всей своей таинственности и страшности Нижней Мир нам гораздо ближе, чем это самое Древнее Колдовство. Чернокнижники, к примеру, научились использовать силу Нижнего Мира в своих делах. Конечно, цену за это приходится платить немалую…
Заметив, как Рольф сгорбился и втянул голову в плечи, ведун прервал свои разглагольствования о тайнах Чернокнижия.
– А вот подчинить своей воле силу Древнего Колдовства, овладеть его заклинаниями… – ведун на мгновенье замялся, а потом быстро закончил: – Не удалось пока никому и ни за какую цену.
– Тогда чьи это заклинания? Повелителей Ужаса? – осторожно предположил князь. Ведун снова пожал плечами.
– Может быть. Точно не знает никто. В любом случае, их уже нет в нашем Мире. Остались лишь следы их заклинаний, но и они настолько сильны, что с легкостью подчиняют себе любого человека. Происходит это по-разному. Колдовскую силу хранят старые деревья, вода родников, бьющих из самых глубоких земных недр, драгоценные кристаллы… Кто-то пользуется древними амулетами, кто-то долго носит украшение со старинным бриллиантом, кого-то одолевает сон под зачарованным деревом, а кто-то просто глотнет воды из горного родника – и готово дело! Иногда проклятье проявляет себя сразу, но бывает порой и так, что оно будто дремлет или ждет своего часа, передаваясь из поколения в поколение от родителей к детям…
Князь побледнел, но быстро взял себя в руки.
– Так говорят, – подытожил ведун. – Но говорить и знать – это далеко не всегда одно и то же.
– И как избавиться от этого проклятья? – глухо спросил Рольф.
Ведун, глядя князю в глаза и качая головой, красноречиво пожал плечами.
– Жрецы полагают, что знают, как избавить человека от заклятья оборотня. И иногда, когда точно известно, кто несет на себе проклятье, им действительно удается провести свое «очищение». Только вот какой ценой? Человек и вправду освобождается от власти заклятья, но при этом теряет память, а иногда и разум…
– Значит, только смерть… – безжизненным голосом отозвался Рольф.
Ведун ответил молчанием.
– И как можно убить оборотня? – спросил князь, опустив голову. – Если это, конечно, не цеховой секрет.
– Отнюдь, – ведун качнул головой. – Мы не претендуем на монополию в этом деле. Убить оборотня не сложно. Можно отрубить ему голову, пронзить сердце, выпустить кишки…
– Колдовским серебром? – поморщившись, уточнил князь.
– Лучше всего, – подтвердил ведун. – Но на худой конец сгодиться и обычная сталь. А еще, говорят, можно уничтожить оборотня огнем или водой. Правда, мне не приходилось слышать, чтобы кому-то удалось утопить оборотня. Во всяком случае, в зверином обличье. Собственно, в этом-то и состоит главная трудность: убить оборотня в человеческом облике не сложнее, чем любого обычного человека, но вот как его узнать? Вот и приходится ждать превращения. А тогда уже все просто…
– Если все так просто, – князь недоверчиво прищурился. – Тогда почему никто, кроме вас, ведунов, не может с ними совладать?
– Ну почему же, у Чистильщиков тоже неплохо получается! – возразил ведун. – Правда, нужно их пятьдесят на одного оборотня, но тут уж ничего не попишешь: оборотень силен и быстр, как, впрочем, и любое другое существо из тех, что в народе называют «нежитью». Но в отличие от всей остальной нежити, он лишен животных страхов. Его злоба, его необъяснимая ненависть к человеку ничем не ограничена.
– Ну ладно, я согласен, если речь идет о василисках, гарпиях или даже волколаках. А вампиры, упыри – они, что же, слабее оборотня? – продолжал допытываться князь.
– Слабее – вряд ли. Или не намного. Но вампиры боятся солнечного света и чеснока, а упыря можно отпугнуть заговоренным амулетом. Оборотень не боится ничего. Кроме того, он наделен колдовской властью над человеческим разумом, и, чтобы победить его, сначала нужно научиться побеждать самого себя.
– Как ты? – с чуть заметной усмешкой спросил князь.
– Примерно, – без улыбки ответил ведун.
– А скажи мне, ведун, – Рольф повернул голову к окну и недовольно сдвинул кустистые брови. – Только правду! Есть ли средство снять проклятье, не убивая оборотня? Кроме Очищения…
– Повторюсь еще раз: не во гнев тебе будет сказано, но ты не к тому обращаешь свой вопрос, князь. Я простой охотник, а у тебя в замке живет жрец. Знание жрецов гораздо больше…
– Чем мне может помочь знание жрецов, мне уже ведомо, – нетерпеливо перебил князь. – Я хочу услышать, что знаешь ты. И не держи меня за простака, ведун. Мне известно, что ваши со жрецами пути давно разошлись, и теперь у вас и у них разное знание и разная правда. И чего не знает жрец, может быть ведомо тебе, «простому охотнику». Так что не виляй – или говори прямо, или не говори ничего.
Ведун долго молчал, глядя в стол. Князь не торопил, хотя чувствовалось, что он едва сдерживает одолевающее его нетерпение. В конце концов Рольф не утерпел:
– Ты знаешь о Даре Чистой Крови?
Ведун неодобрительно поджал губы и вздохнул.
– Да, я знаю о Даре.
– Ну и что? Это правда, что человека можно избавить от проклятья, не убивая?
– Правда, – чуть поколебавшись, подтвердил ведун.
– Как? – князь перегнулся через стол и вперил в лицо ведуна нетерпеливый взгляд. – Я знаю, что нужна человеческая жертва. Но ведь наверняка все не так просто, а, ведун? Ведь не младенца же на закланье… – Рольф осекся и умолк.
– Все не то чтобы не так просто, князь, – медленно заговорил ведун. – А просто не так. Дар это не жертва.
– Тогда что?
– Дар. Ты понимаешь разницу между словами «жертвовать» и «дарить»? Дарить, не ожидая ничего взамен – ни благодарности, ни выгоды, ни ответного подарка, – это дано не многим. Так дарить – это признак силы. А жертва – это признание своей слабости перед чужой волей, это просьба, это мольба. Это надежда получить что-то взамен… но то, о чем ты спрашиваешь, это даже и не дар. Просто в человеческих языках нет этому подходящего названия.
– Так что нужно дарить, ведун? – глаза Рольфа лихорадочно блестели.
В обращенных к нему словах ведуна он слышал лишь то, что хотел услышать.
– Что? – ведун внимательно посмотрел на князя. – Все. Жизнь, смерть, душу, самого себя, весь свой мир. Нужен человек, который… согласится и сможет все это… передать.
– И если найдется такой человек…Как это можно сделать?
– Тут главное не как, а ЧТО, – ведун устало вздохнул. – Лучше оставь это, князь. Пустая затея. Ты все равно не поймешь и не поверишь.
– Говори, ведун, – в голосе Рольфа зазвенела сталь. – Я поверю, даже если не пойму. Что нужно, чтобы принести этот Дар? Какая сила нужна? Любовь? Великодушие? Чистая совесть? Все равно… я хочу знать!
– Любовь? – ведун задумчиво прищурился. – Что ж, может быть… но это не та любовь, которая заставляет тебя мертвой хваткой вцепляться в то, что любишь, чтобы не отпускать его от себя ни на шаг. Не та любовь, которая выжимает твою душу досуха, оставляя там безучастие, а то и ненависть к тому, что совсем недавно любил. Великодушие? Тоже может быть. Но опять-таки не то великодушие, которое начинается со щедрости и снисходительности, а заканчивается строгим спросом и презрением. Что до совести… – ведун усмехнулся. – Многих людей именно нечистая совесть заставляет задуматься о том, чтобы сделать что-то доброе…
– Ведун! – Рольф поморщился. – Давай без этого мудрствования, а? Давай покороче, в двух словах – что нужно?
– Равнодушие, – твердо ответил ведун. – Безразличие.
– Что? – на лице Рольфа отразилось непонимание. – О чем ты?
– Я предупреждал – ты не поймешь.
– Не играй со мной, ведун, – зловеще процедил на глазах свирепеющий Рольф. – В равнодушии не может быть никакой силы!
– Силы нет в бездушии, князь, – невозмутимо глядя в глаза Рольфу, поправил его ведун. – Бездушие это слабость. А равнодушие… Равнодушие, это когда сам для себя, в своей душе не делаешь различий между самим собой и миром, между своей и чужой жизнью, между жизнью и смертью. Равнодушие, это когда все становится единым и нераздельным. В равнодушии не может быть ни дарения, ни жертвы, потому что некому жертвовать, некому дарить и некому принимать дары.
Плечи Рольфа поникли.
– Значит, нужен человек с каменным сердцем…
– Нет, – ведун покачал головой. – Человек с огненным сердцем.
– Ты говоришь загадками, ведун, – глухо и безнадежно проговорил Рольф. – Людей, о которых ты говоришь, не бывает. Не может быть.
– Ты прав, князь, – согласился ведун. – Я и говорю – пустая затея.
– Постой-ка! – во взгляде Рольфа вновь зажглась угасшая было неукротимая ярость. – Ты врешь, ведун! Раз этот ваш Дар уже приносился и избавлял людей от проклятья, значит, есть способ его принести! Настоящий способ, а не та нелепица, которой ты пытаешься меня потчевать! – князь приподнялся, опершись руками о столешницу. – Говори правду, ведун, а иначе, клянусь Богами…
– Что иначе, князь? – хладнокровно поинтересовался ведун. – Вздернешь меня на дыбу? Посадишь на кол? Отрубишь голову?
Бешенство во взгляде Рольфа сменилось пониманием, бессилием, а потом и отчаянием. Князь опустил глаза и медленно осел обратно на стул.
– Ты прав, князь, Дар действительно приносился. И люди, которые делали это, были именно таковы, как я тебе сказал. Это правда. Как правда и то, что вы с такими людьми хоть и ходите по одной земле, но живете в разных мирах. И в твоем мире, князь, подобных людей нет и быть не может. В этом ты тоже прав! И не жги себя лживой надеждой, Рольф. Ни у тебя, ни у меня, ни у кого-то другого на сотню верст вокруг нет ни малейшего шанса принести Дар! Как бы нам этого ни хотелось…
Князь сжал кулаки, а потом с глухим стоном закрыл руками лицо. Ведун, не двигаясь с места, с безучастным видом смотрел в стену напротив.
Когда через минуту князь опустил руки, лицо его превратилось в безжизненную каменную маску.
– Уходи, ведун, – проговорил он глухим голосом. – Я заплачу тебе. Заплачу сполна, как за сделанную работу. Даже больше! Только уходи и оставь все как есть. Клянусь, что из моих владений никто и никогда больше не потревожит тебя и твоих братьев! Я сам…
Ведун посмотрел на князя долгим оценивающим взглядом, затем покачал головой.
– Нет, князь. Прости, но я остаюсь!. Слишком поздно. Все зашло слишком далеко, теперь я уже не могу уйти. Я не наемник, князь, и хотя иногда я беру плату за то, что делаю, моя корысть в другом. И сейчас я доведу дело до конца, даже если ты не заплатишь мне ни гроша. – Ведун поднялся из-за стола. – И еще. Завтра ночь полнолуния. Прикажи своим людям, чтобы они не покидали до рассвета замок. А деревенские пусть запрутся в домах и не высовывают оттуда носа, что бы ни случилось.
– Ты хочешь, чтобы я отозвал стражу из деревни? – мрачно осведомился Рольф. Странно, но упрямство ведуна не вызвало у князя новой вспышки гнева – похоже, ответ гостя его не удивил.
– Да, – просто ответил ведун.
– И ты можешь мне пообещать, что никто из моих подручников не будет убит этой ночью? – князь вызывающе набычился.
– Пообещать не могу, но если оборотень надумает прийти в деревню, твои ратники его все равно не остановят. И тебе это известно, наверное, не хуже, чем мне. Но я думаю, что сегодня ночью оборотень в деревню не пойдет. Поэтому сделай, как я прошу, и… – ведун поднялся из-за стола. – Не мешай мне, князь, добром тебя прошу. Поверь, так будет лучше. Для всех.
Ведун развернулся и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты. Князь проводил его взглядом, полным холодного бешенства, а когда за несговорчивым ведуном закрылась дверь, в сердцах хватил по столу кулаком. Чаша с вином подпрыгнула и упала на бок. По белоснежной скатерти стало медленно расползаться багровое пятно. Минуту князь смотрел на него, точно завороженный, потом побледнел, задрожал, как осиновый лист, вскочил, опрокинув кресло, и выбежал из комнаты через дверь, ведущую в его личные покои…
Глава 18
– Воевода.
Знакомый голос вывел Ильнара из задумчивости. Со вздохом повернувшись спиной к пылающему на западе багряному закату, он прислонился спиной к парапету и, сложив руки на груди, вперил тяжелый взгляд в неслышно подкравшегося ведуна.
– Чего надо? – воевода даже не пытался скрыть свое недовольство появлением незваного собеседника, и вопрос его прозвучал откровенно грубо. Однако на ведуна нарочитое недружелюбие Ильнара не произвело ровным счетом никакого впечатления.
– Ты говорил с князем?
Воевода нахмурился и, едва сдержавшись, чудом не послал докучливого гостя куда подальше. С князем он говорил. Точнее, говорил князь, а Ильнар слушал и едва не скрипел зубами от бессильной досады. Рольф приказал запереть на ночь всех ратников в замке и оставить деревню без охраны. И это в полнолуние-то!
В другое время воевода не преминул бы высказать Рольфу свое нелицеприятное мнение о его приказе, однако сегодня взгляд у князя был такой, что Ильнар счел за лучшее промолчать. Он по собственному горькому опыту знал, что в таком настроении Рольф был способен вспыхнуть от малейшего намека на неподчинение и, вспыхнув, наломать таких дров, что мало никому не покажется…
Выслушав князя, Ильнар кивнул, стиснув зубы, и с тяжелым сердцем отправился доносить княжеский приказ до своих подчиненных. Ратники, как он и ожидал, встретили его слова, мягко говоря, без восторга. У многих из них были в деревне родственники, друзья, подружки, и оставлять их без защиты на забаву оборотню парни хотели бы меньше всего на свете…
Однако приказ есть приказ – для служивого человека он превыше всего. А за неподчинение приказу Рольфа вполне можно было поплатиться головой. Об этом знали все, и это сыграло свою роль – ратники недовольно ворчали, однако громко выказывать свое недовольство не отваживались. Тем более, что многие из них – те, что постарше и поопытнее, – понимали, даже если не говорили об этом вслух, что против оборотня шансов у них маловато.
Оставалось надеяться на счастливый случай, то есть на то, что в эту ночь оборотень обойдет деревню стороной. Да еще, пожалуй, на ведуна…
Ведун. Встретившись взглядом с охотником на оборотней, воевода скрипнул зубами. Слушая приказ Рольфа, Ильнар с самого начала стал догадываться, откуда ветер дует. Сейчас его догадка перешла в твердую уверенность: отдать этот… позорный, чего уж там, приказ князя надоумил именно ведун. С чего вдруг Рольф решил его послушать, воевода не знал, но ведь послушал же!
– Говорил, – ведун, не дождавшись ответа, кивнул. – Вижу.
– Больно много ты видишь! – огрызнулся Ильнар.
– Не злись на меня, воевода, – примирительно произнес ведун. – Я хочу как лучше. И, уж поверь мне, я знаю, как лучше. А насчет деревни не беспокойся, ничего с ней в эту ночь не случится.
– Интересно, – воевода язвительно прищурился. – Откуда такая уверенность?
– Цеховой секрет, – без улыбки ответил ведун.
– Я знаю, ты исполнишь приказ князя. – помолчав, вновь заговорил ведун. – Но я хочу, чтобы ты сам понял: оставаясь в замке, вы никак не уроните свою воинскую честь. Ты должен знать, воевода, – иногда для того, чтобы остаться в стороне, нужна большая храбрость, чем для того, чтобы ввязаться в драку. Не выпускай своих людей из замка. Что бы ни случилось, что бы вы ни услышали, ни увидели, что бы вам здесь ни показалось, не выходите за ворота. Иначе будут смерти. Бестолковые и никому не нужные. Послушай меня, воевода. Я в самом деле знаю, о чем говорю.
Ильнар помолчал, хмуро глядя в сторону, а потом, не сказав ни слова, повернулся к ведуну спиной. Воевода не услышал ни звука, однако не прошло и минуты, как он почувствовал, что остался один. Ведун покинул площадку над воротами так же бесшумно, как и появился на ней.
Чтоб ему пусто было!
Долгие летние сумерки незаметно перетекли в ночь. В черном небе несмело замерцали звезды. Над притихшим лесом нависла огромная зловещая луна.
Ильнар стоял у окна своей комнаты в стражевой башне и неотрывно смотрел в отливающее тусклым золотом око Альтары – ночной Богини хазров, о которой ему когда-то рассказывал Хиен. Смотрел, хотя и знал, что делать этого не стоило. Человек, которому хватало дерзости подолгу смотреть на полную луну, рисковал своим душевным здоровьем так же верно, как и тот, кто совал голову в медвежью берлогу, рисковал здоровьем телесным.
Воевода отвел взгляд от луны и посмотрел в темень, туда, где за замковой стеной и лесистым холмом затаилась в ночи беззащитная деревня. Ильнар попытался представить, каково сейчас ее обитателям, и тут же, тряхнув головой, отогнал вставшие перед внутренним взором видения.
Сам воевода жил бобылем – ни жены, ни детей у него не было. Во всяком случае, не в этой деревне. И, тем не менее, на душе у Ильнара, не переставая, скребли кошки. Каково же тогда было тем его бойцам, у кого в деревне были семьи и друзья? И что, интересно, думают сейчас о нем деревенские?
Ильнар глухо застонал и стиснул рукоять меча. В эту ночь он даже не помышлял о сне, и не то что не раздевался, а и меча не снял. Воевода не отличался склонностью к самокопанию и вряд ли отдавал себе ясный отчет в том, что где-то в глубине души всю свою жизнь больше всего на свете боялся того, что его могут счесть трусом.
Почему? Наверное, потому, что чувствовал в самом себе какую-то скрытую слабину и опасался, как бы она не взяла однажды верх над его телом и разумом. И чтобы не дать этой слабине воли, он всегда старался быть на переднем крае и лез в самое пекло, не жалея собственной головы. Ему казалось, что так он надежнее всего убедит окружающих в том, что он и трусость – две вещи совершенно несовместные. И вот наступил момент, когда воеводе пришлось стать трусом.
Конечно, сегодня ночью Ильнар всего лишь следовал приказу князя, то есть выполнял свой прямой воинский долг. И все же… Ильнару казалось, что, случись что, и в глазах окружающих он будет выглядеть соучастником, если не главным виновником свершившейся беды. И за спиной у него будет звучать неслышное ему самому, страшное слово «трус». И ведь тогда уже никому ничего не докажешь!
Окна ильнаровой комнаты выходили во двор замка, и в тишине, которую сегодня не нарушала даже трескотня вездесущих сверчков, воевода вдруг явственно услышал донесшийся от ворот подозрительный звук. Вроде как железо ударилось о железо, а потом как будто бы скрипнули петли калитки. Это что еще за новости? Ильнар замер, настороженно вслушиваясь во вновь сгустившуюся ночную тишь. Звук не повторился. На мгновенье у воеводы мелькнуло подозрение, что кто-то вышел за ворота, но он сразу отмел такую возможность как очень и очень маловероятную. Он же ясно приказал: из замка нынешней ночью никому не выходить. Ослушаться не должны…
Заглушая слабенький шепоток сомнения, в голову вновь полезли мысли о том, чем закончится сегодняшняя ночь. И если она закончиться плохо, то как ему, Ильнару, жить после этого дальше? От таких размышлений воеводе хотелось завыть на луну…
Жуткий, леденящий кровь протяжный вой прокатился по округе. Начавшись на тоскливой ноте, он постепенно набрал силу, и под конец в нем зазвучала такая непередаваемо-лютая злоба, что у воеводы по спине пробежал холодок. Ильнар стиснул челюсти и сглотнул подступивший к горлу комок. Опять… Ильнар до последнего надеялся, что ему никогда уже не придется испытать того оглушающего, ослепляющего и отнимающего разум ужаса, который когда-то, в почти уже забытом детстве, он пережил, увидев в предрассветных сумерках… Страх, казавшийся побежденным и забытым, вынырнув откуда-то из глубины души, ледяными клещами сжал сердце, в мгновение ока вытянул всю силу из членов, покрыл кожу холодной испариной. Колени Ильнара подогнулись, и он, чтобы не упасть, вынужден был схватиться слабеющими руками за окно. Неужели все сначала?!
Эта паническая мысль, как ни странно, привела воеводу в чувство. Воспоминания о преследовавших его много лет ночных кошмарах, о не проходящем чувстве безысходной бессильной тревоги, днем подействовали отрезвляюще. Один страх ослабел, столкнувшись с другим. Ильнар потряс головой и, глухо зарычав сквозь стиснутые зубы, выпрямился, твердо встал на ноги и расправил плечи. Нет уж, дудки, на этот раз все будет по-другому! Должно быть по-другому!
Ильнар готов был поклясться чем угодно, что страшный вой донесся со стороны деревни. Проклятый ведун! Грош цена всем его лживым завереньям. И как только Рольф мог им поверить?! Воевода порывисто сжал кулаки. Что ж делать-то? Прямо хоть буди князя, чтоб тот отменил свой приказ. Поди, проспался уже хоть немного!
Или прямо так, без разрешения, вести людей в деревню? В памяти снова вплыл звук, который Ильнар недавно слышал со стороны ворот. Будто услыхав его заново, воевода почувствовал, как по его мокрой еще спине снова пробежал холодок. Засов… Петли… Ах, мать вашу!!!
Ильнар, недолго думая, опрометью выскочил из комнаты и, стремглав пробежав по едва освещаемым тонкими свечами коридорам, осторожно отворил тяжелую дверь и оказался на темном дворе.
Почему не горит светильник у ворот? Факелы на стенах они не жгли уже давно – толку от них мало, все равно освещают лишь саму стену, а никак не то, что твориться под ней. Но двор замка должен был освещатся. Воевода удивился, как это он раньше не обратил внимания на странную темноту? Хотя какая уж тут к свиньям собачьим темнота, когда от луны такой свет, что, пожалуй, и светильник, случись ему гореть, не смог бы с ним соперничать. Может, потому караульные его и не зажгли? Воевода беззвучно выругался. Совсем распустились, уж и приказ им не приказ. Ну, сейчас он задаст этим лентяям-экономам!
Ильнар бросил раздраженный взгляд на равнодушно лучащуюся луну. Затем, неслышно вытащив из ножен меч, в обход, стараясь держаться в тени дворовых построек, крадучись приблизился к воротам.
– А ну, кто тут балует? – негромкий голос застиг воеводу врасплох. В лунном свете тускло блеснул наконечник копья, стремительно вынырнувший из тени и застывший в вершке от груди Ильнара.
У воеводы отлегло от сердца. Судя по голосу, скараулил его Савва, надежный мужик, которому в бою Ильнар, не задумываясь, доверил бы свою жизнь. Ну что ж, стража на месте, и то ладно.
– Чего орешь? – громким шепотом строго спросил воевода. – Весь замок перебудить хочешь?
– Господин воевода? – стражник убрал копье. – Виноват, значит, не признал впотьмах. Только я уж вроде тихонечко…
– Почему огонь не горит? – не дав стражнику опомниться, Ильнар перебил его новым вопросом.
– Так ведь это… – сбитый с толку Савва явно не знал, что ответить. Не спел придумать. – Светло ведь. От луны-то…
– Это «впотьмах», что ли, тебе светло? – воевода грозно надвинулся на стражника. – Кто с тобой в паре караулит?
– Ну, это… – стражник шмыгнул носом и неловко переступил с ноги на ногу. – Вроде как Кондрат.
– Это что еще за «вроде как»? – воевода сбавил тон. Чутье подсказывало ему, что дело неладно. – Где он? Опять в сторожке дрыхнет?
– Точно, дрыхнет! – неожиданно обрадовался стражник. – Где ж ему еще быть?
У воеводы екнуло сердце. Савва врал, в этом не было никаких сомнений. Ильнар замер на секунду, боясь упустить мелькнувшую догадку. Вой оборотня и последовавший за ним лязг засова и скрип петель выстроились в единую цепочку.
– Кто разрешал выходить за ворота? – едва сдерживая ярость, процедил сквозь зубы воевода.
– Господин воевода! – ратник отступил на шаг. – Ты уж не серчай. В деревню они подались, родня у них там. Последнее ведь это дело – родных на погибель бросать. Вернутся они к рассвету, авось князь ничего и не узнает…
– Они?! – воевода протянул руку, сгреб кольчугу на груди горе-стражника и рывком притянул того к себе. – Это кто это они?! Сколько их там?
– Да трое всего, – ратник вежливо, но решительно отцепил руку воеводы от своей кольчуги. – Кондрат, значит, и двое его дружков из молодых. Из тех деревенских, кого вы недавно на службу приняли. Услышали они вой-то от деревни, ну вот и решились…
– Ты мне зубы-то не заговаривай! – сорвался воевода и, прикусив язык, продолжил прежним гневным шепотом: – Ворота открылись хорошо если через минуту после воя. Заранее они сговорились, так?
– Не знаю я, – угрюмо буркнул Савва, помолчав. – Хочешь верь, хочешь нет, а не хотел я их пускать. Да только ведь и у меня в деревне семья. Баба да две дочки… – едва слышно закончил ратник.
– Ох, сукины дети, – воевода вздохнул. – Ну ладно они – сопли еще, – но ты-то как до такого додумался, Савва? Чего они в темном лесу смогут сделать втроем против оборотня?
– Может, и ничего, – голос стражника стал твердым как сталь. Воевода, даже не видя, почувствовал его непреклонный взгляд. – А только жизнь за близких положить – в том для воина честь великая. Аль не ты нам об этом твердил? Кабы не пост, так, может, и я б с ними пошел, а потом уж суди меня как хочешь. Все лучше, чем остаток жизни себя корить за то, что в такой момент смалодушничал!
Воевода в ярости стиснул кулаки, но уже через минуту, так ничего и не сказав, разжал руки и вздохнул с облегчением. Он принял решение. Савва и эти мальчишки были правы: чем терпеть укоры совести, лучше уж смерть. Хоть от клыков оборотня, хоть через казнь за ослушание. Хотя…
В глубине души Ильнар не верил в то, что дело дойдет до казни. В последние годы у Рольфа все чаще случались припадки самодурства и беспричинной злобы. Но, по счастью, разум князя не насквозь еще пропитался хмельным зельем, и, приходя в себя, Рольф чаще всего отменял отданные во гневе приказы. А уж на этот раз приказ был таким, что не отменить его в здравом уме было попросту нельзя. Зная князя, воевода не без оснований полагал, что случись им пережить эту ночь, даже тем троим, что первыми нарушили приказ, грозила бы самое большее пара недель в подземелье на хлебе и воде.
Пережить бы только эту ночь…
– Живо беги в башню, – приказал воевода. – Собирай всех, кто не спит и сюда.
– Слушаюсь! – не скрывающий своей радости ратник сорвался с места.
– Стой! – окликнул его воевода. Он сообразил, что Савва вряд ли отыщет сейчас в стражевой башне хоть одного не спящего человека, а уводить из замка всю дружину на поиски троих обормотов в планы Ильнара не входило. Да и столпотворение во дворе устраивать тоже не стоило – кабы князь не проснулся.
– Возьмешь десять человек, не больше. Кого сам выберешь. Да тихо там у меня чтоб…
– Все сделаю… – выдохнул стражник и, не дослушав, стрелой помчался в башню.
Воевода нахмурился – хромает дисциплинка-то, совсем его воины разболтались. Ильнар наказал себе впредь быть со своими людьми построже. Если, конечно, будет оно у него, это самое «впредь»…
Ильнар старался не думать о том, что ждало его за воротами. Старался, но ничего не мог с собой поделать. Он понимал, что для него настает момент истины, и может статься так, что лучше бы ему и не переживать этой ночи. Лучше уж смерть, чем так, как в прошлый раз!
Неизвестность мучила хуже самого страшного кошмара. Но отступать было поздно. Да Ильнар и не собирался отступать.
Читать бесплатно другие книги:
