Маракотова бездна. Страна туманов (сборник) Дойл Артур
– Не может быть, Аткинсон! Энид, позволь представить тебя мистеру Аткинсону, доктору из больницы Святой Марии, о котором я уже рассказывал твоему отцу. Подвезти тебя? Мы отправляемся в сторону Виктория-гарденс.
– Превосходно! – Хирург втиснулся в такси. – Я удивился, увидев тебя на собрании спиритуалистов.
– Мы оказались там, исполняя профессиональные обязанности. Мисс Челленджер и я – журналисты.
– В самом деле? Ты, как и прежде, работаешь в «Дейли газетт»? С нетерпением жду выхода статьи о сегодняшней службе. Можешь рассчитывать на еще одного подписчика.
– К сожалению, придется подождать до следующего воскресенья. Рассказ о спиритуалистах продолжит серию репортажей.
– О нет, я не смогу ждать так долго! Что ты собираешься написать?
– Еще не знаю. Мне нужно внимательно перечитать свои записи завтра утром, хорошенько все обдумать и посоветоваться с мисс Челленджер. В вопросах, которые касаются религии, я целиком полагаюсь на ее интуицию.
– А что говорит ваша интуиция, мисс Челленджер?
– Эээ… да… нет… Мы, кажется, имеем дело с экстраординарной смесью.
– Совершенно верно! Я посещал службу несколько раз и всегда уходил со смешанным чувством. Кое-что кажется нелепым, кое-что чистой воды мошенничеством. Но некоторые моменты по-настоящему удивительны.
– Но ведь вы не журналист. Почему вы очутились в этом месте?
– Потому что глубоко заинтересован. Понимаете, вот уже несколько лет я изучаю психические процессы. Не могу сказать, что являюсь горячим сторонником спиритуализма, но я испытываю некоторую симпатию к спиритуалистам. Мне хватает здравого смысла понять, что пока я изучаю предмет, он, возможно, с таким же интересом изучает меня.
Мэлоун с пониманием кивнул.
– Спиритизм непостижим. Ты начинаешь осознавать это, когда сталкиваешься с ним поближе. Существует не менее дюжины различных течений. Все они в руках честных, скромных, несгибаемых людей, которые, несмотря на бесконечные преследования и потери, несут свое бремя уже более семидесяти лет. Жертвенностью спиритуалисты напоминают первых христиан. Ведь христианство поначалу было религией рабов и низших слоев, пока постепенно не охватило господствующие классы. Прошло не менее трех сотен лет, пока бесправный раб и всесильный цезарь не прильнули к одному источнику.
– Но Аляш! – протестующе воскликнула Энид.
Мистер Аткинсон засмеялся:
– Вы имеете в виду нашего друга из Атлантиды? Бедняга оказался жутким занудой! Признаюсь, что не понимаю смысла подобных представлений. Скорее всего самообман или временное драматическое высвобождение второго «я». В одном я твердо уверен: ни один из обитателей Атлантиды не стал бы отправляться в столь длительный вояж, чтобы нести подобную чушь. Вот мы и приехали.
– Я должен передать эту молодую леди в руки отца в целости и сохранности, – сказал Мэлоун. – Послушай, Аткинсон, не покидай нас. Профессор будет рад тебя увидеть.
– Который сейчас час? Он скорее спустит меня с лестницы.
– Вы наслушались разных историй, – произнесла Энид. – Отец совсем не такой, как о нем говорят. Некоторые люди раздражают его, но вы, я уверена, не из их числа. Не желаете воспользоваться случаем?
– Что мне остается делать после столь настойчивого приглашения?
Они прошли по освещенному коридору к лифту. Профессор Челленджер, теперь одетый в голубой халат, нетерпеливо ожидал их. Он бросил на Аткинсона взгляд, которым бойцовский пес оценивает соперника. Очевидно, увиденное удовлетворило профессора: он проворчал, что рад знакомству.
– Я немало наслышан о вас, сэр, о вашей растущей репутации. Прошлогодняя операция по резекции{80} отдела позвоночника наделала много шума. Не понимаю, каким образом вы оказались среди этих лунатиков?
– Если вы так их называете, – ответил Аткинсон со смехом.
– Господи, как еще я должен их называть? Помнится, мой юный друг (Челленджер указал пальцем на Мэлоуна, словно обращался к подающему надежды десятилетнему мальчишке) говорил, что вы углубленно изучаете предмет, – профессор пренебрежительно захохотал. – Неужели изучение человеческой породы приводит к изучению привидений, мистер Аткинсон?
– Не обижайтесь на отца, мистер Аткинсон. Он ничего в этом не понимает, – сказала Энид. – Я уверена, папа, что тебе было бы так же интересно, как нам.
Энид представила подробный отчет о том, что произошло. Профессор то и дело прерывал рассказ грубым ворчанием, колкостями и язвительными комментариями. Когда же Энид дошла до эпизода с профессором Саммерли, Челленджер больше не мог сдерживаться. Старый вулкан заклокотал в его груди, и на слушателей вылился раскаленный поток самой отборной брани.
– Чертовы жулики! – орал Челленджер. – Бедняге Саммерли не дают покоя даже в могиле. Не спорю, у нас возникали расхождения по ряду вопросов. Признаюсь, я был не самого высокого мнения о его интеллекте. Но если бы он на самом деле встал из могилы, то ему было бы что нам сказать. Абсурдно, жестоко, неприлично играть такими вещами. Я не желаю, чтобы моих друзей подвергала осмеянию аудитория глупцов. Они, должно быть, заливались от хохота, увидев, что образованный человек, человек, которого я воспринимаю как равного, несет подобную чушь. Повторяю еще раз: чушь! Не перечьте мне, Мэлоун! Я никогда не куплюсь на эти фокусы. В подобном послании не больше смысла, чем в письме малолетней дурочки-школьницы. Удивительно, что подобная ерунда так подействовала на вас. Вы не согласны, мистер Аткинсон? Нет? Признаюсь, я был о вас лучшего мнения.
– Но описание?
– Господи, где были ваши мозги? Разве имена Саммерли, Мэлоун и Челленджер не соседствовали в одной жалкой книжонке, которая странным образом пользовалась дешевой популярностью? Разве никому не было известно, что вот уже несколько недель два простака бродят по церквям? Разве не было очевидно, что рано или поздно вы наткнетесь на сборище спиритуалистов? Неплохой шанс обратить вас в свою веру. Они насадили приманку, а простофиля Мэлоун с удовольствием ее заглотил. Крючок до сих пор торчит в его глупой голове. Вы хотели услышать мое мнение, Мэлоун, вы его услышали!
Черная грива профессора поднялась дыбом, глаза яростно буравили присутствующих.
– Каждый имеет право на собственное мнение, сэр, – заявил Аткинсон. – Вы достаточно образованны, чтобы относиться к спиритуализму негативно. В свою очередь я осмелюсь напомнить слова Теккерея{81}, которыми тот ответил на реплику оппонента: «То, что вы говорите, разумно и естественно. Но если бы вы видели то, что видел я, то, вероятно, изменили бы свою точку зрения». Возможно, когда-нибудь у вас появится желание познакомиться с предметом поближе. Это было бы замечательно: ваше мнение чрезвычайно ценится в научной среде.
– Если я имею некоторый вес в мире науки, то лишь потому, что умею сконцентрироваться на главном и отбросить в сторону мусор. Мой разум не пытается обходить острые углы, он пронзает их насквозь. Здесь я вижу явное мошенничество и глупость.
– Не обходится и без мошенничества, – сказал Аткинсон, – но все же… все же… Мэлоун, уже слишком поздно, а живу я не близко. Извините, профессор. Рад был знакомству с вами.
Мэлоун последовал примеру Аткинсона. У друзей появилась возможность поболтать несколько минут наедине, пока их дороги не разошлись. Аткинсону предстояло ехать на Вимпоул-стрит{82}, а Мэлоуну – в Южный Норвуд, где он проживал в то время.
– Великий старик, – произнес он со смешком. – Ты не должен на него обижаться. Профессор никому не желает зла. В сущности, он абсолютно безобиден.
– Конечно, безобиден. Но если что-нибудь и заставит меня стать убежденным спиритуалистом, то лишь подобная нетерпимость. Нетерпимость достаточно распространена. Обычно она принимает форму замаскированной издевки, реже громогласного рева. Признаюсь, последний мне более по душе. Кстати, Мэлоун, если вы желаете познакомиться с предметом поближе, я постараюсь помочь. Вы слышали о Линдене?
– Линден – профессиональный медиум? Да, приходилось слышать: величайший в мире мошенник, которого еще не успели повесить.
– Обычные досужие разговоры. Вы должны составить собственное мнение. Прошлой зимой Линден повредил коленную чашечку. Я привел его ногу в порядок. С тех пор между нами возникли приятельские отношения. Его не всегда легко заполучить, иногда приходится платить за удовольствие. Небольшая сумма, около гинеи. Если вы желаете посетить сеанс, я могу посодействовать.
– Вы полагаете, что он искренен?
Аткинсон повел плечами.
– Полагаю, что все они действуют по принципу наименьшего сопротивления. Одно могу заявить твердо: я ни разу не уличил его в обмане. Но вы должны сделать выводы самостоятельно.
– Последую вашему совету, – сказал Мэлоун. – Постараюсь вывести его на чистую воду всеми возможными способами. Когда что-нибудь прояснится, обязательно дам вам знать, Аткинсон.
Глава 4,
в которой рассказывается о странных событиях в Хаммерсмите
Статья «соавторов» (так подписали свое творение Энид Челленджер и Мэлоун) вызвала живой интерес и яростную полемику. Статью сопровождал уничижительный комментарий издателя, содержавший следующее: «Некоторые вещи могут показаться истинными, но мы-то с вами прекрасно осознаем их фальшь и тлетворность». Мэлоун в который раз оказался завален корреспонденцией. Отклики читателей показали, насколько глубоко проблема спиритуализма затронула общественное сознание. Предыдущие публикации вызывали лишь ленивое ворчание с той и другой стороны. Недовольными оказывались то твердолобые католики, то закованные в непробиваемую идеологическую броню евангелисты{83}. Но сейчас почтовый ящик журналиста ломился от писем. В большинстве из них высмеивали саму идею существования сверхъестественных сил. Некоторые послания были написаны людьми, которые не то что о спиритуализме, но и о правилах правописания имели весьма отдаленное представление. Спиритуалисты оказались удовлетворены не более остальных. Мэлоун (хотя все написанное им было правдой) не отказал себе в удовольствии выставить на всеобщее обозрение самые смешные моменты.
Однажды утром, неделю спустя после публикации, в крохотном кабинете Мэлоуна появился посетитель внушительных размеров. О его прибытии журналиста предупредил мальчик-посыльный, который положил на край стола визитную карточку с надписью: «Джеймс Болсовер. Розничная торговля. Хай-стрит. Хаммерсмит». Председатель общины спиритуалистов собственной персоной вошел в комнату. Сделав несколько шагов, мистер Болсовер притворно замахнулся на Мэлоуна свернутой в трубочку газетой, но на лице его играла улыбка.
– Я ведь предупреждал, что происходящее покажется вам забавным.
– Вы полагаете, что я исказил факты?
– Положив руку на сердце, мистер Мэлоун, я считаю, что вы и юная леди, которая была с вами, оказали нам неоценимую услугу. Конечно, вы ничего не знаете о спиритуализме, потому кое-что показалось вам необычным. Но подумайте, что необычного в том, что люди, которые покинули землю, пытаются найти способ передать несколько слов своим близким.
– Эти слова иногда настолько глупы…
– Конечно, умирают ведь не только умные. Тупицы не становятся умнее даже на том свете. Кроме того, кто знает, что хочет услышать убитый горем человек. Вчера миссис Деббс встречалась со священником, который недавно потерял дочь. Миссис Деббс передала несколько посланий от умершей. Девушка сообщила, что счастлива и что только горе отца ранит ее. «Все это ни к чему, – заявил священник. – Любой может сказать это. Я не узнаю своей девочки». Тогда девушка попросила отца никогда не носить стоячий воротничок с цветными рубашками. Совершенно тривиальная фраза заставила беднягу разрыдаться. «Это она, – всхлипывал он. – Она всегда ссорилась со мной из-за воротничков». Очень часто такие вот ничего не значащие мелочи дороже нам всего на свете, мистер Мэлоун.
Мэлоун покачал головой:
– Любой сможет догадаться, что стоячий воротничок, который носят священники, не подходит к цветной рубашке.
Мистер Болсовер рассмеялся:
– Вы, оказывается, твердый орешек. Я сам был таким когда-то, поэтому не могу осуждать вас. Так как я знаю, что вы человек занятой, то перейду сразу к делу. Во-первых, хочу заявить, что все здравомыслящие члены общины довольны вашей статьей. Мистер Альджернон Мэйли написал, что статья сослужит нашему делу хорошую службу. А его мнение дорогого стоит.
– Мэйли? Адвокат?
– Мэйли религиозный деятель и реформатор. Именно так он войдет в историю.
– Отлично. А что во-вторых?
– Ничего более, кроме того что мы готовы оказать посильную помощь вам и вашей юной подруге, если вы захотите углубиться в предмет. Речь идет именно о вашем личном интересе, хотя, конечно, мы не станем противиться излишней публичности и рекламе. У меня дома проводят сеансы, на которых демонстрируют различного рода психологические феномены. У нас нет профессионального медиума. Если вы желаете посетить…
– Ничего не желал бы более.
– Тогда приходите, приходите вдвоем. Я не очень люблю посторонних, поэтому предпочитаю проводить сеансы за плотно закрытыми дверьми. Почему я должен терпеть оскорбительные намеки, расставленные ловушки и нелепые подозрения в своем доме? Кажется, что некоторые лишены обычных человеческих чувств. Но вы обладаете завидным здравым рассудком. Ничего другого нам и не требуется.
– Но я не верю. Не станет ли это препятствием?
– Нет, ни в коей мере. Пока вы искренни и ни во что не вмешиваетесь, ваше присутствие не обременительно. Духи, покинувшие телесную оболочку, более терпимы, чем те, которые находятся под телесной защитой. Старайтесь быть дружелюбным и приветливым, как в любой другой компании.
– Приложу все усилия. Обещаю.
– Иногда они могут обидеть, – продолжил мистер Болсовер. – Не следует забывать об осторожности. Духам запрещено причинять вред людям, но они не всегда следуют правилам. Люди ведь тоже иногда делают то, что запрещено, а духи очень похожи на людей. Вы помните, как корреспонденту «Таймс» на спиритическом сеансе у братьев Давенпорт упал на голову тамбурин{84} и разбил ее в кровь? Очень жаль, но это иногда случается. Еще один случай произошел совсем недавно. На спиритический сеанс пришел ростовщик. Один из его должников, доведенный до самоубийства жадностью ростовщика, вселился в медиума и схватил ростовщика за глотку. Еще немного, и разъяренное привидение сломало бы бедняге шею. Мне пора, мистер Мэлоун. Мы собираемся раз в неделю и занимаемся в течение четырех часов без перерыва. Приходите в четверг, к восьми. Если вы предупредите о приходе заранее, то я смогу организовать вам встречу с мистером Мэйли. Он ответит на все ваши вопросы гораздо лучше меня. До свидания. – И мистер Болсовер исчез за дверью.
Увиденное во время сеанса произвело на Мэлоуна и Энид гораздо большее впечатление, чем они могли себе в этом признаться. Будучи разумными людьми, журналисты сошлись на том, что сначала следует попытаться объяснить феномен с научной точки зрения и лишь затем признавать вмешательство сверхъестественных сил. Оба преклонялись перед могучим интеллектом Челленджера и испытали на себе сильное влияние его идей. Однако Мэлоун во время спора вынужден был признать, что мнение умного человека, который ничего не знает о предмете, значит для него меньше, чем мнение человека с улицы, присутствовавшего на сеансе.
Нередко жаркие споры разгорались между Мэлоуном и Марвином, издателем газеты «Рассвет», которая специализировалась на различных течениях в оккультизме. Излюбленными темами публикаций в газете являлись: розенкрейцеры{85}, загадочные находки в древних пирамидах, а также статьи, в которых утверждалось, что светловолосые англосаксы произошли от евреев. Энергичный коротышка Марвин обладал чрезвычайно цепким умом и мог бы добиться невероятных успехов в журналистике, если бы не ценил истину превыше всего. Так как Мэлоун выказывал искреннюю заинтересованность, Марвин с готовностью делился с ним своими обширными знаниями. Официантам в Литературном клубе стоило немалых усилий заставить увлеченных собеседников покинуть угловой столик у окна, за которым они обедали. Поглядывая вниз, на длинную изогнутую линию набережной, на величественную реку с частоколом мостов, журналисты неспешно пили кофе, курили сигареты и обсуждали различные аспекты увлекательного явления, которое раскрыло перед Мэлоуном новые, незнакомые горизонты.
Одна из реплик Марвина вызвала сильнейшее раздражение Мэлоуна. Мэлоун, как все ирландцы, отличался невероятным свободолюбием. Он расценил предостережение как давление на себя в самом худшем, невыносимом проявлении.
– Вы собираетесь посетить один из домашних сеансов Болсовера, – сказал Марвин. – О них много говорят, но лишь некоторым удалось увидеть, что там происходит на самом деле. Можете считать себя в какой-то мере избранным. Вы, кажется, произвели впечатление на Болсовера.
– Он посчитал, что я написал правдивую статью.
– Думаю, что в море серости, безвкусицы и лжи, которые агрессивно воздействуют на общественное сознание, в вашей статье есть гармония и здравый смысл.
Мэлоун протестующе взмахнул сигаретой.
– Сеансы Болсовера и другие подобные мероприятия не являются образцом настоящего спиритизма. Я бы сравнил их с грубым фундаментом, который поддерживает величественное здание. К сожалению, о фундаменте немедленно забываешь, вселившись во дворец. Всегда хочется иметь дело с более высокими материями. Вы можете подумать, что вершиной сверхъестественного являются физические феномены, такие как призраки или дома с привидениями. Конечно, физические проявления важны, они привлекают внимание и побуждают исследователя продвигаться дальше в познании неведомого. Но если я однажды увижу их, то не сдвинусь с места, чтобы взглянуть еще. А вот ради послания из более высоких сфер я готов обойти вокруг света.
– С вашей помощью я увидел отличия между различными проявлениями сверхъестественного. Честно говоря, я являюсь агностиком{86}, по отношению как к потусторонним посланиям, так и к физическим феноменам.
– Может быть. Кстати, святой Павел был экстрасенсом. Он говорил об этом настолько ясно, что даже невежественные переводчики не смогли скрыть истинное оккультное значение его слов, хотя преуспели во многих других случаях.
– Вы можете процитировать эти слова?
– Я неплохо знаком с Новым Заветом, хотя, конечно, не знаю всех стихов наизусть. Помните место, где Павел говорит о том, что человеческий язык дается всем, а дар предвидения и пророчеств дарован лишь избранным? Другими словами, опытный спиритуалист не нуждается в поверхностных проявлениях.
– Я должен перечитать этот пассаж.
– Он, кажется, находится в послании коринфянам{87}. Очевидно, члены общины обладали высоким уровнем интеллекта, если Павел адресовал им послания и был уверен, что его правильно поймут.
– Это широко известный факт. Разве нет?
– Да, перед вами конкретный пример. Однако я уклоняюсь от темы. Я хотел сказать, что не следует воспринимать эксперименты Болсовера слишком серьезно. Болсовер, безусловно, искренен, но несколько поверхностен. Погоня за привидениями превратилась в своего рода болезнь. Я знаю многих людей, большей частью женщин, которые посещают спиритические сеансы снова и снова, наблюдают одни и те же процессы, иногда реальные, а иногда, к сожалению, сфабрикованные. Что дают подобные сеансы душе и сердцу? Абсолютно ничего. Напротив, если крепко стоишь на первой ступени познания, не трать времени даром, делай следующий шаг.
– Думаю, что понял вашу мысль. Но я-то стою на твердой почве.
– Твердой?! – воскликнул Марвин. – Господи, прелестная наивность! Но я должен бежать. Вечером газета сдается в набор. Имея тираж десять тысяч, мы должны относиться к делу серьезно, не то что вы, плутократы{88}, которые выходят в печать ежедневно. Я выполняю работу практически за весь персонал.
– Вы упомянули о предостережении.
– Да-да. Я обязан предупредить вас. – Худое узкое лицо Марвина стало серьезным. – Если глубокие религиозные убеждения или другие укоренившиеся предрассудки заставят вас отвергнуть предмет уже после того, как вы его изучили, то не стоит браться за изучение совсем. Это слишком опасно.
– Что вы подразумеваете под словом «опасно»?
– Они ничего не имеют против искренних сомнений или искренней критики. Но если к ним отнестись с пренебрежением, могут жестоко отомстить.
– Кто «они»?
– Кто «они»? Я сам не знаю. Проводники, надзиратели, психические сущности в некотором роде. Кто является мстителем… я должен был сказать «судьей», не так важно. Самое главное, что они существуют.
– Какой вздор, Марвин.
– Я на вашем месте не был бы так уверен.
– Полный вздор! Неужели теологические ужасы средневековья возвращаются вновь? Удивительно, что об этом говорит такой разумный человек, как вы.
Марвин улыбнулся, но его глаза под желтыми кустистыми бровями оставались серьезными.
– Вы очень скоро измените свое мнение. Явление, которое вас заинтересовало, имеет темные стороны. Я как друг обязан поставить вас в известность.
– Я внимательно слушаю.
Приободрившись, Марвин начал рассказ. Он в нескольких словах обрисовал судьбы людей, которые, по его мнению, нечестно играли со сверхъестественными силами и в результате поплатились за это. Марвин говорил о судьях, которые вынесли несправедливые решения; о журналистах, перетасовывавших факты в угоду сенсационности; о тех, кто задавал каверзные вопросы медиумам с целью посмеяться, а также о тех, кто начинал расследование, настроившись заранее на негативный результат, прекрасно понимая, что искажает истину. Перечень на самом деле был устрашающим: длинным и подробным, но Мэлоун оставался невозмутимым.
– Не сомневаюсь, что подобный список может быть составлен по любому поводу. Например, мистер Джонс сказал, что Рафаэль мазила. Вскоре после этого мистер Джонс умер от рака. Вывод: критиковать Рафаэля опасно для жизни. Ваши примеры ничем не лучше.
– Если вы так считаете…
– Попробуйте посмотреть на это с другой стороны. Помните Моргейта? Он всегда был заклятым врагом спиритуалистов, потому что по мировоззрению убежденный материалист. Но он процветает, а его лекции пользуются невероятной популярностью.
– Он изначально скептик. Почему бы и нет?
– А Морган, который время от времени разоблачает нечистых на руку медиумов?
– Если они на самом деле мошенники, то его действия сослужат движению добрую службу.
– А Фальконер, который не устает поливать вас грязью?
– Фальконер? Вы что-нибудь знаете о личной жизни Фальконера? Нет? Тогда поверьте мне на слово: он получил все, что ему причитается. К сожалению, бедняга так и не понял, что является причиной его злоключений. В один прекрасный день все эти джентльмены захотят перечитать свои записи, тогда, возможно, на них снизойдет озарение. Каждый получит то, что заслужил.
В назидание Марвин поведал жуткую историю о человеке, который посвятил свой недюжинный талант борьбе со спиритуалистами, хотя сам никогда не сомневался в существовании высших сил. Таким образом несчастный зарабатывал себе на жизнь. Его ждал конец, показавшийся ужасным даже видавшему виды Мэлоуну.
– Избавьте меня от подробностей, Марвин! – нетерпеливо воскликнул он. – Я сказал то, что думаю; не больше и не меньше. Ваши страшилки не заставят меня изменить свое мнение.
– Я никогда не просил вас менять мнение.
– Вы были недалеко от этого. Я воспринимаю ваши истории как проявление суеверия. Если все рассказанное правда, почему вы не сообщили обо всем в полицию?
– Сообщал и не раз. К сожалению, полиция часто бывает бессильна. Мэлоун, я обязан был предупредить вас, дальше поступайте как знаете. Бай-бай. Если вам что-нибудь понадобится, звоните в редакцию в любое время.
Для того чтобы понять, кто является истинным ирландцем, следует провести небольшой эксперимент. Поместите на вращающейся двери две надписи: «тянуть» и «толкать». Законопослушный англичанин беспрекословно подчинится инструкции. Бунтарь-ирландец сделает все наоборот. Характер Мэлоуна как нельзя лучше соответствовал национальному стереотипу. Высказанные из лучших побуждений рекомендации Марвина пробудили в нем дремавшее до сих пор упрямство. Поэтому, когда Мэлоун заехал за Энид, чтобы захватить ее на сеанс Болсовера, в его душе не оставалось и капли от зарождавшейся симпатии к спиритуализму. Челленджер вышел проводить молодых людей. Профессор не смог удержаться от насмешек. Его борода агрессивно торчала вперед, глаза выкатились, брови высоко поднялись.
– Ты не забыла прихватить пудреницу, дорогая Энид? Если увидишь особенно интересный образец эктоплазмы{89}, порадуй им отца. А я пока приведу микроскоп, химические реагенты и инструменты в лаборатории в рабочее состояние. Не стоит пренебрегать даже самым маленьким полтергейстом{90}. Я буду рад любой мелочи.
Раскаты его громового хохота были слышны даже на улице.
Определение мистера Болсовера – «небольшой магазинчик» – оказалось эвфемизмом{91}. На самом деле это была старомодная бакалейная лавка в самой оживленной части Хаммерсмита. Колокол на близлежащей церкви пробил без четверти восемь, когда к заполненному людьми магазину подъехало такси. Энид и Мэлоун остановились перед входом. К тротуару подъехала еще одна машина. Грузный, не очень опрятный человек с густой бородой неуклюже выбрался наружу. Человек взглянул на часы и заспешил вверх по ступенькам. Увидев Энид и Мэлоуна, он подошел к ним.
– Если я не ошибаюсь, вы журналисты, которых пригласили посетить сеанс?.. Старик Болсовер – чрезвычайно занятой человек. Вы поступили очень разумно, оставшись ожидать его снаружи. Благослови его Господь, в некотором роде он святой человек.
– А вы, полагаю, мистер Мэйли?
– Да, я тот самый человек, чье легковерие с некоторых пор стало вызывать серьезную обеспокоенность у некоторых моих друзей. Именно так выразился мой старый знакомый. – Смех мистера Мэйли оказался таким заразительным, что его собеседники не смогли удержаться и последовали его примеру. Действительно, глядя на атлетическую фигуру мистера Мэйли, его волевое лицо, слушая низкий мужественный голос, трудно было заподозрить этого человека в нестабильности и излишней доверчивости. – Оппоненты навесили на всех нас ярлык, – добавил он. – Хотел бы я знать, что вы думаете по этому поводу.
– Мы не собираемся прикрываться чужим флагом, мистер Мэйли, – ответила Энид. – Мы пока не принадлежим к числу ваших последователей.
– В этом нет ничего удивительного. Вам понадобится время. Важность предмета, с которым вы собираетесь познакомиться, невозможно переоценить, поэтому он требует постепенного погружения. Мне самому потребовались годы. Кого-то можно обвинить в пренебрежительном отношении, но никого нельзя осуждать за осторожность в оценках. Сейчас я яростный сторонник спиритуализма, как вам хорошо известно, лишь потому, что убедился в его истинности. Существует разница между верой и знанием. Мне пришлось прочитать огромное количество лекций, но я никогда не пытался обратить аудиторию в свою веру. Я не верю в одномоментное превращение, оно всегда неискренне и поверхностно. Я лишь стараюсь изложить факты настолько последовательно и ясно, насколько это в моих силах. Я пытаюсь говорить правду и объяснять, почему это правда, в этом и заключается смысл моей работы. Каждый вправе принять мои слова или отвергнуть. Если человек окажется достаточно мудрым, он ступит на указанную тропу, если нет, навсегда утратит свой шанс. Я не желаю оказывать давление или обращать в свою веру. Каждый принимает решение самостоятельно. Это их выбор, а не мой.
– Звучит очень убедительно, – сказала Энид.
Девушку привлекла искренность нового знакомого. Мистер Мэйли и журналисты стояли на хорошо освещенном участке. Из широкого окна лились потоки света. Энид смогла рассмотреть адвоката более внимательно: высокий лоб, вдумчивые серые глаза, соломенного цвета бороду, которая скрывала волевой подбородок. Этот человек совершенно не походил на безумного фанатика, каким она его себе представляла. Последнее время его имя не сходило с газетных страниц. Мистер Мэйли являлся давним протагонистом ее отца. Каждый раз, встречая имя Мэйли в публикациях, профессор Челленджер насмешливо хмыкал.
– Страшно подумать, – шепнула Энид Мэлоуну, – что бы произошло, если бы мистера Мэйли закрыли на замок в одной комнате с отцом.
Мэлоун засмеялся:
– Я вспомнил детскую загадку: что произойдет, если непревзойденная сила натолкнется на непреодолимое препятствие?
– Вы, кажется, дочь профессора Челленджера? – задал вопрос Мэйли с видимым интересом. – Профессор огромная величина в мире науки. Насколько больше было бы его значение, если бы этот мир смог осознать свои пределы.
– Я не совсем вас поняла.
– В основе науки лежит материализм. Наука делает нашу жизнь комфортней. А разве комфорт полезен? Другими словами, научные достижения превратились в своего рода проклятие, которое нависло над человечеством. Фальшивое ощущение прогресса на самом деле тянет нас назад.
– Вы так полагаете? Вряд ли я с вами соглашусь, мистер Мэйли, – заявил Мэлоун. Он не мог промолчать, услышав, как ему казалось, догматическое суждение. – Разве радио, сигналы SОS в открытом море не являются благом для человечества?
– Конечно, иногда прогресс приносит плоды. Я ценю электрическую настольную лампу, которая помогает работать по вечерам. Лампа, безусловно, продукт прогресса. Как я уже сказал, прогресс дает иногда ощущение комфорта, иногда безопасности.
– Тогда почему вы принижаете его значение?
– Потому что он отодвигает на второй план нечто более важное, жизненно необходимое. Нас поместили на эту планету не для того, чтобы мы научились мчаться со скоростью пятьдесят миль в час на автомобиле, пересекать Атлантический океан на самолетах или посылать сообщения по беспроволочному телеграфу. Все это бесполезная суета. Но люди науки отвлекают наше внимание этой суетой таким образом, что мы забываем о главном.
– Не понимаю.
– Не важно, как быстро вы изучаете предмет, важен сам предмет вашего изучения. Не важно, каким образом вы отправляете послание, важно, что в этом послании содержится. На каждой ступени так называемого прогресса нас может подстерегать проклятие. Используя слово «прогресс», мы путаем его с реальным прогрессом, ради которого Господь послал нас на землю.
– В чем заключается эта цель?
– Подготовить себя к следующей жизненной фазе. Мы обязаны ежечасно готовиться духовно и физически, но пренебрегаем этой подготовкой. С возрастом мужчины и женщины должны становиться терпимей, мыслить более широко и непредвзято. К сожалению, этот процесс дает сбой. Но что это я? – Мэйли снова разразился своим заразительным смехом. – Вот это да: я стал читать лекцию на улице. Сила привычки дает о себе знать. Мой сын говорит, что стоит надавить на третью пуговицу моего жилета, как я тут же начинаю вещать. Но сейчас вам повезло: Болсовер избавит вас от скучной проповеди.
Уважаемый бакалейщик заметил их в окно и поспешил навстречу, раскрыв объятия.
– Добрый вечер, господа! Заходите, вы как раз вовремя. Не стоит заставлять себя ждать. Пунктуальность во всем – это девиз моих друзей, да и мой также. Рабочие закрывают лавку. Пожалуйте сюда. Смотрите под ноги, не споткнитесь о мешки с сахаром.
Гости пробрались между ящиками с сухофруктами, головками сыра и, с трудом протиснувшись между двумя огромными бочками – причем особенно нелегко пришлось дородному бакалейщику, – оказались перед низкой дверью, ведущей в жилую часть дома. Поднявшись по узкой лестнице, Болсовер отворил еще одну дверь. Молодые люди оказались в просторной комнате, где несколько человек уже сидели вокруг большого стола. Среди них находилась миссис Болсовер – полногрудая и улыбчивая, как и ее муж, женщина, три дочери бакалейщика, того же типа, что и их жизнерадостные родители, пожилая женщина, явно состоявшая в родстве с семейством Болсоверов, а также две заметные особы, которых представили как соседок и спиритуалисток. Единственным мужчиной в этой компании оказался небольшой седовласый человечек с приятным лицом и живыми глазами, который расположился в углу рядом с фисгармонией.
– Мистер Смайли – музыкант, – представил его Болсовер. – Не знаю, как бы мы справлялись без мистера Смайли. Все дело в вибрациях. Мистер Мэйли расскажет вам обо всем подробней. Леди, вы знакомы с мистером Мэйли, нашим добрым другом? А это два исследователя: мистер Мэлоун и мисс Челленджер.
Семейство Болсоверов встретило новых гостей приветливыми улыбками, но пожилая леди поднялась и вперила в них суровый взгляд.
– Добро пожаловать, господа. Мы рады вас видеть, – произнесла она. – Но хотелось бы взглянуть на ваши рекомендации. Мы слишком уважаем потусторонние силы и не желаем, чтобы над ними насмехались.
– Могу поклясться, мы здесь с самыми честными намерениями, – произнес Мэлоун.
– Мы уже получили урок. Мистер Болсовер, вы, кажется, забыли случай с Медоу.
– Нет, совсем нет, миссис Селдон. Этого больше не случится. Нас всех расстроил тот эпизод. – Болсовер повернулся к посетителям. – Этот человек появился здесь как наш гость. Когда свет погас, он стал тыкать пальцами в соседей по столу, те же посчитали тычки проявлением высшей силы. Затем Медоу описал происшедшее в прессе, хотя по сути единственным мошенником на той памятной встрече был он сам.
Всем своим видом Мэлоун показывал, что потрясен до глубины души.
– Могу вас заверить, мы не способны на такое.
Пожилая леди уселась на место, не спуская с журналистов подозрительного взгляда. Болсовер еще некоторое время суетился, заканчивая последние приготовления к сеансу.
– Садитесь здесь, мистер Мэйли. Мистер Мэлоун, вы сядете между моей женой и дочерью. А где бы вы желали присесть, юная леди?
Энид чувствовала некоторое волнение.
– Думаю, что с удовольствием заняла бы место рядом с мистером Мэлоуном.
Болсовер хохотнул и подмигнул жене:
– Я так и думал. Вполне естественно.
Гости наконец расселись по местам. Мистер Болсовер выключил электрическую лампу и зажег вместо нее свечу. В голове Мэлоуна пронеслась мысль: обстановка напомнила ему картину Рембрандта. Темные тени сгустились в комнате, но яркий огонек свечи мерцал на напряженных лицах собравшихся и освещал грубоватую физиономию Болсовера и лица его добропорядочных домочадцев, суровое, аскетичное лицо миссис Селдон, внимательные глаза и желтую бороду Мэйли, усталые лица женщин из общества спиритуалистов и, наконец, благородный профиль сидевшей рядом девушки. Весь мир, казалось, сузился до этой небольшой компании. Желания присутствующих сфокусировались на достижении единой цели.
На столе были разбросаны довольно любопытные предметы. Степень изношенности показывала, что каждый из них служит уже давно. Среди них находились медная, позеленевшая от старости труба, тамбурин, музыкальная шкатулка и другие мелкие вещицы.
– Никогда не угадаешь, что взбредет им в голову, – произнес мистер Болсовер и рукой описал круг над столом. – Если Ви Ван понадобится какая-либо вещица, а та будет отсутствовать… О, тогда может случиться все что угодно.
– У нее нелегкий характер, – бросила миссис Болсовер.
– Почему бы и нет, дорогуша? – спросила суровая леди. – Ей приходится общаться со столькими исследователями. Я часто думаю, как ей это вообще не надоело.
– Ви Ван – это наша девочка-проводник, – внес ясность Болсовер. – Вы скоро ее услышите.
– Надеюсь, что она появится, – произнесла Энид.
– Она еще ни разу не подвела нас, за исключением того случая, когда Медоу вытянул трубу за пределы круга.
– А кто медиум? – задал вопрос Мэлоун.
– Мы не знаем сами. Все принимают участие по мере сил. Я отдаю столько, сколько другие. Жена также не отстает.
– У нас здесь семейный бизнес, – сказала миссис Болсовер, и все засмеялись.
– Я думал, что медиум необходим.
– Обычно да, но это совершенно необязательно, – произнес Мэйли своим глубоким командным голосом. – Кроуфорд доказал это довольно убедительно на сеансах у Галлахера. Когда он взвесил кресла, оказалось, что за время сеанса собравшиеся потеряли от одного до двух фунтов, а медиум – миссис Катлин – целых двенадцать. Сеансы здесь проходят уже достаточно долго. Как долго, мистер Болсовер?
– Четыре года, без перерывов.
– Длительный цикл у всех развивает паранормальные способности. Поэтому небольшая отдача от каждого заменяет экстраординарный объем у одного.
– Объем чего?
– Животного магнетизма, эктоплазмы, словом, энергии. Сила – наиболее подходящее слово. Его использовал Иисус. Помните: «Силы покинули меня»?{92} По-гречески это слово звучит «динамо». В переводе искажен первоначальный смысл. Под силой Иисус понимал не физическую мощь, а духовную. Если греческий ученый, который к тому же обладает глубокими оккультными познаниями, возьмется за перевод Нового Завета, нам откроется немало интересного. Покойная Элис Пауэлл много сделала в этом направлении. Ее смерть стала для мира настоящей утратой.
– Совершенно верно, – произнес Болсовер благоговейным тоном. – А теперь, перед тем как мы начнем, я хочу, мистер Мэлоун, чтобы вы запомнили кое-что. Видите белые пятна на трубе и тамбурине? Это светящиеся точки, которые покажут в темноте, где предметы находятся. Стол – обычный обеденный стол, сделанный из крепкого английского дуба. Вы можете осмотреть его, если желаете. Хотя то, что вы увидите, не зависит от стола. Мистер Смайли, тушите свет, мы просим вас сыграть «Скалу веков».
Фисгармония загудела в темноте, гости запели. У девушек были звонкие голоса и прекрасный слух, они пели слаженно и красиво. Торжественные звуки гимна заставили забыть о смысле слов, была слышна лишь музыка. Руки присутствующих, согласно инструкции, лежали на столе. Не разрешалось даже скрещивать под столом ноги. Мэлоун, чья рука касалась руки Энид, чувствовал дрожь: нервы девушки были напряжены. Бодрый голос Болсовера несколько разрядил обстановку.
– У нас должно получиться, – произнес он. – Сегодня подходящие условия – в воздухе чувствуется легкий мороз. Прошу вас прочитать со мной молитву.
Простая искренняя молитва зазвучала в темноте, лишь красный огарок свечи светился во мраке.
– Великий отец всего живого. Ты непостижим и всесилен. Одари нас своей милостью. Помоги защититься от зла. Позволь вступить в контакт с привилегированными, с теми, кто пребывает на более высокой ступени бытия. Ведь Ты – отец всем нам. Позволь на краткий миг ощутить радость братского общения и узнать немного больше о вечной жизни, которая ждет нас впереди. Это поможет твоим чадам пережить годы ожидания в низшем из миров.
В заключение все прочитали «Отче наш». Последовала тишина. За окнами раздавался равномерный шум транспорта, прерываемый изредка визгом автомобильных тормозов. В комнате все застыло. Энид и Мэлоун чувствовали малейшее колебание воздуха и пристально вглядывались в темноту. Их нервы походили на туго натянутые струны.
– Ничего не поделаешь, – наконец произнес Болсовер. – Незнакомая компания, новые вибрации. Они должны суметь настроиться, чтобы достичь гармонии. Сыграйте еще раз, мистер Смайли.
Фисгармония застонала снова. Музыка еще лилась, как вдруг одна из женщин закричала:
– Остановитесь, остановитесь! Они здесь!
И опять все замерли. И снова безрезультатно.
– Да, да! Я слышала Ви Ван. Она здесь, она с нами. Я уверена в этом.
Тишина… А затем случилось нечто удивительное для новичков, но привычное для спиритуалистов.
– Добрый вечер! – прозвучал тонкий голосок.
В ответ из круга раздался приветственный взрыв смеха. Все заговорили одновременно, перебивая друг друга:
– Добрый вечер, Ви Ван. Как поживаешь, дорогая? Я знал, что ты придешь. Спасибо, что отозвалась, малышка.
– Добрый вечер всем вам! – отозвался голосок. – Ви Ван рада видеть папу и маму и всех остальных. О, что это за джентльмен с бородой? Мэйли? Я уже встречалась с ним. Мэйли очень большой, а я маленькая. Здравствуйте, мистер большой Мэйли.
Энид и Мэлоун слушали с изумлением. Нервное напряжение спало. Компания общалась с невидимым существом настолько естественно, что волноваться не было причин. Голос невидимого существа был очень высоким и тонким: ни один искусственный фальцет не в силах повторить подобные звуки. Вне всякого сомнения, звучал голос маленькой девочки. Но в комнате не было детей. Разве только она незаметно проскользнула, когда потушили свет? Такое представлялось возможным. Однако голос звучал в самом центре стола. Как ребенок мог попасть туда?
– Успокойтесь, мистер джентльмен, – пропищал голосок, словно в ответ на мысли Мэлоуна. – Папочка очень сильный. Он поднял Ви Ван и поставил на стол. А сейчас я покажу вам такое, что папочка сделать не в силах.
– Труба поднялась в воздух! – закричал Болсовер.
Фосфоресцирующее пятно бесшумно взмыло вверх. Теперь оно покачивалось над головами людей.
– Поднимись еще выше и прикоснись к потолку, – приказал Болсовер.
Труба поднялась. Все услышали металлическое постукивание. Высокий голос раздался сверху:
– Папа очень умный. Папа натянул леску и поднял трубу к потолку. Но как папочка может подделать голос, а? Что скажете на это, красивая английская мисс? Получите подарок от Ви Ван.
Что-то мягкое упало на колени Энид. Девушка опустила руки и нащупала подарок.
– Это цветок, хризантема. Спасибо, Ви Ван.
– Подарок от духов? – спросил Мэйли.
– Нет, нет, мистер Мэйли, – произнес Болсовер. – Цветы стояли в вазе рядом с фисгармонией. Скажите ей что-нибудь, мисс Челленджер, не прерывайте вибраций.
– Кто ты такая, Ви Ван? – задала вопрос Энид, подняв глаза вверх, на движущуюся точку на потолке.
– Я маленькая черная девочка. Черная девочка восьми лет.
– О дорогая, – произнесла миссис Болсовер своим глубоким, немного хриплым голосом. – Тебе было восемь, когда ты впервые пришла к нам, а это случилось много лет назад.
– Много лет для вас и одно мгновение для меня. Я выполняю свою работу в образе восьмилетней девочки. Когда работа будет завершена, Ви Ван станет большой. Время здесь течет иначе. Мне еще очень долго предстоит быть восьмилетней.