Солнце, сердце и любовь Вощинин Дмитрий

Немного помолчав, она взглянула ему в глаза:

– А вы, Роман Григорьевич, хотели бы быть фараоном и иметь молодую жену?

Он понял ее намек, даже немного обрадовался, но не нашел, что ответить, и промолчал.

– Вот видите, все мужчины одинаковы во все времена… хотя, возможно, я не понимаю гармонию, – то ли насмешливо, то ли укоризненно тихо произнесла она.

– Вы знаете, Юлия… Понятие гармонии не всегда однозначно, тем более в те времена… Да и сейчас это редко совпадает с общепринятым мнением, – с надеждой в голосе отпарировал он.

– Каждый мужчина должен хотеть быть фараоном, – уверенно сказала она и пошла дальше.

С южной стороны храма Амона они увидели останки Священного озера.

– Красивая, величественная водная гладь, – повернулась Юлия.

– На нем была пристань, к которой причаливали сделанные из кедра священные ладьи.

Роман Григорьевич знал о священных ладьях, которые через Елисейские поля ведут в «Страну мертвых», в последний путь, но не стал говорить об этом.

Сегодня должно было состояться ночное световое представление в Карнаке, подобное Великому Сфинксу в Гизе. Они взяли билеты и решили только завтра утром вылетать в Каир.

После этого Юлия побежала в номер, и Роман Григорьевич тоже решил отдохнуть. Он стоял у окна своего номера и смотрел на шатровые папирусные зонтики, бассейн в виде восьмерки с оригинальным мостиком посредине. Красивый большой теплоход, стоящий на причале у подножия отеля, разбавлял пейзаж райского уголка.

Зазвонил телефон. Это показалось сигналом из другой эпохи. Он осторожно взял трубку.

– Роман Григорьевич, что же вы меня бросили здесь… кругом интересно и непонятно.

Он вышел в фойе отеля и увидел Юлию. Она беседовала с арабом в национальной одежде, который имел здесь специальное место и торговал росписями многочисленных посланий и пожеланий на папирусе.

– Роман Григорьевич, – она подошла ближе к нему, – Я заказала себе торжественное послание от древних египтян со скарабеем или… змеей.

– Не забудьте, чтобы он написал ваше имя на этом манускрипте, – засмеялся он.

Увидев Роман Григорьевича, араб подошел ближе:

– Я могу разбавить пожелание и вашим портретом.

– Извольте, если дама не возражает, – сказал Роман Борисович, глядя на Юлию.

– Не возражаю, – демонстративно ответила она.

Роман Григорьевич пригласил ее в ресторан, но она повела его на улицу.

– Давайте проедемся на этой лошадке, – она показала на старомодную коляску с черным верхом и ярко-красную внутри со странными кистями и балдахинами, похожими на конские хвосты.

Он махнул кучеру. Тут же подъехал старый экипаж.

Они проехались по городу и широкой набережной с постриженными деревьями и пальмами.

Косивший под старину кучер в чалме, белом балахоне и коричневой накидке то и дело подхлестывал необычным длинным хлыстом ленивую лошадку.

Юлия была весела и радовалась каждому оригинальному строению и останкам развалин, которые слились в этом городе воедино с новыми постройками.

После поездки Роман Григорьевич собирался все-таки пообедать, но тут снова подошел молодой араб и предложил прокатиться по Нилу на кораблике-яхте на остров, где росли очень вкусные бананы-малютки.

Услышав предложение, Юлия сразу загорелась поездкой.

Они прошли к берегу и увидели несколько небольших лодок длиной не более 10 метров с мачтами, похожими на колодезных журавлей. В одну из таких шаланд они погрузились и поплыли против течения по Нилу. Команда лодки из двух арабов очень ловко управляла судном, поминутно меняя галсы.

Небольшого роста юнга, как обезьяна, не отрывая рук и ног от мачты, словно ходил перпендикулярно вверх и вниз по гроту, вызывая восхищение у пассажиров. Второй араб сидел на руле и легко поворачивал податливое судно.

Скоро лодка прибыла на небольшой лесистый полуостров. Лодочники показали пассажирам, в какую сторону необходимо идти за бананами, а сами исчезли куда-то. Роман Григорьевич и Юлия не ожидали, что окажутся одни в этой банановой роще. Юлия сразу забеспокоилась, но Роман Григорьевич взял ее твердо за руку, и она ощутила его покровительство.

– Вперед, вот туда, – показал он на дорогу вглубь леса.

Пройдя совсем немного, они увидели большие плетеные столы, на которых, как оказалось, уже лежали небольшие в половину обычной длины желтоватые и совсем зеленые бананы.

– А я думала, что надо будет лезть на деревья, – смеялась Юлия.

Она уже успокоилась от неожиданного одиночества, и теперь было видно, что ей это даже нравилось.

Роман Григорьевич взял спелый банан и передал ей.

Она оборвала кожуру и начала есть, лукаво смотря на него.

– Ну, прям голодная обезьянка, – легко прижав ее руку к себе, отозвался он.

Она смеялась и заразительно молниеносно поглощала плоды.

– Они, действительно, удивительно вкусны!

– Я же предлагал вам покушать в ресторане, – заметил он.

– Здесь намного лучше.

Бананы были нежного вкуса, с незабываемым ароматом, но много их съесть было невозможно.

Они пошли обратно. Казалось, что они были уже здесь не однажды.

Лодочники, как будто зная график посещения рощи, сразу были готовы к отплытию обратно в отель.

Быстро оторвались от берега к середине реки и теперь уже мягко поплыли по течению спокойной водной глади.

Они сидели на корме шаланды по разные стороны рулевого. Солнце ярким красным кругом заканчивало свое движение вниз, и только небольшая кромка неба отделяла его от горизонта воды Нила. Рыжие волосы Юлии впитывали и дополняли радость заката. Роман Григорьевич чувствовал себя счастливым и мысленно сравнивал себя с улыбчивым юнгой, сидящим у мачты.

Когда они входили в отель, араб-художник подбежал к Юлии и подал опус с посвящением. На золотом фоне папируса красовалась царская фигура на троне рядом с грациозной царицей, над головой которой расправила крылья красивая птица.

– Вот это явно Нефертити, – улыбнулся Роман Григорьевич.

– Похожа?

– Видите… В табличке ваше имя: вот большая запятая – буква Ю, лев – Эль, две палочки – И, а птица – А, – пояснил он.

– А рядом кто?

– Не знаю, – робко ответил он и расплатился с арабом.

– Вы это все придумали, – не унималась Юлия.

– Вовсе нет, – опять улыбнулся он.

Она взяла папирус и побежала в номер.

Вечером она появилась вновь, красивая и радостная.

Представление света и теней в Карнаке невозможно ощутить в отсутствие звука, который явно исходил из древнеегипетской жизни. Голос был всегда символом мысли, силы и воли, а здесь он олицетворял власть эпохи. Трибуны были расположены на самом высоком месте, так что храмовый комплекс казался огромным. Возникало ощущение необъятного простора этой древней земли.

Свет, подхлестываемый божественным царским голосом, поочередно освещал храмы и помещения, рассказывая о подвигах того времени. Начертанные на стенах и колоннах барельефы оживали в кратких повествованиях. Впечатление торжественности и присутствие божественных сил привлекало своим неописуемым правдоподобием.

Юлия от неожиданного потрясения часто вздрагивала и опиралась на руку Романа Григорьевича. От этой магии света и звука их сердца не могли стесняться своих чувств. Он ласково и с восхищением смотрел на свою спутницу, и она молчаливо покорялась этому взгляду.

После представления молча шли к отелю. Ресторан был уже закрыт, и Роман Григорьевич предложил зайти в бар. Бармен, радуясь вечерним гостям, усадил их за столик пустого заведения и принес по бокалу красного вина. Приятно пахло свежестью и благовониями.

– Я смотрел на вас при свете ночного Карнака и не ошибся, назвав Нефертити.

– Спасибо… Весьма лестно, – как-то затаенно прошептала Юлия.

– С вами можно чувствовать себя фараоном, – загорелся он.

– Попробуйте…

Эта фраза придала ему силы.

– Юленька, – Он впервые решился назвать ее так, – Вы удивительно прекрасны!

– Я давно не слышала таких слов, – заулыбалась она, порозовевшая от вина.

– Странно… Эти слова так гармоничны рядом с вами.

– А может, это вы в этом виноваты? – прошептала она.

Ее взгляд заставил его трепетать.

– Проводите меня в номер, – тихо, но настойчиво сказала она.

Роман Григорьевич расплатился и пошел за Юлией.

Что-то сверхъестественное и магическое подсказывало ему, что теперь уж вовсе неестественно стесняться своих чувств.

У двери номера она повернулась к нему. Взгляд ее говорил, что она хотела что-то сказать, но не решалась. Лицо было нежно разгоряченное, глаза горели.

И он со страстью поцеловал ее в губы, прижимая к себе.

Она не препятствовала порыву и едва заметно отвечала.

На его счастье пуговицы платья как будто сами быстро освобождались от петель. Тело Юлии отвечало теплом.

Она открыла дверь и, взяв его за руку, почти втащила в номер.

Она не побежала в душ, как это бывает в семейном общении, а распахнула его рубашку и прильнула в груди.

Он почувствовал прилив невообразимых сил и, взяв на руки, понес к кровати. Она сама скинула с себя платье и повиновалась ему во всем.

Он немного волновался, но, почувствовав ее сладкое движение руки на гениталиях, расслабился.

– Роман, вы как ребенок.

«Во истину говорю… Будьте, как дети и войдете в царство Божие», – вдруг вынырнуло из его памяти.

Она была очень смелой, ответно привлекательной и, казалось, направляла и руководила его страстью. Роман Григорьевич ощущал неповторимые минуты блаженства, которые казались вечностью.

«Вот настоящее забвение и бессмертие», – опять мелькнуло в его голове.

В исступлении он сжал ее в объятиях и не хотел больше ничего. Она повиновалась, как кошка в ожидании мягкого поглаживания красивой шерстки. Он ощущал свои настойчивые толчки по слегка сужающимся прорезям ее глаз. Вдруг она закрыла их.

Он вновь прижался к ней.

– Я готов быть с тобой всю жизнь, – прошептал он.

Когда страсть была утолена, он не разжимал рук, продолжая ее нежно обнимать и целовать.

Юлия поджала под себя простынь и прижалась к его руке.

Через некоторое время она тихо произнесла.

– Роман, принесите мне мою сумку… там, на столике.

В желании продолжения ласк, он нехотя повиновался.

Она порылась в сумке.

– Возьмите и вы, – она подала ему салфетку.

Вернувшись в постель, он вновь попытался обнять ее. Она отстранилась.

– Идите к себе, Роман, – посмотрела на него Юлия, – Я уже давно привыкла спать одна…

10

Самолет вылетал в Каир почти в полдень, но Роман Григорьевич не тревожил Юлию. Рано утром он спустился к живописному в форме восьмерки бассейну и с удовольствием выкупался в прохладной воде. Полежал на нежарком солнце. В прекрасном самочувствии он вышел в город и купил цветы.

Когда он постучал в ее номер, дверь открылась не сразу. Волосы ее были немного растрепаны. Извиняясь за беспокойство, он передал цветы.

– Спасибо, – она взяла букет, – Я выйду попозже… Что-то побаливает голова.

Когда она вышла к машине с багажом, цветы она не взяла, то ли случайно, то ли намеренно.

Роман Григорьевич сделал вид, что не обратил на это внимание.

Юлия не была напряжена, но чувствовалось, что она не знает как себя вести. На любое проявление его внимания она реагировала доброжелательно, но мягко, спокойно отводила взгляд.

Роман Григорьевич сидел рядом с Юлией в такси и думал о своеобразии женского поведения.

«А что собственно произошло и что я так переживаю?» – напрягал он себя, – «Возможно, она права… Кто я для нее?.. Муж?.. Любовник?.. Смешно… Скорее ласковый папашка… Да и что, собственно, я могу ей предложить в будущем?…»

Он вспомнил библейский рассказ о сотворении женщины, который в свое время вызвал у него много вопросов из-за известного «ребра». Странно, но «ребро» в древних текстах обозначает обычно сердце или сокровенную сущность тела.

«Важно само осмысление сотворение Евы» – задумался он.

Согласно библии Адам с созданием Евы обрел некую двойственность, которая его не разрушила, а дополнила. Женское начало для него – свое, но некое «другое» собственное «Я», на которое он может взглянуть со стороны. Адам ведет диалог уже с совсем другим человеком – Евой – как с самим собой, и «она будет называться женой, ибо взята от мужа своего».

Язычники в свое время догадывались о первочеловеке-андрогине.

В ветхозаветной религии тайна эта приоткрывается не только в рассказе о сотворении человека. Они же знали, что чистая душа беспола и на ней ничего не растет, в том числе любовь и необходимые ее плоды.

В Эдеме был воплощен идеал взаимоотношений первочеловека в образе истинного духовного союза Адама и Евы. После «грехопадения», когда его полнота была нарушена, человечество было обречено на непонимание собственного «Я» и обретение любви, как двойственного духовного и физического союза мужчины и женщины.

Мужское начало всегда олицетворялось с цифрой один, а женское – с тройкой. Четверка же несла отражение гармонии мужского и женского начала.

Согласно «Кабале», «Дух» – женского рода. Святой Дух Нового Завета есть женская Сила.

Естественно, из сакрального восприятия числа, выпадает «двойка» благодаря своей двойственности и неконкретной библейской определенности. Хотя мир пользуется двоичной системой, но между «да» и «нет» для равновесия появляется «или».

В салоне самолета людей было не очень много. Юлия села к окну, а Роман Григорьевич рядом через кресло, куда положили ручную кладь.

– Расскажите что ни будь объемное, после всего просмотренного – хочется размышлений о жизни… Вы это умеете, – прервала молчание Юлия.

– Спасибо за комплимент, – он одобрительно посмотрел на нее.

– О чем же мне вам рассказать?…

Ему хотелось сказать ей «ты», но он не решился.

– Помните, я говорил, что человек состоит помимо физического тела еще из двух элементов: «КА» и «БА» – некие общие витальные субстанции человека, животного и в некоторой степени даже растений.

Юлия опять с интересом взглянула на него.

– Так, по крайней мере, считали в Древнем Египте.

– Весьма занятно, – улыбнулась она.

«Для нее я могу быть только проповедником, не более», – мелькнуло у него в уме.

– Это не только занятно, но и, как в сказке, поучительно, – продолжал он, – Египтяне называли «БА» – тело птицы и лицо женщины… В отличие от «БА», которое безлично, «КА» является носителем духовных и личностных свойств человека… И поскольку душа бессмертна, «КА» является неким астралом личности… и не пропадает даже после смерти физического тела… Для того, чтобы «КА» мог существовать, в египетских могилах оставляли пищу и воду.

– А что же такое душа?

– Это не просто для понимания… Согласно библии человек сотворен из «праха земного», а «дух» или «дыхание жизни» в нем от Бога. В единстве этих двух понятий явился человек в качестве «живой души». По египетской метафизике «дыхание жизни» олицетворяет «КА».

«Душа живая» или жизненное начало напоминает египетское – «БА», которое тесно связано с телом и в «Прологе» оно названо – «душа крови».

В Новом Завете «душа» в христианском понимании уже духовная реальность.

Апостол Павел использует понятие «ум», обозначая в нем часть души, с которой связано способность к богопознанию или самосознанию.

Современная психология подтверждает глубокую двойственность «души».

С одной стороны личностное начало «я», самосознание, с другой стороны «поток сознания» низшей психики полевой структуры, стремящееся поглотить человеческое-«я».

– Откуда у вас такие знания?

– Читал литературу…

– Я удивляюсь вам… Вам бы быть педагогом…

– Или проповедником, – засмеялся он.

– Заговаривать вы умеете, – посмотрела в окно Юлия, едва сдерживая зевоту.

– Раз просили, слушайте дальше.

– Что же может быть дальше?

– Описание Эдема во второй главе «Бытия» похоже на священную землю. Всякий народ имеет такое предание о земле, на которой жили его предки. И почти всегда это место оказывается не совсем землей, а немного небом, где жили богатыри и полубоги. Есть почти у каждого народа мифологическое-«древо жизни», обычно соединяющее три мира: подземный, земной и небесный.

Господь заповедовал «возделывать и хранить сад Эдема», хотя полубоги и герои обычно воюют и пируют. Бог поручает человеку свое творение и говорит о пребывании его в каком-то особом измерении бытия – не только душой, но и телом. Но в этом совершенном состоянии человеку, как подчеркивает Бог «нехорошо быть одному».

– Теперь я понимаю, к чему вы клоните, – игриво заметила Юлия.

– Вовсе нет… хотя…

– Я же вижу, что вы баловник…

Роман Григорьевич улыбнулся, но продолжал серьезно:

– Дело в том, что у человека на фоне некого бессознательного в ходе психологической эволюции рождалось личностное сознание… Было как минимум четыре этапа этой эволюции, – продолжал он, – Первый – золотой век, когда человек жил в полной и совершенной гармонии с миром и Богом, присутствие которого он чувствовал, но не осознавал своей личности.

Тогда люди по преданиям еще не знали смерти. Переживания смерти всегда предполагают персонализм собственного «Я»… Позднее был серебряный век, когда люди познали смерть. Она для них духовно была очень легка, подобно сну. Это был период, когда произошел распад сознания, и родилась личность, но она еще не утвердилась. Позднее в медный век настает время героев. Личность здесь вполне утвердилась и даже слишком, проявляя свою греховность. Герои по преданию необузданны в своих порывах и очень самолюбивы.

Железный век, с точки зрения древних, начался тогда, когда люди измельчали духовно и потеряли цельность и широту натуры. Люди медного века по преданию перебили друг друга в бесконечных войнах. Падшесть человека железного века проявилась наиболее ярко.

Самолет окутало темным туманом, и он стал слегка вибрировать. Юлия поежилась в кресле и, сжавшись в комочек, прикрыла глаза.

Роман Григорьевич тихо продолжал свою повествовательную речь:

– Слабость – отличительная черта нашего времени. Это отчасти и является результатом громадного увеличения численности людей на земле. Человек теряется от всеобщего потока хаоса и невежества. Осужденный Христом рынок с его «вертепом разбойников» заставляет конкурировать не только вещами, но и идеями, и потому человек обращается все больше к злу и забывает добро. Единственный внутри нас Бог может все это уравновесить. Ведь злые люди это такое же божье творение.

Роман Григорьевич увлекся и продолжал говорить о сегодняшних проблемах общества, которые никто не хочет решать, и каждый пытается только быстрей обогатиться, чтобы оградить себя от общественных забот.

Он в очередной раз посмотрел на Юлию. Глаза ее были закрыты, и он с радостью почувствовал ее ровное дыхание. Во сне она была прекрасна.

Как ребенок, закинув голову на кресло, лицо ее нежное и чистое утопало в раскинутых ветерком вентилятора волосах.

«Вот настоящий ангел…» – подумал он, – «А может и кто-то другой, но… сколько неповторимого счастья она принесла в мою жизнь».

11

На работе время бежало быстро, и неизменно приближался срок отъезда Романа Григорьевича в Москву. Несмотря на то, что он постоянно был рядом с Юлией, их служебные отношения и нарастающее внимание сотрудников к новому начальнику понемногу отрезвляло его от любовных настроений. Приехали из отпусков двое сотрудников и весь коллектив, понимая, что скоро придется работать с Юлией Борисовной, потихоньку подстраивался под новый уклад. Ее приглашали в гости в семьи, знакомились ближе, с удовольствием узнавали о ней все, включая и слабости в профессии.

Через две недели после ее прибытия в страну были именины Юлии Карфагенской. Кто-то случайно как бы в шутку напомнил о недавно прошедшем празднике. Коллектив дружно откликнулся.

Решили отпраздновать это событие на работе.

Накануне Роман Григорьевич по вызову срочно должен был ехать в Хелуан на металлургический завод, находящийся в дальнем пригороде Каира. Надо было бы взять с собой Юлию, но лишать праздника виновницу торжества он не решился и пообещал ей рассказать все подробности.

Роман Григорьевич ехал в машине и только сейчас понял, что это может быть последняя его поездка в этой стране на построенный нашими специалистами еще в 70-е годы объект. В этом районе было также много исторических достопримечательностей, включая более древние поселения династии Аменхотепов. Стало немного грустно.

Дорога временами открывала зеленые просторы Нила.

«Много тысячелетий здесь существовала и процветала жизнь», – думал он, – «Эта местность проникнута истоками философии и неотъемлемой от нее метафизики осмысления жизни на земле».

Роман Григорьевич окунулся в серый пейзаж дороги. За время работы ему часто приходилось быть в пути наедине с автомобилем, который под воздействием смелых маневров и скорости становился предметом уверенности и равновесия в мыслях. С некоторых пор он уже ощущал некоторую необходимость существования в объятиях этих дорожных размышлений.

«Возможно, то же чувство испытывали свободные пираты, двигаясь на быстрых эспаньолах по бескрайнему морю», – мелькнуло у него в голове.

Последнее время железный друг стал и единственным свидетелем романтических похождений. Это напоминало молодость.

Роман Григорьевич любил скорость и ловко управлял машиной, чувствуя при этом прилив сил. И вообще, за рулем он ощущал себя сильным и здоровым, как несколько десятилетий назад.

«Почему Эхнатон так любил желтый диск солнца?» – думал он, вспоминая дорогу в долину фараонов, – «Возможно, в нем он видел надежду… проникающий в его сердце свет и тепло любви… и оттого ощущал себя человеком независимым и счастливым».

Интерес к Эхнатону у Романа Григорьевича был не случаен.

Он чувствовал, что с ним связана весьма конкретная и не случайно срытая от человечества тайна.

«Вот только дальновидные японцы взяли своим символом солнце, и, пожалуй, стали… самой цивилизованной страной, живущей практически на вулкане. Им постоянно тяжело, природа их не балует, а они надеются и находят способы искать новые пути совершенства…», – продолжал размышлять он, – «Важно почувствовать и нести свою индивидуальность в бесконечном множестве душ Вселенной».

Глаза Романа Григорьевича были на дороге, а мысли далеко от вырастающих населенных пунктов и открытых пространств. Улетающие вдаль реальные и воображаемые миражи сливались с прошедшим и настоящим временем.

Приближение знакомых силуэтов завода заставило немного отвлечься.

И только когда он миновал ворота завода и припарковался у административного здания, его мысли вернулись к настоящему.

По истечении несколько часов Роман Григорьевич благополучно решил все дела на стройке, но вернулся, когда рабочий день уже закончился. Он знал, что коллектив сегодня чествовал Юлию и, купив цветы, решил зайти и поздравить.

Она равнодушно взяла букет и поставила их в одну из ваз с начинающими уже засыхать цветами. Глаза ее были немного усталыми, но движения оставались уверенными, не допускающие никаких сомнений.

Роман Григорьевич, оценив этот поступок, сразу сник.

– Вы видно бурно провели свои именины? – вырвалось у него.

– Вовсе нет… Как обычно, – спокойно возразила она.

Боль от ее равнодушия моментально отрезвила его чувства.

Она спокойно холодно смотрела в его глаза, не выказывая своих чувств.

В его же поведении напротив они были нараспашку.

Несмотря ни на что, он, как ребенок, влюблено смотрел на нее.

– Роман, вы удивительный романтик, – произнесла она.

– Вы проницательны… без меры…

– Я, конечно, перебарщиваю, но мне хочется сказать.

– Что сказать? – вспыхнул он.

– Знаете… для глубоких и чувствительных людей жизнь – это трагедия, а для хладнокровных и умных – комедия.

Роман Григорьевич шел домой с прескверным настроением.

«А ведь если бы он прочувствовал мои слова с юмором, потом прижал меня и поцеловал, все могло быть по-другому», – думала Юлия, смотря из окна ему вслед.

Роман Григорьевич привык к своей роли безнадежного ухажера, но до окончательного отъезда как бы по инерции продолжал надеяться на что-то большее.

«Пожалуй, это не случайность, а идущая из глубины безнадежная закономерность» – иногда думала Юлия, глядя, как он страдает.

После ее холодных безразличных взглядов Юлии Роман Григорьевич впадал в депрессию.

Он предоставил Юлии свое место на работе, а сам, будто неприкаянный, сел на место сотрудника, который уехал в отпуск.

Юлия Борисовна подолгу знакомилась с документами и теперь не так уж теперь часто обращалась за помощью к нему. Правда, незнание объектов заставляло ее много и подробно выслушивать о них Романа Григорьевича. Хотя для дела это было необходимо, она решила, что не поедет впредь с ним в командировки в другие города. Это было первое ее самостоятельное решение здесь. Она не понимала, почему пришла такая мысль, но твердо решила ее придерживаться.

Роман Григорьевич это почувствовал, и потому его настроение было постоянно подавленным, как бы соглашаясь с этой безысходностью.

Пробуждаясь с рассветом, окружающая природа застывала в его глазах. Даже теплое раннее утро не могло пересилить печали. Тоска подавляла своей безликой рукой. Ее безответная тишина растворяла все его мысли, проникая в самые дальние уголки расслабленного тела. Даже поездки на машине теперь не приносили удовлетворения. Кругом шумная улица, обгоняющие машины. Но нет никакого желания нажимать на газ. Напротив, хочется ехать все медленнее, даже остановится.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Петербург, 1829 год. Город потрясает череда самоубийств и несчастных случаев: застрелился граф Ухтом...
Болеслав Лесьмян (1877–1937) – великий, а для многих ценителей – величайший польский поэт, в чьем тв...
Сергей Магид (р. 1947 г., Ленинград), в 1970–1980 гг. печатался в самиздате. В 1981–1988 гг. входил ...
Сергей Магид (р. 1947 г., Ленинград) начал писать стихи в 1963 г. В 1970–80-е гг., не имея возможнос...
Мэри Элизабет Брэддон (1835-1915) – популярная писательница Викторианской эпохи, пользовавшаяся уваж...
Рядом со своей подругой Алисией застенчивая Слоун всегда чувствовала себя неуверенно Стоило Ачисии н...