Солнце, сердце и любовь Вощинин Дмитрий
В ушах стояли безжалостные слова:
– Мне, конечно… приятно внимание, но… нет…
«Нет, больше никогда не буду думать о ней!» – отмахивался он.
Он знал, что все равно мысли его вернут к ней. От тоски было горько, но все-таки что-то внутри оставляло надежду.
«Какую?… Собственные заблуждения?…»
А кругом – движение машин, и только струящаяся из магнитолы музыка. Она вовсе не успокаивала, а давила с все большим беспокойством.
Одиночество и безысходность давила безжалостно и настойчиво.
«Как выйти из этой пропасти?… Способ известный… проверенный – забыть!»
Роман Григорьевич это знал по собственному опыту. Но до слез ему этого не хотелось.
Гудки на светофоре заставили вновь ехать вперед.
«Что могло успокоить? Как в далеком детстве… Как легко было там… забыть неприятные моменты, не пересиливая себя… Всего один миг, и голова – на мамином платье. Но всего этого давно уж нет, как и самой мамы…»
Он чувствовал свою слабость и ничего не мог поделать.
«Как быть ослабшему… убеленному сединой… с приливом восторженных чувств?… Ведь разницы в возрасте никакой нет!»
Он повернул зеркало к себе. Глаза в том же безмятежном детстве, только небольшие мешки от мерцающей надежды тревожного сна…
«Опять все выдумал… и теперь надо платить крупной монетой…»
За два дня до отъезда Роман Григорьевич получил письмо из дома. Оно как будто отрезвило его от счастливого забытья. Жена писала о повседневных возрастающих трудностях, не преминула вставить ряд просьб по обязательному привозу определенных вещей и продуктов. А он будто забыл о существовании своей семьи и не задумывался, что он скоро покинет эту страну и не будет каждый день видеть Юлию.
– Спасибо вам, Роман Григорьевич, вы меня не плохо подготовили, и я теперь смогу уверенно работать и даже иметь свой интерес в этом… – говорила она накануне его отъезда.
Говорила она сухо. Он же понимал, что в действительности у нее были сложные отношения к нему. Просто она не могла и скорее не хотела раскрываться.
– Вы знаете, что это я делал искренне и даже, – он немного запнулся, – более того…
– Я знаю… Я все знаю…
– Что же вы знаете? – неожиданно для себя повысил он голос.
– Ну, – она запнулась, – Ваша искренность вся наружу.
– Вы так говорите, как будто осуждаете.
– Вовсе нет.
«Молодость всегда жестока и эгоистична», – подумал он.
Как будто поняв его мысли, она посмотрела на него с обожанием. От этого взгляда он почувствовал какое-то шевеление в глубине своей застоявшейся души.
«Как ему объяснить, что между счастьем и трагедией существует совсем тонкая грань», – холодно молчала Юлия.
Роман Григорьевич почувствовал вдруг этот холод, но наоборот как-то зажегся от этих светло-голубых глаз.
– Нет, не обманывайте меня… я чувствую…
Она же наоборот – опустила свои неповторимые глаза.
– Любое внимание поклонников лелеет женское сердце, – произнесла она и сразу почувствовала фальшь этой фразы.
– Пожалуй, – отвел глаза в сторону Роман Григорьевич.
Он не стал продолжать и повел разговор о текущих делах.
«Только из диалога становится понятным – есть ли любовь или нет…» – оправдывал он свою замкнутость.
Человеку невозможно что-то навязать со стороны, можно убеждать, но все равно он чувствует себя глубже и сравнивает все со своим мироощущением, своим богом внутри. Если же нет воли, нет и места сопротивлению.
Однажды пробки заставили Романа Григорьевича вместе с Юлией съехать на автотрассу. Резко пошел дождь. Встречные машины вихрем проносились мимо. Щетки едва успевали сбивать брызги дождя. Редкие лужи заставляли вздрагивать от неожиданных ударов воды о днище машины.
– Сто шестьдесят, – услышала он тревожный голос Юлии.
Он сбавил скорость.
– Вы сегодня какой-то напряженный.
Роман Григорьевич промолчал.
– О чем-то задумались?
– Да нет, ничего.
– Последнее время вы часто уходите в себя.
– Напротив… Мне хорошо… Я хочу тебя видеть, быть ближе…
Несколько минут ехали молча. Он винил себя за то, что неожиданно вырвалось «ты».
– Вот бы сейчас подъезжать к Москве… – неожиданно заговорил он, – …Там недалеко родительская дача… Могли бы заехать…
– Как ты себе представляешь, если я уеду на выходные от ребенка.
Юлия, поняв его, также произнесла «ты». Тепло этого слова заставило его встрепенуться.
– Можно поехать после работы вечером.
– В пробках мы проедем весь вечер.
– Можем вернуться утром прямо на работу.
– Я сплю дома.
– Извини, я грубо сказал.
– Да… грубо…
– Вы похожи на дьяволенка, – неожиданно выпалил он, переходя опять на «вы».
– Скорее… дьяволицу, – медленно вторила она.
– Я не хотел обидеть, – начал, было он, но Юлия прервала его:
– Да-да… странно, что вы это заметили… я, действительно, чувствую в себе что-то подобное…
– Что же?
– Сама не знаю… Не могу выразить, но чувствую…
– Выходит, чувствую и я.
– Ваш немодный романтизм виной тому, – улыбнулась она.
– …А вы знаете, что кого звали «Белой дьяволицей» в самое романтическое время в России.
– Нет… Да какое-мне дело до этого!
– Я в вас чувствую энергию необычной любви… Именно Зинаида Гиппиус, сподвижница и подруга Блока, обладала этим качеством.
– Возможно, – игриво улыбнулась она, – Вы удивительный пессимист.
– Поймите меня… Не от хорошей жизни.
– Я все знаю и вижу, но не могу… вы поймите меня тоже.
– Интересно, что же для вас я?
– Мужчина никогда до конца не поймет женщину… Да-да… Каждое внимание, каждое ухаживание, каждая любовь вселяет силу и уверенность в женское сердце… В любви мы перерождаемся… Мы себе неподвластны… Вы понимаете?
– Не знаю…
– Для романтиков любовь вечна, а для меня… скоротечна… Всего лишь миг…
Погода за окном продолжала портиться. Ветер крепчал.
Облака летели стремительно, оставляя за собой рваные дыры и немыслимые узоры. Казалось, что земля внимает и радуется, как власть непобедимого ветра властвует и побеждает.
Стрелка спидометра опять поползла вправо. Этот разговор на грани разгула стихии снова сблизил их. Роман держал руки на руле и смотрел на дорогу, а она сидела справа и прятала неуверенный взгляд.
Она не скрывала, что ей было интересно с ним, и даже приятен его старомодный романтизм, свободные оригинальные мысли об окружающем, разговоры о поэзии, музыке.
– «Может, я немного увлеклась?» – услышала она свои раздумья.
Она опять испуганно посмотрела на спидометр.
– Вам пора участвовать в «Формуле-1», – услышал он вновь ее голос и привычное «вы».
Он отпустил педаль газа.
– А тебе не хочется самой сесть за руль? – неожиданно для себя выпалил он, опять упирая на «ты».
– Нет… сейчас не хочется…
– Мне всегда хочется ощущать скорость вместе с… – он немного замялся.
– Да вместе… приятно, – перебила холодно она.
Юлия часто теперь сидела одна в импровизированном кабинете Романа Григорьевича. И ему было теперь трудно запросто войти к ней.
Но его несказанно влекло, и что-то сверху заставляло войти.
Увидев ровный почти равнодушный взгляд, он искал настойчивую малейшую зацепку для отвлеченного от работы разговора.
– Вам покажется странным, но ноги меня сами несут к вам.
– Странные ноги…
– Я сейчас больше вижу много странного в себе сам.
Молчаливый вопросительный взгляд Романа Григорьевича все-таки проявлял интерес в ее глазах.
– Не то, чтобы совсем странно… просто небольшой комплекс… – отвечала она, имея в виду разницу почти в тридцать лет.
Он напрягся и ждал, не понимая чего. Ему был не совсем понятен смысл этих слов в устах этой колдуньи, которая заворожила своим взглядом.
– Вы, Роман, – она немного запнулась, – Вы из другого, ушедшего времени… Как бы вам объяснить… Я не могу объяснить себе любовь… А вот порыв был… своей романтикой вы ее зажгли…
Роман Григорьевич впился глазами в Юлию.
Она сухо продолжала:
– Но вся эта романтика яйца выеденного не стоит…
Он не стал продолжать и настаивать на чем-либо. Это было глупо и неуместно.
Он продолжал ее видеть каждый день. Это было приятно и доставляло радость. Встречаясь взглядом, он все-таки видел надежду. При встрече ее глаза на мгновение теряли будничную скуку и светились неподдельным интересом.
– Я очень рад Вас видеть, – сказал он однажды в порыве.
– Я тоже, – качнула она красивой головкой, – Не рекомендую принимать все так близко к сердцу… К сожалению, не всегда бывает в жизни так, как мы этого хотим.
12
«Любовь беспощадна, как смерть… И эта жертва неотъемлема от жизни…» – говорил себе Роман Григорьевич перед самым отъездом.
Ему захотелось сделать Юлии подарок.
«Дорогой может скомпрометировать, а мелочи всегда раздражают», – рассуждал он.
Он подумал об оригинальных египетских сувенирах, естественно, с художественной оригинальностью.
«Что же можно подобрать? Пожалуй, какую-нибудь брошку или браслет…»
Роман Григорьевич долго выбирал браслет в форме змейки… тонкий, изящный… То, что он был не очень дорогой, сначала его остановило. Но, взглянув на него внимательно, он с удовольствием оценил дизайн и привлекательность.
«Славно. Все-таки романтика искусства не так уж вредна…» – заключил он.
Он подобрал в других магазинах еще несколько вещей, которые, по его мнению, могли ей понравиться.
Буквально за день до отъезда он подошел к Юлии, когда в офисе никого не было:
– Я хотел бы отметить свой отъезд небольшим подарком.
Юлия нежно посмотрела на него. Он протянул ей браслет.
– Спасибо… Какой красивый… Интересная змейка, – отреагировала она.
– Я помню… как в первый день она вас привлекла, – напомнил он.
Юлия молча и с восхищением рассматривала браслет.
– Я приготовил еще… кое-что, – он пошел к столу, чтобы достать другие подарки.
– Нет нет, Роман…Григорьевич, больше ничего не надо… Не обижайтесь… я ничего не возьму.
Чтобы сгладить замешательство, он произнес:
– Подарки… всегда приятно не только вручать, но и выбирать для близкого человека…
– Знаю, – отреагировала она, но браслет не надела.
Роман Григорьевич с надеждой посмотрел на Юлию, а она опустила глаза:
– Вы настоящий и близкий… друг для меня…
Он потух, но неожиданно у него вырвалась фраза Гиппиус из девятнадцатого века:
– Дружба всегда лунная… и только любовь солнечная.
Юлия молчала.
Вечером он решил подарить ей свои стихи. В голове сразу родились рифмы:
- Соцветье юности и красоты —
- Как синь-вода, волшебная дорога.
- В них искушенья лепестки,
- Незримой истины тревога.
- К ней манит ароматный мед исканий
- Печалей жалящий укус
- И терпкое вино желаний,
- Сомнений и раздумий горький вкус.
Роман Григорьевич прочитал, ему понравилось, и он добавил:
- Ворвался свежий ветер озорной
- Поднял опавший желтый лист
- Он рад забыть сухой покой
- И обожать, как прирученный лис.
Он понимал, что написанное всегда сильней и когда-то дойдет до цели. Он помнил, как в юности сам, оторванный надолго от дома, ждал письма вдалеке от родных и знакомых. И по истечение времени сухие и невыразительные строки приобретают свою значимую ценность тех незыблемых связей между людьми. В минуты истинной свободы он перечитывал и наслаждался каждой строчкой старых писем. Важно было само внимание, которое было обращено только к нему. Общение через письмо всегда тоньше и чище, чем мимолетный разговор или общение на людях.
Сейчас как-то по-отечески хотелось покровительства и добра, будто погладить по головке ребенка.
В памяти были нежный взгляд голубых глаз и волосы Юлии, будто Магдалины, блудной, страстной, притягивающей, красивой и неотвратимой.
Немного подумав, он написал:
- Прекрасны Вы в любом наряде,
- И меркнет суета в небесном Вашем взгляде.
- И нежный принц с иной планеты похож на Вас,
- Головкой одуванчика, голубизною светлых глаз.
- Как тайный свет с других планет
- Не обижает твердое, безжалостное «нет».
- Ведь жизнь всегда права,
- Когда она бесстрастна и мудра.
- Безумно хочется в ответ
- На миг забыть холодные слова.
Но так заканчивать ему не хотелось и, он добавил:
- Надежды робкие несут обманы лишь одни.
- И грезят миражи, а миром правит мысль.
- Так дай Вам Бог большой любви!
- В ней, несомненно, главный смысл.
Написанные стихи он передал ей в руки перед самым отъездом в аэропорт. В конверт он вложил адрес своей личной электронной почты, оставляя надежду, хотя и слабую. Ему не хотелось читать и тем более видеть ее реакцию при прочтении.
При прощании она подарила или скорее передала ему на память папирус из Луксора, где их имена были изображены вместе. Рисунок этот поражал своей жизненной сказочностью и гармоничной простотой общения мужчины и женщины.
– Спасибо… Это будет напоминать мне о вас, – Роман Григорьевич покорно взял папирус из рук Юлии.
Провожать она его не поехала, и он мрачно сидел в машине такси.
Дорога стояла колом, а вокруг все летело: фонарные столбы, деревья, кусты, неожиданно вырастающие открытые пространства. Безысходная серость пейзажа растворяла мысли, и улетающие вдаль реальные картины, как миражи, мелькали, но не оставались в глазах.
Шофер гнал в аэропорт и думал о чем-то своем. Восточная музыка с незабываемым пряным ароматом лилась из четырех динамиков автомобиля.
Она манила своей необычной зажигательной радостью, расслабляла душу, и мысли замирали в безнадежном ожидании чуда и неизведанного восторга.
Он ехал в автомобиле один и говорил сам с собой вслух:
– Неужели все… Неужели я уже не смогу ощущать в себе молодость… А ведь по существу она… не имеет возраста… Правда… и костенеет от безысходности.
Роман Григорьевич чувствовал, что навсегда или очень надолго прощается с Юлией. И что дороги их разойдутся и вряд ли совпадут. Он не понимал до конца, что он хотел от нее, но как все влюбленные, хотел только всего хорошего в ее дальнейшей жизни. Хотелось только оставить след, возможно, не совсем яркий, но важный.
«Любовь дает возможность хоть на миг забыть о смерти. Только влюбляясь и когда любишь, вновь ты живешь…» – подумал он.
При встрече мужчины и женщины всегда возникают узы, они разные и неповторимые. Если нет чувств или они не имеют глубины, эти узы рвутся, но следы контакта остаются.
Жизнь, любовь от Адама и Евы началась с откровения, потом им стало «стыдно» и каждый начал замыкаться сам в себе. Мир получил однобокое развитие, человечество не поняло значения «древа жизни» и «добра и зла».
Многие хотят любви, но боятся ее жертвенности. Каждый воспринимает ее по-своему и у каждого она со своим оттенком страсти или восторженности. Страсть в итоге несет удовлетворение, которое после насыщения может поменять вкусы. А восторженная влюбленность, которую больше понимают женщины, несомненно, ближе к духовному.
13
Роман Григорьевич летел на самолете домой. Он понимал, что покидает эту страну почти навсегда, и, если вернется, только по случаю.
Он думал о Юлии, которая осталась там.
Роман Григорьевич глубоко вздохнул и посмотрел в окно иллюминатора.
«А ведь по правде, я испугался и ее, и продолжения отношений…» – думал он, глядя на солнце, сияющее поверх покрывала облаков.
Он вспомнил одно библейское суждение: «В любви человек раздваивается. Хорошо ли это или плохо понять с нашими суждениями невозможно».
Известно, что история человечества началась с грехопадения, когда произошла утрата человеком «своего другого» и обнажило его внутреннее раздвоение. Появилась боязнь собственной неполноценности или, как упоминается в писании, «нагота» и ощущение «другого», от которого захотелось скрыть свое «Я».
Вначале запретный плод вкусила Ева, затем уже и Адам, который сделал выбор более осмысленно. Причем жертвы он не испугался, а она была неожиданной и меняющей всю их жизнь – изгнание из Эдема и потеря бессмертия. Однако у Адама осталась надежда приблизиться своему «Я», к самому Всевышнему. В писании сказано, что человек тем самым начал свое отторжение от Бога, так как акт покаяния предполагает духовную цельность и видение себя со стороны.
«А может, все было проявлением страсти?» – мелькнуло в голове.
Как будто ненароком под впечатлением у Романа Григорьевича вдруг родился экспромт:
- Господь для жизни передал Адаму тело.
- Частицей духа была дополнена материя.
- Творец с надеждою свое закончил дело,
- Не объяснив возвышенность мистерии.
- У «древа жизни», чтоб не остаться одному
- Господь помог познать Адаму и жену.
- За «яблоко запрета» восстал он против Самого.
- И изгнан из Эдема, лишен бессмертья… Но:
- Что может быть таким прекрасным,
- Иль безобразным без предела.
- Как чувственное проявленье страсти
- В обличье человеческого тела.
Роман Григорьевич каким-то внутренним чутьем понимал, что мужчина рождается для протеста и чего-то нового, непроверенного жизнью, для него слово «да» несет даже некое предательство. Настоящий мужчина начинается со слова «нет».
Женщина же рождается для стабильности и продолжения фундаментальных основ жизни, и потому она начинается после того, как произнесла слово «да». Для нее «нет» некое отрицание того, что у нее заложено природой.
Солнце за окном привлекало, но Роман Григорьевич намеренно отвел глаза:
«В чем же и каково оно мое „Нет?..“» – задумчиво улыбнулся он.
На фоне своих последних переживаний и потерь этот вопрос не казался бессмысленным и голословным.
«А действительно?» – молчал он.
Вспоминая свои поиски профессии, Роман Григорьевич сейчас особенно почувствовал, какие именно критерии вывели его на путь внешнеторгового работника. Как привлекали тогда эти заманчивые просторы престижных поездок за границу, общения с иностранцами. Сейчас, когда за спиной было уже немало лет, он все-таки не мог отчетливо сформулировать причины окончательного выбора профессии. Возможно, проявившийся интерес к изучению английского языка на последнем курсе ВУЗа, хотя в школе он считал себя не очень способным в иностранном. Поработав два года после института в строительстве, он явно чувствовал, что это не для него, хотя материально на первых порах здесь было заманчиво, да и можно было быстро сделать карьеру. Сухие, требовательные, зависимые и даже грубые отношения с рабочими, какая-то материальная пелена взаимоотношений на фоне постоянной гонки производственных результатов, постоянные приписки, необоснованные аккордные наряды и возможность правонарушений вплоть до уголовных. Все это придавало оттенок принудительного труда в поиске существования «от зарплаты до зарплаты».
Однако полученный здесь опыт помог Роману Григорьевичу лучше ориентироваться на строительных объектах в будущем.
В юности он мечтал о науке и, конечно, об открытиях. Его интересовали проблемы мироздания, где в преддверии успешных поисков была масса загадочных вопросов в окружении таинственных и романтических рассуждений. Хотя он и восхищался многими конкретными модными профессиями, но ему явно была не по душе роль активного лидера и руководителя предприятия, о которой мечтали многие его сверстники и призывали многочисленные книги и фильмы. Скорее ему импонировала роль стоящего немного поодаль от радостных возгласов толпы художника. В детстве он интересовался живописью. Попытки рисовать самому показывали полное отсутствие способностей, и посему испытать счастье творчества на этом поприще не пришлось. Возможно, не было случая пройти начальный курс рисования или отсутствие друзей или родственников, сумевших привлечь его к этому. Однако все это не мешало ему восхищаться творчеством художников особенно русских: Перова, Репина, Крамского, Шишкина, Верещагина. Сикстинская мадонна Рафаэля стояла ярко, особняком и со временем помогла ему в полной мере понять мифологические и религиозные образы у Поленова, Васнецова, Нестерова.
В этих картинах была жизнь, истоки культуры и что-то притягательное и необъяснимое, что он видел в родителях, бабушках, дедушках и рассказах о прошлом.
По примеру отца в свое время он мечтал быть математиком, считая эту науку самой привлекательной и первостепенной, поскольку она всегда была на острие теорий или не проведенных исследований и экспериментов. Он понимал, что математически можно описать все, любой процесс, любое движение или теория и именно изящность и правильность математической логики могут открыть путь к совершенству.
«А правильно ли, что судьба отвела меня от этих поисков, мук творчества и радостей приближения к истине?» – часто приходило ему в голову.
Роман Григорьевич откинулся в кресле и вновь посмотрел в окно иллюминатора.
Снежное покрывало облаков создавало впечатление райского безжизненного и необыкновенно привлекательного города, раскинувшегося под самолетом. Далекое яркое солнце усиливало краски неземной картины и ощущение бесконечности пространства и остановки времени за стеклом.
Он прикрыл глаза от солнечных лучей.
На фоне явившейся зрительной мистерии он увидел, как из облаков едва заметно вырисовалась фигура странного четырехкрылого существа с человеческим лицом и удаляющимися в небеса ногами. Фигура проявлялась все ярче. Ее выражающее гнев и торжество лицо стремительно приближалось. И вдруг, как растворившийся мираж, необычное существо молниеносно исчезло, будто не было его вовсе. На слуху остался удаляющийся неприятно низкий звук со странным незаконченным словом: «О-со-рон-нофф…»
Одновременно Роман Григорьевич почувствовал, что с этим миражом невольно приблизился к какой-то грани, за которую нельзя переступить.
За стеклом лишь облака, солнце и тишина.
«Для чего все это?» – пронзило Романа Григорьевича.
Он напряженно открыл глаза. Охвативший его неприятный страх и внутренний холод медленно таял в глазах, и сердце оживало от окружающего тепла.
Будто из глубины необъятной вселенной он ощутил на себе прикосновение и нежный небесной голубизны взгляд стюардессы:
– Мы подлетаем к Москве. Просьба застегнуть ремень.
Роман Григорьевич словно вновь родился. Он огляделся, с трудом понимая, что происходит вокруг. Ровная гладь белых облаков куда-то пропала. В окне иллюминатора был тревожный темно-пепельный обволакивающий туман. Он пристегнулся и почувствовал, что самолет начал снижение.
Закрывать глаза не хотелось. То ли из-за страха промелькнувшего сновидения, то ли от нахлынувшего чувства ностальгии по уходящей из поля его зрения таинственной стране.
Часть вторая
Это нам только кажется, что время бежит. Оно одно знает, как на самом деле мы движемся: линейно, по спирали и движемся ли вообще.
Время – неотъемлемая часть нашей жизни и остается по сей день неразгаданной загадочной интригой. Ньютоновская теория сил тяготения определила функцию времени, как косвенную составляющую ускорения движения. Эйнштейн доказал зависимость времени от высоких скоростей в космическом пространстве. Квантовая механика, основываясь на нелинейности пространства, также не дала пока конкретного определения феномена времени, а только дополнила представление о нем рядом мало понятных астрофизических явлений: кварки, черные дыры, червячные временные переходы, кротовые норы, телепортация материи, квантовое сплетение, темная материя, космические стрелы, пространственно-временная плоскость параллельных миров и т. д.
Современная теория существования вселенной Роджера Пенроуза, использующая закон термодинамики о хаотичности движения частиц при расширении вселенной, связывает время с бесконечностью и определяет его некую цикличность. Интересно утверждение Пензоуза о том, что разум человека «не объемлет и не вписывается в картину мира».
Все это наводит на мысль, что время замкнуто в пространстве, фиксируется в памяти и своими циклами лишь косвенно приоткрывается каждому субъекту. Жизнь благодаря своим впечатлениям зеркально отражается во времени таким образом, что миг ее существования, включая рождение, развитие и отмирание создает некое подобие существования самой вселенной. Об этом говорили и создавали свои календари еще древние инки.
Если бы имеющая только два измерения плоская тень двигалась строго вперед по окружности земли, она обязательно пришла бы в место, откуда вышла. Очевидно, что для тени это явление непостижимо для объяснения. Возможно, каждому отведено конкретное время, а бесконечность времени объединит нас всех своей вечностью.
Знания и культура древности – загадочный и неосознанный до конца человечеством фактор времени существования вселенной. Стареющий со стремительным бегом веков мир незримо сохраняет генетические следы предыдущих поколений, и кажущиеся на первый взгляд забвения вовсе не теряются в «ночи» уходящего времени. Высшие силы способствуют сохранению и осмыслению обновленных современностью образов древности, хотя бытует мнение, что эти образы сохранились лишь благодаря невежеству любопытных.
Предисловие к священной Книге Еноха гласит:
«Ключ затаенных вещей, ключ святилища, священное слово, дающее возвышенный разум и его тайны – есть Свет, Жизнь и Мудрость Вселенские».
В последнее время человечеству показалось, что оно избавилось от множества предрассудков прошлых веков. Но сегодня очевидно, что это избавление заводит нас в определенные тупики. И в связи с этим радует появление новых инструментов анализа прошлого.
С древних веков вплоть до наших дней именно любопытство или любознательность рождало философов. Самые древние из них не оставили никаких записей, но явились легенды и мудрые изречения, подтверждая тот факт, что истины смысла жизни и любви нельзя передать сухими символами знаков, букв или иероглифов.
Сократ подвергал сомнению устоявшиеся мнения, прослыл из-за этого непримиримым спорщиком и даже пошел из-за упрямства и любопытства на сознательную смертную казнь. Информация о нем дошла до нас благодаря Платону, который первый создал школу философии. Платон полагал, что только любовью можно воспитывать и наставлять человека, который должен проявлять интерес к нравственности и стремиться к идеалу. Платону принадлежит идея всеобщего блага, он первый выдвинул идею бессмертия души. Ему приписывают фразу: «Вечное существование – есть Бог». В своих оценках мироздания древние философы полагались на божественное влияние: «Мы должны молиться о благословлении за всех, так как боги знают, что для нас лучше». Платон считал, что правитель должен быть философом, чтобы понимать высшие смыслы власти.
Ему же принадлежит и упоминание об Атлантиде, которая, по его словам, была уничтожена во время сближения Земли с Венерой. Он также первый упомянул, что земля не плоская, но и не шар, а громадный многогранник Современные исследования подтверждают это. На ребрах этих граней земли отмечают выходы больших энергий. Привлекает внимание то, что именно в этих местах были сооружены непонятные на первый взгляд пирамиды. Ученые приходят к выводу, что на самом деле они и гасили энергетические проявления этих аномальных зон земли. Предполагают также, что на верхних частях пирамид, а многие из них сверху усечены, находились устройства фокусировки энергетических потоков для взаимодействия с другими планетами вселенной. Возможно, позднее кто-то специально или случайно убрал эти устройства с пирамид…
Живший в бочке Диоген утверждал, что «Природа дала человеку все, в чем он нуждается». На предложение Александра Македонского выполнить любое желание философа Диоген ответил знаменитой фразой: «Отойди, ты загораживаешь мне солнце!»
Истоки западного философского мышления заложил Аристотель – самый преданный ученик и академический продолжатель идей Платона.
Аристотель считал наиболее важным учение об устройстве государства. Он полагал, что монархия может породить тиранию, аристократия выродиться в олигархию, а политические противоречия – в демократию, которая далеко не идеальная общественная форма существования. Он утверждал, что государственное устройство зависит от уровня запроса и понимания людей о справедливости. По Аристотелю – главная справедливость – взаимопонимание между богатыми и бедными, которая остается актуальной по сей день.
В манускриптах древности, особенно египетских, существует немало божественных романтических образов вселенной, объясняющих картину мира:
– Великий Гоготун – мифический гусь, снесший мировое яйцо, из которого родилось Солнце.
– Сикомор – священное дерево жизни.
Читать бесплатно другие книги:
