Мой желанный принц Александровская Елена
– Это ребята слизали с какого-то из муниципальных зданий. К счастью, Сикейроса все-таки не решились копировать. Такие росписи в Мехико очень часто можно встретить, даже стиль есть такой в живописи: «мурализм» – огромные фрески-картины, в которых художник пытается сочетать современную живописную пластику с эстетикой доколумбовых мексиканских культур.
Жанна про себя вздохнула. Ей всегда казалось, что чаша ее терпения глубока, как океан. А сейчас она понимала, что чаша-то вот-вот переполнится: еще пара фраз Алексея, или одно его пространное рассуждение, или оценка модной песенки, которую можно просто слушать и не вникать ни во что…
– Ну и что? Что в этом плохого?
– А ты не видишь, что всего здесь слишком много? «Я надену лучшее и все сразу», понимаешь? Как будто ребята хотели доказать, что более мексиканистой Мексики посетителям этого кабака все равно нигде не найти.
– Но это же хорошо! Стиль такой!
Алексей молча взглянул на собеседницу. Он сто раз пытался понять, что же его так раздражает временами в Жанне. У Димки спрашивал, тот отвечал, но как-то туманно, типа «Слушать-то она тебя слушает, но вот слышит ли?». А сейчас словно пелена стала с глаз сползать. «Да она ж ничего не знает! Ей и нравится потому все вокруг, что она не знает, что может быть иначе и как оно должно выглядеть на самом деле! Как будто я слепому пытаюсь растолковать, как меняется небо на закате… Бедная девочка!»
Он подумал, что надо бы с Жанной быть помягче, объяснять ей попроще, подоступнее. Как будто он рассказывает Димкиным студентам или маленькой Ляльке.
– То же самое в меню, смотри. Все, что только можно придумать, и сразу!
– Но на то оно и меню, Леш… Ну вот захочется тебе чего-то этакого. А они тебе честно: а вот вам, пожалуйста!
– Солнышко, но это же, теоретически, кухня мексиканская, верно? Ну энчиладос, буритос, тортилья… Старинные испанские блюда, хорошо, если они их умеют готовить. А суши-то здесь зачем? А пицца? А вот борщ… Тоже мексиканское блюдо?
– Леша, ты не прав. – Жанна выпрямилась: ей до смерти надоели эти лекции, и она решила поспорить там, где, как ей казалось, у нее были твердые знания и полное понимание картины. – Это же делается для наиболее полного удовлетворения желаний клиентов.
– А мне почему-то кажется, что это сделано неразумно. Уж очень разные приемы приготовления, разные специи… Да и инструменты для кухни мексиканской и, например, японской… Они не просто разные, они диаметрально противоположные. Мастер в Японии годами учится держать нож для разделки рыбы! А тут, выходит, есть такие умельцы, которые и рыбку могут без проблем, и ролл в нори играючи сворачивают. А потом, удовлетворяя, как ты говоришь, других клиентов, живенько так разделают тесто на пиццу, руками выкатывают в тончайший лист. А потом, пока пицца выпекается, сальца нарежут и борщик сбацают… Так, что ли?
– А почему нет?
– Потому что такого не бывает! Или у них толпа поваров, которые натасканы на что-то одно. И они терпеливо ждут, когда какому-нибудь гостю захочется заедать борщ именно пиццей с морепродуктами. А все остальное время сидят в уголке и разгадывают кроссворды. Или поваров один, ну два. И они готовят все, ничего толком не умея.
– Вот давай попробуем и поймем, умеют они или не умеют.
– Ну давай. Только тогда уж заказывай сама – чтобы я гадостей официантам не наговорил.
Алексей вышел из зала и закурил. Вот духота в ресторанчике была самая что ни на есть мексиканская. Представить, что станет с Жанной, если блюда все-таки будут аутентичными, как это обещала реклама, Алексей сейчас просто боялся.
«Да, надо будет сока заказать… И на всякий случай сыра пресного… Чили вещь прекрасная, но очень коварная…»
Садящееся солнце окрасило город всеми оттенками золота. Алексей залюбовался и с некоторой досадой подумал, что куда приятнее было бы сейчас отправиться в лесопарк, найти там открытое кафе и, попивая холодное пиво, любоваться августовским закатом.
– Ну да ладно, – пробормотал он. – Лесопарк не убежит.
Алексей вернулся в зал. На эстраде суетились четверо длинноволосых парней в пончо и огромных шляпах – они настраивали гитары, зачем-то подключая их к усилителям, перебрасывались репликами и расставляли пюпитры.
– А сейчас будет аутентичная музыка…
К счастью, Жанна никакой иронии в словах Алексея не услышала.
– Ой, Леш, да. Девочки говорили, что здесь отличный квартет! И поют они так здорово!
Жанна малость заболталась, но Алексею сейчас было не до нее. Наконец он понял, что напоминает ему все окружающее. «Необыкновенный концерт, елки-палки! Латиноамериканское трио «Лос-Самомучас!» …И песенка «Ай-яй-яй, кампанья», что в переводе означает «Ой-ей-ей, коллектив!»
– Поют, говоришь? И четыре электрогитары… Отлично, просто замечательно! Ну-ка, послушаем.
Жанна кивнула – яда в голосе Алексея стало больше, но девушка его опять не заметила.
Наконец музыканты настроились. Воспитанная публика притихла или хотя бы старалась не так громко пользоваться столовыми приборами. Зазвучали первые ноты. Алексей насторожился. Вступили голоса – и тут Жаннин «Буратино» от души расхохотался.
– Лешка, ты чего? Прекрати! На нас люди смотрят!
– Аутентичная музыка, говоришь?.. Ох, ну ребята дают. Наверное, они на совсем уж крутых баранов рассчитывали, честное слово. Лекция для колхозников!
– Леша, ты о чем?
– Я о том, что ребята, это чистая правда, поют вполне хорошо. Для ресторанных лабухов, конечно. На твердую ресторанную «пятерку». Но вот с репертуаром у них промашечка вышла. Послушай сама!
Алексей был прав: квартет вполне поставленных теноров на три голоса выводил «Палому».
– Это, девочка, песня «Голубка» – «Ла палома» по-испански. И написал ее Себастьян Ирадьер, испанский композитор и вокальный педагог. В середине девятнадцатого века он много путешествовал, жил в Париже, был придворным музыкантом и учителем пения у императрицы Евгении, жены Наполеона Третьего. Был Ирадьер на Кубе, прожил там больше двух лет. И именно там написал «Голубку».
– На Кубе?
– Да, тогда это была заокеанская провинция Испании. «Голубка» по стилю – хабанера, в Гаване она впервые и прозвучала.
Жанна услышала знакомое слово и решительно перебила:
– Хабанера? Как в «Кармен»?
– Да, – Алексей с удовольствием кивнул. Он уже разглядел, что Жаннино молчание-кивание идет от полного ее незнания: она, похоже, вряд ли слышит все, что он ей говорит. Удивительно, как она вообще что-то улавливает в его пространных рассказах. – И хабанера из «Кармен» тоже написана Ирадьером, Бизе ее услышал и вставил в ткань своей оперы, хотя, конечно, гармонизировал. В партитуре эта ария так и называется: «Подражание испанской песенке».
– А-а-а, ясно.
– Песня быстро перешагнула залив и оказалась на континенте. Ее сделали своей строевой песней мексиканские мятежники. А их император Максимилиан даже был под нее казнен!
– Ну вот видишь! Все-таки аутентичная мелодия!
– В таком случае, девочка моя, ребята нам могут спеть и «Марсельезу» – ее повстанцы всего мира пели, не только французы пылкие.
– Господи, Лешенька, откуда ты все знаешь?
– Давно живу…
Жанна недоуменно посмотрела на собеседника.
– На самом деле, Жаннуль, все просто. Мне не очень повезло с родителями, но зато очень повезло с друзьями. Вернее, с другом Димкой. Отец его настоящий меломан – он не просто любит музыку, он старается узнать как можно больше обо всем, чем увлекается. А увлечений у него много, несмотря на то что он воспитывал сына один и поднимал Димку фактически один. Димкина мама умерла, когда мы еще в школе учились.
О друге Буратины Жанна была от Ляльки наслышана. Та много раз рассказывала и о том, какой он умный, сколько всего знает, какой галантный – куда там всем остальным Ленкиным кавалерам.
– Он просто классный, Жан! Одно плохо – бедный совсем!
– Бедный?
– Ага, ужасно! Профессор в универе, сама понимаешь…
Жанна кивнула – она отлично понимала, что университетский профессор для Ляльки не ровня. Человек «не нашего круга». А вот Лешке, похоже, плевать на такое деление на своих и чужих. Зато было не плевать Жанне: ей тоже казалось, что голодранцы должны знать свое место.
«Ну ничего, вот мы поженимся, я все на места поставлю, честное слово!»
Алексей, и не подозревавший, что за него уже все решено, продолжал:
– Вот Димкин отец нам много чего рассказывал. Пластинки ставил, не винил, а те, прежние, из шеллака. И рассказывал много… так интересно. Наверное, столько сейчас знает только какая-нибудь Википедия. Но ту надо знать, как спросить, чтобы ответ получить.
У Жанны уже не было сил, чтобы делать заинтересованное лицо. Официанты не торопились, голос Алексея убаюкивал, да и духота становилась просто нестерпимой. Девушка пошарила глазами по залу и с удовольствием увидела заветные двери.
– Прости, Леш, я оставлю тебя.
Наступила тишина, и Алексей кивнул, наслаждаясь ее мгновениями.
Глава тридцать третья
Август 2010
Дим Димыч пропустил Ирину вперед.
– Осторожно, детка.
– А что, там пещерные львы? – девушка, не оборачиваясь, сделала несколько шагов в сторону мягко звучащих голосов.
– Судя по всему, не совсем львы… Просто темно.
– Дима, ты меня принимаешь за кого-то другого. Я боюсь не темноты, честное слово.
– Ну прости, Ирусик. Это я как-то сдуру. Больше не повторится!
– Смотри, ты обещал.
Ира аккуратно положила букет на край столика и принялась поправлять юбку. Она чувствовала себя не очень уютно в таких местах – заведение-то явно не для среднего гражданина. Да и духота здесь была… почти африканская.
– Жаль, что мы не отправились гулять.
– Ну, девочка, на твоих котурнах да с таким веником только гулять. Тебе что-то не нравится?
– Душно очень, Дима. Да и заведение нерядовое.
– Ира, давай договоримся раз и навсегда. Это мы с тобой нерядовые. Оставь комплексы в покое и просто наслаждайся каждым днем и всем, что происходит. Ну что ты как маленькая!
– Комплексы-то я оставить могу. Но они почему-то меня догоняют.
– Придется возить тебя. Раньше или позже я увезу тебя от всех комплексов сразу.
Ирина сочла за лучшее сменить тему. Она, не сознавая этого, выбрала такой столик, чтобы сидеть спиной к залу. А вот Дим Димыч с удовольствием осматривался и улыбался.
– Дима, так что это за песня была?
– Которая? «Сандунга»?
– Ну да.
– Это песня из моего совсем-совсем далекого детства. Кстати, в переводе это значит «очаровательная женщина», «прелесть». Как ты!
Ира улыбнулась: Дим Димыч снова перевоплотился – вновь стал почти незнакомым и зверски привлекательным господином. Ира про себя вздохнула: да, обаяние возраста ей туманило мозги значительно быстрее, чем все остальные достоинства поклонника. Волосы чуть с сединой, мудрые морщинки у наружного края глаз, но при этом молодое и сильное тело, светлый разум, море знаний из самых разных сфер жизни… Вот что было оружием страшной убойной силы. «Хорошо, что мужики об этом не догадываются!»
– У родителей была пластинка мексиканского певца Хорхе Фернандеса. Ее ставили у нас каждый раз, когда собирались гости и наступало время танцев. Родители были такой красивой парой…
Дим Димыч положил руку на пальцы Ирины.
– Ты увидишь сама. Мама почти не изменилась.
– А отец?
– Он умер уже больше десяти лет назад. Сердце.
– Ой, Дим, прости!
– Ничего, Ирочка. Все мы смертны, тут ничего не поделать. Ты же совсем ничего обо мне не знаешь, что ж обижаться?
– Наверное, у меня еще будет время узнать, – Ира обещающе улыбнулась.
Подошедший официант отвлек Дим Димыча, и девушка смогла оглянуться. Заведение показалось ей странным, но все-таки имеющим свой шарм. Песня закончилась, на зал легла тишина, относительная конечно. Ребята с гитарами перелистывали ноты на пюпитрах.
«Наслаждайся каждым днем, дурочка! Расслабься! Ну не съест же он тебя прямо сейчас! Что ты подобралась, как перед экзаменом?!»
Ира послушалась сама себя – откинулась на спинку кресла, закинула ногу на ногу, попыталась успокоить дыхание. Дим Димыч скользнул по ней глазами. Потом перевел взгляд на зал, а затем, как-то слишком быстро, обратно на Ирину. Нарочито заботливо переставил цветы в вазе, только минуту назад аккуратно поставленные официантом и ни в какой заботе не нуждавшиеся, наклонился почти под стол, словно пытаясь поправить обувь.
«Да что такое? Что происходит?» – все эти странные движения заставили Ирину снова насторожиться.
– Дима, что случилось?
– Все в порядке, Иришка! А почему ты спрашиваешь?
– Дим, ты что, увидел кого-то знакомого? Неприятного? Хочешь уйти?
– И потерять вечер в твоем обществе? Да ни за что на свете!
Но Ирине не показалось – Дмитрий с видимым облегчением выпрямился.
– Не возражаешь, если я сяду к тебе поближе?
Девушка безразлично пожала плечами – они бывали и куда ближе, чем сейчас. И тогда почему-то Дим Димыч ее мнением не интересовался.
– Ну вот, малышка, так я смогу держать тебя за руку.
– И кормить с ложечки, – Ирина почему-то нервничала все сильнее. Вероятно, поэтому в ответ нахамила.
– А что – отличная мысль. Это может быть очень эротично!
– Дима, прекрати!
– Ирушка, все хорошо! Ты просто еще не пришла в себя после поездки, вот поэтому и дергаешься по поводу и без него. Я рядом, ничего не бойся.
Дим Димыч приобнял девушку за плечи и прижал ее голову к своему плечу. Ирина почувствовала, как чуть заметно сдвинулись друг к другу стены клетки, хотя дверца еще оставалась открытой.
Дамская комната побаловала душу Жанны своим подчеркнуто европейским дизайном и чистотой. Музыка сюда едва долетала, кухонных запахов не было и в помине. Кондиционированная прохлада, которая почему-то совершенно не ощущалась в зале, заставила девушку поежиться.
– Господи, как бы сделать так, чтобы сейчас вот сразу оказаться дома? Забрать его в охапку и фьють – уже в спальне?
Прислушавшись к себе, Жанна, однако, поняла, что забирать Алексея она вовсе не хочет. Более того, не хочет очень и очень. Что мечтает она сейчас оказаться у себя дома и в одиночку. Или у Митечки дома и вдвоем с Митечкой.
– Я не выдержу, честное слово! Я не выдержу даже месяца с ним! Пошла Лялька к дьяволу вместе со своими идеями! Чтобы выйти замуж за ее братца, мне надо сначала повеситься!
Вкрадчивый внутренний голос сейчас почему-то молчал. Обычно он останавливал Жанну, удерживал от скоропалительных решений и поступков. Но, похоже, и ему Алексей уже встал поперек глотки.
Жанна аккуратно вымыла руки, неторопливо обсушила их бумажным полотенцем, другим промокнула абсолютно сухое лицо и поправила помаду в уголках губ. И только когда очередная мелодия закончилась, решила, что к Алексею можно вернуться. В конце концов, заказ уже должны были принести – и ее ждет, может быть, не очень нудная лекция. Но, главное, совсем недолгая.
Так оно и оказалось. «Аутентичные» блюда были поданы на вполне европейских тарелках, накрытых к тому же блестящими полукруглыми крышками. Вино высилось посреди стола в ведерке со льдом. Алексей, улыбаясь, ее ждал.
– Ну вот и ты! Жанка, ты пропустила чудную композицию! На редкость приятную. Ребят твои подружки не зря хвалили! Молодцы!
– Что они пели? – больше для порядка поинтересовалась Жанна.
– «Ла Сандунга», «Прелесть» в переводе…
Жанна подняла на Алексея недоумевающие глаза.
– Я же тебе говорил, что Димкин отец был настоящим меломаном. Вот эта песня – действительно мексиканская. И дома у них была настоящая коллекция пластинок из шеллака. Не поверишь, начиная, наверное, годов с пятидесятых. На одной из них и была эта песенка. Она и еще несколько чудесных мелодий. Стиль редкий, называется уапанго. Меня прямо околдовывали такие вещи. А вот имени исполнителя я, убей, не могу вспомнить. Я словно в детство вернулся.
У Жанны не осталось уже сил интересоваться ни уапанго, ни шеллаком. Ей стало совершенно все равно, куда и зачем вернулся Алексей. Она мечтала только об одном – чтобы этот вечер закончился как можно быстрее. Вернее, чтобы вечер с Алексеем закончился как можно быстрее. И тогда она прыгнет в метро и поспешит к Митечке. Просто чтобы наконец прийти в себя от этих бесконечных лекций.
Жанна пригубила прохладное вино.
– Так вот почему они его во льду подают!
– Чилийские вина, вообще-то, охлаждать не принято. Но…
Жанна мысленно застонала. Бог с ними, с этими экзотическими блюдами! Она вот прямо сейчас убежит. Бросит своего унылого занудного Буратину и сбежит туда, где никто и ничему ее учить не будет. Где она станет самой собой и будет делать все, что захочет! И где не надо будет себя контролировать, ежесекундно думая о том, как завоевать и как кивнуть, как понравиться и как привязать, да покрепче!
Жанна еще раз пригубила вино, подняла глаза на собеседника, стараясь все же, чтобы ей был виден зал, но Алексей не сомневался, что она смотрит только на него. Ее усилия пропали даром: ее спутник увлеченно сворачивал что-то на тарелке. А вот в дальнем конце зала…
Жанна окаменела, опустила глаза и потом снова подняла их, взглянув туда, где ей привиделся знакомый силуэт. Присмотрелась получше и очень аккуратно поставила бокал на стол.
Ей ничего не привиделось. За дальним столиком, вполоборота к ней, сидел ее Митечка и ласково обнимал за плечи какую-то тощую фифу. И не просто обнимал, а прижимал ее голову к плечу, что-то шептал на ушко.
Ее Митечка!
Жанне показалось, что из-под ног, качнувшись, уходит пол, что все вокруг закрутилось, как в карусели, что вращение все ускоряется и ускоряется. Кровь бросилась девушке в лицо, стало нечем дышать.
Ее Митечка и какая-то крыса! Здесь!
Жанну буквально вынесло из-за столика. Шаг, второй третий… И вот она уже стоит прямо напротив этой сладкой парочки.
– Ну что, любовничек?! Вот и ты, мой трудолюбивый!
– Жанна? Что ты?..
Девушка уперла руки в бока.
– Да я-то тут делаю что хочу! А вот ты! Сволочь! Ты же только сегодня должен был из своего Прямосибирска прикатить! А ты, скотина, оказывается, все это время здесь ошивался, другую себе завел да по кабакам ее теперь водишь!
Тут Жанна перевела гневный взгляд на спутницу Митечки.
– И где ты только такую уродину нашел?! Ни кожи, ни рожи! Меня что, тебе уже мало?! Или, наоборот, слишком много?!
Девушка рядом в Митечкой вжалась в кресло.
– Мало, скотина, скажи!
– Жанна, успокойся! Не ори!
– Да я сейчас убью тебя просто! И больше орать не буду. И фифу твою линялую вместе с тобой, чтобы мужиков не уводила!
Как в плохом кино, Жанна вцепилась в волосы Митечкиной спутницы. Та ойкнула. Жанна стала трусить девушку, и впрямь стараясь вырвать ее линялые волосенки. Те не поддавались – и от злости Жанна завыла в голос.
Девушка пыталась прикрыться руками, как-то защититься, перехватить захват этой фурии, оторвать от себя ее страшные пальцы.
Звонкая пощечина ослепила Жанну болью, вторая заставила разжать сведенные судорогой пальцы, а третья вынудила прикрыть собственное лицо.
– Уймись! – голос Алексея загремел во внезапно наступившей тишине. – Ну!
Жанна с испугом взглянула туда, где только что были страшные жесткие руки. Но там было пусто. Зато под колени ей ударило кресло, заставив упасть со всего маху.
– Держи свою истеричку, любовничек, не знаю уж, как тебя зовут. Крепко держи, можешь связать!
Митечка бросился выполнять приказ.
– Девушка, девушка! Как вы? Все в порядке? – Алексей наклонился в девушке. Та, стараясь прикрыть голову, еще сильнее вжалась в кресло. – Девушка! Поднимите голову! Вам плохо? Вызвать скорую?
Ангел попытался аккуратно разжать руки Митечкиной спутницы.
– Ну, давайте осторожненько, вот та-ак…
Та послушно опустила руки и наконец взглянула на своего спасителя.
– Ира?!
– Ангел?
– Рыжик мой, это ты? Она тебе очень больно сделала? Может, все-таки скорую?
Пальцы Алексея принялись ощупывать голову девушки, потом опустились к плечам и шее. Больше это зрелище выносить Жанна не могла. Митечка стоял рядом, но до вазы с охапкой цветов было еще ближе.
– Жанна! Нет!
Тяжеленная ваза, расплескивая воду и роняя цветы, полетела в Алексея. Но крика Ирининого спутника хватило, чтобы Ангел успел упасть на девушку, прикрывая ее собой. Кресло развалилось, опрокидываясь, и Ирина распласталась на полу. А сверху на нее упал Алексей.
Грохот разбившейся о стену вазы и плеск воды поставили точку в этой мерзкой сцене.
Глава тридцать четвертая
Август 2010
– Как ты тут, маленькая моя? – Алексей, не обращая внимания на картинку на дверях, заглянул в дамский туалет.
К счастью, кроме Иры, пытающейся привести себя в порядок после истерики, здесь никого не было. Должно быть, посетителей, и без того немногочисленных, в ресторане значительно поубавилось. Но Алексею было все равно – его фея, хозяйка мыслей, нуждалась в помощи.
– Ничего, Леш… Уже нормально, – девушка бледно улыбнулась.
Алексей вошел в сияющий серым кафелем и зеркалами туалет. Да будь там хоть сотня дам в неглиже или вовсе без оного – ему было все равно. Дамский туалет ли это, кухня или даже кабинет директора – сейчас его ничто не могло остановить.
Ангел оглядел девушку со всех сторон – к счастью, все и в самом деле было почти нормально. Ни синяков, ни ссадин, непременных участников любой драки, ни порезов, которые могла бы оставить хрупкая ресторанная посуда или распавшееся до щепок кресло.
– Она… она ничего сделать не успела… А вот ты…
Алексей покраснел – в пылу «битвы» он мало что соображал. Но все-таки падать на Ирину не следовало. Девушка улыбнулась, маленький чертенок выглянул из ее глаз.
– Ты, похоже, нанес мне многочисленные травмы. Теперь даже не знаю, к какому врачу обращаться…
– Я нанес, я и лечить буду, – пробурчал Алексей, все-таки решившись повернуть девушку спиной к себе и осторожно ощупывая ее спину. – Здесь не больно? А так?
Ира отрицательно качнула головой.
– Смотри-ка, действительно все хорошо.
– Раны, нанесенные словами, не заметны, но невероятно глубоки…
– Успокойся, Ириш. Она просто ревнивая дура, скандальная и скверно воспитанная.
– А я линялая фифа…
– Ты прекрасна! Самая умная и спокойная, самая красивая! Ты неповторимая! Запомни!
Ирина подняла на Алексея глаза. Их лица почти касались друг друга. Ее Ангел смотрел на нее, не отрываясь, он, похоже, старался разглядеть, как в ее голове отпечатываются эти слова.
– Запомнила?
Губы Иры чуть шевельнулись:
– Да.
И только тогда Алексей ее поцеловал. Всерьез, не играя, не примериваясь, так он делает что-то или нет. Не высказывая свои права на нее. Никому ничего не доказывая. Ирина ответила – тоже всерьез, тоже не примериваясь. Потому что этот поцелуй оказался на диво правильным. Не чужим или привычным, не робким или настойчивым, не влажным или чувственным. Он ничему не учил, он ничего не требовал. Он был правильным, единственно верным. Таким, каким только и может быть поцелуй любящих людей. Людей, самой судьбой предназначенных друг для друга.
Время вокруг остановилось – они ничего не слышали и не видели. Только он и она, двое. Одни в целом мире.
Наконец Алексей оторвался от ее губ.
– Умывайся, пойдем отсюда.
Ирина послушно наклонилась к раковине и открыла кран. Только сейчас Ангел чуть пришел в себя и наконец сообразил, куда именно вломился. Стесняться и сбегать было явно поздно. Но вот отвернуться оказалось в самый раз. Он вытащил пачку, щелкнул зажигалкой и закурил.
Адреналин, похоже, уже не действовал – мысли прояснились, появилась хоть какая-то возможность проанализировать все, что только что произошло.
Вернее, появилась бы. Потому что в этот самый момент по ушам ударила включившаяся пожарная сигнализация – дым от сигареты достиг датчика. С трудом выносимый вой, мигание красного вращающегося фонаря в небольшом помещении казались настоящими криками грешников в аду.
– Господи, Леша, что это?!
– Пойдем отсюда быстрее, Иришка… Мы и так уже натворили достаточно, только пожарных нам сейчас и не хватало!
Он схватил Ирину за руку и потянул за собой. Та послушно сделала несколько шагов, но перед дверью остановилась.
– А что там?.. А она?.. А они?..
– Там все в порядке. Уже все хорошо, честное слово. Никого нет – тебя никто не обидит. Ни сейчас, ни в ближайшие сто лет. Я тебе это обещаю.
– Идем, – вздохнула Ирина.
Закрывшаяся дверь несколько пригасила истошные звуки сигнализации. Но ровно настолько, чтобы напомнить, что из этого места надо сбегать и побыстрее.
В зале действительно никого не было. Хмурые официанты уже расставляли посуду на столах, занявших свое место. Ни один из них даже не оглянулся – ни на вой сирены, ни на убегающих посетителей. Похоже, Алексей успел всех приструнить еще до того, как заглянул в дамскую комнату.
Ирина осмотрелась: ни осколков, ни обрывков цветов. Только влажное темное пятно на стене напоминало о произошедшем.
– Так что, мы можем уходить?
– Мы должны уйти, девочка моя! На сегодня хватит и разбитой посуды, и разбитых сердец!
Ирина не улыбнулась – пока это была совсем не смешная для нее шутка.
«Ничего, моя хорошая, все наладится. Теперь все будет хорошо, честное слово!»
Неизвестно, кому Алексей давал сейчас честное слово – то ли Ирине, то ли себе самому. Должно быть, все-таки обоим, потому что вдруг понял, что они одно целое, даже не пара, а просто одно существо – у них общее дыхание, общий взгляд на мир и, как это важно, одно, общее будущее.
Ирине не пришло в голову искать Дим Димыча глазами, она вообще забыла о нем. Словно с несколькими волосками эта истеричная девица вырвала и все воспоминания о том, что было еще совсем недавно. Обо всем вообще.