Когда сбываются мечты Одувалова Анна

Глава 12. Волнение

Волнение. Тяжелый недуг, вызванный приливом чувств от сердца к голове. Иногда сопровождается обильным выделением из глаз гидрохлората натрия.

– Дорогой Антонио, что с тобой сегодня? Ты сам на себя не похож, – так Эусебио Гуэль приветствовал архитектора.

Сердечно обнявшись, как всегда они это делали при встрече, граф Гуэль и Антонио Гауди смотрели друг на друга.

– Со мной все в порядке, не беспокойся, – ответил зодчий. – Просто неважно спал, поэтому чувствую себя совершенно разбитым. Но если бы это было самой большой проблемой на сегодняшний день, я был бы абсолютно счастлив.

Мужчины рассмеялись.

– Пойдем в гостиную, выпьем по чашке кофе, думаю, это тебя подбодрит, а потом обо всем поговорим, – граф положил руку на плечо Антонио и повел его в комнату.

– Антонио, – тон графа стал деловым и немного обеспокоенным. – Нам надо с тобой кое-что обсудить. Вчера мне принесли твои последние счета. Мой бухгалтер говорит, что ты потратил в пять раз больше денег на этой неделе, чем на прошлой. Он серьезно обеспокоен тем, что мы выбиваемся из согласованной сметы на строительство.

Служанка принесла кофе и разлила по чашкам. Антонио, хранивший молчание до первых глотков, блаженно улыбнулся:

– Теперь мне и вправду лучше, – сказал он. – Я не могу сейчас говорить о деньгах, дорогой Гуэль. Слишком много произошло в моей жизни, и я абсолютно не способнее сейчас разбираться в счетах.

– Много чего произошло? – Гуэль взглянул на него с некоторым любопытством. – Плохого или хорошего?

– Я сам еще не понял, – протянул Гауди и умолк.

Как он мог это объяснить? В голове был какой-то туман, в висках стучало, и ему хотелось думать только о ней. Разве мог Антонио сказать Гуэлю, что он был снова безоглядно влюблен, если сам даже не понял, как это произошло? Слишком стремительно, чтобы он мог отдавать себе отчет в происходящем. Он не считал взгляды, которыми они обменялись с незнакомкой. Возможно, их были сотни: сначала застенчивых, потом украдкой рассматривающих, потом открыто изучающих, и вдруг распаляющих, призывных, сулящих наслаждение. Но, наверное, точнее это было бы назвать любовью с первого взгляда. Он совсем позабыл о том, что сказала ему Пепета, словно его оскорбленная душа, не в силах вынести острую боль, старательно вымарала образ вероломной возлюбленной в его памяти белой краской.

Антонио и таинственная красавица стояли на почтительном расстоянии друг от друга. Он пытался разглядеть ее получше. На первый взгляд, ее лицо выглядело очень знакомым, он силился догадаться, припомнить, кто она такая, но это было напрасно. Темные длинные волосы, белая кожа, точно у фарфоровой куклы. Она не была похожа на местную модницу. Все, кто жил в Барселоне, были обласканы ярким средиземноморским солнцем, и их кожа приобрела теплый персиковый, оливковый или бронзовый цвет. Яркая незнакомка выделялась из толпы. Не только один Антонио, но и многие из присутствующих мужчин были не в силах оторвать от нее взгляд. Она открыто улыбалась, чего из желания следовать неписаному правилу скромниц не делали большинство барышень Барселоны. Ее полные коралловые губы не оставляли выбора: каждый мужчина сгорал от безумного желания их поцеловать. Ее платье было чересчур открытым и давало возможность даже при наличии весьма сдержанного воображения предположить, какое роскошное тело скрывает легкая ткань. Она стояла среди толпы, выделяясь на фоне чопорных матрон, но никто не осуждал ее за это, кроме, разумеется, признанных красавиц города, которые до смерти боялись проиграть в этом противовстоянии. Мужчины же с замиранием сердца любовались ее открытым плечами, наверное, более острыми, чем у многих. Она была довольно высокой и худой, поэтому серебристо-серое платье, ниспадающее до пола, делало ее похожей на каплю воды.

Такой, по крайней мере, увидел ее Антонио. Сам не ожидая от себя подобной смелости, он быстрыми шагами пересек комнату и оказался рядом с ней.

– Меня зовут Антонио, – представился он.

– А я – Лайла.

Он взял ее руку и поднес к губам, вдыхая дивный аромат ее кожи.

– Я Вас где-то уже видел, – начал он. – Вы недавно в нашем городе?

– Да, наверное, всего несколько… Но мы определенно уже виделись, – подтвердила Лайла.

– Вы хотите здесь остаться? – напрямик спросил Гауди. – Или мы можем уйти прямо сейчас?

Лайла посмотрела на него, слегка прищурившись.

– Думаю, что нам уже давно пора. Пойдемте.

Он взял ее под руку, и они быстро вышли. Антонио открыл глаза и увидел, как поднимается солнце. Он огляделся. Он был один в своей квартире, и таинственная Лайла была лишь частью его сна. Он сел в постели и потер руками лицо, словно желая еще раз ощутить аромат сна. Иногда так бывает, просыпаешься, и не можешь решить, было это на самом деле или это всего лишь твои фантазии. Но хочется, чтобы все-таки это было правдой, ведь во сне ты был свободен и счастлив.

Действительность, в которую вернулся Антонио, была более жестокой и приземленной. Наконец выбравшись из постели, хранившей тепло воображаемой черноволосой Лайлы, Гауди отправился на кухню, зябко ежась от утренней прохлады. «Что же это было? – стал размышлять Антонио, нарезая себе фрукты на завтрак. – Мое подсознание послало мне ангела-хранителя, чтобы я окончательно не потерял рассудок. Почему это происходит со мной? Почему если идет дождь, то я промокаю до нитки, а все остальные успевают открыть зонты?»

Он механически срезал кожуру апельсина, вдыхая его бодрящий аромат.

Сейчас в гостиной графа Гуэля он пытался собрать события прошедших дней в какой-то связный рассказ, чтобы поделиться с другом. Сердце его ныло, когда он поведал графу о встрече с Пепетой. Казалось, он уже смирился с произошедшим, но вновь и вновь прокручивая в голове ту романтическую беседу, он искал свою ошибку, стремясь понять, что сделал не так. Или он искал утешения? Не разобрать. Восстанавливая по слову свой разговор с любимой девушкой и переживая все вновь, он пытался унять душевную боль.

– Я не знаю, как правильно это сказать, – он помнил, что начал это объяснение, едва ворочая языком. Казалось, тот распух и еле умещался во рту и мог воспроизводить только нечленораздельные звуки.

– Правильно? – с некоторой издевкой переспросила рыжеволосая красавица. – Ты говорил, что пропускал много занятий, учась в университете, но неужели ты настолько безнадежен и беспокоишься, что не справишься с грамматикой?

Он посмотрел на нее, усмехнулся, оценив иронию, так присущую ей. Сейчас это было неуместным, и очень сильно расстроило его. Он хотел, чтобы она воспринимала его серьезно, но, по-видимому, у сеньориты Мореу не было по отношению к Гауди никаких серьезных чувств. Он отвел глаза. Оба молчали: она выжидающе, он, раздумывая, стоит ли продолжать, и собираясь с духом.

– Ты же знаешь, что я вижу красоту мира в линиях и красках, мое призвание – архитектура. Разумеется, я не мастер художественного слова. Поэтому, прежде чем я продолжу, ты должна мне кое-что пообещать.

– И что же? – в ее глазах мелькнуло любопытство.

– Что ты не обидишься, услышав, что я хочу сказать. Ты должна знать, что я не хочу тебя обидеть, – он продолжил нелегкое объяснение. – Мне чертовски сложно об этом говорить.

– О чем же ты хочешь побеседовать? Может быть, я смогу тебе помочь?

Эта женщина была непостижима, он не мог разобраться, что происходит в этой хорошенькой головке, что она думает о нем.

– Ты сейчас серьезно говоришь или опять смеешься надо мной? – молодой архитектор не хотел дольше оставаться в плену иллюзий и решил развеять свои сомнения.

Она посерьезнела и даже немного смутилась.

– Скорее, – начала было она, но оборвала сама себя, – нет, я даже сама не знаю. У тебя очень долгое предисловие получилось, и мне показалось, что ты меня сейчас винишь за свои мучения, за то, что тебе приходится подыскивать слова и вести эту напряженную беседу.

Эти слова подбодрили его, и он выпалил на одном дыхании, желая покончить с этим:

– Хорошо, тогда я прямо так и скажу. Хосефа Мореу, я хочу, чтобы ты стала моей женой.

В следующее мгновение всегда уверенная в себе Пепета немного опешила. Она растерялась, ведь Антонио никогда не обращался к ней, называя ее полным именем, зная, что ей не очень-то оно нравится. Но ситуация требовала торжественного тона, и он хотел звучать официально. Все это делало сцену похожей на оглашение приговора в зале суда.

– Как тебе такая формулировка? – явно наслаждаясь произведенным эффектом и испытывая невероятное облегчение, что самое страшное уже позади, спросил Антонио. Пепета все еще была в замешательстве.

– Да, формулировка прямая, понятная, хорошая, а главное – очень точная, – Пепета словно бусинки нанизывала эпитеты на нить своей фразы, но нужных слов никак не находила. Ей было не по себе от неожиданного признания, и она старалась не встречаться взглядом с влюбленным мужчиной.

Они снова умолкли.

– Хочешь, я расскажу тебе об одном забавном случае? – вдруг заметно повеселев, предложила она, меняя тему.

– Давай, – Антонио поспешил согласиться, потому что улыбка на ее лице в данный момент означала, что она не обиделась на его признание, не даст ему пощечину за дерзость и продолжит, по крайней мере, непринужденно и вежливо разговаривать с ним. Конечно, он затевал весь разговор не за тем, чтобы она рассказывала какие-то анекдоты. Но, в конце концов, это тоже была его маленькая победа, она выслушала его и не убежала.

– Ты не поверишь, но однажды, когда мне было двенадцать, я предложила одному мальчику, с которым мы вместе играли, когда были детьми, жениться на мне, – сообщила Пепета.

– Неужели?

– Конечно, это было забавно. Хотя мы и были детьми, с моей стороны, выглядело это, признаюсь тебе, довольно серьезно.

Разумеется, он был удивлен, и, может быть, не до конца поверил в то, что она сказала. Хотя, все было вполне вероятно, ведь эта спокойная и невозмутимая барышня, казалось, не страшится никаких преград и не обращает внимания на условности. Мысли быстро проносились в голове Антонио. Может быть, она это сделала из симпатии к нему? Выдумала историю, чтобы показать, что понимает его? Он никогда об этом не узнает. И все-таки, он подумал, что если бы он действительно для нее что-нибудь значил, она бы сразу ответила на его предложение, а не стала бы отшучиваться. Ему казалось это логичным. И все же он отважился спросить, прервав растекающуюся между ними напряженную паузу:

– Ну, и что дальше? Я жду.

– А разве ты о чем-то спросил? Ты ждешь от меня продолжения или ответа?

– Да. Что ответил тот мальчик? – быстро парировал Гауди, хотя обоим собеседникам было понятно, что оба думают о том, что происходит здесь и сейчас, а не в давнишней детской игре.

– Знаешь, – сейчас Пепета говорила совсем серьезно, и, как ему показалось, немного печально, – он ничего не ответил. Мне было двенадцать, а ему пятнадцать, он был совсем взрослым. Услышав мое предложение, он заметно занервничал и явно ощущал себя не в своей тарелке. Должна тебе признаться, что в тот момент я ликовала.

– Почему? – изумился Антонио. – Какой у тебя был повод для веселья?

Она вздохнула, видно было, что ей совестно говорить об этом:

– Я отомстила ему.

Антонио почувствовал, что в душе этой девушки бушевали такие страсти, о которых, имей он писательский талант, ему было бы впору писать драмы.

– Несколько лет, когда мы были совсем маленькими, лет по семь-восемь, мы вместе играли и гуляли, и нам обоим нравилось проводить время вместе. Но потом Сантос отдалился и перестал обращать на меня внимание. Он игнорировал меня, делал вид, что я еще маленькая, лишь иногда играл со мной. Но я-то знала, что у него была подружка, и я видела несколько раз, как они обнимались и украдкой целовались в саду, тщательно скрываясь от глаз взрослых. А я шпионила за ними и все видела. Я не смогла простить Сантосу измену.

– Бедняга Сантос, – только и вымолвил Гауди.

На долю секунды лицо Пепеты исказила гримаса презрения, которая была мгновенно стерта напускным состраданием.

– Ты думаешь, что я издеваюсь и над тобой? – спросила она.

– А разве нет? – он подумал, что это прозвучало довольно резко, но в эту минуту Антонио потерял надежду и был на грани отчаянья. – Мне больше нечего добавить, пожалуй, я тебе уже все сказал. Понимай все как хочешь, а мне пора. У меня встреча с графом, надо торопиться, Гуэль не любит ждать.

И хотя это не было правдой, он хотел прекратить этот затянувшийся разговор ни о чем и поскорее расстаться с Пепетой. Не навсегда, конечно, а только на сегодня, чтобы у каждого было время пережить в душе все случившееся.

– Вообще-то я хочу, чтобы то, что ты сказал, было правдой, – тихо остановила его Пепета. – Но я не готова дать ответ прямо сейчас, мне надо подумать.

Он видел, что на этот раз она не притворяется, и это обрадовало его. Он понял, что любые слова сейчас будут неуместны. Ему осталось сделать шаг, дотронуться до ее руки, обнять ее и целовать сначала скромно, едва касаясь жаждущими губами ее лица, потом уверенно, когда она ответит ему желанием своих полуоткрытых губ, застенчивостью закрытых глаз и страстью биения любящего сердца. Но он сдержал свой порыв и просто сказал:

– Значит, еще не время. Конечно, подумай, у тебя вся жизнь впереди.

– Я не очень хорошо разбираюсь во всем этом, советчик в делах сердечных я не из лучших, – проговорил граф, выслушав всю историю молодого и темпераментного друга. – Может быть, тебе не стоит отчаиваться? Пепета расскажет обо всем родителям, а те – люди здравомыслящие, они-то знают, что брак с тобой – весьма завидная перспектива. Они должны на нее повлиять. Я уверен, что она согласится.

– В том все и дело, – вздохнул Антонио, – она не слушает никого, не терпит вмешательства в свою личную жизнь, понимаешь? Она не похожа на невест твоего времени. Она много читает, водит дружбу с вольнодумцами, гомеопата ми. Однажды она даже уговорила меня присутствовать на спиритическом сеансе.

Эусебио в изумлении охнул.

– Это было весьма занятно, должен тебе сказать, – продолжал архитектор. Вдруг он замер, лицо его прояснилось. Он стал яростно растирать измученные ревматизмом колени. Так он поступал всегда, когда был чем-то сильно взволнован. Усмиряя физическую боль, он искал покоя для души.

– Я ясно видел ее лицо. Я понял, где ее видел.

– Кого? – Гуэль в недоумении следил за его резкими движениями.

– Лайлу. Я видел ее в зеркале во время спиритического сеанса. Никаких сомнений – это была она, – он вскочил и принялся шагать по комнате. – Она разлучила короля Вильгельма Вюртембергского с его женой.

Граф не на шутку забеспокоился и осторожно предложил:

– Антонио, ты очень устал за последние месяцы. Я на днях собираюсь поехать в Тунис по делам своей торговой компании. Не хочешь составить мне компанию и недельку отдохнуть?

Антонио засмеялся:

– Представляю, как я тебя напугал дорогой друг. Не волнуйся, я в полном порядке. Когда-нибудь я тебе еще расскажу подробнее об этом сеансе, но сейчас я должен идти.

– Куда ты собрался в таком состоянии? Умоляю тебе, только не появляйся таким у Мореу. Они решат, что ты тронулся, и тогда Пепета никогда не выйдет за тебя.

– Пепета меня больше не интересует, Эусебио, и я к ней не собираюсь, по крайней мере, в ближайшие дни. Я иду домой, чтобы посмотреть в то зеркало. Я должен все проверить.

Граф не пытался его остановить, понимая, что это бесполезно.

– Оно висит у меня над ванной, – уже в дверях обернулся и крикнул Антонио.

Глава 13. Свобода

Свобода. Одно из наиболее драгоценных завоеваний воображения.

Селеста в изнеможении опустилась на пол. Сидя в метре от мольберта, она смотрела на только что выполненный набросок. Что это? Моя новая картина? Идея мистического сюжета? Она сама не осознавала, что нарисовала спиритический сеанс: сидящих вокруг стола людей, напряженно уставившихся на круг с буквами. Откуда у нее эта идея? Было очень четкое ощущение, что она это видела собственными глазами, но этого быть не могло. Она даже была не в состоянии припомнить никого, кто рассказывал ей о таком ритуале. Может быть, она об этом читала? Или…

– С таблетками надо завязывать, – неожиданно твердо произнесла она вслух и растянулась на полу своей мастерской.

Уставившись в потолок, она тщетно пыталась ни о чем не думать, но рой обрывочных идей и воспоминаний расширял голову до состояния воздушного шара. С тех пор, как погиб Джеймс, Селеста жила в полной изоляции от окружающего мира. Нет, она не заперлась в комнате, не голодала. Она выходила в магазин, когда продукты или краски заканчивались, покупала все необходимое и возвращалась домой. Часто она прогуливалась по улицам, сидела на скамейке в парке, только ни с кем не разговаривала, не читала книг и газет, не смотрела телевизор. Все время она жила только в мире своих мыслей. В их беспокойном беге ей надо было найти смысл жизни после всего случившегося. Теперь, когда не стало брата, и ей было не о ком заботиться, зарабатывать деньги подделкой картин стало неоправданно рискованным приключением. Отделавшись от Крамера, она должна была научиться жить самостоятельно. Или жить на этом свете ей вообще не стоило?

После смерти Джеймса, она несколько дней была в глубочайшем шоке. Кто-то из офицеров полиции, обеспокоенный ее состоянием, отвел Селесту к врачу, который прописал таблетки от бессонницы, которая истязала ее по ночам. Селеста была так рассеяна, что принимала лекарство, когда вспоминала о нем или когда пузырек просто попадался на глаза: утром днем или вечером или несколько раз в день. Постепенно границы между частями суток размылись, и она просыпалась, когда действие таблетки заканчивалось. В короткие периоды бодрствования она писала фантасмагории, необычные формы и существа заполняли ее полотна. «Многие художники и писатели творили под воздействием алкоголя или каких-нибудь наркотических веществ. Может быть, так я стану знаменитой. Буду фиксировать все свои видения и идеи, пришедшие мне во сне. Только бы найти правильные краски, только бы суметь все это высказать!» И снова забытье.

Она вышла из квартиры и увидела, что вся лестница превратилась в торговую ярмарку. Расположившись на каждой ступеньке, здесь продавали множество вещей нужных и ненужных: деревянные ложки и браслеты, открывалки для бутылок и крышки для кастрюль, бусы, миски, словом все, что можно было разместить на импровизированных столах-лотках. Это огромный рынок перекрыл спуск вниз. Конечно, можно было воспользоваться лифтом, но и тот был заблокирован. Она заглянула в большую кабину, где толпились ее соседи, терпеливо ожидая, что машина заработает, и они смогут выбраться из превратившегося в балаган дома. Вдруг кто-то из жильцов сказал:

– Надо торопиться, бежать в другой подъезд, по чердаку еще можно перебраться и там спуститься вниз и выйти на улицу.

Она решила воспользоваться подсказкой и поспешила на крышу. Перешагивая через кучи мусора, наступая на шаткие балки, она перебралась к другому подъезду, девять завитков винтовой лестницы вниз, и вот, она на улице. Бежать! Эта мысль набатом стучала в голове. Куда она бежит, Селеста не понимала. Она заспешила по улицам, по набережной, в ограждение которой бились волны. Вода, опять вода! Она боялась, что одна из волн может захлестнуть и ее, поэтому только прибавила шагу. Опасливо озираясь, она, спотыкаясь, торопилась по пустынным сумрачным улицам, мимо пробегали стаи бродячих собак. Сначала собаки почти не обращали на нее внимания, но потом стали смотреть агрессивно, некоторые подбегали, желая укусить. Она схватила палку, чтобы отбиваться, но собаки стали нападать на нее по трое, силы были неравными, и только непрерывное бегство помогало ей сохранить жизнь. Она должна была вырваться из этой жуткой реальности. Ощущение погони не давало отдышаться, поворот, еще один, и она снова на знакомой улице. Вздох облегчения, она видит маму и Джеймса, она дома.

Селеста открыла глаза: «Это всего лишь сон, но теперь я знаю, как мне вернуться, как стать самой собой. Только не останавливаться!»

Она вспомнила, как приехала в Америку, тогда она существовала вне времени и реальности. Например, она не заметила, как потеряла свой паспорт. Он понадобился ей, чтобы устроиться в гостинице, и только тогда она обнаружила пропажу и обратилась в полицейский участок. Там она совершенно откровенно призналась, что не помнит абсолютно ничего о том, как это произошло. Возможно, она была не очень внимательна, и ее обокрали в аэропорту. Она не помнила или не хотела помнить свое имя, поэтому назвала то, которое пришло в голову. Все очертания предыдущей жизни были неясными, расплывались, словно лежащие под водой камни. Воды она сторонилась: что-то в этой стихии ее настораживало. Но что именно? Восстанавливать логические связи было трудно.

Так прошел почти год. Она сняла небольшую квартиру в Нью-Йорке и жила на грани реального мира и лекарственного сумрака. Когда боль от потери близкого человека понемногу начала притупляться, Селеста стала находить прелесть в окружающем мире. Закончились деньги, вырученные от продажи квартиры в Риме, все их с Джеймсом сбережения, надо было снова искать работу. Она снова, как когда-то, устроилась официанткой в пиццерию, а по вечерам писала картины, мечтая, что когда-нибудь сможет их продать и выручить деньги. Ее собственные полотна продавались с трудом, зато точные копии шедевров, которые она тоже писала, раскупались очень охотно. Спустя еще один год, она накопила денег, чтобы вернуться в Рим.

Зачем сейчас, приехав в Италию, снова обретя покой души, она снова взялась за таблетки? Ответ на этот вопрос был прост и банален. Она мечтала создать шедевр, картину, которая войдет в историю. Может быть, Габриэль Крамер, в сознании Селесты он всегда был самым строгим и честным критиком, удивится и похвалит ее. Несмотря ни на что, сквозь годы ее тянуло к этому мужчине. Постепенно в ее памяти стирались опасения и страх разоблачения, она помнила только упоение работой в то время, когда она писала копии для Крамера. Ее подпитывало и окрыляло его одобрение, она чутко относилась к его замечаниям и радовалась, когда он находил ее работы безупречными. Как-то, когда они ужинали в ее квартире в Риме, она рассказала ему, что у нее есть замысел собственной картины, написанной в ее оригинальном стиле. Эта идея не давала ей покоя, но работа на Габриэля не оставляла ей времени ни на что больше. Крамер выслушал ее, тяжело вздохнул, поцеловал ее в лоб и сказал:

– Это жизнь, детка! Сейчас ты не можешь себе позволить писать собственные полотна. Тебе надо зарабатывать на жизнь для вас двоих. Я знаю, что придет время, когда у тебя будут персональные выставки, может быть, ты станешь известной всему миру художницей. Мы оба знаем, что ты очень талантлива, просто сейчас не время для поисков себя. Пока мы с тобой бежим по дорожке с зелеными сигналами светофора, нам нельзя останавливаться или сворачивать, иначе легко упустить везение. Доверься мне, родная, у тебя будет блестящее будущее, но не сейчас, чуть позже. И я обязательно помогу тебе, я буду всегда рядом.

По его равнодушному тону Селеста догадалась, что его утомляет этот разговор. Она досадовала, что рассказала ему о своих мечтах. Не стоило посвящать его в свои планы, ему совсем нет до меня дела.

– Я не хотела наводить на тебя тоску, – сказала она, вставая и убирая тарелки.

– Да что ты, мне с тобой совсем не скучно, – Крамер улыбнулся. – Между прочим, есть одна вещь, которую я давно хочу сделать.

Он поставил недопитый бокал вина на журнальный столик и подошел к ней. Всем свои женским естеством она почувствовала, что он сейчас ее поцелует. Поскольку их связывали деловые отношения, Селеста не относилась к своему партнеру как к весьма привлекательному мужчине, но замечала, что Габриэль то и дело окидывал ее отнюдь недвусмысленным, полным любопытства и желания, взглядом. Она содрогнулась, когда Крамер взял бокал из ее рук и поставил рядом со своим. Его ладони быстро заскользили по ее рукам, и он нежно обнял ее за плечи. Поцелуй был и уговаривающим, и настойчивым. Она прильнула к нему и разжала губы, и его руки тотчас крепко обвили ее. Почувствовав его желание, она подняла руки, лаская его затылок и шею и отвечая на его поцелуи. Наконец, когда Габриэль поднял голову и взглянул на нее, она ощутила, что этот поцелуй будто сургучной печатью скрепил их судьбы, она будто стала его собственностью. Дрожа от неразберихи, творящейся в голове и в сердце, Селеста прижалась лбом к его плечу. Его теплые губы коснулись ее виска и неторопливо отправились дальше: он целовал ее лицо, шею, ухо. Она откинулась в его объятиях и посмотрела в темные глаза стоящего рядом мужчины. Он не выдержал ее взгляда.

– Наверное, я должен извиниться перед тобой, – хрипло проговорил Крамер.

– Почему?

– Да, я знаю, что ты уже не маленькая девочка, но я все равно чувствую ответственность за тебя.

– Перед кем? – рассмеялась Селеста.

– Прежде всего, перед самим собой и Господом Богом! Но, детка, я не могу больше сдерживать своих чувств к тебе, – он разомкнул руки и сделал глоток вина.

Она улыбнулась.

– Но если ты будешь продолжать так смотреть на меня, – хотя он улыбался, голос его звучал очень твердо и серьезно, – я не дам тебе закончить картину сегодня вечером.

Вспоминать о тех минутах, когда она поднималась в небеса в объятиях страстного и нетерпеливого любовника, каким был Крамер, Селеста не хотела. От этого начинало ныть сердце, все валилось из рук, и тоска разрасталась до размера вселенной. Она была так сильно привязана к нему, что порой разлука, на которую она решилась по собственной воле, становилась невыносимой. Она не знала, где он живет сейчас, и разделявшее их расстояние, представлялось ей длиной с экватор. Освободившись от связывавших ее с Крамером обязательств, Селеста была предоставлена сама себе, могла искать сюжеты, средства выражения, делать то, о чем так долго мечтала. И она пробовала быть самостоятельной, ни на минуту не забывая о своем ласковом и строгом критике. Она часто пыталась увидеть свою работу его глазами, и тут же находила изъяны и недочеты и впадала в уныние. Кто знает, может быть, будь он рядом, она смогла бы достичь большего?

В те минуты, когда вдохновение бродило где-то вдалеке от ее кистей и красок, ее рука тянулась к заветному пузырьку. Что может быть проще пары глотков воды и пары таблеток! Отупляющая апатия, дремота, расплывчатые образы – спутники творческого поиска. Куда они привели ее сейчас? Она приподнялась на локте и снова взглянула на начатую картину. Несколько человек в полумраке комнаты, она четко видит лица двоих из них: девушки с рыжими волосами и мужчины. Он выглядит постарше, чем девушка, у него глаза цвета меда акации, и он смотрит прямо на нее, на Селесту. Она поднялась, подошла к мольберту и провела рукой по его лицу. Ей почудилось, что она ощущает тепло его кожи, мягкость волос, бороды…

Она не заметила, как провалилась в короткий и глубокий наркотический сон, из объятий которого ее вырвал телефонный звонок. Спросонок нащупав мобильный, она хрипло сказала в трубку:

– Алло!

– Лайла, привет! Это Умберто из художественной школы.

– Привет, Умберто, – механическим голосом ответила Селеста.

– Ты не занята? Можешь говорить?

– О чем?

– Слушай, меня попросили позвонить тебе и предложить поработать на выставке Миро в Барселоне. Если тебе это интересно, то приходи на кафедру завтра в десять. Собирают всех желающих, будут подробно рассказывать о выставке, а потом пригласят на собеседование, если ты им подойдешь.

– Хорошо, я все поняла, буду в десять, – скороговоркой ответила Селеста и повесила трубку.

Голова болела, будто стремясь расколоться на части и выпустить мысли и заботы, неутомимо бегавшие по извилинам, наружу. «Какое собеседование? Какая Барселона? – думала девушка. – Я не в силах оторваться от дивана!» Она повернулась на бок, с головой накрылась пледом, но сон уже не возвращался. Наоборот, сознание прояснилось, будто кто-то помыл грязное окно, через которое она смотрела на мир. Ей предлагают работу на выставке, ей предлагают поехать в Барселону, она не может упустить этот шанс. «Срочно вставать, в душ и на улицу!» – Селеста почувствовала, что ей как никогда сейчас нужен свежий воздух.

Наскоро одевшись, она вышла из дома. Рим всегда был для нее родным. Она шла и любовалась мельканием красок, удивлялась необычным оттенкам праздника, отдавалась этому беспечному веселью и шуму. Очень скоро она оказалась в центре города, недалеко от Колизея, где все ходят, задрав голову вверх, рассматривая величественное сооружение, и не замечая ничего больше. Вдруг кто-то потянул ее за рукав:

– Хочешь, погадаю, красавица?

Селеста сначала отпрянула от неожиданности, потом взглянула на цыганку, держащуюся за ее куртку.

– Нет, не хочу, – девушка раздраженно отдернула руку. До чего же люди бывают навязчивы!

– Зря отказываешься, – цыганка быстро перетасовывала карты. Вытащив одну и показав ее Селесте, она сказала: – Вот смотри, ждет тебя дальняя дорога.

Селеста вздохнула. Интересно, когда-нибудь предсказания начинаются по-другому?

– А благородный король? – насмешливо поинтересовалась она. – Будет у меня свидание с благородным королем?

Цыганка снова помешала карты и достала одну.

– Да, будет, и очень скоро. Неожиданное свидание. Ты поедешь куда-то, и там вы встретитесь.

На какую-то секунду мелькнула мысль о встрече с Крамером, но Селеста быстро отмахнулась от нее. Нет, это фантастика! Если они не встретились за прошедшие три года, то какова вероятность того, что их дороги вновь пересекутся?

– Погоди, – продолжала цыганка. – Смотри-ка, двое их у тебя, мужиков-то. Один – постарше, давно любит тебя, помогает, а другой – молодой, горячий.

– Итальянские мужчины все горячи как перец чили, – рассмеялась Селеста.

– Нет, он не итальянец, из другой страны он, – покачала головой цыганка.

Селеста заинтересовалась и спросила:

– И что же, будет у нас страстная любовь, дом, пятеро детей и большая собака?

– Нет, у тебя будет только один ребенок, – ответила цыганка. Она снова помешала карты, достала одну за одной несколько штук и снова перемешала.

– Что еще? – посерьезнела девушка. – Почему ты ничего не говоришь? Что меня ждет в будущем? Что-то ужасное? Буду ли я… свободна?

Она не знала, как задать вопрос, который не шел из головы. Сможет ли она оставить позади все страхи, связанные с Габриэлем и их преступным бизнесом? Или, как все тайное, их подделки тоже будут обнаружены? Удастся ли ей избежать тюремного срока?

– Свобода – штука непростая, – ответила цыганка, глядя ей в глаза. – Нельзя быть полностью свободной.

«Черт, – подумала Селеста, – не могу же я спросить, посадят меня в тюрьму или нет?»

– Свободу свою ты скоро потеряешь, – уточнила гадалка.

Сердце Селесты сжалось, и она едва сдержала крик, прикрыв рот рукой.

– То есть… – срывающимся голосом проговорила она.

– Тебя до конца жизни будут связывать чувства с мужчиной. Ты будешь ходить на свидания с ним, и будешь счастлива.

– Любовь до гроба? – Селесте снова захотелось поскорее закончить этот разговор.

– Он скоро уйдет из твоей жизни. Потом ты встретишь еще несколько достойных мужчин, но любовь к этому человеку будет занимать все твое сердце. Он не отпустит тебя никогда.

– Вот спасибо, – девушка сунула в руку цыганки несколько монет и поспешила уйти. Малопонятные, а потому жутковатые предсказания не на шутку встревожили ее. Кто эти мужчины? Какую роль они сыграют в ее жизни, и встретит ли она их вообще когда-нибудь? Или это обычный набор мистических фраз, которым цыганки зарабатывают на жизнь, нагоняя необъяснимого тумана и страха на доверчивых молодых особ?

Решив не придавать словам гадалки большого значения и даже выбросить их из головы, она продолжала бродить по улицам безо всякой определенной цели. Проходя мимо книжного магазина, она шагнула в открытую дверь. Полистав несколько бестселлеров, теснившихся на полках у самого входа, она прошла вглубь магазина, в отдел искусства. «Надо посмотреть какие-нибудь книги о творчестве Миро и о Барселоне вообще. Сегодня вечером полистаю, освежу в памяти историю искусства Испании, может быть, даже что-то новое для себя выужу, а завтра блесну на собрании в школе!» – подумала Селеста и принялась перебирать книги с иллюстрациями и без.

Выбрав три книги, она расплатилась и отправилась домой. Дома, усевшись с чашкой чая, она принялась рассматривать иллюстрации в купленных книгах. Знакомые репродукции картин Миро, Пикассо, Дали мелькали перед глазами яркостью красок и необычностью форм. «Каким оригинальным видели мир эти люди! – подумала она. – Простота и философия каждой картины заставляют нас спустя почти столетие вглядываться в их работы и каждый раз видеть новый смысл! Нет, мой удел – только копировать великих! Как это грустно!».

Открыв первую страницу альбома фотографий «Барселона», она увидела его. Тот самый мужчина, участвующий в спиритическом сеансе, которого она нарисовала, смотрел на нее со страницы книги медовыми глазами. Конечно, это был Антонио Гауди. Она быстро подошла к своему мольберту и поднесла альбом поближе, что поискать сходство. Оно было несомненным. Значит, в своем сне она встречалась с Гауди?

Глава 14. Надежда

Надежда. Жажда и предвкушение, слитые воедино.

Ей снилась Барселона. Конечно, ничего удивительного в этом не было. В последнее время она только и думала об этом испанском городе. Именно там через несколько недель должна была открыться выставка работ Миро, приуроченная ко дню рождения художника, и Селеста мечтала оказаться одним из кураторов выставки, представителем от художественной школы в Риме. Ее наставница, умудренный опытом преподаватель живописи, намекнула, что, поскольку Селеста – одна из лучших выпускниц школы, ее рекомендовали среди нескольких других кандидатур. У нее есть все шансы отправиться в такую командировку, поэтому молодая художница, как говорится, спала и видела Барселону, город Гауди. Решение по ее кандидатуре должно быть принято не сегодня-завтра, поэтому, отправляясь на итоговую беседу, она хотела выглядеть представительно. А это требовало проведения значительного времени перед зеркалом.

Селесте нравилось это старинное зеркало. Пожалуй, единственная вещь, которая ей досталась по наследству от бабушки, маминой мамы. Оно было овальным в бронзовой раме. С детства Селеста любила разглядывать цветы, ягоды, фигурки зверушек, которые, причудливо переплетаясь, создавали обрамление зеркала. Сама поверхность сейчас уже кое-где была затемнена временем, но в глазах Селесты это имело винтажный лоск. Она, как и всякая особа ее возраста, много времени проводила у этого зеркала: то расчесывая свои длинные волосы цвета черного дерева, то подводя глаза, то пробуя разные оттенки помады. Сегодня утром выглядеть элегантно и представительно означало половину успеха, поэтому девушка неторопливыми мазками, словно на подготовленный холст, нанесла на лицо макияж, надела простое бежевое платье, повязала яркий платок и, еще раз взглянув в зеркало и одобрительно кивнув отражению молодой стройной красотки в нем, собралась было выйти из дома. Вдруг ей показалось, что в комнате она была не одна. Чей-то внимательный взгляд спокойно и ненавязчиво наблюдал за ее сборами. Селеста присела на краешек кресла и прислушалась. Нет, кроме нее в квартире никого нет: дверь закрыта, замок повернут. И все же она чувствовала этот взгляд, он буквально раздевал ее и делал это так нежно и тонко, что внезапно ее охватило волнение. Она отметила, что давно уже не испытывала подобных чувств, наверное, с того момента, как они расстались с Габриэлем.

Мысли о Габриэле Крамере всегда были грустными. Она любила его. Или нет, она просто была привязана к старшему и мудрому? Или Габриэль хотел этих отношений с юной Селестой и сделал все, чтобы молодая художница потеряла голову, когда рядом с ней оказался опытный мужчина. Для нее в Крамере соединились наставник, мэтр, отец, любовник – такой коктейль очень быстро опьянил ее.

Они стали любовниками после того случая в галерее современного искусства. Селеста бесцельно бродила по залам, вернее, искала вдохновения, подсказок, хотела найти новую идею, которая бы увлекла ее. Тогда, когда она не писала копии картин, она искала собственную манеру письма, которая бы могла выразить ее переживания самым точным образом. Как только она брала в руки кисть и начинала что-то писать, ей казалось, что это уже было, что она опять повторяет то, что было сказано до нее. В отчаянии она бросала начатую работу и снова пробовала создать свое, подобрать нужные краски и линии для оригинального полотна. Рассматривая картины в галерее, она еще больше расстраивалась, думая, что все самое лучшее уже создано, а ее удел – всю жизнь повторять, копировать, жить в тени известных имен и бояться быть разоблаченной. Это осознание заставило слезы появиться в ее глазах. Она опустилась на скамейку в центре зала и закрыла лицо руками.

– Тебе нужен свежий воздух, – услышала она слова, произнесенные мужчиной присевшим рядом с ней. Она подняла на него глаза.

– Да-да, немного солнца тебе не повредит, – тоном врача, прописывающего лекарство, продолжил взявшийся из ниоткуда Крамер. – Пойдемте, прогуляемся.

Селеста с удовольствием ухватилась за возможность побыть с кем-то и поговорить, чтобы избавиться от гнетущего одиночества и роящихся в голове мыслей. Они с Габриэлем давно не общались, и сейчас она была рада ему.

Едва выйдя из здания музея, она захотела посидеть на скамейке в тени деревьев, чтобы перевести дух, прийти в себя и рассмотреть нового знакомого. Он был значительно старше нее. Вполне естественно, что для двадцатилетней девушки мужчина после сорока выглядит глубоким старцем, но Селесте понравился его тихий и твердый голос, уверенные интонации. Казалось, раньше он с ней не говорил так нежно и проникновенно. Сейчас он напомнил ей отца, которого ей так не хватало. Она улыбнулась и с благодарностью взглянула на сидящего с ней человека, протянувшего ей руку помощи в трудную минуту. Его глаз она не смогла рассмотреть из-за темных очков, которые делали его похожим то ли на детектива, то ли на преступника. Был январь, и Крамер был одет в замшевую куртку и полосатый шарф, многократно обвивавший его шею. Весь его облик был теплым и уютным. Ей хотелось положить голову ему на плечо и рассказать всю свою жизнь.

– Не надо грустить, девочка моя, – сказал Крамер. – В твоей жизни будет еще много светлых страниц, поэтому не надо печалиться, если сегодня все идет не так, как хочется.

Он привлек ее к себе и поцеловал. Она удивилась, но ответила ему, согреваясь в его объятиях, слушая частое биение его сердца.

– А сегодня все пойдет так, как хочется, – повторила она его слова, так не к месту всплывшие в памяти, своему отражению в зеркале. Времени было катастрофически мало: еще немного воспоминаний, и она опоздает. Селеста снова взглянула в зеркало, чтобы проверить, не удалось ли случайной слезинке испортить ее макияж, и вышла из квартиры.

Она уже давно жила в Риме, но не переставала удивляться этому вечному городу. Точнее сказать, этому вечному музею под открытым небом. С первых минут пребывания в столице Италии у Селесты сложилось впечатление, что здесь нет горожан, обычные современные люди не могут жить в этих домах-музеях: днем сюда приводят туристов, а ночью эти же туристы по доброй воле исполняют роль патруля, курсируя по улицам, подмечая каждую мелочь, фотографируя каждый дом. Когда ее преподаватель из художественной школы Андреа Гримальди впервые сказал на занятии: «мы, римляне», у нее почему-то перед глазами возник образ легионера времен Цезаря, одетого в золото и пурпур. Как она не старалась, Селеста долго не могла привыкнуть, что здесь живут простые мужчины и женщины, которые по утрам торопятся на работу, а вечером покупают продукты в супермаркете, готовят ужин, идут в кино или отдыхают на скамейке в парке. На первый взгляд в Риме в любое время года повсюду снуют туристы с запрокинутыми головами и раскрытыми ртами, усердно поглощая впечатления и знаменитую пиццу.

Она вышла к одному из самых популярных туристических мест в Риме – фонтану Треви, место, где по легенде, передаваемой римлянами туристам, нужно загадывать желание. Селеста часто приходила сюда в надежде на чудо и рассматривала это сооружение, непохожее на фонтан в нашем обычном понимании. На самом деле фонтан Треви, это белоснежная стена, фасад палаццо, украшенный скульптурами и чистейшая голубая вода, льющаяся отовсюду. Это не привычный круглый источник извержения воды, это драматическая история, в которой вода заменяет безмолвным мраморным людям эмоции. Селеста сожалела, что порой туристов бывает столько, что подойти ближе и рассмотреть эту красотищу получше возможности просто нет. Особенно ей нравилась одна из фигур фонтана, которая кажется совершенно неуместной, как бы возникшей здесь вопреки замыслу автора. Фигура невысокого человека, похожего на обычного горожанина, одетого в простую одежду, примостившаяся в углу среди божественных фигур, выглядит весьма странно. Этот человек смотрит в окна аптеки, находящейся напротив, старейшей аптеки в Риме. На занятиях им рассказывали, кто этот чудной старичок. Селеста вспомнила легенду о том, что, когда в восемнадцатом веке шли работы по постройке фонтана, аптекарь Николо, сидевший напротив и пристально наблюдавший за процессом, постоянно надоедал своему тезке, скульптору Никола Сальви, вопросами о ходе строительства и даже давал советы. Никакие уговоры и угрозы не помогали, аптекарь ни за что не хотел упускать из виду ни одну деталь. И тогда скульптор сдался и всего за одну ночь, когда дотоный Николо мирно спал, добавил к имеющейся композиции фонтана фигуру любопытного горожанина, чтобы Николо-аптекарь успокоился и перестал докучать ему.

Быстро прошагав от фонтана Треви по узким улочкам старого города, Селеста оказалась на площади Венеции, другой достопримечательности Рима. И опять любопытные туристы заставили девушку улыбнуться. Селеста услышала, как экскурсовод объясняет дотошным туристам, что они по-прежнему находятся в столице Италии, а место, где они остановились, названо Пьяцца Санто Марко потому, что здесь расположена церковь святого Марка, покровителя Венеции. Она хотела послушать, о чем еще расскажет гид. Она любила ловить слова экскурсоводов, которые, чтобы увлечь своих слушателей часто приводили занимательные факты из истории города подчас самой художнице неизвестные. Но сегодня Селеста торопилась на беседу о работе на выставке Дали в посольстве Испании и стала быстро пробираться сквозь толпу желающих сфотографироваться с человеком, одетым в древнеримские одежды.

Чтобы на минуту подняться над своими проблемами, она по давно сложившейся привычке быстро поднялась по бессчетным ступеням на Капитолийский холм, один из семи холмов, на которых покоится древний город. Здесь внимание всех туристов приковано к скульптуре волчицы, вскормившей близнецов, рожденных от бога Марса, и основавших Рим. Ей нравилась легенда о знаменитых двух братьях. По праву рождения и Ромул, и Рем оба были достойны стать основателями города, но богам было угодно, чтобы город был построен вдали от моря. Именно поэтому они дали право распорядиться землей Ромулу, брату, который обеими ногами твердо стоял на земле, а не мечтал о странствиях, как Рем. Селесте тоже больше нравилось стоять на земле, чем быть у воды. Несмотря на умиротворяющую тишину водной глади, которая казалась заснувшей, ей эта тишина внушала ужас. Она боялась воды, содрогаясь от неотступно преследовавших ее воспоминаний. Она смотрела на воду, и, когда видела свое отражение, оно внезапно меняло очертания, открывало рот и отчаянно звало на помощь. Она в ужасе закрывала глаза, ей было нестерпимо больно это видеть, это был ее погибший отец.

Проходя мимо Колизея, Селеста взглянула на часы. Надо было прибавить шагу, до встречи с атташе по культуре в посольстве Испании оставалось совсем мало времени. Опоздать на разговор с дипломатом ни в коем случае было нельзя. Вскочив в автобус, она проехала одну остановку и оказалась на месте за десять минут до назначенного времени, поэтому успела отдышаться и привести мысли в порядок. Ей необходимо было произвести на атташе впечатление не только как грамотный специалист, – о ее профессионализме ему было известно, – но и как надежный деловой партнер.

Встретивший ее мужчина лет пятидесяти оказался высоким и худощавым, немного лысоватым. Конечно, Селеста подумала, что все испанцы стремятся быть похожими на Дон Кихота, вовремя остановила свою фантазию, уже усадившую собеседника на Росинанта.

– Позвольте мне сразу поделиться опасениями, – начал дипломат, чтобы, как говориться, не держать камень за пазухой. Я много слышал о Вас, Селеста, как о художнице, но у меня есть сомнения, что Вы сможете выступать в роли эксперта.

Селеста открыла было рот, чтобы возразить, но он продолжал:

– Вы молоды и прекрасны, как все юные леди, но мир искусства жесток и имеет много темных закоулков, которые могут быть опасны для невинных и возвышенных созданий.

Селеста слушала его и внутренне усмехнулась. «Знает ли этот милый человек, что я и есть обитатель тех мрачных закоулков, о которых он говорит? Хотела бы я посмотреть на его лицо, если бы он узнал, что я – автор многих поддельных полотен, украшающих не только частные дома».

– И чтобы заслужить авторитет в этом кругу, надо быть настоящим профи: знающим, внимательным и умеющим держать удар, – продолжал мужчина.

«Прямо как Габриэль Крамер», – пронеслось в голове Селесты, но вслух она произнесла:

– Я понимаю, о чем Вы говорите. Но, как же мне стать состоявшимся экспертом, если я не буду этому учиться? Когда я занималась в художественной школе в Риме, да и потом, мне приходилось встречаться с многоопытными экспертами, истинными знатоками. Это общение значительно ускорило мой профессиональный рост, – чуть подавшись вперед и демонстрируя настойчивость, сообщила Селеста. – Дайте мне шанс продолжить такие знакомства. Уверена, что я сумею многому научиться у коллег и очень скоро стану специалистом, в компетентности которого Вы не сможете усомниться.

Атташе сделал глоток воды из стоявшего перед ним стакана.

– А Вы амбициозны, – заметил он, оглядывая Селесту с головы до ног. – Уверенность в себе – залог успеха в любой карьере.

Он замолчал и еще раз смерил ее оценивающим взглядом.

– Тогда давайте без лишних проволочек перейдем сразу к делу. Я поддержу Вашу кандидатуру, и именно Вы отправитесь в Барселону. Кстати, Вы когда-нибудь бывали в этом изысканном городе? Говоря так, я имею в виду постройки Гауди, которые украшают столицу гордой Каталонии?

– Да, несколько раз, – утвердительно кивнула Селеста. – Я даже несколько месяцев брала уроки испанского, и сейчас я могу объясниться в городе.

Атташе широко улыбнулся, он был польщен таким вниманием к его стране.

– Я сам родом с севера, – признался он. – Надеюсь, эта поездка заставит Вас еще больше проникнуться испанской культурой вообще и живописью в частности. Кроме того, я склонен думать, что Вы правильно используете предоставляемый Вам шанс. Участие в выставке для Вас, подающей надежды художницы, откроет перед Вами множество дорог в мире искусства. Вы познакомитесь с известными галеристами, экспертами, словом, я уверен, что Вы не упустите возможность для установления дружеских связей так необходимых в нашем довольно узком профессиональном сообществе. Удачи Вам!

Он тепло пожал ей руку и проводил до двери своего кабинета. Выйдя на улицу, Селеста с жадностью ловила ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег. В какой-то момент ей показалось, что испанскому дипломату известно о ее прошлом, о мошенничестве, о Габриэле Крамере.

И в этот момент холодный пот проступил на ее спине, прокладывая дорожку для страха. Она шла и размышляла о словах атташе о налаживании контактов среди экспертов в области живописи. Она не раз пыталась понять, как Крамеру удавалось сбывать написанные ей подделки? Ведь он умудрялся продавать их на известных аукционах за сотни тысяч долларов. Более того, его покупателями были и известные музеи, такие, например, как Тейт Гэлери и музей современного искусства в Лондоне. Вероятно, он подделывал бумаги, удостоверяющие подлинность картин. Но чтобы сделать грамотную подделку, надо представлять себе, как выглядит оригинал.

Она однажды спросила его об этом, но он только рассмеялся, уклончиво сказав:

– Благотворительность, дорогая моя, создана для того, чтобы творить блага не только получающему, но и отдающему.

Тогда она не совсем поняла смысл его слов, но сейчас, сопоставив все факты с тем, что сказал испанский атташе, четко увидела всю схему. Виртуозно умеющий расположить к себе самых разных людей, Крамер сумел снискать уважение огромного количества людей в нужных организациях. Он совершил очень дальновидный поступок, сделав пожертвование британской галерее Тэйт, став, таким образом, официальным благотворителем этого музея. Об этом даже написали в газете, которую Крамер с гордостью показал Селесте. Администрация музея была благодарна щедрому меценату, за которого он себя выдавал, и долгое время полагала, что это было искренним шагом. Такой ход позволил ему стать добрым ангелом для музея, своим человеком в его запасниках, и открыл доступ к архивным материалам известных живописцев, в которых Крамер особенно нуждался.

Неужели этот изворотливый мошенник будет преследовать ее всю жизнь? Думая о том, что произошло за последние дни, Селеста решила пойти в Ватикан. Хотя она не была особенно религиозной, возможность побывать в этом крошечном по размеру, но великим по могуществу государстве, придавала ей уверенности. Вот оно, то место, где обнаружены мощи святого Петра, которому Иисус передал свою силу. Именно Святой Петр стал первым папой Римским, который теперь наделяет каждого своего последователя божественной властью. Селеста зашла в храм. Хотя она бывала здесь очень много раз, она никогда не обращала внимания на туристов, которые здесь в сердце всего католического мира, храме святого Петра, считают своим долгом потереть ноги статуи святого. Это чисто языческое деяние, тем не менее, вселяет в людей в католическом храме надежду на скорое и безусловное исполнение их желаний. Узнав, что именно здесь были обнаружены мощи святого Петра, кто-то непременно хочет к ним прикоснуться, желая обрести божественную силу, долголетие, а, может быть, и бессмертие.

Селеста стояла посреди храма и думала, что Господь всемогущ и милостив, что он видит и слышит ее в эту конкретную минуту, и по воле его ей воздастся. Она получила назначение на должность куратора выставки, ее ждет новый виток карьеры, она увидела телепередачу Габриэля Крамера, и это напомнило о ее противозаконных деяниях в прошлом.

«Что же будет со мной дальше?» – подумала Селеста. Выйдя из базилики, она вспомнила, что торопилась и так и не бросила монетки в фонтан Треви, чтобы ее желание исполнилось. Она сокрушенно вздохнула, подумав, что напрасно не потерла ногу святого Петра, ведь ей потребуется много сил, чтобы справиться со всеми предстоящими испытаниями. Тогда она вспомнила еще об одном магическом ритуале: она обернулась ко второму справа окну папского дворца, откуда папа благословляет верующих, и попросила о прощении за свои прегрешения и молила о скором исполнении своих желаний. «Это уже буддизм, – поймала себя Селеста, – делиться мыслями с энергетическими потоками. Все-таки Рим – это эклектика, смешение одинаково прекрасных, серьезных, искренних порывов».

Глава 15. Совет

Совет. Самая мелкая монета из тех, что имеются в обращении.

– Гауди влюблен. Вы понимаете, что это означает? – Тимон переводил взгляд с Дэна на Габриэля.

– Любовь – самое прекрасное и безумное чувство, – ощущая себя школьником у доски, попытался ответить Кэдден.

Габриэль Крамер криво ухмыльнулся и промолчал, но ясновидящий, не обращая внимания на его скептицизм, продолжил: