Отдаленные последствия. Иракская сага Корецкий Данил

Бен-Барух с ужасом вертел в руках простреленный шлем, будто не веря глазам, вставлял в пробоину палец, изумленно качал головой и цокал языком. Третий стражник незаметно исчез – очевидно, доложить о происшествии, подтверждающем могущество нежданных гостей.

Капитан морской пехоты Маккойн взял обстановку под полный контроль. Как, впрочем, бывало всегда.

Бозонель. Научный городок

Это была самая подробная военная карта, которую смогли достать. Рядом на столе лежала распечатка, изображающая тот же участок, сфотографированный спутником «Гео-Ай» с 680-километровой орбиты.

– Пятьдесят сантиметров на пиксель,– уточнил мсье Жераль будто это имело большое значение в данной ситуации. В голосе главного конструктора звучала скрытая гордость.– А что, мало? Так больше не бывает, это ж старая калоша, ЦРУ давно списал бы его, если бы Гугл не позарился...

На распечатке – окрашенная бурым и желтым унылая местность, пересекаемая еле заметной лентой дороги – единственной дороги на сотни квадратных километров вокруг. Словно компенсируя эту скудность, изображение покрывали дуги, окружности и прямые, нанесенные на плоттере в Малой физической лаборатории. Пересечение всех этих линий образовывало эллипс размером около ста метров в длину и порядка пятнадцати в поперечнике, который находился как раз над дорогой. Эллипс был обведен желтым маркером.

– Это точная проекция? – спросил Жан-Жак Плюи.

Спросил лишь для порядка. В Малой лаборатории серьезные ребята, они могли бы рассчитать проекцию оси ускорителя хоть на соседнюю галактику, если бы это понадобилось.

– Плюс-минус сантиметры,– сказал Жераль. Тоже для порядка.

– Отлично,– сказал Плюи.– Свяжитесь с Берналем и Куше, пусть вылетают туда прямо сейчас. До Багдада три часа лету, плюс еще два часа на какой-нибудь местной авиалинии, ну и взять машину, добраться до места... У них ведь там есть прокат машин? И аренда передвижных буровых установок? Максимум еще два часа. И час, чтобы развернуть полевую лабораторию.

Плюи взглянул на часы и потер ладони нервным жестом.

– В девятнадцать ноль-ноль... Ладно, пусть в двадцать ноль-ноль, чтобы с запасом – Берналь и Куше смогут приступить к работе, а мы, следовательно, сможем запустить повторный тест...

Он поднял глаза от карты.

– Что тут смешного, я не пойму?

– Ровным счетом ничего,– ответил Жераль, с трудом стирая улыбку.– Вы газеты читаете, мсье Плюи? Радио слушаете?

– Читаю, слушаю радио, смотрю телевизор, даже новости в Интернете. И что?

– Тогда вы должны знать, что в Ираке идет война. Вряд ли поездка Берналя и Куше будет выглядеть столь благостно и пройдет так гладко, как вы нарисовали....

– При чем тут война? – перебил Плюи.– Я не собираюсь ни с кем воевать! Наши люди возьмут образцы грунта с поверхности и пробурят скважину метров на тридцать, чтобы отобрать подземные пробы. Потом они установят несколько энергодатчиков, расставят видеокамеры, усядутся в шезлонги под тентами, будут наблюдать и фиксировать ход эксперимента. Точнее, его последствия!

– А может, вместо шезлонгов, несчастные окажутся на пальмах? – жестко спросил мсье Жераль.– Подвешенные за ноги, без кожи и с отрубленными головами? Вы видели кадры военной хроники?

– Но мы попросим американцев обеспечить их охрану,– растерянно сказал Плюи.– Это ведь проект века, он зарегистрирован в ЮНЕСКО!

– А кого волнует? – спокойно заметил главный конструктор.– Думаете, командование 82-й дивизии сильно озабочено проблемой отдаленных последствий? Или генералы из корпуса морской пехоты США? Или сам начальник штаба объединенных сил? Ошибаетесь, им на это плевать!

Плюи посмотрел на него и осекся.

– Погодите. Вы хотите сказать, что...

– Факс был отправлен еще вчера вечером, мсье Плюи. Как только удалось локализовать проекцию с точностью до сотни километров. Сегодня пришел ответ. Штаб генерала Делавера сейчас не может обеспечить безопасность наших специалистов и советует отложить поездку до более спокойных времен. С наилучшими пожеланиями и т. д. и т. п.

Плюи стукнул костяшками пальцев по краю стола и потянулся в карман за сигаретой.

– Я знаю, все боятся повторного тестирования.– Плюи затянулся сигаретой, посмотрел на слегка подрагивающий кончик и воткнул сигарету в пепельницу.– Но формальной причины запретить его, пока что нет. Мнения в совете директоров разделились, и мой голос оказался решающим. Я считаю, что мы должны в ближайшее время провести повторный запуск при тех же условиях, но с противоположным энергетическим вектором, как подсказали наши коллеги из Сорбонны. Если наш уборщик вернется обратно, все станет на свои места. Если же затянуть повторное тестирование, то найдутся умники, которые отыщут в протоколах испытаний какую-нибудь зацепку, показывающую, что эксперимент вышел из-под нашего контроля.

– Он и так вышел из-под контроля.

– Ничего подобного! Мы же смогли остановить процесс.

– В этот раз – да.

– И в следующий раз – тоже. Единственное, чего мы не знаем, это место приложения энергии...

– Чудовищной энергии, смею заметить.

– Вы заговорили терминами наших оппонентов и бульварной прессы. Но это неважно.– Плюи встал из-за стола.– В конце концов, может, оно и к лучшему, что Берналь и Куше никуда не едут... Думаю, да. Так будет проще, мы не будем рисковать жизнями сотрудников и посылать заложников иракским террористам...

Плюи решительно пересек кабинет, открыл дверь, остановился и, не оборачиваясь, бросил:

– Как говорят господа музыканты: тестирование состоится при любой погоде!

Усиленный взвод и подданные Аль-Хасана

– Уних нет винтовок, ни одной,– тихо сказал Прикквистер, устраиваясь на броне «Лейви» рядом со Смитом.– И ни одного автомата.

– Ага,– сказал Смит, поглаживая приклад «М-16».– Иракские ролевики, последователи Толкиена. Только мечи у них не деревянные. И рожи бандитские.

Только что они прогулялись по базару, прошлись вдоль прилавков, рассматривая конскую упряжь, толстые яркие ковры, халаты, сапоги, грубые женские платья, кинжалы и ножи, груды лепешек и овощей, кувшины с козьим молоком – словом, все, что предлагалось для удовлетворения человеческих потребностей. Только были в этом ассортименте некие странности, хотя молодые матросы и не могли определить – в чем они состоят. Ну, например, не попадалось ничего из современной мелочовки, обязательно присутствующей на всех рынках мира. Ни электрических лампочек, ни батареек, ни фонариков, ни замков, ни стеклянной посуды. Зато в изобилии присутствовали предметы прошлых эпох: масляные лампы, тяжелые кувшины, миски и чашки из обожженной глины...

– Да, рожи угрюмые...– согласился Прикквистер.

Над площадью висела тишина, прерываемая лишь редкими покашливаниями в толпе да тяжелым хлопаньем полотнищ на башне. Между цепью пехотинцев и обитателями крепости как-то сама собой образовалась нейтральная полоса шириной в полтора десятка шагов, которую никто не решался заступить. Тощий пес выбежал из толпы, просочившись между ног, уселся в песок перед бронетранспортером, осмотрелся кругом, словно спрашивая: «Я не понял, чегото случилось, а?» – затем деликатно обнюхал горячий трак, фыркнул и снова исчез.

В первые минуты для Прикквистера они были просто винегретом из непривычно приземистых фигур, таких же непривычных одежд, которые были бы скорее уместны на съемочной площадке исторической драмы, чем в охваченном войной Ираке; из пряничной пестроты дворцовых стен, за которыми только что исчезли Мако, Фолз, Ахмед и Макфлай; из терракотовых кубических блоков – то ли казарм, то ли хозяйственных построек; из терпкого запаха немытых тел и горячего битума, плывущего над площадью; и еще какой-то пряной пищи, которую готовили, видно, где-то неподалеку.

Потом Прикквистер увидел – где именно. В глубине крепостного двора, за толпой, немолодой человек в длинном халате и войлочной шапке, стоящий рядом с котлом, подвешенным над углями, помешивал что-то длинной лопаткой, не обращая ни на кого внимания, время от времени подносил лопатку ко рту, пробуя варево на вкус, и удовлетворенно качал головой.

Словно почувствовав взгляд Прикквистера, человек обернулся. Наверное, ему было лет сорок пять, но здесь он казался стариком – возможно, из-за редкой седой бороды и обожженного солнцем морщинистого лица, вполне обычного, человеческого, никакого не бандитского. Он даже чем-то походил на актера Моргана Фримена, эдакого ироничного и мудрого старикана, который запросто может оказаться хоть обычным дервишем, хоть посланцем инопланетной цивилизации, хоть самим Господом Богом. Прикквистер вдруг подумал, что сухой паек уже приелся, и ему очень захотелось отведать той экзотической готовки, что кипит в большом котле...

В общем, неведомо как, неведомо почему, но вся эта человеческая мешанина для него сразу распалась на отдельные лица – тоже вполне обычные: насупленные и открытые, молодые и старые, напряженные, как взведенная пружина, и обычные, готовые, казалось, вот-вот рассмеяться... в общем разные лица, как в любом скоплении людей. Хотя общим для всех было то, что здесь собрались одни мужчины, все с бородами: редкими и густыми, седыми и черными, рыжими и красными – крашенными охрой, все в головных уборах. И еще – у всех поголовно имелось оружие: пики, мечи, сабли, ножи, топоры на длинных рукоятках, боевые цепы, луки и даже пращи. У пращеносцев, или как они там называются, к поясам были подвязаны тяжелые мешочки, наверняка с камнями... Короче, толпа была вооружена до зубов, что, конечно, не позволяло воспринимать ее как обычное мирное собрание.

«Но с другой стороны,– подумал Прикквистер,– мы ведь тоже не с волейбольными мячами сюда явились».

– Заметь: одни мужики,– шепнул рядом Смит.– А где их жены, дочери, сестры?

– Их спрятали подальше. Или вообще отправили в другое место,– сказал Прикквистер.– Вон, мужик еду варит.

– И что?

– Ни один араб не станет готовить пищу, если рядом есть женщина. Закон у них такой. Спрятали. Плохой знак. Значит, готовятся к войне.

– С нами? – спросил Смит и вздохнул.– Чего они пялятся-то на нас, не пойму? Стоят, как придурки, рты разинули.

– А я откуда знаю...

Санчесу по прозвищу Бульдог, похоже, в голову пришел тот же вопрос. Санчес занял место в середине выгнутой цепи пехотинцев, чтобы всех видеть и держать под контролем авангард айраков. Он здорово нервничал. Не то слово – ему хотелось рвать и метать, до того поганая складывалась ситуёвина... спасибо капитану Мако. Ай да капитан! Айраки что-то наплели ему, сунули какую-то саблю в подарок, так он чуть кипятком не обмочился, чуть не бегом погнал взвод в эту западню. В том, что это именно западня, Санчес не сомневался ни секунды. И Мако, боевой офицер, тоже не должен сомневаться... если, конечно, бородатый дед не купил его с потрохами. Может, эта сабля какая-нибудь особо ценная? Из тех, что выставляют на аукционах, где один только каталог стоит сотни две баксов? Смотрится богато, конечно, загнать какому-нибудь миллионеру – милое дело... Но только не ценой жизни ребят.

– Ну, что уставился, эй? – нарушил тишину окрик Санчеса.

Айраки избегают смотреть собеседнику в глаза, это все знают, это одно из их дурацких правил поведения, следуя которым они спокойно могут прирезать человека в его доме, но перед этим обязательно вытрут ноги о коврик – такие они воспитанные... А этот айрачонок, плюгавый безбородый подросток, с каким-то дурацким клетчатым платком на голове и с боевым топором, на длинную рукоятку которого он опирался, как на посох,– он именно что пялился на Санчеса, внаглую, с улыбочкой, да еще говорил что-то вполголоса своему соседу справа, такому же шкету засраному.

– Что-то увидел, сучонок, да? – приблизился к нему Санчес и взялся за кобуру.– Появились вопросы?

На какое-то мгновение улыбка стала еще шире, но тут же, почуяв исходящую от солдата злобу, подросток спрятал ее, стушевался и, несмотря на то что лицом был похож на черный солдатский ботинок, умудрился даже как-то побледнеть. Он отступил на шаг, и те, что стояли рядом с ним, тоже молча подались назад.

– Сержант, успокойтесь,– прогудел сверху голос Палмана.

Лейтенант сидел на башне танка, положив ногу на ногу. Механик-водитель Барт сидел пониже – на гусенице и тоже наблюдал. Прямо театр какой-то устроили эти танкисты!

– А я ничего,– медленно произнес Санчес, не выпуская из поля зрения мальчишку.– Я ничего...

Вдруг в глубине толпы послышался шум, она зашевелилась, стала расслаиваться, как поверхность воды, под которой движется к берегу большая рыба. Санчес напрягся. Потеснив передние ряды, к «нейтральной полосе» бочком, один за другим, вышли двое мужчин. Один был одет как воин, в кожаном панцире и шлеме, другой – старик в длинном стеганом халате, довольно замызганном, и войлочной шапке. На палке, продетой через кольцо, они вынесли большой дымящийся котел, наполненный рисом и мясом, и поставили перед строем пехотинцев.

От котла шел пряный аромат, возбуждающий все клетки организма. Тот, что в халате, взял из котла щепотку риса, положил в рот, пожевал и сделал приглашающий жест рукой: «Угощайтесь!»

– А как у вас насчет стаканчика «Джим Бима», мистер? – громко поинтересовался Джелли.

Кто-то в толпе коротко рассмеялся.

– А гашишу не хочешь? – ответил с другого конца цепи Салливан.

Морпехи расслабились, цепь утратила первоначальные очертания, сбиваясь поближе к котлу. Дело, в общем, обычное, по дороге от залива они не раз столовались в иракских деревнях, порой даже не спрашивая позволения хозяев. А тут вроде как сами приглашают... Прикквистер, словно пес, почуявший мясо, быстро слез с бронетранспортера.

– Ну что, дружище,– он толкнул Крейча в могучее плечо,– кто тут крайний? Или мне как самому худому без очереди?

– Куда прешь, матрос! – крикнул Санчес.

Прикквистер оглянулся на него и отпрянул. Санчес был вне себя, его лицо пошло красными пятнами, глаза превратились в щелки.

– Сохранять строй! Все по своим местам!

Растолкав Хэкмана и Крейча, он подошел к котлу, и всем показалось, что сейчас он или плюнет туда или пнет его ногой, рассыпая рис по земле. Но тут опять раздался неторопливый голос Палмана:

– Спокойно, сержант! Все нормально! Не кипятитесь...

Лейтенант спрыгнул с танка, встал рядом с Санчесом, зачерпнул пальцами рис, попробовал. Одобрительно кивнул старику в халате и, повернувшись к морпехам, сказал:

– Вполне съедобно! Миллер, организуйте раздачу плова, чтобы без шума и толкотни. Кстати, распакуйте ящик с шоколадом, угостите местных в ответ.

В этот момент со стороны дворца отчетливо донесся звук выстрела.

Вспыхнули факелы, и Мако понял, что они находятся в огромном зале, невидимый потолок которого теряется высоко во мраке, а здесь, внизу, яростно сияют золото и бирюза, камни и цветное стекло, пляшут немыслимые узоры – было трудно на чем-то сосредоточиться, хотя бы даже просто охватить взглядом и умом геометрию помещения.

Пока Мако вертел головой, вдалеке – видимо, в противоположном конце зала,– зазвучал надтреснутый голос Бен-Баруха, который, распевно подвывая, произнес несколько фраз и умолк. Раздался удар гонга, вязкий звук протяжно вибрировал в полумраке. В середину залы выступили вооруженные воины. Они быстро разбились на две шеренги, развернулись лицом друг к другу, и выстроили живой коридор, ведущий от места, где стояли Мако, Фолз, Макфлай и Ахмед, куда-то в бесконечность.

– Насколько я понимаю, нас приглашают пройти,– сказал Макфлай, полностью взявший на себя функции гида и переводчика. Он показал головой на импровизированный коридор.– Это формула уважения. Вы первый, капитан.

Мако осмотрел строй. Отборные воины с круглыми щитами, в узорчатых поножах и наручах, кольчугах и шлемах, с саблями у пояса и копьями в руках, они замерли, как статуи, высоко подняв головы и уставившись невидящими глазами на сотоварища, стоящего напротив. Дворцовая гвардия. Когда гости будут проходить между ними, гвардейцы смогут легко порубить их в капусту

– Если где-то там окажется Саддам в чалме и с ятаганом, я ни хрена не удивлюсь,– произнес за его спиной Фолз.

– Почему Саддам? – всполошился Ахмед.– Не надо Саддам, я не хочу!

Мако вопросительно посмотрел на профессора.

– И куда мы придем?

– Но вы же хотели встретиться с самым главным,– сказал тот негромко.– Я думаю, что самый главный – там.

– А шампанское где? А красная ковровая дорожка? – спросил Мако и, сунув руку в карман, зажал в кулаке ребристое тело гранаты.

Он пошел первым, твердо ступая по плитам из розоватого полупрозрачного камня. Следом, вцепившись в винтовку, двинулся изрядно напряженный Фолз, потом оживленно-беспечный Макфлай, замыкал шествие сосредоточенный Ахмед. Строй не шелохнулся, окаменевшие гвардейцы продолжали невидяще пялиться перед собой, матово отблескивали кольчуги. Создавалось полное впечатление, что они идут по железному коридору.

Маккойн был выше всех этих воинов, поэтому мог поверх их голов рассмотреть окружающую обстановку. Ну, что... В общем, они попали в сказку «Тысячи и одной ночи» – никакого более оригинального сравнения в голову не пришло. Однажды он побывал в королевском дворце «Тре Кронур» в Стокгольме, в богатом, благополучном до оскомины Стокгольме,– там его удивили фальшивые мрамор и позолота на стенах Рыцарского зала, нанесенные краской по обычным деревянным панелям... Причем сам шведский король Густав, как оказалось, в восторге от такого экономного и рачительного подхода.

Ну а здесь, в какой-то сраной крепости, затерянной в глуши небогатой ближневосточной страны, все было совершенно иначе. Пол из розового кварца с желтыми металлическими прожилками – после золотой сабли и чаши для омовения Маккойн не сильно удивился бы, если б оказалось, что это тоже чистое золото; на стенах – бесшовная плитка из природной бирюзы, причем каждый квадратный сантиметр покрыт тончайшей резьбой,– по-видимому, арабскими буквами. Капитан сразу представил себе безумца, который вздумал увековечить здесь в единственном экземпляре некий романище объемом с «Сагу о Форсайтах». Впрочем, к чему им Форсайты, когда есть Коран?

На уровне человеческого роста плитку отбивали желтые, опять-таки металлические карнизы, над которыми таинственно блестели в свете факелов мозаичные панно, изображавшие зверей, птиц и рыб в старинной арабской манере. Высокие оконные проемы наглухо закрывали тяжелые парчовые занавеси. И что удивительно: здесь не чувствовалось духоты, напротив – довольно сильно сквозило. Неужели такие мощные кондиционеры?

В общем, было очень пестро, ярко, богато и по-варварски красиво, как если бы коза ностра хорошенько отмыла здесь миллиард-другой своих наркодолларов. Откуда такие деньги в нищем Ираке? Может, Фолз попал в точку, и это действительно загородный дворец Саддама Хусейна?!

Маккойн оглянулся на остальных.

– Богато живут айраки! – воскликнул Фолз.

– Очень точно реконструированы покои средневековых халифов,– сообщил Макфлай.– Совершенно не понимаю, как им это удалось...

Живой коридор заканчивался, и в конце его Мако увидел низкий пурпурный диван с высокой золоченой спинкой, на котором сидел, подобрав под себя ноги в сафьяновых остроконечных сапожках, бородатый мужчина в расшитом золотом халате и зеленой парчовой чалме с огромным рубином во лбу. Он был грузен и явно привык повелевать, в окладистой бороде пробивалась седина, глаза навыкате, с набрякшими под ними темными мешками. На Саддама Хусейна, во всяком случае, он похож не был.

Бородатый хозяин роскошного дворца изумленно вертел в руках простреленный шлем, и, хотя пытался сохранять властную невозмутимость, это у него плохо получалось. Рядом стоял Бен-Барух, а вокруг – четверо гвардейцев с приставленными к ноге копьями и закрывающими грудь круглыми щитами. В стороне, за низким столиком, сидел маленький сухонький человечек в черном халате и черном, украшенном серебряными звездами колпаке. В руке он держал что-то похожее на ручку, нацеленную на какой-то свиток, и внимательно смотрел на хозяина, ожидая то ли слова, то ли жеста, то ли другого приказа.

При приближении гостей, два воина шагнули вперед и остановились, пристукнув копьями по полу и обозначив, таким образом, линию на которой гостям следовало остановиться. Что понятливый Маккойн и сделал.

Мужчина на троне отложил шлем и, не меняя выражения лица, произнес несколько слов. Мако оглянулся на профессора. Тот бочком вышел из-за его плеча и несколько секунд довольно беспардонно разглядывал сидящего. Потом спохватился и сказал:

– Извиняюсь, капитан. Солнцеподобный АльХасан, халиф арабский, приветствует вас на священной земле Абассидского халифата... Нас, то есть приветствует... гхм-гхм...

Маккойн посмотрел на него.

– Что это значит?

– Я просто перевел. А что это значит, я понятия не имею.

– Скажите ему, что...

И тут Ахмед, оттолкнув командира в сторону, сделал шаг и рухнул на колени, повторяя полувопросительно, полувосторженно:

– Аль-Хасан?! Аль-Хасан!..– Он повернул к капитану покрасневшее, вытянувшееся лицо и сильно дернул его за брючину:

– Это есть сам великий халиф Аль-Хасан! Вернулся, чтобы спасти нас! Не надо стоять, как истукан! На колени! Надо целовать земля, по которой он ходить! Смотри, как я!..

Маккойн не стал дожидаться, когда Ахмед претворит свое намерение в жизнь, схватил его за ворот, поднял рывком и отодвинул назад, в руки Фолзу. Великий халиф не шелохнулся на своем диване, продолжая из-под полуопущенных век рассматривать гостей. Мако отметил, что он заметно напряжен.

– Скажите, что мы представляем армию и правительство Соединенных Штатов и что... в общем, тоже приветствуем его,– сказал Мако профессору.– Сможете?

– Попробую.

Аль-Хасан выслушал, кивнул и после минутного раздумья бросил еще одну фразу.

– Вы армия шайтана или армия Аллаха? – перевел Макфлай и поднял брови.– Кому служит Железный Змей?

Маккойн вполголоса выругался.

– Слушайте, профессор, может, у них в Ираке такие сумасшедшие дома?

– Не знаю,– быстро проговорил Макфлай.– Но надо что-то ответить, мне кажется, это важно...Позвольте, я попробую?

– Валяйте, профессор.

Тщательно подбирая слова, Макфлай произнес короткую речь, которая, видимо, пришлась Аль-Хасану по вкусу. Он задал еще один вопрос. Профессор, покосившись на Мако, заговорил опять.

– Послушайте...– начал Мако.

Макфлай выставил в его сторону руку: не мешайте. У них с Аль-Хасаном завязалось что-то вроде беседы. Маленький человечек в черном колпаке быстро писал. Похоже, он вместо магнитофона фиксировал ход встречи.

В какой-то момент профессор зачем-то приподнял рубашку, открыв Аль-Хасану свой огромный живот. Аль-Хасан облегченно улыбнулся и дважды хлопнул в ладоши. По этому знаку воины, стоявшие «живым коридором», четко повернулись на девяносто градусов и, звеня вооружением, направились к выходу, как новобранцы, прошедшие курс молодого бойца и сдающие выпускной экзамен по строевой подготовке. Через минуту последний гвардеец покинул покои, только четыре личных охранника халифа продолжали нести свою ответственную службу.

Тем временем Аль-Хасан хлопнул в ладоши трижды.

В зал с веселым щебетаньем ворвалась целая стайка девушек в воздушных одеяниях, которую Аль-Хасан встретил благосклонной улыбкой. У трех девушек имелись музыкальные инструменты – что-то вроде мандолин или банджо с длинными грифами, они уселись прямо на пол и стали наигрывать тихую ритмичную мелодию. Остальные семеро принялись танцевать, слаженно и бесшумно двигаясь в свете факелов.

«Однако, система сигналов у него хорошо отработана,– подумал капитан Маккойн, разжимая затекшие пальцы и отпуская нагревшийся корпус гранаты.– Интересно, каким бы он приказал нас убить? Одним хлопком? Четырьмя? Нет, один для такого дела ловчее...»

– Он хотел удостовериться, что мы люди, а не демоны,– шепотом доложил Макфлай капитану.– Пришлось показать ему пупок: у демонов-то нет пупка! Так что мы успешно прошли «пупок-контроль»...

Аль-Хасан заметно оживился и даже повеселел. Он оторвался от своего дивана и подошел к гостям. Ахмед снова сделал попытку бухнуться на колени и тем подорвать престиж морской пехоты и Соединенных Штатов, но был удержан железной рукой капитана Маккойна. Халиф расставил руки, словно хотел всех обнять, но вместо этого обошел их кругом, с интересом рассматривая одежду и снаряжение. С особым интересом он рассмотрел кобуру Маккойна, потрогал винтовку Фолза и несколько раз совершенно отчетливо произнес: «О!». Словом, солнцеподобный вел себя как обычный любознательный мужик.

Танцовщицы то приближались, то отдалялись, они раскачивались и извивались, словно прирученные змеи, крутились, как балерины, качали бедрами, крутили ягодицами и делали двусмысленные движения низом живота, подобно опытным стриптизершам; как отлично тренированные гимнастки, они становились на «мостик», распластывались на драгоценном узорчатом полу и упруго вскакивали на ноги... Прозрачные одежды больше показывали, чем скрывали, гибкая пластика тел и раскованность поз завораживали, в атмосферу тронного зала все отчетливее вплетались эротические нотки, и ритмичная музыка нагнетала возбуждение...

– Похоже, они исповедуют средневековый культ плотских наслаждений,– прокомментировал Макфлай.– Чувственность всегда процветала в восточных халифатах...

– И ничего плохого в этом нет, кроме хорошего,– многозначительно высказался Фолз, хотя его мнения никто не спрашивал. Но Мако сдвинул брови, и матрос прикусил язык.

Перед пурпурным диваном возник низкий столик. Халиф жестом показал на мягкие зеленые подушки, разбросанные вокруг, приглашая садиться.

– Подождите,– сказал Маккойн.– Стоп. Профессор, теперь втолкуйте ему, что мы ищем наших товарищей, которые были в этой крепости. Взвод десантников, пятнадцать человек плюс лейтенант Морган.

Аль-Хасан выслушал и озадаченно надул полные щеки.

– Они выглядели, как вы? Тоже одеты в кожу пустынной ящерицы?

Маккойн посмотрел на свой комбинезон.

– Почти,– сказал он.

Аль-Хасан покачал головой.

– Нет, таких людей мы видим впервые.

– Они были здесь еще вчера утром, мы говорили с ними!

– Значит, они ушли,– пожал плечами халиф.

– Это невозможно,– возразил Маккойн.– Они солдаты, они не могли просто так уйти. Я должен знать, где они сейчас.

Дерзкие слова заморозили воздух вокруг трона, заморозили нежную музыку, писец перестал писать, стражники и Бен-Барух превратились в ледяные изваяния, окутанные напряженным и опасным молчанием. Аль-Хасан с шумом сдул щеки и начал медленно наливаться краской. Глазные яблоки его постепенно выкатывались, словно высвобождаясь из чрева век, и грозя вывалиться наружу. При куда меньших проявлениях ярости приближенные обычно посылали за палачом, и никогда не ошибались. Но даже солнцеподобный халиф не мог обрушить свой гнев на слуг Железного Змея. Он смирил гордыню и ограничился тем, что раздраженно бросил замороженному Бен-Баруху несколько слов, а тот, сразу оттаяв, нравоучительно проговорил:

– У вас нет причин подвергать сомнению слова самого великого халифа, о, доблестные воины!.. Восемь дней назад мы торжественно въехали в эту крепость, и ни один человек вида столь же необычного, как и ваш, не появлялся в этих стенах.

– А что за трупы висят у вас на башне и на воротах? – подал голос матрос Фолз.

Бен-Барух скосил взгляд на халифа, лицо которого напоминало цветом переспевшую клюкву.

– Э-э... Вы задаете вопрос хозяину не только этой крепости, единственному и безраздельному владельцу не только этой земли и этих строений, но также и всех обитающих в ней...

Аль-Хасан перебил его короткой гневной тирадой, переводить которую Макфлай не стал.

– Слушаю, мой повелитель...– смиренно согласился Бен-Барух, и снова обратился к гостям:

– Тела, кои вы видели, принадлежали преступникам, шпионам и прелюбодеям, поскольку даже на благословенной земле халифата есть беспечные люди, идущие тропами мрака. Понимая скрытый смысл вашего вопроса, хочу заверить, что среди них не было ни одного, кто походил бы на вас ростом или одеждой...

Капитан Маккойн молча смотрел на него, и главный мушир почувствовал себя неуютно.

– Может, вы просто не там ищете? – спросил Бен-Барух, вдруг переходя на менее возвышенный слог.– Может, ваши товарищи сидят в другом месте? Если очертить воображаемый круг, чей центр находится в Аль-Бааре, а поперечник равняется двум дням конного пути, то внутри окажутся несколько укрепленных поселений, где они вполне могли остановиться...

– Мы проверим все окрестности,– перебил его халиф, успевший сменить окрас на более спокойный, и вернуть глазные яблоки на место.– Я дам вам десяток конных воинов сопровождения, которые знают местность, как свои пять пальцев. Мог бы дать и больше, если бы точно знал, что завтрашнее утро наступит, как ему полагается. Но мои прорицатели, увы, не могут загадывать так далеко...

Слова халифа прервал тонкий высокий звук лопнувшей струны. Музыка скомкалась и тут же смолкла, танцовщицы в нерешительности остановились.

– Что случилось? – крикнул Аль-Хасан, трижды ударив в ладоши. Он снова выкатил глаза и приложил ладонь к уху.– Почему пропали милые сердцу звуки, призванные веселить моих достопочтимых гостей? Кто ослушался моего приказа?

Девушка, чей инструмент вышел из строя, горестно вздохнула, отчего взлетела прикрывающая лицо короткая накидка, Мако обратил внимание на светлые волосы, короткий европейский носик и пылающие лихорадочным румянцем щеки.

«Белокурая бестия,– подумал он.– Как она тут оказалась?»

Она лихорадочно пыталась вставить порванную струну в колок, но ничего не получалось. Руки дрожали крупной дрожью, словно кто-то невидимый нарочно пытался ей помешать. Танцовщицы застыли на месте, как по команде «замри», никто не шевелился, не произносил ни звука, и халиф все так же не отрывал от уха свою раскрытую ладонь. Смысл происходящего оставался для Мако непонятен, хотя было в этой мизансцене что-то неприятное, угрожающее, зловещее. Он почему-то решил, что должен, во что бы то ни стало, помочь этой симпатичной музыкантше или хотя бы попытаться это сделать, поскольку в музыкальных инструментах капитан Мако ровным счетом ничего не смыслил. Но его опередили.

Из мерцающего полумрака уверенным стремительным шагом вышла еще одна девушка – высокая и гибкая. Она явно не была танцовщицей, подавальщицей или кем-то из смотрительниц дворцовой челяди: так мог появиться на утреннем совещании молодой председатель совета директоров, припозднившийся на несколько минут и нисколько этим обстоятельством не смущенный. Не только манеры, но и одежды выдавали ее высокое происхождение: золотые башмачки с загнутыми носами, шаровары из зеленого шелка, красная курточка, едва прикрывающая живот, на лбу – широкий золотой обруч с изумрудом, удерживающий легкую чадру.

Коротко поклонившись опешившему халифу, девушка подошла к белокурой музыкантше, быстро закрепила струну, подтянула ее, настроив на нужный лад, и взяла пробный аккорд, который прозвучал мелодично и чисто. Белокурая попыталась вскочить или, наоборот, упасть ниц, но была остановлена властным движением маленькой ладони. Музыка продолжилась с оборванной ноты, танцовщицы снова закружились в мягком, обволакивающем танце. Повисшее в воздухе напряжение развеялось, как дымок кальяна на сквозняке.

– Это моя дочь, принцесса Гия,– произнес АльХасан, притворно нахмурившись.

– Та самая, из сказок и легенд?! – ахнул Макфлай, но халиф не обратил на это никакого внимания.

– Она единственный человек во всем халифате, кто может пройти без приглашения в мои покои и остаться в живых. Даже заступничество за нерадивых сходит ей с рук!

В густом властном голосе перемешались государев гнев и глуповатая родительская гордость. Но Гия даже не повернулась в его сторону. Случайно или нет, но она встала так, что свет факелов сделал невидимой вуаль, прикрывающую лицо. Надо сказать, принцессе было чем похвалиться: огромные миндалевидные глаза, яркие чувственные губы, небольшой носик с восточной горбинкой, которая совершенно ее не портила, безупречный овал лица,– такое впечатление, что именно с нее художники студии Уолта Диснея пытались рисовать своих восточных красавиц, хотя так и не смогли приблизиться к оригиналу. К тому же, насколько позволяли судить ее свободные, но легкие одежды, принцесса обладала вполне спортивной фигурой, выгодно отличавшей ее от большинства иракских женщин, которых морпехи встречали на своем пути от Фао. Высокая тонкая талия вызывала настойчивое желание подойти и проверить, действительно ли ее можно обхватить пальцами двух рук.

Между халифом и принцессой произошел короткий обмен быстрыми фразами, которые Макфлай не воспринял или не стал комментировать. Аль-Хасан возвел очи горе{5f/accent}, затем вдруг рявкнул так, что музыка оборвалась, а танцовщицы вновь застыли в изломанных позах. Но принцесса даже не шелохнулась, более того – протянув руку в сторону Мако, она добавила что-то тоном, не терпящим возражений.

– Ну что ж, доблестные воины,– вздохнул халиф, устало потирая глаза,– я как хозяин назвал вам себя. Теперь настал и ваш черед. Мне, равно как и моей своенравной дочери, будет небезынтересно узнать ваши имена и титулы. Начнем с вас, достойнейший,– он кивнул капитану.

– Какие еще титулы? Мы – морпехи,– ответил Маккойн.– Я – капитан Джон Маккойн, это матрос Фолз...

– Как? Марбеки?.. Вы марбек?..– переспросил Аль-Хасан. Теперь Бен-Барух удивленно таращил глаза. Писарь быстро черкал своей ручкой.

– Морпехи,– повторил капитан.– Морские пехотинцы.

Макфлай попытался найти в староарабском подходящие слова для перевода, но ему это, видимо, не удалось.

– Вы – те, кто пешком ходит по морю, как по суше? Я правильно понял? – выпытывал Аль-Хасан, недоверчиво таращась на гостей.

– И он тоже ходит по морю? – пальцем с огромным бриллиантом халиф указал на тучную фигуру профессора Макфлая.

– Да нет же! – Маккойн посмотрел на профессора, но тот только пожал плечами.– Я морпех, и матрос Фолз тоже морпех. А это Теодор Макфлай, он ученый, специалист по древностям. Это – Ахмед, он учитель... Впрочем, дело ваше, можете и их называть морпехами...

– Марбеки, марбеки,– повторял пораженный Аль-Хасан.– Они ходят по морю и повелевают громом и молниями!

Писарь старательно увековечивал его слова для истории.

– Ма-ар-бек Шон-Магой,– по слогам произнесла принцесса Гия, не отрывая от капитана пронзительных карих глаз. Затем наклонилась к халифу, торопливо поцеловала его руку и ушла так же быстро, как и появилась. Маккойн невольно проводил ее взглядом.

– Итак, многоуважаемые гости, я с открытым сердцем ответил на ваши вопросы, а вы – на мои, мы стали ближе и любезнее друг другу,– сказал Аль-Хасан.

Он сдвинул на затылок чалму, которая делала его похожим на факира в цирке, ожесточенно помассировал лоб и громко хлопнул в ладоши. Заиграла музыка, танец начался с того места, где прервался несколько минут назад.

И тут же из темноты, куда не доставал свет факелов, возникли две тонкие женские фигуры, с головы до ног закутанные в полупрозрачные ткани. В руках у одной было глубокое блюдо с фруктами, у другой – золотой поднос с пятью грушеобразными дымящимися чашами из прозрачного хрусталя. Судя по зеленоватому оттенку, в них был чай. Грациозно изогнувшись, девушки выставили угощение на столик.

– Вы можете, наконец, сесть и дать отдых уставшим ногам. А я и мой главный мушир поведем с вами неторопливую мужскую беседу, как мы и намеревались с самого начала,– степенно сказал Аль-Хасан.– Садитесь и вкусите наше угощение.

– Внизу ждут наши люди,– напомнил Маккойн, опускаясь на мягкую подушку.

– О них побеспокоятся,– халиф поднял чашу с зеленоватым напитком и улыбнулся.– Да пребудет радость в ваших душах и сила в теле!

Это было похоже на тост, и Маккойн подумал, что ошибся: значит, подали не зеленый чай, а... Он замешкался. Что могли подать вместо чая? Может, абсент? На мусульманском Востоке?! Ну да сейчас все выяснится...

Он потянулся к своей чаше, как вдруг из-под самой руки ее проворно выхватила одна из девушек. Она легко, как циркуль, крутнулась вокруг своего позвоночника, не пролив при этом ни капли, потом опустилась на колено перед капитаном, улыбаясь и держа чашу перед собой, словно приглашая его сделать еще одну попытку. Бывалого морпеха вдруг прошиб пот: он обнаружил, что девушка без нижнего белья, и закутывавшее ее покрывало из тончайшей, наподобие тюля, ткани позволяет рассмотреть каждую складку юного тела.

Маккойн растерянно оглянулся. Халиф с Бен-Барухом многозначительно улыбались – похоже, это какая-то игра, испытание для почетных гостей. Капитан опять потянулся к чаше... но девушка мягко отвела руку в сторону, давая понять, что получить желаемое так просто не удастся.

Она симпатична, гибка, улыбчива. Пожалуй, по меркам европейских моделей – страдающих анорексией плоских вешалок,– немного полновата, но без едва заметного животика не станцуешь знаменитый танец живота... Кожа нежно-оливкового цвета, который ассоциируется у мужчин с восточной экзотикой, безупречные груди, словно купола минаретов, выглядывающие из шоколадного моря – не хватает только полумесяцев на темных маленьких сосках... Узкая талия, развитые бедра, стройные ноги с необычным педикюром: один палец полностью желтый, другой красный, потом опять желтый... Кстати, или наоборот – некстати, Мако вспомнил, что последние сумасшедшие полгода, до предела заполненные подготовкой к операции и прочими служебными хлопотами, он провел без женщин.

– Не робей, марбек! – подбодрил его Аль-Хасан, отпивая из своей чаши.– Женщина всего лишь тень мужчины, и ты можешь взять у нее все, что захочешь! – Он сделал еще глоток и буднично добавил: – Включая жизнь.

Маккойн протянул руку, поднял с блюда огромный гранат, похожий на покрытое запекшейся кровью сердце. Красавица с напряженной улыбкой наблюдала. Капитан повертел гранат, словно раздумывая, что с ним дальше делать, и неожиданно бросил девушке. Та растерялась на какую-то долю секунды, выставила вперед свободную руку, и в это мгновение капитан выхватил у нее свою чашу, тоже сумев не расплескать содержимое.

Халиф громко рассмеялся и энергично застучал себя по коленям, как игрушечный заяц в рекламе «Энерджайзера».

– Неплохо, марбек! Очень необычно! В основном, мои знатные гости метали кинжалы им в сердце! Правда, занятно? Ха-ха!

В нос ударил будоражащий аромат острых пряностей, капитан глотнул – вкус был незнакомый, но не противный, скорее наоборот: хотелось пить еще, чтобы лучше распробовать. Осторожность требовала не увлекаться незнакомым пойлом, но мягкие, пахнущие корицей, пальцы настойчиво подталкивали его ладонь: пей, марбек Мако, не останавливайся... Обычно убедить его было нелегко, но сейчас он подчинился, может быть оттого, что сам хотел подчиниться. Да, именно поэтому. Почему же еще? Ведь заставить капитана морской пехоты США Джона Маккойна действовать против его воли невозможно, по крайней мере, это никому не удавалось!

Как и следовало ожидать, зеленоватая жидкость не отдавала спиртом, на вкус она скорей напоминала овощной сок, обильно сдобренный перцем, солью, и всякими ароматическими специями. Но из каких он овощей? Капитан выпил чашу до дна, но так и не разобрался в этом важном вопросе. Пахнущие корицей пальцы пробежались по его лицу, погладили шею, нырнули за жесткий воротник камуфляжной куртки.

Время пошло быстрее. Танцовщицы надвинулись – разом со всех сторон, как нападает отряд диверсантов на спящего противника. Вмиг он оказался без бронежилета и тяжелого пояса с оружием, но вместо тревоги ощутил только облегчение. Его не кололи штыками и не резали горло ножом. Прелестные гурии танцевали свои обворожительные танцы, в чем мать родила, и терлись о капитана разными частями своих молодых, пахнущих мускусом тел.

– За хлеб, винтовки, женщин и вино! – не жалея глотки, орал матрос Фолз, подняв руку с накрепко зажатой «М-16», как будто пытаясь вырваться из обвивавшего его клубка гибких обнаженных тел и напоминая знаменитую статую удушаемого змеями Лакоона.

Тут Мако почувствовал, как вроде уснул перед телевизором в середине фильма, а проснулся, когда сюжет успел значительно продвинуться вперед.

...Залу наполняли клубы зеленоватого тумана, пахнущие овощным соком с острыми специями. Матрос Фолз, совершенно голый, полулежал на зеленых подушках в окружении двух голых танцовщиц, которые без одежды казались совсем девочками. Не обращая на малолеток внимания, он прижимал к разгоряченному телу холодную «М-16», и увлеченно, будто старому приятелю, рассказывал Бен-Баруху, как при высадке в Фао, сел на мель транспортный корабль «Мери Кью». Бен-Барух полулежал рядом в полурасстегнутом халате и сбитой на бок чалме, внимательно слушал английскую речь, сочувственно качал головой и причмокивал губами.

Макфлай, со спущенными штанами, стоял рядом с двумя стражниками, держался руками за их копья, слегка покачивался и в чем-то их убеждал. Гвардейцы – во рту у каждого по дымящей сигаре, задумчиво пускали дым из ноздрей и переглядывались со значительным видом, словно ученики младших классов, впервые отведавшие никотин.

Бедняга Ахмед распростерся перед Аль-Хасаном ниц, распластав руки по ковру и напоминая самолет, совершивший аварийную посадку. Он что-то непрерывно бормотал, а голый по пояс халиф, вокруг которого терлось не менее полудюжины обнаженных гурий, задумчиво курил кальян, дико вращал глазами и, жестикулируя, разговаривал сам с собой.

Зеленоватый дым рассеялся. Мако начинал осознавать, что он лежит на полу и незащищенным торсом ощущает непривычную прохладу... Обуреваемый нехорошими предчувствиями, он попытался осмотреть собственное тело, но что-то упиралось в подбородок, мешая наклонить голову. Оказалось, что это ступни, с синими подошвами, красными пятками и с пальцами, выкрашенными через один, в желтый и зеленый цвета. Отодвинув преграды в стороны, Мако посмотрел вниз и увидел женскую промежность – гладкую, без единого волоска. И хотя это зрелище не вызвало протестной реакции, Мако нервно откатился в сторону. Его подозрения оправдались. Формы морского пехотинца на нем не было, да и вообще никакой одежды, даже штатской, хотя ее и за одежду-то считать нельзя. По счастью, камуфляжка и все снаряжение лежали рядом. Мако стал лихорадочно одеваться, девушка с разноцветными пальцами тоже пришла в себя и в правильной последовательности подавала ему брюки, куртку, пояс с оружием, бронежилет и каску. Только застегнув все пуговицы, крючки, застежки и проверив кобуру, Мако почувствовал себя полноценным человеком.

– Профессор! – позвал Маккойн, но тот не услышал и продолжал горячо обсуждать что-то со стражниками.

– Матрос Фолз! Профессор Макфлай! Привести себя в порядок! – гаркнул капитан.

Музыка почему-то зазвучала громче. Девушка с разноцветными пальцами, грудью, похожей на минарет, и голой промежностью мелко трясла бедрами и, воздев руки к потолку, извивалась, словно змея или какое-то беспозвоночное существо. За ее спиной, в глубине покоев, извивались другие танцовщицы и привидениями двигались закутанные в вуали фигуры.

Мако потрогал горячий лоб.

«Это был какой-то наркотик»,– подумал он. Голова легкая, но... Слишком легкая, пожалуй. И дурацкое, беспричинное веселье поднимается изнутри, словно тошнота. Мако сглотнул, отвернулся от танцовщицы, отвернулся от халифа, размахивающего перед ним унизанными золотом пальцами, и снова позвал профессора Макфлая. Профессор не откликнулся.

«Что же я делаю, черт меня дери?!» – подумал капитан Маккойн.

Встреча со взводом лейтенанта Моргана не состоялась, они потеряли связь с командованием и внешним миром, попали в какой-то костюмированный балаган, где их накачали наркотой, вовлекли в изощренный восточный разврат и сейчас, наверное, станут пилить на части. Хотя если бы хотели, то уже давно распилили...