Отдаленные последствия. Иракская сага Корецкий Данил

Глава 5

Битва марбеков

Усиленный взвод

Совещание командного состава в штабной палатке капитана Маккойна проходило на удивление бурно.

– Какой тринадцатый век?! Какие варвары?! – завелся лейтенант Палман.– Что все это значит?

Маккойн пожал плечами:

– Я знаю не больше вас и только излагаю факты. Я сам их видел. Конные разведчики уже рыщут вокруг крепости. А основные силы приближаются и скоро будут здесь. Их видимо-невидимо – десятки, может, сотни тысяч. Никакой Голливуд не соберет такую массовку! Имитировать это невозможно!

– Черт подери! – обычно невозмутимого Палмана трудно было узнать – он просто сыпал ругательствами.– Вы говорите – факты подтверждают, что мы находимся в Средневековье? Что за чушь?!

– Придется признать, что именно так и обстоит дело,– невозмутимо кивнул Маккойн.– И нам придется действовать в этой обстановке.

Сержанты переводили удивленные взгляды с капитана на лейтенанта и обратно.

– А что мы будем делать? – напряженно спросил Санчес.

– То, что и всегда, сержант,– сказал капитан.– Сражаться. У нас просто нет другого выхода.

– Почему нет? – продолжал «тормозить» Санчес. Было видно, что он неважно учился в школе.

– Да потому, что варвары повесят нас вместе с остальными на крепостных стенах,– вмешался более сообразительный Андерс.– Ты видел, как они это делают!

– Совершенно правильно, Вик! – вопреки своему обыкновению не по-уставному выразился капитан Маккойн.– А могут и не повесить...

– Вот видишь! – приободрился Санчес.

– ...а содрать кожу или посадить на кол,– закончил свою мысль Маккойн.– Поэтому наша задача – разгромить варваров. Думаю, при явном техническом превосходстве это вполне возможно. А за победу каждый матрос получит мешок золота и должность наместника в одной из провинций!

– Ух ты! – ухмыльнулся Санчес.– Тогда мы надерем этим варварам их голые задницы! Только я считаю, сержанты должны получить больше, чем простые матросы!

Крепость в осаде

Солнце уже миновало зенит, и обстановка существенно изменилась. Крепость была осаждена. Вокруг, до горизонта, сколько видит глаз – сверкающие кольчуги, доспехи, стальные пластины на кожаных кафтанах, разноцветные плюмажи над остроконечными шлемами, конские, лисьи, волчьи хвосты на меховых шапках, тюрбаны, блеск мечей и копий, суровые лица – белые, желтые, черные, сливающиеся в один устрашающий и жестокий лик – лик врага. Злое ржание лохматых, похожих на диких зверей коней, звон железа, грозный шум дыхания десятков тысяч людей... И постоянные перемещения, будто армия еще не выстроена для атаки...

Капитан Маккойн опустил бинокль. Да, Голливуду это не под силу. В таких масштабах воспроизвести Средние века просто невозможно...

Ветер, почти неощутимый внизу, но довольно сильный здесь, на высоте более сотни футов, теребил конец зеленой чалмы, свисавший на плечо АльХасана. Муширы и командиры легионов стояли в стороне, стараясь, чтобы их тени не упали на халифа и посланца то ли Аллаха, то ли шайтана. За Маккойном стояли Палмер, Андерс и Санчес. Они не могли состязаться роскошью одежд и снаряжения с командирами тысяч, но их положение здесь было гораздо выше, чем положение сагиба Зудияра и сагиба Рахмана, нервно сжимающих рукояти своих дорогих, отделанных самоцветами сабель.

– Чего от них ожидать? – спросил капитан, ни к кому конкретно не обращаясь.– Что они могут предпринять в ближайшее время?

– Кто? – встрепенулся Бен-Барух.– А-а... Да что угодно. Большая часть их войска хоть сейчас могла бы отправиться на восток, в плодородные долины, остальные осадили бы нас здесь. Но на равнине мало воды, лежит она глубоко, больше пятидесяти локтей. Варварам не добраться до нее. Значит, длительная осада исключена, они скоро пойдут на штурм. Очень скоро – возможно, уже на закате. С превосходящими силами они надеются на легкую победу и богатую добычу.

Андерс и Санчес подошли к краю площадки и выглянули наружу, за стены, где закипало людское море.

– Их тьма,– сказал Андерс.– У нас просто не хватит патронов.

– И в рукопашной нам не победить,– уныло согласился Санчес.

– Кто у них самый главный? – спросил Маккойн.

– Аль-Тамаси по прозвищу Мясоруб, презренный выродок из клана выродков,– важно сообщил командир первого легиона Зудияр.– У него лик из железа... Омерзительный лик...

Принцесса Гия вышла на вершину башни, как всегда стремительно, обдав присутствующих ароматом розовой воды. Ее наряд соответствовал обстановке: строгое черное платье ниспадающее до пола, черный платок и чадра. Халиф при ее появлении вскрикнул, будто в него попала стрела.

– Почему ты здесь? – спросил он свистящим шепотом.– Ради тебя я отправил женский обоз в Багдад! Ведь если крепость падет...

– Обоз благополучно ушел, отец,– Гия вскинула голову.– Я послала вместо себя девицу Малиль, переодев ее в мои одежды. Долг повелел мне остаться...

– О чем ты говоришь?! Какой долг?!

Халиф то бледнел, то краснел. Он произнес еще несколько резких фраз, которые Ахмед не стал переводить. Но принцесса не обратила на них внимания. Она всем телом повернулась к капитану Маккойну.

– Я должна быть здесь, славный воин Шон-Магой,– ясным голосом сказала Гия, глядя в упор на капитана.– Это я предсказала, что ты будешь сражаться на нашей стороне и поможешь разбить варваров. Я должна видеть поединок сильнейших. Я нагадала вам победу!

– Аллах лишил тебя разума! – горестно воскликнул халиф.

– Что это за поединок? – спросил Маккойн.

Аль-Хасан воздел руки к небу, очевидно вознося молитву.

– Тысячи жизней можно спасти одной смертью,– смиренно произнес Бен-Барух.– Каждая армия выставляет лучшего бойца, кто победит в поединке, тот приносит победу своим...

Маккойн пожал плечами. Честно говоря, он не знал, как вести себя в случаях, когда непонятно – чего от тебя хотят. Гия протянула руку и нежно положила ему на плечо.

– Богатырь, который пробивает железо, легко победит самого лучшего бойца варваров...

– Что?! Вы хотите, чтобы я...

– Вот боец, которого мы считали лучшим! – Бен-Барух указал на стоящего в стороне хряка.– Но ты доказал, что это не так. Вот твое снаряжение...

На каменных плитах лежали обоюдоострый меч, круглый щит, длинное, с трегранным наконечником копье, кольчуга, словно сброшенная кожа пустынной змеи, и шлем со стрелкой, защищающей переносицу.

– Надевай это, марбек, и подари очередную победу солнцеподобному халифу! – сладким тоном закончил Бен-Барух.

Маккойн выпятил нижнюю челюсть:

– Я не служу халифу! Я давал присягу Соединенным Штатам!

Бен-Барух втянул голову в плечи и потупился. Халиф сделал вид, что ничего не слышит, и целиком поглощен видом наступающей армии. И только Гия прожигала капитана огненным взглядом раскосых, карих глаз.

Нежная ладонь погладила Маккойну шею:

– Рыцарь, сослуживший службу своей даме, вправе ожидать ответных уступок,– шепотом произнесла принцесса.

Маккойн смерил глазами обтянутую черной тканью гибкую фигуру и улыбнулся:

– Ну что ж, это серьезный аргумент!

Рыцарь против морпеха

Ничего из приготовленного снаряжения Маккойн не взял. Вместо этого он отдал несколько приказаний, потуже затянул ремешок каски, тщательно подогнал бронежилет, расстегнул кобуру и свел усики гранаты. Потом спустился с башни и направился к тяжелым, окованным железом воротам. Сердце колотилось, как всегда перед боем. Но сердца колотятся по-разному. Говорят, в римских легионах воинов делили на две категории – тех, кто краснеет при окрике и угрозе, и тех, кто бледнеет. Первые считались настоящими бойцами. Сердце Маккойна усиленно разгоняло кровь, его лицо покраснело, мышцы на руках и ногах вздулись, защищенная бронежилетом грудь вздымалась, как кузнечный мех.

Дежурившие у ворот гвардейцы расступились и приветствовали его гортанными криками и ударами рукоятей мечей о круглые щиты.

Бум-бум-бум-бум! Бум-бум-бум-бум!

Маккойн прошел по живому коридору, ворота приоткрылись, и он вышел из крепости. Солнце слепило глаза, и он опустил солнечные фильтры на пылезащитные очки. В трехстах метрах застыла стена из прямоугольных и треугольных вражеских щитов. Она занимала все видимое пространство – справа налево и слева направо. Несколько минут назад, с высоты крепостной башни Маккойн видел, что вооруженные шеренги уходят до самого горизонта.

Один человек, сколь бы храбр и хорошо вооружен он ни был, чувствует себя муравьем перед лицом огромной армии. Капитан оглянулся. Сотня гвардейцев вышла из крепости вслед за ним, выстроилась полукругом, ощетинилась копьями, продолжая колотить в щиты. Бум-бум-бум-бум! Но это была, скорей моральная поддержка. Зато его взвод, невидимо расположившийся за зубцами крепостной стены, с пулеметами и винтовками на изготовку, представлял собой вполне реальную силу.

Маккойн двинулся вперед. Несмотря на огневую мощь за спиной, каждый шаг давался с трудом. Он уходил от надежных крепостных стен все дальше и дальше, а стальной забор из украшенных геральдическими знаками щитов и сверкающих в лучах низкого солнца копий, становился все ближе. Шум поддержки становился тише, а недоброжелательный ропот усиливался. Для капитана, который привык действовать в составе подразделения, было очень непривычно оторваться от своих и в одиночку наступать на несколько тысяч человек! Да что там непривычно, просто жутко! Сейчас эта затея казалась Маккойну просто безумной, и он пожалел, что ввязался в нее. Но отступать было поздно, он только замедлил шаг.

Однако смелость одинокого воина была оценена противником. Во вражеском стане наступила тишина. Потом в середине строя щиты разомкнулись, пропуская огромного рыцаря в латах для пешего боя: круглый шлем с поднятым забралом, выпуклая, дорого изукрашенная кираса на груди, стальная юбка, не стесняющая шага, тупоносые башмаки из грубой кожи без остроконечного, стального верха, надеваемого при верховой езде. В руке он держал тяжелый датский топор, на поясе висел длинный меч и мизерекордия – узкий «кинжал милосердия», который легко проскальзывает в любую щель доспехов и служит для добивания раненых. Рыцарь шагал медленно, но уверенно и по сравнению с Маккойном казался совершенно неуязвимым. Они были примерно одного роста, но капитан выглядел безоружным: ни брони, ни меча, ни копья, ни даже кинжала...

Поединщики сближались. Армия наступающих поддерживала своего бойца ритмичными ударами копий о землю. И этот грозный звук стократ перекрывал удары о щиты за спиной Маккойна, как гул землетрясения заглушает театральные аплодисменты.

Они сошлись примерно на середине открытого пространства. Рыцарь опустил забрало и приподнял свой топор, капитан привычно положил руку на пистолет. Сквозь узкую щель Маккойн не мог рассмотреть глаза противника, так же как тот не мог сквозь темные очки рассмотреть глаза капитана. Между ними оставалось пять-шесть шагов. Гул и удары смолкли: теперь никто не мог помочь бойцам, кроме них самих.

Над полем будущего боя наступила полная тишина. Расстояние сократилось до трех шагов. Напряжение достигло апофеоза.

Топор взметнулся вверх. «Кольт» выскочил из кобуры. И тут же все закончилось.

Грохот мощного патрона растворился в степном просторе настолько, что показался ударом молота о наковальню. На него даже не обратили внимания: такой звук не нес с собой опасности. Но закованный в блестящую сталь латник тяжело опрокинулся на спину и, раскинув руки, остался лежать без движения. Грозный топор отлетел в сторону. В выпуклом золоченом нагруднике чернело маленькое отверстие, окруженное вогнутостью диаметром с яблоко.

Маккойн вернул оружие в кобуру, четко развернулся, словно демонстрировал строевые приемы на учебном плацу, и тем же неспешным шагом, в полной тишине двинулся назад. Поединок продолжался около трех секунд. Собственно, и поединка-то по местным понятиям не было: безоружный марбек мгновенно и непонятно сразил тяжелого рыцаря. Никто – ни с той ни с другой стороны не мог понять, как это произошло.

Капитан прошел половину пути, когда тишину прорвали ликующие крики со стороны крепости и недобрый тысячеголосый рев сзади. Но Маккойн не ускорил движения. Двадцать пять автоматических винтовок, два пулемета и снайперка Санчеса целились в шеренгу противника, готовые в любой момент пресечь преследование. Но огневая поддержка не понадобилась. Под ликующие крики встречающих капитан Маккойн спокойно вошел в крепостные ворота. К этому моменту писарь записал в свой свиток, как бесстрашный марбек Шон-Магой ударом грома поразил огромного ифрита, к тому же закованного в толстое железо, и тем самым выиграл великую битву.

Но летописец ошибся: победа не наступила. Томас Мясоруб нарушил правило и не увел свою армию от крепости. Напротив, начал усиленные приготовления к штурму.

Войско придвинулось ближе к крепостным стенам, его ряды перестраивались: конные кочевники в шапках из звериных шкур заняли правый фланг. Вид у них был совершенно дикий, и лошади какой-то особой породы – мохнатые, с короткими, как у собак, мордами. Конные сирийцы, турки и египтяне в белых тюрбанах обосновались на левом, на направлении главного удара сверкали кольчуги и шлемы. Перед конницей на флангах выстроились пешие строи чернокожих зиаров с копьями, в центре стояли копейщики в кольчугах и грудных кирасах.

Лучники будто тренируясь от нечего делать, выдвигались, время от времени на стоярдовые позиции, обстреливали стены и отходили. Сперва пускали обычные стрелы, потом какой-то гад пригнал подводу с бочками, наполненными то ли смолой, то ли какой другой горючей дрянью,– и стрелы стали обматывать пенькой, окунать в смолу и поджигать.

«Плохая идея»,– подумал Маккойн.

И действительно – загорелись две катапульты на галерее, и сама галерея занялась в западной части, но там огонь быстро потушили, только не водой, а песком, которого в крепости хватало в избытке.

Капитан Маккойн стоял на крепостной стене и осматривал в бинокль поле боевых действий. Десятки, а может, и сотни тысяч людей звенели оружием и что-то яростно кричали, грозовая атмосфера предшествовала сокрушительной атаке...

Он вспомнил позапрошлогоднюю заварушку в Йемене, когда разъяренная толпа пыталась взять штурмом американское посольство. Там невозможно было определить на глаз количество нападающих, потому что люди запрудили все улицы и подъезды к зданию. Ждали вертолет с базы в Амране, а пока весь персонал и члены семей сидели на раскаленной крыше посольства, с надеждой глядя в небо, а всего одиннадцать морпехов сдерживали опьяненную гневом человеческую стихию. Майор Бланк орал в мегафон, уговаривал, стращал, предупреждал, что каждый, кто переступит желтую парковочную линию у главного крыльца, будет убит. И до какого-то момента дистанция сохранялась. Люди тоже орали, швырялись камнями в окна, в майора, но все-таки не переступали желтую линию; до поры до времени их сдерживал тот непреложный факт, что морпехи вооружены до зубов и явно не намерены прятаться или отступать. Но потом что-то изменилось, словно какой-то сейсмический процесс произошел в глубине толпы, сдвинул неподвижные прежде пласты и бросил их на крыльцо...

Морпехи открыли огонь на поражение. Йеменцы были вооружены палками и ножами, они ничего не могли сделать против автоматов и гранатометов. Казалось бы, простая арифметика. Но людей было много, очень много, и никакая арифметика здесь уже не действовала. Первые ряды штурмующих полегли сразу, усеяв асфальт корчащимися в агонии телами и как бы обнажив второй слой толпы, тот самый, что толкал их только что вперед. До тех, до вторых, мгновенно все дошло, они видели, как люди падают и умирают, они услышали запах крови и растерзанных кишок и сейчас хотели просто убраться отсюда. Но они уже не могли повернуть назад, на них тоже напирали сзади, подставляя под пули... Потом был третий слой, и четвертый. И пятый. Это было все равно что руками вычерпывать воду из тонущего «Титаника». Позже, гораздо позже майор скажет об этом:

– Люди умнеют ровно за секунду до того, как умереть...

Морпехи не продержались и четырех минут, им пришлось убираться в здание посольства и забаррикадировать за собой дверь. Группа разделилась надвое, одна часть осталась прикрывать лестницы и коридоры, вторая поднялась на крышу. Пока они поднимались, дверь выломали, нападающие ворвались внутрь. Мако не знал, как там все происходило... но факт, что никого из второй группы они уже не увидели живыми. Хотя наверх йеменцы так и не пробились. Хуже было то, что в здании возник пожар. Возник очень быстро, и огонь был чрезвычайно сильным – видимо, кто-то специально приволок с собой канистры с бензином. В этот момент вышла на связь амранская база, чтобы сообщить: у вылетевшего вертолета возникли неполадки, и он только что совершил вынужденную посадку в пустыне. В общем, им всем была крышка, яснее ясного.

И вот тогда майор Бланк показал ему на рослого бородатого мужчину в самой гуще толпы, который стоял на крыше джипа, что-то крича и размахивая руками.

– Хочешь знать, откуда прет вся эта дурь? Свали-ка его оттуда, и посмотрим, что получится.

Маккойн снял бородача со второго выстрела. Тут же кто-то из ребят вогнал в этот проклятый джип один за другим два заряда из гранатомета. И произошло чудо. Толпа хлынула в разные стороны, мигом очистив площадку размером с баскетбольное поле, раздался многоголосый возмущенный вопль, после которого, как показалось Мако, здание посольства будет просто сметено...

Однако, вместо этого бунтовщики, не переставая вопить, принялись разбегаться кто куда, группами и поодиночке, словно оказались перерезаны невидимые нити, которые связывали их воедино, превращая отдельных мирных индивидов в бушующую толпу. Когда морпехи пробились вниз, через охваченное огнем здание, им попалась всего парочка йеменцев, которые тут же пустились наутек. Гражданский персонал вывели через пожарную лестницу и до прибытия вертолета укрывали в кофейне, расположенной по соседству. Никто больше не пытался на них напасть – дух убийства и разрушения, какие-то минуты назад носившийся в воздухе, вдруг растаял без следа. Хозяин кофейни даже хотел угостить американцев обедом, но им всем было не до еды.

– У любой толпы, даже самой стихийной, обязательно есть сердце,– сказал майор Бланк.– Мозгов нет, но сердце – есть. Надо вырвать его, и толпы не станет.

...У войска, что окружило сейчас крепость АльБаар, имелось и сердце и даже мозг. Вдали, на югозападном направлении, на холме был разбит лагерь, над которым развивались знамена и штандарты,– явно штаб наступающих. Капитан Маккойн рассматривал его в снятую с танка двойную подзорную трубу тридцатикратного увеличения. Дальномерная шкала определяла дистанцию в тысячу четыреста метров. Слишком далеко для прицельной стрельбы. Разве что из крупнокалиберной «снайперки» Санчеса...

В большой шатер то и дело входят рыцари в цельнометаллических доспехах, мусульмане в своих тюрбанах, узкоглазые монголоиды в лисьих и волчьих шапках, чернокожие зиары с бритыми головами, а через некоторое время выбегают, придерживая мечи и сабли, вскакивают или карабкаются на коней и спешно направляются к своим отрядам. Маккойн подумал, что это командиры подразделений получают задачи от главнокомандующего.

Когда солнце клонилось к закату, с юго-запада в передовые шеренги прибыл большой конный отряд, состоящий из тяжеловооруженных воинов в блестящих кованых доспехах. Вместо кольчуг и кирас на них были сплошные латы, они закованы в сталь с ног до головы, так же как и их лошади. На штандартах и развевающихся плащах в бинокль были хорошо видны расширяющиеся к концам кресты. Едва они появились, как по раздерганному на части тысячеглавому организму, подобно электрическим сигналам, пошли команды, вызывая в нем заметную дрожь. Расторопные гонцы доносили приказы до боевых порядков, там их передавали все дальше и дальше, и что-то менялось... Те, кто сидели,– вставали, а те, кто стояли,– бежали, чтобы занять свое место в строю, и командиры вскочили на своих коней, подгоняя отстающих криками и тупыми концами копий.

Аморфная масса принимала четкие очертания. Еще недавно можно было наблюдать кучки пьяных наемников, которые вместо выстраивания боевых порядков, бесцельно шатались, дебоширили, затевая ссоры и драки, с дальней дистанции пускали бесполезные стрелы в сторону крепости и занимались прочей ерундой. Но один из латников с крестом на глазах всего войска зарубил самого дерзкого мечом, и все остальные мигом протрезвели.

За довольно короткое время – не больше получаса – огромное войско оформилось в восемь отдельных полков, каждый из которых состоял из конницы, лучников и пехотинцев-копейщиков. Тяжелые всадники с крестами выстроились в центре, усилив рыцарские шеренги. Бронированный кулак. Аналог современных танковых армий.

«Что у них за кресты? – подумал Маккойн.– И зачем им нужна конница, когда они штурмуют крепость? Может, их лошади умеют забираться на стены?»

Зрелище многотысячной армии было завораживающим и страшным. Современные войны ведутся малым количеством живой силы, все решает техника. Ну сколько противников капитан Маккойн видел одновременно – вот так, лицом к лицу, глаза в глаза, даже если считать тот случай в Йемене? Сотни две-три, ну пять – это максимум...

Даже боксеры, которые по спортивным правилам бьются на ринге один на один,– они и то испускают биоволны агрессии, психическую энергию, способную деморализовать противника... А тут воины, идущие на смерть! Не боксировать в мягких перчатках, а вонзать холодную сталь в горячую человеческую плоть, убивать и умирать. Их не двое, их десятки тысяч!

Мако вдруг ясно понял, что до сегодняшнего дня губительная энергия смерти и ненависти облучала его лишь небольшими дозами. Сейчас он оказался словно в чреве ядерного реактора.

Заходящее солнце садилось прямо в море яростно сверкающих доспехов, копий, сабель и мечей, мерно вздымающееся и опадающее, словно десятки тысяч людей дышали в унисон. Где-то местами возникали водовороты и течения – там, повинуясь окрикам командиров, перемещались небольшие отряды, занимая свое место. Разрезая, кромсая на части эту грозную массу, оставляя за собой стремительные буруны, сновали гонцы, передавая все новые и новые приказы.

Откуда-то появились несколько необычных конных групп – это были музыканты, а может, и какие-нибудь друиды с волынками, барабанами и длинными трубами, которые издавали резкий не звук даже, а – крик, дикий и оголтелый, как стенания нечистой силы. Музыканты неслись по проходам между полками, и навстречу им приветственно вздымались мечи, над толпой поднимался воинственный гул.

«Вот оно!» – подумал Мако, заметив быстрый всплеск в центральном рыцарском полку, будто маленький камешек упал в воду. Это первая шеренга подняла щиты. Сейчас начнется!

И точно – пошли волны, будто не камешек упал, а целая глыба. Полки, ощерившись копьями, двинулись вперед – неспешно, но неотвратимо. Гул поднимался выше и выше, набирал силу, перекрывая трубы и волынки, заставляя вибрировать землю и камни, вселяя в сердца ужас. Маккойн посмотрел вбок – у Миллера отвисла челюсть, губы дрожали.

Резкие дьявольские звуки боевой музыки подавляли волю к сопротивлению. В наступление шла ненависть – слепая, алчная, не ведающая преград и не знающая ограничений. Она сметет все на своем пути, отрубит головы солдатам, вспорет животы мужчинам и изнасилует женщин, сожжет дома и отберет имущество. Никто не устоит перед ней. Никто не сможет противостоять. Никто не выживет, не убежит. Встань на колени, склони голову, открой ворота, откинь прочь ненужный шлем – тогда смерть придет быстро, без мучительного ожидания, которое страшнее смерти. Это единственный твой шанс, твое спасение...

Но сила наступающей средневековой орды и излучаемая ею ненависть надвигалась не только на крепость Аль-Баар, на метательные машины, котлы с расплавленной смолой, на выдвинутые желобы, из которых смола польется на головы осаждающих. Она надвигалась на солдат и боевые технологии двадцать первого века...

Маккойн опустил глаза и увидел, что его торчащие из обрезанных перчаток пальцы, крепко сжимающие корпус рации, уже перевели тумблер в режим передачи.

– Фолз! Ракеты! – хрипло скомандовал он, стараясь перекричать гул и грохот наступающей армии.

Матрос медленно, даже как-то торжественно воздел вверх руку с ракетницей. Раздался хлопок, второй, третий... Три красные ракеты взлетели с крепостной стены и, оставляя дымные хвосты, зависли над наступающей армией.

В следующий миг движение копейщиков будто смялось, сбилось с ритма. Эти люди никогда не видели залитой огнями Пятой авеню в рождественский вечер, не видели, как полыхают фейерверки в ночь после Дня Независимости, даже обычная электрическая лампочка, наверное, показалась бы им чудом... И вот тысячи голов как по команде вздернулись вверх, тысячи ртов раскрылись, тысячи глаз завороженно наблюдали, как расцветают в закатном небе огненные цветы, а затем с убийственной неторопливостью осыпаются, осыпаются им на головы.

Кто-то с размаху упал на колени, кто-то застыл на месте, однако лошади – твари, не наделенные разумом и фантазией,– продолжали по инерции двигаться вперед, давя копытами упавших, подгоняя отстающих и толкая в спины остановившихся. И тут же заорали командиры – тоже твари, только разумные, для которых нарушение строя было страшнее любых небесных явлений и знамений. Человеческая масса, на мгновение запнувшись, дернулась раз, другой... и с криками и руганью снова пошла на крепость.

«Неужели конница нужна для того, чтобы не дать отступить пехоте?» – отстраненно подумал Маккойн. Он не был силен в средневековой военной стратегии. Но сейчас подобные тонкости не имели никакого значения. Он снова поднес ко рту рацию.

– Санчес, как меня слышишь?

– Слышу отлично, капитан! – ответил сержант, устроившийся на башне с крупнокалиберной снайперской винтовкой на сошках.

– Ставлю задачу: холм на юго-западе, дистанция тысяча четыреста метров, ориентир – два штандарта с крестами и третий чуть поодаль, там медведь какой-то намалеван, под ними шатер – видишь?

– Вижу,– после небольшой паузы отозвался Санчес.

– Скорее всего, командование ведется оттуда. Снимай там всех подряд!

– Задачу понял!

После этого Мако снова включил рацию на передачу.

– Салливан, Андерс! Вашим группам – товьсь!

На левом фланге Андерс, Миллер, Прикквистер, Фолз, Лягушонок и Крейч уже надели на свои карабины 40-миллиметровые «подствольники» и сейчас зарядили их осколочными гранатами. То же самое проделало отделение Салливана, рассредоточенное на противоположном конце стены.

Между тем лучники, идущие вслед за копейщиками и конницей синхронно наложили стрелы на тысячи тетив и подняли луки...

Прикквистер этого не видел, ибо в бою только командиры могут иметь представление о полной картине происходящего, потому они и командиры, простой солдат видит только свой участок ответственности. Уложив карабин на выемку в зубце стены, Прикквистер что есть сил вцепился в ложе и заглянул в окуляр оптического прицела. Это был его первый бой, раньше ни разу ему не приходилось целиться в живых людей.

Четырехкратное увеличение придвинуло заросшие щетиной и грязью лица пехотинцев– копейщиков, он увидел выпученные в лихорадке атаки глаза и открытые рты. Вот коренастый мужик, похожий на неандертальца, у него волосы растут почти от самых бровей – все поглядывает наверх с опаской, бормочет что-то, не переставая. Отвратная рожа. И рядом ему под стать – жирный, аж лоснится весь, рот искривлен в злобной гримасе. Дружки-товарищи, наверное... А вот рыжеволосый пацан, лет семнадцати– восемнадцати, не больше, под носом сопля повисла – от возбуждения, наверное,– а все лицо в молочно-розовых пятнах от солнечных ожогов. Не привык, видно, к южному солнцу. Откуда тебя занесло сюда, дурачок, с каких далеких берегов?..

Боже, подумалось вдруг Прикквистеру, а ведь здесь могут быть какие-нибудь наши предки. Мои предки. Вон тот, с соплей, хотя бы – что ж, положа руку на сердце, такой замухрон вполне может оказаться каким-нибудь моим прапрапрадедом, разве нет?..

– Гранатометы – огонь! – услышал он команду Андерса.

Прикквистер встрепенулся, громко выругался, сам не зная почему, и с силой надавил на спуск. Все мысли исчезли. Карабин подбросило вверх, «подствольник» выплюнул грязно– белую дымную струю, которая прочертила длинную дугу, похожую на загнутый коготь... Справа и слева нарисовались другие такие же дуги-когти – словно огромная когтистая лапа лапища ударила в самую гущу наступающей армии. Почти одновременно рванули гранаты, огнем расшвыривая вражеских солдат в стороны. С визгом полетели осколки, отмечая свой путь взбрыкивающими, словно в экстазе, телами, оторванными конечностями и кровавыми ошметками человеческой плоти.

Прикквистер даже не понял, куда именно попала его граната. Он снова глянул в прицел, в надежде увидеть того, рыжеволосого, улепетывающего со всех ног... и тут же на затылок обрушился хлесткий удар, каска съехала вперед, на глаза, грохнула об затвор. Он не успел обернуться, как над ухом раздался рев Андерса, всегда такого спокойного и сдержанного:

– Стреляй, мать твою! Что мух ловишь!!

Прик дрожащими руками поправил каску и перезарядил гранатомет. В гуще нападающих опять вспыхивали разрывы – только что прогремел второй залп. Волна наступающих, разрезанная гранатами, будто разбилась о волнорез. Копейщики метались, вопили и стенали, но сзади на них напирали конные, им, похоже, было все нипочем, а за ними шагали лучники, которые, словно волки к овчарне, стремились к своей стоярдовой линии, натягивая луки и целясь, а потому плохо понимали, что происходит впереди. И гремело железо, и продолжали реветь адские трубы и волынки, заглушая крики раненых и умирающих...

Андерс пригнулся, прижимая к уху рацию и прикрывая ладонью свободное ухо, крикнул в трубку:

– Что? Не слышу!

Потом резко выпрямился, будто получив ногой под зад, и заорал во всю глотку:

– Сместить огонь назад, за конников!! По навесной траектории!!

Фолз и Лягушонок спокойно перезарядили свои гранатометы, задрали стволы. Фолз прищурился и неторопливо жевал жвачку. На недотепу Крейча боевая обстановка подействовала как-то неожиданно, словно оживила эту неповоротливую груду мяса – Крейч действовал быстро и четко, ни разу не переспросил и не растерялся. Прик достал из подсумка гранату, стал толкать ее в ствол. Лишь после второй неудачной попытки понял, что гранатомет уже заряжен. Тьфу ты! Он с грохотом уложил оружие в выемку, в последний момент вспомнил о смещении огня и опустил приклад.

На сей раз он отчетливо, во всех подробностях увидел, как его заряд вбился в землю перед первыми рядами уже изготовившихся к стрельбе лучников, под самыми их ногами. Граната упала, подняв фонтанчик песка, притянув к себе удивленные взгляды, и какие-то доли секунды словно раздумывала, что ей делать дальше. Потом превратилась в сгусток света и дыма. Звук взрыва Прикквистер не услышал. Только яркая вспышка. Добрый десяток человек взрывной волной расшвыряло по спирали, словно траву под лезвием газонокосилки. И тут же четко и ясно нарисовался очаг осколочного поражения, представляющий собой почти правильную окружность, внутри которой сильные, хищные, исходящие агрессией мужчины вдруг обратились по-детски беспомощными, жалкими полутрупами, взывающими о помощи или смерти.

Не успел он даже определить свое отношение к этой неожиданной метаморфозе, как мир перед глазами вдруг затянуло темной пеленой. Прикквистер подумал, что ранен и теряет сознание, а потом опять стало светло, и вокруг все густо засвистело, застучало, как в плотницкой. Это лучники дали такой залп, что затмили солнце.

«Во, гады!» – то ли испугался, то ли удивился Прикквистер.

В доску, рядом с правой ладонью, вонзилась стрела и какое-то время дрожала, словно в бессильной ярости. Потом что-то ударило по спине, он обернулся и краем глаза увидел яркое оперение, торчащее из рюкзака. Сунул руку за спину, выдернул стрелу, отшвырнул прочь. Кто-то вскрикнул – кажется, Миллер...

– Огонь! Огонь! – орал Андерс.

Прикквистер стрелял. Поворачивал к себе раскаленный, пахнущий гарью казенник, вталкивал очередную гранату и опять нажимал спуск. Человеческое месиво внизу кипело, визжало, хрипело в предсмертных муках. Вобрав в себя огонь и металл, который обрушивался на него сверху, оно в ужасе пятилось прочь, но, уступая напору сзади, повинуясь воле тех, кто еще не знал, с чем имеет дело, не почувствовал на себе страшные когти Железного Змея, оно снова подкатывало к стенам крепости. И снова летели стрелы.

На февральских соревнованиях снайперской лиги Санчес снова взял первое место, что, в общем-то, никого уже не удивило. Для него эти пять февральских дней на Большом стрелковом полигоне в Сан-Диего всегда были своего рода дополнением к отпуску. Соревнования открытые, съезжалось много гражданских, обстановка почти фестивальная: визжащие девчонки, пиво, поддатые майоры и полковники, гульба до утра. Сами стрельбы проходили как бы между прочим (постой здесь, крошка, я сейчас быстренько пробью пару дырок в мишени, а потом займусь тобой), и, почему на каждом подходе он выбивал максимальное количество очков, Санчес сам не знал. Просто выбивал, и все. Это получалось само собой. Несколько раз он участвовал в секретных боевых спецоперациях, отдельно от своего батальона, как «снайпер-соло», великий гуру Санчес Меткий Глаз: Кандагар, Могадишо, третий раз сам не знал, куда его занесло,– полдня в вертолете, высадили у какого-то проселка в пустыне и забрали через пару часов, когда он свалил трех чернокожих, что проезжали там в пикапе. Все это тоже без особых усилий и без всяких там сомнений, типа справлюсь – не справлюсь. Ну вот. И сейчас он должен был точно так же, играючи, отработать свои цели. Возле шатра, под тремя штандартами – два с красно-белыми крестами, один с медведем, вышитым на треугольном полотнище настолько грубо, что мог одинаково сойти и за собаку и за рядового Крейча, стоящего на карачках,– сгрудилось десятка два парней со стальными ведрами на головах. Конечно, это были не ведра, а шлемы, Санчес прекрасно это понимал... Ну, просто раньше он себе как-то иначе представлял рыцарей. Менее будничными, что ли.

Они все вывалили из шатра, когда началась атака. Надо понимать так, что это был их штаб, генералитет типа. Н-да. На расстоянии около полутора километров от крепостных стен эти типы чувствовали себя в безопасности, двое даже сняли свои шлемыведра и спокойно смотрели в камеру, то есть, тьфу, в снайперскую оптику. Хотя на самом деле они наблюдали за ходом боя.

Вне телескопического прицела рыцари выглядели как муравьи. «Браунинг» калибра 12,7 миллиметра бил на два с половиной километра, но совместить летящую сквозь слои воздуха разной плотности, сквозь ветер и земное притяжение, порыскивающую от вращения пулю, с этими крохотными фигурками представлялось малоразрешимой задачей даже для самого лучшего стрелка. Но Санчес не задумывался над частностями. Он попадал всегда, а значит, должен попасть и сейчас.

Один из «генералов» сидит на стуле: в доспехах и шлеме с поднятым забралом, рядом стоит рыжий, здоровенный тип, морда чуть не лопается. Ага, он держит в руках поднос с огромным кубком – прислуживает, значит боссу. Босс, значит, хм...

Санчес выдохнул, задержал дыхание. Плавно потянул спусковой крючок...

Остановился.

Что-то мешало. Ему было наплевать на тех троих чернокожих, и на остальных тоже. Они были мишенями на Большом полигоне в Сан-Диего, не больше. Если бы он не снял их тогда, промазал – да, наверное, расстроился бы. Ну а снял – так не сильно и радовался– то, если честно. По фигу было. Здесь Санчес впервые почувствовал: от его выстрела может что-то зависеть. Что-то может измениться. Как будто смотришь киношку про средневековые сражения, где черные сражаются против белых, только не так, что сидишь, лопаешь кукурузу и больше ничего, а можешь сам влиять на экранные события. Кнопочка есть под рукой: чик, и убрал одного, чик – другого. За кого бы он болел? Конечно, за белых. Он всегда болел за белых, даже когда они...

«Так, отставить,– скомандовал себе Санчес. Об этом уже поговорили.– Он не за белых и не за черных. Он за Джелли, Фолза, Хэкмана, за морпехов. Даже за этого придурка Прикквистера... И хватит...»

Палец привычно дожал спуск.

Пушечно ударил выстрел, слышимый даже в грохоте идущего далеко внизу боя. «Браунинг» сильно дернулся, больно ударил в плечо. Пуля летела две секунды, которые растянулись надолго. Но, наконец, достигла шатра. Кубок слетел с подноса, рыжий вздрогнул, схватился за локоть из которого хлестал фонтан крови... Остальной части руки у него больше не было.

«Промазал»,– удивленно подумал Санчес. Он ведь не в прислужника целился, а в его босса!

Второй выстрел опрокинул рыжего на землю. Головы-ведра рядом с ним очумело вертелись из стороны в сторону. «Босс» вскочил, захлопнул забрало и сразу смешался с другими железными фигурами. Замаскировался, собака! Санчес даже расстроился. Он тут же поймал в перекрестье первую попавшуюся голову-ведро, пальнул, но проделал дыру в грудной кирасе – точно по центру. Немного успокоился и поймал следующую фигуру...

Миллера ранило в плечо, Шарки стрела пробила бронежилет и застряла там, он потерял немного крови, но оставался в строю. Лягушонок получил стрелу в лоб, на удивление, она пробила голову насквозь и вылезла окровавленным острием из затылка, несчастный погиб мгновенно. Пронесся слух, что лучники подстрелили принцессу Гию, которая стояла с отцом на балконе у наружной стены. Проверять, так это или нет, у Маккойна не было времени.

Этот бой не был похож на все, в которых ему приходилось участвовать. Огромный численный перевес противника определял непривычную тактику наступления. Они, не считаясь с потерями, перли, как красные муравьи, обгладывающие все на своем пути. Место убитых тут же занимали их сотоварищи, пробитые в шеренгах бреши затягивались в течение минуты, а сзади ждали своей очереди все новые и новые легионы. На миг у бесстрашного капитана Маккойна мелькнула мысль, что победить их нельзя. То есть, наверное, можно, но если вывести навстречу такую же тьму вооруженных бойцов, чтобы каждый твой воин разрубил каждого ихнего... А иначе, ничего не получится...

Бесконечные шеренги варваров охватили крепость со всех сторон, взяв Аль-Баар в плотное кольцо.

На западном направлении главного удара огонь гранатометов более-менее успешно сдерживал натиск атакующих, а вот на южном уже была предпринята попытка штурма: людям Рахмана дважды пришлось рубить приставные лестницы с крючьями и лить вниз горящую смолу. Капитан отправил туда Руни и Хэкмана с пулеметом и ручными гранатами.

– Задайте им жару! – неопределенно напутствовал их Маккойн.

Морпехи выдвинулись на новую позицию и с ходу вступили в бой. Руни, поводя стволом пулемета вправо-влево, сбивал, словно бильярдные шары, блестящие шлемы-ведра и высокие лисьи шапки вместе с головами, Хэкман швырял гранаты, разрывающие плотные ряды атакующих. Падали штурмовые лестницы, с них сыпались безмолвно распялившие рты люди. Вверх летели шлемы, щиты, оружие, оторванные конечности... Гремел гром, сверкали молнии, в воздухе носилась невидимая смерть, которая с легкостью дырявила кольчуги, шлемы, кожаные панцири, кромсала скрытые под ними тела и дробила кости. Ряды атакующих дрогнули и смялись. Но на место одного убитого становились трое живых, вместо одной сбитой лестницы появлялись четыре, и осада продолжалась.

У отделений Салливана и Андерса закончились гранаты к подствольникам. Маккойн дал команду вести прицельный винтовочный огонь и экономить патроны. Но пули не могли заменить гранат... Тучи стрел, затмевающих солнце, одна за другой обрушивались на защитников Аль-Баара, цепь солдат на стене редела, погибли еще три морпеха. Копейщики вплотную подступили к западной стене. Солдаты Зудияра приготовились лить смолу и отталкивать штурмовые лестницы. Но дело шло к концу. Недаром командиры легионов Рахман и Зудияр самолично зарубили нескольких недостаточно храбрых солдат. Недаром появился на стене испуганный Бен-Барух, которого гвардейцы халифа прикрывали большими щитами, вмиг обросшими дрожащими от ярости стрелами.

То, что увидел главный мушир, было неутешительно. Стальные «ведра», украшенные страусиными перьями и волчьими хвостами, кожаные шлемы, укрепленные железными пластинами, острия копий, блестящие клинки мечей и сабель, задранные кверху, искаженные ненавистью лица – это гибельное море билось о каменные стены крепости. Гремел шум битвы, как грозный прибой, звуки дьявольской музыки будоражили осаждающих и подавляли волю осажденных.

Капитан Маккойн в очередной раз поднес к губам рацию.

И вдруг все изменилось: стихли крики атакующих и звон железа, будто почуяв неведомую опасность, замолкли трубы и волынки. Потому что за толстыми стенами взревели дизеля,– этот звук не был известен в тринадцатом веке и воспринимался как глас шайтана. Заскрипели и застонали тяжелые створы ворот. Когда они распахнулись, перед непобедимой армией Томаса Мясоруба грозно ревя двигателем и попыхивая дизельным выхлопом, предстал танк «Абрамс М1А1». Над полем боя раздался стон ужаса. Передние ряды шарахнулись, спрессовав огромную массу стоящих сзади людей, так что перед воротами образовалось свободное пространство. Танк выкатился наружу. Следом, один за другим выехали два бронетранспортера и стали по бокам.

Вряд ли они сумели бы внести еще большее смятение в дремучие умы средневековых воинов, если бы оказались настоящим драконом о трех головах... «Абрамс» выпустил длинный оранжевый язык из огнемета, пролизав в тесных рядах черный обугленный проход, и выстрелил из стопятимиллиметровой пушки. Шрапнельный снаряд, посланный прямой наводкой, прошил шеренги и взорвался, расплескав фонтан огня и крови и искрошив в пыль десятки копейщиков, конников и лучников. Горящие фигуры со стонами метались среди убитых и раненых. Бронетранспортеры выпустили по пулеметной ленте – один на юго-запад, второй – на северо-запад.

Над войском Томаса Мясоруба пронесся вой обреченности и ужаса.

Вот он, Железный Змей, ненасытный Хадид Хайят, вышел на охоту, пожирая их горстями, словно мелкую лесную живность. Он гипнотизировал, приковывал к себе оцепеневшие взгляды, каленым пестом перемешивал мозги. Вот он, ад, самый настоящий!

Но настоящий ад был еще впереди.

«Абрамс» двинулся вперед, с хрустом сминая закованные в железо ряды воинов. Барт закрыл смотровую щель и старался не смотреть на монитор обзора. Иногда он слышал отрывистые команды из башни, лязг затвора, и тогда «Абрамс», чуть присев на ходу, исторгал грохот и дым и снова летел вперед, а там, впереди, появлялись, будто из земли выскакивали, султаны взрывов.

Смит до отказа выжал сектор газа, Джелли сделал то же самое. «Лейви» рванулись в разные стороны, чтобы обойти Аль-Баар каждый по своей дуге – один по часовой стрелке, расстояние от крепости 150 ярдов, другой против часовой – 500 ярдов, угол поражения – 45 градусов. Выпуская клубы черного дыма, тяжелые бронированные машины неслись, сметая все на своем пути, выжигая широкие полосы степного пространства и обращая в бегство многотысячное войско.

Рядовой первого класса Шон Смит-младший, стиснув зубы, гнал вперед своего «коняку», забывая вытирать заливающий лицо пот. Любимое печенье, забытое, свалилось с полки, каталось под ногами, перетиралось в пыль. Как и у Прикквистера, для Смита это был первых боевой выход, боевое крещение. Смит был в ярости, он даже не подозревал, что умеет так здорово злиться. Самое поразительное было в том, что он не помнил, не соображал даже, на кого именно злится и по какой причине. Да и нет наверняка конкретной причины и конкретного объекта, просто некая темная мерзкая сила, что пришла сюда раздавить его, выпотрошить забавы ради и развеять по ветру прах, сейчас сама получает по зубам и улепетывает со всех ног. И Смит этому дико рад.

В заляпанном грязью и кровью обзорном окне он видел спины убегающих людей и лошадиные крупы. Иные оборачивались на ходу, но лиц у них не было, только маски ужаса с грубо намалеванными глазами и провалами ртов. А Хэкман наверху поливал и поливал из пулемета.

Один из всадников вдруг развернул коня, выставил вперед длинное копье и атаковал бронетранспортер. Что-то звякнуло по броне, мелькнули лошадиные ноги, в стекло обзора плюхнула очередная клякса. И все. Смит сплюнул.

В общем, Железный Змей сделал то, чего не мог сделать взвод морских пехотинцев: он вселил ужас в души неустрашимых воинов. Змей был страшней самого Томаса Мясоруба, стальные нити насаждаемой им дисциплины, на которую были нанизаны шеренги всадников, пехотинцев, лучников, копейщиков – с треском лопнули. Войско охватила паника. Тяжелые, закованные в железо рыцари, гибкие и быстрые степняки, разномастные наемники, шакалы любой войны – мародеры и грабители,– все беспорядочно удирали прочь, позабыв про децимации и виселицы. И их некому было остановить, потому что командиры еще раньше были выбиты Санчесом, а оставшиеся в живых попросту разбежались.

Если бы в космосе висели разведывательные спутники Пентагона, они бы зафиксировали, как вокруг крепости Аль-Баар быстро расползается какое-то пятно: это освобождалась от вражеских полчищ серо-желтая земля полупустыни, и клубы пыли из-под тысяч ног и копыт поднимались к самому небу, словно дым пожара. Аль-Хасан наблюдал сладостную картину со своего балкона, от полноты чувств он подпрыгивал, что-то кричал и размахивал обнаженной саблей, предвкушая, как срубит голову проклятому Мясорубу. Такое не дозволяется видеть простым смертным, поэтому Бен-Барух и даже Гия прикрыли глаза и потупили головы.

Тризна побежденных

Уйгуз Дадай скакал во весь опор, пригнувшись к гриве своего коня. Он понял, что битва проиграна. И не только эта, но и все последующие. Король Мясоруб оказался мыльным пузырем. Все его рассуждения о том, что Железного Змея нет в природе, разбились о стены Аль-Баара, откуда выполз вполне натуральный, живой треглавый Железный Змей, который дышал огнем, плевался громом и молниями, стрекотал десятками смертей, с хрустом давил закованных в броню латников... От него не было спасения, некоторые отважные воины пытались зарубить Змея или воткнуть в него копье, но он был неузвим, а все смельчаки немедленно возносились на небо. Змей сожрал тысячи воинов, а заодно проглотил всю власть Мясоруба. Никакой он не король! Потому что королевская власть дается Богом, и сломить ее не сможет какое-то чудовище, сколь бы сильно оно ни было. А сейчас про власть Мясоруба забыли и чернокожие зиары, и дикие племена кочевников, и прирученные сарацины, и даже его соплеменники в железных халатах... Все в ужасе бежали прочь от страшных стен Аль-Баара. Если командиры пытались остановить бегство, то их убивали.

Конные и пешие растворялись в окружающих пространствах, даже Синайская пустыня не отпугивала беглецов от страшных когтей Железного Змея. Паника разорвала связи между ранее непобедимыми воинами – полки и легионы превратились в сотни и тысячи разобщенных одиночек – сейчас каждый был сам за себя. Только отряд найманов сохранил единство, и Уйгуз Дадай по-прежнему оставался командиром. И найманы оставались единственной боевой единицей, сохранившей боеспособность, внутреннюю структуру, верность командиру и единоначалие, а значит – и военную мощь.

– Эге-гей! – во всю мощь легких закричал Уйгуз Дадай, и сотня конников сзади повторила этот клич.

– Эге-ге-гей! Эге-гей! Эге-ге-гей!

Резвый конь летел вперед, сбивая и затаптывая пеших беглецов, оказавшихся на пути, некоторых он кусал, как кусают волки или дикие псы. В отличие от всех остальных, Уйгуз Дадай не спасался бегством. Он скакал отдать долг крови.

Свободное пространство вокруг крепости продолжало расширяться. В радиусе километра на песке остались только трупы – черные, обугленные огненным дыханием Змея; плоские, раздавленные его тяжестью; в оплавленном или пробитом зубами железе или с торчащими из груди стрелами... Десятки, сотни трупов – все, что осталось от армии, ставившей на колени города Арабского халифата.

И по какому-то невидимому сигналу, со всех окрестностей слетались стаи воронья...

Великий король Томас из Йорка, которого неблагодарные подданные совершенно безосновательно называли Мясорубом, остался один. Несмотря на монаршьи милости, коими он неустанно осыпал ничтожную чернь, его оставили все, даже презренные шлюхи, которых он кормил, поил и одевал в лучшие наряды.

На своем коренастом коне он скакал в сторону заходящего солнца, один, как перст, без охраны, прислуги, телохранителей.

Верный Руфус, конечно, не оставил бы никогда своего короля, но он умер ужасной и странной смертью. Сначала невидимый меч отсек ему руку, потом – срубил голову. А сэру Арчибальду-младшему невидимая стрела пробила шлем, оставив дыру диаметром с древко копья... Сэра Карла сквозь доспехи поразило невидимое копье, и сэра Густава, и... Да почти весь его штаб настигла невидимая и непостижимая для ума смерть!

Пожалуй, зря он не верил сказкам... Точнее, тому, что считал сказками. Он полагался только на свой опыт, а предсказателей, ученых и мудрецов отправлял на виселицу, но, оказывается, что опыт одного человека, пусть даже великого, не может впитать все знания бескрайнего мира... Теперь он сам увидел невидимое оружие, разящее бесшумно и неотвратимо, Железного Змея с его огненным дыханием, услышал изрыгаемый им гром и рассмотрел страшные молнии, пробивающие в стальных шеренгах огромные бреши. Это Змей уничтожил его войско и рассеял остатки... Эти подлые трусы забыли про дисциплину, они бросили своего командира и разбежались, как тараканы...

Конь устал и плелся шагом. Скоро наступит ночь. Надо будет устраиваться на ночлег. Без шатра, без рубщиков дров, водоносов, поваров, стражи, ласковых шлюх... Короче, без подданных. А король без подданных – не король...

Без подданных и без денег. Сундук с драгоценностями пришлось бросить, правда, он предусмотрительно зарыл еще несколько таких же сундуков, и никто, кроме него, не знает, где они спрятаны. Точнее, никто из оставшихся в живых... Ничего, скоро он раскопает свои сокровища, наймет слуг, оруженосцев и охрану, а потом заново соберет войско, возможно, не такое большое, как только что потерял...

Обессиленный конь с трудом поднялся на поросший колючим кустарником холм и замер, пошатываясь. Ничего странного, рыцарь в латах не путешествует на большие расстояния, а бой скоротечен, к тому же на замену всегда имеется несколько свежих лошадей. Томас Мясоруб тяжело сполз на землю. Надо снять доспехи, но без посторонней помощи этого не сделать. Разве что разрезать ремни... Но тогда их не надеть снова. И все же, ничего не поделаешь...

Король без королевства и командир без армии с трудом стянул с головы шлем, потом, используя кинжал, снял наплечники, наручи, нагрудник... Дальше дело пошло легче. Через несколько минут Томас Мясоруб остался в бархатном жилете и узких бархатных штанах. Он сразу почувствовал такую легкость, что готов был взлететь в небо. Ночью будет прохладно, значит, надо нарубить кустарник и разжечь костер. Раздалось жалобное ржание: конь напоминал, что его надо расседлать и накормить.

Далеко вдали, на горизонте, виднелась крепость Аль-Баар, которая оказалась ему не по зубам. А это что за пыль? Похоже, конный отряд! Вот они, верные подданные, которые не бросили своего короля в беде! Они будут осыпаны подобающими милостями, а он, уже сегодня вновь обретет власть и силу!

Томас Мясоруб сел на землю, обхватил руками колени и стал ждать.

Конники догнали его уже в сумерках. Это оказался Уйгуз Дадай со своим летучим отрядом. Горели факелы, блестели копья, действовали найманы, как всегда слаженно и четко. Мясоруб отметил, что Дадай единственный командир, который сохранил целостность подразделения. Но в сердце неприятно кольнуло. Томас предпочел бы, чтобы его догнали немецкие рыцари, зиары или египтяне... Хотя и среди них много недовольных...

Свирепые найманские лошади окружили короля кольцом, как волки добычу. И взгляды всадников из-под лохматых шапок сверху вниз, не были похожи на взгляды подданных. Скорей, на занесенные для удара копья. Холодные, бездушные, опасные.